Текст книги "Новая инквизиция"

Автор книги: Виктор Точинов

Соавторы: Александр Щеголев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава вторая

Ночной морг – прекрасная декорация для чего-нибудь трогательного, завлекательного и благородного. Поэтому я и ждал именно здесь доклада от Жеки-Потрошителя. Хоть ничего трогательного пока не происходило, но все равно – приятно побыть в тишине и прохладе после наполненного суетой жаркого дня. Уютное местечко, в моем вкусе.

Байков ковырялся с бренными останками Фагота и его гостя в своей потрошильне – и наблюдать за этим зрелищем мне не хотелось. Хотя приходилось порой, раз в полчаса, заходить и подбадривать Жеку – иначе внушение слабело, и он застывал, недоуменно уставившись в стену, с предметным стеклом или пинцетом в руке. А работать осознанно с криминальной расчлененкой я ему никак не мог позволить…

Вообще, чем меньше исполнители задумываются, – тем большая гарантия успеха. Фикус вот с тремя коллегами попытался было действовать по обстановке… И что? Отправлен домой с заклеенной пластырем мордой, двое его бойцов надолго вышли из строя. А я в результате знаю то, что и знал: «товарищ лесник», что крутится вокруг не то Де Лануа, не то Фагота, не то вокруг их обоих – работает на очень серьёзную контору. И учат сотрудников сей конторы не паре-тройке эффектно-бесполезных ужимок из карате-до… Серьёзным вещам учат.

Однако, пора идти курировать херра Байкова. Три часа – срок достаточный для хотя бы приблизительных выводов…

Похоже, я снова слабею. Плохи дела.

На этот раз корифей патологоанатомии продержался меньше двадцати минут. Стоял над секционным набором, тупо перебирал инструменты, словно не мог решить, какой из предметов зловещего вида пора запускать в требуху маэстро…

Я вывел его из творческих раздумий (Женьку, не Фагота). И тут встала проблема, над которой я как-то раньше не задумывался. В нынешнем своём состоянии Потрошитель с готовностью ответит на любой вопрос, но сам, своей волей, ничего не расскажет. Если же его легонько отпустить, то реакцию человека, фактически проснувшегося в ночном морге над распотрошённым трупом, проконтролировать трудно.

А чтобы задать, грамотные вопросы, надо владеть предметом беседы, поскольку развёрнутых ответов не будет… Будут сжатые и односложные. В любом случае, – приступим.

– Слушай меня! Я спрашиваю, а ты отвечаешь. Представь, что говоришь со своим трехлетним сыном. Сложных терминов не употребляй, про латынь забудь. Если я щёлкну пальцами, ты замолкаешь и ждёшь вопросов. Понял?

– Да.

Будем надеяться, что подействует.

– Фагот убит?

– Не знаю…

– Отравлен?

– Да.

– Преднамеренно?

– Не знаю.

– Чем?

Жека-Потрошитель пожал плечами и молчал, преданно и виновато хлопая ресницами. Глаза его спали… Понятно. Похоже, без латыни не обойтись.

– Можешь воспользоваться любыми терминами…

– Точное название токсина не установить, но анализ азур-эозиновым методом по Романовскому…

Я щёлкнул пальцами, Женя замолк. Черт с ним, разберёмся без Романовского. Не важно – чем. Важно – кто?

– Каким образом яд попал в организм?

– С пищей, через желудок…

Вот так. Желудок Фагота (во многом моими стараниями) принимал одну-единственную мясную пищу. С вегетарианским питанием покойный экспериментировал активно, но не слишком успешно. Рано или поздно тянуло его на скоромное…

– Отрава была в растительной пище?

– В желудке обнаружена лишь мясная.

Я не стал спрашивать, что за мясо. И так ясно. Вопрос: чьё? Замороженное, из холодильника? Или Фагот успел разговеться свежатинкой?

– Попробуй сделать со вторым… Этот, что по Романовскому, – приказал я Жеке.

– Я уже сделал. Результат теста положительный. Тот же токсин…

– А как отравили второго? Тоже с пищей?

– Не знаю. Но несколько часов он ничего не ел…

Вот оно что… Результат так уж результат. Это надо обдумать неторопливо и последовательно.

– Тогда сворачивайся. Прибери тут все, через полчаса я подгоню своих лбов, грузимся и уезжаем…

Жека методично и тупо начал складывать инструменты. Складывал просто так, без намёка на стерилизацию, не пытаясь даже стереть кровь и другие малоаппетитные следы, – поскольку подобного задания от меня не получил. Ну и черт с ними, трупам инфекции не страшны…

И я прошёл обратно в морг. Немного поразмышлять в тишине и спокойствии.

Да, хоть сексуальное воздержание и обостряет интеллект, но до такого ни одна заплесневелая мисс Марпл не додумается. Человек отравился мясом другого человека… Не повезло бедняге Фаготу. Подкрепился, называется. Позавтракал.

Вопрос: был ли Фагот случайной жертвой странного отравления или главной мишенью? Было ли задумано двойное убийство?

Лично я именно так бы и поступил. Вариант изящный. Убрать подозрительного тихаря руками (вернее, зубами) Фагота, а маэстро, коли уж он угодил в разработку – отравить человечиной. Изъять кассеты из тайника – и никаких концов. Вот вам мёртвый Мозговед, закрывайте дело.

Красиво придумано… Отравить живого, чтобы он, в свою очередь, став мёртвым, отравил своего убийцу-людоеда. Ведь мой мёртвый друг, если взглянуть правде в глаза, – был людоедом. Каннибалом. Антропофагом. Гнусной личностью с садистскими наклонностями. С кем я связался… Как стыдно. Был бы жив гадёныш – своей недрогнувшей рукой я налил бы ему крысомора.

Но я этого не делал. Не травил ни того, ни другого и кассет не забирал. У кого могли быть схожие мотивы? Надо понимать, у кого-то ещё, кого живой и разговорчивый Фагот в руках стражей порядка не устраивал. Устраивал мёртвый и молчаливый. Это при условии, что некий "X" знал о его далёкой от музыки деятельности…

Убийство же Доуэля вообще лишено всякого смысла.

Работающих на организацию людей устранять нет резона – пришлют другого, только и всего. Как оно, собственно, и случилось.

Есть у меня подозрение, кто мог провернуть эту афёру с отравлением «рикошетом»… Тот, у кого Доуэль побывал непосредственно перед визитом к Фаготу. Вернее, та… И мне стоит поставить окончательную точку во всей истории. Ликвидировать убийцу и забрать у него кассеты.

И тут я уловил в море ночных звуков, фильтруемых мною, один весьма тревожный.

Мои благочестивые размышление нарушила подъехавшая к больнице машина.

Точнее, то, как она подъехала.

Кто-то аккуратно, накатом, остановился метрах в ста от железных ворот, ведущих к моргу. Осторожно вылез из салона, закрыв дверь без хлопка. И двинулся вдоль ограды – медленно, словно крадучись.

Человек с обычным слухом ничего бы этого, конечно, не услышал. Шаги, что интересно, были женские…

Мадам Лануа?

Или её соседка, библиотечная мышка?

Похоже, вот оно и пришло. Нечто трогательное.

Завлекательное.

И благородное.

Дела минувших дней – VI
Янь Вышатич

Инквизиторы редко оставляют мемуары – специфика работы. А когда оставляют – хранятся те рукописи в секретнейших архивах, за семью печатями.

Русской летописной традиции в этом смысле повезло. Один из авторов «Повести временных лет», игумен Сильвестр, был лично знаком с Янем (Яном) Вышатичем, сыном воеводы Вышаты – сподвижника Ярослава Мудрого. С инквизитором.

Был знаком – и записал рассказы девяностолетнего а впрочем, ясности ума Янь не утратил, как и крепости тела – в год своей смерти (1106 г.) был послан против половцев, грабивших окрестности города Зареческа. И разбил половцев, и вернул полон.

Вошедшие в канонические летописи рассказы Яня касались событий, произошедших за полвека до его встречи с Сильвестром.

…Страшным было лето от сотворения мира 6573. Недобрые знамения шли одно за одним. На западном небе вставала новая звезда, с лучами как кровь – вставала семь ночей подряд. Странные детёныши появлялись у обычных домашних животных. Странных младенцев рожали женщины – о четырех ногах, и о двух головах, и вообще без глаз и рук, и со срамными частями вместо лица. Днём стояли радуги – с чёрной полосой посередине. Засуха па лила землю. Леса вспыхивали сами собой, загорались иссохшие болота. Волхвы, долгие десятилетия копившие силу у своих потаённых и кровавых капищ – выходили из чащоб. И предрекали большие беды. И люди верили им.

Люди словно обезумели. Новая, принесённая на копьях дружинников вера летала, как шелуха с зёрна. Восстал Ростов. Восстал Суздаль. Восстал Новгород. Восстали иные города – за старых богов, объявленных ныне бесами. Мятежи топили в крови – вспыхивали новые.

По земле ходили тенятники – небывало много. Полоцк на несколько ночей был захвачен ими. Посмевшие в темноте выйти из домов гибли – все до единого. Гибли и пожирались. «Челснеци глаголаху, яко навье бьють полочаны» – писал лете писец. Он ошибался, людей убивали не мертвецы (не навье). Убивали тенятники – живые, но не люди.

…Янь, христианин в третьем поколении, от новой веры не отступил. С малой дружиной мотался по огромному Ростовскому краю, объятому смутой. Заблудшие люди его не интересовали. Янь искал волхвов и тенятников. Находил и уничтожал. Лилась кровь. Горели капища. Мужество вставало против тайных знаний, сталь против силы, полученной людскими жертвоприношениями.

В столице инквизиторы устраняли кудесников быстро и незаметно, без ореола мучеников. Волхв, явившийся в Киев и смутивший многие умы предвещанием великих бед «в едину бу нощь бысть без вести». Был – и не стало, в дальних лесных углах приходилось труднее…

…Весть о приходе двух волхвов застала Яня в Белоозере. Волхвы пользовались голодным годом беззастенчиво. И безжалостно. Отводили людям глаза. Вспарывали ножами живых женщин, выбирая самых богатых – и бросали изумлённой толпе хлеб, или мясо, или рыбу. Нате! Еште! Замороченные люди жадно пожирали кровоточащую человечину. И шли за волхвами.

Оружием удалось рассеять лишь озверевшую толпу. Кудесников топоры не брали – тенятники. Волхвы отступили в лес, прихватив с собой бывшего с Янем попа – и умирал тот долго и мучительно.

На облаву выгнали белоозерцев – понявших, что они ели… Взяли тенятников живыми, задавив числом. В Киев лиходеев везли привязанными к мачте ладьи, заткнув уста серебряными кляпами. Помогло это лишь отчасти —в устье Шексны ладья встала на чистой глубокой воде, как приклеенная – ни вперёд, ни назад.

Кончили тенятников там же – расстреляли из луков, повесив на дубе. Стрелы были не простые, и пронзали тела в строго определённом порядке. Кровь лилась на землю красная – совсем как у людей…

Той казнью ничего не закончилось. Все только начиналось. Жестокость рождала жестокость, а кровь не гасила огонь…

Глава третья

Люся Синявская оставила свою «Оку» у больничной ограды и пошла к моргу. Бульвар шелестел листвой, от Колонички доносились далёкие пьяные голоса – у кого-то продолжалось веселье. А на Люсю мрачные корпуса Семашки действовали угнетающе. Она не боялась – иначе зачем вообще было бежать? Она была не из пугливых, но…

Рука стискивала в боковом кармане куртки рубчатую нагревшуюся рукоять. Смешно, конечно – против Мозгоеда с газовой пукалкой… Да нет, ерунда, что ему делать в мертвецкой. Зачем маньяку тайно доставлять в морг свои жертвы? Тут дело в другом. В нежелании ментов придавать гласности новые кровавые подвиги Мозговеда – здесь, в Царском Селе.

«Гласность» для Синявской была словом святым. «Тайна следствия» или «служебная тайна» казались в сравнении с ней пустым набором звуков. Да и военная, и государственная тайна – тоже. Сейчас на алтарь свободы информации Люсе предстояло возложить очередную жертву – придурка-Канюченко.

Канюченко она ненавидела.

Майор не просто отказался делиться с журналисткой какими-либо сведениями по делу Мозговеда, но и записал беседу с ней. Разговор, в котором Люся намекала на кое-какую возможную благодарность за эту услугу. Записал и прокрутил при следующей встрече.

Теперь мент обречён. В послезавтрашнем номере взорвётся бомба. Аршинный заголовок: «Кто вы, Мозговед?» – а ниже Канюченко крупным планом. И, чуть мельче: «Заместитель начальника РУВД прячет расчленённые трупы!!!»… А ещё ниже – череда снимков эксклюзивной расчлененки.

Синявская пошла быстрей и уверенней. Страница номера стояла перед глазами. О Мозговеде она уже не думала. Он и не стоил он внимания на фоне грядущего триумфа, умение предугадывать события у Синявской было. Девочкой со смешными косичками, – она безочно учила урок лишь в тот день, когда её вызывали к доске и закончила школу с золотой медалью. Так что была права в знаниях про газетную бомбу Людмила Федоровна. Про залитые кровью кадры – тоже.

Ошибалась она только насчёт снимка крупным планом… Насчёт персонажа снимка.

* * *

– Где оружие? – спросил Юзеф, поднимаясь. Леснику показалось, что кресло облегчённо вздохнуло.

– Моё? Как обычно, в машине. Вместе с корочками. Машина стоит у Московских ворот…

Он коротко объяснил Юзефу про машину-ловушку.

Обер-инквизитор нахмурился. В штатной «ниве» тайник с «Макаровым» и удостоверением охранно-розыскного агентства спрятан глубоко – не только случайный автовор, но и обыскивающий профессионал не обнаружит. Зато и хозяину быстро оружие не достать.

– Некогда, – решил Юзеф. – Едем на моей. Для законной самообороны выдам тебе монтировку. Посеребрённую. С дарственной надписью от Капитула… Но впредь ствол имей при себе. Остальные ксивы спрячь. Не время археологов и писателей изображать. Монтировка, выданная в машине Юзефом, оказалась револьвером – действительно с дарственной надписью. Лесник быстро оглядел сверкающую хромом игрушку. Смит-вессоновский «Сентинел» – пять патронов 9 мм, курок скрытый, может стрелять лишь самовзводом – что, в сочетании с укороченным стволом, меткости стрельбы отнюдь не способствует… Ладно, сойдёт. ПМ, который только и разрешается арендовать частным "телохранам, по характеристикам немногим лучше… Пули, надо думать, не простые. Тенятника убьют едва ли, но прыти поубавят.

Дарственную надпись Лесник читать не стал. Излишнего любопытства на глазах у Юзефа подчинённые не проявляли… Ехать до больницы им было довольно далеко – по царскосельским меркам, разумеется, домик для житья Радецки присмотрел на самой дальней окраине. Юзеф вёл машину с уверенной лихостью, не отнимая от губ мобильника – разговоры с тремя абонентами состояли сплошь из кодовых фраз, и Лесник понял только то, что у морга они будут не одни. Непонятно другое: зачем Юзеф лично едет с ним? Да ещё с оружием наготове? Кого он там надеется или боится встретить?

* * *

Информатор должен был ждать Синявскую на проходной больницы – на дальней, давно не действующей проходной, ближайшей к моргу.

Но не ждал, по крайней мере у заржавевших ворот никого не было. Люся подошла к безмолвной и неосвещённой караулке. Дверь у этой конуры отсутствовала. Синявская тихонько позвала: Алексей Ильи-и-и-ч…

Её информатор, сторож-алкоголик из больничной охраны, весьма любил, когда к нему обращались по имени-отчеству.

Шорох из караулки? Или почудилось?

Пьяный кураж ещё не прошёл (Люся изрядно угостилась на дармовщинку в «Арт-Студии»). Азартное решение – самой прихватить в морге подручных гада Канюченко – представлялось единственно верным. Синявская шагнула внутрь проходной, луч крохотного фонарика-брелка заплясал по полу и грязным стенам.

Куча тряпья под ногами оказалась человеком. Люся ойкнула, шагнула назад. Но из проходной не выскочила. Осторожно осветила находку. Ильич? Вроде он. Мёртвый?

Она осторожно коснулась руки предполагаемого трупа. Труп замычал и дёрнул конечностью. Все ясно. Не дождался нанимательницу с гонораром. Стащил небось толику медицинского и употребил тут без закуси.

Синявская решительно переступила через поверженного борца с зелёным змием. Ничего, сама найдёт морг, не маленькая.

Она думала, что придётся объясняться с кем-то из дежурных, показывать редакционное удостоверение, улещивать или подмазывать… Вот и морг – низкое здание без окон, приткнувшееся торцом к трехэтажному корпусу. Дверь открыта. Интересно… Ильич подготовил дорогу? Короткий коридорчик тонет во тьме. Тишина. Нет, все-таки нужен кто-то живой… Люся так и спросила:

– Есть кто живой?

Тишина. Ни звука. Она прошла коридором, вторая дверь тоже не заперта. Лучик фонаря увяз во мраке. Обширное помещение. Ряды столов, отвратный запах… Морг.

Синявская осветила выключатель у двери, протянула к нему руку… Щелчок. Свет не зажёгся.

* * *

По переезду медленно грохотал бесконечный товарняк – голова и хвост состава скрывались где-то в серой мгле.

Юзеф выругался. Он ненавидел задержки, не зависящие от него. Сказал Леснику:

– Что ты думаешь о Синявской? Интересная картинка складывается с её участием. Сначала она выдаёт тебе и Крокодилу (вернее, если соблюдать хронологию, – Крокодилу и тебе) непонятно куда уводящий список. Теперь – ночной звонок, так вовремя оборванный. Полный расчёт, что ты немедленно двинешь в морг – и едва ли успеешь кого-либо известить… Что, если она повторяет вариант, удавшийся с Крокодилом? Тот считал её за свою и мог расслабиться.

– Я думал, что она просвечена до печёнок…

– Видел я, как отступаются верные, и смущаются праведные, и тьма покрывает землю, и мрак – народы, – процитировал Юзеф. – Дай ещё раз взглянуть на этот её список…

Лесник вытащил из кармана сложенный лист, развернул, протянул Юзефу и увидел – не то. Отрывок из реферата Крокодила… Хотел убрать – обер-инквизитор остановил упреждающим жестом:

– Подожди, подожди…

Быстро, по диагонали просмотрел текст. Задержался на выделенном абзаце, прочитал внимательно. И – задумался. Задумался над совершенно, по мнению Лесника, бессмысленным отрывком непонятно зачем проведённого исследования…

Наконец мелькнула последняя цистерна состава. «Дискавери» Юзефа рванул под ползущий вверх шлагбаум.

– Как думаешь, зачем Крокодил (или не Крокодил?) выделил этот фрагмент?

– Понятия не имею… Хотя текст любопытный. Трижды стрелял некий Мочидловер в командира Волынского полка – и ни слова, что убил или ранил, что вообще попал…

– Встречал я уже эту фамилию, – задумчиво сказал Юзеф. – Была у одного моего знакомого… очень давно… такая присказка: «хватит Моню Мочидловера изображать». В том смысле, что не стоит заниматься прекраснодушным идеализмом. Вот только и Крокодил, и библиотекарша никак того человеком и его присказку знать не могут.

Леснику стало зябко. Заявление о том, что кто-то владеет информацией, которой владеть не должен, в устах Юзефа легко может превратиться в приговор – окончательный, без кассаций и апелляций.

– Может, на Волыни было раньше Мочидловеров, как в Великороссии Ивановых? – предположил Лесник. – Черта оседлости, как-никак…

Юзеф ничего не ответил. Они подъехали к главному входу больницы Семашко.

* * *

Люся отшатнулась – в синюшном лучике фонарика лицо трупа казалось ещё мертвее. Трудно быть мертвее мёртвого – но так оно и было. Труп Люсю не заинтересовал – какая-то старушка, ничего сенсационного, жила-жила и померла, случается с людьми такое…

Журналистка пошла дальше вдоль длинного ряда столов, подсвечивая и ругаясь про себя: что за средневековье – держать трупы вот так, вповалку? Во всех нормальных странах давно стоят в покойницких многокамерные холодильники.

Крохотный фонарик слабел на глазах, она продвигалась почти ощупью, низко нагибаясь над столами. Осветила очередной – простыня откинута, рот мертвеца изломан застывшим оскалом.

Отвести луч фонарика Синявская не успела – тело медленно и беззвучно стало принимать вертикальное по ложение.

Глава четвёртая

Что Юзеф прибыл в Царское не в одиночку, Лесник понял сразу.

Кто-то прикрывал спину обер-инквизитору, и кто-то донёс о драке на улочке, и кто-то, в конце концов, должен был проверить на предмет «клопов» и прочих вредных насекомых дом, где они вели столь откровенные разговоры. Парни из службы внутренней безопасности, которой по совместительству руководил сам Юзеф…

Но это вспомогательные силы. Цепь лучников перед тяжеловооружённой фалангой. А в фаланге всего два человека: Лесник да Юзеф… Потому что ребятам из безопасности матёрого тенятника не взять – не тому их учили. А к людям, причастным к исчезновению Радецки и его персика, Юзеф их не подпустит. Разве что к шестёркам-исполнителям, к незадачливым Тузику и Чихарю (вот уж кому не повезло так не повезло).

И неважно, что персик быстро возвращён. Побывал в чужих руках – значит, Юзеф будет давить эту линию до конца.

Их оказалось четверо – бойцов, подъехавших к больнице на фольксвагене-фургоне. Молодые, коротко стриженные, чем-то неуловимо одинаковые, хотя никакой униформы солдатам Инквизиции не положено.

На инструктировавшего их Юзефа парни смотрели с явным восхищением. За кого, интересно, они принимали обер-инквизитора? За крутого мафиозного пахана? Лесник никогда не интересовался сложившимися внутри безпеки. порядками, но подозревал, что эта четвёрка до конца не понимает, чем занимается… И дезертирство любого из них лишних хлопот не причинит. Ренегата найдут и уничтожат.

Измена любого внештатника (например – той же Синявской) тоже проблемой не станет. Мало ли сейчас негосударственных структур, собирающих информацию о чем угодно… Сила Новой Инквизиции – во всеобщем убеждении, что её давно нет, что осталось со средних веков лишь слово-пугало… Противники инквизиторов и не подозревают об их существовании – до самого конца. Своего конца.

Но вот Радецки… Полевой агент, прекрасно знающий, чем, как и, главное, кем занимается Инквизиция…

…Они прошли через приёмный покой – Лесник, Юзеф и двое его бойцов – двое других укатили, получив новые инструкции.

Дежурившей по покою сестре полагалось удивиться, даже возмутиться их вторжению – вместо этого она, отчаянно зевая, указала Юзефу неопределённым жестом направление на морг и прозекторскую – и беспробудно уснула. Именно так, надо думать, уснула и домохозяйка после появления в сельском домике обер-инквизитора…

…Больница имени первого наркома здравоохранения занимала квартал, и не малый, почти в центре Царского Села. На обширной территории раскинулись корпуса и лаборатории, технические здания и сооружения. Морг был на самом дальнем конце, примыкавшем к Московским воротам и Колонистскому парку. А ещё дальше, примерно в полукилометре, был дом Анны – Лесник вспомнил про это, улыбнулся и…

…Резко остановился. Юзеф тоже. Крик услышали оба. Женский, истошный. Донёсшийся издалека и быстро оборвавшийся.

Огромная больница жила своей загадочной ночной жизнью – иные окна светились, одни тёплым жёлтым светом, другие мертвенно-синим; и кто-то сходил с ума от боли за этими окнами, и кто-то умирал, и кто-то проваливался в чёрную яму наркотического сна, и все происходило отнюдь не молча, но эти звуки отношения к делу не имели. Потому что их издавали живые.

Крик, заставивший насторожиться инквизиторов, донёсся из места, тишина которого вошла в поговорку.

Из морга.

* * *

Мне хотелось сказать пронзительно вопившей тётке: «Пардон, обознался!»

Потому что так оно и было. Экскурсантка по ночному моргу не имела ничего общего ни с шарлатанкой-колду-ньей, ни с подозрительной библиотекаршей. Мало ли любителей трупов есть на свете…

Шутка удалась – острых впечатлений от моего воскрешения некрофилка получила с избытком. И тут же сии впечатления озвучила – немелодично, но громко. Пришлось легонько прикрыть ей фонтан – вопль сменился тихим побулькиванием.

Ну что орёшь-то? Оживших трупов не видела?

Кстати, кто ты такая и что тут делаешь?

Вопрос был риторический – если задавать его человеку со стиснутым горлом. Я чуть ослабил хватку и легонько подтолкнул женщину в сторону словоохотливости и правдивости…

…Вот оно что. Искательница сенсаций, бля… Будет тебе эксклюзив – кровавый и душераздирающий. Но тебе его не читать…

В принципе, никаких новостей журналистка Синявская мне не сообщила: непонятная ей самой крутая организация настойчиво интересуется деятельностью Мозговеда. Любитель мозгов не персонифицирован, но круг сужается. А исчезновение сотрудника, так неосторожно расчленённого моим дружком, убедило коллег Доуэля, что копают они в правильном направлении… Единственный значимый момент: Синявская сообщила своим таинственным контрагентам, где она сейчас и с какой целью.

Ничего нового.

Новое донёс до меня слух. Сюда – пока далеко – торопливо шли четверо. И если это не «товарищ Лесник» со товарищи, то я ничего не понимаю в моргах и трупах… Я отдал мысленный приказ двум уцелевшим орлам Фикуса. Сильный приказ: сделай или сдохни. Судя по результатам побоища на ночной улице, шансов у них никаких. Значит, сдохнут…

Но мне нужна небольшая фора. Привести женолюбивого Женю (каламбур!) в безопасное для меня состояние и подготовиться к встрече дорогих гостей.

Добро пожаловать в морг, господа!

У нас тут весело…

Двое напали на четверых молча и внезапно.

Лесник не слышал их приближения – парочка стояла в густой тени неподвижно и двинулась только в момент атаки. А их дыхание перекрывали ночные шумы больницы…

Лесник узнал одного сразу, в льющемся из окон синюшном свете бактерицидок – парень, наименее пострадавший в недавней драке. И – не узнал. Сейчас атаковали словно и не люди. Отточенные движения, полное презрение к опасности – боевые машины. Не люди.

Навье? Уже – навье?

…Боец Юзефа не был новичком в рукопашной – но пропустил удар, прямой и незамысловатый – просто нанесённый с трудно представимой для человека силой и скоростью – отлетел, упал. Падал, сгруппировавшись – жив, и ладно.

Второй парнишка из безпеки был покрепче – работал в классическом стиле русбоя: уход, ложный выпад, нырок, удар… Удар должен был уложить нападавшего на месте. Не уложил. Пришёлся как будто по лишённому нервных окончаний истукану. Все же навье… Лесник рванул из потайных ножен Дыев нож…

Пустить в ход ритуальное оружие он не успел. Зато успел увидеть – впервые – Юзефа в драке. Впрочем, увидеть – не то слово. Скорее почувствовал смазанное движение огромного тела – не на грани, уже за гранью восприятия. И – все кончилось.

Два неподвижных тела, больше похожие на кучи тряпья – голова одного вывернута под неестественным углом. Пострадавший боец поднимался, – ну что там? – все в порядке, ничего серьёзного.

Лесник нагнулся, держа нож наготове, пощупал руку нападавшего – тёплая. Не навье. Люди. Обыкновенные зомбированные люди… Живые. Были живые…

– Оттащите их куда-нибудь, чтоб под ногами не валялись, – приказал Юзеф. – И прикройте вход, внутрь не суйтесь… Пошли, Лесник.

Обер-инквизитор посмотрел на трупы и добавил:

– Имей в виду – по всему судя, здесь не простой тенятник. Морфант по меньшей мере… Может не только отвести глаза – прикинуться кем угодно. Кого ни увидишь – стреляй. Хоть в родную мать…

– Моя мать умерла, – холодно ответил Лесник.

– Тем более стреляй.

Зрелище, встретившее их в прозекторской, напоминало спектакль театра абсурда, поставленный режиссёром-Чикатило.

Мужчина лет тридцати – забрызганный кровью халат, криво сидящие на носу очечки в позолоченной оправе – кланялся и кланялся в пояс, как заводная игрушка. И повторял с монотонностью заевшей пластинки:

– Добро пожаловать в морг, господа! Добро пожаловать в морг, господа! Добро пожаловать в морг…

На вытянутых руках встречающий держал нечто вроде блюда, украшенного окровавленным рушником. Роль хлеба-соли играла человеческая голова… Свежая, отнюдь не экспонат анатомического театра, пропитанный формалином.

Голова Радецки.

Второй актёр в этой сцене держался молчаливо и статично. Потому что был трупом. Обнажённое тело с Т-образным разрезом на животе стояло у стены. Торчащие из разреза кишки тянулись вверх, жутким шарфом обёртывались вокруг шеи. Рука поднялась словно в приветствии, и ею мертвец сжимал другую руку – чужую, отрубленную. Из оскаленного рта свисало что-то темно-красное, влажное: печень? сердце? – не понять…

Лица выпотрошенного человека перекорёжила смертная судорога, но татуировка на щеке и характерный цвет стрижки не оставляли сомнений: Фагот. Марат Иванов-"Фагот". Композитор, поэт и рок-певец…

– Добро пожаловать в морг, господа!

Если режиссёр этой сцены рассчитывал шокировать или запугать незваных гостей, то цели достиг в весьма малой степени.

Лесник разозлился – не более того. Хотя разозлённый Лесник – это, знаете ли…

Как отреагировал Юзеф, осталось известно лишь ему. Много лет люди видели только те внешние реакции обер-инквизитора, какие он хотел им показать.

– Добро пожаловать в морг, господа! Добро пожа…

Лесник шагнул вперёд с коротким рычанием. Голова покатилась по полу, как шар в кегельбане. Золочёные очки хрустнули под каблуком. Гостеприимный хозяин осел на пол, привалился к батарее. Бесконечно повторяемая фраза сменилась стоном.

Юзеф на пустяки не отвлекался. Трупы, послужившие причиной поездки в морг, они нашли. Заодно обнаружили пропавшего Крокодила. Осталось самое интересное – познакомиться с автором всего этого непотребства.

О судьбе наведшей их на морг Синявской обер-инквизитор не задумался.

Не вспомнил ни на секунду.

Юзеф двигался по прозекторской удивительно лёгкой, танцующей походкой, осматривая все укромные уголки. Пластика его движений напоминала носорога, обретшего кошачью грацию…

Лесник бережно поднял откатившуюся голову, аккуратно положил на окровавленный патологоанатомический стол.

Юзеф закончил осмотр – никого и ничего. Остановился у полуоткрытой двери – пятно света из прозекторской выхватывало кафель коридора, сложенную у стены ломаную медицинскую рухлядь. Из коридора тянуло запахом дешёвых антисептиков. За коридором был морг.

И оттуда донёсся голос:

– Здравствуйте, товарищ Лесник! Ну что же вы, проходите! Все уже собрались, только вас ждём…

Там, во тьме, рассыпались бусинки девичьего смеха. Лесник закусил губу. И смех, и голос принадлежали Анне.

Она продолжала:

– Проходите, товарищ Лесник! Здесь тихо и прохладно, помёрзнем вместе, поговорим о чем-нибудь трогательном, завлекательном и благородном. Об археологии и о мозговедении, например…