Текст книги "Поющие пески"

Автор книги: Виктор Сапарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

ВСЛЕД ЗА БУЛЬДУРУКОМ

Время от времени они взбирались на песчаный бугор, чтобы оглядеться. До горизонта, сколько можно было видеть, лежали пески, желтые, равнодушные, утомительные в своем однообразии. Человек казался тут маленьким и беззащитным: даже ящерицы, и те выглядели по сравнению с ним ловкими и юркими. Это были привычные обитатели пустыни, сжившиеся с ней и отлично к ней приспособившиеся. Пришельцы же с трудом передвигали усталые ноги, задыхаясь от сухого, горячего воздуха.

Они вышли днем, и это, возможно, было ошибкой. Но ждать до следующего утра никто не захотел, а пустыню они еще очень мало знали.

Песок сегодня был особенно горячим, он жег даже сквозь голенище кирзового сапога. Очень утомляло то, что на него нельзя было твердо ставить ногу; вязкий и податливый, он растекался под ногами.

Но главное все же была жара. Даже воздух не выдерживал и словно старался уйти подальше от песков, поднимаясь от раскаленной пустыни прозрачными струями.

Дядя Прохор перестал вытирать пот со лба: это было бесполезно. Только изредка он проводил рукой по усам, придавая в эту минуту своему лицу выражение необычной для него суровости. Галя плелась позади, с лицом измученным и бледным. Павлик шагал сосредоточенно и с выдержкой, как настоящий командир. Но в нем не было того подъема, как вчера, когда они с Прохором Ивановичем совершали свою вылазку во впадину и после, счастливые, возвращались домой. То, что инициатива в этом путешествии принадлежала Гале, охлаждало как–то Павлика. Он никогда бы в этом не сознался, но в нем говорило самолюбие, уязвленное как удачным наблюдением Гали, так и собственным промахом.

Труднее всего подняться над ложным самолюбием, – это гора, на которую способен взойти не всякий. Павлик такого внутреннего, в самых глубинах души, подъема осилить не мог. К тому же он не доверял наблюдениям над птицами в таком не простом деле, как поиски воды.

«Вот, – думал он, оглядываясь на Галю, замыкающую их маленький отряд, – придумала эту свою западную сторону, а сама еле дышит… Рада бы, небось, сейчас домой, в лагерь, к своим ловушкам…»

Но когда Прохор Иванович спросил Галю, как она себя чувствует, девушка, к удивлению Павлика, ответила, немного смутясь, «ничего» и добавила:

– Да вы не думайте. Я просто так отстала…

Прохор Иванович поместил Галю между собой и Павликом, и они пошли опять месить пески под жарким солнцем.

Никаких признаков воды… До последней степени утомленные, путешественники с трудом поднялись на вершину очередного холма.

Отсюда открывался вид во все стороны. Куда ни посмотри, всюду виднелись все те же надоевшие пески.

– Ну, – сказал дядя Прохор, оглядывая повалившихся на землю Павлика и Галю, – что скажете?

– Возвращаться, – заявил Павлик.

Прохор Иванович повернул к нему свое круглое, усыпанное капельками пота, обветренное лицо.

– Бесполезно, – пояснил Павлик, пожимая узкими плечами. – Птицы могут и за сто километров летать…

Он снял сапог и рассматривал дырку в голенище.

– Так, – кротко заметил Прохор Иванович. – Ну, а ты, Галя?

Галя ответила не сразу. Она долго оглядывала пустыню, покусывая уголок своей косынки.

– Жалко, – сказала она наконец, – жалко возвращаться.

В ее голосе были и разочарование, и обида, и усталость, и досада на то, что приходилось отказываться от мечты, которую она лелеяла весь долгий путь и которая главным образом и поддерживала ее силы.

– Итти сейчас дальше мы не можем, – констатировал Прохор Иванович. – Это прямо надо сказать. – Он подумал. – Но вот возвращаться ли?

Павлик с недоумением взглянул на него.

– А что же еще?

– Ночевать.

– Здесь? Какой смысл?

Прохор Иванович ответил не сразу.

– Смысл–то есть, но только если действительно вода тут где–то рядом. Тогда смысл очень даже большой. Все устали, а нам еще итти в лагерь, а потом все равно снова сюда?

– А кто знает, есть ли тут вода!

Оба повернулись к Гале. Девушка заколебалась. Как бы в поисках помощи и совета она оглянулась вокруг. Ответ пришел неожиданно. Невысоко над землей стремительно летела птица размером с голубя.

– Рябок! – воскликнула она.

Все трое провожали птицу взглядом.

– Возвращается, – оказала Галя, – к месту ночлега.

Рябок удалился, делаясь все меньше и меньше, и вдруг пропал. Никто не успел проследить, куда он делся.

– Сел – высказал предположение Павлик.

– Значит, здесь он ночует, – сказала Галя.

– Дело к вечеру, – согласился дядя Прохор. – Тогда выходит, – добавил он, – здесь и вода?

– Возможно, – подтвердила девушка.

Но Павлик не так просто соглашался. Сегодня он был упрям.

– Ничего неизвестно, – сказал он. – Может быть, так просто сел. Посидит – и дальше в путь.

– Может быть, – сказала Галя.

– И вообще необязательно, чтобы гнездовье было непременно у воды. Птицы летают далеко.

– Тоже верно, – согласилась Галя. Из чувства объективности девушка добавила: – Рябки носят воду птенцам за десятки километров. В зобе.

– Гм, – покряхтел дядя Прохор, – посмотрим, что будет дальше.

Но дальше ничего не было. Сколько ни смотрели путешественники в том направлении, где пропал рябок, там расстилались только полузаросшие пески, а над ними синело ясное небо.

Но появлялись и новые птицы.

Тогда дядя Прохор сказал сурово:

– Давайте решать. Воды у нас по полфляжке. Если оставаться, то завтра обязательно должны найти воду, иначе не выдержим. Мы немного отдохнули. Можем возвращаться в лагерь. Подзакусим и по холодку дойдем свободно.

Павлик молчал, щелчками сгоняя букашку, ползшую по песку.

Галя с тоской оглядывала горизонт. Уходить от может быть, близкой уже цели? Но могла ли она взять на себя ответственность твердо обещать, что вода здесь поблизости непременно есть?

– Дудки! – сказал вдруг Павлик. – Никуда отсюда не уйдем. – Он поднял голову и сдвинул кепку на лоб. – Галя привела нас сюда – значит, были у нее какие–то соображения. – Он говорил твердо, почти категорически. – Потом этот рябок… так и остался невыясненным. Возвратиться в лагерь? А если вода действительно здесь, тогда что?

Он засыпал букашку песком и прихлопнул сверху ладонью.

Прохор Иванович посмотрел на Галю.

– Останемся, дядя Прохор, – сказала та, дотрагиваясь до его руки,

– Ну, смотрите, – сказал Прохор Иванович внушительно, – чтобы потом не… Ну, в общем не маленькие, должны понимать. Комсомольцы!

* * *

Все принялись за устройство ночлега.

Собираясь в этот поход. Прохор Иванович постарался всячески облегчить поклажу своих молодых спутников. Однако самого себя он нагрузил основательно. Кроме лопаты и связки веревок, с которыми он отныне вообще не расставался, дядя Прохор, по склонности запасаться полезными вещами, прихватил еще большой парусиновый плащ с пристегивающимся верхом в виде треугольного мешка. Пыльник, как выяснилось, отлично защищал от солнечных лучей, и дядя Прохор шагал в нем, похожий на маленького толстого бедуина, потерявшего своего верблюда. Павлик, подражая отчасти дяде Прохору, а также чтобы иметь вид путешественника прицепил к поясу топорик, который нашелся в инструментальном ящике автомобиля. Только Галя ничего не несла, кроме фляжки с водой.

Путешественники улеглись прямо на теплый песок. Сверху накрылись парусиновым плащом, курткой Павлика и пиджаком Прохора Ивановича.

Вначале такого укрытия оказалось достаточно, и, утомленные за день, они крепко заснули. Но потом ночью стали мерзнуть.

Видя, что его молодые спутники все время беспокойно ворочаются, Прохор Иванович поднял их. Пока они, позевывая и вздрагивая со сна, осматривали огромное звездное небо, он снял лопатой остывший слой песка: под ним оказался более теплый, не успевший охладиться песок. Они улеглись на него и снова согрелись.

Но тепла хватило ненадолго. Холодный воздух пустыни прохватывал их сверху, заставляя дрожать. Павлик, наконец, сел, протирая глаза, и с брезгливой гримасой произнес:

– Бр–р…

– Придется огонь развести, – объявил дядя Прохор. – Ладно, вы лежите, я подежурю.

За топливом пришлось итти недалеко: по соседству рос одинокий куст саксаула. Дядя Прохор долго возился с ним, пока ствол вдруг не крякнул и не сломался.

Едва Прохор Иванович раздул костер, как из темноты появился неожиданный гость. Что–то мохнатое и удивительно противное на вид, – похожее на большого паука, ползло по песку. Прохор Иванович не боялся ничего на свете, но не выносил пауков, мокриц и прочей гадости.

– Ай! – воскликнул он с отвращением.

Этот возглас избавил его, возможно, от большой опасности. Галя выглянула из–под плаща, увидела черного мохнатого пришельца, быстрым движением схватила ветку саксаула и толкнула непрошенного гостя в огонь.

– Фаланга, – пояснила она.

– Какая мерзость! – не выдержал дядя Прохор и, скривив губы, сплюнул.

У Павлика мурашки побежали по спине при виде мохнатого чудовища, которое шевелилось в костре.

Только Галя была спокойна.

– Они питаются падалью, – сказала она, – и потому могут заразить трупным ядом. А сами по себе не так страшны.

Однако эта популярная лекция подействовала малоутешительно на ее спутников.

– Придется огонь погасить, – скрепя сердце решил дядя Прохор.

– Уж лучше мерзнуть, – согласился Павлик.

К утру все окончательно продрогли. Чтобы скорее согреться, отправились за топливом для костра.

Вокруг ничего подходящего не оказалось, но Павлик догадался раскопать в земле корень того куста, что ночью обломал дядя Прохор. Толстое и кривое полено было доставлено к их временному лагерю. Павлик пробовал разрубить его своим топором, но тот отлетал от ствола, точно он был железным.

– А ты попробуй обухом, – посоветовал дядя Прохор, наблюдавший за стараниями студента.

Павлик в сердцах ударил обухом, и ствол раскололся.

– Он твердый, но хрупкий, – заметил Прохор Иванович. – Ветки я ночью ломал прямо руками.

Саксаул горел жарко, как каменный уголь.

Сидя у костра и протягивая к нему руки, согревшийся и уже веселый, студент объявил:

– Нда–а… Здесь приходится остерегаться! А холод – это что… Вот в горах такие морозы ночью заворачивают, что в шубе замерзнешь.

– А ты бывал в горах? – спросил дядя Прохор, оглядывая щуплую Фигуру юноши.

– Не бывал, так буду, – отрезал Павлик. – Географ, он везде должен… Что это такое? – перебил он вдруг самого себя.

Над песками прямо на костер летела птица. Она появилась с той стороны, где исчез вчерашний рябок, и летела стремительно и прямо.

Над самым костром, заметив людей, птица метнулась в сторону и исчезла.

– За работу! – воскликнул Павлик, вскакивая на ноги. – Нечего терять время!

– С утра оно и лучше, – согласился дядя Прохор. – Но сначала завтракать!

Немного поспорив, решили съесть сразу всю килограммовую банку консервов, «чтобы она не путалась», как объявил Павлик. Прохор Иванович согласился: он понимал, что после холодной ночи, накануне новых трудных поисков, всем нужно основательно подкрепиться.

После завтрака сразу выступили в путь. Перед выходом Павлик сделал неприятное открытие: он потерял компас.

Прохор Иванович покачал головой.

Но не откладывать же теперь было поход.

ПРИКЛЮЧЕНИЯ В ПУСТЫНЕ

Павлик шел сегодня первым. Он шагал не оборачиваясь, вглядываясь в дальние холмы. Ему непременно хотелось первому увидеть место, где рябки пьют воду. Тогда и этот источник был бы его, Павлика, открытием. Ту подземную воду под такыром Павлик считал своей находкой, хотя первым подумал, более того – уверенно заявил о воде, дядя Прохор. Он же, собственно, и раздобыл ее с помощью захваченной, как нарочно для этого случая, веревки. Но сейчас Павлику все эти детали казались мелочами, не могущими заслонить главного – того, что это он, Павел Колосов, студент географического факультета, сделал открытие, доступное, положа руку на сердце, не всякому: он нашел воду, которую разыскивают исследователи. Нашел, потому что ему сразу показалась подозрительной та впадина с такыром. А то, что Галя заметила тогда рябка, – это, в сущности, тоже мелочь. Птицу может заметить всякий: сиди в лагере и считай ворон, другое дело – найти воду. Здесь все зависит от зоркости, наблюдательности и – Павлик безотчетно прибавлял шаг – от того, что ты идешь первым.

Он шагал так, поглощенный своими мыслями, а когда оглянулся наконец, то увидел, что Галя и Прохор Иванович идут не по его следам, ясно отпечатанным на песке, а куда–то в сторону.

– Ого–го! – крикнул им Павлик и замахал руками.

В ответ ему тоже что–то кричали и сигнализировали.

«Наверное, хотят развернуться в цепь, – решил он. – Ну что ж… Соображение правильное: так лучше просматривать местность».

И он зашагал дальше.

Когда Галя и дядя Прохор стали совсем крошечными, Павлик увидел, что Прохор Иванович отделился от Гали и направился к нему. Галя присела на песок.

«Ну, опять что–нибудь стряслось», – с досадой подумал студент.

Он тоже сел на песок, поджидая дядю Прохора. Павлика раздражали задержки.

– Что там у вас? – крикнул он, когда Прохор Иванович приблизился. – Надо скорее вперед итти, а вы копаетесь!

– Скорее–то, скорее, – возразил дядя Прохор, – да только вопрос: куда?

– Как куда?

– Так. Где, по–твоему, гнездовье этого… бульдурука?

– Как где? Ну, там, где он вчера садился.

– А где оно, это место?

– Где? – Павлик оглянулся по сторонам. Всюду, куда ни обращал он свой взгляд, тянулись пески, холмистые, уплотняющиеся к горизонту. Две цепочки следов – его, Павлика, и дяди Прохора с Галей – были единственными ориентирами в пустыне.

– Где? – Павлик протянул руку, но в голосе его уже не было прежней уверенности. – Вон там!

– Там? – переспросил дядя Прохор. – Ну, а мы считаем, что оно вон где, – и Прохор Иванович показал рукой в другом направлении – туда, куда они шли с Галей.

– Я по солнцу шел. – возразил Павлик.

– И мы по солнцу. Только ведь солнце–то не стоит на одном месте. За час оно вон куда подалось. Да и ты свернул малость, – не видишь разве? Гляди, как следы загибают…

Павлик стоял смущенный. Столько раз он мысленно пересекал пустыни и выходил из самых трудных положений, а вот тут дал такого маху!

– Ну, ничего, – заметив сокрушенный вид юноши, сжалился дядя Прохор. – Пустыня – это, брат, штука хитрая… Привычки требует… Все мы тут новички.

Павлик еще раз оглядел бескрайные просторы песков. Грозные и молчаливые, лежали они до горизонта, как гигантский удав, подстерегающий жертву. Кольцо всхолмленных песков окружало путников со всех сторон, и казалось, нет никуда выхода.

Не книжная, романтическая, а настоящая пустыня лежала вокруг, страшная и безжалостная, равнодушная как камень. Солнце поднималось все выше, и пески уже начинали нагреваться, – через час все вокруг заполыхает жаром.

В первый раз, может быть, за все время в душе юноши шевельнулась смутная тревога. Это был даже не страх, а скорее ощущение серьезности положения.

Он вскинул подбородок, засунул руки в карманы и зашагал рядом с дядей Прохором с подчеркнуто–беззаботным видом. Тот только усмехнулся в усы.

«Ничего малый, – подумал он, – Хорохорится. Не сдается. Это хорошо. Но вот, если мы не найдем воды…»

И лицо дяди Прохора, в свою очередь, приняло чрезвычайно озабоченное выражение.

* * *

Когда они с Павликом пришли к Гале, девушка сидела на песке и, сняв сапог, рассматривала ногу.

– Не могу встать, – сказала она.

У нее подвернулась нога и растянулось сухожилие, оказывается, еще вчера: поэтому–то она и отставала в тот день. Она нарочно ничего не говорила, чтобы не смущать своих спутников, но сейчас не в состоянии была сдвинуться с места.

Как ни старался дядя Прохор предвидеть всякие каверзы со стороны пустыни, он не мог предугадать вот такого именно сюрприза.

Посовещавшись, не найдя ничего лучшего, пришли к такому решению: Галя останется на месте, а Прохор Иванович с Павликом попробуют обследовать окрестности. Место гнездовья рябка должно находиться где–то поблизости. В том случае, конечно, если версия насчет гнездовья вообще правильна!

Павлик и Прохор Иванович шли порознь, но старались не терять друг друга из виду. Время от времени то тот, то другой взбирался на песчаный гребень и ожидал, пока покажется второй разведчик.

Но пустыня не ровный стол, и человек здесь заметен на расстоянии не так далеко, как, например, в степи. Достаточно нырнуть в ямку, спуститься в седловину, пересечь гребень – и человек пропадает из виду. Возможно, им не следовало отходить так далеко друг от друга. Павлик шагал, сжав губы, надвинув кепку на глаза, упрямо подав вперед корпус. Он думал уже не о том, чтобы быть первым, а о том, как бы поскорее найти воду. Смертельно хотелось пить! Солнце припекало все сильнее, а во фляжке только горячий сухой воздух. Когда юноша поднес машинально фляжку к губам, в ней загудело, как в пустой раковине. Вот за этим холмом, казалось юноше, может быть, и есть долгожданный источник. Он прибавлял шаг и взбирался на холм, – оттуда соблазнительной казалась уже следующая гряда. Он упорно лез на гребень, и вот, когда Павлик поднялся на очередной песчаный бугор, он, сколько ни вертел головой, не увидел ни Прохора Ивановича, ни Гали.

– Надо правее взять, – решил Павлик и начал спускаться.

Но что–то изменившееся в обстановке заставило его остановиться. Небо было так же безоблачно. Тонкая, почти неощутимая мгла висела, как обычно, в воздухе. Но на горизонте дымка заметно сгущалась. Такие же дымки, словно от костров, появлялись и перед тем, как разразилась буря, когда они отстали от экспедиции.

Самое скверное заключалось в том, что на этот раз они оказались порознь. Скорее бы встретить дядю Прохора и вернуться к Гале! Павлик побежал, увязая в песке и задыхаясь. Но в просторах пустыни его передвижение казалось очень медленным. Юноша бросился в ту сторону, где в последний раз видел дядю Прохора.

Он успел одолеть не больше пятисот метров, как задул ветер. Песок тяжелый и словно намагниченный – так он притягивал к себе усталые ноги, – вдруг стал приобретать летучесть. Легкость, с какой тысячи песчинок поднимались в воздух и неслись куда–то со все большей скоростью, производила впечатление, что земля под ногами тронулась с места. Песок струился по ногам, с тонким шелестом растекался по песчаной же поверхности пустыни.

Павлик обернулся спиной к ветру, сорвал с себя куртку, закутал голову. Итти дальше становилось уже невозможным. Он присел у подножья бархана, где за крутой его стеной было относительное затишье.

Песок сыпался ему на плечи, на спину, все тело зудело, как от укусов мошкары, а голове было жарко, в куртке, как в противогазе, трудно дышать.

Бархан пришел в движение. Ветер поднимал песок с пологой его стороны и переносил на крутую, за которой скрывался Павлик. Юноша чувствовал, как сверху все сильнее подваливают клубы песка, и ему казалось, что бархан медленно надвигается на него под вой и свист ветра. Вот его грозная масса пододвинулась вплотную, – сейчас песчаная стена обрушится и задавит! Павлик хотел вскочить, но что–то легло ему на плечо, и бархан… сказал голосом дяди Прохора: «Сиди, скоро, наверно, кончится!»

Дядя Прохор присел рядом и обнял его своей крепкой рукой.

– Хорошо, что нашел тебя.

Павлик ощущал круглое плечо дяди Прохора, прижимающееся к его вздрагивающей лопатке, и спокойствие постепенно овладевало им. Песок по–прежнему шипел и хлестал в спину, но теперь, когда они были вдвоем, вихрь уже не был страшен. Прошел, должно быть, час, а может быть, и больше. Постепенно песчинки стали словно тяжелеть и в своем полете клониться к земле. Ветер, как и предсказывал дядя Прохор, наконец стих.

Павлик вытряхивал куртку. В складках кепки, в бровях – всюду был песок.

– Скорее к Гале!

– Поднимемся на эту горушку, – предложил Прохор Иванович. – Оглядимся…

Они взобрались на бархан, у которого приютился Павлик.

Пески, причудливо разрисованные ветром, с застывшей зыбью не хранили никаких человеческих следов.

– Замело!

Нить, связывавшая их с Галей, с лагерем у поющего бархана, оборвалась.

У Павлика захолонуло сердце. Он впервые по–настоящему испугался: не за себя, за Галю.

– Ничего, – сказал дядя Прохор.

Глядя на небо и на тень на небо и на тень на песке от Павлика, он озабоченно забормотал:

– Солнце туда идет. Так. Времени прошло часа полтора, не больше. Значит, туда!

К удивлению Павлика, он показал рукой совсем не в том направлении, где по его мнению, они оставили Галю.

– Пойдем, – решительно сказал Прохор Иванович. – Там у меня одна хитрость придумана.

* * *

Они прошли с полкилометра, И студент увидел воткнутую в песок, засыпанную до половины черенка лопату.

– Вот тут я был, – сказал дядя Прохор, – когда начался буран–то. Отсюда я побежал к тебе.

Юноша разглядел теперь: к верхней части лопаты привязана веревка, другой ее конец закопан в песок шагах в десяти.

С недоумением Павлик обернулся к дяде Прохору. Зачем ему понадобилась эта штука?

– А вот смотри, – объяснил Прохор Иванович, подводя своего спутника к месту, где была закопана веревка. – Гляди отсюда на лопату. Видишь? Вот в этом направлении и находится Галя. Я, брат, это засек в точности, – еще когда только ветер задул. Понял? Теперь надо запомнить место, на которое лопата показывает. Вон, видишь тот двойной бугор, чудной такой? Вот на него и надо итти.

Он указал на двухвершинный, похожий на седло песчаный холм почти у самого горизонта.

– А чтобы не сбиться, – продолжал дядя Прохор, – надо запомнить ориентиры поближе. Вон тот куст – на человека похож с раскинутыми руками. И вот та горушка с обсыпанным краем, точно откусил кто от каравая хлеба. Нашел? Запомни теперь! Так, брат, и лопата за компас сойдет.

Он вытащил из песка глубоко завязшую лопату. Смотав веревку, подвесил к поясу.

– Пошли!

Они шагали торопливо, обгоняя один другого.

Павлик старался не думать о том, что могло случиться с девушкой, одной, застигнутой песчаной бурей на открытом месте. Вот миновали куст с растопыренными ветвями, «бархан–каравай», взобрались на седловину двурогого холма… Впереди лежали пески, такие же, как и те, которые они уже прошли. Никаких следов человека!

Лоб Прохора Ивановича покрылся крупными каплями.

Павлик, еще не понявший, что может означать один из свежих песчаных холмиков, разбросанных вокруг, оглядывал горизонт.

– Пройдем еще, – сказал дядя Прохор сдавленным голосом. – Может, в расстоянии ошибка.

Но тут Павлик схватил его за рукав:

– Посмотри, что это такое.

* * *

В стороне, на склоне дальнего холма, обращенном к ним, виднелся какой–то странный рисунок.

На песке словно были прострочены борозды. Общим своим рисунком они напоминали огромную перевернутую букву «М». Приглядевшись, можно было различить: борозды неровные, идут «елочкой».

– Следы! – воскликнул Павлик.

Взойдя на «татуированный» холм, как назвал его студент, они действительно обнаружили по ту его сторону цепочки следов, протянувшиеся от обоих концов буквы «М». Тот, кто их оставил, ушел. Цепочка «уходящих», судя по форме, следов пропадала в нагромождении песчаных бугров.

Но откуда же взялся этот человек? Следы, как это ни казалось странным, зарождались неподалеку от места, где они cтояли. Всего шагах в трехстах от них виднелась истоптанная площадка. Отсюда, как ручеек из лужи, и вытекала цепочка следов, – она тянулась к холму, на котором они стояли, и, описав букву «М», уходила затем в пустыню.

– Галя, – сказал вдруг Прохор Иванович так громко, что Павлик обернулся, думая, что он заметил девушку. Но дядя Прохор смотрел на землю.

– Она, – повторил он, разглядывая следы. – Погляди, – сказал он обрадованно, – погляди как следует!

Павлик посмотрел на следы: расплывчатые, почти не сохранившие формы ноги, они имели в то же время что–то свое, индивидуальное, что довольно ясно отличало их от следов, которые оставляли Прохор Иванович и Павлик. Почувствовалось юноше и что–то знакомое. Ну конечно: левый отпечаток помельче, правый – поглубже, – девушка ведь прихрамывала! Она прихрамывала еще вчера, причем объясняла это тем, что будто бы натерла ногу сапогом.

Но каким образом Галя очутилась здесь? Не по воздуху же прилетела?

– Очень просто, – сообразил, наконец, Прохор Иванович. – Она здесь пережидала бурю. Старые–то следы замело ветром, а новые, после бури, остались.

– Выходит, – заметил студент, когда они снова тронулись в путь, – твоя веревочная триангуляция не больно точная. Галя оказалась совсем в стороне.

– Тут что–то не то, – возразил Прохор Иванович. – Не мог я так сильно ошибиться.

Они быстро, как только могли, шли по следам.

Оба давно уже страдали от жажды. Но не говорили о воде, не желая смущать друг друга.

– Как–то она там? – вырвалось, наконец, у Прохора Ивановича. Он представил себе хрупкую девушку в этом пекле, где и ему–то, бывалому человеку и мужчине, было тяжко. Павлик сосредоточенно сопел, спотыкаясь все чаще.

«Найти Галю, а потом снова искать воду – тут же, не откладывая ни минуты», – думал Прохор Иванович.

Следы на песке становились все неровнее. Иногда они шли зигзагами, будто человек, оставивший их, шатался. В одном месте цепочка огибала бугор, – видимо, препятствие показалось девушке трудным. Прохор Иванович предложил подняться на этот бугор, чтобы осмотреть местность. Он чувствовал, что развязка должна быть близкой.

Тяжело дыша, взобрались они на гребень я, стоя рядом, пристально смотрели вперед – на петляющие в песках следы.

Следы обрывались поодаль, у истоптанной площадки, похожей на ту, с какой они начинались. Человека не было. Только какая–то серая кочка виднелась с краю исхоженного места.

– Что же это такое? – побледнев, вымолвил дядя Прохор.

Вдруг кочка поднялась и замахала им руками.

В сером пыльнике Прохора Ивановича, спадавшем ей до щиколоток, Галя стояла, наклонившись, и что–то кричала.

* * *

Галя вовсе не выглядела такой утомленной и замученной, как представляли ее себе Прохор Иванович и Павлик. Тени от усталости лежали под глазами девушки, но лицо ее было оживленное и счастливое.

– Дядя Прохор! Павлик! – кричала она еще издали. – Ну, наконец–то! Я так боялась…

И голос ее звучал звонко, совсем не похоже на осипшие голоса Прохора Ивановича и Павлика.

– Так боялась, что мы разойдемся!

– Но как ты здесь очутились? Почему навстречу не пошла? Зачем на месте не осталась? – набросились они на нее, перебивая друг друга.

– Ах, да… – спохватилась Галя. – Вы же ничего не знаете… Вот!

Она отодвинулась. Прохор Иванович с Павликом увидели на земле небольшую ямку с водой. Около нее, по–видимому, и сидела Галя, когда они увидели ее издали.

– Ключ?!

Ничего еще не понимая и почти не веря глазам, Павлик и дядя Прохор наклонились к воде. Вода была пресная, с чуть заметным горьковатым привкусом, но не мутная, чистая. Они пили жадно. Наконец, напившись, стали споласкивать лица, поглядывая на лужицу и опасаясь, что она вот–вот иссякнет.

– Мойтесь как следует, – сказала Галя. – Сбросьте рубашки!

С помощью пыльника, лопаты и веревок дядя Прохор соорудил нечто вроде палатки или, вернее, навеса. Приятно было после всех переживаний лежать в тени и поглядывать на воду, такую близкую, что достаточно захотеть и протянуть руку, чтобы зачерпнуть полную ладонь.

Галя рассказала о своих приключениях. Как только Павлик и Прохор Иванович скрылись из виду, она заметила двух птиц. Они летели в сторону, перпендикулярную той, куда ушли разведчики. Через некоторое время в том же направлении пролетела еще одна птица.

Галя забыла про свою больную ногу. Стиснув зубы, девушка поднялась и потащилась туда, куда указывали своим полетом птицы. Дорогой она останавливалась несколько раз – сначала, чтобы забинтовать ступню, а потом поправляла сползавшую повязку.

В пути ее застигла буря. Накрывшись пыльником, она переждала ее, а затем решила итти дальше. Но тут она спохватилась, что ветер занес следы и дядя Прохор с Павликом не найдут ее, когда возвратятся.

Тогда–то девушка и решила начертить на песчаном склоне заметные издали знаки.

– То–то, – удовлетворенно заметил дядя Прохор и толкнул Павлика. – Значит, шли–то мы правильно. Засечка, выходит, была верная!

Дядя Прохор с довольным видом распушил усы.

– А что означает буква «М», да еще вверх ногами? – спросил Павлик.

Галя смутилась. Буквой «М» начиналась ее фамилия – Морозова. А вверх ногами – получилось нечаянно; для нее буква казалась прямой, когда она начала выводить ее с вершины холма.

– В конце концов это не имеет значения, – смилостивился Павлик. Сегодня он сделал достаточно собственных промахов, чтобы чересчур строго относиться к чужим. – Ну, а дальше?

Дальше Галя, по ее словам, шла уже спокойно, считая, что ее найдут по свежим следам. Но очень разболелась нога, – поэтому и следы на песке были такими неровными. На воду она набрела, когда уже окончательно отчаялась в том, что сумеет сделать еще хоть шаг.

– Откуда же она здесь? Дядя Прохор, зачерпнув полную пригоршню, внимательно ее разглядывал.

– Из–под земли. И недавно выбилась. Смотрите: на голом месте…

Действительно, вокруг ключа не было ни травинки, ни кустика. На мокром песке виднелись только следы чьих–то маленьких ног. Часто посаженные, похожие на куриные, с тремя растопыренными пальцами и «пяткой» позади, они бороздили песок слегка зигзагообразными цепочками.

– Рябок, – сказала Галя. – Он не бегает, а ходит, поэтому и следы у него частые. – Она раскрыла тетрадь и стала зарисовывать карандашом отпечатки. – Определенно белобрюхий рябок. А это лисица, – девушка указала на вытянутые округлые следы, отдаленно напоминающие отпечаток детской ладошки без пальцев; от каждой «ладошки» протягивались почти параллельно четыре длинных когтя. – Пустынная лисица. Кто знает, откуда она сюда прибежала!

– Что значит вода… – задумчиво сказал дядя Прохор. – Действительно, жизнь… Вот как птица подсказала, где искать воду.

– Гидрологи, – сообщил Павлик, – считают, что тут под этими песками богатейший водоносный горизонт. Понимаешь: вода есть в самой пустыне. Только под землей.

– И много ее?

– Тянется сплошной скатертью. Ну, как тебе объяснить? Вроде подземного озера. А глубже – артезианские воды. Те под давлением находятся.

– Вот бы эту воду–то наружу вытащить!

– Так это и собираются сделать. Но сначала нужно уточнить расположение ее под землей…

– Колодцы рыть или бурить. Вот что для этого надо.

– Их и бурят. Но тут теория одна выдвинута. Думают некоторые ученые, что в подземном стоке происходят сейчас изменения, благоприятные для нас. Если эта теория подтвердится, то проще будет и колодцы бурить. И вся картина расположения воды под землей станет гораздо яснее.

По этой гипотезе, сообщил далее Павлик, и ожидались выходы грунтовых вод на поверхность в районе, где находились сейчас путники.

– Значит, теория–то подтвердилась? – сказал Прохор Иванович, показывая на ключ.

– Ну, об этом не берусь судить, – имел мужество признаться Павлик.