Текст книги "Вторая ночь"

Автор книги: Виктор Некрасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Виктор Некрасов
Вторая ночь
Рассказы

Вторая ночь

1

Случалось ли вам когда-нибудь искать нужную часть в день, когда началось наступление? Если нет – вам просто повезло. Будь вы даже трижды стреляным-перестрелянным фронтовиком, возвращающимся после недолгого лечения из армейского или фронтового госпиталя, и то у вас уйдет на это дня три или четыре, если не больше. Что же говорить тогда о новичке бойце, впервые попавшем на фронт? А Ленька Богорад был именно таким бойцом. Было ему восемнадцать лет, и на фронт он попал впервые. Из Камышина до штаба фронта, а затем армии их – сто двадцать человек из запасного полка – вез лейтенант Гурмыза. В штабе армии Леньку и Федьку Кожемякина заставили рыть щели возле хат. Вырыли они восемь щелей по полтора метра глубиной, разровняли землю, замаскировали травой, а тем временем группа их ушла. В довершение всего Кожемякин отравился какими-то консервами, его отправили в госпиталь, и Ленька остался один, как палец. О нем все забыли. Где-то на Донце началось наступление, все бегали как угорелые, и никто не хотел с ним разговаривать. Один только повар из офицерской кухни, которому он принес четыре ведра воды, дал ему полный котелок лапши с маслом и посоветовал обратиться к капитану Самойленко.

– Вон там, где верба сухая. Парень хороший. Попросись в дивизию Петрова. Мировой генерал, и дивизия мировая. Я в ней весь Сталинград кашу варил.

Капитан Самойленко оказался действительно хорошим парнем, не накричал на Леньку, когда, попытавшись козырнуть, он уронил винтовку, а только рассмеялся, сказал: «Эх, ты, село» – и дал ему конверт с надписью: «Х-во Петрова, к-ну Переверзеву».

– На Донце ищи, у Богородичного. Они уже там, вероятно. – И вдогонку крикнул – Штык, смотри, не потеряй, а то достанется по первое число!

Ленька вышел на улицу, перевернул и привязал штык к стволу, обмотал тряпочкой затвор, чтобы не пылился, и пошел искать Богородичное. День был солнечный, веселый, в сидоре – буханка хлеба, круг колбасы и две пачки пшенного концентрата, за обмоткой – ложка, на боку – котелок, махорки полон кисет и бумаги целая газета – что еще надо? Начальства над тобой нет, иди потихонечку, присаживайся где хочешь, а надоест идти – машин на дороге много, вскакивай на любую, куда-нибудь да подвезет.

И Ленька шел и ехал, глазея по сторонам. Черт-те что творится! Он никогда не видал такого количества пушек и тридцатьчетверок. Так прямо и прут среди бела дня, громыхают, пылят, и все в одну сторону.

Раза два прогнали партии пленных немцев, и Ленька даже соскочил с машины, чтобы посмотреть на живого фрица, – до сих пор он их только в газете на карикатурах видал. Разочаровался. Люди как люди – пыльные, усталые, только сидора раз в десять больше, чем у нас, и в землю все смотрят. Один раз пролетел «мессер», кто-то крикнул «воздух», но разбежаться не успели – «мессер» улетел.

Все шло чин чином – с машины на машину, с повозки на повозку, – пока не оказалось, что день кончился, – полбуханки и круг колбасы съедены, а до Богородичного как было, когда он выходил, двадцать километров, так и осталось.

Ленька свернул с дороги, наткнулся на какой-то куст и завалился – сидор под голову, винтовку меж колен.

Всю ночь трещали над головой «кукурузники», где-то за горизонтом вспыхивали ракеты и стреляли пушки – днем их почему-то не было слышно, сейчас же грохотали без умолку. На дороге лязгали гусеницы, доносились откуда-то голоса. Ленька ворочался с боку на бок и никак не мог заснуть. Стало вдруг жалко самого себя: валяешься вот под кустом, а ребята ушли, и ни с кем не попрощался – будь они трижды прокляты, эти щели! – ни с Ванькой, ни с Глебкой Фурсовым, ни с лейтенантом Гурмызой. Неплохой все-таки лейтенант был – за две недели один раз только на него накричал, когда курицу поймал, а так очень обходительный командир. Потом в голову полезли всякие мысли. Мария Христофоровна – молодая учительница. Как она, когда в армию брали, принесла тетрадку и карандаш, чтобы письма писал. Потом еще что-то, тоже жалостное, еще что-то, и еще, и наконец заснул.

2

Проснулся – и все как рукой сняло. Небо голубое, кузнечики кричат, над головой жаворонки – как будто и войны никакой. Доел остатки колбасы, винтовку на плечо – и пошел. От встречных раненых – Ленька с уважением смотрел на этих усталых и совершенно серых от пыли людей, ковылявших по дороге, – узнал, что Богородичное на том берегу Донца, километрах в пяти или десяти, а может, и пятнадцати, но кто там – немцы или наши, – никто толком не знал. О хозяйстве Петрова тоже не слыхали – иди разберись, где там чье хозяйство. А вообще «идет дело помаленьку», просили закурить и шли дальше.

Часам к трем верхом на «катюшиных» снарядах добрался наконец до Донца. Речушка так себе – желтенькая, мутная, один берег пологий, другой – в гору. Лозняк вдоль дороги и у моста забит машинами, повозками. На обочине сидят бойцы, покуривают. Красные, потные лейтенанты бегают от одного к другому и загоняют в кусты. Бойцы неохотно поднимаются, делают шагов десять и опять усаживаются. У самого понтонного моста молодой парень, в танкистском шлеме, с красным флажком в руке, поочередно пропускает на мост то транспорт, то пехоту. Пыльно. Жарко.

Ленька пересек железную дорогу, примазался к какой-то части, прошел с ней мост и только подумал: «А что, вдруг фриц сейчас налетит?», как откуда-то посыпались бомбы. Очнулся Ленька под мостом, по горло в воде. Как он туда попал – один бог знает. Трясло всего, с головы до ног. Кое-как вылез на берег, волоча за собой винтовку, перелез через перевернутую пушку, упал, встал, опять упал, опять встал. Кто-то кричал визгливым голосом: «Рятуйте, рятуйте!» Билась на дороге лошадь, вытянув морду. Промчалась мимо никем не управляемая повозка, теряя какие-то ящики.

Ленька побежал. Бежал, ни на кого не глядя, ничего не слыша, ничего не видя, все вверх и вверх по дороге, подальше от моста. Выбился из сил у опушки какой-то рощи. Сел. Пилотки нет, все мокрое, в ботинках хлюпает. Шагах в двухстах от него какие-то бойцы варят что-то на костре. Ленька подошел, спросил, не знают ли они, где хозяйство Петрова. Нет, не знают, сами недавно пришли.

Пошел дальше. При звуке самолета сворачивал с дороги и шел прямо через кустарник. Опять стала слышна стрельба орудий. По дороге один за другим, подымая клубы пыли, проносились здоровенные «студебеккеры» с боеприпасами. А Ленька все шел, спрашивая всех встречных, но никто толком не мог объяснить. Одни не знали, другие чесали затылки и говорили, что, «кажется, за рощей какой-то штаб стоит», третьи просто ничего не отвечали.

Наконец напоролся на раненого, попросившего закурить. Оказалось, слава тебе господи, из петровской дивизии.

– Тебе какой полк нужен? – спросил раненый.

– Не полк, а штаб дивизии.

– Это не знаю, – устало ответил раненый и принялся перематывать черный от пыли бинт на ноге.

– А ты с какого? – опросил Ленька.

– С тридцать третьего.

– Далеко отсюда?

– Да как сказать… Километров так… В общем… Топай по дороге во-он до того столба – видишь, на проводах висит? Налево овраг будет. Вот по оврагу и двигай, дойдешь…

Ленька присел – сбилась портянка.

– А фронт где? Далеко?

Раненый посмотрел на простецкую круглую Ленькину морду и улыбнулся одними губами.

– А вот он и есть – фронт-то…

– Как так?

– А вот так. Лесочек видишь? Так там уже фриц.

– Почему ж не стреляет?. – удивился Ленька.

– Ужинает, потому и не стреляет.

Помолчали. Потом Ленька спросил:

– Ну, а вообще как? Драпает фриц?

– Да не очень. «Ванюши» подтянул и минометы. Хорошо еще, авиации пока нет.

Ленька удивился – как же нет, когда он сам под бомбежку попал.

– Да разве это бомбежка? Ты, брат, бомбежек, значит, не видал… – и раненый устало, но с подробностями стал рассказывать обычную историю о бомбежках, о том, как рядом с ним, «ну вот так, как отсюда до того дерева», упала бомба и всех убила, а его даже осколком не задела. Рассказал, встал, посмотрел на темнеющее уже небо, поблагодарил за махорку и двинулся, прихрамывая, в сторону реки. Отойдя шагов двадцать, обернулся и крикнул вдогонку:

– Где развилка оврага будет, направо валяй, а не налево, а то к фрицам попадешь!

Ленька миновал столб, свернул с дороги и пошел по дну оврага. Быстро темнело. Где-то слева застрочил пулемет. Потом справа, совсем близко. Стало как-то не по себе. Ленька вынул из мешка патроны, рассовал по карманам, проверил затвор – все в порядке. Дошел до развилки, свернул вправо. Еще полкилометра, и – что за черт! – овраг кончился. Полез по откосу, добрался до края, высунул голову. Пусто. Впереди темнеет роща. Только сделал шагов десять – выстрел: один, другой, третий, и над самой головой засвистело. Ленька назад, кубарем на дно оврага. Что за чертовщина? Куда же это его занесло? И куда идти? Вперед, назад? Решил – назад. Стало совсем темно – ни черта не видно. Дошел опять до развилки. Остановился. Откуда-то слева донеслись голоса. Ленька почувствовал, как под мышками у него потекли ручейки. Прижался к земле. С левого берега оврага один за другим спускались какие-то люди. Слышно было, как у них из-под ног сыпалась земля и как тяжело они дышали. «Наши», – подумал Ленька, и в этот Момент кто-то совсем рядом с ним вполголоса выругался. Ленька приподнялся.

– Эй, друг…

Щелкнул затвор.

– Кто там?

– Да свой, свой… Не с тридцать третьего?

Человек приблизил свое лицо вплотную к Ленькиному:

– Нет, не с тридцать третьего. А зачем он тебе?

– Как зачем? Надо.

– Пулю тебе в лоб надо, вот что… Шляешься тут в темноте, а твой командир с ног обился, ищет…

Кто-то впереди позвал громким, сдавленным шепотом:

– Кравченко… Кравченко…

– Да тут я… – таким же шепотом ответил боец и скрылся в темноте. Некоторое время было слышно еще, как сыплется на дно оврага земля, потом опять стало тихо.

Ленька посидел еще немного, потом решил вылезти из оврага и пойти в ту сторону, откуда пришли бойцы. Заметить сейчас его уже никто не мог. Небо заволокло тучами, и ни звезд, ни луны не было видно. Начал накрапывать дождик. Время от времени где-то совсем рядом взвивались ракеты. Ленька ложился на живот и ждал, пока они не погаснут. Ракеты бросали слева, и Ленька решил двигаться правее – там виднелись не то хаты, не то стога сена.

Прошел метров двести, как вдруг из-под самых ног кто-то:

– Майборода, ты?

Ленька вздрогнул.

– Какого лешего пропал? Нашел наших?

Ленька ударился обо что-то твердое. Заржала лошадь. Повозка, что ли?

– Чертова кобыла, – продолжал голос из темноты. – Ну, нашел, спрашиваю?

– А ты кого ищешь? – Ленька сел на корточки, стараясь рассмотреть говорившего. Голос доносился откуда-то снизу.

– Как – кого? А ты кто?

– А ты?

– От нечиста сила! – выругался невидимка. – Подавиться им на том свете, всем этим фрицам и Гитлерам. Холера им в бок! – И неожиданно перейдя на просительную интонацию – Помоги, браток.

Взвилась ракета. При свете ее Ленька увидел накренившуюся набок груженую повозку, лошадь, спокойно щиплющую высокую траву, и бойца, уткнувшегося лицом в землю.

Ракета погасла.

– Подсоби, друг, – опять заговорил боец. – Может, вытянем как-нибудь. Майбороду только за смертью посылать. Говорил я ему – по дороге надо ехать.

– А что везете? – спросил Ленька.

– Да мины чертовы эти, кто их только придумал!

– Ну, давай… – Ленька обошел повозку и стал щупать колесо. – Э, друг, да оно сломалось у тебя.

Боец выругался длинно и заковыристо и стал объяснять, что капитан, мол, велел как можно скорее доставить мины и Майборода – вечно он чего-нибудь придумает – сказал, что так, мол, через поле, на добрый километр короче. Вот и докатились. А тут еще фриц из минометов каждые двадцать минут шпарит.

В это время явился откуда-то и сам Майборода.

– Копыця, где ты?

– Явился. Ты б еще три часа гулял.

– Нашел. Метров триста отсюда.

– Спасибо тебе в шапочку. Колесо сломали.

– Ну?!

– Вот те и ну.

– Холера чертова… А капитан уже ругаются. Двести метров, говорит, осталось, а там танки ихние уже гуркотят.

– «На километр короче, на километр короче…»– передразнил первый. – С этой шкалой только и сокращай. Сколько их там, в повозке?

– Штук шестьдесят, что ли.

– В десять ходок уложимся?

– По четыре за раз брать – уложимся, – ответил Майборода.

– Может, вот парень еще подмогнет. Где ты там?

Стали в темноте разбирать мины. Оказалось, что они не минометные, как решил сначала Ленька, а саперные здоровенные деревянные ящики, килограммов этак по шесть-семь. Пришлось связывать их попарно проволокой, а чтобы не резало плечи – снять гимнастерку и подложить под проволоку. Возились долго – искали в повозке проволоку, обматывали мины. Наконец пошли: Майборода впереди, за ним Копыця, последним Ленька. Идти было трудно – грунт мягкий, много воронок, под ногами ничего не видно, винтовка мешает, при каждой ракете садись на корточки. Ко всему Майборода в темноте, очевидно, сбился – триста метров давно уже позади остались.

То тут, то там натыкались на окапывающихся бойцов – должно быть, пехота занимала оборону. Хорошо, с минометами еще повезло – немцы перенесли огонь левее, не пришлось пережидать.

Майборода вдруг остановился.

– Вот здесь, кажется. – И скинул мины наземь. – Кидай!

Ленька осторожно снял свои и положил рядом. От напряжения весь был мокрый, хотя шел без гимнастерки и даже без рубашки.

– Капитан… а капитан! – сдавленным шепотом позвал Майборода. Никто не отвечал. – Товарищ капитан, где вы? Мы мины принесли.

– Они там… – донесся откуда-то со стороны слабый голос. – На минном поле.

– Кто это? Русинов? – опросил Майборода.

– Ага.

– Ранен, что ли?

– Да вроде как. А Кирилюка наповал. Так там и остался.

– Да где же ты?

– Тут, у лопат… А капитан там. Мины ставит… заместо меня.

– Далеко?

– Да нет. Метров пятьдесят. Правее туда.

– Доложить бы надо, – неуверенно сказал Майборода и кашлянул. – Противопехотных не ставили?

– Нет, не ставили. Валяй смело, не подорвешься… Водички нет, ребята?

– На повозке осталась. Подожди до следующей ходки.

Из темноты неожиданно появилась фигура.

– Сюда, сюда, товарищ капитан, – обрадовался Майборода.

Тот, кого назвали капитаном, сел на корточки.

– Где пропадали, черти? Из-за вас… А это кто – третий?

– Боец один, мины подсобил тащить. Повозка-то сломалась.

Капитан выругался.

– А сколько привезли?

– Шестьдесят.

– Черт! Не везет просто. Двоих из строя вышибло, через час светать начнет. – Капитан в сердцах сплюнул. – Ну ладно. Так сделаем – Майборода с Копыцей за минами, чтоб через полчаса все были здесь. А ты… Как твоя фамилия?

– Богорад.

– Поможешь Русинову до расположения добраться. Он дорогу знает.

Раненый заворочался в темноте.

– Не надо, товарищ капитан. Я здесь, в окопчике, полежу. Пускай лучше мины таскает.

Капитан помолчал, потом посмотрел на часы со светящимся циферблатом:

– Два часа уже. Вот бежит время! – И встал. – Солдат, где ты?

– Здесь.

– Бери мины и за мной. Осторожно только.

Ленька отполз в сторону, разыскал мины, взвалил на плечи и, согнувшись, пошел за капитаном.

– Клади.

Ленька положил.

– Теперь слушай внимательно. – Капитан сел на корточки, взял Ленькину руку и стал шарить ею но земле. – Видишь, ямки вырыты? Рукой пощупай. Рядом с ней и клади мину. Через четыре метра будет другая, через четыре – еще одна. Потом второй ряд – то же самое. Понял? Вот это и будет твоя задача – все мины разнести по ямкам.

Капитан говорил шепотом, но так спокойно и неторопливо, что Леньке как-то легче даже стало. Он разложил принесенные четыре мины и пошел за другими. Когда уложил двенадцатую и вернулся назад, Майборода с Копыцей принесли уже следующую партию – на этот раз они обернулись довольно быстро.

Кругом было удивительно тихо. Шум моторов прекратился. Только где-то очень далеко пофыркивал пулемет. Дождик перестал, потом опять пошел – мелкий-мелкий, даже приятно разгоряченному телу. От темноты, от тишины, от того, что таскал эти мины, которые никогда в жизни не видал и от которых взрываются танки, было жутковато, но Ленька старался ни о чем не думать, а только таскать и укладывать, таскать и укладывать.

Один раз, когда среди мертвой тишины где-то вдруг заскрежетало и заныло и высоко над головой пронеслись огненные хвостатые снаряды, Ленька бросился на землю и прижался к кому-то, упавшему рядом с ним. «Страшно? – услышал он над самым ухом и попытался перестать дрожать, но не мог. – Ничего, солдат, обвыкнешь! – Ленька узнал голос капитана. – А почему без рубашки? Может, потому и дрожишь?» Ленька ничего не ответил, поднял мины и пошел дальше.

Кончили, когда начало уже светать. Раза два немцы открывали огонь из минометов, но все обошлось благополучно. Собрали лопаты, ящики с оставшимися взрывателями и двинулись в расположение. Шли молча, один за другим, усталые, мокрые, тяжело шагая по размокшему чернозему. Двое бойцов вели раненого, двое несли убитого. Хотелось спать, больше ничего. Даже курить не хотелось. Когда пришли, Ленька камнем упал под первым кустом, так и не увидев в лицо тех, с кем провел свою первую боевую ночь.

3

– Эй, ты, проснись… Орел!

Ленька вскочил и, ничего не понимая, захлопал глазами.

– Сколько спать можно? Ребята уже давно позавтракали.

Щупленький хитроглазый боец в выцветшей гимнастерке стоял перед ним и смеялся.

– А рубаха где твоя? Потерял с перепугу?

Ленька посмотрел по сторонам – действительно, в одних штанах, гимнастерки нет. Вот голова, забыл-таки там.

Боец подсел.

– Не узнаешь? Майборода.

– А-а… – неопределенно сказал Ленька и поежился: было довольно прохладно.

Майборода звонко шлепнул его по спине.

– Ну и здоров же ты, парень. Знал бы раньше, не отпустил бы, когда мины таскали! – Он критически осмотрел Леньку с ног до головы, тот до сих пор никак не мог проснуться. – Пойди хоть морду ополосни. Капитан уже спрашивал тебя. – И опять хлопнул его по спине. – Бычок, ей-богу. Да очухайся ты наконец! А я в повозке поищу – может, найду чего.

Через минуту он прибежал с майкой в руках – «валяй пока это, потом на складе поищем что-нибудь более подходящее». Ленька с трудом натянул на себя узкую ярко-оранжевую майку.

– Пошли к капитану. Пилотку только надень.

Но капитана в палатке не оказалось. Сидевший у входа боец – ординарец, должно быть, – не поворачиваясь, буркнул «сейчас придут» и продолжал чистить песком котелок. Майборода вытащил из кармана круглую коробку с махоркой и развалился у входа в палатку. Кругом был лесок – молоденький, свеженький, летали какие-то желтые бабочки, где-то над головой стучал дятел.

– Да-а… А Кирилюка вот и нет, – сказал Майборода и протянул Леньке коробку. – Закуривай. И двое пацанов осталось. – Он как-то боком посмотрел на Леньку. – Не женат?

– Не… – почему-то смутился Ленька.

– А у того двое пацанов. И ведь тоже молодой, с двадцать третьего года. Ты с какого?

– С двадцать пятого, – ответил Ленька.

– А он с двадцать третьего. На два года только старше тебя. Весь Сталинград сохранился, а тут… – Майборода как-то с присвистом вздохнул. – Вот под теми сосенками похоронили. Я утром посмотрел, аж страшно стало. Вот по сих пор, – он провел рукой над бровями, – снесло. Так мозги и вывалились…

Помолчали. Майборода повернулся к ординарцу.

– А далеко капитан пошел?

– А я хиба знаю, – не поворачиваясь, ответил парень. – Мне пока не докладывают.

– Командир батальона, что ли? – спросил Ленька.

– Ага, сейчас командир. Орлик его фамилия – чудная такая. Был замкомбатом, а как майора Селезнева на Донце кокнуло, стал командиром.

– Тоже сталинградский?

Майборода мотнул головой.

– Нет, из новеньких. К концу Сталинграда только пришел. С госпиталя прямо. С палочкой еще долго ходил.

Из дальнейшего рассказа выяснилось, что капитан с майором были не в ладах. Майора в батальоне не любили – он был из тех командиров, которые на фронте тише воды, ниже травы, а в тылу расправляют плечи и без толку орут на подчиненных. С этого и начались раздоры.

– Ты про Ляшко, про лейтенанта, расскажи, – всучился в разговор ординарец, совсем еще молоденький паренек, тщетно старавшийся придать своему детскому голосу солдатскую грубость. Он уже кончил чистку котелка и старался ввязаться в разговор, но так, чтобы не уронить своего достоинства. – Здорово его капитан отбрил тогда, а?

– Дай бог как, – усмехнулся Майборода и повернулся к Леньке. – Напился, понимаешь, майор раз пьяный и лейтенанта Ляшко, командира первой роты, матом при всех обложил. И перед строем. Лентяй, мол, бездельник, воевать не хочешь. А капитан стоит, слушает, покраснел весь, и челюсти только ходуном ходят. А потом: «Стыдно мне, – говорит, – за вас перед бойцами, товарищ майор. Ляшко – лучший офицер батальона и, когда перед строем стоит, четвертинкой из кармана не светит». Хлопнул хлыстиком, повернулся и ушел. Ну, после этого как началось, как началось… И к подворотничку, и к сапогам брезентовым придираться стал, и рапорт, мол, не так написан, и так далее, и так далее… Пока война не началась. А началась – майор сразу шелковым стал. Капитан, тот всегда с людьми – и на походе и на переправе, а майор, тот нет, больше все на повозочке или: «На НП, к комдиву пойду, покомандуй тут, капитан, без меня». Ну вот на НП-то его и поймала шальная пуля. Жаль, ранение пустяковое, мускул на руке задело, в неделю заживет. – Майборода сокрушенно вздохнул. – Да… С капитаном веселее как-то, ей-богу! – И неожиданно вдруг рассмеялся, черные хитрые глазки его даже заблестели. – Ну а то, что бабы по нем сохнут, так разве это он виноват? Сами липнут, как мухи…

– Когда на формировке стояли в Червонотроицкой… – начал было ординарец, но Майборода его перебил:

– А ты не вмешивайся. Чисти свой котелок и помалкивай. Вон все дно черное.

– Черное… черное, – обиделся ординарец. – Расселся тут, как барин, окурки свои паршивые накидал. Вон капитан идет, покажет он тебе.

– Ты чего там уже рычишь? – издали еще крикнул капитан. – Хозяином почувствовал себя?

Высокий, статный, в сбитой на ухо синей пилотке с голубым кантом, в расстегнутой гимнастерке, в легоньких хромовых сапожках, он шел ленивой, слегка вразвалку, походкой, сбивая хлыстиком листья с кустов.

– Вот ты какой, значит, – сказал он, подойдя и хлопнув Леньку хлыстиком по груди. – Богорад, кажется?

– Богорад Леонид, – как можно бойче ответил Ленька, расправив плечи и прижав сжатые кисти рук по швам.

– А отчество?

– Семенович.

– Ну заходи, Леонид Семенович, потолкуем.

И, наклонившись, вошел в палатку. Ленька и Майборода – за ним. Капитан бросил хлыстик на кучу травы, прикрытую одеялом, повернулся, засунул руки глубоко в карманы и, слегка раскачиваясь, осмотрел Леньку с головы до ног. Ленька стоял, выпятив грудь, поджав живот, в ярко-рыжей, треснувшей уже под мышкой майке, набрав полные легкие воздуха, чтобы казаться еще здоровее.

Капитан улыбнулся.

– Да ты не тужься. И так вижу, что здоровый. Копать умеешь?

– А что же тут уметь, товарищ капитан?

– А ну, согни руку.

Ленька напряг мускул. Капитан пощупал.

– Дай бог. Тебе бы такие, Майборода, хоть польза какая была бы. А то только языком и умеешь.

– Молодое, что вы хотите, товарищ капитан. А я уже старик, скоро тридцать. Языком-то легче, чем руками.

Ленька стоял красный от похвалы и не знал, что бы сделать такое, чтобы еще больше понравиться капитану.

– У вас гири нет, товарищ капитан? – спросил он.

– Какой гири?

– Обыкновенной. Пудовой, двухпудовой. Я одной рукой могу…

– Ладно, – перебил капитан. – У нас тут не цирк. У нас надо землю копать. По восемь, десять, пятнадцать часов. Пока орден заработаешь, не одно ведро поту потеряешь. Это тебе не пехота – в атаку ходить и «ура» кричать. Мины знаешь?

– Мины? – Ленька растерялся.

– Так точно, товарищ начальник. Те самые, что вчера таскал, – ЯМ, ПМД, ПОМЗ. А? По глазам вижу, что и названия-то в первый раз слышишь. А ТМБ? Тоже не знаешь? – Капитан свистнул. – Плохо дело. А я-то думал…

Он сделал паузу и уголком глаза глянул на Леньку. Ленька стоял красный, растерянный. Ему до смерти хотелось понравиться капитану, но он не знал, как это сделать, и от беспомощности только краснел.

– У тебя что, направление есть какое-нибудь? – спросил капитан.

– Есть.

– А ну покажи.

Ленька полез в карман и вытащил мятый, замусоленный конверт. «Теперь все. В дивизию пошлет». Капитан прочел и вернул обратно.

– М-да… Так ТМБ, значит, не знаешь?

– Не… – упавшим голосом ответил Ленька.

– Годен, не обучен?

– Почему не обучен? В запасном нас…

– Чучело кололи? «Коротким коли, сверху прикладом бей»?

– Не только чучело, – обиделся Ленька. – Гранату кидать, и «Дегтярева» собирать и разбирать, и винтовку чтоб назубок, и по-ползунски лазить…

– Как, как? – переспросил капитан.

– По-ползунски, говорю, лазить.

Капитан рассмеялся.

– По-ползунски, говоришь? Ну, а сапером хочешь быть?

– Хочу.

– За неделю берешься выучить все наши премудрости?

– Берусь, товарищ капитан.

– Вон он какой, смотри. Люди годами учат, а он за неделю… – И повернувшись к Майбороде – Отведи-ка его к Ляшко в первую. И гимнастерку подыщи. Поприличнее только. А теперь – кругом, шагом марш!

Ленька лихо козырнул, повернулся на каблуках и строевым зашагал из палатки.

Капитан ему понравился: молодой такой и уже орден, и красивый, как черт, – кудрявый, смуглый, брови черные, – и отчаянный, должно быть, по глазам видно. Да и вообще все складывалось хорошо. И Ленька пошел на кухню знакомиться с поваром.

4

Саперный батальон, в который попал Ленька, входил в состав весьма заслуженной гвардейской дивизии – «Сталинградской непромокаемой», как в шутку называли ее бойцы. Боевое крещение получила она летом сорок второго года под Касторной, потом выстояла весь Сталинград, от начала до конца, и вначале марта сорок третьего собралась на восток формироваться. Но тут немцы захватили вторично Харьков, и дивизию спешным порядком перебросили на Украину, решив, очевидно, пополнить на ходу. К моменту прибытия ее на фронт немцев сдержали, бои прекратились, и началось «великое стояние», длившееся месяца три, если не больше.

Расположились в живописных украинских селах с тополями, ставками и прочими деревенскими прелестями и принялись за то, что на языке военных донесений называется «боевой подготовкой», на языке же бойцов – «припуханием», иными словами – набирались сил, получали пополнение, изучали материальную часть, уставы, занимались тактическими играми: «взвод, рота, батальон в наступлении, обороне, разведке», ну и – без этого никак уж нельзя – копали бесконечное количество окопов и ходов сообщения, всю землю вокруг сел изрыли.

Жили сперва в хатах, потом выстроили себе комфортабельные землянки, обзавелись подсобными хозяйствами, ели борщи из свежей зелени, пили молоко. Офицеры стали франтить: завели себе какие-то особенные кинжалы с пластмассовыми ручками, болтающиеся, как кортики, где-то у самых колен, шили новые гимнастерки и галифе, увлекались только что полученными погонами – втискивали под подкладку куски жести и целлулоида, чтобы не мялись, – и мастерили из плащ-палаток легкие летние сапожки, крася их потом в черный цвет, чтобы не поймало начальство, запрещавшее использование плащ-палаток не по назначению.

Одним словом, отдохнули на славу, хотя, как это уж заведено, и ворчали, что нет хуже формировок: «То ли дело на фронте – никаких тебе конспектов, расписаний и занятий – воюй, и только…»

Так прошел апрель, май, июнь.

Пятого июля над расположением дивизии целый день куда-то пролетали «кукурузники». На следующий день сводка сообщила, что начались бои в районе Курска. Вечером дивизия поднялась и двинулась на юг, а еще через несколько дней совместно с державшими оборону частями форсировала Донец и закрепилась на южном его берегу.

Саперный батальон в течение полутора суток обеспечивал переправу, к концу вторых суток с реки был снят и перекинут на передовую – минировать, разминировать и копать бесконечные НП и КП.

Вот в самом сжатом виде и вся история подразделения, рядовым бойцом первой роты которого стал Ленька Богорад. Выдали ему автомат, новую гимнастерку с погонами, негнущиеся английские ботинки сорок первый номер, саперную лопату, на которой он сразу вырезал ножом «Л.Б.», и в очередном донесении дивинженеру цифру в графе «Личный состав батальона» увеличили на единицу, не вдаваясь в излишние подробности.

И сразу Ленька стал своим человеком. Во-первых, у него был веселый нрав, а уж одно это многого стоит, во-вторых, был он услужлив и покладист, в-третьих, любил работать – вернее, не любил бездельничать. Ко всему этому у него была славная морда – курносая, веселая, с кучей веснушек, разбросанных по всему лицу, вплоть до ушей.

Первое время над ним немножко подтрунивали, вспоминая, как он забыл на передовой свою гимнастерку, но Ленька так добродушно все это принимал и сам так забавно рассказывал о впечатлениях той ночи – как тащили они втроем мины и как потом он «ванюши» испугался, – что все остроты отскакивали от него, как от брони. Когда же при копке котлована для опергруппы штаба он перекрыл вдвое все существующие в наставлении нормы земляных работ, оставив далеко за собой такого здоровилу, как Тугиев, даже ничему никогда не удивляющийся лейтенант Ляшко сказал: «Ого!»

На второй день крикливый и бранчливый повар Тимошка, у которого лишней ложки каши никогда не выклянчишь, подкидывал ему в котелок добавочный кусок мяса, начальник артонабжения разрешил разобрать и собрать трофейный «вальтер» и сделать даже парочку выстрелов, а пухленькая розовощекая Муся – писарша штаба, – жеманно складывая губки, говорила: «Вы очень, очень похожи на моего одного очень, очень хорошего знакомого» – и в меру своих возможностей загадочно улыбалась. Даже замполит, серьезный очкастый майор Курач, благоволил к Леньке, хотя в вопросах политики Ленька разбирался, пожалуй, не лучше, чем в высшей математике.

Одним словом, Леньку, все полюбили, а он если иногда и злоупотреблял этим, то, во всяком случае, не часто и никому не во вред. Вообще же чувствовал себя со всеми хорошо и свободно и только черт знает почему одного капитана Орлика стеснялся. Подойдет капитан, станет, глаза черные с золотистым отливом, слегка насмешливые, и эта обитая пилотка над чубом, засунет руки в карманы и спросит: «Ну как, Леонид Семенович, не надоело копать, может, перекур устроим?» Сядет, закурит, ребята вокруг смеются, острят, а Ленька как воды в рот набрал. Или позовет к себе в палатку и по саперному делу начнет что-нибудь опрашивать, вроде экзаменует. А Ленька в два дня все мины назубок выучил, и как заряжать, и как бикфордов шнур зажигать, а вот надо блеснуть перед капитаном – и все из рук валится, и спички ломаются, не зажигаются.

Короче говоря, Ленька влюбился в капитана. Влюбился так, как влюбляются школьники в своих старших товарищей. Пытался даже подражать его манере курить и походке, но разве в этих бутсах пройдешь так легко! А капитан не замечал или делал вид, что не замечает, и Леньке оставалось только мечтать о том дне, когда он отличится в бою или, еще того лучше, рискуя собственной жизнью, спасет капитана от смерти. Вот тогда он увидит, на что Ленька способен. Но случай этот не подворачивался, батальон занимался теперь самым прозаическим на фронте занятием – рыл землянки и рубил лес для перекрытия, – и спасать капитана можно было разве только от штабных начальников: каждый из них требовал, чтобы именно его блиндаж был сделан в первую очередь и перекрыт не в два, а в четыре наката.