Текст книги "Архангельские рассказы"

Автор книги: Виктор Пшеничный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Озарение

Лето в нашем Северном краю выдалось на редкость тёплым. Морковь, свёкла, лук поспели уже в августе. В начале сентября огород был свободен под осеннюю пахоту. Я разыскал в гараже ящик с запасными частями и инструментом, машинное масло, ёмкость с бензином, выкатил культиватор, погрузил всё в машину и отвёз на дачу. На следующий день утром собрал культиватор, приготовил бензиновую смесь, заправил двигатель. Дёрнул за шнур стартёра, удивительно быстро завёл двигатель, но, поработав секунду, он заглох. И начались мои мучения. Я многократно выворачивал и чистил свечу, продувал шланг подачи бензина – всё напрасно. Вызвал на помощь друга. Слава приехал и стал уверенно повторять те же манипуляции с двигателем, которые я до него уже безрезультатно проделывал в течение нескольких часов.

Прошёл ещё час, потом второй – двигатель молчал. Слава позвонил Сергею – знакомому шофёру и попросил помощи. Разобрали карбюратор. Оказалось – запала игла карбюратора. Неисправность устранили, но собирать двигатель пришлось самому. Друзья торопились по делам и, не дождавшись результатов ремонта, уехали.

На следующее утро я стал заводить свой мини-трактор, но все усилия были напрасны – двигатель не заводился. В течение двух дней я снова и снова собирал и разбирал двигатель, чистил свечи, смозолил до волдырей руку шнуром стартёра, пропах маслом и бензином. Прекрасная погода начала сентября уже не радовала. Культиватор не работал. Вечером, перед сном, принял решение – надо менять карбюратор. Изрядно устав, уснул быстро.

Ночью приснился сон. Я завис в свободном полёте над огородом, погода тёплая, солнечная, настроение лёгкое, умиротворённое. Парю над культиватором, проверяя взглядом, все ли детали на месте. Довольный осмотром и окончательно убедившись, что культиватор готов к пахоте, плавно сажусь на крыльцо и, понимая, что одновременно с этим я сплю, говорю сам себе, будто повторяя чужие мысли: «Завтра надо встать в шесть утра, завести двигатель, и всё будет отлично».

Утром, окончательно проснувшись без десяти шесть, быстро оделся и, не завтракая, вышел на крыльцо. Уже почти рассвело. Уверенность и знания, которые без моего участия наполнили меня во сне, придавали спокойствие и силы. Крыльцо, крышка колодца, трава, деревья – всё было покрыто обильной росой. Я подкачал бензин, с нетерпением схватил шнур стартёра, дёрнул – и двигатель завёлся, быстро вошёл в рабочий режим и надёжно и ровно заработал на холостых оборотах.

Работалось весело, с подъёмом. Я быстро вспахал весь участок и до сих пор не знаю и не понимаю, что за озарение, что за знание пришло ко мне во сне и почему удачная пахота должна начинаться именно в шесть утра?

На Сийских озёрах

Сийские озёра – моё любимое место отдыха под Архангельском, я бывал в тех местах неоднократно, а всё не надоест, всё тянет туда. Сейчас там восстанавливается древний Антониево-Сийский монастырь, а в начале шестидесятых годов на месте культовых зданий монастыря существовала база отдыха автокомбината. Летом – пионерский лагерь для детей, в другое время года отдыхали взрослые: собирали ягоды, грибы, парились в баньке, катались на лодках, пили водку – словом, отдыхали трудящиеся, как отдыхали тогда на подобных базах отдыха по всей России – от Тихого океана до Балтийского моря. Но привлекало меня это место, скажу честно, не полуразрушенными монастырскими зданиями, а чудесными сосновыми борами на берегах больших и малых озёр, сухими песчаными дорогами и дорожками, засыпанными сосновыми иглами и шишками, по которым хорошо неторопливо бродить с корзинкой или передвигаться неспешно на автомобиле. Пожил на одном озере – надоело, собрал пожитки, загрузил в машину и переехал на другое, ещё более красивое место. В десяти километрах по шоссе – большое село, где есть магазины и всегда можно пополнить продуктовые запасы и, если припрёт, позвонить по телефону куда надо.

Впервые я попал в эти места, когда дорога на Вологду ещё только строилась, и чтобы добраться до озёр, надо было делать несколько объездов по старым грунтовкам вдоль берега Северной Двины, по которым ещё Ломоносов добирался до Москвы с попутным обозом. Сразу оговорюсь, что зимой я бывал там редко, видимо, потому, что рыбацкая удача на подлёдном лове в этих местах обходила нас стороной. В этом лабиринте озёр, соединённых, как правило, протоками, найти рыбное место зимой не удавалось, да и сто пятьдесят километров по зимней дороге до места лова, где даже на уху не поймаешь, энтузиазма не вызывали.

Досадная неудача на подлёдной рыбалке на Сийских озёрах случилась у меня в семидесятых годах, в апреле, и чуть не послужила причиной для полного отказа от ловли рыбы зимой.

В третьей декаде апреля, накануне ледохода, позвонил мой старинный приятель и коллега и попросил организовать рыбалку где-нибудь на озере, в лесу, куда можно добраться на его служебной «Волге». Первое, что мне пришло в голову, – Сийские озёра. Несколько из этих озёр расположены недалеко от проезжей зимой дороги, поэтому, пройдя от машины не более ста метров, мы попадём на лёд и уж как минимум ершей на ушку спроворим. Приятели с предложением согласились, и в субботу рано утром мы втроём загрузились в «Волгу» и отправились на юг, к Сийским озёрам. Асфальтовое шоссе уже полностью оттаяло от наледи, и машина быстро, без остановок, домчалась до озера, где мы и расположились метрах в пятидесяти от берега. День удался на славу – с ярко-голубым небом, ослепительным солнцем, ни ветерка, тишина и покой, хоть скидывай полушубок и загорай под горячими лучами весеннего солнца.

Но рыба на наши весенние восторги отвечала бойкотом. Чуткие кивки были уныло неподвижны, не помогли потрясывания удочками, прикормка в виде хлебных крошек, сверление новых лунок, смена мормышек. Для укрепления нашего пошатнувшегося настроения мы периодически собирались в кучу, выпивали стопку-другую водки, закусывали обильной домашней снедью и, не теряя надежды, разбегались по своим ящикам. Наконец я привязал самую мелкую мормышку к тончайшей японской леске, и на отмели, у камышей, на насадку из мотыля дрогнул чуткий, из кабаньей щетины кивок, и я подсёк и вытащил прозрачного, тоньше мизинца, окушка. Но радость была преждевременной, больше ни одной рыбки мы в тот день не поймали. Рыба издевалась над нами. Постепенно интерес к рыбалке падал, и часам к двум мы не сговариваясь собрались у машины, допили запасы вина и покатили в сторону дома.

На станции Исакогорка, на окраине Архангельска, в старинном деревянном тереме, построенном по эскизам знаменитого художника Васнецова ещё во время открытия движения по вновь построенной железной дороге Архангельск – Вологда, располагался продовольственный магазин, не посетить который мы не могли.

Рыбацкие амбиции требовали удовлетворения. Прикупив ещё некоторое количество вина, поехали в сторону дома. Все жили в одном микрорайоне, поэтому решено было допить вино в машине и разойтись по домам. Но тут возник третий наш спутник и настойчиво стал приглашать к себе домой, чтобы, как он выразился, «культурно поужинать в цивильной обстановке». Потом оказалось, что он просто побаивался суровой супруги и затащил нас к себе, чтобы смягчить возможные кары.

Как мы цивильно поужинали, я помню очень смутно, но пробуждение назавтра было ужасным. Глубокая депрессия, сухость во рту, гигантское чувство вины, будто я сотворил вчера что-то чудовищное. Моё мысленное самобичевание нарушила жена: «Витюша, где твои причиндалы? Бур, ящик, приёмник?» – подлила масла в огонь она, вопросительно и жалостливо глядя на мою физиономию. После длительной паузы, вызванной полным тугодумием и чугунной головой, я судорожно ответил: «Всё, всё к чёртовой матери, потерял, выбросил, какая разница, на рыбалку – ни ногой, и слава богу, что потерял. Клянусь! С рыбалкой завязал, да и что это за рыбалка без рыбы! Всё, всё, завязал и точка!». Жена тихо прикрыла дверь и без комментариев удалилась. Моё моральное и физическое состояние было ужасным, спасительный сон не шёл. Я тихо встал, так же тихо оделся и бесшумно вышел на улицу глотнуть свежего воздуха. На улице меня ждал сюрприз – натюрморт, достойный великой кисти. На крыльце стоял мой рыбацкий ящик, рядом с ним находился работающий приёмник «Океан», к стене прислонился красный ледовый бур. Под музыку станции «Маяк» настроение резко пошло вверх. После кружки пива в дешёвой забегаловке самочувствие улучшилось и только что данная клятва автоматически дезавуировалась[4]4
  Дезавуирование – от фр. слова, в дипломатии обозначает отказ от ранее принятого решения.


[Закрыть] ввиду чудесного возвращения рыболовных снастей и прочего имущества.

К первой поездке на Сийские озёра мы с моим другом Володей начали готовиться заранее. Оформили недельные отпуска на работе, взяли напрокат двухместную складную байдарку с вёслами, подыскали объёмные рюкзаки, собрали рыболовные снасти, топор, котелок, посуду, закупили продукты и в первых числах августа на «москвиче» моего приятеля отправились в путь. Хозяин «москвича» был за рулём и одновременно выполнял роль проводника.

До места добирались около пяти часов, с многочисленными объездами по разбитым грунтовкам. Но, когда свернули с основной дороги в сосновые боры с беломошником и несколько километров ехали по сухой песчаной дороге среди стройных сосен, вдыхая пропитанный сосновой смолой воздух, среди сверкающих слева и справа озёр, восторгу нашему не было предела. Наконец, выехали на большую овальную поляну на берегу озера, окружённую сосновым бором. В центре поляны стояла рубленая изба, слева, ближе к лесу, виднелось строение, похожее на амбар, как потом оказалось – лесхозовская шишкобойня для заготовки семян сосны, у самой воды стояла ещё одна маленькая избушка, закрытая на висячий замок. Около избушки лежала вытащенная на берег небольшая дощатая плоскодонка. Изба, это был лесхозовский кордон, была в полном порядке, мы занесли вещи и стали обживать наше временное пристанище.

На следующий день первым делом собрали байдарку, она была из металлического каркаса, на который натягивалась оболочка из прорезиненного брезента. Сидеть приходилось на низеньком сиденье, по пояс протиснувшись внутрь байдарки. На удивление, мы быстро привыкли балансировать на вёртком судёнышке, при этом байдарка без особых усилий развивала хорошую скорость, отлично повинуясь вёсельным гребкам, словом, уже через день мы без напряжения скользили по водной глади озера, наслаждаясь лёгкостью и скоростью хода. Основное скрытое неудовольствие, которое мы испытывали при этом, было наше вынужденное парное сосуществование в тесной байдарке, напоминающее положение сиамских близнецов. Каждое движение, темп и направление движения, способ и место рыбной ловли – всё надо было согласовывать с напарником.

Поскольку мы были начинающими рыболовами, то нас вполне удовлетворяла ловля на поплавочную удочку сорожки, окуня и мелкого подлещика, которые активно клевали во всех частях озера. Особой прелестью нашего идиллического существования было полное отсутствие людей в лесу и на озёрах. Где-то далек_о на западе периодически раздавался звук пионерского горна, на востоке изредка был слышен слабый звук автомобиля, проезжающего по шоссе, и затем – полная тишина и безлюдье.

Прилегающие к озеру сухие пригорки, поросшие стройными соснами и редкими ёлками, радовали глаз обилием красноголовиков и белых грибов. На противоположном от избы берегу, в еловом лесу, в густом черничнике уже созрели крупные сочные ягоды.

Ближе к вечеру выносили на берег озера дощатый стол, накрывали его газетами, ставили котелок с ароматной ухой, сковороду жареной картошки с грибами и сидели за неторопливым ужином, любуясь яркими переливами неба от заходящего солнца. Под берег к нашему столу приплывал выводок утят с серенькой мамой-уткой и бесстрашно поедал кусочки хлеба, которые мы кидали в тёмную, с отблесками костра воду.

Постепенно мы на байдарке стали ходить в плавания и на соседние озёра, настойчиво, с трудом пробираясь по заросшим мелким протокам, с вечным рыбацким желанием найти более клёвое место, поймать более крупную рыбу.

На северо-запад от избы, преодолев два маленьких озерка, почти полностью заросших водной растительностью, вышли на большое озеро, которое в несколько раз превосходило размерами озеро, на котором мы жили. На новом месте и ветра было побольше, и волна покруче, и мы поймали несколько крупных подлещиков, десяток приличных окуней и пол ведра вполне подросшей сороги.

Довольные путешествием и ловлей, ближе к вечеру мы вернулись на стоянку к нашей избе, разожгли костерок и стали готовить ужин. Вдруг со стороны дороги, ведущей к шоссе, раздался трескучий звук двигателя. «Мотоцикл!» – определили мы в один голос. Действительно, через несколько минут на дороге, спускающейся к озеру, показался мотоциклист. Мы поздоровались и пригласила гостя отужинать. Он решительно отказался и сидел, покуривая и внимательно и несколько насторожённо рассматривая нас и окружающую обстановку. Это был мужчина лет сорока, высокого роста очень худой, со впалыми щеками и жёлтыми, прокуренными зубами. Когда очередь дошла до свежезаваренного чая, он взял предложенную кружку, только попросил налить заварки покрепче. Оказалось, что Павел, так его звали, жил в деревне Сии, в восьми километрах от нашего озера, на берегу речушки с одноимённым названием, берущей начало в озёрах и впадающей в Северную Двину. Прикатил он за грибами и посмотреть, как уродились черника и брусника. Слово за слово – и стало известно, что в деревне есть магазинчик, в который вчера завезли вино, пряники, конфеты, селёдку и кое-что из консервов. Долго уговаривать нашего гостя не пришлось. За бутылку вина Павел согласился свозить меня до магазина и обратно. До этого мне никогда не приходилось ездить на мотоцикле, и поэтому, когда я сел сзади водителя, обхватив его руками, и мы помчались по дороге в состоянии неустойчивого равновесия, между стволов деревьев, возникло ощущение, что мы вот-вот свалимся набок на повороте либо влепимся в дерево.

В магазин приехали вовремя, когда ехали обратно, у меня за спиной болтался наполненный товаром рюкзак, который на виражах норовил стащить меня с сиденья на сторону и усиливающий общую неустойчивость мчащегося двухколёсного экипажа.

Вечер встретили за столом на берегу озера в компании с утиным выводком, рядом с догорающим костром. Стол ломился от яств. Громадные, тёмно-зелёного стекла бутылки с вином, так называемые бомбы, дополняли этот экзотический лесной натюрморт. Застольный разговор двигался медленно, перемежаясь задумчивыми паузами, добрыми тостами с бряканьем металлическими кружками, бестолковыми репликами подвыпивших собутыльников. Павел советовал ловить рыбу на большом озере, там, мол, и рыба крупнее, и тиной не пахнет, а за белыми грибами лучше ходить на юг, за озеро Жабье, за небольшое болотце, куда ни местные, ни приезжие не добираются.

Уехал Павел, когда уже почти стемнело. Загасив костёр и убрав со стола, мы, усталые, не мешкая завалились спать.

Утром, после чая, разгорелся спор, куда ехать рыбачить? Мой друг настаивал повторить поход на большое озеро, помня советы вчерашнего гостя. Я, сам не зная почему, настаивал на ловле на ближнем озере. Внутреннее ощущение и анализ обстановки вселяли в меня общую тревогу и неуверенность за наш экипаж и маленькое судно перед просторами озера с его давящей водяной массой, нешуточными волнами и ветром. Передать эти неуверенные ощущения вслух, обосновать убедительными доводами я не мог, поэтому злился, махал руками и, наконец, воскликнул: «Без бутылки не разобраться!» Достал из рюкзака последнюю «бомбу» и поставил её на стол. После стакана вина друг перестал спорить, и мы пришли к соглашению: утром ловим здесь, а после обеда переместимся на большое озеро.

Утро было солнечное и спокойное, белые облачка на голубом небе игриво отражались в спокойном зеркале воды. Мы выгребли на середину, встали на якорь, рассыпали прикормку из остатков каши и кусочков хлеба. Сорога и окуни поклёвывали стабильно, но осторожно, приходилось тщательно насаживать червя, не давая возможности рыбе безнаказанно стаскивать насадку с крючка. Такая рыбалка стала постепенно надоедать нам, и друг предложил: «Давай допьём вино и погребём на вчерашнее озеро». Я согласился.

Допив початую бутылку вина, мы ещё полчаса наслаждались безмятежностью окружающей природы, солнечными блёстками на поверхности озера, спокойной рыбалкой. Неожиданно Володя зацепился крючком за невидимое в воде препятствие. Потом оказалось, что это была брошенная браконьерами сеть. Все попытки и подёргивания лески вверх и в сторону и на себя результата не давали. Вот спутник привстал, сколько позволяло отверстие в байдарке, вытянутой вперёд рукой, держась за леску, стал подтягивать судёнышко к невидимому в воде предмету, за который зацепилась леска, и тут мы перевернулись. То ли видимость привычки к неустойчивому, норовистому характеру плавсредства, то ли выпитое вино притупило чувство опасности, но мы оказались в воде. Я как-то ловко освободился из объятий байдарки, а друг головой вниз несколько секунд дёргаясь освобождал свои ноги из недр лодочки. Вот он с шумом вынырнул на поверхность и стал судорожно сдирать с себя одежду и резиновые сапоги. Перевёрнутая байдарка одним концом уже погрузилась в воду, а из второй половины, которая была ещё на плаву, с шумом вырывались пузыри воздуха. У меня, на удивление, обнаружилось спокойствие и отсутствие паники. Думаю: «Как байдарку найти потом?» – и цепляю рыболовный крючок за оболочку корпуса. Вода вроде тёплая, одежда, сапоги не очень мешают. «Греби к избе!», – кричу я, видя, что друг поплыл в другую сторону, и плавными движениями стал выбираться к обжитому берегу. Расстояние метров в пятьсот мы плыли, как мне показалось, бесконечно долго. Первым, шатаясь от усталости, вышел из воды Володя. Оказалось, что он был в одних плавках, а вся одежда и сапоги были скинуты на месте аварии, а я как был в одежде и сапогах, так и приплюхал к берегу, и из последних сил, цепляясь за кусты, выбрался на берег.

Остаток дня ушёл на отдых, просушку и переодевание, а главное, на спасательные работы по подъёму плавсредства и затопленной одежды. Пришлось воспользоваться чужой плоскодонкой, самодельной «кошкой» из толстой проволоки и вёслами из старых досок. Плавающая удочка, прикреплённая крючком к байдарке, послужила буем, и мы довольно быстро подняли затопленное имущество, кроме одного сапога и эмалированного ведра, в которое складывали рыбу. «Чёрт с ним, с барахлом, пошли к берегу», – скомандовал напарник, и мы, довольные, что так легко отделались от смертельной опасности, погребли к берегу. Споров о походе на большое озеро уже не возникало.

Я почти каждый год бываю в этих местах. Все лесхозовские постройки, в том числе и изба, в которой мы жили, уничтожены, лесная трава и цветы густо покрывают пепелище, и только память сохранила очертания былых строений и прошедших событий, которые происходили с нами в этих сказочно красивых местах. Снова живёт монастырь, потихоньку движется реставрация архитектурных памятников. Вместо пионерского горна над гладью озёр умиротворённо гудят колокольные звоны. Десятки машин непоседливых горожан стоят у заповедных озёр тут и там, чадят костры, везде видны люди. Меня спасает то, что, хорошо зная здешние места, я всегда найду тихое, укромное место, всегда наберу корзину отличных боровиков, надышусь целебным сосновым воздухом, нагляжусь на когда-то заповедные монастырские вотчины, и, отдохнув душой, уезжаю успокоенный, чтобы через год вернуться сюда опять.

На Печору за нельмой

Любовь к географическим картам у меня с детства. Разглядывание изображённых на бумаге рек, гор, морей и озёр, степей и пустынь, извилистых побережий океанов, романтическое и загадочное звучание названий городов и стран сродни волшебным полётам во сне, когда без усилий паришь в прозрачном воздушном пространстве, а под тобой – блестящие на солнце водные просторы, прекрасные своей дикостью неприступные горные массивы, бескрайние лесные заросли, извилистые ленты рек с букашками – теплоходами и неуклюжими баржами, чёткая геометрия железных дорог, оживляемая бегущими гусеницами из вагонов и тепловозов. При этом невольно чувствуешь и запах тепловозной гари, и терпкий, горьковатый аромат прелых листьев и коры деревьев, ощущаешь горячее дыхание песчаных барханов мутно-жёлтых пустынь, холод льдов, восторгаешься захватывающей дух бескрайность о арктических просторов.

Отправляясь в поездку, я, как правило, сначала беру карту местности, которую планирую посетить, и предвосхищаю дорожные впечатления, мысленно путешествуя по искусственному картографическому краю, и эта прелюдия бывает не менее увлекательна и познавательна, чем реальные впечатления от путешествия.

Большеземельская тундра – самая северо-восточная отдалённая часть Архангельской области, далее, за Уральским хребтом – уже Сибирь. Печора, главная река этих мест, зарождается на западных склонах Полярного Урала и первую половину своего пути к океану мчится с востока на запад по каменным каньонам до Усть-Цильмы, где делает крутой поворот на север и, постепенно замедляя свой бег, стремится к океану. Восточные склоны Уральского хребта питают уже сибирскую реку Обь.

Нарьян-Мар – столица округа в ста километрах от Печорской губы Баренцева моря на берегах этой большой реки. Все мои путешествия на Печору связаны с Нарьян-Маром, где мне приходилось бывать много раз и в служебных командировках, и в отпускных вояжах для рыбалки и отдыха. Когда самолёт подлетает к этому городку-посёлку, река внизу поражает обширной дельтой с бесчисленными островами, островками, озерками, старицами, рукавами, протоками, которые по-местному зовутся шарами.

Все мои приключения и рыбалки на Печоре состоялись благодаря моему другу детства Володе, работнику геологоразведочной экспедиции, с которым мы познакомились ещё в семилетием возрасте и затем в течение всей жизни поддерживали дружеские встречи и отношения.

Первое знакомство с Печорой и Большеземельской тундрой состоялось в начале сентября, в семидесятые годы, когда в этих краях успешно шли геологоразведочные работы по поиску месторождений нефти. В связи с началом учебного года родители с детьми, возвращаясь из тёплых краёв, раскупили все билеты на авиарейсы, и мне пришлось договариваться с друзьями-геологами и устраиваться на грузовой борт, летевший из Архангельска с грузами для экспедиции.

В дальнейшем я бывал в этих местах неоднократно и рыбачил в глухозимье, и по первому льду в октябре, и весной в апреле, и в середине лета, и каждый раз клёв был отменный. Но первое посещение ненецкой тундры запомнилось особенно ярко фантастически удачной рыбалкой, приветливо-комфортной погодой, отсутствием злобных комаров, а в конце – и обильным урожаем тундровых грибов. Первоначально эта экспедиция планировалась с основной целью – поймать на блесну редкую и экзотическую рыбину – нельму, которая даже для тех отдалённых заповедных мест была уже рыбой редкой. Нельма – родная сестра каспийской белорыбицы, это совершенный по объёму и отделке серебряный слиток, созданный природой для восторженного созерцания как скульптурный шедевр редкостной гармонии, формы и цвета.

В те годы нельма на Северной Двине была ещё рыбой узнаваемой, но очень малочисленной. Из наших регулярных поездок зимой на подлёдный лов в дельту реки и в Двинскую губу Белого моря на ловлю сига, корюшки и наваги мы обязательно привозили несколько мелких экземпляров случайно пойманной нельмы, сейчас же, по прошествии тридцати лет, даже единичные экземпляры на удочку уже не попадаются.

Ранним утром на двух металлических катерах с подвесными моторами мы вчетвером отправились от посёлка Искателей вниз по Печоре на заветный перекат, где, по сведениям рыбацкой разведки, брала на блесну нельма. Минут через сорок встали на якорь в полусотне метров от берега. Собрали спиннинги и начали первые забросы.

Вода в Печоре очень прозрачная, течение быстрое. Минут через пятнадцать первая добыча – килограммовая щучка. За первый час мы поймали несколько щук и крупных окуней, но нельма не хотела брать тяжёлую блесну, скорее всего, её в этом месте уже не было. Мои спутники посовещались и решили сменить место ловли, хотя, по архангельским меркам, клевало неплохо, и наплевать, что не нельма. Но хозяин – барин, поехали на другой перекат. Высадились на галечный пляж в протоке с каменистым дном и быстрым течением. Спутники вручили мне грубое, самодельное, несколько корявое деревянное удилище с толстой леской, поплавком из винной пробки и крючком десятого номера. Черви в стеклянной литровой банке были переложены мхом. Расправив высокие сапоги-бродни, я зашёл в воду по колено и забросил наживку между двух камней, в пенистый водоворот, через секунду – мощная поклёвка – и красавец-окунь на крючке.

Клёв, по моему разумению, был прекрасный. Крупные полосатые разбойники-окуни с красными плавниками жадно хватали добычу без разведки. Я восхищённо наслаждался обильной ловлей, руки дрожали от возбуждения, но хозяева, посовещавшись, дали команду на сборы и новую передислокацию. Я возмутился: «Чего от добра добра искать?». На мой вопрос никто не отвечал, все молча, посмеиваясь, собирали снасти и добытую рыбу. Опять ревет мотор, идём среди лабиринта островов и проток, берега которых сплошь поросли ивняком и густой травой. Наконец забрались в мелкую протоку шириной метров пятьдесят, с дном, заросшим зелёной травой, которая медленно шевелилась в прозрачной воде от сильного течения. Встали на якорь недалеко от берега. Оказалось, что глубина вполне приличная – около двух метров, однако очень чистая и прозрачная вода создавала иллюзию мелководья, и казалось, что дно, покрытое извивающимися зелёными щупальцами, совсем рядом: протяни руку – и коснёшься травы.

Размотали снасти и приготовили мешки под рыбу, достали толстенных червей, и пошла потеха. Такой интенсивной, активной ловли на удочку мне не приходилось видеть ни до того, ни после. Только крючок с червём погружался в воду и достигал поверхности шевелящейся зелёной подстилки, как следовала жадная поклёвка и крупная рыбина уже сидела на крючке. Постепенно обрисовалась система: если забрасываешь наживку под берег, под ивовые кусты – хватает окунь, если бросаешь подальше от катера, по течению, насколько позволяет леска, – хватает язь, если делаешь заброс за борт лодки, в сторону от берега – берёт толстобокая сорога таких размеров, которую в Северной Двине можно поймать только сетью, да и то, если очень повезёт.

Через час рыбалка превратилась в однообразную, нудную работу. Червяк, крючок, заброс, рыбина, мешок, и так снова и снова. Ещё через час мои спутники сели на сиденья катера, закурили и насмешливо смотрели за моими восторженными трудами, один Володя из солидарности продолжал ловить и, несмотря на насмешки спутников, складывал рыбу в мешок. Только теперь я смог ответить себе на возникший у меня ранее вопрос: «Почему не взяли подсачники?». Стало очевидно, что рыба если и срывалась, то на смену ей тут же хватала другая, и возиться с подсачником не было никакого смысла. Вскоре, взглянув на заскучавших спутников, я прекратил ловлю, и, собравшись, мы двинулись к исходному пункту – посёлку геологов.

Местные, избалованные изобилием добычи рыбаки делят рыбу на три категории: красную – все лососёвые виды, белую – все сиговые и сорную – окунь, щука, язь, сорога. Однако, забегая вперед, скажу, что печорские сорога, язь, окунь настолько жирны и нежны в пище, что, даже будучи подсоленной и вяленой, эта рыба не теряет вкусовых качеств после многомесячного хранения в морозильном шкафу, в отличие от двинской рыбы тех же наименований, которая в вяленом и солёном виде становится жёсткой, сухой и невкусной.

В посёлке мы распрощались с нашими спутниками и остались на берегу, на стоянке катеров, потрошить рыбу, пересыпать её крупной солью и опять укладывать в мешки. К вечеру в несколько заходов перетаскали рыбу на чердак деревянного Володиного дома и развесили для провяливания.

На следующий день поехали вниз по правому берегу Печоры в сторону её притока реки Куи в тундру за грибами. С собой в качестве тары взяли вёдра и хозяйственные сумки. Мне первый раз пришлось увидеть тундру своими глазами, и я был приятно удивлён, что вместо ожидаемой болотистой, сырой плоской равнины я увидел сухие пологие холмы из песчаного грунта, похожие на прибалтийские дюны, поросшие ивой, мелкими берёзками и хвойными деревьями. Деревца и кустарники росли редкими группками, а между ними – обширные полянки, покрытые светло-серым, с голубым отливом, мхом. Во мху часто стояли видные издалека своими красными шляпками красноголовики (подосиновики) и тёмно-коричневые белые. От обилия крепких и упругих, без единой червоточины грибов и от охотничьего азарта захватывало дух.

После этой поездки ненецкая тундра невольно вспоминается мне очень богатой на рыбу и грибы, с приветливой, ясной погодой и отсутствием пресловутых злодеев – тундровых комаров, и хотя последующее знакомство с этим краем преподносило и атаки жадных комаров-кровососов, и надоедливые дожди, и нешуточные метели, и рыбалка иногда была не столь добычлива, но первое впечатление невольно затмевало все последующие.

В тундре там и сям были видны машины, сборщики грибов, вооружённые авоськами, пакетами, вёдрами и сумками, и невольно я сравнил местных грибников и наших архангельских кондовых грибников с удобными вместительными кузовами и лёгкими корзинами из бересты, в которых грибы не мнутся, проветриваются и поэтому долго сохраняются. Эта бросающаяся в глаза разница была мне понятна: в Нарьян-Маре живут в основном люди приезжие, временные, для которых сбор грибов – дело экзотическое, непривычное, а архангельский сборщик грибов традиционен и в одежде, и в годами испытанной экипировке, и в кулинарно-грибных пристрастиях.

По прошествии нескольких лет я прилетел в те же места в конце октября, когда Печора уже стояла подо льдом, а температура воздуха подбиралась к минус тридцати. Володя обеспечил меня тёплой одеждой, валенками и уверил, что несмотря на мороз, рыбалка состоится. Рано утром, ещё в темноте, за нами заехала машина ГАЗ-66 – вахтовка, и мы двинулись к месту ловли. Наши спутники, кроме ящиков и буров, имели при себе длинные брезентовые свёртки – палатки, которые у нас в Архангельске рыбаками в то время ещё не использовались. Через полчаса машина остановилась – приехали на место. Это было округлое озеро – залив средних размеров с пологими берегами, которое протоками, невидимыми под снегом, соединялось с рекой.