Текст книги "Новый порядок"

Автор книги: Виктор Косенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 16

Избранные тексты очень известной женщины:

«Сегодняшние узники совести – отказники от военной службы».

Новости плавно закачивались в «Palm», на кухне заваривался кофе. Вокруг царил покой, неторопливое течение жизни. Даже соседи не спешили поднять традиционный утренний ор.

Константин стоял посреди комнаты и старался понять, что же все-таки было не так.

Процесс формирования новой организации шел по плану, разработанному умными ребятами из администрации Президента. Кандидаты проходили тесты, собеседования, заносились в базу данных. Первая группа готовилась пройти обучение.

– А что, собственно, не так? – поинтересовался Костя у выключенного монитора. Ответа не последовало. – Может, я нервничаю не по делу?

Он прошелся от одной стены до другой, что само по себе было уже дурным признаком. Носиться от угла к углу Орлов начинал только в минуты «кризисных решений».

Костя сходил на кухню, прихватил кофе. Вернулся с ним в комнату.

Потом недовольно дернул щекой и вышел в коридор к телефону. Набрал номер.

На том конце линии долго не отвечали, но наконец женский голос произнес:

– Приемная Александра Степановича Толокошииа.

– Здравствуйте, можно с Александром Степановичем поговорить? – поинтересовался Костя, чувствуя странную неловкость от глупости заданного вопроса.

– Как вас представить?

– Константин Орлов.

– Одну минуточку.

В микрофоне запиликала разбитая на восемь голосов битловская «Мишель». Звучало ужасающе.

– Александр Степанович сейчас занят. Перезвоните, пожалуйста, позже. Или, если желаете, я могу передать ему сообщение.

– Нет, спасибо. До свидания, – Орлов повесил трубку. – Фигня какая-то.

Он некоторое время постоял в нерешительности, а потом хлопнул себя свободной рукой по лбу. Кофе перелилось через край, несколько капель плюхнулись на пол.

Костя поставил кружку на край и принялся разгребать бумажный мусор на столе. Как всякий человек мысли, он терпеть не мог наводить порядок на рабочем месте. С одной стороны, в упорядоченном и каталогизированном мире значительно проще ориентироваться. Все на своих местах. Под номерком и табличкой. Но с другой стороны, в такой систематизированной вселенной было что-то… бездушное. Именно Душа отсутствовала у рабочего места, на котором был наведен порядок. А куда же русскому человеку без души?

Хотя и у такого «душевного» подхода были свои негативные моменты. Например, обнаружить под принтерными распечатками, газетными вырезками и исчерканными карандашом бумажками сотовый телефон было решительно невозможно.

Наконец черная коробочка нашлась.

Заодно вынырнули из небытия некоторые заметки по новой статье, а также так и не отредактированные распечатки будущей книги.

Отхлебнув кофе, Костя набрал номер Толокошина.

Ответили почти сразу же:

– Толокошин.

– Сашок!!! – гаркнул Орлов в трубку и ухмыльнулся, представив, как морщится руководитель администрации. – Привет!

– Привет. – Голос Толокошина отдалился. Костя понял, что Александр смотрит на определитель номера. – Костя, ты, что ли?

– Ну да. А ты хватаешь трубку и отвечаешь не глядя?

– Ну, сам понимаешь, по этой трубе просто так никто не звонит.

– Что, даже не ошибаются?

– А как ты себе это представляешь?

– Ну, в общем-то никак. Я в технологиях связи разбираюсь плохо. Но ко мне регулярно залетают какие-то любители телефонного терроризма.

– Предлагаешь включить этот пункт в программу борьбы с мировым терроризмом?

– Идея ничего, я подумаю. Однако боюсь, что возникнут традиционные перегибы.

– Ну, тогда подумай. А чего звонил?

– Я сначала к тебе в приемную дозвонился. – Костя вдруг понял, что во время всего этого глупого разговора прислушивается. Ловит ухом интонации, акценты и даже ритм дыхания собеседника. Ничего странного. Ничего вообще. Обычный голос. Никакой торопливости или тревоги. – Там меня отфутболили.

– А. – Толокошин замялся. – Это ты на мой режим «никого нет дома» нарвался. Я тебя внесу в список тех, с кем соединяют вне зависимости от времени суток.

– Да я, собственно, не настаиваю, – ответил Константин. – А чего ты в подполье ушел? Случилось чего?

– Нет, – легко сказал Александр. – Просто работы накопилось. А дергают по всякой ерунде преимущественно.

– Ясно. Ну, тогда пока.

– А звонил-то чего? – неожиданно встревожился Толокошин.

– Да за тем и звонил. Хотел узнать, не приключилось ли чего?

– Ты о проекте беспокоишься?

– Ага.

– Не волнуйся. – Собеседник засмеялся. – Все по плану. Веселье начнется, когда в ход пустим. Когда они кого-нибудь за жабры прихватят. Вот тут будет вой на всю планету.

– Нет, тогда уже поздно будет. Вой меня мало волнует. Мне все кажется, что мы упустили что-то.

– Что, например?

– Слишком все гладко.

– Так ведь это и хорошо. Разве нет?

– Хорошо, – протянул Костя. – Когда гладко и тихо, это хорошо в процессах всяких… Таких…

– Не понимаю.

– Гладенько и тихонько хорошо, только когда дела идут сугубо мирные. Или же мирские.

– Хм, я бы сказал, что РОЗГИ к делам духовным имеют мало отношения.

– Напрасно ты так думаешь. – Костя снова прихлебнул кофе и с неудовольствием отметил, что напиток успел поостыть. – Мне трудно объяснить, но то, что мы затеяли, будет еще обзываться ересью и сектой. Наш Проект духовен, насколько это возможно. Впрочем, все, что касается идеологии, так или иначе затрагивает вопросы души. А следовательно, является либо духовным, либо антидуховным.

– Ну все, понесло.

– Как скажешь, начальник. Но согласись, рациональное зерно тут есть.

– Согласен, конечно, но все-таки какое это имеет отношение к нормальному течению дел?

– Самое прямое. Если нет препятствий, значит, мы затеяли что-то безопасное.

– Не понял.

– Безопасное, – повторил Константин. – Дело, которое можно допустить, не учинив проблем, всяких засад. Никому не опасное. А значит, бесполезное. Мы что-то упускаем, Саша.

– Так тебе препоны нужны? Бухни в прессу информацию по поводу создания новой силовой организации, и будут тебе проблемы. Выше головы.

– Нет, не то.

– А что тогда? – Толокошин немного раздражился.

– Препятствия должны возникнуть сами. Инициированные свыше.

– Впадаешь в мистицизм, друг мой. Смотри, кончишь докторами. – Александр вздохнул. – В общем, разбирайся сам. Что там мешает, не мешает. У тебя карт-бланш. Сам знаешь. Я тебе могу сказать только, что никаких заморочек с РОЗГАМИ нет.

– Понял. Учту. Извини, что оторвал.

– Не проблема, старик. Звони. Только Президента сейчас не дергай, у него инаугурация на носу. Удачи.

Толокошин отключился.

– Фигня, однако, – пробормотал Костя.

Он вытащил «Palm» из кредла, взял уже изрядно остывший, но еще не потерявший своей прелести кофе и плюхнулся в высокое кресло у окна. Отсюда, закинув ноги на подоконник, можно было спокойно наблюдать за уличной суетой. Создавалось некое подобие веранды, сидя на которой можно прихлебывать чай и рассуждать о чем-нибудь возвышенном.

Костя запустил ньюсридер и пробежался взглядом по заголовкам.

Сайт «kamenews» по традиции старался ударить по глазам чем-то «шокирующим», естественно в понимании администраторов этого сайта.

– Боевые действия в Чечне. Бойня в ауле.

– Новые кукушки. Шахиды-снайперы. Правда или вымысел?

– Взрывы в Санкт-Петербурге. Теракт или разборки? Передел или беспредел?

– Меры безопасности в Москве. Во сколько оценили власти спокойствие граждан? Не продешевить бы!

Крупный сервис «серая 1ента» писал приблизительно то же самое, но с более мягкими акцентами.

Зато на смачные заголовки «kavkazzz.org.uk.nu» любо-дорого было посмотреть:

– Разорванные в клочья федеральные солдаты из взорванного БТР долго умирали в мучениях.

– Храбрые воины ислама неуязвимы для атак с воздуха. Репортаж из катакомб.

– Мы будем взрывать по одному дому каждый месяц!

– Я еще увижу конец империализма! Интервью с шахидом.

– Хакеры-педерасты сурово наказаны. Ситуация с переездом на новый домен.

Ресурс «Звуки.Ню» по привычке волок на жадно вытянутых руках «суперпроект года»:

– Группа «Тату» принята на ура в Лондоне! Русская музыкальная экспансия на Запад?

Ниже мелким шрифтом шла подпись:

«Шокирующие фотографии. „Татушки“ и их подруги после концерта».

– Голая Бритии. «Что там про силикон?» Из интервью певицы журналуPlayboy.

– Ноги Анны Курниковой застрахованы на миллион долларов! Фоторепортаж.

– Целовалась ли Мадонна с Кристиной Агилъерой на торжественном вручении «Греми»?

И в самом низу списка заголовков стоял наиболее любимый Орловым еврейский сайт «e-gesheft.ru»

– В Вене прошла конференция иудаистов-реформистов «Мицва».

Кофе почему-то горчил.

Костя с сожалением покинул удобное кресло и вышел на кухню заварить новый. Пока чайник усиленно пытался превратить воду сырую в воду кипяченую, Орлов ткнул стило в заголовок о «Татушках».

На месте предполагаемых шокирующих фотографий стояли крестики; оно и понятно, в «Palm» закачалась текстовая версия. В остальном сообщение не блистало оригинальностью и было насквозь проработано пиар-менеджером группы. Восторженная публика. Нехватка билетов. Глупая администрация концертного зала. Срывающееся турне. Козни британских бюрократов. Акции протеста закомплексованных граждан туманного Альбиона. Между строк, однако, читалась тревога. Концерты в Англии явно пошли не по намеченному плану. Борзой русской группе настойчиво указывали на ее место. Попытки выразить свое отношение к войне в Персидском заливе мигом сказались на посещаемости концертов.

– Ничего, ничего, – пробормотал Костя, словно поддерживая разухабистую молодежь, которой впервые в жизни треснули по физиономии. – Ничего. Это пройдет. Ну, помурыжат вас некоторое время. Подержат на коротком поводке, голодом поморят. А потом снова выпустят. Ибо российскую культурную экспансию там только так и видят, письками, сиськами и попками вперед. В любом другом виде, включая Достоевского, Толстого и Чехова, она на Западе шла и ехала лесом. Так что пройдет, и будете снова на сцене целоваться и гостиничные номера вдребезги разносить. Все развлечение.

Чайник при этих словах радостно щелкнул и облегченно расслабился, отдуваясь.

Константин залил новую кружку. Помешал ложечкой, чтобы осели частички зерен и образовалась пенка.

– Теперь посмотрим, что нам говорят наши дорогие братья по разуму…

Орлов снова угнездился в кресле и, с неудовольствием ощущая прежнюю тревогу, ткнул в заголовок сайта «e-gesheft.ru».

«Большим скандалом завершился доклад С. А. Гаупмана на тему „Бог-Символ, вещественное воплощение нашей эпохи". Ряд религиозных деятелей даже покинули зал, где шла лекция. Союз иудаистов-реформистов большинством голосов признал доклад вредным и идеологически невыдержанным. Более того, некоторые деятели признали идею Бога-Символа ересью, приводящей умы людей в замешательство и ведущей к делам вне Закона (Торы), а следовательно, оскорбительной для Бога. Полный текст лекции вы можете скачать здесь».

Константин потер левый висок. Откуда-то изнутри колко ударило болью.

«Может быть, вторая кружка кофе лишняя?» – задумался Костя, тыкая на ссылку.

«Palm» связался с головным компьютером через инфракрасный порт, и необходимая статья начала медленно заливаться в карманный ПК.

Потом он долго читал и перечитывал доклад доктора Гаупмана. Сверялся с какими-то словарями. Искал что-то в энциклопедиях.

– Однако, – наконец произнес Орлов. – Однако.

Когда он снова взял в руки кружку, то кофе в ней безнадежно остыл.

– Тьфу. – Костя в сердцах отставил свое неудачное утреннее кофепитие на подоконник. Слез с кресла. Снова набрал номер Толокошина.

– Слушаю, – похоронным голосом ответил Серый Кардинал. – Серьезных проблем нет.

– Будут, – радостно возвестил Орлов.

– Спасибо.

– Не за что! Слушай, у меня к тебе просьба.

– Все, что могу, – сказал Толокошин голосом генерала из военного фильма. – Все, что могу.

– Мне нужны часы в учебке!

– Не понял. – Голос в трубке стал очень осторожным.

– Часы! В учебке! Где РОЗГИ будут проходить обучение.

– Ну, слушай, а что ты там хочешь преподавать? К тому же это больше курсы, а не учебка. Все-таки в большей степени люди подготовленные уже. Ну, еще будут всякие физические упражнения. Карате. Дзюдо и прочая лабуда.

– Ты с лабудой поосторожней. Что ж ты хочешь сказать, что наш Президент лабудой занимается?

– Нет. Не хочу. Ты просто неправильно меня понял. Я сказал «дзюдо и прочая лабуда». Из чего следует, что дзюдо не лабуда, а…

– Понял, понял! Ты совсем юмора не понимаешь!

– Нет, я как раз понимаю. А вот те, которые на прослушке сидят, могут и не понять, – терпеливо разъяснил Толокошин.

– А что, и вас слушают?

– Нас как раз и слушают, а вот всяких конспирологов… на фиг они кому сдались. Деньги на них тратить.

– Хм. – Орлов пожал плечами. – Если у меня паранойя, то это не значит, что за мной никто не следит. Так что насчет часов?

– Ты задачки ставишь, Костя. – Серый Кардинал задумался. – Сколько тебе надо?

– Немного. Курс лекций. Идеологически выверенных.

– Что за курс? – насторожился Толокошин.

– «Идеология клановости» будет называться. Звучит?

– Звучит. А зачем?

– Затем, чтобы РОЗГИ не поодиночке были, а единым…

– Веником, – закончил Толокошин.

– Тьфу. – Орлов плюнул на микрофон. Потом спохватился, вытер трубку о рукав. – Так что? Дашь? Или мне на инаугурацию заявиться?

Где-то далеко-далеко, в своем серокардинальском кабинете глава администрации Президента тяжело вздохнул.

– Будут тебе часы… Приходи в штаб-квартиру. Я распоряжусь. И оклад будет… Удачи.

Толокошин отключился.

– Я, собственно, не за тем, – бодро сказал Орлов в замолчавшую трубку. – Но все равно, спасибо!

Глава 17

Из разных Интернет-ресурсов:

«Бей жидов, попов, политиков, журналистов, коммунистов, демократов, мусульман, христиан…»

– Ты куда лезешь, сволота чернозадая?! – взревело сразу несколько глоток.

На пол полетели бутылки, что-то зазвенело, из-за стола вскинулись широкие спины. Испуганный «черный» прижался к стене и завизжал, скинам именно так и показалось, завизжал:

– К Артуру!!!

И сразу же кто-то гаркнул:

– Стоять всем!

Широкоплечие замерли.

Некогда Артур Литвинов был вполне пристойным мальчиком из добропорядочной семьи. В начальных классах его постоянно избирали в старосты класса, хотя сам он к этому и не стремился. В дальнейшем Артур честно отсиживал все семь-восемь уроков, никогда не прогуливал. И все было хорошо класса до девятого. Наверное, Артур, если бы очень захотел, мог бы вспомнить момент, когда все изменилось. Его друг Леха Томичев, до определенного момента носивший длинные патлы, вдруг пришел в школу налысо выбритым. Такое его появление вызвало определенный ажиотаж. Тем, кому это событие показалось смешным, Леха в популярной форме разложил все по полкам, и весельчаки притихли. Учителя отнеслись к этой выходке как к очередной дури, которая пройдет, главное внимания не обращать. И только вечно грустный Самуил Аркадьевич, преподаватель химии, увидев бритоголового Томичева, тяжело вздохнул и закатил неожиданную лабораторную работу на весь урок.

– А ты чего? – поинтересовался Артур у приятеля, когда они на переменке заскочили в туалет.

– Ты про что? – вопросом на вопрос ответил Томичев, разглядывая себя в заплеванном грязном зеркале.

– Ну, вообще… – Артур похлопал себя по лбу.

– А, – улыбнулся Леха. – Это, брат, тема важная. Чтобы эти суки боялись. Понял?

– Какие суки?

– Понятно какие. Эти.

Детям вообще свойственно вести исключительно бессвязные диалоги, но при этом отлично понимать друг друга. И Артур понял. Он встал рядом с Томичевым и долго изучал свою внешность через мутное школьное зеркало. Леха понимающе ухмылялся, когда Артур трогал свои буйные русые волосы, оттягивал их назад, словно пытаясь понять, а как же он сам будет выглядеть в таком виде.

– А что при этом чувствуешь?

– Холодно поначалу, а потом привыкаешь, – беззаботно ответил Томичев. – Я сегодня к нашим иду. Со мной пойдешь?

Артуру было странно неприятно слышать, что у друга появились какие-то «наши», не имеющие к Литвинову никакого отношения. И он ответил:

– Пойду!

Наверное, этот момент следовало бы считать поворотным в жизни Артура. Хотя он сам думал иначе. Со свойственным подростку пафосом он мог бы назвать целый ряд отправных точек, после которых его мировоззрение резко и кардинально изменилось. Например, чтение «Майн Кампф», книги исключительно завернутой и местами откровенно безумной, отталкивающейся от реалий того, всеми забытого тридцать какого-то года. Но именно этим и берущей. Причастность. Тайное знание. Непобедимая силища коллективного Секрета, превращающегося в круговую поруку.

Или Посвящение. Когда десять будущих братьев отколошматили юного неофита до кровавых соплей, а потом долго вместе пили водку и нестройно горланили «Хорст Вессель».

Артур искренне считал, что именно эти памятные моменты в его жизни стали вехами, заложившими основу нового Литвинова. Переродившегося, обновленного, с открытыми глазами. Но на самом деле он изменился там, в грязном школьном сортире, рассматривая злой огонек в глазах у приятеля, обрившего голову.

С тех пор Артур и Леха уже не расставались. Они совместно «дали прикурить» школьному хулиганью, которое вздумало послужить делу Интернационала и «отпинать фашистов после школы». Вместе они поступили в институт. Артур Литвинов больше не был хорошим мальчиком. Но привычка к порядку и воспитание давали о себе знать. И теперь он был хорошим скинхедом. Что было в свою очередь подмечено старшими товарищами, и через некоторое время Артур начал продвигаться по внутренней служебной лестнице «Бритоголового Братства». Смотровой, главный в группе. Бригадир, ведущий бригаду, состоящую из нескольких групп. Капитан, управляющий бригадирами. И наконец, Пана. Человек, который держит под собой всю команду. Собственно, название «Бритоголовое Братство» группировка неонацистов выбрала, что называется, «с запасом». То есть из расчета на грядущий численный рост, которого, увы, не было. Это была невеликая, по московским меркам, банда, которая входила в состав другой, более многочисленной. Братство контролировало небольшой, хотя и стратегически важный район города, где располагался рынок, который, в свою очередь, плотно «держали» азербайджанцы. Братство периодически устраивало дебоши, с погромом мелких ларьков, но на территорию, занятую азерами, не совалось. Силы были все-таки не равны. К тому же в случае погрома на рынок сваливался в больших количествах ОМОН.

Артур был хорошим скинхедом и умел считать потери. Ему не нравилось, когда бравые омоновцы укладывали его ребят по больничным койкам с множественными травмами и переломами. Тягаться с милицией было трудно, а надрать азерам задницу очень хотелось. Такое противоречие сильно огорчало Литвинова, но поделать с этим он ничего не мог. К тому же перед братством стоял ряд финансовых проблем. И когда щуплый армянин всунул свою небритую и серую от страха физиономию в подвал, Артур как раз занимался решением тяжелого вопроса о сведении дебета с кредитом. То есть, проще говоря, считал деньги.

Что-то толкнуло его изнутри. Решать надо было быстро, и Литвинов закричал:

– Стоять всем!

– Командир, – протянул кто-то, и Артуру почудилась укоризненная интонация.

– Я сказал – стоять! Проводите ко мне…

«На хрена?» – подумал про себя Литвинов, но отматывать назад было уже поздно.

Сопровождаемый неприязненными и недоуменными взглядами армянин приблизился к Артуру.

– Здравствуйте, Артур-джан.

– Для тебя, крыса, я не джан, мы не у тебя в сраном ауле. Тут Россия, понял?! Говори по-человечески!

– Хорошо.

– Чего надо? Ты вообще понимаешь, куда пришел?

– Да, конечно.

– И?

– Меня послал Ашот Кешищян. У него есть к вам предложение.

– Какое, на хер, предложение? Он кто, твой Ашот?

– У него есть определенный интерес в вашем районе, – сказал армянин и протянул Артуру конверт.

Литвинов уловил это дивное словосочетание «ваш район», но виду не подал. Он нахмурился, принял конверт и осторожно открыл.

Деньги.

Не слишком толстая, но вполне увесистая пачечка долларов.

– Вы можете оставить это у себя, – тихо сказал армянин. – В любом случае. Но у меня есть предложение.

Артур мотнул головой в сторону тяжелой железной двери:

– Давай ко мне, – и чуть не ляпнул: «в офис».

Армянин направился в комнату, а Литвинов перехватил удивленный взгляд Лехи Томичева.

– Все в норме, брат, – шепнул Артур, уходя за дверь.

– Не понял, – протянул кто-то из ребят, сидевших у входа.

– Тихо там, – рыкнул Томичев. – Отец будет вопросы решать.

За дверью маленький армянин почувствовал себя более уверенно.

– Итак, Артур, у Ашота есть что тебе предложить.

– А почему ты думаешь, что я хочу принимать его предложение?

– Я так не думаю. – Армянин развел руками и улыбнулся. – Как хочешь, так и будешь решать! Твой выбор. Ты тут командир, ты и решаешь. Я, знаешь, только парламентарий. И все. Ты знаешь ведь, кто держит рынок в твоем районе?

– Чурка какая-то, вроде тебя. Азер.

– Точно-точно, Артур. Именно. Азербайджанцы держат тут рынок. Бероевы. В твоем районе.

– Ну и что? Мы их все одно с дерьмом смешаем.

– А ОМОН?

– Омон-шомон. Я всех соберу, тогда и посмотрим.

– Не вопрос, Артур. Как скажешь. Но для акции деньги нужны, правда?

– Допустим.

– А у Ашота есть для тебя предложение, Артур. Денег дадим.

– А ОМОН? – в свою очередь спросил Литвинов, уже понимая, к чему клонит чернявый.

– Омон-шомон, – белозубо улыбнулся армянин. – Это наша проблема. Никто сюда не свалится. Гарантируем, да. Твои орлы только должны будут приехать на рынок и сделать ваше дело.

– А твоему Ашоту это на кой?

– Ээ… Ты умный. – Армянин поскреб щетину. От этого жеста чистюля Литвинов поморщился и чуть-чуть отодвинулся. – Ты умный, Артур, ты в институте учился, знаешь, наверное, что такое для горских племен месть? Этот пес, Муслим Бероев, тот, что рынок у тебя на земле держит, он нашему Ашоту много зла сделал. Понимаешь? Кешищяны обижены на него, понимаешь?

– А чего ж он сам сюда не приедет и не завалит этого Бероева?

– Плохие времена сейчас, Артур. Ашот дома. Он там бизнес делает. Торгует, то да се… Ашоту не надо сюда ездить. Хороший армянин дома работу находит. Это только азеры грязные сюда ездят, говно продают. Мы люди честные.

Литвинов задумался.

Ему не был свойствен слепой национализм. Артур ненавидел только тех черных, которые заполонили рынки родной ему Москвы и вообще всей России, не давая работать коренному населению. Литвинов терпеть не мог гостарбайтеров и прочих бизнесменов из-за рубежа и считал, что именно они виноваты в растущей безработице и стремительном обнищании населения. Те же армяне, но живущие в Армении, имеющие там жилье и работу, не вызывали у Артура ничего, кроме уважения. К тому же он слышал, что между армянами и азербайджанцами счеты древние. Кто-то из них кого-то резал и чуть было не извел до конца.

– Мы тебя уважаем, Артур, – продолжал тем временем парламентарий. – Потому к тебе и пришли. Нам с тобой делить нечего. Понимаешь? И ты дело сделаешь, и нам будет хорошо. Ничего ведь особенного, ты же сам этого хочешь. А так только легче будет. Тебе. Нам. Всем хорошо.

– Месть, говоришь… – протянул Литвинов.

– Да-да. Серьезное дело.

– Что мы с этого будем иметь?

– Деньги, – развел руками армянин и улыбнулся.

* * *

Дмитрий Жуковский тоже был неплохим человеком. Можно даже сказать, был хорошим человеком. И в школе, и в армии. И на работе. А его подчиненные вообще приближались к идеалу. Все равны, как на подбор, с ними дядька Черномор. Омоновцы были дружной командой. Люди, которые, так или иначе, совместно рискуют жизнью, обречены проводить вместе свой досуг. Иначе нельзя. Иначе не получается. И они любили своего командира. За глаза называя Жуковского Черномором.

Сам Дмитрий Олегович был человеком почти без изъянов.

Он любил свое дело. Любил своих ребят. Старался о каждом собрать наиболее полную информацию, чтобы знать, кто чем дышит, чего можно ожидать и на что можно надеяться.

Была только у Жуковского одна слабость. Он очень любил женщин. То есть, говоря просто, был натуральным, стопроцентным кобелем из тех, о которых женщины отзываются «все мужики сволочи». При этом Дмитрий Олегович был женат, имел троих детей, и денег ему не хватало. Потому что, кроме семьи и работы, у него было три постоянные любовницы, не считая случайных связей. Разводиться Жуковский не собирался, потому что жену свою любил. А уж детей и подавно. Зная об этом, одна из любовниц, Зина, втихаря снабжала его средствами к существованию. От большого чувства. Ибо каждую свою размолвку с законной супругой майор Жуковский переживал тяжело и обычно у Зинаиды. А ей было невыносимо видеть, как мучается любимый человек.

Ситуация путаная, сложная, но, несмотря на свою кажущуюся экзотичность, часто встречающаяся.

Нельзя сказать, что майор не догадывался, откуда в его кармане вдруг обнаруживалась лишняя сотенная купюра.

Как ухитрялся Дмитрий Олегович выкручиваться из этой сложной, вечно стоящей на грани фола интриги, одному Богу известно. Однако все было неплохо до определенного периода.

Но в один несчастливый день в дверь кабинета, где сидел майор Жуковский, постучали.

И принесли конверт. Простой, без марок и надписей бумажный сверток, доверху набитый фотографиями. Глянув на первую из пачки, Дмитрий Олегович схватился за волосы. Запер дверь и налил себе водки. В голове крутилось неприличное слово, которым обычно принято обозначать конец. Конец всему. Счастливой жизни. Карьере. Любовным похождениям. Да и вообще… Одним словом, конец.

На глянцевых, идеального качества фото красовался майор собственной персоной. Голый. Вместе с черноволосой красавицей. Одетой то в милицейский китель, то в одну майорскую фуражку. То вообще ни во что, кроме жадных рук Дмитрия Олеговича. От красавицы пахло полынью, у нее были острые упругие грудки, оливковый цвет кожи и совершенно ненасытный темперамент. И конечно, знакомый сука-фотограф!

Майор застонал. Треснул кулаком по столу. От чего фотографии прыснули разноцветным фейерверком в разные стороны, а из конверта вывалилась бумажка.

Жуковский подобрал записку, развернул и, прочитав, присосался к бутылке снова. Прямо к горлышку.

На бумажке была напечатана сумма и обозначение валюты. Буковка S, вертикально перечеркнутая сверху вниз двумя палочками. И еще почтовые адреса. Домашний Жуковского и всех его трех любовниц, которые, естественно, о существовании друг друга не знали или не хотели знать.

А также номер счета, на который следовало указанную сумму перечислить.

Таких денег у Дмитрия Олеговича не было отродясь. И на день получки, назначенный на завтра, надеяться не приходилось,

Майор стонал, раскачивался и пил водку.

– Су-у-ка… – Его жизнь начинала казаться чем-то вроде персонального ада.

В другой ситуации он поднял бы своих орлов на дыбы и перелопатил от подвала до чердака всю Москву. Но было даже ежу ясно, что в этом случае фотографии стопроцентно уйдут на почту. Да еще и в кабинет начальства попадут. И пиши пропало…

В таких мучениях прошло два дня.

А на третий день дверь кабинета вежливо приоткрылась, и в нее всунулась слегка небритая, но очень сочувственная физиономия тщедушного армянина.

– Здравствуйте, Дмитрий-джан…

– Чего? – удивленно поднял брови Жуковский. – Вы к кому?

– К вам, Дмитрий Олегович. – И армянин улыбнулся удивительно белозубой улыбкой. – По делу.

– Какому еще делу?! – Надо было отметить, что майор из «лиц кавказской национальности» уважал только актера Кикабидзе. Все остальные у него значились под этикеткой «чернозадые». – Кто пустил?

– Извините, Дмитрий Олегович, – сочувственно произнес гость, просачиваясь в кабинет. – Но мы случайно узнали о том затруднительном положении, в которое вы случайно попали. Более того, мы, я думаю, сможем даже вам кое в чем помочь.

– Что-что? – Жуковский насторожился.

– Вы ведь, конечно, хотели бы знать, кто вас так подставил?

При этих словах майор встал, вытащил из шкафа очередную бутылку, два стакана и отодвинул «гостевой стул».

– Я к водке как-то не очень, – пожаловался армянин, присаживаясь. – Желудок не принимает. А вот коньячок…

Жуковский уже хотел было поинтересоваться у гостя, откуда у скромного майора милиции в кабинете коньячок, но гость лихо вынул из рукава извилистую бутылочку «Арарат-Отборный». Дело становилось все интереснее.

– Прошу вас, Дмитрий-джан.

Янтарная и словно бы густая жидкость наполнила рюмки.

– Кто? – выдохнул Жуковский, опрокинув в себя коньяк. Откуда-то изнутри поднималась плотная волна виноградного хмеля. – Кто?

Гость пил маленькими глотками.

– Это сложный вопрос, Дмитрий Олегович. Можно сказать, деликатный. Мы не сомневаемся в ваших способностях, но ведь эти мерзавцы могут и подстраховаться. Например… выслать фотографии кому-то еще. Или припрятать негативы. Ваши орлы свалятся им на голову, а потом, бац, и компромат неожиданно всплывает. Есть другой вариант развития событий.

– Какой? – спросил Жуковский, но потом спохватился. – А твоя какая радость в этом деле?

– Это сложный вопрос, Дмитрий Олегович. Скажем так, у нас тоже есть счет к господину, который так нехорошо с вами обошелся.

– И что ты предлагаешь?

– Сначала ему надо заплатить. Чтобы он успокоился. Отдал негативы. А потом… А потом… – Армянин снова налил коньяку. – Вы знаете, что произойдет потом.

– Э… – Жуковский махнул рукой. – Ты что думаешь, я бы не заплатил, если бы у меня такие бабки были? Смеешься?

– Деньги, Дмитрий-джан, это не проблема.

На стол аккуратно выполз толстенький конвертик. Без марок и надписей. Простенький сверток бумаги. И что-то было в нем, что-то ненормальное, гадкое. Толстенький, лоснящийся конвертик. Который, словно живой, подполз к рукам майора и ткнулся в пальцы теплым, шершавым бочком.

«Взятка, – отметил про себя Жуковский. – Должностному лицу, при исполнении».

Потом его рука сделала неуловимое движение, и конвертик исчез. Раз и не было! Хоть в цирк иди. Фокусником.

– Однако тут есть один важный момент, – произнес армянин. На его лице играла добрая, понимающая улыбка.

Жуковскому снова захотелось завыть и присосаться к бутылке, но не коньяка, будь он неладен, а к водке. К своей. Настоящей.