Текст книги "Русский клан"

Автор книги: Виктор Косенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 17 страниц)

– А… – Сережа поморщился. – Это, знаешь, бабка надвое… Ерунда. В общем, слушай, если ты ничего не планируешь, то давай куда-нибудь сходим. Потом.

– Давай, – ответила Катя настороженно.

– Ну и хорошо, – пробурчал Сергей и, пригибаясь под низким потолком, направился к люку. – Тогда я пойду?

– Ага… – Катя провожала его удивленным взглядом.

В отверстие просунулась голова Маринки.

– А вас тут много?!

– Нет, нет, – отмахнулся Сергей. – Уже ухожу…

Он ухватился за край, замер на мгновение в этом положении, удерживая равновесие. Закатное солнце заглянуло в узкое окошечко и на миг позолотило кожу его рук.

Война

Всю ночь и следующий день шел мерзкий, ровный дождь.

Из отряда наблюдения ушли еще двое.

И снова был вечер. И солнце обливало золотом крыши домов.

Ночью Валера, мучимый бессонницей, спустился на кухню. В темноте около окна он увидел человеческую фигуру и, боясь нарушить чье-то уединение, остановился за дверями, присматриваясь.

Тень шевельнулась, глубоко и тяжело вздохнула. На подоконник лег ребристый силуэт пистолета.

– Сережа? – Валера вошел внутрь, не зажигая огня. – Ты чего тут, сынок? Нервничаешь?

Сергей пожал плечами:

– Нет, пап. Просто. Думаю.

– О чем? – Огарев осторожно присел рядом с сыном.

– О жизни. – Сергей тихо засмеялся. – В такие моменты, наверное, всегда думаешь о жизни.

– Смерть, сынок, слишком близка, чтобы ее бояться.

– Я не про то. Я не боюсь. Просто странно все складывается. Сейчас кажется, что все эти страхи, которые были раньше, трудности разные, это такая… такая ботва, отец.

– Ботва, сынок, ботва, – с тихим смехом согласился Огарев. – С каких пор тебя заинтересовал первобытный сленг?

– Почему первобытный?

– Ну, ты даже себе не представляешь, сколько лет этому слову, которое теперь снова выплыло в сленговых словариках. А знаешь, как называется подруга чувака?

– Чувиха?

– Фиг. Чувырла! Вот это уже мало кто помнит. Но когда-нибудь и это словечко всплывет.

– Пап, – вдруг спросил Сергей, – а что ты думаешь про Катю?

– Морозову? Катьку? – Валера постарался в темноте увидеть глаза сына.

– Ага.

Огарев помолчал, а потом очень осторожно поинтересовался:

– А тебе так важно мое мнение?

– Ну… – Сергей немного растерялся. – Вообще-то, да.

– Приятно. – Валера кивнул головой. – И вот что я тебе скажу. Катя – замечательная девушка.

– Но ведь она ждет ребенка.

– И замечательно. Представляешь, у вас уже будет один ребенок к тому моменту, когда вы запланируете второго. Это просто замечательно.

Он поднялся со стула и направился к выходу.

– Да я не про то… – сказал было Сергей, но в его голосе совершенно не чувствовалось уверенности. – Наверное.

– Спать ложись, мало ли что утром будет.

– Я сегодня дежурю, – тихо ответил Сергей.

Но отец уже был на лестнице.

Крещендо

Утром запищала рация.

– Саша. – Мальчишеский голос был взволнован. – Пять машин. Две джипа и легковушки какие-то. Внутри людей под завязку. Саша! Але!

– Понял тебя. – За Вязникова ответил Игорь Морозов. – Понял. Приказ – замаскироваться и ждать.

Сегодня он встал первым, встретив ночных дежурных, Иван Иваныча и Сергея.

– Все, ребята, выспитесь только вечером.

– Или на том свете, – весело ответил Сергей.

А по сопатке? – поинтересовался старший Морозов, спускаясь по лестнице. – До старости дойдут все. Вне зависимости от личных предпочтений. Давай, сынок, – он обернулся к Игорю, – труби подъем. Сколько у нас времени?

– Минут тридцать, батя. Подъем!!! – Голос Игоря услышали все.

Сцены. Действия. Паузы.

Бег. Шаг. Остановка.

Бежать наверх. Топать ногами по деревянным ступенькам.

Бежать вниз. Большими, длинными шагами.

Раздвинуть сошки. Расчехлить прицел. Вынуть и снова вставить магазин.

Надеть гарнитуру рации. Включить. Протестировать звук.

Завязать волосы в хвост. Натянуть перчатки с обрезанными пальцами. Разложить рядом боеприпасы.

Натянуть влагозащитный костюм. Зашнуровать высокие берцы. Застегнуть разгрузочный жилет.

Треск «липучек». Шелест ременных петель. Скрип затягиваемых шнурков.

Кривой рожок в карман. Другой. Третий.

Щелчок автомата. Щелчок пистолета. Щелчок винтовки.

Такие разные и такие одинаковые. Щелчок – внимание. Щелчок – готов.

– Мужчины, в лес! – крикнул Вязников.

С неба полетели вниз редкие первые капли.

– Твою мать, – ругнулся Полянский. Его сильно беспокоило, что вода размывает основание под миной на дороге.

– Пошли, пошли, – поторапливал Морозов. Он обернулся, чтобы посмотреть на отца. И замер.

Морозов-старший безучастно сидел в кресле и печально глядел на картину Моне. Ветер на полотне упруго толкал зонтик, развевал платье. Юрий Павлович сидел в домашнем халате и тапочках перед картиной и о чем-то с ней говорил.

– Пошли, пошли. – Вязников, выбегая из дома, дернул Игоря за рукав. – Пошли!

– Да, да, – онемевшими губами ответил тот. – Да. Конечно.

На какой-то момент Морозов-старший повернулся к выходящим. Игорь встретил его взгляд. Отец был не здесь. Где-то далеко, далеко…

«Почему сейчас? – с ужасом подумалось Игорю. – Почему сейчас?»

Но менять что-либо было уже поздно. И он, проклиная все на свете, выскочил в припустивший, как специально, дождь.

Ветки. Боль холодных ударов. Шелест ветровочной ткани.

Кусты. Подлесок. Лес.

И вот все замерло.

Где-то далеко на раскисшей дороге грузно рычали машины.

– Штурмовики готовы, – прозвучал в наушнике голос Вязникова.

– Снайпер готов, – ответила Элла.

– Прикрытие готово. – Это Михаил прижимает лепесток рации во дворе дома Морозовых. Там же Сергей.

Огарев инстинктивно посмотрел в ту сторону.

– Резерв готов. – Эрик и Роман прозвучали одновременно

– Молодежь, – проворчал Вязников.

– Пулемет готов, – последней отметилась Катерина.

Жены не ответили. Они были если не последней, то второй линией обороны. Их зона ответственности – холлы домов, в которых они находились.

– Ждем, – как камень в черную воду, кинул Александр.

Дождь, как назло, усиливался с каждой минутой. С ветвей лило, по крышам барабанила хаотичная, дикая дробь. Катерине, лежавшей под самой крышей, казалось, что она уже слышит выстрелы. Она присматривалась к едва различимой за стеной воды дороге, но потом понимала, что это только капли.

– Странная штука возраст, – сказал Морозов-старший, глядя на картину.

Лариса Полянская, услышав его голос, обернулась. Старик безмятежно сидел, одетый в домашний халат, в любимом кресле.

«Он разговаривает с картиной», – подумала женщина и на всякий случай, сама даже не понимая зачем, отошла подальше.

– Странная штука возраст, – снова повторил Юрий Павлович. – Ты, наверное, меня понимаешь? Например, вино. Оно становится только лучше с возрастом. Чем больше ему лет, тем дороже оно ценится. Или вот картины. Кто-то размешивал краски, искал цвета, сюжет. Потом долго и кропотливо выписывал малейшие нюансы. Может быть, ошибался, начинал сначала. Снова ошибался. Или наоборот. А потом прошли годы. И теперь это не просто кусок холста с той или иной цветовой палитрой. Масло. Пастель. Карандаш. Акварель. Это уже история. И стоимость этой истории совсем не такая, каковой была когда-то. Время. Возраст. А что делается с человеком?

В это время на дороге появились автомобили. Где-то на чердаке Катерина почувствовала, как взмокли ладони. Мужчины в лесу пригнулись, замерли под дождем. Эллочка передернула затвор. Марина прильнула к окулярам бинокля. Одиноко пищала рация, брошенная кем-то впопыхах. Это ребята из отряда наблюдения хотели что-то сказать.

Полянский напрягся. Мина, бывшая на его ответственности, вот-вот должна была сработать. Ему начинало казаться, что головной автомобиль уже прошел опасную точку, закладка оказалась пустышкой. Он подвел всех.

– Давай, милая, давай, родная, – шептал он, прижавшись щекой к мокрой стене сарая.

– Что делает с человеком возраст? – невозмутимо продолжал Морозов-старший. – Он делает его ненужным? Лишним? Неправильным? Как ты считаешь?

Первым шел джип. Водитель, когда показались дома, раздумывал, не остановиться ли ему. Но инструкции Рогожина были простыми. Подойти как можно ближе и, если возможно, вообще протаранить входную дверь. Только после этого бригада должна была рвануть вперед.

Водителю до зубной боли не хотелось подъезжать близко. Боря-Шары был его близким другом. И чувствительность у обоих была на уровне. «Знаешь, старик, – душевно говорил Боря на вокзале, прощаясь. – Собственным яйцам надо доверять. Ближе них у тебя никого нет. Ну, может быть, только задница. И я ею рисковать больше не хочу. Завязывай и ты».

Водитель не внял совету друга, бросать братву в такой момент ему было «западло».

Правым колесом джип наехал на небольшой бугорок.

– Давай, родная, – шептал, как молитву, Полянский.

И родная дала!!!

Стена пламени на миг замерла справа от машины, а потом ринулась на обреченный джип облаком огня, камней, осколков металла, шариков от подшипника, гвоздей. Водитель перед смертью увидел, как страшно потрескалось лобовое стекло, и успел закрыть глаза. Человек на пассажирском сиденье погиб секундой раньше. Из тех, кто сидел сзади, уцелел только один. Его выкинуло через распахнувшуюся дверь вместе с телом его товарища, которому повезло значительно меньше.

Оглушенный, в своей и чужой крови, он, как ошпаренный таракан, дикими зигзагами побежал куда глаза глядят. Вышел из сектора обстрела Катерины и стремительно приближался к гаражу.

– Серега, он твой, – крикнул Полянский.

Сергей Огарев вышел из-за угла. Вытянул пистолет перед собой и, не жмуря широко раскрытых глаз, открыл огонь.

Бамс! Бамс! Бамс!

Третья пуля заставила человека дернуться назад. Ноги продолжали бежать, но тело уже заваливалось назад.

Бамс!

Он упал в грязь, подставляя обожженное лицо струям дождя.

Сергей продолжал выцеливать его, когда из-за стены высунулась рука Михаила и втянула парнишку назад.

– Молодец, – крикнул Полянский в лицо младшему Огареву. – Патроны береги!

В это время Катерина на чердаке уперла в плечо жесткий приклад и утопила спусковой крючок.

Пулемет заговорил дробно, радостно и громко. В маленьком помещении грохот выстрелов едва ли не оглушал.

Машины остановились. Из них рванулись люди, видимые сверху как маленькие черные муравьишки.

«Нет, – подумала Катя. – Муравьи хорошие. Это клопы, твари, которые пришли уничтожить наш мир, нашу жизнь. Чужие. Не люди».

Она заставила себя прерваться. Пулемет заглох и вновь заговорил короткими злыми очередями. Через завесу дождя силуэты людей расплывались, терялись.

– Почему-то получается именно так, – говорил и говорил Морозов-старший. – Ты живешь, взрослеешь, умнеешь, старишься. И неожиданно начинаешь понимать, что твой багаж, твои знания уже никому не нужны. Ты отстал. Упал с подножки поезда. Но ведь это неправильно. Это против природы! Ведь то, что мы видим в мире, в жизни, говорит нам обратное. Вино становится лучше. Картины дороже. Золото ценнее.

Он достал из кармана халата опасную бритву. Критически осмотрел лезвие.

Одновременно с этим его движением Эллочка сделала свой первый выстрел.

Это было ее первое убийство в жизни. Оно легло в один ряд с ее первой ночью, когда внизу живота нега уколола болью, а мальчишка, страстно обнимающий ее, вдруг сделался чем-то особым. Не просто другом, но любовником. Первая любовь. Первая смерть. То, что бывает только один раз в жизни. Сейчас она об этом совсем не думала. Бандит, срезанный ее пулей, ткнулся в траву лицом, а в прицел уже выскочила другая тень. Сильно мешал дождь.

Нападавшие наконец сориентировались и открыли ответный огонь.

– А значит… – Грохот выстрелов долетал уже до холла дома Морозовых. Юрий Павлович заговорил громче. Лариса переместилась за угол, держа на прицеле входную дверь. – А значит, и человек должен быть вином! Должен быть золотом! Картиной, что написана умелой, талантливой рукой! Рукой его родителей, рода, богов, стоящих за спиной! Если в старости человек теряет свои качества, значит, в самом начале была допущена ошибка, и краски смешались… Но ведь так быть не может!!! Ты понимаешь меня?! Приходит время, и ты снова нужен. Ты дозрел. Ты достиг своей вершины и теперь не сделаешь ни шагу вниз.

Он вскочил. В лесу застучали автоматные очереди. Атакующие, поняв, что прорваться к дому Вязниковых по открытому пространству невозможно, кинулись в лес. Их ждали.

Рядом кто-то крикнул. Вязников видел, как мелькнула в воздухе рука и Иван Иванович осел в заросли черники, зажимая что-то красное на груди.

– Иваныча ранили! – крикнул Александр, не прекращая стрелять.

Люди мелькали за деревьями. Прятались. Ложились. Вставали. Оставались лежать. Время. Действие. Пауза.

Рваный ритм джаза с избытком ударных. Какофония сердечных ритмов.

На дороге в этот момент произошло то, чего никто не ждал. Джип, шедший вторым в колонне, вдруг пришел в движение. Круто вывернул колеса и рванул через поле. Бандиты, прижатые к земле Эллочкой, под его прикрытием кинулись вперед. В лобовом стекле одна за другой образовывались дыры, но машина перла вперед не хуже танка.

– Так быть не должно! – кричал старший Морозов, размахивая бритвой. – Потому что человек лучше, чем золото, лучше, чем картина, лучше, чем вино! Он человек! Он может и должен править себя, делать себя, стремиться к солнцу, к небу, к звездам! Они уже близко! Человек – это идеальный механизм. Лучший из лучших! Такой, как ты!

Он указал бритвой на картину. Лариса расширившимися от ужаса глазами смотрела то на дверь, то на старика, уже даже не зная, чего ей больше опасаться.

– Сука! – орал Полянский, то выскакивая из-за сарая, то прячась назад. – Сука!

Пули свистели рядом. Впивались в толстое дерево. Крошили бетон.

Группа, шедшая на дом за машиной, вела плотный огонь по двум строениям, из-за которых огрызались Сергей и Миша. Джип был уже изрешечен, но продолжал движение. Усилившийся дождь теперь сопровождался ветром, и Эллочка, до которой тоже иногда долетали пули, уже не могла вести уверенный огонь.

Машину остановили почти одновременно. Пуля снайпера разорвала колесо. Полянский, откровенно подставляясь, расстрелял водительскую дверцу, стараясь достать человека, сидящего за рулем.

И достал.

Почти сразу же он получил два ранения. В живот и в руку.

Сергей видел, как скорчился Михаил, как пули вышибают фонтанчики грязи вокруг него. Не раздумывая, младший Огарев бросился вперед, выстрелил туда, где за стеной воды маячили злые черные тени. Ухватил Полянского за воротник и потянул. Потянул, упираясь ребристой подошвой в землю. В свою. Родную. Настоящую.

Заминка позволила бандитам выскочить из сектора обстрела снайпера. И пока Эллочка меняла позицию, четверо оказались во дворе дома Морозовых.

Минутой раньше Юрий Павлович поднялся из кресла и сделал два шага к картине.

– Ты понимаешь меня?! Понимаешь или нет?! – заорал он. – Я знаю! Ты должен меня понять!

«Почему он разговаривает с картиной в мужском роде?» – мелькнул у Ларисы нелепый, совершенно лишний в этой ситуации вопрос. Она понимала, что вот-вот произойдет непоправимое, в дом ворвутся… Ее палец застыл на спусковом крючке.

– Ведь ты такой же, как я! Ты как человек! Ты лучший из лучших механизм! Ты вне времени!

Морозов-старший размахнулся и всадил лезвие бритвы в край полотна. Длинным плавным движением сделал разрез вдоль рамы вверх.

Картина дрогнула.

Горизонталь и вниз, с другого края.

Холст свесился, упал, открывая внутренности рамы и незапыленный квадрат стены.

Там, между деревом рамы, надежно укрепленный наискось, смазанный и готовый к делу – всегда готовый к делу, – висел автомат Калашникова. Классическое армейское «весло».

Лучший из лучших механизм!

Четверо были в нескольких шагах от входа.

Наверху Эллочка выбила стекло, высовывая винтовку. Но поздно, поздно. Сергей, зажимая раны Полянского, пытался стрелять вслепую из-за гаража.

Но поздно!!!

Он прошел мимо Ларисы, как был. В халате и шлепанцах.

Глухо щелкнул смазанный затвор. Злая пуля увидела свет через срез дула.

Юра толкнул дверь ногой. Как когда-то в молодости.

Сделал шаг.

Последнее, что видели четыре здоровых лба, – это седой старик, стоящий на пороге своего дома. В домашнем халате и стоптанных тапочках. Его губы зло поджаты. Глаза прищурены. Он стреляет от бедра, щедро поливая свинцом двор. Автомат в его руках вздрагивает, выплевывая смерть. И гильзы, шипя, ложатся в воду…

Где-то на дороге, тяжело ворочаясь от одной обочины до другой, разворачивалась машина.

Первое, что увидел Иван Иванович, когда открыл глаза, был Игорь, вытягивающий какие-то нитки из его тела. Было очень больно.

– Рогожин ушел, – сказал Морозов, зашивая рану. – И кое-какие уроды с ним.

– Наплевать, – прохрипел Иван Иванович. – Теперь ни о чем не беспокойтесь. Теперь ни о чем…

Он повернул голову.

На соседнем столе лежал Полянский, и над ним озабоченно склонился Валера.

– А еще машины надо куда-то… и трупы, – добавил Вязников.

– Я же сказал… – Слова давались раненому с трудом. – Ни о чем. Дай мне только телефон. Телефон дай.

– И в клинику заодно позвони, – сказал Огарев Игорю. – Мишку дома не вытянем. Живот… Пусть оборудование готовят. Ассистировать я буду.

Рядом с мужем, закусив побелевшие губы, сидела Лариса. Полянский тяжело, отрывисто дышал. Его сильно замазанная кровью одежда лежала на полу.

Шел дождь.

Смывая грязь, смывая кровь.

На втором этаже Елена Александровна Вязникова, сцепив зубы, подошла к окну. Ей казалось, что свет меркнет. Хотелось воздуха. Дышать. За грудной костью разгорался пожар. Сердце, до того беспокоившее разве что пару раз, вдруг затрепетало, сделалось непомерно большим.

– Бабушка Лена? – прошептала испуганная Наташа. – Бабушка Лена?

Елена Александровна слабо улыбнулась девочке и, перед тем как погрузиться в темноту, сжала посильнее медальон прабабки, который так и не успела надеть.

Девочка выбежала из комнаты.

Клан

«Хоронить, хоронить, хоронить, – думала Вика, глядя, как могильщики усердно прихлопывают свежий холмик. С профессиональной сноровкой укрывают еловыми ветвями. Эти люди привыкли к тому, что они делают. К своей работе. Дело нехитрое. Пара-тройка мертвецов, и вот у тебя в глазах появляется неуловимый цинизм, с которым ты смотришь на каждого еще живого, руки делают свою работу легко и бездумно. Потом водка. Привычно, незаметно для убитых горем родных, кивнуть могильному холмику. Все. Теперь ты самый близкий мертвому человек. Родные остались там, за гранью, лишь иногда проходя многочисленные кладбищенские ворота. А ты всегда тут. В привычных уже хлопотах. – Каждый человек рождается, чтобы хоронить. Рано или поздно он приносит кого-то на своих плечах сюда. На кладбище. Кто-то говорит, что человек рождается, чтобы потом умереть. Нет! Рождается, чтобы хоронить. Да. Последняя дань уважения. Неужели человек живет только от смерти к смерти?»

Позади них на столике нагревалась водка и какие-то нелепые бутербродики. Ждала своей доли на ветвях умная молчаливая ворона.

К могиле понесли цветы. На душе было пусто. В горле комом стояло что-то невысказанное.

И страшно всхлипывал всегда непробиваемый Иван Иванович. От этих слез, пробивающих толщу человеческой воли, во рту скапливалась горечь.

Сверху легла временная табличка: «Вязникова Елена Александровна». Снизу цифры.

«Вот и все, – снова подумала Вика, сжимая в кармане медальон бабушки. Она положила голову на плечо мужу. Тот стоял, выпрямившись, сложив на груди руки, и сосредоточенно о чем-то думал. Или, может быть, мысленно разговаривал с отцом, с матерью, понимая, что когда-нибудь и его сын будет так же беседовать с ним, спрашивая совета. – Как все меняется».

Теплая, но тяжелая шаль старшей женщины в роду незримо, но плотно опустилась на плечи Вики.

Время двигалось вперед, бережно отдавая мертвых в руки Памяти.

– Едут! – закричал Эрик, следящий за дорогой.

– Твою мать, а у нас ни черта еще не готово, – выругался Вязников и побежал к котловану. – Ребята, грузовики едут! Быстрее!

– Успеем, спокойно, – отозвался старший Морозов со дна. Раздетые по пояс, разгорячившиеся под удивительно жарким октябрьским солнцем, мужчины махали лопатами, разравнивая гравий по скальному основанию. – Раствор лучше давай.

– Момент. – Александр побежал к бетономешалке, около которой дежурил Михаил. – Давай в тачку…

Серой жидкой кашей полился раствор.

– Останови меня, – сказал Полянский. – А то навалю, не увезешь…

– Пожалуй, все, – прищурился Вязников.

Вместе они вернули бетономешалку в исходное положение.

– Как живот? – поинтересовался Александр.

– Сколько можно? Елки-палки! – Полянский возмутился. – Мало того, что к нормальной работе не подпустили, так еще все время спрашивают.

– Ну, ты нам дорог, – пожал плечами Саша. – Как память.

– И на том спасибо.

Вязников подхватил тачку, крякнул – раствора все-таки переложили – и покатил ее по мосткам вниз.

– Раствор! Раствор! – протяжно кричал он.

Когда подошли грузовики с блоками, все было готово к монтажу.

– Куда ж вас занесло, блин, – проворчал водитель первой машины. – Знал-бы – не поехал…

– Ничего, ничего, – весело откликнулся Вязников, запрыгивая в кузов, спорить с водилой и портить замечательное настроение не хотелось. Огарев было направился за ним, но Александр остановил. – А ты иди в котлован, принимать будешь. Только пусть Петрович присмотрит.

Петрович был профессиональным строителем, он, так или иначе, принимал участие в строительстве всех домов. Смотрел, консультировал, подправлял. Фактически его деятельность Клану ничего не стоила. Петрович работал из соображений альтруизма. Ему было приятно участвовать в этой общей веселой сутолоке, поскольку сам он был человеком одиноким и уже старым. Зато опытным.

Пока кран прилаживался на местности, расставлял упоры и раздвигал стрелу, Вязников зацепил первый железобетонный блок стропами. Обернулся, не видит ли кто, и вылил на камень полную фляжку заранее припасенного вина.

– Ну, – с чувством произнес Александр, – стой крепко!

Над головой аккуратно опускался крановый крюк.

– Сашка, по сторонам смотри! – крикнул из котлована Морозов.

Стропы плотно разместились в железной лапе крюка.

– Первый пошел! – крикнул Саша.

Он запрыгнул на крышу грузовика, провожая взглядом плывущий по воздуху блок. Внизу, в огромной яме, суетились люди, размахивал руками Петрович. Невдалеке женщины занимались пикником. Разложенный костерок ароматно дымил сосной. Над ним расставила закопченные железки тренога с подвешенным пузатым котлом. Рядом расположился столик с зеленью. Катерина с Маринкой нанизывали на шампуры кусочки мяса, капал маринад. Девчонки о чем-то оживленно разговаривали. Вика, Лида и Лариса крутились около котла, что-то подкладывая, помешивая и периодически пробуя. Эллочка безуспешно пыталась отогнать от стола щенка, которого недавно взяли Полянские.

– Идиллия, – пробормотал Александр, чувствуя, как сами собой раздвигаются в улыбке губы.

Присматривая за женщинами, он упустил момент, когда блок коснулся земли.

– Первый камень Дома Огаревых! – хрипло заорал старший Морозов. – Ура!!!

Мужская часть Клана заорала, завопила на разные голоса, торжествуя, радуясь рождению нового Дома. Размахивал здоровой рукой Полянский, обнимались Морозовы, яркой звездочкой посверкивало на пальце Игоря кольцо главы рода, прыгали и размахивали руками мальчишки. Александр отметил, какие взгляды Сережка Огарев бросает в сторону Катерины. Та смущенно улыбалась, держась за живот. Валерка Огарев радовался вместе со всеми, хлопая блок по железобетонным бокам, как лучшего друга.

Водители озадаченно созерцали такое всеобщее ликование, переглядывались.

Александру очень не нравился тот, что ворчал насчет расстояний. Презрительная усмешечка не сходила с его лица. Он пристально рассматривал суетящихся женщин, что-то бормотал себе под нос, хмыкал сально и гадко.

Наконец Петрович махнул рукой.

– Следующий пошел! – крикнул Вязников.

– Раствор! – скомандовал старший Морозов.

– Бегу! – откликнулся Ромка и побежал с тачкой к Полянскому.

Водила фыркнул:

– Чокнутые.

Вязников проводил очередной блок и подошел ближе к борту.

– …брюхатая, – донеслось до его слуха.

Александр неслышно спрыгнул на землю сзади.

– Идио… – Водитель двинулся назад, развернулся и тут же столкнулся с Александром нос к носу. – Ты чего?

– Ты мне хочешь что-то сказать?

– А что?

Мужик был не из пугливых, но шаг назад все же сделал. Он был в возрасте, седые короткие волосы, мясистое, с глубокими морщинами лицо.

Вязников шагнул вперед. Перед глазами вспыхнула яркая летняя зелень травы, кровь и тела. Саша вспомнил, как несколько месяцев назад на этом месте, вот там, за кустами, он почти в упор застрелил ублюдка с пистолетом. И потом долго грузил тела в машины. Вспомнил, какими глазами смотрели на него ребята Иван Иваныча, приехавшие, чтобы раскидать по запчастям раскуроченные «трофейные» автомобили.

Что уж там увидел в его глазах водила?.. Но что-то увидел, точно.

Мужик прижался спиной к грузовику и побелел.

– Пшел в кабину, и чтобы я тебя больше не видел, – процедил Вязников, чувствуя, что еще минута такого общения, и «планочка упадет».

Водила, в сущности, обычное бытовое хамло, юркнул в приоткрытую дверь с облупившейся синей краской и пятнами ржавчины. Щелкнул замок.

Вязников с трудом забрался в кузов, подцепил очередной блок и сел на нагретый солнцем борт.

Погладил шершавой ладонью щеку, почувствовав, как напряглись мышцы лица.

Когда-то, давным-давно, человек, отнявший чужие жизни, считался нечистым, слишком близким к чужой смерти. За его левым плечом незримо стоял кто-то, смотрел его глазами. Остальные люди это чувствовали, сторонились.

«Ничего не изменилось, – подумал Александр. – С тех пор ничего не изменилось. Как будто черные крылья за спиной. Для таких ерундовых разборок я слишком страшный. Все равно что засовывать тротиловую шашку в крысиную нору».

В котловане уже четко вырисовывался правильный прямоугольник. Уже скоро на этом месте вырастет новый дом. В нем будут жить люди, со своими горестями и радостями. Каждая стена обрастет своей историей. Каждая ступенька обретет только ей присущий звук.

Люди суетились в котловане, за рабочим азартом даже не подозревая, что сейчас своими руками строят будущее.

Вязников усмехнулся. Почему-то вспомнилось, что у себя дома он до сих пор четко помнит тот угол, в который его ставил отец.

Дом. Это не просто стены. Это эмоции, история, память. Дом – это Принцип. Основа той жизни, где есть место Клану, сообществу людей, объединенных общей Историей, Землей и Кровью. Людей, объединенному усилию воли которых не может сопротивляться ничто на Земле.

Когда в котловане дружно заорали мужчины, Катерина вздрогнула. И, словно в ответ, зашевелился внутри ребенок. Она прислушалась, осторожно положив руку на живот.

– Спокойно, спокойно, – быстрой скороговоркой заговорила она. – Все хорошо, все нормально. Это наши первый камень поставили, ничего страшного. Радуются. Тихо, тихо…

Маленький успокаиваться не желал, ворочался, бил ножкой.

– Как ты разволновался… – нахмурилась Катя.

Она перехватила встревоженный взгляд Сергея. Улыбнулась, незаметно махнула рукой. Все в порядке, мол. В последнее время их отношения стали ближе. Младший Огарев всячески заботился о ней, задерживаясь в ее комнате допоздна. Сережа беспокоился о будущем ребенке как о своем собственном. Спорил с ней об имени, расписывал, какой должна быть детская, иногда заставляя Катю хохотать своими понятиями о дизайне интерьера. Она, подобно Пенелопе, распускавшей свое рукоделье каждую ночь, дорисовывала портрет Сергея по штриху, понимая, что никогда не сможет закончить этот официальный предлог для его частых визитов. Где-то глубоко внутри Катя чувствовала, что будет рисовать эту картину всю свою жизнь.

В их отношениях не хватало одного маленького вопроса, на который Катерина уже знала ответ.

Когда в воздух взмыл последний блок и грузовики начали, тяжело ворча, разворачиваться в обратный путь, Катя разместила над мангалом последний шампур и удовлетворенно вытерла руки бумажным полотенцем.

Она встала, собираясь позвать Эллочку приглядеть за шашлыком, но на стройке вдруг произошло очередное грандиозное событие.

– Последний камень в фундамент семейства Огаревых, – что есть мочи завопил Морозов-старший.

– Ура!! – подхватил усталый мужской хор.

Внизу живота екнуло. По спине пробежал холодный поток мурашек, и Катерина почувствовала, как по ногам что-то струится…

– Мама!!!

И мир забегал вокруг.

Носились все. Включая щенка Полянских.

Кто-то тащил «тревожный чемоданчик», кто-то заводил машину, причем сразу две. Кто-то подхватывал ее под руки и вел куда-то. Все галдели, волновались и бегали.

– Да успокойтесь вы, – стонала Катя. – Успокойтесь!

– Дыши! – испуганно отвечали ей.

– Дышу я, дышу…

Когда наконец Вика прыгнула за руль, а по бокам Кати уселись Лариса и Лида, отец вдруг вспомнил про медальон. Женщины замахали руками, взяли, мол, взяли…

– Так какого хрена вы ждете?! – завопил Александр. – Езжайте!

В последний момент в машину вскочил Сергей.

– Тебя куда черти несут?! – рявкнула Лида.

– Я чемоданчик понесу! – заявил он испуганно.

– Ой, поехали!!! – заголосила Катерина.

Вика утопила педаль в пол.

Маленькой девочке уже надоела суета. Надоело ожидание. Ее интересовал мир, огромный, пахнущий лесом, вкусным хлебом, жизнью. Ей хотелось туда, где светит солнце. Где живут большие-большие, до самого неба, люди. Где можно расти. Становиться выше, больше, сильнее, красивее.

Ее жизнь там, внутри мамы, просто кончилась. Маленькой девочке хотелось идти дальше.

От рождения к рождению. Вперед и вверх. К небу, которое так близко.

Виктор Косенков

март 2004 года