Текст книги "Демоны Рая"

Автор книги: Виктор Точинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 4
Повесть о разлученных близнецах

Это был не туннель и не штольня – к созданию подземного хода никто из людей руку не прикладывал. Едва ли люди вообще существовали на свете, когда он возник.

Обладающие разумом строители никогда бы не стали увеличивать объем работ, прокладывая путь по такой замысловатой, со множеством изгибов траектории. И едва ли оставили бы столько выступов скальной породы, затруднявших наш путь и заставлявших протискиваться то бочком, то на четвереньках, один лишь Наг передвигался легко и уверенно, словно был рожден для жизни в узких подземельях.

Скорее всего горнопроходческие работы здесь выполнили подземные воды. Поток с тех давних времен иссяк, но не до конца – под ногами у нас журчал крохотный, едва заметный ручеек. Мы двигались вниз по течению, я прикинул, что приблизительно в том направлении находится бывший больничный городок, а ныне хармонтский филиал «Клиники Св. Духа».

Но русло подземного ручья все сильнее забирало вправо. После часа пути стало ясно: теперь мы движемся почти под прямым углом к первоначальному направлению. Но выбора нет и нет никаких боковых ответвлений, куда можно свернуть. И еще один момент начал тревожить: ход постоянно понижался. Все правильно, воды вверх не текут, но путешествие к центру Земли в мои планы не входило, как-то и когда-то надо выбираться на поверхность…

Позади, в отдалении, грохнуло. Ага, бойцы Лопаты добрались до пещеры и напоролись на растяжку, установленную отцом. Ход, ведущий из склада, мы кое-как замаскировали тележкой-штабелером с установленным на ней ящиком, но не сильно надеялись на маскировку.

– Ты заложил там большой заряд? – спрашиваю у отца.

– Не особенно… Одна шашка ТП-200.

– Маловато… Ход не завалит, своды здесь прочные.

– Нечем было толком заминировать… Почти все истратили на подрыв Царскосельского моста.

– Сейчас совсем ничего не осталось?

Я знаю, как мой запасливый папаша любит прибедняться. И никогда не поверю, что у него совсем уж ничего не осталось, не такой он человек.

– Ну-у-у… – неопределенно тянет в ответ Максим свет Кириллович.

– Поставь еще один заряд. Здесь, в каком-нибудь узком месте.

– Петя, у меня действительно остались кошкины слезы… Набить в замок и вскрыть дверь, на большее не хватит.

– Все равно минируй… Не помешает. Бабахнет – будем знать, как далеко погоня, сколько у нас форы.

Отец тяжело вздыхает и скидывает с плеча лямку рюкзака. Мы идем замыкающими, и я свистом подаю условный сигнал остальным: пятиминутный привал.

– Готово, – сообщает отец недолгое время спустя. – Растяжку поставил фальшивую, без заряда, они сейчас идут настороже, присматриваются. А чуть дальше настоящая мина, с датчиком движения. Но теперь взрывчатку истратил в самом деле последнюю.

В свете фонаря вижу, как он внимательно уставился на меня: понял ли отпрыск, что это значит? Да понял я, понял… Если в ближайшее время не найдем путь наверх и погоня не отстанет, чтобы задержать ее, придется тратить бойцов. По одному. Оставляя в удобных для обороны узких местах с оружием и запасом патронов.

Остается лишь надеяться, что выход на поверхность есть и мы его отыщем.

* * *

– Рех-х-х-х-ха, – докладывает Наг-Каа со своей бесподобной дикцией. – Там тешш-ш-ш-ш-шет рех-х-х-х-ха. И ш-ш-шумит.

– Какая еще река? – недоумеваю я.

– Ш-ш-ш-шамая наш-ш-ш-штояш-ш-ш-шая.

В мертвой тишине подземелья нам послышались впереди какие-то едва различимые звуки, и я отправил Нага на разведку. Для такой миссии он, способный проползти в любую щель, подходил лучше всех. И вот с каким известием змеевидный мутант вернулся.

Река, значит… В общем, логично. Наш ручеек должен был куда-то впадать, не в подземную реку, так в подземное озеро. Стать притоком городской ливневой канализации ему уже не суждено, мы находимся уровнем ниже.

Но что за река? Я знал, что в мегаполисах зачастую малые реки, отравленные сточными водами, убирают с глаз долой, опускают под землю. Но в Хармонте… нет, ничего подобного не вспоминалось.

Разберемся… Лишь бы найденная Нагом река не заполняла полностью свое русло. Заплыв в подземных водах, тем более под Зоной, не вдохновляет. Хотя до сих пор никаких проявлений Зоны нам под землей не встретилось. Вообще ничего аномального. Странно, под питерской Зоной такого добра в избытке, но нам сейчас лишь на руку.

Опасался я напрасно. Новая пещера оказалась в разы шире и выше прежней, река текла почти по ее центру, занимая примерно треть ширины. Текла в низких берегах, вполне проходимых для нашего отряда.

Так себе река, не Волга и не Миссури. Скорее речонка… И я вдруг сообразил, как эта речка могла называться в своей прежней, надземной жизни.

Trout-Creek, иначе говоря, Форелевый ручей. Для ручья поток был, по моим понятиям, великоват, а форель в нем, по рассказам старожилов, действительно водилась, в верховьях до сих пор водится. Речка эта в давние времена протекала через территорию будущей Зоны и впадала в Нижнюю далеко за ее пределами. После Посещения перестала впадать. Русло в среднем и нижнем течении резко обмелело, рыбу ловили руками в оставшихся лужах, потом и они высохли. Позже выяснилось, что в Зоне река уходит под землю, в провал, исследовать который никто не рискнул. А Питер Пэн со товарищи теперь, значит, сподобился…

Вниз или вверх по течению нам двинуться? Вверх, однозначно. Пора бы уж выбираться наружу, владения Носорога остались далеко позади.

Не факт, что наш берег и дальше будет так удобен для ходьбы. Возможно, что потребуется переправляться, на вид река не особенно глубокая, переходимая вброд.

Пытаюсь осветить фонарем дальний берег, посмотреть, что там. Без успеха. Обычная история: Зона, как энергетический вампир, очень быстро «осушает» любые источники энергии.

Хочу попросить у отца его фонарь, свежий, пока не задействованный в нашем подземном походе. И в этот миг с того берега доносится спокойный голос:

– Привет, Питер! Не ждал, что ты сюда доберешься.

Голос кажется знакомым, но совершенно здесь неуместным.

* * *

В отличие от прочих хармонтских аномалов семейство Хогбенсов ни к сталкерам, ни к их детям отношения не имело.

Они просто здесь жили. Всегда, с незапамятных времен. Не стану утверждать, что прибыли они в Новый Свет раньше пассажиров «Мейфлауэра», но первые поселенцы, основавшие факторию в долине реки Нижней, уже застали живущих здесь Хогбенсов.

Семейство было большое, настоящий клан, впоследствии распочковавшийся на два. Но мне (и моему отцу, и деду) довелось знать лишь Хогбенсов-с-холма.

Хогбенсы-с-реки, жившие в тридцати милях южнее, куда-то исчезли еще на заре позапрошлого века: просто взяли и все бесследно испарились, оставив дом и хозяйство в полной неприкосновенности.

Холм Хогбенсов угодил в Зону – оказался возле самой ее границы, но все же внутри Периметра. Разумеется, военные пытались их выселить. Разумеется, не получилось. Хогбенсы как облюбовали свой холм несколько веков назад, так и будут жить на нем, пока самим не надоест.

Огромный, уродливый, обросший неимоверным множеством пристроек дом-лабиринт на вершине холма был лишь видимой и малой частью владений Хогбенсов. Под холмом имелся лабиринт куда более обширный и запутанный, протянувшийся, по слухам, на многие-многие мили. Про Хогбенсов вообще ходило много слухов…

Однако Сэмуэл «Волдырь» Хогбенс с младенчества рос не в семейном гнезде – в «детском саду» под присмотром Элайи Эбенштейна. Некоторые свойства малыша Сэмми показались чересчур экзотичными даже его родителям, личностям далеко не заурядным.

Сэмми (предположительно) аномал-ультразвуковик с очень широкими возможностями, – живой локатор, живой звуковой лазер. Обладает звуковой сверхчувствительностью: посылать специальные звуковые сигналы, как у сонара, ему не обязательно, достаточно собственного биения сердца, которое к нему же и возвращается в отраженном виде, принимается (предположительно всей поверхностью черепа) и преобразуется в зрительные образы. В мозгу рождается достаточно четкая картина окружающего мира.

Все это, повторюсь, предположительно. Абсолютно умозрительная теория Эйнштейна. Прямому и непосредственному изучению Волдырь недоступен. Все приборы, пытающиеся «заглянуть» ему внутрь, сгорают мгновенно. И те, что пытаются снять параметры внешними датчиками – электрокардиографы, электроэнцефалографы и т. д., – сгорают тоже.

В свое время Эйнштейн, крайне раздраженный поломками дорогостоящей аппаратуры, недрогнувшей рукой вписал Сэмми Хогбенсу в карточку аномала маркировку «Волдырь». А в графе «тотем» накорябал слово, каким выражаться в приличном обществе не принято. Впоследствии нехорошее слово заменили четырьмя вопросительными знаками, но Волдырем Волдырь так и остался, больно уж подходило это прозвище к его бугристому мягкому черепу…

А еще Сэмми отличался необыкновенно ранним и бурным умственным развитием, он был умнее всех мутантов «детского сада», вместе взятых. А в России стал умнее не только всех мутантов Вивария. На сотрудников, вздумавших померяться с Волдырем интеллектом, я бы ставку делать не стал…

Он в совершенстве знал несколько языков, освоив их самоучкой. Он запоем читал книги из нашей техбиблиотеки, и не какой-нибудь научпоп, а серьезные пособия для профессионалов, причем из самых разных, не пересекающихся областей знания. Он обыгрывал в шахматы Эйнштейна (а тот, пожелав сделать карьеру шахматиста, смог бы выступать на турнирах гроссмейстерского уровня).

И спроси меня, я бы затруднился ответить, кто кого на самом деле изучает: мы Сэмми Хогбенса или он нас.

Так что не стоит удивляться, что после эвакуации Новой Голландии именно Волдырь оказался во главе колонии беглых мутантов, поселившихся в опустевшем Виварии.

Удивляться, даже изумляться стоило другому: каким ветром его занесло сюда, на берег ушедшего под землю Форелевого ручья?

* * *

Ошибиться в свете фонаря со свежей батареей было невозможно: он, Сэмми. Второго такого нигде не отыщешь… Тщедушное тельце ребенка и огромная голова, лишенная малейшего следа растительности. Стоит, уставился на нас пустыми глазницами, покрытыми гладкой белесой кожей.

Глаз в нашем понимании у Волдыря нет вообще. И тем не менее он наверняка прекрасно «разглядел» нашу группу первым, без помощи фонаря. Его ультразвуковое «зрение» в свете не нуждается.

И отец, и звероиды изумлены не меньше моего. Немая сцена затягивается, становится неловкой.

– Привет, Сэмми! – нарушаю я наконец молчание. – Давно вернулся в родные пенаты?

Надо полагать, мрачные пророчества Волдыря сбылись, и колония на Новой Голландии уничтожена. Слишком много оставалось на законсервированной базе ценных припасов, чтобы ее могли надеяться удержать два десятка мутантов. Но как, лопни моя печень, Сэмми Хогбенс умудрился нас опередить?! Знал короткий путь в Хармонт – и ни словом не обмолвился, отпустил нас в полное опасностей путешествие?!

– Сэмми-то я Сэмми, да не тот, кого ты знал, Питер, – доносится с того берега. – И никогда не уезжал из этих мест.

Разумеется, я ему не верю. И не понимаю, зачем Волдырь затеял эту глупую игру.

– Тогда ты, наверное, победитель конкурса двойников? Отличный грим, поздравляю.

– Хорошая попытка, но мимо… Есть другие варианты?

Издевается, прыщ на ножках… Шутки шутит. И тут я соображаю, что разговор наш идет на английском, хотя в последние годы общались мы с Волдырем исключительно по-русски. Мелочь, конечно, никак не доказывающая, что перед нами другая личность.

– Кончай горбатого лепить, Сэмми, – говорю я, возвращаясь к языку родных берез.

Он молчит несколько секунд, потом отвечает, по-прежнему мовой Шекспира:

– Русский я понимаю, но некоторые идиомы меня затрудняют. Если это действительно, как я подозреваю, обвинение во лжи, то просто посмотри на мои руки, Питер.

Он поднимает свои кукольные ручонки, вытягивает ладонями к нам. Я вглядываюсь: на ладонях по шесть пальцев.

Шестые – коротенькие, рудиментарные, абсолютно не функциональные – нелепо торчат наособицу, ближе к запястью.

Да, именно с такими ручками принесли в «детский сад» младенца Сэмми. Но Эйнштейн решил, что это атавизм, вроде прибылого пальца у собак, и будет в жизни только мешать. Небольшая операция – и руки Волдыря приобрели почти нормальный вид.

Приходится признать: действительно не наш Сэмми.

– Вы братья-близнецы? – высказываю новую догадку, уже всерьез.

Не богатую же фантазию проявили Хогбенсы-старшие при выборе имен для двойни.

– В точку! – подтверждает шестипалый Сэмми. – И братья, и близнецы, но не только…

Его последняя фраза вызывает желание задавать новые вопросы. Но по следу со своими головорезами идет Лопата, одержимый нехорошими намерениями касательно моей персоны. И с каждой минутой дистанция сокращается.

– Ты можешь вывести нас на поверхность, Сэмми?

– Не вопрос.

– Тогда нам надо как-то к тебе переправиться… Здесь можно перейти вброд, а?

– Можно. Но не советую.

– ???

– Червяги. Они питаются любой органикой, но живое мясо для них – деликатес. Как для людей та икра, что трескает твой приятель.

Дракула действительно воспользовался короткой заминкой, вытащил из рюкзака початый бочоночек икры и приложился к нему. Я не обращаю внимания на нарушение дисциплины, я вспоминаю «Сметанку» и вечер ностальгических воспоминаний пополам с безудержным враньем. Червяги… Сам придумал новых монстров, будто мало их в моей жизни встречалось, – и накликал, и притянул…

Разумеется, Сэмми-второй сказал иначе: «longworms», но для себя я перевел как «червяги».

– Но все-таки неплохо бы воссоединиться, – возвращаюсь я к актуальному вопросу. – Или двинемся по разным берегам, параллельными курсами?

– Сейчас я к вам переберусь, – говорит Шестипалый, не раскрывая деталей переправы.

* * *

Оказалось, что у Сэмми есть лодка. Большая, но весьма странных пропорций. Напоминала она не то громадный вытянутый поднос, не то крышку от великанского гроба. Короче говоря, была плоской, не заострялась к носу и корме, неотличимым друг от друга. И обладала такими низкими бортами, что плавать могла лишь под землей, при полном безветрии, – наверху самые слабые волны пустили бы лоханку ко дну.

Лодка приплыла по течению – очевидно, Сэмми-второй был здесь не один, но другие представители семейства Хогбенсов, сплавившие к нам это чудо, на глаза не показывались.

Шестипалый с ловкостью, неожиданной в тщедушном тельце на коротеньких кривых ножках, запрыгнул на борт. Инерция его прыжка направила ладью к нашему берегу, и я только тогда сообразил, что ни весел, ни иного движителя на ней нет.

Казалось, что инерции не хватит, и плоскодонка вместе с Сэмми уплывет сейчас вниз по течению. Но нет, отец успел протянуть ему приклад, и швартовка прошла успешно.

Высаживаться и присоединяться к нам Сэмми не стал, напротив, скомандовал:

– Загружайтесь.

– Думаешь, выдержит всех? – усомнился я. – Не хочется устраивать пиршество червягам. Давай переправим группу за две ходки, а?

– Мы не будем переправляться. Мы отсюда уплывем, так что загружайтесь все.

Хотелось спросить у незапасливого Харона: и далеко ли мы уплывем, даже по течению, без весел и прочего? До первой отмели или торчащего из реки камня…

Но я промолчал. Наверное, здешний Сэмми не глупее нашего и знает, что делает.

Расселись, и лодка поплыла. Сама. Причем против течения. Довольно так ходко двинулась, за обрубленной кормой даже оставался кильватерный след.

– Прости за нескромный вопрос, Сэмми, но за счет чего мы движемся? Ты освоил и приспособил к делу какой-то неизвестный мне феномен Зоны?

– Червяги.

– Исчерпывающе… Но хотелось бы чуть больше узнать об этих, без сомнения, достойных представителях водной фауны.

Читать мне ликбезы Сэмми-второй не пожелал. Сказал коротко:

– Посвети за корму. Сейчас сам увидишь.

Посветил. Сначала ничего не увидел, кроме все того же кильватерного следа. Затем одна червяга (повинуясь не слышному мне ультразвуковому приказу?) поднялась к самой поверхности.

М-да… С длиной я, придумывая этого монстра, не промахнулся. Счет действительно шел на десятки метров, хвост существа исчезал далеко в темноте. А вот с толщиной редко ошибающийся Питер Пэн дал маху. Толщина не превышала мой мизинец.

Да уж, совсем не форель, и речку стоило бы переименовать.

– Сколько же их тут?

– Много, Питер… Я не считал.

– И они нас толкают, подчиняясь твоим командам?

– У них нет мозга, чтобы воспринимать команды. Я не смог бы им приказать не трогать вас, если бы вы решили прогуляться вброд через реку. Дрессировка червяг возможна только самая простейшая: воздействие и рефлекторный ответ на него.

Наука, как известно, умеет много гитик. Но и дрессировкой, даже простейшей, в нашем мире можно кое-чего достичь…

* * *

Плоскодонка обладала замечательной остойчивостью. Не кренилась вообще: пассажиры могли все собираться у одного борта, на носу или на корме – лодка держалась на воде так же прямо и ровно. Неудивительно, если учесть, что десятки многометровых тварей присосались к ее дну и бортам.

Мы с Сэмми уселись на корме. Я на рюкзак, он прямо на днище, скрестив ноги, – никаких сидений здесь не было.

Отец залег на носу – установил на сошках трофейный «Барретт», настроил на нем тепловизорный прицел, короче говоря, бдил. Едва ли Сэмми, чувствовавший себя под землей как дома, привез бы нас к чему-то или кому-то опасному, но Максима Кирилловича уже не переделаешь, он начеку всегда…

Между нами вольготно расположились звероиды. И вскоре начали клевать носами. Грех им пенять, изматывающий день начался за тысячи километров отсюда, на берегу Обводного канала, причем начался – сразу, без разминки – со схватки с Бурбоном и его звероловами… И все никак не может закончиться этот бесконечный день – разница часовых поясов, будь она неладна.

А тут темнота, усыпляющее журчание воды над ухом… И желудки, плотно набитые контрабандной икрой. В общем, скоро мою команду мутантов сразил повальный сон. Пусть спят… Для многих из них этот сон может стать последним. До сих пор нам невероятно везло, прошли долгий путь без потерь. Но стерва-судьба всегда заставляет потом платить вдвойне за все удачи.

Наверное, стоило и мне подремать, отдохнуть… Однако не спалось. До «Клиники Св. Духа» рукой подать, скоро затянувшаяся эпопея завершится. Я обниму дочерей и…

И тут мое воображение забуксовало. Воссоединившаяся семья окажется посреди враждебной Зоны, а за ее Периметром еще более враждебная страна, – и что дальше?

Наверное, покойный Эйнштейн был в чем-то прав, попрекая меня неспособностью видеть дальше своего носа… Пусть он был подлецом, предававшим всё и всех, но в уме ему даже враги не отказывали. Да, я такой. Так устроен. Таким уродился, не переиграешь. Решаю проблемы по мере их возникновения. Будет день, будет и пища. Господь не выдаст – свинья не съест.

И очередная проблема уже на подходе: надо прорваться в клинику, а о ней я знал чуть меньше, чем ничего.

Попробовал расспросить Сэмми-второго, но не особо преуспел. Как и все Хогбенсы, услугами медиков он не пользовался, в больничном городке даже в старые добрые времена не бывал, а после строительства клиники и скачкообразного расширения Зоны тем более…

Кое-какую пользу разговор все же принес. Наш шестипалый перевозчик описал ловушки, встречавшиеся в Зоне на подходах к клинике, оптимальные методы их преодоления.

В основном все оказалось знакомым, памятным по юности. Однако, например, о «вороньем клее» я услышал впервые.

Чем дольше мы беседовали, тем сильнее крепли у меня подозрения: дело нечисто, и передо мной все-таки мой старый знакомец Сэмми-первый. В разговоре сами собой всплывали разные детали и детальки, о которых мог знать только наш Волдырь. Даже если он каждый день отправлял брату-близнецу подробные письма-отчеты, все равно бы не сумел предугадать все спонтанные повороты нашего разговора…

Когда не то первый, не то второй Сэмми сказал, что для успешного прохождения «масляных ворот» мне стоило бы прихватить с собой мутанта Сколопендра, того, что раньше содержался в Бутылке в третьей камере от дежурки, – я провокационно уточнил:

– В третьей слева?

– Нет, в третьей справа.

Терпение лопнуло, и я высказал подозрения ему в лицо. Заканчивай, дескать, придуриваться, Сэмми, у тебя ус отклеился… В смысле, не ус, а фальшивый прибылой палец.

Он засмеялся негромким смехом и, не прекращая смеяться, ухватился правой рукой за лишний палец на левой, изобразил, что тянет изо всех сил. Палец остался на месте.

Не убедил, надо сказать… У всех мутантов способности к регенерации повышены. Мог и заново отрастить свои ампутированные отростки. Учитывая, что не виделись мы дня три, срок рекордно короткий, но что я знаю о способностях Хогбенсов в этой области?

– В чем-то ты прав, – сказал Сэмми, отсмеявшись и закончив членовредительные потуги. – Отчасти мы с тем Сэмми идентичны… У нас, например, общая память. И не только. Странно, что приходится объяснять это именно тебе. У твоих близняшек, как я понимаю, схожая особенность.

Разговор принял новый и неожиданный оборот.

– Ну-ка, ну-ка, – поощрил я, – давай-ка с этого места поподробнее…

* * *

– Нельзя сказать, что у нас одна личность, одно сознание, обладающее двумя телами, – задумчиво говорит Сэмми. – Тут больше подходит аналогия с двумя компьютерами, связанными в локальную сеть. Процессор у каждого свой, но память общая.

– Компьютеры связывают в сеть провода. Или радиоволны. А внепространственная и вневременная связь между близнецами, не имеющая физического носителя… Антинаучно как-то.

– Странный ты человек, Питер. Полжизни провел в Зонах, которые сами по себе антинаучны, и алогичны, и метафизичны, и парадоксальны, и…

– Хватит, хватит сыпать эпитетами! – оборвал я, выставив ладонь в защитном жесте. – Убедил… Почти. Но ты что-то говорил о моих дочерях?

– Всего лишь догадка, Питер… Ведь их никто и никогда не разлучал.

– А зачем разлучили вас? Ведь это было сделано преднамеренно, так?

– Тогда я по понятным причинам ничего не решал и о причинах не задумывался. А позже… Позже мог строить предположения и догадки. Тем же, впрочем, можешь заняться и ты.

Я немедленно выдаю догадку:

– Банальный шпионаж?

– Слишком сильное определение… Можно сказать тактичнее: любопытство. Мы, Хогбенсы, слишком долго варились в своем соку, уверившись в своей исключительности и в своем превосходстве. И пропустили, проворонили такую штуку, как технический прогресс. Слишком уж быстро люди припустили по этой дорожке… за смешной по нашим меркам срок прошли путь от забавных и малоэффективных игрушек до… до игрушек, представляющих опасность, скажем так.

– То есть вы изначально, еще до Посещения, не были людьми?

– Сложный вопрос… Тебе знаком точный и однозначный критерий человечности? Я такого не знаю. Вот они, например, люди? – Он кивнул в сторону команды звероидов.

– Хм…

– То-то и оно… Я предпочитаю считать Хогбенсов людьми. Особенными, обладающими набором паранормальных свойств, но все же людьми. Не знаю, что сказали бы на сей счет ученые-генетики. Меня их мнение не интересует.

– А вот что любопытно… Много таких изначально особенных угодило под воздействие Зон?

– Не знаю… Хотя допускаю, что еще с двумя тебе доводилось водить знакомство.

Мысленно перешерстив список знакомых, уточняю:

– Шляпник и Плащ?

– Тебе видней… Я с ними не встречался. Другой Сэмми тоже.

– Ладно, не это сейчас главное… Слушай, твои червяги там не уснули? По-моему, мы не двигаемся с места.

– Только сейчас заметил? Мы уже довольно давно никуда не плывем. Потому что почти приплыли. Просто мне казалось, что ты хочешь завершить разговор.

* * *

На Хармонт наконец-то опустилась ночь, безлунная и беззвездная, облачная. И оттого-то я раньше не заметил финиш нашего пути – исток подземной реки.

Траут-Крик версии 2.0 берет начало в круглом, как тарелка, озерце. А оно, озеро, уже не совсем подземное, расположено на дне глубокого провала в земле, тоже круглого. И над головами у нас сейчас не каменный свод – чернота безлунного неба.

Причем озеро диаметром превышает прореху в земной тверди, и в результате стены провала не просто отвесные, они имеют обратный наклон, именуемый на жаргоне скалолазов «отрицаловкой».

– Река уходит под землю не здесь, – обращаюсь я к Сэмми. – Там сверху падает целый водопад, рев слышен за полмили.

– Там вода падает и пропадает, здесь появляется… – Он пожимает своими узенькими младенческими плечиками. – Случаются такие феномены. Однако я выполнил твою просьбу, ты согласен?

В его словах мне чудится намек на оплату счета или же на ответную услугу… Расплачиваться особо нечем, и я вслух сомневаюсь, что наша команда сумеет вскарабкаться по «отрицаловке» без альпинистского снаряжения.

Сэмми успокаивает: дескать, сейчас в темноте не видно (неполноценным личностям не видно, не дружащим с ультразвуком), но с другой стороны козырек «отрицаловки» обрушился, подняться можно. Там даже костыли вбиты неугомонными сталкерами, спускавшимися в поисках хабара.

– У вас ведь найдется в хозяйстве длинная веревка? – спрашивает Сэмми.

– Найдется… Ладно, уговор ты выполнил. Даже не знаю, чем тебя отблагодарить… Хочешь бочонок осетровой икры? Идеально сочетается с русской водкой, незабываемые вкусовые ощущения.

Пассаж об икре и водке он пропускает мимо ушей. Говорит очень серьезно, уставившись на меня пустыми глазницами:

– Ты можешь отблагодарить меня просто, Питер, и без лишних затрат. Никогда больше не появляйся в Хармонте. Вообще никогда. Как бы и кто бы тебя ни просил и ни уговаривал.

Вот даже как… Вроде неплохо пообщались, вполне дружески. С чего бы Сэмми стал объявлять меня персоной нон-грата?

– Хорошо, Сэмми, условие принято: я никогда не вернусь в Хармонт. Если, конечно, выберусь из него… Спасибо тебе за все.

Позже, когда наш отряд выгрузился на озерный берег и лодка вместе с Сэмми уплыла, обоснованную догадку высказал отец:

– А ведь если бы мы самостоятельно двинулись вниз по течению реки, то могли оказаться вблизи Холма Хогбенсов. Возможно, твой приятель не так уж стремился нам помочь. Уводил и нас, и погоню в сторону от своего дома, только и всего.

– Если даже так, все равно поступил достойно. Другой бы на его месте натравил на нас червяг – и конец истории.