Текст книги "Шакал"

Автор книги: Виктор Улин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

4

Здешнее море в общем не нравилось Верникову, хоть и называлось Средиземным.

Вероятно, турки построили отель в дешевом и неудачном месте, где всегда дул ветер, и в любое время бушевал накат, взмучивая песок и делая воду непрозрачной. Прибрежная полоска шириной метров в сто отделялась шнуром и именовалась «Заповедной зоной черепах» – «Schildkrotenschutzsone». По словам отельного гида, лупоглазой и косноязыкой южнорусской девицы, здесь исторически жили турецкие морские черепахи, которые до сих пор ползают через пляж и даже откладывают яйца.

В самом деле, в нескольких местах красно-белые полицейские ленты выделяли квадратные площадки вроде пустых могил с воткнутыми в песок прутиками. Вероятно, так обозначались места кладки. Из-за черепах заповедную полосу не чистили – в отличие от той части пляжа, где стояли лежаки и навесы.

Неизвестно, нравился ли такой подход черепахам, но для отдыхающих последние сто метров служили полосой препятствий. Грязный песок был усыпан какими-то колючками, нанесенными из моря щепками и прочим естественным мусором. К которому прибавлялся продукт человеческих рук вроде смятых пивных банок, бутылок из-под кока-колы и даже недоеденных арбузов. Которые турки также почему-то не убирали, пользуясь неприкосновенностью «черепашьей зоны».

Верников пробежал к морю, стараясь миновать самые твердые колючки, и вошел в воду. Море тоже радовало мало. Мелководье через несколько шагов круто падало на глубину. В результате у кромки воды кишели не умеющие плавать. Особенно раздражали Верникова дети. Он их не любил, и сам вид орущих, ревущих и кидающихся песком существ выводил его из себя. Лучше бы уж пляж остался диким и тут по-прежнему ползали молчаливые черепахи.

Купальная зона отмечалась буйками метрах в пятидесяти от берега. Заплывать дальше было небезопасно: там вовсю гонялись кретины на вонючих водных мотоциклах. Впрочем, внутреннее плавание тоже не обходилось без риска: кретины другого рода взлетали с пляжа на буксирных парашютах, и пловец рисковал в любой момент получить удар ногой по голове. Турок это не волновало.

До буйков Верников не доплывал; плавать он умел хорошо, но не обладал достаточным запасом сил и быстро уставал. Волны накрывали с головой, не давая отдыхать на спине. Стоять по горло среди других дебилов и прыгать на прибое наскучивало, к тому же вода не отличалась теплотой.

Поэтому, проведя в море минут двадцать, Верников побежал обратно к тенту.

Кошачьи укусы, разъедаемые соленой водой, жгли до локтей.

Сунув ноги в сланцы, чтобы не обжечь подошвы на раскаленном песке, Верников прошел к пресному душу, быстро ополоснул лицо и руки.

Он вернулся на лежак, расстелил пляжное полотенце и лег – точнее сел, подняв спинку.

– Это вы, дядя Костя, – не открывая глаз сказал Коля.

– Я. Папа с мамой купаться ушли?

– Давно. А вы куда ходили?

– Как куда? Тоже купаться.

– Нет, а потом?

– Потом под душ.

Пацан, судя по всему, скучал в одиночестве на душном пляже, и теперь забросал Верникова вопросами.

– А зачем? Мама говорит, морская соль полезна для кожи и ее надо подольше не смывать.

– Насчет солей, которые содержатся в здешнем море я бы сказал, но промолчу… Я ходил руки обмыть.

– А зачем?

– Чтобы не болели, – терпеливо отвечал Верников, прикрыв глаза.

– А они у вас отчего болят?

– Кошки покусали.

– Кошки?!

– Ну да. Я же кошачий доктор, ты забыл.

– Нет… Но разве докторов кошки кусают?

– Конечно, а ты как думал?

– А… – начал было Коля, но тут взвыл мобильник, висящий на его безволосой груди.

Он нажал кнопку, прочитал сообщение, и лицо его расплылось в счастливой дурацкой улыбке…

– От девочки, – усмехнулся Верников.

– Ага… Вчера ночью на дискотеке познакомились… Такая классная девчонка.

– Молодец, – похвалил он. – Нигде времени не теряешь.

– Время деньги, как говорят экономисты.

– Ну да, ты ведь у нас экономист… будущий. Если папа пристроит…

– Именно так, – серьезно подтвердил мальчик. – А вы, дядя Костя, почему мобилу с собой не взяли?

– А зачем она мне? – пожал плечами Верников.

– Как?! А эсэмэски получать?

– Коля, мне их девочки не шлют. Да если б и слали, я бы не стал читать, – Верников опять усмехнулся. – Возраст, понимаешь, не тот.

– А… Если тетя Лена захочет с вами поговорить?

– Тетя Лена обойдется без разговоров со мной две недели. А если будет слишком надо, она твоей маме позвонит, так договорились…

Коля сокрушенно покачал головой. В его понимании остаться на курорте без мобильника означало то же самое, что быть без руки или ноги.

– Пойми, Коля, – довольно мягко сказал Верников. – Для тебя сотовый телефон – игрушка. К тому же купленная и оплаченная папой. Так?

Парень промолчал, проглотив и последнюю, не слишком приятную для взрослого ребенка, истину.

– А для меня это рабочий инструмент. Поверь, я уже не помню, когда в последний раз при звонке чувствовал что-нибудь, кроме тревоги. Меня достают пациенты. Днем и ночью и в выходные. Я, конечно, люблю свою работу. Но не до такой степени, чтобы дать ей задавить и на отдыхе. И кроме того…

– А вот и мы! – сияющая, покрытая каплями воды Ирина Анохина возникла перед ними, словно из знойного марева.

Следом, поднимая тучу песка, по-слоновьему пылил Сергей.

Тонкий купальник облепил белое тело Ирины.

Верников невольно рассматривал ее. Она, конечно, сильно расплылась за последние годы. Отяжелела в бедрах, и грудь казалась уменьшившейся по сравнению с выпирающим животом. В ее фигуре осталось мало от той женщины тридцати с небольшим лет, к которой он в пьяном порыве – выпустившем наружу подсознательные желания – приставал на ночном балконе. Но и в нынешнем облике Ирина Анохина осталась привлекательной. По крайней мере, в мокром купальнике.

– А ты уже наплавался? Так быстро?

– Я долго не могу, – словно оправдываясь, сказал Верников. – Плыть мне лень. Кости тяжелые, жира нет, вода не держит…

– Да уж… Анохин-то вместо буя может висеть. А я туда и обратно четыре раза сплавала.

– Вы с Анохиным олимпийские чемпионы, давно известно. А я – так…

Кошачий доктор.

Он усмехнулся и снова закрыл глаза.

– А этот все сидит, – продолжала наводить порядок Ирина. – Так и не сдвинулся с места. Ты почему купаться не идешь? Хочешь тепловой удар заработать?

– Мам, мне тут хорошо. И дядя Костя рассказывал…

– Это ты дяде Косте и рассказывай, – перебила Ирина. – А не мне…

Представляешь, Костя – он стесняется идти к морю, потому что на берегу сидят две девочки, с которыми он познакомился на дискотеке…

– Ну мама! – вмешался вмиг покрасневший Костя. – Ничего я не стесняюсь…

– Это ты кому-нибудь другому говори. То я тебя не знаю. Возьми вон отца… – она бросила косой взгляд на Сергея, удобно разместившегося на лежаке и ушедшего с головой в компьютерный журнал. – Или лучше дядю Костю. Подойдете вдвоем, скажите им…

– Да не хочу я никуда идти.

– Тогда сбегай в бар и принеси всем воды…

– А мне два пива, – быстро добавил Сергей.

– Пусть вон папа сходит, – парировал Коля. – Ему полезно двигаться.

– Ну ты… – начала было Ирина и тут же перебила себя, схватив Верникова за руку: – Вон, вон, идут по сосновой дорожке, смотри:

– Кто – идет? – лениво спросил Верников.

Настил из деревянных планок был проложен до начала черепашьей зоны, и когда песок прокалялся до нестерпимости, все ходили к морю только по нему.

– Да девочки… ближе к нам – та, по которой страдает наш Ромео.

– Ну мама…

По дорожке, покачивая бедрами, задницами, грудями и всем прочим, шли два небесных создания в несуществующих стринг-бикини. Ровные, идеально сложенные, совершенные в каждом сантиметре. Словно резиновые куклы.

Та, что шла справа, ничем не уступала шедшей слева. Коля не зря познакомился с такими. Девчонки были молоды и несомненно глупы, но настолько хороши, что лет десять назад сам Верников – чего греха таить – не отказался бы поочередно раздвинуть им ноги…

Однако рядом с ним сидела в еще мокром купальнике сорокалетняя Ирина Анохина. Красивая когда-то, но уже потерявшая очертания фигуры, поблекшая лицом – и ей никогда не суждено было вновь сделаться такой, как эти две вагины на ножках. Десять лет дружбы пролетели незаметно – практически они состарились вместе, и теперь Верников не мог ее предать даже на словах. Поэтому он презрительно хмыкнул и сказал:

– И что? Эта кривоногая уродина и есть предмет, из-за которого ты стеснялся идти к морю?

И тут же услышал благодарную усмешку Ирины. Она поняла, что он сказал так именно для нее.

– Слышал, что дядя Костя сказал? А он специалист, поверь мне.

– Но мама… Но дядя Костя… Они ночью на дискотеке такие красивые были… – простодушно оправдывался Коля.

– Ах, Николай, Николай, – похлопал его по плечу Верников. – Это же элементарно, и не надо быть Ватсоном… Ночью все девочки красивы…

Ирина хихикнула.

– …А уж о мальчиках я и не говорю, – закончил он.

– Какие мальчики, какие девочки? – встрял в разговор Сергей.

– Пап, а дядю Костю, оказывается, кошки искусали, – объявил Коля, желая сменить тему.

– Так это его профессия. Чтобы кошки кусали.

– Ну не скажи, – ответил Верников, опять чувствуя легкую язвительную усмешку в словах друга-компьютерщика, который считал свою профессию важнее. – Меня кусали не только кошки.

– Дааа? А кто еще? – с детской непосредственностью уставился Коля, и Верников вдруг отметил, что узким лицом и правильным профилем мальчик страшно напоминает Ирину, какой она была в те годы, когда он ее желал…

– Ооо… Возьми «Жизнь животных», открой оглавление и вычеркни тех, кто не кусал, – усмехнулся он. – Так быстрее будет.

– Ну нет, я серьезно, дядя Костя!

– Серьезно… Собаки, конечно. Разные. Хомяки, крысы, морские свинки, попугаи…

– А разве попугаи не клюются?

– Попугаи именно кусаются. Клюются курицы. Клевала, успокойся. Утки щипали и гуси… А также кусали коровы, козы, овцы, лошадь… Как-то раз ящерица…

– Ты что, даже ящерицу лечил?! – поразилась Ирина.

– Да нет, – засмеялся Верников. – Непроизводственный случай. На даче как-то раз увидел, наклонился, руку протянул. Она не испугалась, а решила от пальца кусочек откусить.

– И как – откусила? – хмыкнул Сергей.

– Нет. Я для нее слишком большим оказался.

– А еще кто, дядя Костя?

– Еще… Белка, выдра, уж…Один раз норка, и два раза хорек…

– …Ну тебе прямо медаль надо дать – за ветеринарные заслуги, – насмешливо перебил Сергей.

– …И даже осел.

Верников завершил этим животным полный список покусавших. Но после реплики Сергея упоминание об осле прозвучало невероятно двусмысленно. Так, что Ирина захохотала, весело глядя то на Верникова, то на мужа.

Верникову стало неловко. Он не хотел обидеть своего язвительного друга. Но Сергей был настолько толстокож, что, кажется не ничего понял. Тем более, тут же снова заговорил Коля:

– А осел?! Осел откуда?

– Осел – особая история. Я когда учился, на практике в Средней Азии был.

Там этих ослов… как собак.

– Так вы за границей учились?! – уважительно переспросил Коля.

– Какая заграница, оболтус, – перебил отец. – Учишь тебя учишь, платишь за тебя платишь, а толк один – девочки, да каждый месяц потерянный мобильник… Когда дядя Костя учился, Средняя Азия не была заграницей. Мы жили в СССР. И всякие узбеки были такие же граждане, как и мы.

– Genau so, – зачем-то по-немецки подтвердил Верников.

– А верблюд тебя, часом, не кусал? – опять с усмешкой спросил Сергей, который не понимал немецкого и хотел, чтобы последнее слово оставалось за ним.

– Нет. И даже не оплевал. Верблюд был абсолютно здоров.

Все помолчали, пытаясь представить себе абсолютно здорового верблюда.

– А скажите, дядя Костя… – снова начал Коля. – Кто хуже всех кусает?

– Ты не поверишь, но – самая простая кошка.

– А почему? – с искренним интересом спросил Сергей.

– Во-первых, она сама по себе очень кусучая. А потом, у кошки тонкие и длинные зубы. Раны долго не заживают. Посмотри на мои руки…

– Да уж… – пробормотала Ирина. – Руки твои – это просто ужас. А зачем ты даешь кошкам себя кусать? Неужели нельзя ассистента попросить или хозяина… Чтобы подержал. Или морду ей связать, или еще что-нибудь.

– Ты правильно сказала. Я именно даю им кусать. Связать и обездвижить можно хоть тигра. Но это точка зрения обычного человека. А не врача. Животных лечить труднее, чем людей. Хотя бы потому, что они не говорят, что у них болит. И сложно отслеживать улучшение. Особенно у кошек. Они слишком маленькие. Анализы и все такое… – тут иначе, чем в человеческой медицине. Все надо видеть быстро и точно. Самый надежный способ – не связывать кошке морду. Пока животному плохо, оно позволит сделать самый больной укол. Поскольку чувствует: я пытаюсь помочь. Когда становится лучше – начинает сопротивляться. Лапами отмахиваться. Легонько покусывать. А вот уж когда укусит по-настоящему – тут можно сказать, что дело сделано. Животное полностью здорово.

Анохины молчали. Будто он открыл невесть какую истину.

– Так-то, друзья мои, – подытожил Верников. – Не покусанный ветеринар – это не доктор, а шарлатан… Ну вы как хотите, а я пойду еще поплаваю.

– Я, пожалуй, с тобой тоже окунусь, – сказала Ирина, вставая. – Этого буя без… – ладно, промолчу при ребенке – уже с места не сдвинешь.

Верников изо всех сил сдержал улыбку.

– И ты, – она повернулась к сыну. – Давай вставай. Ушли твои пассии, море свободно. Плыви хоть до Кипра.

5

Обедали тоже все вместе.

Коля и тут бежал заранее, занимая место в длинном ресторане. Где все-таки стояла не такая жара, как на открытой террасе у бассейна.

В первый раз мальчик захватил столик возле стеклянной стены, отгораживающей ресторан от коридора.

Место оказалось удачным: тут меньше толкались, никто не проносил над головами тарелок. Не бегали дети; и сам их отвратительный визг, стоящий под сводом, здесь казался тише.

Еда в этом отеле по качеству мало отличалась от пляжа. Впрочем, так считал Верников. Другие постояльцы накладывали полные тарелки и казались вполне довольными. Если говорить точно, еды хватало, но она была невкусной. С точки зрения Верникова, даже несъедобной. Предлагались в разных видах макароны, вермишель, яичницы и колбасы, всяческие котлеты. В обычной жизни Верников не ел такой дряни. Составлявшей основной рацион его соотечественников. Хотя и немцы с удовольствием ели бесконечные колбасы и запеченные шарики из фарша. Он же тщательно обходил все раздачи прежде, чем находил себе что-нибудь пригодное: кусочки курицы, тушенной с овощами, или разваренную без соли рыбу. И всегда накладывал много трав, которые не только разжигали аппетит, но иллюзорно насыщали.

Вот и сейчас они обедали на прежнем месте.

Верников отыскал жареное филе индейки и медленно отщипывал по кусочку.

Анохины же набрали горы макарон, политых ядовитым кетчупом. И турецкие колбаски, выпеченные в форме разрезанных пополам сосисок.

Перед Сергеем стояло два полных бокала пива. Верников пива не любил и практически не пил, особенно в жару. Как ни странно, в такую погоду слабый алкоголь оказывал на него неприятное воздействие. Из всех турецких напитков он выбрал коньяк, которых показался лучше и крепче других. И наливая большую пузатую рюмку граммов на двести, запивал еду, как водой.

– Ты почему так мало ешь? – строго спросила Ирина, сравнив порции.

– Я всегда ем столько, – пожал плечами Верников. – К тому же в этом пятизвездном борделе есть по большому счету нечего.

– Как это нечего? – она показала свою тарелку.

– Ну знаешь… Я макарон и в России не ем.

– Макарон не ешь?! А чем вы с Леной питаетесь?

– Не знаю, – он пожал плечами. – Питаемся. Но не макаронами. Я их не выношу. А также сосисок и прочей перемолотой дряни, которой здесь в избытке.

– Тогда тебе надо было ехать не сюда, а отель «Гольф-клуб», – вставил Сергей, отпив пива. – Я в инете смотрел – там несколько кухонь по выбору.

– Мне вообще надо было родиться не здесь и не сейчас, – махнул рукой Верников.

– И все-таки, Костя – чем вы питаетесь? – продолжала Ирина.

– Чем… Мясом. Нормальным. И рыбой. И морепродуктами. И всяческими оливками.

– Так у вас, наверное, все деньги на еду уходят.

– Ну не все… – Верников вздохнул. – Но многие. Но что еще остается из удовольствий… еда да выпивка.

– Кстати, о выпивке, – сказал Сергей. – Как ты можешь в такую жару пить коньяк?

– Только его и могу. От пива мне плохо.

– А мне плохо от одного вида твоего коньяка, – ответила Ирина.

– Напрасно. Попробуй и поймешь, что в жару самое то.

Ирина протянула руку, осторожно, словно очень горячий предмет, взяла рюмку Верникова, полную на треть. Отпила глоток, поморщилась и вдруг улыбнулась, распробовав вкус.

– А знаешь, в самом деле здорово! Сначала обжигает, потом так хорошо…

– Правильно. Так и должно быть. Хоть и турки, но коньяк у них хороший.

И главное, градус верный.

– А что – может быть неверный? – засмеялся Сергей.

– Конечно. Каждый крепкий напиток имеет оптимальный градус. Водка – сорок, это Дмитрий Иваныч Менделеев в диссертации доказал. Коньяк – сорок два. Если меньше, уже не тот вкус. Джин – сорок три, а лучше сорок семь.

– Неужели два-три градуса могут иметь значение? – удивилась Ирина, отпив еще.

– Как ни странно – да.

– Дядя Костя, а можно я тоже попробую? – вдруг спросил Коля.

– Сиди, тебе еще рано, – отрезала мать, незаметно допивая весь коньяк.

– Тогда я пойду. Меня друзья звали в бассейн после обеда…

– Если только бассейн, – строго сказала она. – Никакого моря. После еды нельзя.

– В бассейн. Только в бассейн, – заверил Коля.

Его сдуло как ветром. И через пару секунд он уже бежал за стеклянной стеной к выходу. Верников проводил его взглядом. Потом посмотрел в другую сторону. Прямо напротив стола в ряд лавок вклинился медпункт. Белый кабинет с красным крестом и полумесяцем. Там принимал отельный доктор.

Весь в белом, вплоть до великолепных кроссовок, он напоминал дорогой унитаз.

– Ой, Костя… Я весь твой коньяк выпила.

– Неважно, – усмехнулся Верников. – Я сейчас себе еще попрошу.

– Надо к бару идти… Давай я схожу.

– Сиди, мне сейчас принесут… Bitte, ein Moment, herr Ober! – поднял палец он, когда мимо пробегал турок-официант.

– Ja, Bitte? – остановился тот.

– Ein viermalige Konjak, Bitte.

– Vier Konjak?

– Nein. Ein Konjak, aber vier Dosen in eines Glas.

Поняв, что нужно, турок умчался дальше со своим подносом. Вскоре вернулся, поставив перед Верниковым рюмку, до половины налитую коньяком.

– Vielendank, herr Ober, – поклонился Верников. – …Вот видишь, быстро и без физических усилий.

– Дааа… – протянул Сергей, молча наблюдавший все это. – Как ты назвал официанта?

– Herr Ober.

– А почему? Ober – это же по-немецки полковник?

– Полковник – Oberst. Ober – сокращенное от Oberkelner. То есть «старший официант». Гитлеровское, кажется, нововведение. Заигрывание с низшими слоями служащих.

– Откуда ты знаешь немецкий?

– В школе учил. И вообще полезный язык.

– Но как тебе удалось так быстро получить заказ? Другие сами ходят, турки им ничего не носят.

– С помощью языка, Ирина. И еще благодаря черной памяти Адольфа Алоисовича.

– Какого – Алоисовича? – не понял Анохин.

– Гитлера.

– А причем тут Гитлер?

– При том, что сапоги Вермахта вбили уважение в немецкому языку во всю Европу и половину Азии. Так глубоко, что не выветрилось до сих пор.

– Да ну… – Сергей махнул рукой. – При чем тут Гитлер, язык… Просто официант вежливый попался.

– А ты попробуй по-английски что-нибудь ему закажи, – усмехнулся Верников. – По-русски и не пытайся, они русского в этом отеле не знают.

– Ну… – Анохин пожал плечами. – Я вообще-то… Технический язык знаю, компьютерный. Но бытовой разговорный… Вряд ли.

– Скажи лучше, что не знаешь вообще ничего, – с неожиданной язвительностью добавила Ирина. – А так легко, как Костя, вообще не сможешь говорить. Чего уж там.

– Да ладно. Если надо, я и вам закажу, – утихомирил ее Верников.

– Слушай, а ведь ты и в магазине можешь по-немецки поговорить, да? – вдруг спросила Ирина.

– Могу, конечно. И увидишь – цена для немца окажется меньше.

– Ну это уж ты загнул, – возразил Сергей. – Из области мистики.

– Давай сходим вечером в маркет, тут поблизости, и сам убедишься.

– А я здесь тебя хотела попросить. Тут в одной из лавок какие-то травы турецкие продаются… А хозяин по-английски двух слов связать не может…

– Спросить можно, но зачем тебе травы?

– Так натуральные же лекарства. Жена моего папы говорила, что у него рак подозревают. Все лучше таблеток…

– Как говорит мой друг Ульянов относительно лечения серьезных болезней народными средствами – «Лечатся лекарствами; травами – травятся».

– Слушай, твой Ульянов… Ты столько про него рассказывал. Он кто, я забыла?

– Хороший человек. И врач от бога. Доктор медицинских наук.

Кандидатскую, кстати, защищал по абортам. И до сих пор делает их лучше всех в городе. У него руки невесомые. Так что ты имей в виду, если что… – усмехнулся он, посмотрев на Ирину.

– Ты знаешь, – засмеялась она. – К сорока годам я научилась не беременеть.

– Правда? – серьезно переспросил Верников. – Знаешь, а вот я перестал беременеть гораздо раньше.

И все трое искренне захохотали. Весело и дружно.

– Ты не отнекивайся, у тебя сын растет, – вдруг сказал Сергей.

– Почему это «у меня». У нас, между прочим… Вот, Костя, Анохин в последнее время полностью дистанцировался. «Твой сын», «у тебя растет»…Ты что имел в виду?

– А ты сама подумай.

– А, это… Между прочим, я Коле недавно презервативы купила и объяснила, как пользоваться, – слегка покраснев, призналась Ирина. – А то действительно к твоему Ульянову придется кого-нибудь отправлять.

– Или в ЗАГС вести, – вредным голосом добавил Сергей.

– А ну тебя, Анохин. Вот возьму и брошу, и уйду от вас вообще, живите вдвоем, как хотите.

Ирина замолчала, нехорошо сверкнув глазами, и снова потянулась к Верниковскому коньяку.

– Ох, ребята… – заговорил Верников, чувствуя, что опять начинает зреть скандал. – Без вас бы я пропал. Все-таки здорово, Сергей – в аэропорт приехали, машину ты там оставил, назад без проблем вернемся. Ну, конечно, мы бы могли и на моей «восьмерке» поехать. Но не поместились бы все четверо с багажом.

– Да уж, – подтвердила Ирина. – Багажа у нас много. И в основном – мой, как Анохин ни сопротивлялся.

– Вот я и говорю. Ко мне не полезло бы, а в твою «карину»…

– Не «карина», а «калдина», – поправил Сергей. – Это другого класса автомобиль.

– Не знаю вообще, зачем Анохину понадобился этот гробовоз.

– Как зачем? Сели все вместе, и весь багаж поместился.

– Сергей правильно говорит, – поддержал друга Верников. – Большая машина бывает нужна в самый неожиданный момент.

– Кстати ты, Костя, почему машину не сменишь? Не надоело тебе на задрипанной «восьмерке» кататься?

– Я к ней привык. К тому же не всем везет как тебе. Не все – генеральные директора фирм. Скромному ветеринару хорошая машина не по карману.

Верников, конечно, говорил неправду. Он давно мог сменить машину, если бы поднатужился со средствами. Но не испытывал в этом необходимости. Как-то незаметно подступил возраст, когда модель и новизна автомобиля утратили свою ценность.

– А кредит?

– Какой кредит? Я же по сути частник. И ничем не обеспечен.

– А ты разве в клинике не числишься? – удивилась Ирина.

– Числюсь. Не только числюсь, но и работаю. Но платят три копейки. А главный доход – это кошки. Их я на выезде лечу. Почти круглосуточно.

– А зачем тогда в клинике? Если платят мало?

– Честно говоря – для интереса. Кошки кошками, а туда порой таких животных доставляют… Вот недавно бабка из деревни утку привезла. В корзинке. Со сломанной лапкой.

– И что? – спросила Ирина.

– Шину наложил, забинтовал. Сейчас, наверно, бегает – не угонишься.

– Но жить все-таки можно?

– Именно, что жить можно. Не больше. Не забывайте, мне еще алименты по первому браку платить.

– У тебя там сын? – уточнила она.

– Сын и дочь. Дурное дело нехитрое, – невесело усмехнулся Верников.

– И… И долго тебе еще платить?

– Лучше не спрашивай.

– Слушай, Костя, – вспомнил Сергей. – У тебя же, помнится, когда-то своя фирма была. «Кошки и собаки», или как там?

– Да. «Кот и пес». Очень давно. До кризиса. Когда недоумки в цепях напокупали заграничных собак за десять тысяч долларов. А кормили по-российски – объедками. И собаки стали болеть… Вот тогда в самом деле было золотое время. Тогда, кстати, мы с Леной и квартиру сумели купить. Но то давно прошло. После кризиса все рухнуло.

– Да… – задумчиво протянула Ирина.

– Кто-то обанкротился, кто-то просто исчез. А тысячедолларовые собаки вышли на помойки…

– Вот это выражение. Ну прямо Борхес!

– …И быстро превратились в обычных русских дворняг.

– А сейчас? Нельзя открыть новую фирму?

– Можно, конечно. Можно вообще все. Но ты сам прекрасно знаешь, что период начального рынка прошел. Капиталов у меня нет, а мелкий бизнес в России никогда не будет жизнеспособным. Азия-с… Вот и работаю в ветеринарной клинике при сельхозинституте. Можно было бы в какой-нибудь другой – но платят везде одинаковые гроши. А тут привычка – учился там, диссертацию защищал и все такое…

– У тебя и диссертация есть? – поразилась Ирина, точно они не дружили десять лет.

– Была.

– В смысле – «была»?

– В смысле, что сейчас от нее толку нет. Защищался я вообще по телятам.

Тогда казалось – перспективная зоотехническая тема. Потом деньги минимальные сделал на собаках. А сейчас выживаю на кошках. Вот такой расклад, – подытожил Верников, сделав большой глоток коньяку и зажевав душистой турецкой травкой.

– Слушай, Костя… – Ирина внимательно посмотрела на него. – Скажи…

Скажи, ты сильно жалеешь по тому времени? Докризисному?

– Сильно, – коротко ответил он. – Хотя бы потому, что тогда я был еще почти молодой. И ловил на себе женские взгляды…

– Да я серьезно, а ты все шутишь!

– Так и я серьезно… Деньги сейчас не те. И вообще все не то. Тогда…

Тогда впереди маячила неясная, но определенная надежда. А сейчас – только яма с… экскрементами. Которая с каждым днем становится все глубже…Но работа… Честно скажу, собак я не очень любил.

– Почему? Лечить сложно?

– Да нет, с кошками сложнее… Просто уж больно паскудные твари.

– Ну, доктор Верников, ты даешь! – захохотал Сергей. – Первый и лучший друг человека – паскудная тварь?

– Вот именно. Собака слишком давно приручена и впала в сильную зависимость от человека. И в общем утратила черты самостоятельного вида. Бездомная кошка возвращается к дикому состоянию в первом поколении потомства. А любую бродячую собаку помани колбасой – она подбежит и руку тебе оближет. В доме она полностью перенимает черты хозяина и становится похожей на человека. Поэтому я собак и не люблю.

– Не любишь за то, что похожа на человека? Странно… – сказала Ирина.

– Да, – жестко ответил Верников. – Потому что я не очень люблю людей. Точнее сказать, я их очень не люблю.

– Смелое заявление, – откомментировал Анохин.

– Именно так. Человек – «венец творения» – самое поганое из существ.

Мерзкое и подлое, к тому же наделенное саморазрушающим сознанием. Рождающим иллюзию необоснованного превосходства над остальным животным миром. И так далее…

– Господи, Костя… – Ирина прижала руки к щекам. – Что ты такое говоришь…

– Говорю, что есть. Если бы я любил людей – стал бы простым врачом.

Я в ветеринары пошел не из-за того, что не смог поступить в нормальный мединститут, и так далее. А по убеждению. Лечить животных – благороднее, чем людей.

– Но христианский долг…

– Я не христианин, – отрезал Верников. – Я не верю в бога. Но мне не хочется сейчас об этом говорить. После обеда на сытый желудок портить кровь разговорами о боге… Да пошел он к черту…

– Это точно, – сказал Сергей. – Что-то мне не удается официанта позвать.

Схожу-ка я сам за пивом…

Он поднялся, отдуваясь после обильной еды, и ушел к бару.

– Ты очень хорошо выглядишь, – сказал Верников, чтобы сгладить резкость последних слов. – На тебе красивое платье… Ни у кого такого нет.

Он не врал. Длинное вечернее платье из тонкого, золотисто-коричневого шелка мягко струилось по телу Ирины, подчеркивая достоинства и скрывая недостатки. Завершая ансамбль, руку украшал браслет из непонятного материала такого же цвета. Рыжие густые волосы поражали идеальной укладкой, словно час назад она и не плескалась в море.

– И вообще ты сама красивая женщина в этом отеле.

– Спасибо, Костя. – Ирина нежно коснулась его руки. – Тем более, ты единственный мужчина, который это заметил.

Верников хотел возразить, но вернулся Анохин с двумя бокалами пива и обед продолжился уже без серьезных разговоров.