Текст книги "Рыбкина контора"

Автор книги: Виктор Подкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– Ха, в теннис! А кто тебе шарик-то даст?

– Ну, тогда в бильярд…

– Ох ты, ловкий дядька! – невесело рассмеялся карапуз. – Да кто же тебя допустит? Тем более, все шары сломаты.

Тогда я начал им предлагать заняться в кружках: танцевальном, хоровом, эстрадном и драматическом, обозначенных на вывеске. Но они отказались. А карапуз пробормотал: «Мало что тут напишут-то на бумагах…»

Я попытался отыскать художественного руководителя «Маяка», но такового в натуре не имелось. В натуре имелась только пожилая библиотекарша, которая, кроме своих библиотечных, самоотверженно исполняла обязанности директора и художественного руководителя. И тот, и другой после очередной баталии угодили в больницу, а потом на работу не вернулись.

– А драки у вас до сих пор случаются? – спросил я ребят.

Пожелавший остаться инкогнито карапуз поглядел на меня снисходительно и сказал:

– Сегодня у нас кто, среда? Сегодня не будет. Ты давай в субботу приходи. В субботу Ванька Обрез станет отдыхать. Только на Ваньку тебе слабовато. Ванька вот эдакий ножик принесет! – И он широко развел руками, показывая размер Ванькиного ножика.

Потом я долго ждал, когда починят утильный отделкультуровский автобус, ходил по пустым, обшарпанным залам и думал о том, что же все-таки делается в наших деревнях и селах на так называемом культурном фронте. А ничего там, собственно, не делается. Раньше плакались, что в деревнях не хватает домов культуры, а культработник опрометью навострился в город. Тогда все было ясно: построить дворцы, и эти работники опрометью же кинутся обратно. Но вот построили, а они чего-то не спешат. Как их снова сюда заманить? По этому вопросу имеется много изысканий и не имеется ни одного ответа. Как-то все туманно. Но пройдет время, нынешние дворцы опять будут казаться развалюхами, и опять все будет ясно: надо строить.

А пока ясно одно: дело все же не в новых стенах, а в человеке. Но его так просто вспять не поворотишь. Столько времени он привыкал тратить свободное время на пьянку и мордобой, а ему вдруг предлагают курс игры на домре! Завклубом издавна считался на селе чем-то вроде низкооплачиваемого клоуна, которым предприимчивые мамаши пугали своих дочерей-невест, а теперь мы хотим, чтобы там работали толковые молодые люди.

Что же теперь, поставим крест на сельской культуре? Разумеется, нет. Просто надо понять, что одним домокультуростроением и агитационно-кавалерийским наскоком тут ничего не решить. А по времени – возможно, понадобится целое поколение…

Когда мы садились в автобус, снова подошел знакомый карапуз и посоветовал:

– Ты в субботу поддай хорошенько. А то как бы тебе против Ваньки не струсить!

И посмотрел на меня очень и очень сочувственно.

А я на него…

ПРОРЕКТОР НА ШАБАШКЕ

Моросил дождик. Клены заботливо сбрасывали последние листья на худую крышу овощехранилища совхоза «Борковский». Проректор гос-университета по научной работе А. Голотов перебирал гнилую картошку и размышлял о влиянии принципа Гаусса на поведение импульсных сигналов в диэлектрической среде. Кругом ударно трудились профессора и доценты. Поодаль небольшими стайками гуртовалось местное население и с любопытством поглядывало на представителей науки. Картофельная страда набирала темпы.

Голотов оглядел бурты картошки, отдаленно напоминающие прибалтийские дюны, и горестно вздохнул. Конечно, в последние годы университет разросся, пополнился молодыми, мускулистыми доцентами. Но все равно мощности профессорско-преподавательского состава явно не '‘хватало, чтобы перелопатить эти горы. Студенты же были задействованы на других хранилищах. Спасти план подшефного совхоза мог только научно-технический прогресс.

– Ну как, наука? – шуганув любопытствующих, поприветствовал его директор совхоза. – Это вам не синусы на косинусы умножать, а? Тут работать надо!

Шефы работали. Они старательно отсортировывали уже загнившие корнеплоды от тех, которым предстояло сгнить к весне. Другого выхода у картошки не было: технология хранения не предусматривала.

Прямо с поля картофель везли в хранилище и, лишь слегка перебрав, валили в кучи, именуемые буртами. Затем подыскивали совхозную пенсионерку с задатками альпиниста. Сырая картошка, естественно, начинала портиться, а оперативная старушка начинала совершать восхождения на бурты. Она как можно дальше заглубляет термометр в картофельные недра и выявляет очаг гниения. Ибо гниение, подобно гриппу, сопровождается температурой. Выявив очаг, старушка опрометью скатывается с бурта и бежит включать соответствующий вентилятор, который «выдувает» температуру и влажность. И так раз по пятидесяти в день. Это в идеале. А в суровой действительности до такого не доходит. Старушка утомляется. Картошка гниет. Доценты сортируют.

Голотов продолжал думать. А что, если применить для измерения температуры и влажности картошки ту систему, над которой сейчас работает физический факультет его родного университета? Она хоть и не имеет отношения к овощам, но, может быть, вполне сгодится.

И никаких старушек! Интегральные схемы, микропроцессоры, дисплей. И вот уже сидит у экрана оператор и нажимает кнопки. Сорок датчиков – сорок кнопок. Ткнешь пальцем кнопку, дисплей в нужном месте показывает температуру и влажность. А если показатели не по норме – автоматически включается вентилятор, гонит горячий или, наоборот, холодный воздух. Придут показатели в норму – вентилятор выключится, опять же автоматически.

– А чего? – выслушав деловое предложение, обрадованно согласился директор совхоза. – Очень даже…

Дело закрутилось. Голотов сплотил летучую группу из шести научных сотрудников. Разработали схему. Смонтировали. Внедрили. Картошка не гниет. Доценты не сортируют. За один год потери снизились в пять раз.

– Ну что, наука? – потирал руки директор совхоза. – Это вам не в гнилой картошке копаться, а? Тут думать надо.

– Очень даже надо, – соглашался Голотов. – Вот только закавыка одна есть. Мы, товарищ директор, свои ученые извилины задарма напрягать не желаем. Микропроцессоры и дисплей тоже кое-чего стоят, хоть они и казенные…

Так появился на свет договор, вступающий в запальчивое единоборство с юридическими нормами. С одной стороны, в нем фигурировал директор Белогуб, именуемый в дальнейшем Заказчиком, с другой – проректор Голотов, именуемый в дальнейшем Бригадиром. Все было как следует: Бригадир обязуется выполнить, Заказчик обязуется выплатить… Были даже графики учета рабочего времени, калькуляция на материалы и оборудование, акт передачи их университетом совхозу.

Ученым это понравилось, а директору совхоза тем более. Позже появились новые договоры с другими хозяйствами, но тоже «левые». За два года «бригада» таким образом получила 20 тысяч рублей.

– Никаких денег не жалко! – восторгался директор совхоза. – Вот я их в следующем году на капусту поставлю, сорняки полоть. Небось они эти сорняки каким-нибудь лазером выжгут. Наука!

Он почти угадал. Группа, напряженно штудируя агрономическую литературу, всерьез готовилась к войне с сорняками. Но тут Голотова вызвали в университетский партком. Кончилось тем, что порок был наказан, восторжествовала справедливость. Голотова освободили от должности проректора, партком вынес ему строгий выговор с занесением в учетную карточку. Перепуганные возможными санкциями за поощрение шабашников руководители хозяйств на всякий случай отключили датчики и микросхемы.

И теперь директор совхоза «Борковский» говорит о науке осторожно и даже с испугом. А другие директора и вовсе подумывают, как бы избавиться от всяких там дисплеев и микропроцессоров. Ну ее к богу, эту электронику, старушка с термометром надежнее.

Что же касается руководства университета, то оно, сочтя свою миссию завершенной (виновные-то наказаны!), успокоенно перешло к другим проблемам, весьма далеким от картофельных.

…И снова моросит дождик. Клены заботливо сбрасывают последние листья на худую крышу овощехранилища. Профессора и доценты перебирают гнилую картошку и печально думают о научно-техническом прогрессе.

ПОПРЫГУН

– Не ходи, – говорили мне в морском порту, – не ходи туда. Там, – мне говорили, – шестиосным тебя переедет вагоном! Лучше ты обеги через другую проходную, ног не пожалей…

Но я пожалел.

«Как же! – думаю. – Так и дал я себя вагоном переехать!»

Значит, иду через проходную, что возле станции Жданов-Порт. А сбоку еще какой-то приближается.

– Ты кто? – спрашивает. – Попрыгун или подлезаешь?

– Сам ты, – говорю, – подлезаешь, попрыгун! А я спокойно иду и никого не задеваю.

Тогда он опять вбок ушел, отцепился.

Подхожу к месту – толпа стоит. А поперек дороги стаями ходят шестиосные, маневрируют. Вагоны стучат, тепловозы гудят, дядьки из-под фуражек в свистки свистят и флажками размахивают. Железнодорожный переезд, одним словом. А может быть, переход – непонятно. И люди толпятся, и машины. Целый хвост машин выстроился.

Толпа, конечно, спокойно не стоит, торопится. А сделать ничего не сделаешь – поперек длинный состав ходит, маневрирует. В одну сторону немного разгонится, лязгнет буферами – и обратно.

А люди спокойно стоять не могут. То один, то другой – прыг на тормозную площадку, и на другую сторону.

– Ишь ты, – из толпы восхищаются, – попрыгун как пошел!

А тут откуда-то мелкие старушки набежали с авоськами. И прямо под вагон лезут. Подкараулит старушка момент, упадет по-пластунски и авоську за собой по шпалам тянет.

Постоял я, подождал с полчаса – ничего не получается. Вагоны стучат, тепловозы гудят, дядьки флажками размахивают. А сбоку опять тот, знакомый, приближается.

– Так ты все же кто? – спрашивает. – Попрыгун или подлезаешь?

В этот раз я его понял.

– Наверное, – отвечаю, – попрыгун, если на то пошло. Не могу же я сам под колеса бросаться!

– Тогда давай за мной! – командует. И прыгает на тормозную площадку. Я за ним. А он площадку перебежал и на другую сторону спрыгнул. Я опять за ним. Два состава преодолели – ничего. А на третьем плохо получилось. Он спрыгнул, а я нет. За какой-то крюк зацепился. И в сторону от переезда поехал. Я еду, а он рядом бежит, ругается.

– Какой же ты, – кричит, – попрыгун? Ты, наверное, подлезаешь, как мелкая старушка, а попрыгуном для форсу назвался!

А я уж и сам понял, что никакой я не попрыгун, и вообще мне надо бы обратно. Но, чувствую, обратно нельзя, крюк не пускает…

Ладно, приехал в порт, вагон остановили, с крючка меня сняли.

– Хорошо, – говорят, – что ты в апреле на этот переход-переезд попал. Смотри не попади туда в августе, когда машины из порта зерно везут. Плохо будет. Допрыгаешься, попрыгун! В прошлом году некоторые на этом переезде до больницы допрыгались!

А сбоку опять тот, знакомый, приближается. Арифмометр под мышкой держит и секундомер в зубах несет.

– Ловкий ты, – ему говорю, – попрыгун!

– Совсем я, – отвечает, – не попрыгун. Вообще-то я здешний экономист. Попрыгал с тобой, а теперь ползаю, деньги под колесами считаю, часы ищу…

– Какие, – спрашиваю, – часы?

– Потерянные, – отвечает.

– Ценные? – спрашиваю.

– Золотые, – отвечает, – если не дороже…

Тут мне экономиста жалко стало.

– Где, – спрашиваю, – уронил?

– Под колесами, – отвечает, – только это не я, а порт потерял. И не один час, и не два, а сто шестьдесят часов теряет ежедневно.

– Как это, – спрашиваю, – порт до такого докатился?

– На переезде, – объясняет, – докатился. Летом через этот переезд за 12 часов до двух тысяч машин прорывается!

– Ну и что? – спрашиваю.

– А то, – объясняет, – что каждая машина у шлагбаума не меньше пяти минут на приколе стоит. Она же прыгать, как ты, не может! А все вместе 160 часов простаивают! За полдня – шесть с половиной суток! А у причалов в это время суда тоскуют.

– А железнодорожники, – интересуюсь, – тоже прохлаждаются, когда машины через переезд косяками идут?

– Молодец, – отвечает. – Соображать начинаешь. Железнодорожники в это время не могут вагоны в порт подавать. И опять суда у причалов прохлаждаются. А каждый час простоя – тысячи инвалютных рублей! Теперь чувствуешь, какие часы и какие деньги. Это же золотой переезд!

«Действительно, – думаю, – золотой! Для государства».

Обежал я с километр через другую проходную, ног не пожалел – и в управление Азовского пароходства.

– Вы что же, – спрашиваю, – думаете? Ведь там ваши портовики и судоремонтники на работу ходят! Точнее, стоят. Ведь сколько денег на простоях теряется! Тысячи на этом переезде лежат! Золото под колесами!

– А мы, – в пароходстве отвечают, – про этот переезд, может быть, десять лет думаем. Десять лет мечтаем эстакаду построить на паях с Донецкой железной дорогой…

– А когда же, – спрашиваю, – закончите, если десять лет строительство переезда дальше мечтаний не сдвинулось?

– А ты кто, – спрашивают они. в свою очередь, – попрыгун или подлезаешь?

СХВАТКА С ДЕФИЦИТОМ

– Ой, Сидоров, – говорили битые люди директору областного центра «АвтоВАЗтехобслуживание», – ой, посиротишь ты, неразумный, своих деток! Уж лучше похищай, что ли, государственные средства в особо крупных размерах…

Владимир Яковлевич и сам являлся тем, за которого двух небитых свободно дадут, но все же дерзнул в очередной раз испытать судьбу. И нет, чтобы просто голыми руками с неба звезды хватать или затеять, например, экспедицию к Северному полюсу верхом на жирафе. Он решил вступить в схватку с дефицитом. Отчаянная родилась у него идея: ликвидировать дефицит запчастей, а конкретно распредвалов для автомобилей «Жигули». Надо отметить, эта деталь давно числится внутренним врагом отечественного жигулестроения: не успел автомобиль отбегать гарантийные 20 тысяч километров, а она уже полностью изношена. А без нее машина, как человек без сердца, не шевелится.

Чувствую, как екнуло сердце автолюбителя: такого не может быть никогда! Уж он-то набегался за этой проклятой деталькой по черным рынкам, наунижался перед продавцами автомагазинов и до сих пор видел новый распредвал только в приятных сновидениях.

Проснитесь, автолюбители: дефицит Сидоров ликвидировал. Более того, теперь этих деталей у него полные склады. Но только в нашей области. И теперь житель, скажем, Владивостока может не тратить 300 рублей на покупку распредвала у спекулянта, а тратить их на авиабилет до нашего облцентра, пополняя при этом не карман барыги, но бюджет государства. А для тех, кто живет ближе к нам, получается даже экономический эффект.

Тут автолюбитель насторожится: а нельзя ли получать эффект обратным путем? Согласно поговорке насчет лошади и яслей, которые к ней не ходят? Тем более, что перевозка распредвала дешевле, чем человека.

Оказывается, нельзя.

Но сначала-то Владимир Яковлевич думал, что можно. Поэтому еще несколько лет назад, в смутные времена застоя, создал при своем автоцентре цех по восстановлению распредвалов. Конечно, не так чтобы взял да просто создал – без инфаркта и гипертонического криза. Но все же утряс, увязал, согласовал. И сумел даже отбиться от десятка заумных технологий, навязываемых различными автомобильными НИИ. Способ восстановления разработали сами инженеры «АвтоВАЗа». Получилось дешево и сердито. На изношенный распредвал наваривается слой твердого металла, и после такого нехитрого ремонта он работает дольше нового. Причем, когда сдаешь старый вал, тебе засчитывается его стоимость, и платишь всего 6 рублей 80 копеек.

Вскоре в автоцентре начались чудеса. Пожалует какой-нибудь ветеран с негодным распредвалом за пазухой, нахохлится в приемной, караулит директора: сейчас, дескать, прижучу его гвардейским способом! А его вежливо под локоток подхватывают: пройдемте, мол, на первый этаж, там у нас обменный пункт имеется. Сдавайте свой негодный вал, получайте новый. У гвардейского ветерана аж губа отвисает, смотреть на него жалко. Схватит он эту железяку, прижмет к груди и дай бог ноги.

Но наша жизнь немыслима без дефицита. Если раньше ощущался недостаток распредвалов, то теперь – недостаток людей, в них нуждающихся. Дело в том, что «АвтоВАЗ» так и не достиг стопроцентного брака по части распредвалов, среди них то и дело попадаются доброкачественные, то есть стареющие синхронно с остальными частями автомобиля. А цех рассчитан на сотню тысяч валов в год и способен удовлетворить потребности нескольких десятков областей.

В. Сидоров не был бы тем, за которого двух небитых дают, если бы не предусмотрел такого оборота. Он заключил договоры со многими автоцентрами страны: те поставляют ему изношенные распредвалы, а он им – восстановленные. И никакого дефицита. Делать нечего, руководители автоцентров договоры подписали, но разговоры пошли нехорошие.

– Бонапартизм проявляет Сидоров, демонстрирует наскокчатость!шептали они в различных инстанциях. – Наскоком, знаете ли, проблему берет! А нет, чтобы вместе со всеми сесть и продумать долговременную программу действий, от которой не сразу, но будет отдача. А если не будет, то тоже не сразу…

И начали очень активно эти договоры игнорировать. Цех постепенно начал задыхаться без ремонтного фонда, то есть от недостатка изношенных распредвалов. Рабочие, естественно, оставались без зарплаты, автоцентр – без плана. А это уже было чревато последствиями не только для директора, но и для всего коллектива. Сидоров сгоряча попробовал было припугнуть не выполняющих договоры штрафными санкциями, но над ним только посмеялись. Ведь не было даже приказа по объединению, придающего этим договорам юридическую силу. А в Госарбитраже заявили, что внутриведомственные проблемы «АвтоВАЗа» их не касаются. Вот если бы Сидоров завел тяжбу с посторонней организацией, тогда, пожалуйста…

Конечно, ни один из руководителей автоцентров не заявил прямо в лоб, что нужны ему эти распредвалы, как старуха золотой рыбке. Что пока существует дефицит, а они держат его в руках, жизнь прекрасна и удивительна. Однако почти у всех автоцентров одновременно появилась объективная причина: отсутствие транспорта для перевозки распредвалов. По железной дороге их перевозить тоже нельзя, поскольку это не запланировано «АвтоВАЗом». Не нанимать же для этого специальный самолет?

Но ох и битый же человек Сидоров! Убедившись, что насильно мил не будешь, он начал орудовать на манер коробейника. Выклянчил у вышестоящей инстанции грузовик, водрузил на него короб и послал по миру, собирать бросовые распредвалы. Тогда ему стали перекрывать кислород, то есть урезать фонды на топливо для нищенствующего грузовика. И цех до сих пор еле-еле загружен работой на 60 процентов. Коммунисты цеха направили коллективное письмо секретарю парткома «АвтоВАЗа», но тот не удосужился прислать даже отписку. Аналогичное письмо было отправлено и директору регионального объединения Северо-Западной зоны. Результат тот же…

А в автоцентр тем временем нагрянула комиссия. И сделала оригинальный вывод в том смысле, что затея Сидорова вовсе не эфемерный бонапартизм и наскокчество, но реальная почва для процветания спекуляции в масштабе государства. Ведь один человек может обменять сразу несколько распредвалов, а потом торговать ими на черном рынке. Поэтому не надо верить, что собрал он их в кругу таких же несчастных друзей-автомобилистов и привез откуда-то с Урала, а верить надо, что он спекулянт и выжига, покамест не докажет обратное путем предъявления этих самых друзей в живом виде. И напрасно Сидоров убеждал, что таких «друзей» любой спекулянт может предъявить сколько угодно из числа скучающих в ожидании ремонта автомобиля граждан. Ему не вняли и записали выговор, предупредив, что, если он не уймется, будет хуже.

И действительно стало хуже. Нагрянула еще одна ревизия, ведомственная. Она обнаружила, что Сидоров включает восстановленные распредвалы в план, как только они поступили на склад. Но, оказывается, по какой-то хитрой инструкции готовая продукция не может считаться таковой, пока она не отправлена потребителю. А потребитель хоть и обязан, согласно договору, сам вывозить отремонтированные распредвалы, не очень торопится. И сделала ревизия грозный вывод: балуется Сидоров приписками и незаконно выплачивает рабочим премию, что является замаскированным хищением государственных средств.

– Ой, Сидоров, – качали головами битые люди, – говорили тебе, зря ты этим опасным делом начал заниматься!

Теперь Владимир Яковлевич почувствовал, что скоро он будет тем, за которого уже не двух, а трех небитых дают. Схватка с дефицитом была начисто проиграна.

ИГРА В СТРАУСА

Было дело в городе Рыбноводске.

Явился рабочий Н. Кузнецов в кабинет директора завода и затребовал:

– Дайте мне выговор!

– Это с какой стати? – возразил директор. – Выговоры на дороге не валяются.

– А вы с какой стати отхватили? – гнул свое Кузнецов. – И ваш заместитель Данилов, и главный инженер Баранов. За злоупотребление…

– У нас служебное положение! – возгордился директор. – А вы чем можете злоупотребить? Нет, с выговором не могу помочь. Сам себе еле устроил…

Рассердился Кузнецов и написал жалобу в редакцию.

– Хочу злоупотребить! – жалуется он. – Больше десяти лет проработал на вредном производстве, досрочно заработал пенсию, а выговор не заработал. Поэтому пятый год стою в очереди на жилье, но вперед не продвигаюсь. Правда, без очереди у нас тоже дают квартиры, но только с последующим выговором. Так получили директор завода Велижев, его заместитель Данилов, главный инженер Баранов и другие. Я тоже хочу. Тем более выговоры потом снимаются, а квартиры остаются…

– У нас? – ожесточился зав. отделом учета и распределения жилплощади Рыбноводского горисполкома А. Карпов. – У нас без очереди… мышь нору не получит!

Оказывается, не один Кузнецов пишет жалобы из города Рыбноводска. Сплошь и рядом отмечаются поползновения граждан с неземным ускорением получить квартиру. Минуя родной горисполком, они гонят почтовое отправление в далекую московскую инстанцию, где его обычным порядком разворачивают на 180 градусов и адресуют по назначению, в горисполком для разбора по существу. Вот, например, поступает жалоба пенсионера Н. Докучаева, который живет на улице Курортной в антикурортных условиях, а именно без воды и отопления. Тут же на место происшествия командируется инспектор отдела и расследует. Не совершил ли пенсионер диверсию на водопроводе? И зачем живет без отопления? Может, стремится подхватить туберкулез и оформить справку на дополнительную жилплощадь? Или, как Кузнецов, нарывается на выговор, который пенсионеру не светит ввиду отсутствия служебного положения?

Потом готовится ответ в московскую инстанцию, из которой была переслана жалоба. Получив его, инстанция еще долго мучается угрызениями совести оттого, что сильно оплошала: тут надо заострять вопрос не о квартире, а о преследовании матерого симулянта.

Ваш корреспондент просмотрел с десяток жалоб, поступивших в отдел. С. Рывы с улицы Коммунаров, семьи Кожевниковых (улица Красная), ветерана Великой Отечественной войны Т. Вардиевой, проживающей по улице Азина, и т. д. Все они оказались чуждыми элементами, ловко маскирующимися под порядочных граждан, имеющих перспективу на выговор. Особо выделяется Ф. Аверкиева, на которую заведено досье. В нем хранится жуткая улика – копия трудовой книжки. А отзывы с каждого места работы бережно хранит память сотрудников отдела. Установлено, что в одной организации она невнятно отвечала на приветствие начальника, в другой – не сумела завоевать дружеское расположение секретарши Марьи Ивановны, из третьей хоть и уволилась по собственному желанию, но есть соображения, наводящие на подозрения… А выговора нет.

– Правда, это еще не все, – доверительно шепнул зав. отделом учета Карпов. – Отдельные моменты не зафиксированы из деликатности.

Оказалось, у подследственной не все благополучно и в быту. То ли ее дети не очень-то похожи друг на друга, то ли внешний вид ее кошки так влияет на психику соседского фокстерьера, что тот приходит в нездоровое расположение духа и взволнованно гавкает. Тут читатель вправе усомниться. Может, товарищи из отдела и учета притомились от мельтешения бумаг и перепутали кошкину характеристику с жилищным законодательством? Ничуть не бывало. У них все очень даже в порядке. Но представьте себе, что будет, если они ответят в московскую инстанцию, что Аверкиева – мать пятерых малолетних детей, а размер жилплощади, предоставленной, как ей объяснили, временно, не тянет на санитарные нормы? Ведь тут не поможет никакое досье. А так их ответ и сердцебиение успокаивает, и вроде бы даже законностью отдает.

Жалоба Н. Кузнецова тоже была направлена редакцией в отдел, руководимый А. Карповым. Корреспондент застал ее как раз в стадии выявления порочных наклонностей автора жалобы. Оказалось, что и его моральный облик сильно омрачен. Он до сих пор не изжил в себе тягу к жалобам. Во-первых, завидует квартирам директора и его ближайших сподвижников, во-вторых, все еще помнит, каким методом они были получены, хотя все уже об этом забыли. В-третьих, плохо влияет на собственных родителей. Под его нажимом они ускоренно состарились и продолжают стеснять жилищные условия сына.

По-видимому, из-за дефицита времени сотрудники отдела кое-что упустили. Говорят, в середине пятилетки Кузнецов тайком сбежал с профсоюзного собрания. В прошлом месяце пересек улицу в неположенном месте. А третьего дня лез без очереди за селедкой. Но выговора не заработал. Не дают выговор.

Но если вдруг вспомнить, что Н. Кузнецов длительное время проработал на заводе, перевыполнял план, был передовиком производства? Ведь право таких граждан на первочередное получение жилья отдельной строкой зафиксировано в жилищном законодательстве. Но, с другой стороны, отвечает ли Кузнецов таким требованиям? Неизвестно. Вот если гражданин представляет собой ветерана войны или многодетную мать, тогда ясно. А тут еще надо подумать. Что значит «проработал длительное время»? Правда, Совет Министров республики специальным постановлением обязал руководителей каждого предприятия конкретизировать этот срок. Но директор завода Велижев не удосужился. И рабочие пребывают в неведении относительно своих прав.

– Доколе?! – вздев руки к небу, прошептал директор. – Доколе буду я караем за отдельный промах?

– В самом деле, – поддержал его Карпов, – товарищ уже сильно пострадал от выговора…

Когда разбирали жилищные махинации, солидарно с ним пострадал секретарь парткома завода. (Теперь уже бывший.) Он сам себе объявил выговор «за неосуществление контроля». Вроде бы сначала ничего не видел, а потом вдруг открыл глаза и принял меры. Это опять же придавало законность, намекало на торжество социальной справедливости.

А вот Карпов до сих пор делает вид, что ничего не замечает. Но ведь придется, наконец, сделать вид, что заметил. Поэтому хочется душевно всем им посоветовать: граждане, перестаньте играть в страуса, выньте голову из песка. Ваши игры у всех на виду.

ПОЖАЛУЙТЕ БРИТЬСЯ!

Скрипнула дверь, и в кабинет директора механического завода просунулась нехорошо причесанная голова.

Загадочно подмигнув левым глазом, она спросила:

– Иван Иванович?

– Я… – неосторожно признался директор.

– Это хорошо, – похвалила голова, и в кабинет вошли два небритых гражданина.

Один из них, самый небритый, быстренько разложил на столе приборы для бритья, а другой, выхватив из-за пазухи салфетку, мигом накинул ее на шею директора.

– Вы что, парикмахеры? – изумился Иван Иванович. – Из фирмы «Заря»?

– Нет покамест, – возразил хозяин салфетки. – Мы покамест водопроводчики.

– Вы сумасшедшие?! – вздрогнул Иван Иванович.

– Этого мы, водопроводчики, не знаем, – сказал водопроводчик. – А вот как сейчас тебя поброем, и ты с ума посойдешь…

– Стойте, ребята! – испугался директор. – Может, лучше жалобу напишете?.. В министерство?

– Писали уже, – отказался водопроводчик, – пятьдесят шесть раз писали. Сказано, поброем! – и заправил в бритву лезвие «Спутник»…

– Не надо! – пошел на обострение директор. – Не надо меня этой штукой брить!

– Надо, – сказал водопроводчик, – один раз обязательно надо. Ведь ты сам эти «Спутники» выпускаешь?

– Пожалуйте бриться! – пригласил небритый, взбив мыльную пену.

– Я не виноват! У нас оборудование устарело… И заточка плохая. И сталь нехорошая, углеродистая…

– Этого мы, водопроводчики, не знаем, – сказал водопроводчик и с треском провел бритвой по директорской щеке.

Иван Иванович дернулся в сторону.

– А ты не дрыгайся, не дрыгайся! – сказал водопроводчик. – У меня рука верная. Я этой продукцией десять лет скоблюсь… Одной кровищи три ведра спустил.

– Постойте, ребята. Это же не я! Это ПК… ПКТИМАШ виноват!

– Кто такой? – сказал водопроводчик. – Начальник твой, что ли?

– При чем здесь начальник? Я же говорю, проектно-конструкторский технологический институт машиностроения! Он нам технологический процесс без хвоста оставил.

– Это зачем хвост? – сказал водопроводчик. – Ты нам зубы не заговаривай.

– Я и не заговариваю! А лезвие после заточки должно проходить еще одну операцию, металлополимерное покрытие жала. Для прочности. И чтобы мягко брило. Это и есть хвост технологического процесса, которого у нас нет…

– Этого мы, водопроводчики, не знаем, – сказал водопроводчик, – то хвост, то начальник, то есть, то нет. Ты зубы не заговаривай!

– Мероприятия внедряли! – разволновался директор. – Комплексный план составляли! Чуть договор с ПКТИМАШем не заключили! А он нас обманул…

– Этого мы, водопроводчики, не знаем, – сказал водопроводчик, и бритва угрожающе нависла над директорской щекой…

– Может, сначала главного инженера, а? – втягивая голову в плечи, попросил директор. – Петра Петровича, а?

– Будто мы и не знаем! – обиделся водопроводчик. – Главный-то твой давно побритый лежит, отдыхает. Одной крови…

Тут дверь распахнулась, в кабинет уверенно вошел солидный товарищ и в недоумении остановился.

– Что здесь происходит?

– Да вот, директора броем… – сказал водопроводчик. – А вы кто такой будете?

– Я начальник главной инспекции по качеству продукции министерства! Сидор Сидорович, к вашему сведению!

– Это хорошо, – сказал водопроводчик, – это чтобы нам в министерство не прорываться. А начальника главка с собой не захватил? Нет? И главного технолога не привел? Тоже нет? Ну ладно, садись, поброем.

– Не имеете права! – побледнел Сидор Сидорович. – Я вам не кто-нибудь!

– Пожалуйте бриться! – пригласил небритый, взбив новую порцию мыла.

– Вишь ты, – сказал водопроводчик, налегая на бритву, – вишь ты, лезвия какая попалась – по волоску дергает.

– Лезвия, знаете ли, качественные, – заявил Сидор Сидорович, – соответствуют техническим условиям…

– Вот мы соответственными и поброем, – сказал водопроводчик, – а вам какая лезвия приглянется – которая по одному волоску дергает или которая, наоборот, кровь пущает? Одна называется «Спорт», а другая, наоборот, «Спутник»…