Текст книги "Дыхание костра"
Автор книги: Виктор Тельпугов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
1
Зимы в тех краях стоят длинные, суровые. Когда на дворе минус двадцать, местные жители будто бы говорят:
– Потеплело.
А в основном – под сорок, под пятьдесят, в горах иной раз даже под все шестьдесят закручивает. Из ртути дробины и пули ковать можно. Охотники, а охотник там почти каждый, именно так якобы и делают.
Обо всем этом я наслушался всяких былей и небылиц по пути из Москвы в Кызыл, на аэродромах и в самолетах, которыми добирался – до Саянского хребта лайнерами, потом, после трехсуточной отсидки из-за непогоды, через Саяны зашвыривали командированный народ мелкими партиями на крохотных самолетиках, способных в случае чего сесть чуть ли не на вершину сосны и остаться притом невредимыми и дров в тайге не наломать.
Так или иначе, к вечеру пятого дня пути был я на месте. Не на макушку сосны сели, но в момент приземления, когда машина дробно и мягко затарахтела колесами по снежному насту, вспомнились мне слова отставшего где-то попутчика про удивительные способности предназначенных для Севера мини-самолетов. А может, и впрямь в объятия сосны угодили и раскачиваемся на упругих ее ветвях, на мгновение подумалось мне, и ноздри защекотал щемящий сердце, ворвавшийся снаружи запах хвои и давно обжитого дома.
Это ощущение преследовало меня до самой гостиницы, вернее, гостинички, в каждом уголке которой пахло уютом. Устроившись и завалившись спать в отведенном мне номере, я думал о том, как хорошо, что и здесь, за тридевять земель от родного очага, о тебе заботятся, даже притащили в номер пушистый шерстяной ковер, на котором рукою какой-то мастерицы-волшебницы вытканы сосны, сосны, сосны...
Проснулся я, видимо, через много часов – в окно моей комнаты сквозь ледяной панцирь ломилось солнце. Ну ты даешь, старик, попрекнул я сам себя. И тут же сам себя оправдал. Дорожка ведь не из легких была, все силы выпотрошила да еще и ангину подбросила: в горле у меня засела целая горсть жареных гвоздей. Впрочем, ангина ангиной, а дело делом. Упущенное надо было наверстывать, и чем скорее, тем лучше.
В вестибюле меня ждали те, к кому я приехал. Ждали, судя по всему, долго, но когда я стал приносить извинения, старались доказать мне, будто сами только что пришли. Вид же у них был слишком «оттаявший», раздобревший – попивали крепкий, почти черный чаек из пиал, и я с ходу был втянут в веселое это чаепитие. А когда наружная дверь на мгновение отворялась, в вестибюль вкатывался громадный клубок белого воздуха. Такой громадный и такой стылый, что невольно хотелось посторониться.
Я снова и снова вспоминал все, что слышал в дороге про здешние зимы, а хозяева как могли старались подбодрить приезжего человека:
– Вчера у нас была оттепель. Сегодня мало-мало подмораживает. Завтра или послезавтра опять потеплеет.
Я не знал, шутят хозяева или говорят серьезно, но были они такими приветливыми, что по крайней мере на душе у меня становилось теплей. К тому же я москвич, стало быть, человек в какой-то степени тоже северный, к холодам привычный. Из гостинички мне, однако, выходить было строжайше запрещено, пришлось все обсуждать и решать «на месте». Номер мой, в который мы все скоро поднялись, превратился в рабочий кабинет. На разные голоса читались и перечитывались стихи, стучала привезенная мной портативная машинка «Эрика», скрипели перья, шелестела бумага, разгорались страсти. И так с утра до вечера, а иногда еще и с вечера до утра.
На дворе между тем все крепчал мороз. Несмотря на все принятые меры по утеплению моего жилья, ледяной панцирь на окне становился все толще – через него уже с трудом пробивался солнечный свет. А потом и вовсе оконный лед сделался пепельно-серым, непроницаемым.
– Завьюжило,– сказал кто-то из хозяев.– Теперь уж точно мало-мало потеплеет.
– Завтра или послезавтра? – попробовал уточнить я.
Ирония в моем вопросе уловлена не была.
– Снег как-никак греет в горах.
Я догадывался, что с приходом «оттепели» кончится моё заточение, и потому спросил как можно более оптимистично:
– Пули ковать нельзя будет?
– Наковали уже, хватит. В эту зиму план по морозам мало-мало выполнен.
Вот и пойми их, северян этих, думал я. «Мало-мало выполнен»... Что должно обозначать сие? Хорошо это или плохо? Всем нутром своим чувствовал: закаленные, ко всему привыкшие люди устали от холодов, ждут не дождутся прихода тепла, хотя бы и мимолетного.
Решил спросить об этом самого старшего – Монгуша, человека с обвисшими сизыми усами. Тот улыбнулся – раскосо, грустно.
– Мне что зима, что лето. Вечная мерзлота! – Он выразительно похлопал себя по коленям.– Ты вон Эрко спроси, он моложе нас всех. Он тебе точно скажет, может, даже и под рифму, с ним такое бывает – поэт!
Эрко от прямого ответа уклонился, шуткой отделался:
– Зима у нас —лучшее время года. После весны и лета. И даже, пожалуй, осени. Но я и зиму люблю!
Старику шутка понравилась. Он скосил глаза в мою сторону.
– Я ж говорил тебе! У них спрашивай. Молодежь – самый мудрый народ в горах, самый толковый.
Монгуш провел заскорузлой ладонью по сизым усам, помолчал минуту-другую и добавил:
– Самый мудрый, самый толковый. После стариков, конечно.
Посмеиваясь друг над другом, один другого вышучивая на все лады, мы тем не менее медленно, но верно делали свое дело, и оно начало постепенно продвигаться вперед. Может, потому начало, что витал над нами почти невидимый, неуловимый, но прекрасный дух жизнелюбия, умения не скиснуть перед самой сложной и срочной задачей. Мы и не скисали, несмотря на то, что не все шло поначалу гладко, и не глядя на то, что Москва уже поторапливала, не скупилась на телеграммы.
– Пусть столица не нервничает,– успокаивал меня Монгуш.– Антология нужна? Будет антология. За одну неделю? Мало-мало немножко времени, но будет и за неделю, так и передай Москве.
Снова и снова звучали стихи, разгорались споры, шелестела бумага, скрипели перья, стрекотала «Эрика», на которую кое-кто из хозяев посматривал с завистью, в том числе и самый старый.
– Я могу вам подарить, папаша, это чудо двадцатого века. Вот напечатаем все, что надо, и подарю. Хотите?
– Спасибо, не надо.– Он протянул вперед собранные в коричневую щепотку неразгибающиеся пальцы.– Эрко подари – он на ней полное собранье своих сочинений отстукает. Отстукаешь?
Парень смутился. Я сказал:
– Закончим труды – и машинка твоя, Эрко. Только с условием, чтоб выдал когда-нибудь все сто томов своих партийных книжек. Согласен?
– Сто, пожалуй, не осилю,– засмеялся Эрко, обрадовавшийся тому, что все оборачивалось шуткой,– Девяносто девять в самый раз будет.
Мне и в самом деле вдруг захотелось оставить Эрко на память машинку, объездившую со мною полсвета. Парень талантливый, серьезный, стихи его о Саянском перевале, о вершинах, о сходе снежных лавин поразили меня своей подлинностью – в каждой строке их так и слышался грохот весенних снегов, тронувшихся с заоблачных круч в низины.
– Непонятно одно, Эрко,– сказал я ему как-то, когда мы остались вдвоем,– снежный обвал – хорошо это или плохо? Ты его воспеваешь, а в моем представлении обвал – стихийное бедствие.
– В общем-то так,– согласился Эрко,– но картина какая! Вершины просыпаются ото сна, становятся еще выше.
Я честно признался, что мне, горожанину, трудно такое понять, но стихи получились, на антологию «тянут», только я бы, например, предпочел обвал наблюдать откуда-нибудь издалека.
– Со смотровой площадки?– засмеялся Эрко.
– Или по телеку,– ответил я.
– Но человек, который отснимет такую пленку, должен быть в центре события, согласны? В самом центре.
С этим спорить было нельзя. Я и не спорил. Мне все больше нравились люди, с которыми меня свела судьба,– мужественные, спокойные, волевые.
И уже с грустью думалось о том, что вот еще несколько дней, и нам придется расстаться.
Я уже испытывал необходимость подарить парню машинку, не знал только, как деликатнее это сделать. Северяне – народ гордый, самолюбивый. Все, впрочем, обошлось как нельзя лучше. Окончание нашей работы совпало с днем рождения Эрко – тут я уж под двойной праздник получил право сделать подарок. Мы были приглашены на торжество всей нашей бригадой во главе с Монгушем, все эти дни лечившим и вылечившим меня от ангины.
Семья именинника оказалась небольшой —он и жена его Ольга, очаровательное зеленоглазое существо. Я повеселел сразу, как перешагнул порог этого дома. Подумалось: если замечаю, какой цвет глаз у молодой женщины, стало быть, здоров, совершенно здоров! Не скрывая, чистосердечно признался в этом всем собравшимся, в первую очередь, конечно, Эрко, точнее Эрику, как называла его Оля. Гости и хозяева в ответ на мою откровенность дружно расхохотались. Громче всех «новорожденный» заливался. По всему было видно, как рад он, когда кто-нибудь замечает, как прелестна его жена. Она и в самом деле была красавицей, способной покорить сердце любого мужчины,– стройная, женственная во всех движениях, а от глаз вообще невозможно было оторваться. Узкие, чуть лукавые, они полыхали глубоким зеленым огнем. Полыхали без всякого кокетства – просто от молодости, от самой возможности жить на свете, от счастья ждать ребенка (это ни для кого уже не могло быть секретом, хотя каждая складочка широкого платья Оли старалась бдительно нести стражу семейной тайны). Хозяйкой Оля тоже оказалась отличной. На столе было множество диковинных, благоухающих блюд. У меня снова запершило в горле. Теперь, слава богу, не от ангины.
Пришедшие с шутками-прибаутками стали вручать имениннику подарки. За охотничий нож с него потребовали двадцать копеек. Огромные рукавицы из жесткого меха заставили виновника торжества тут же надеть, и парень вынужден был подчиниться. Посчитав момент самым подходящим, я решительно извлек из портфеля свой подарок.
– А эта «Эрика» специально для Эрика! Полное собранье сочинений за тобой, учти. В ста томах. Начни со стихов о вершинах, которые весной расправляют плечи.
– Вам, правда, понравилось? – смутившись, спросил счастливый именинник.
Услышав, как хвалят стихи мужа, Оля вышла из комнаты. Ее несердитым окриком воротил Монгуш:
– Куда ж ты, хозяйка? Иди сюда и слушай! Я тоже скажу: про горы хорошо.
Оля покорно вернулась, села на свое место. Лицо ее пылало. Старик подливал масла в огонь:
– У него еще про любовь неплохо. Про зеленоглазую одну, красивую такую. Про кого бы это он мог написать, а? Он и сам ведь красив, так все у нас говорят. Ты за ним мало-мало поглядывай, женушка, в оба смотри.
– От этого Эрика среди женщин истерика! – лихо срифмовал кто-то из молодых.
Долго ли, коротко ли продолжалось веселое наше пиршество – вечер пролетел, как мне кажется сейчас, слишком быстро. И дело вовсе не в соленьях-вареньях, которых было великое множество. В атмосфере, царившей в доме. Хотя и яства были отменными, необычайно вкусными. С одним из них вышло, правда, у меня осложнение. Сквозь дымок, густо клубившийся из трубок всех систем и калибров, в комнату вдруг вплыла торжественно несомая Олей запеченная голова молодого барашка – с черной сморщенной мордочкой, с обуглившимися, искривленными от огня рогами. Сам вид этого блюда, рассчитанного, как я понял, на завзятых гурманов, привел меня в смущение. Я баранину не люблю с детства и не ем ни под каким соусом, а тут еще в таком варианте...
Не притронусь, решил я, и откровенно перевел взгляд на закуски, мною уже проверенные. Но Оля подошла сразу именно ко мне, остановилась и ждала. Сосед шепнул мне, что отказываться ни в коем случае нельзя – гостю, приехавшему издалека, полагается съесть первый кусок, только после этого лакомство может пойти по кругу. Оля ждала, ждали все, я медлил, пытаясь взять себя в руки, не обидеть хозяйку, гордую своим кулинарным искусством. Прошла минута-другая, прежде чем я наконец, отважился. Отрезал и положил за щеку тонкий, как лимонная долька, ломтик. Сосед подбодрил меня уже не шепотом, громко. Баранья голова поплыла дальше, я провожал ее глазами, боясь, как бы она не дошла до нашей половины стола по второму заходу.
– Правда, вкусно? – спросил сосед.– Ничего нет вкусней на свете!
Вместо ответа я жестом показал ему, чтоб поскорее плеснул мне вина из «вон той» квадратной, большой, как аквариум, бутыли.
Ну, теперь тебе уже ничего не страшно в этих горах. Молодец, похвалил я сам себя.
Потом, после нашего торжества, я не раз вспоминал эту фразу. Горы есть горы. Бывают испытания, оказалось, и посложнее.
Когда пиршество подходило к концу, Эрик подсел ко мне и с заговорщическим видом сказал:
– Все уйдут, вы останетесь. Идея есть. Вот такая! – Он, наклонившись к самому моему уху, перешел на шепот: – Ангина кончилась? Совсем?
– Как не бывало! – твердо, но тоже почему-то шепотом ответил я.
– Работа сделана?
– Общими силами. Утром даю телеграмму в Москву. Пусть не волнуются.
– Завтра суббота?
– Суббота, кажется.
– Совершенно точно. А послезавтра?
– Вроде бы воскресный день, а ты как считаешь?
– Я такого же мнения. Так вот в чем идея, слушайте. Человек имеет право на отдых, согласны?
Я все еще не мог догадаться, к чему клонит Эрко, а он «клонил» к чему-то чрезвычайно заманчивому, только слишком медленно:
– Пробыли целую неделю в Туве и Тувы не видели, это порядок, да? Что увезете с собой? Сувениры? Это, как сказал бы наш мудрый Монгуш, совсем очень мало.
– Так что ж предлагается конкретно?
– Надо походить на лыжах в горах. Вот! Хотя бы совсем мало-мало, но походить,– Эрко еще раз ввернул словцо старика.– На размышление – ночь.
– Ночь на то, чтобы спать, особенно после того, как целую неделю вкалывали, как чертики. Я сейчас тебе твердый ответ даю: согласен! А когда выходим?
– Утром. Чем раньше, тем лучше, конечно. Вы ведь умеете, как я заметил, рано вставать?
– И поздно ложиться, как ты, может быть, тоже заметил.
– Тогда по рукам! – громко воскликнул Эрко, довольный результатами наших переговоров.
– О чем это вы там? – спросил сидевший против нас Монгуш.
– О Туве, конечно,– не соврал, но и не сказал правду Эрко.
Он явно не хотел, чтобы кто-нибудь, кроме нас с ним, знал о нашем плане. Мало ли кто помешать может. Старик, например. Заявит, что ангина – штука коварная. И будет по-своему прав, разумеется. Кто-нибудь посчитает, что оттепель еще не наступила. И в этом тоже свой резон будет. Словом, уговор наш был совершенно конфиденциальным, но нерушимым. Решено было только Олю поставить в известность, и то в самый последний момент.
2
Мы поднялись, когда было еще совсем темно. Эрко быстро подобрал мне в кладовочке обувь, лыжи и прочее снаряжение, экипировал меня так, будто мы собрались на Северный полюс. Даже рюкзак откуда-то раздобыл – в него было положено многое из того, чем лакомились во время вчерашнего пиршества.
– На всякий случай,– перехватив мой удивленный взгляд, объяснил Эрко.– Горы есть горы.
Вышедшая на поднятый нами шум Оля заспанным голосом не то повелевала, не то упрашивала:
– Обязательно термос возьмите, термос! Вот он, с вечера еще приготовила. И дробовичок. Я почему-то так и знала, что без лыжного похода Эрик вас все равно не отпустит. Он все время в горы рвется, а тут такой случай! Но помните, день еще короткий, далеко не забирайтесь.
– К вечеру будем! – весело пообещал Эрко, и мы вышли из дома.
Светало. Точнее сказать, вот-вот должен был забрезжить рассвет: он был уже совсем рядом, от него отделяли нас только горы, вплотную подступившие к городу. Горы, в которые лежал наш путь и которые уже манили меня своим величием. Просто притягивали. Не случайно они и похожи-то были на подкову магнита – я это еще в день прилета заметил, на вираже при заходе на посадку. Сказал об этом Эрко, он засмеялся:
– Конечно, магнит. И еще какой! Только, чур, не смеяться – сам я о горах этих больше мечтаю, поверите? То техникум, то армия, то семья, то работа... Сегодня надо наверстать упущенное. Вы тоже будете рады, вот увидите.
– Я уже рад, Эрко. Красотища-то какая! А как дышится! Из-за проклятой этой ангины столько дней взаперти просидеть, а!.. Веди меня куда хочешь!
Сделав первые глотки чуть кисловатого на вкус, бодрящего морозного воздуха, я почувствовал себя более чем выздоровевшим – никогда в жизни ничем не болевшим – и по-настоящему понял, какую блестящую идею подал Эрко и как я правильно сделал, что согласился.
Оценив мой энтузиазм, Эрко решил быть откровенным:
– Раз вы не новичок в снегах, я предлагаю такой маршрут: Кызыл – Облепиховый лес – Кызыл. Согласны?
– Тут же кругом облепиха, куда ни пойди,– счел уместным я щегольнуть эрудицией.
– Правильно, облепиха кругом, почти вдоль каждой горной дороги,– подтвердил Эрко.– Но мне хочется с вами именно до того леса дойти, обязательно до того самого.
– В том лесу облепиха, очевидно, особенная? – догадался я.
– В том-то и дело! – воскликнул Эрко и решительно вонзил палки в резко скрипнувший снег, приготовившись торить лыжню.– Путь, однако, не ближний, учтите.
– Сколько кэмэ приблизительно? – все в той же полусерьезной-полувеселой интонации поинтересовался я.
– Врать не буду, не считал никогда, да и был я там давно,– сознался Эрко.– Но к вечеру вернемся, не беспокойтесь. В горах я дома.
Я и не беспокоился. Покорно, не отставая ни на шаг, шел по лыжне, прокладываемой гигантом Эрко. Он делал свое дело мастерски, как наш командир, бывало, любивший повторять во время лыжных походов, что строго параллельные линии тем и отличаются от всех прочих, что никогда не сходятся и не расходятся. Я шел за Эрко, с завистью изучая геометрию оставляемых им следов. Именно с завистью. Только очень опытный лыжник владеет таким искусством. Владел им наш командир. Владеет Эрко. Мне оставалось тянуться изо всех сил, школу свою солдатскую не посрамить. Я и не срамил, по-моему. Первых полтора или два часа по крайней мере, пока не добрались до предгорья с густым колючим подлеском, где пришлось продираться через бесконечные кусты, каждая хворостина которых больно секла меня по рукам, так, что даже сквозь меховые варежки чувствовались эти удары. Что касается лыжни, то я ее уже не столько видел, сколько угадывал, отворачивая лицо от лезущих навстречу прутьев.
– Тут мало-мало трудней будет,– обернувшись, крикнул мне Эрко,– но ничего, дальше лес пойдет, там просторнее станет.
– Облепиховый? – спросил я.
Эрко хохотнул и даже остановился, подождал меня.
– Устали уже, да?
Я бодро ответил, что совсем не устал, просто мне интересно, далеко ли еще до цели.
– Значит, устали,– вздохнул Эрко.– Давайте первый привал делать. Не замерзли?
– Уж что не замерз, так это совершенно точно,– не покривив душой, сознался я.– С меня семь потов сошло.
– А нос белый у кого? – Эрко подошел ко мне вплотную.– Быстро оттирать надо! Дайте помогу.
Он снял рукавицы, зачерпнул пригоршней снег. Я обиделся:
– Ты за кого меня считаешь? На себя посмотри.
Эрко спокойно сказал:
– День, однако, морозный будет.– Он приложил горстку снега к своему лицу и стал делать движения, которые сперва было рассмешили меня.
Я все же последовал примеру более опытного человека и вскоре почувствовал, как щеки мои полыхнули огнем.
– Вот теперь смейтесь сколько угодно. Вы стали на нормального человека похожи,– не без ехидства сказал Эрко.
– Ты тоже,– как можно более деликатно ответил я.
Тут уж мы действительно расхохотались. Глянул бы кто-нибудь на нас в эти минуты! Краснощекие, красноносые, мы стояли друг перед другом и не могли унять хохота. Чему мы радовались? У каждого своя была причина. Эрко был, конечно, доволен собой – не допустил того, чтобы гость его на ходу превратился в сосульку. Я в общем и целом тоже не сплоховал: вовремя предупредил обморожение, и у кого? У местного жителя! Это тоже что-нибудь да значит. Квиты, одним словом. На равных пока. Эрко был рад, кажется, и этому тоже – молодой не хотел показывать своего превосходства над старшим. Заметив в парне эту черту, я подумал: с таким не пропадешь. Да и почему, собственно, пропадать? Все идет нормально, по заранее обдуманному плану, подумал я. Так и есть. Эрко расстегнул лямочки рюкзака, освободил плечи от ремней, деловито сказал:
– Привал будем делать малый. Но закусить надо – в дороге всегда на еду тянет. Вы заметили?
– Так это ж в поезде, Эрко. Как только сели – так за еду.
– В горах еще больше. И мы, кстати, не «только сели». Давайте так договоримся: через каждые два часа привал и заправка горючим.
Теперь я наконец более или менее точно представил себе, какой нам предстоит «кончик». Но вида, конечно, не подал:
– Через каждые, так через каждые.
Эрко посмотрел на меня испытующе и морально-политическим состоянием моим, кажется, остался доволен. Я и сам придраться к себе пока не мог.
Подзакусив, мы тронулись дальше. Лыжня теперь то вертелась передо мной, как змея, то переходила в частую «лесенку». Мы вступили в полосу горного леса. Двигаться стало и легче и труднее. Ветки уже не секли по лицу и рукам, но гора все круче начала набирать высоту, как оторвавшийся от взлетной полосы самолет. Через некоторое время я почувствовал одышку, но опять вида не подал. «Растренированность»,– решил я и пошел чуть медленнее. Эрко тут же среагировал и тоже сбавил шаг. В какое-то мгновение я заметил, что и он дышит уже не так легко, как вначале. Опять квиты, констатировал я, опять на равных.
Скрывая друг от друга усталость, мы продолжали свой марш. Эрко, однако, все чаще стал оборачиваться в мою сторону. Меня это начинало злить.
В один из таких моментов я крикнул ему:
– Ты лучше бы вперед смотрел. Заплутаем, не вернемся засветло.
Эрко остановился.
– Я вам, кажется, говорил уже – в горах я дома. Говорил?
– Говорить-то говорил, но на компас стал почему-то поглядывать. Мы вот по Москве без компаса шагаем и, ничего, находим дорогу.
– Есть москвичи, которые от Старого Арбата до Нового без провожатого не дойдут.
– А ты столицу неплохо знаешь, оказывается! – не без удивления заметил я.
– Армейскую службу под Москвой проходил. Там меня компасом и премировали.
– Почему именно компасом? – спросил я без всякой задней мысли.
Эрко, очевидно, послышалась провокационность в моем вопросе.
– Да не собьемся мы с азимута, не волнуйтесь, не собьемся. Еще два часа прошло?
– Прошло по моим.
– Ну и отлично. Давайте еще один привал делать. Теперь уже не малый – побольше. Пообедаем.
Мы выпотрошили сброшенный с плеч Эрко рюкзак. Среди всего прочего обнаружили провиант, которого Эрко вроде бы не брал с собой.
– Хорошая у меня жена! – воскликнул он.– Ай, хорошая. Даже витамин не забыла.
– Какой же это витамин? – удивился я, подбрасывая на ладони мелко нарезанные кусочки смерзшегося мяса.
– Витамин,– повторил Эрко.– ВБ называется.
Я сказал, что впервые слышу про такой.
– Вяленая баранина. Чем больше человек съест, тем быстрей одолеет дорогу. Только есть надо много и вот так, смотрите.
Эрко, запрокинув голову, показал, как именно надо есть витамин ВБ. Я покорно послушался и уже через несколько минут почувствовал, что силенки во мне, оказывается, еще имеются, не все израсходованы.
– Теперь до Облепихового и обратно хватит. В оба конца,– уверенно заявил я.– Как считаешь?
– Расчет правильный,– согласился Эрко.– В оба конца. Только надо нажимать на педали. Вьюга скоро начнется, чувствуете? Лыжню занесет, заносит уже. Держитесь за мною поближе.
Я пообещал, что не отстану ни на шаг, и мы тронулись дальше. Вьюга, о которой предупредил Эрко и приближения которой я сперва не заметил, через каких-нибудь полчаса действительно началась. Больше того, с каждой минутой она раскручивалась все сильней, все яростней.
– В горах так бывает,– постарался подбодрить меня Эрко.– Ничего, ничего – и вдруг...
Я предложил укрыться куда-нибудь.
– Вон хотя бы за ту скалу, видишь?
– А вы, оказывается, совсем горец уже – ориентируетесь правильно. За той скалой сразу другая стоит, между ними – расщелина. Там и переждем.
Через десяток минут мы в самом деле оказались в узком проеме между двумя скалами. Мимо него ветер проскакивал, не успев завернуть, мы получили возможность перевести дух и подумать. Я спросил Эрко, надо ли продолжать путь дальше. Не лучше ли воротиться, пока не поздно? Какую часть дороги прошли? Какая осталась? Сколько километров, хотя бы приблизительно, от этого места до Облепихового леса? И вообще, почему мы должны дойти именно до него?
Эрко, прежде чем ответить, помолчал.
– В том лесу во время войны мы, мальчишки, собирали облепиху для раненых. Многим жизнь спасли. Я думал, вам интересно будет. Там, говорят, мраморная доска поставлена.
Мне стало стыдно за мое малодушие, я сказал, что до Облепихового леса мы дойдем, чего бы нам это ни стоило.
Эрко, кажется, оценил мой порыв:
– Я зря не потащил бы вас в такую даль. Хорошо, что вы не ругаете меня.
– Конечно, не ругаю! Мы должны, просто обязаны продолжить наш поход, как только поутихнет эта чертова вьюга.
Эрко, помолчав еще немного, мрачно сказал:
– Если поутихнет...
– Как это? – не понял я.– Она что, долго бушевать может?
– Сколько захочет. В горах так бывает. Ничего, ничего – и вдруг как налетит! Потом опять ничего. Если не кончится через час, придется назад поворачивать.
– Ты что! – запротестовал я.– Когда еще попаду в эти края? Меня ж самого в госпитале облепихой лечили – от ран и от язвы какой-то особенной. И не меня одного. Парень рядом со мной лежал. Безнадегой считали. И что же ты думаешь? Через месяц в маршевую отправился! А здесь Монгуш меня разве не облепихой выходил? Облепиховым маслицем. Я вкус его с военной поры помню. Мне перед самим собой будет стыдно, если не дойдем.
Эрко послушал меня, послушал и говорит:
– Схожу проверю, как там дела.
Он, выкарабкавшись из нашего укрытия, сразу же крикнул:
– Стихает вроде бы, дает нам передышку!..
Я выскочил следом. Эрко пообещал:
– Теперь дело веселей пойдет – крутых подъемов больше не будет. Силенки у нас еще имеются?
Это «у нас» относилось, конечно, ко мне одному, но я не обиделся. Остались, говорю, и на обратный путь найдутся. Давай, жми!
Мы не шли – мчались сломя голову. Опять, правда, нарвались на уже испробованные мною колючие заросли, попали под хлесткие их удары. Эрко как-то ловко увертывался, пытался меня на ходу учить, как это следует делать, но тут уже было не до учения.
Примерно через четверть часа я услышал крик вырвавшегося далеко вперед Эрко:
– Узнал, узнал! Скорей сюда!
– Что узнал? – догнав его, спросил я.
– Узнал поляну вот эту! Теперь мне дорога ясна, не заблудимся!
– Теперь? – удивился я.– А до этого?
– Вам честно сказать? – виновато спросил мой проводник.
– Как считаешь нужным, так и скажи,– ответил я.
– Сбился я раза три уже. Не был тут сто лет, вот и морочил вам голову. Но теперь все в полном порядке. Через час будем на месте.
Так бы оно и было, наверное. Но горы есть горы, Эрко сам, может быть, не знал, в какой степени прав.
Вьюга оставила нас ненадолго. Облетела свои владения, и снова оказались мы в ее эпицентре. Было такое ощущение, что она только брала разгон, когда заставила нас укрыться в расщелине. Теперь раскрутилась на полную мощь. Тренировка кончилась, началась игра – силовая, жесткая, бескомпромиссная. Игра, по сути, в одни ворота. Два измученных, теряющих силы путника – и взбесившаяся стихия.
Пришлось делать еще один привал. Незапланированный.
– Хорошо! – в полном разладе с логикой прорычал Эрко.
– Куда уж лучше! – рыкнул в ответ я.– Так хорошо еще не было за весь день.
– Ну, во-первых, день еще не «весь»...
– Во-вторых? – мрачно перебил я.
– Во-вторых, снег и ветер сметают с гор сильный мороз. Начинается оттепель.
– Врешь ты все, Эрик! – Я нарочно назвал его по-домашнему, чтоб не сбивать, настроения.– Меня успокаиваешь и себя заодно. Так вот, не надо, Эрик, прошу тебя, не трать времени попусту. День не весь еще, верно, но больше половины прошло. Может, все-таки на сто восемьдесят?
– Нет! – сказал Эрко решительно.
– Ну тогда одна дорога – вперед! – попробовал я найти единственно верный выход из создавшейся ситуации.– Согласен?
– Согласен, только...– Эрик замялся.
– Какое еще «только»? – не без раздражения воскликнул я.– Выкладывай уж все до кончика.
– Опять честно?
– Если можно.
– Не пойму я что-то, где перед, где не перед.
– Ничего себе проводничок! Куда же ты смотришь?
Эрко встрепенулся, но не обиделся, промолчал. Я выругал себя за нервозность. Легче оттого мне почему-то не стало.
– Как твой нос? – спросил я, чтобы как-то смягчить свою вспышку.
– На месте,—как ни в чем не бывало ответил Эрко, желая, конечно, дать мне почувствовать – понял мое состояние, как надо.– А ваши щеки?
– А шут их разберет! Не о них теперь думать надо.
Эрко согласился, есть заботы и поважнее, но щеки и даже руки и даже ноги мои все же обследовал лично и обследованием тем остался в общем и целом доволен, только заставил меня еще раз умыться снегом. Я в долгу не остался, потребовал, чтоб и он сделал то же самое. После этой операции я сказал:
– В горах ты – дома. Твое слово, Эрко.
Сказал, разумеется, не без ехидства. Но он опять не обиделся. Даже повеселел немного:
– Вот вы смеетесь надо мной, а я в горах действительно дома. Только редко бываю тут. А вы в Москве часто? Тоже все больше в разъездах.
– Верно, но ты шевели мозгами, а то мы тут околеем с тобой.
Эрко с минуту помолчал, потом твердо заявил:
– Не околеем. Стихает опять, чувствуете?
Ветер в самом деле вроде бы поослаб. Похоже было на то, что метель по кольцу ходит. Нашла себе удобное русло меж гор и вертится по нему, как заводная.
– У всякой метели свой характер, свой норов,– авторитетно заметил Эрко,– как, например, у тайфунов в Тихом океане. Метелям тоже, по-моему, имена можно давать. Я бы эту Беркутом назвал. Так беркут над зайцем кружит, прицеливается.
Я в ответ невесело рассмеялся:
– Кто же мы с тобой? Зайцы беспомощные?
Эрко тоже хохотнул, но совсем не так мрачно, как я:
– Нет, нет, вы не так меня поняли. Раз разгадали ее маневр, какие же мы зайцы? Мы, мы...
Эрко искал подходящее слово. Я, заслоняясь от порывов ветра, ждал, что придумает мой спутник – себе и мне в утешение. Может, в самом деле какой-то выход найдет?
Впрочем, честно сказать, никаких иллюзий у меня на этот счет не было. Короткий зимний день заканчивался. Я мысленно подводил невеселые его итоги. До цели мы, конечно, не дойдем. Да и так ли уж необходимо – поглазеть на холодную мраморную доску в Облепиховом лесу? Ее небось доверху занесло снегами, как заносит нас в эти минуты? За последнюю эту мысль я тут же, надо отдать мне должное, стал сам себя беспощадно ругать. «Малодушный», «неблагодарный», «трусливый» – были в той ругани далеко не самые выразительные слова. Под вой ветра срывалось с моих губ кое-что и гораздо более откровенно-самокритичное. Один из образчиков этой изящной словесности рассердил Эрко:
