Текст книги "1612. Минин и Пожарский"
Автор книги: Виктор Поротников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
В помощники князю Пожарскому был назначен боярин Борис Лыков, его давний недоброжелатель. Боярин Лыков всячески старался втереться в доверие к Василию Шуйскому, донося ему о зреющих среди московских бояр заговорах, выполняя его различные неприглядные поручения, когда требовалось кого-нибудь запугать или подкупить. Вот и на этот раз, желая угодить Василию Шуйскому, Борис Лыков на свои деньги собрал и вооружил отряд стрельцов в четыреста человек.
Дмитрий Пожарский чувствовал, что без услуг боярина Лыкова, падкого на подлости, Василий Шуйский обойтись никак не может.
Не доверяя Лыкову, Василий Шуйский поручил охрану золота Дмитрию Пожарскому. Однако, после того как царские дары будут вручены Кантемир-мурзе, князю Пожарскому надлежало отправиться к своему гарнизону в Зарайск, а боярин Лыков должен был вместе с татарами выступить против Лжедмитрия, засевшего в Серпухове.
Борис Лыков был старше Дмитрия Пожарского почти на пятнадцать лет, поэтому он держался с ним как умудренный жизненным опытом военачальник. Это слегка коробило Пожарского, который покуда не проиграл в своей жизни ни одного сражения, в отличие от Лыкова, коему уже доводилось не раз спасаться бегством от врагов.
В разговорах с Пожарским боярин Лыков недвусмысленно намекал ему на то, что, мол, он находится у него в подчинении лишь до передачи золота Кантемир-мурзе. Затем Лыкову предстояло разделаться с Лжедмитрием руками крымцев и не допустить к Москве гетмана Жолкевского.
«А ты, князь, поедешь к себе в Зарайск стеречь наше южное порубежье, – молвил Борис Лыков, задирая нос перед Пожарским. – Иными словами, ты всего лишь сторож, а я – государев полководец».
Дисциплина в разношерстном воинстве, поступившем под начало Пожарского, была из рук вон плохая. Бывшие разбойники Салькова и спешно набранные ратники Лыкова на каждом шагу грубили младшим командирам, засыпали на посту во время дневных и ночных стоянок, играли в кости на деньги и вещи, занимались воровством, часто бывали во хмелю.
Пожарскому приходилось самому проверять дозоры, встревать в пьяные драки между людьми Салькова и Лыкова, отнимать у нерадивых воинов игральные кости и хмельное питье. Если бы не помощь Степана Горбатова и его стрельцов, которые не утратили воинской выправки, отряд Пожарского рассыпался бы еще в пути, не доходя до Оки. Опираясь на своих слуг и стрельцов полковника Горбатова, Пожарский сумел наладить дисциплину в своем небольшом войске, действуя сурово и неумолимо. Провинившихся ратников Пожарский велел оставлять без пищи, наказывал кнутом и нагружал тяжелой работой во время привала. Причем первым показательно был бит плетьми Тимоха Сальков, посмевший в пьяном угаре грубить Пожарскому.
Если, выступая из Москвы, отряд Пожарского напоминал плохо управляемую орду вооруженных людей, то в Коломну эти же ратники пришли, уже имея вид спаянного дисциплиной войска. В голове небольшой колонны развевался багряно-золотой стяг Пожарского, в хвосте отряда реяло знамя боярина Лыкова. В середине находился обоз из нескольких повозок, в одной из которых везли золото для крымского хана, а в остальных было нагружено продовольствие и походные шатры. Повозки охраняли стрельцы полковника Горбатова, одетые в длинные красные кафтаны с белыми галунами и высокие красные шапки с загнутым верхом.
Слуги Пожарского и боярина Лыкова, а также люди Салькова ехали верхом. Все прочие ратники шли в пешем строю.
В Коломне, расположенной при слиянии Москвы-реки с Окой, отряд Пожарского задержался на три дня. Пожарский не знал, где именно конница Кантемир-мурзы выйдет к Оке. Дабы выяснить это, князь Пожарский отправил в дальний дозор в заокские степи четверых конников из числа людей Салькова. Эти конные сторожи, вернувшись, доложили Пожарскому, что войско Кантемир-мурзы, миновав Тулу, двигается к городку Кашире. Пожарский без промедления повел свой отряд туда же. От Коломны до Каширы было двадцать верст, поэтому отряд Пожарского прибыл туда раньше татар. Кашира, расположенная на правобережье Оки, являлась такой же приграничной крепостью, как и Зарайск. Но в отличие от Зарайска, цитадель которого была возведена из камня, стены и башни Каширы были деревянные, возвышаясь на земляных валах.
Воины Пожарского разбили стан на берегу Оки с таким расчетом, чтобы можно было при случае отразить нападение многочисленной орды Кантемир-мурзы. Позади наскоро вырытого рва Пожарский повелел установить наклонный частокол, обе имеющиеся у него пушки князь велел вкатить на небольшой холм, повернув их жерла в сторону степи. У подножия холма Пожарский распорядился поставить полукругом повозки, создав из них дополнительный рубеж обороны. Русские шатры были раскинуты за холмом, но не как попало, а тоже полукругом, дабы перед ними имелась широкая площадка для построения и переклички всего отряда.
Глядя на все эти приготовления Пожарского, боярин Лыков небрежно заметил ему:
– Не суетись понапрасну, князь. Кантемир-мурза не станет обнажать на нас оружие. Он же идет сюда как союзник Василия Шуйского. Ему же ведомо, что хан Мухаммад-Гирей заключил тайный договор с Василием Шуйским.
– Знаю я этих татарских союзников, – проворчал Дмитрий Пожарский, – знаю и цену договорам с крымскими ханами. С этими нехристями, боярин, нужно ухо востро держать. Татарин будет тебе улыбаться и в дружбе клясться, а сам при первой же возможности ударит тебя ножом в спину!
Едва стемнело, как из степной дали к Кашире подвалила татарская орда – многие тысячи всадников и больше сотни повозок на больших колесах. В какие-то из повозок были впряжены мулы и лошади, в какие-то – одногорбые верблюды. Соорудив из возов огромный круг, крымцы поставили в его центре свои юрты с закругленным верхом.
Табуны расседланных лошадей покрыли все окрестные пастбища.
От Кантемир-мурзы в лагерь Пожарского прибыли посланцы, пригласившие русских воевод на ужин в шатер своего повелителя.
Борис Лыков живо откликнулся на это приглашение. Князь Пожарский отказался ночью покидать свой стан. Глядя на него, не поехал на пир к татарам и полковник Горбатов. Тимоха Сальков и рад бы был составить компанию боярину Лыкову, но тот не пожелал взять его с собой. Самонадеянный Лыков считал ниже своего достоинства сидеть рядом на пиру с бывшим разбойным атаманом без роду и племени.
Проводив боярина Лыкова в гости к Кантемир-мурзе, князь Пожарский удвоил караулы. Все его ратники легли спать, положив оружие рядом с собой. Пороховые заряды и ядра были сложены возле пушек, чтобы пушкари в любой момент могли открыть огонь.
Костры в русском лагере постепенно гасли один за другим; шатры были окутаны тишиной, нарушаемой лишь храпом спящих стрельцов.
Князю Пожарскому не спалось. Он вставал, выходил из шатра, поднимался по склону холма к орудийной позиции, откуда татарский стан был как на ладони.
Ночь была теплая и звездная. Ущербный серп луны едва виднелся в темной необъятной вышине.
Опираясь на колесо пушки, князь Пожарский вглядывался в разлитое по степи море рыжих огней. Теплый ветер нес со стороны татарского становища запах дыма, жареного мяса и нагретых овчинных шкур. Оттуда далеко разносились гортанные выкрики степняков, их протяжные заунывные песни, рев верблюдов и ржание коней.
* * *
Боярин Лыков вернулся в русский стан лишь под утро, он был сильно навеселе. Четверо сопровождающих его слуг принесли подарки от Кантемир-мурзы: роскошную саблю в серебряных ножнах, добротное татарское седло со стременами, островерхий шлем из дамасской стали и свернутый в трубу персидский ковер.
Немного проспавшись в своем шатре, боярин Лыков пришел в шатер к Дмитрию Пожарскому и сказал ему, что Кантемир-мурза остался недоволен тем, что князь Пожарский не пожелал отужинать у него.
– В вопросах гостеприимства Кантемир-мурза очень щепетилен, – молвил князю Пожарскому боярин Лыков. – Всякого отказавшегося прийти к нему на угощение Кантемир-мурза считает своим врагом. Такими вещами не шутят, князь. Чужие обычаи надо уважать. Коль зовут тебя на пир, стало быть, нужно идти, даже если ты сыт по горло или зубной болью мучаешься. Я задобрил Кантемир-мурзу тем, что наплел ему, будто ты дал клятву Василию Шуйскому по ночам никуда не отлучаться от повозки с золотом. – Лыков осклабился щербатым ртом, подмигнув Пожарскому. – Кантемир-мурза был восхищен таким твоим рвением при исполнении служебного долга. Этот узкоглазый черт велел мне непременно привести тебя к нему, когда взойдет солнце. Так что, князь, оденься получше и слугам своим вели сделать то же самое. Кантемир-мурза приглашает нас с тобой к себе на полуденную трапезу.
И уже совсем тихим голосом Лыков добавил: мол, на этом застолье они и обсудят с Кантемир-мурзой, на каких условиях татары станут воевать с Лжедмитрием и поляками.
– Для меня главное – передать золото Кантемир-мурзе, – проворчал Пожарский, с самого начала недовольный всей этой затеей Василия Шуйского. – А как натравить татар на Лжедмитрия и поляков – это уже твоя головная боль, боярин.
Прибыв в татарский стан, Дмитрий Пожарский сразу обратил внимание на русских невольников, в основном женщин и детей, которые сновали между юртами, таская хворост для костров и воду в кожаных ведрах для приготовления пищи. Юных и красивых невольниц их владельцы голыми водили по становищу с веревкой на шее, предлагая всякому желающему за плату уединиться с русской рабыней в юрте или в крытой повозке. Были среди татар и такие, кто желал продать имеющуюся у него невольницу или ребенка, зная, что это самый ходовой товар. Желающих купить молодую рабыню или мальчика среди татарских военачальников и приближенных Кантемир-мурзы было много.
У Кантемир-мурзы было прозвище Кровавый Меч. Всю свою жизнь он провел в набегах и походах, не расставаясь с саблей и быстрым, как ветер, скакуном.
Кантемир-мурза не понравился князю Пожарскому с первого взгляда. Он был небольшого роста, с широкими плечами и кривыми ногами. Длинный цветастый халат из блестящего шелка смотрелся на нем несколько мешковато. Его большая голова была гладко выбрита и увенчана на макушке небольшой круглой шапочкой из зеленого бархата. Загорелое лицо Кантемир-мурзы было покрыто шрамами. Один шрам багровел на его левой скуле, другой залег меж черных густых бровей, третий шрам виднелся на коротком приплюснутом носу. Своими толстыми щеками Кантемир-мурза напоминал хомяка, а своими раскосыми глазами он смахивал на рассерженную рысь. На вид ему было лет пятьдесят, хотя в его черной бородке и усах не было заметно ни единого седого волоска.
Князю Пожарскому не понравилось, что боярин Лыков расточает перед кривоногим Кантемир-мурзой льстивые речи и низко кланяется ему. Когда до него дошла очередь произнести приветствие хозяину застолья, слог князя Пожарского был сух и краток, а его поклон лишь с натяжкой можно было назвать поклоном.
После угодливого раболепства боярина Лыкова такое поведение князя Пожарского выглядело весьма вызывающе. Приближенные Кантемир-мурзы, коих собралось у него в шатре не меньше двадцати человек, недовольно загалдели.
Кантемир-мурза властным жестом руки, унизанной перстнями, заставил своих вельмож примолкнуть.
– Сразу видно, что князь Пожарский воин, а не царедворец, – по-русски произнес Кантемир-мурза с неким подобием улыбки на своих толстых губах. – К тому же князь Пожарский мой гость, и, значит, ему простительно любое поведение. Кто привык кланяться, тот кланяется низко, а кто кланяться не привык, тот кланяется, как умеет.
Все приближенные Кантемир-мурзы и он сам сидели на мягких подушках, сложив ноги калачиком. Перед каждым из них слуги поставили по маленькому столу на низких ножках. И только перед Кантемир-мурзой стол был поставлен довольно длинный, поскольку рядом с ним должны были пировать два его гостя из русского стана.
Боярин Лыков опустился на ковер слева от Кантемир-мурзы, князь Пожарский расположился справа от него.
Расторопные босоногие слуги в коротких халатах принесли яства в круглых глиняных тарелках, расписанных восточными узорами. На тарелках горкой возвышались очищенные от скорлупы миндальные орехи, изюм, курага, сушеные груши, халва и ячменные лепешки с медом. Всем гостям в неглубокие круглые чаши без ножки был налит желтоватый пенный кумыс.
Дмитрий Пожарский пить кумыс наотрез отказался.
Боярин Лыков, уже начавший произносить здравицу в честь хозяина застолья, осекся на полуслове. Среди татарских вельмож опять прокатился раздраженный говорок.
Кантемир-мурза повелел слугам принести специально для князя Пожарского браги или хмельного русского меда, что отыщется среди его запасов.
Однако и хмельной мед Пожарский пить не стал, заявив, что сначала нужно решить насущные дела, а уж потом переходить к дружеским возлияниям.
– Всякие дела лучше делать на трезвую голову, – сказал князь Пожарский, с осуждением взглянув на боярина Лыкова, который еще толком не протрезвел после вчерашней попойки, а уже вновь взялся за чашу с хмельным питьем.
Кантемир-мурза коротко рассмеялся, сверкнув белыми зубами. Князь Пожарский вызывал у него все большую симпатию. Он впервые встретился с русским воеводой, не падким на вино.
– Не могу не согласиться с князем Пожарским, – проговорил Кантемир-мурза, поставив на стол свою чашу с кумысом.
Первым делом князь Пожарский пожелал узнать, за какую плату войско крымского хана согласится воевать с недругами Василия Шуйского. Кантемир-мурза назвал примерную сумму в расчете на золотые английские монеты, которые со времен Ивана Грозного поступали на Русь после торговых сделок, где их перечеканивали на монетном дворе в Москве, ставя на них герб Российского государства. Князь Пожарский надеялся в душе, что Кантемир-мурза потребует за свою военную помощь слишком крупное денежное вознаграждение, тогда переговоры можно было сразу прервать. Василий Шуйский не собирался платить татарам больше, чем он заплатил шведским наемникам Делагарди. По этому поводу Дмитрию Пожарскому были даны государем четкие инструкции. Однако запросы Кантемир-мурзы оказались не слишком высоки. В принципе, он был согласен воевать с поляками и Лжедмитрием за те деньги, которые ему был готов заплатить Василий Шуйский.
Такая сговорчивость Кантемир-мурзы пришлась по душе боярину Лыкову, который сразу же объявил, что всем им нужно непременно выпить за успех этих переговоров.
Князь Пожарский охладил радостный пыл Лыкова, внезапно заявив, что увиденные им в татарском стане русские невольники есть свидетельство того, что Кантемир-мурза нарушил договор, заключенный между крымским ханом и Василием Шуйским.
– Проходя по русским землям, воины Кантемир-мурзы вели себя, как враги, разоряя деревни и беря в полон смердов, – сурово промолвил князь Пожарский. – Это выходит за рамки секретного договора. У меня есть строгий наказ от государя не отдавать золото крымцам, если они пленят хотя бы одного русича.
Услышав такое от Пожарского, боярин Лыков растерялся. О таком наказе Василия Шуйского ему было ничего не известно. В растерянности пребывал и Кантемир-мурза. Его воины всегда занимались грабежами, где бы они ни проходили. Текст секретного договора между Мухаммад-Гиреем и Василием Шуйским Кантемир-мурза не видел, но он знал, что его повелитель ждет щедрых даров от русского царя. Если московские дары не прибудут в Крым, то вина за это ляжет на Кантемир-мурзу.
Рисковать своей головой из-за двух сотен русских невольников Кантемир-мурза не собирался. Он тут же распорядился, чтобы все пленные русичи были немедленно отправлены в Каширу. Приближенные Кантемир-мурзы торопливо удалились из юрты, чтобы лично проследить за выполнением этого приказа.
– Не сердись, князь, – с миролюбивой улыбкой обратился к Пожарскому Кантемир-мурза. – Каюсь, это я недоглядел. Среди моих воинов полным-полно совершенно диких степняков, с которыми и у меня хватает хлопот. Но ведь одна маленькая тучка не может заслонить свет солнца, так и это досадное недоразумение не должно нарушить дружбу между Мухаммад-Гиреем и царем Василием. Не так ли?
Согнав с лица суровую мину, Дмитрий Пожарский сказал, подняв свою чашу с хмельным медом:
– Давайте выпьем за то, чтобы эти досадные недоразумения впредь не повторялись.
Кантемир-мурза и боярин Лыков охотно осушили свои чаши вместе с князем Пожарским.
Возвращаясь в свой лагерь верхом на конях в сопровождении конных слуг, князь Пожарский и боярин Лыков увидели, как длинная вереница русских невольников, измученных и полуодетых, спешит через зеленый луг к распахнутым воротам Каширской крепости.
– Почто государь дал тебе тайный наказ, а мне не дал? – спросил у Пожарского боярин Лыков, взглянув на него сбоку.
– Не было никакого царского наказа, боярин, – покачиваясь в седле, ответил Пожарский. Он говорил каким-то рассеянным голосом, словно его одолевали какие-то свои думы. – Просто мне захотелось вырвать из неволи всех этих несчастных. – Пожарский кивнул на бегущих через поле женщин и детей в разорванных одеждах.
– Ну, ты и хитрец, князь! – усмехнулся Лыков. – Как ты ловко облапошил Кантемир-мурзу! Обвел нехристя плешивого вокруг пальца! Этот дурень узкоглазый еще и одарил тебя шлемом и кинжалом из дамасской стали.
– Не все же нам татар дарами тешить, – ухмыльнулся Пожарский, – им тоже порой следует раскошелиться перед нами.
– Когда ты намерен выступить к Зарайску, князь? – вновь спросил Лыков.
После завершения переговоров с Кантемир-мурзой, принявшим условия Василия Шуйского, ответственность за золотые сокровища переходила от князя Пожарского к боярину Лыкову.
– Сегодня же и выступлю, – не глядя на своего собеседника, ответил князь Пожарский. Он взирал, чуть прищурив глаза от ярких солнечных лучей, то на бревенчатые стены и башни Каширы, маячившие впереди, то на безоблачные голубые небеса, в которых заливались жаворонки.«А он и впрямь благороден и бескорыстен, как многие про него говорят, – думал боярин Лыков, незаметно бросая взгляды на князя Пожарского. – Не взял ни монетки из сокровищ Шуйского, хотя я предлагал ему обогатиться за счет царя. Не падок на вино и на женщин. Выпил всего одну чашу хмельного меда на застолье у Кантемир-мурзы, отказался от двух дивных юных турчанок, предложенных ему в виде подарка. Дабы не обижать Кантемир-мурзу, принял от него только шлем и кинжал. Странный человек!»
Глава пятая Степан Горбатов
Недобрые предчувствия стали одолевать полковника Горбатова сразу после отъезда князя Пожарского и его слуг в Зарайск. С отъездом Пожарского дисциплина среди ратников стала стремительно падать. Если Степан Горбатов держал в узде своих стрельцов и те безропотно чистили оружие, стояли в карауле и никуда не отлучались без его дозволения, то люди боярина Лыкова и Тимохи Салькова опять ударились в пьянство, играли в кости, грубили сотникам и десятникам.
Боярин Лыков, принявший начальство от Пожарского, сам подавал дурной пример для своих воинов. Он постоянно был навеселе, а на стоянках уединялся в шатре с черноглазой смуглой невольницей, подаренной ему Кантемир-мурзой. Ни о пропитании для своих подчиненных, ни о назначении караулов боярин Лыков и не помышлял, этим приходилось заниматься полковнику Горбатову.
Лыков полагал, что караулы им не нужны вовсе, поскольку орда Кантемир-мурзы днем и ночью рассылает во все стороны конные дозоры, мимо которых не проскочит ни один враг. «Оберегая себя от внезапного нападения поляков, татары заодно охраняют и нас», – посмеиваясь, молвил Лыков полковнику Горбатову.
Однако Горбатов помнил наставление князя Пожарского, который перед отъездом посоветовал ему не доверять татарам и разбивать стан всегда в стороне от лагеря Кантемир-мурзы. Поскольку многие из людей Лыкова и Салькова поглядывали с опаской на татар, поэтому никто не противился тому, что Горбатов после каждого дневного перехода разбивает лагерь в отдалении от становища Кантемир-мурзы.
Боярину Лыкову было приказано Василием Шуйским с помощью татар выбить отряды Лжедмитрия из Серпухова и Тарусы. Выполняя царское повеление, Лыков вел свой отряд и татарскую орду вдоль Оки в сторону Серпухова. Какими силами располагают Лжедмитрий и примкнувший к нему литовский гетман Ян Сапега, боярину Лыкову было неведомо. Впрочем, Лыков был уверен, что татарская конница сокрушит отряды самозванца, под знамена которого стекается всякий сброд. По-настоящему Лыкова заботило лишь то, что Шуйский повелел ему непременно захватить Лжедмитрия живым и доставить его в Москву для публичной казни. Лыков был неуверен, что самозванец пребывает в Серпухове, туда вполне мог выдвинуться лишь головной его отряд. Поэтому, не доходя до Серпухова, Лыков решил разделить свои силы. Орде Кантемир-мурзы Лыков велел напасть на Серпухов, а сам со своим отрядом двинулся к Тарусе. Понимая, что, скорее всего, сражение разыграется не на улицах Тарусы, а в открытом поле, Лыков выпросил у Кантемир-мурзы две тысячи всадников под началом Бухтормы.
…День, напоенный густым сочным духом некошеных лугов, угасал в лазоревых бликах скатившегося к горизонту июльского солнца. Дикие утки и кулики испуганно вспархивали с голубой глади небольшого озера, потревоженные ратными людьми, разбившими становища на широкой луговине недалеко от воды.
Ратники Лыкова и Горбатова поставили шатры в березовой роще. Татары Бухтормы расположились на открытом месте.
Горбатов был угрюм и неразговорчив. Его злило, что боярин Лыков ведет себя так беспечно, словно едет в гости на блины. До Тарусы оставался всего один переход, а Лыков и не помышляет о том, чтобы собрать военачальников на совет. «Дурень уповает на внезапность, – сердито размышлял Горбатов, – и не думает, что воеводы самозванца могут загодя обнаружить наше войско. Нет, не будет толку от Лыкова! Лучше бы вместо него в этом походе верховодил князь Пожарский».
Велев слуге Парамону принести воды с озера для омовения, Горбатов удалился в свой шатер. Там он стащил с усталых ног тяжелые сапоги, скинул с себя длинный красный кафтан и мокрую от пота льняную рубаху. Растянувшись на жестком походном ложе, Горбатов закрыл опаленные солнцем глаза и не заметил, как задремал.
Внезапно за холщовой стенкой шатра раздался шум, какой бывает, когда отдыхающее войско поднимает на ноги невесть откуда взявшийся враг. Топот ног, бряцанье оружия, встревоженные выкрики и голоса пробудили Горбатова от сладкой дремы. Он вскочил с ложа, поспешно протирая глаза.
В шатер ввалились сразу трое стрельцов, сотник Кирюха Чуб и с ним два десятника. Все трое тараторили, перебивая друг друга. Из этой смятенной разноголосицы Горбатов узнал, что татары из стана Бухтормы ни с того ни с сего набросились на водоносов из русского лагеря и порубили их саблями всех до одного.
– Парамоха где? – рявкнул Горбатов, натягивая на себя рубаху.
– Убит Парамоха, – ответил Кирюха Чуб, сокрушенно качая лохматой головой. – Татары все были конные, поэтому никому из наших водоносов убежать не удалось.
Вторя сотнику, оба десятника поименно перечислили полковнику Горбатову всех зарубленных татарами водоносов из его полка.
Бранясь сквозь зубы, Горбатов велел Кирюхе Чубу дать сигнал к битве, собрать стрельцов на центральной площадке стана и изготовить пушки к стрельбе. Сотник кинулся выполнять повеления Горбатова, за ним последовали и оба десятника.
Боярин Лыков, узнавший о кровавом происшествии, пребывал в растерянности. Он собирался погрузиться в свою походную медную ванну, чтобы поплескаться в ней вместе со своей юной наложницей, когда ему сообщили о нападении татар на русских водоносов.
Завернутый в простыню Лыков сидел на табурете в своем шатре, выслушивая подробности резни на берегу озера из уст командиров своих стрельцов. Наполненная водой ванна стояла в двух шагах от него, источая манящую прохладу. Наложница-азиатка испуганно спряталась за занавеску в глубине шатра при виде взволнованных людей, ворвавшихся к ее господину с оружием в руках. Слуги Лыкова, сбившись в кучу, стояли в сторонке, держа в руках кто полотенце, кто гребень для волос, кто чистую исподнюю одежду…
Неожиданно, расталкивая сотников, пред Лыковым предстал Тимоха Сальков в голубом кафтане нараспашку, в казацкой шапке, сбитой набекрень, в пропыленных синих портах, заправленных в красные яловые сапоги. За поясом у Салькова торчал кинжал и длинный пистоль с изогнутой тяжелой рукоятью, слева к поясу была пристегнута сабля, справа кошель с деньгами. К запястью левой руки Салькова ременной петлей была прицеплена короткая плеть.
– Ну что, боров пузатый, сидишь как на именинах! – заговорил Сальков, с презрением взирая на боярина сверху вниз. – Дождались мы напасти по твоей вине, пентюх вислоухий! Татары убили двух моих конюхов, кои за водой отправились. А из полка Степана Горбатова нехристи восьмерых человек иссекли. Как это понимать, мать твою?
Боярин Лыков, ошарашенный такой наглостью Салькова, растерялся еще больше. Но вот его одутловатое лицо налилось краской ярости.
– Схватить этого мерзавца! – заорал Лыков, ткнув в Салькова толстым указательным пальцем. – Всыпать ему плетей! Живо! Ну!..
Лыковские слуги и сотники ринулись было на Салькова, но тот выдернул из-за пояса пистоль и взвел курок. Направив черное дуло пистоля в лоб Лыкову, Сальков угрожающе произнес:
– Никому не двигаться, иначе башка боярина разлетится как гнилой арбуз. Со мной шутки плохи!
От страха у Лыкова отвалилась нижняя челюсть, яркий румянец на его толстых щеках сменился мертвенной бледностью. Приближенные боярина застыли в неподвижности, ибо знали, что от Салькова можно ожидать чего угодно. Руки этого злодея были по локоть в крови.
Тягостная пауза длилась недолго. Неподалеку прогремел один пушечный выстрел, затем второй. Это пушкари Горбатова открыли огонь. Едва стих орудийный гул, как вечернюю тишину прорезал боевой клич идущих в атаку татар.
Опустив пистоль, Сальков бросил людям Лыкова:
– Кажись, татары хотят с налету наш стан взять. Все за мной! К оружию!..Сальков выскочил из шатра, следом за ним выбежали лыковские сотники, которые уже знали, что в минуты опасности лучше быть подле Салькова и Горбатова.
Конная татарская лавина с двух сторон накатывалась на русский стан, огороженный возами и плетнями. Ядра, выпущенные из орудий, не задержали степняков, хотя и угодили в самую их гущу. Несколько раненых татар вылетели из седел в густую траву, две лошади были убиты наповал.
Степан Горбатов, прибежавший на орудийную позицию, приказал пушкарям забить в стволы пушек крупную свинцовую дробь.
Тем временем горбатовские и лыковские стрельцы, выстроившись в две шеренги вдоль защитного плетня, произвели два оглушительных залпа из пищалей по татарской коннице. В воздухе запахло пороховой гарью, над стрелками заклубилась белая дымовая завеса.
Пищальные пули скосили немало татарских воинов, пробивая навылет их кольчуги и панцири. Стремительный бег татарской конницы замедлился, где-то степняки смешались и подались назад, устрашенные разящим огнем пищалей. На головы стрельцов посыпались татарские стрелы. Стрельцы укрылись за возами и шатрами, торопливо перезаряжая свои длинные тяжелые пищали.
Бухторма, носившийся на поджаром саврасом скакуне вдоль рядов своих батыров, кричал и размахивал саблей. Ему удалось сплотить своих воинов и увлечь их за собой. Вой татар, погоняющих лошадей, опять взлетел над равниной. Стрелы степняков дождем падали на русский стан, втыкаясь в повозки, в землю возле шатров, разя стрельцов и обозных лошадей.
Пушки снова громыхнули и окутались белым пороховым дымом. Картечь со свистом накрыла татар, произведя большие опустошения в их наступающих порядках. Смертельно раненные лошади с громким ржанием катились по траве, переворачиваясь через голову, подминая наездников. На землю упали два татарских бунчука и около тридцати воинов Бухтормы.
Отхлынув в одном месте, татары, ведомые бесстрашным Бухтормой, накатывались на русский лагерь с другой стороны. Пушки и пищали грохотали почти непрерывно, с этой пальбой сливались выстрелы из пистолей, похожие на резкие хлопки. Не прошло и часа, а густая пороховая гарь уже заволокла березовую рощу и стоящие среди деревьев шатры русского войска.
Наконец татарам удалось ворваться в русский лагерь. Для этого воинам Бухтормы пришлось спешиться. Когда дело дошло до сабель, пик и топоров, многочисленность татар сразу дала им ощутимый перевес над русскими ратниками. Стрельцы яростно отбивались от наседающих степняков секирами на длинных рукоятях, саблями и короткими копьями. Образовав живой круг в центре лагеря, стрельцы стояли насмерть, держа строй и круша врагов изо всех сил. Среди русских даже раненые бились в строю, покуда могли стоять на ногах, а кто был не в силах сражаться, те заряжали пистоли и пищали, истекая кровью.
Степан Горбатов неизменно находился там, где было опаснее всего. Его громкий властный голос звучал, перекрывая лязг клинков и выкрики бойцов. От него не отставал Тимоха Сальков, кромсавший татар своей саблей направо и налево.
В свирепой рукопашной схватке Степан Горбатов вдруг оказался лицом к лицу с Бухтормой, голова которого была укрыта кольчужным капюшоном и шлемом с закругленным верхом. Грудь и плечи удалого Бухтормы были защищены прочным пластинчатым панцирем. В левой руке у Бухтормы был круглый щит, в правой – блестящая узкая сабля.
– Как, ты еще не убит, поганое рыло? – тяжело дыша, воскликнул Горбатов. – Ну, тогда прощайся с жизнью, нехристь!
Бухторма оскалил кривые желтые зубы в злобной усмешке. Ринувшись на Горбатова, Бухторма ловко выбил саблю из его руки. Затем, навалившись на полковника всем телом, он прижал его к стволу березы.
– Ты умрешь раньше меня, собака! – прохрипел Бухторма прямо в лицо Горбатову.
Нерастерявшийся Горбатов умело сбил Бухторму с ног, подставив ему подножку. Гибкий и проворный, как рысь, Бухторма коленом перебросил Горбатова через себя. Нащупав саблю, выпавшую из его руки, Бухторма хотел было вновь напасть на Горбатова. Но тот опередил его. Подскочив к татарину сзади, Горбатов зажал его голову в своих сильных руках, как в тисках. Бухторма забился, как рябчик в силке. В следующий миг Горбатов с хрустом сломал ему шею.
– Вот теперь полный порядок! – обронил Горбатов, швырнув бездыханного Бухторму к своим ногам.
Смерть Бухтормы надломила наступательный порыв татарских воинов. Степняки отступили в свой стан, их потери были очень велики. В русском отряде почти половина ратников были убиты.
Опустилась ночь.
Производя перекличку уцелевших бойцов, Горбатов вдруг обнаружил, что нигде нет боярина Лыкова. Исчезла и наложница Лыкова, и все его слуги.
– Боярских лошадей нет, значит, Лыков и его челядь удрали, воспользовавшись темнотой и суматохой, – заметил Тимоха Сальков, который первым делом пересчитал оставшихся коней.
