Текст книги "Девушка по имени Ануир"

Автор книги: Виктор Улин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Виктор Улин
Девушка по имени Ануир

Р.Г.

«Иногда я думаю, что люди умирают не от старости, а просто от того завистливого сознания, что им больше никогда не быть молодыми.»

(Энн Ветемаа. «Усталость»)

* * *

– …Николай Николаевич, – проговорила Маша, глядя прямо перед собой, на стремительно налетающую серую холмистую трассу.

Ее голос прозвучал так неожиданно в прохладной тесноте машины, где рев покрышек на скорости сто шестьдесят километров в час заглушал несущиеся откуда-то сзади еле слышные звуки музыки, что Казанцеву показалось, будто он очнулся от сна. Ведь ехали они практически молча.

Правда, Казанцев летел так бешено, что его не спас бы и радар-детектор: по предупредительному сигналу он все равно бы не успел сбросить скорость до зоны захвата радаром. Правда, участок самой длинной российской трассы М5 в этом месте был гладко заасфальтирован, Машина хорошо держала дорогу, а рельеф, простирающийся далеко вперед ощутимым спуском, а затем также ощутимо шедший на подъем, гарантировал от засады на открытом месте. Поэтому, хоть и отдавшись стремительному полету, он был одновременно и сосредоточен и совершенно спокоен. Как летчик-истребитель, уверенный в своей машине. Точнее, как штурмовик. Зеленая «нексия» напоминала Казанцеву именно немецкий «Юнкерс-87», он так и называл ее – «Штука».

Одной рукой он привычно придерживал руль, надежный, как штурвал. А правая, удобно опустившись на подлокотник, держала рукоятку переключения, выдвинутую вперед на пятую, самую повышающую передачу – на которой машина шла, прижавшись к земле, как атакующий «Юнкерс». И по большому счету, нужды держать рычаг не имелось, поскольку Казанцев, помнящий дорогу до мелочей, знал: разогнавшись, он может ехать, не переключаясь, еще километров двадцать – упадет в низину, затем по инерции взлетит на гору, потом пройдет еще один такой же перевал, после которого покрытие станет неровным, и можно будет вообще выключить передачу и ехать накатом километра три до разворота к дороге на дачу.

Но он все-таки привычно держал руку на рычаге. Как на ручке управления самолетом, готовый в любой момент нажать пушечную гашетку или кнопку сброса бомб.

Конечно, если бы рядом сидела обычная женщина, Казанцев использовал бы правую руку по истинному назначению.

В давным-давно умершие времена удач, благополучия и мужской уверенности, имея джип с автоматической коробкой передач, он любил на бешеной скорости, поддерживаемой круиз-контролем, доводить пассажирку до оргазма умелыми манипуляциями свободной руки. Поскольку всегда во все времена любую из своих машин всегда вел одной левой.

Но это было так давно, что сейчас казалось неправдой, будто происходило и не с ним.

Тем более, что и Маша не являлась женщиной в точном смысле слова. Она была девушкой, с которой их связывали странные и неестественные отношения.

Которые не могли быть естественными, поскольку Казанцеву через месяц предстояло отмечать пятидесятилетие – о самом факте которого он думал с отвращением. А Маше исполнилось всего 24, и он был старше ее отца.

И максимум что позволялось ему в машине – это изредка отпустить нагревшийся рычаг переключения передач, поймать ручку девушки и быстро сжать ее небольшие, крепкие пальчики.

И сейчас, услышав голос, Казанцев лишь чуть-чуть обернулся к ней, не выпуская из поля зрения дорогу:

– Что, Маш?

– Николай Николаевич, а зачем вам навигатор? – девушка словно сейчас заметила прибор на панели. – Вы что, дорогу на свою дачу не знаете?

– Зачем… – он машинально взглянул на дисплей GPS.

Отметив, что навигационная скорость составляла всего сто сорок три километра в час, то есть оказывалась на семнадцать километров ниже приборной. Обнаружив такое явление впервые, он поинтересовался в сервис-центре, и ему сказали, что навигационная скорость абсолютно точна и лишь значение ее может запаздывать на минуту из-за скачка связи со спутником. Казанцев и раньше знал, что спидометры всегда показывают завышенную скорость – вероятно, чтобы владельцы машин были более удовлетворены их характеристиками. Теперь ему захотелось проверить, нельзя ли вообще ездить, не глядя на спидометр, а соблюдая скоростной режим по GPS. Разумеется, проверка оказалась неудачной: он сразу попал в радарную засаду и был обут на 200 рублей, поскольку ментовские радары были настроены на завышенную приборную, а отнюдь не на реальную навигационную скорость. Решив выяснить вопрос до конца, Казанцев заявил что ехал по навигатору, на что капитан ДПС показал ему точно такой же прибор, стоявший в их машине. И добавил, что навигатор врет и показывает скорость заниженную. Казанцев спорить не стал, он просто выяснил истинное положение дел, и после разговора расстался с ментами почти дружески, не жалея двухсот рублей за эксперимент.

– Зачем… – повторил он. – Маша, это трудно объяснить.

Девушка молчала, все так же не глядя на него.

– Я знаю все. Но как бы это сказать… Когда навигатор включен, она – эта женщина, чей голос там записан – дает указания. Словно постоянно говорит со мной. И… мне кажется, что она едет рядом… тебе смешно?

– Нет, – кратко ответила девушка.

– Иллюзия, конечно. Эту женщину нельзя, к примеру, за ногу потрогать…

Он усмехнулся, сделав паузу.

– Но все равно кажется, что я не один. Потому что когда все время один, то на дороге порой хочется умереть от тоски. Понимаешь?

– Да, – кивнула Маша.

Казанцеву хотелось именно сейчас погладить ее тесно сдвинутые золотистые бедра, сияющие в невероятной близости… хоть и совершенно не нуждающиеся в его ласках.

Но он этого не сделал.

Поскольку такой знак внимания не входил в число разрешенных.

1

Маша появилась в его жизни года полтора назад.

Она просто подрабатывала у Казанцевых: приходила раз в неделю и убирала квартиру.

Жена Казанцева с какого-то момента оказалась не в состоянии заниматься уборкой сама, а ему убираться запретила.

Так и стали появляться домработницы. Молодые девушки, вынужденные перебиваться приработками в определенные периоды жизни. Они появлялись, а потом исчезали, как только выходили замуж или находили что-то лучшее. Теперь в квартире убиралась Маша.

Сами по себе домработницы – сколь угодно молодые и свежие – не могли значить ничего серьезного в его жизни.

Поскольку Казанцев любил только одного человека: свою вторую и последнюю жену. Правда, в их браке не было детей; он не любил их, да и жена не стремилась к полноценной семье.

Они жили очень счастливо несколько лет, пока не случился самый первый, самый страшный кризис 1998 года, который оставил Казанцева без очень хорошей и денежной работы. Лишив в одночасье сразу всего: уважения к себе, уверенности в будущем, и самого главного – мужской силы. Жена без работы не осталась; ее профессия оказалась востребованной. То есть семья не голодала в полном смысле слова, а бессилие Казанцева стоило считать временным несчастьем, которое совместными усилиями, наверное, могло быть устранено. Но они как-то сразу пошли по не тем путям, и отношения межу ними не то чтобы охладели, а начали расслаиваться, подобно старому картону.

Казанцев ошалело метался в поисках работы, и с каждым днем впадал во все большее отчаяние. Так и не найдя ничего путного, он сделал шаг, на который вряд ли решился бы обычный человек в его положении. Шаг, который, внешне ничего не изменив, видимо, полностью сломал его внутри, сделав в итоге абсолютно другим человеком, нежели прежним Николаем Казанцевым, счастливо жившим вдвоем с женой.

Он завербовался во французский Иностранный легион, куда до сих пор принимали всех желающих и он еще проходил по возрасту. Казанцев отчаялся на такое решение, надеясь или заработать за год достаточную сумму денег или погибнуть где-нибудь в джунглях – работу легиона он представлял себе только по старым фильмам и почему-то исключительно в джунглях.

Жена пришла в ужас от его решения, но ничего иного ему не оставалось. Ей даже пришлось дать ему денег на билет до Обани, где находился вербовочный пункт для выходцев из России – в эту богом проклятую Францию приходилось добираться за свой счет.

Легион Казанцева полностью разочаровал.

Возможно, сказалась его полная неспособность к французскому языку или хотя бы к английскому – немецкий, которым он владел еле-еле, здесь не использовался. Или его сразу шокировала потеря российского офицерского звания и необходимость служить рядовым под началом капрала жирного – как везде и во все времена – наглого хохла. Чувствовавшего свою безграничную власть, поскольку огромную массу легионеров составляли его земляки, безработные выходцы с Украины. Но главным оказалось то, что легион не вел боевых действий – хотя Казанцева от неустроенности и озлобленности на судьбу еще на Родине охватило страстное желание убивать все равно кого и все равно где – а действовал совместно с различными «миротворческими силами». И весь год ему бывшему капитану ВВС СССР, пришлось носить позорные погоны рядового и нести дежурство по охране каких-то складов. То ли с боеприпасами, то ли вовсе с продуктами. Правда, с американской винтовкой «М16» в руках. Единственным, оставшимся от прежнего Иностранного легиона, был его штат, напоминающий полууголовный сброд. Причем русских почти не находилось, верх держали хохлы. Которые, разумеется, по напоминающим тюрьму внутренним законам легиона сразу начали привязываться, пытаясь подмять под себя.

Казанцев не обладал физической силой и никогда не умел драться. Но превращение в наёмного солдата уничтожило в его душе не только прежние принципы человеческого общежития, но даже элементарный страх за свою жизнь. Словно он в самом деле оказался на зоне. Почувствовав, что его вот-вот достанут всерьез, он совершил дисциплинарный проступок. Заступив в наряд, бросил свой пост и вернулся в казарму – точнее на съемную квартиру, где легионеры жили небольшими группами, с тяжелой штурмовой винтовкой наперевес. И быстро – пока никто ничего не сообразил – отщелкнул предохранитель и упер дуло между глаз главному своему обидчику… Нет, не упер – ткнул с размаху. Так, что, кажется, услышал приятный хруст черепа. Наверное, в глазах Казанцева тогда вспыхнуло нечто, заставившее оцепенеть всех. Насладившись несколькими минутами молчания, он убрал винтовку и увидел на коже капрала ровно выдавленный кружок. Который сначала был белым, но почти сразу налился и сделался фиолетовым, а потом менял цвет, темнея и желтея, в течение нескольких дней. Правда, процесса Казанцев не видел, поскольку эти дни провел на гауптвахте. Но хитрые хохлы поняли, что русский отморожен и потому опасен, и оставили его в покое.

Отслужив год и скопив около двенадцати тысяч евро – значительно меньше, чем рассчитывал – Казанцев получил обратно российский паспорт и вернулся домой.

Где вроде бы ничего не изменилось. И в то же время изменилось все. Жена отдалилась полностью и сделалась совершенно чужой; у нее этот год шла своя, нормальная жизнь. Хотя она и обрадовалась его возвращению.

– Ты… убивал кого-нибудь? – спросила она в первый вечер.

– Нет, хотя стоило, – скупо ответил Казанцев.

На этом расспросы закончились. Однако человек, прослуживший даже всего год в Иностранном легионе, не мог остаться прежним.

Вернувшись, Казанцев ощущал в себе новую мертвую силу.

За год в России кое-что изменилось к лучшему. Он сумел устроиться по специальности. Правда, в бесперспективную организацию и на малую зарплату.

Хуже всего было то, что мужская сила к нему так и не вернулась. Несколько попыток наладить отношения с женой убедили в бесполезности усилий.

Тем более, он уже понял, что жене практически не нужен как мужчина, а среди ее любовников встречаются в основном богатые.

Но все-таки на вырученные в Легионе деньги он купил ей хорошую дорогую машину.

Потому что вопреки очевидному, он продолжал любить свою жену. И хотел, чтобы она не чувствовала себя нищей в кругу своих поклонников. На себя же ему стало уже абсолютно наплевать.

А жена… Казанцев знал, что несмотря на внешнюю благополучность, она не нужна всерьез никому, кроме него. И что какой-то иррациональной частью своей она души по-прежнему любит его – безденежного неудачника-импотента. Неудачливого до такой степени, что ему пришлось вернуться живым из Иностранного легиона, где по идее его должны были убить.

Потом жизнь стала постепенно налаживаться, Казанцев, проявляя жесткость и бессердечие в делах карьеры – качества, которые он открыл в себе, борясь с украинцами – скоро стал довольно крупным начальником в своем бюджетном предприятии. Смог взять автокредит и купил себе эту серо-зеленую «Штуку».

Вот только отношения с женщинами по-прежнему остались закрытыми.

Жена вела себя странно.

С нею случались истерики, во время которых она обзывала его неудачником, алкоголиком и импотентом.

В предпоследнем слове содержалась стопроцентная правда, поскольку ощутив мужской крах, Казанцев стал очень серьезно пить. Зная, что лишь усугубляет свой недуг, но продолжая назло всему. И прежде всего самому себе.

Однако в те редкие периоды, когда он вдруг чувствовал иллюзию возвращения своей силы, жена не подпускала его к себе, ссылаясь кучу разных причин.

Казанцев понимал, что она его просто не хочет. И снова начинал пить.

А жена меняла любовников, совершенно не скрывая этого от него.

Он любил ее больше жизни и не мог причинить ей никакого зла.

Но послужив в Иностранном легионе, пусть никого не убив, не испытав возможности участвовать даже в какой-нибудь операции по уничтожению террористов, он все равно уже ни во что не ценил человеческую жизнь.

Закон об оружии вышел в СССР еще до его отъезда во Францию, и он успел получить лицензию на гражданское оружие. И сейчас, возвратясь к относительно обеспеченной жизни, обзавелся целым арсеналом пистолетов.

И в самые страшные минуты, спускаясь часа 3 в ночи во двор, чтобы поставить на парковку машину вернувшейся от очередного мужика жены: сам он мог сделать это в полумертвом виде, а она была способна поцарапать бок даже днем – в эти минуты, задыхаясь в пьяной злобе, он обещал, что завтра же убьет этого Павла, Евгения или Константина.

Жена бледнела от ужаса; она понимала, что человек, целый год носивший боевую винтовку, смотрит на жизнь иначе, чем тот, который ее не носил.

И умоляла не убивать всех этих людей, а просила его, Казанцева, чтобы он нашел себе женщину, которая вернула бы ему жизнь. После чего смогли бы восстановиться и их внутренние семейные отношения.

Казанцев в последнюю возможность не верил.

Красная злоба застилала глаза; он знал, как убить человека из любого гражданского ствола; проблема состояла лишь в сокрытии следов.

Жизнь превратилась в полный ад. В трезвые моменты он понимал, что следует развестись с женой и попытаться начать жить заново.

Но он разочаровался в жизни, разочаровался в женщинах – потеряв возможность обладать ими – и знал, что сразу после развода, оставшись совершенно один, тут же допьётся до смерти. В жизни уже практически все потеряло смысл, начал угасать и инстинкт самосохранения Жена, видимо, понимала это и на разводе не настаивала. Ведь она гуляла на стороне, разумно предпочитая не пускать никого в дом.

А чаще повторяла слова о том, что он должен найти женщину.

Наконец прямо указала на последнюю найденную домработницу.

* * *

Маша пришла в их дом так же тихо, как и все прежние девушки.

В ней не находилось ничего, выделяющего из общей массы.

Она была небольшого роста, средняя фигура не отличалась особыми достоинствами. Ноги – которые Казанцев увидел лишь спустя год, когда она летом пришла в юбке вместо брюк – не поразили. Грудь – не спрятанная, но и не выставленная – тоже казалось средней.

Единственным, что привлекало в этой Маше были ее очень черные волосы и вообще слегка восточная внешность, несмотря на русское имя.

Увидев ее в первый раз, Казанцев почувствовал, как память внезапно и совершено беспричинно метнулась по неподвластным разуму каналам к старому печальному фильму «Земля Санникова» и сказала, что Маша – это как две капли воды девушка по имени… Девушка по имени… Имя вылетело напрочь. Фильм этот Казанцев смотрел в последний раз лет двадцать назад. Но запомнил девушку-туземку волнующей и непривычной красоты и с таким же странным, но подходящим ей именем. Девушку, любившую – разумеется, безответно – положительного до мозга костей и благороднейшего, как сплав платины с золотом, главного героя. Хотя стоило присмотреться, как выяснялось, что между ней и Машей нет никакого внешнего сходства.

А жена сходу заявила Казанцеву, что он Маше небезразличен.

– Поверь мне, как женщине, – добавила она. – Я вижу ее взгляд на тебя.

Как женщине он жене верил. Поскольку сама она была женщиной даже не на 100, а на гораздо более опасное для жизни количество процентов.

Но осторожные ухаживания за Машей сразу показались бессмысленными.

Жена, которая хотела довести дело до конца, выяснила, что Маша девственна и собирается это состояние сохранить до замужества.

О чем с возмущением сообщила Казанцеву. А он даже не удивился, не испытал досады; он знал, что его удачи с женщинами закончены навсегда.

Однако Маша все-таки нравилась ему по необъяснимым причинам.

И однажды он осторожно дернул ее за хвостик черных волос.

Потом как-то раз в шутку обнял ее, когда она пришла убираться.

И наконец, когда она что-то протирала в ванной, подошел сзади и, словно бы ненароком коснулся ладонями ее груди груди.

– Не надо, Николай Николаевич, – спокойно ответила девушка.

Обиженный, хоть и явно неправый, Казанцев ушел в другую комнату и больше с Машей не разговаривал. Но перед уходом, заплатив за работу, обнял ее у самой двери. Как ни странно, Маша оттолкнула его не сразу.

И Казанцев понял, что жена не так уж неправа в отношении того, что девушка тоже испытывает к нему какой-то смутный интерес.

* * *

Так их отношения начали понемногу развиваться.

И хотя Казанцев, несколько раз поговорив с Машей, убедился, что по возрастной категории он абсолютно не интересует ее как мужчина, но все-таки она стала молча принимать его знаки внимания.

Выражавшиеся в тех же осторожных объятиях и даже попытках поцелуев.

Иногда, когда Маша убиралась, а жена была где-нибудь в фитнесс-клубе, он пытался раскрыть девушку на разные откровенные темы.

– Ты не бойся меня, – прямо говорил Казанцев. – Все мои знаки внимания – просто глупые ухаживания, поскольку я ни на что неспособен, как мужчина. Поверь и не думай, что я к тебе пристаю.

– И все-таки это выглядит как приставания, – возражала Маша.

– Почему? – спрашивал он.

– Потому что ухаживают по-другому.

– А… как ухаживают? – уточнял Казанцев, желая поставить все точки над i хоть и зная априорную бесполезность попыток.

– Когда ухаживают… – Маша неожиданно вздохнула. – То дарят цветы и подарки и вообще…

Казанцев подумал, что такой способ ухаживания за женщинами для него завершился давно. А цветы он принципиально дарил только жене, несмотря на все ее прегрешения.

Но с того дня стал внимательнее присматриваться к Маше.

И понял, что преграда не в девственности, а в ее закрытости во всем.

На лице ее почти всегда оставалось замкнутое грустное выражение. Которое усилилось, когда Маша в разгар кризиса потеряла хорошую работу и единственным источником доходов у нее остались уборки у Казанцевых.

Маша редко радовалась всерьез даже практически новым вещам, которые жена отдавала ей, будучи занятой непрерывным обновлением гардероба.

Иногда она приходила просто в ужасающей депрессии, и он изо всех сил пытался ее развеселить.

Что получалось плохо.

Лишь очень-очень редко, когда они оказывались в квартире вдвоем и Маша оставалась после уборки выпить с ним чаю – к которому он всегда наливал еще и рюмочку коньяку – забыв свои проблемы, она вдруг начинала рассказывать Казанцеву что-нибудь из своей смешной, по его понятиям, девичьей жизни… Лишь в такие моменты ее грустное личико расцветало и внезапная улыбка освещала, казалось, самого Казанцева.

За такую улыбку, обращенную к нему, он был готов отдать год жизни.

Эти короткие застолья с Машей ласкали душу и в то же время удивляли: не подпуская к себе, отвергая чуть более настойчивые прикосновения, Маша полностью доверяла ему, не боясь выпивать с ним вдвоем.

А сам Казанцев вдруг понял, что всю неделю ждет прихода Маши как какого-то чуда, способного осветить его жизнь.

Разумеется, чуда не свершалось.

Жена по выходным вечерами уезжала с кем-нибудь в ресторан.

Оставаясь один в пустоте чистой, но одинокой квартиры, Казанцев в отчаянии забрасывал Машу идиотскими СМС, на которые она, как умная девушка, не отвечала.

Если бы его спросили, как он относится к Маше и что от нее хочет, он пожал бы плечами в бессилии.

Он не любил Машу; душа его была мертва после всех кризисов жизни, в ней теплилась лишь капелька любви к жене, которую он видел прежней.

Он не испытывал к ней желания – то есть испытывал, но абстрактно, поскольку опыты с женщинами констатировали факт его несостоятельности.

Его мучили приступы нежности к этой девушке, потребность ласкать ее небольшое тело и доставлять теплоту, в которой – как он понял – она абсолютно не нуждалась.

Но ему сделалось по-настоящему страшно, когда он вдруг с мучительной ясностью осознал, что только рядом с Машей – которой он безразличен – чувствует себя хорошо и комфортно.

Это напоминало старческий маразм, но оставалось именно так.

Когда Маша была рядом с ним – молча убиралась в квартире, а он тихонько ходил следом – то Казанцев ощущал такое счастье, какого у никогда не было… и уж точно не предвиделось в жизни.

Жена – наблюдательнейшая из женщин – заметила все это сразу.

И хотя сама обратила его внимание на новую домработницу, теперь дразнила его тем, как он ждет прихода своей… тут она обычно употребляла нецензурное слово, которое с особенной остротой подчеркивало безнадежность всего происходящего.

Вот так и шла эта глупая, раздерганная, ненужная жизнь, соединившая нескольких человек, которым бы гораздо лучше жилось каждому по отдельности.