Текст книги "Близнец Бешеного"

Автор книги: Виктор Доценко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Быстро оглядев молчаливые лица будущих соседей, Серафим успел заметить две вещи: во-первых, с самой дальней кровати, стоящей у окна, на него смотрел огненно-рыжий паренёк, выглядевший несколько старше остальных воспитанников. В отличие от других ребятишек, он смотрел на вошедшего с явной насмешкой, поигрывая перочинным ножичком: большая редкость для детей того времени.

Заметив пустующую кровать справа при входе, Серафим уже хотел направится к этой пустующей кровати, как неожиданно увидел лежащее перед ним на полу вафельное полотенце. Почему-то Серафим сразу понял, что оно положено специально для него: для половой тряпки полотенце было слишком чистым.

Как поступить? Что он должен сделать: поднять его, переступить или вытереть ноги? Он вновь оглядел любопытные взгляды, взглянул на пустую кровать и заметил, что только на её спинке отсутствует полотенце: на все остальных – висят. Не долго думая, Серафим наступил на полотенце, шаркнул по нему пару раз ботинками, затем поднял его и закинул на плечо:

– Моим будет! – с улыбкой заметил он, затем громко поздоровался: – Привет, пацаны!

Никто не ответил, но все дружно повернули головы в сторону рыжего парня, лежащего у окна. Тот был в некоторой растерянности: по всей вероятности, проверка с полотенцем прошла не совсем по плану, и он явно не знал, как реагировать.

– Ты откуда такой взялся? – выдавил он наконец, глядя исподлобья на новичка.

– И что ты хочешь узнать? – спокойно спросил Серафим.

– А все! – с вызовом бросил тот.

– Воспитанные люди отвечают, если с ними здороваются, – не повышая голоса, сделал замечание новенький.

– Вы гляньте на него, пацаны! – рыжий криво усмехнулся. – Учить нас вздумал! Воспитанные пацаны сначала имя своё называют, или кликуху, а потом уже здороваются, – возразил он: в его голосе послышалось раздражение.

– Имя моё – Серафим, фамилия – Понайотов!

– Ничего себе! – присвистнул тот и вдруг рассмеялся. – Серафим – дырявый пим! Понайотов – друг койотов! – поддел рыжий.

– Сам ты – дырявый! – вспылил новенький, но взял себя в руки, спокойно подошёл к свободной кровати, бросил чемоданчик под неё, затем аккуратно повесил полотенце на спинку.

– Что ты сказал? – взвыл лежащий у окна, затем вскочил и угрожающе двинулся по проходу.

На некоторых лицах промелькнул страх, а те, кто лежал рядом с рыжим, с интересом следили за тем, что будет дальше, и только двое из них поспешили за своим вожаком.

Остановившись перед новичком, рыжий вновь проговорил, угрожающе поигрывая ножичком:

– Что ты сказал?

– Ты что, глухой или прикидываешься? – Серафим встал и в упор взглянул на рыжего вожака.

* * *

Почему-то Серафим нисколько не испугался ножичка в руках рыжего: в Сухуми ему приходилось общаться с разными пацанами. А сколько приходилось драться! С теми же татарами с соседней улицы. Настоящие кулачные бои были! Да и в Омске он несколько месяцев ходил в детскую секцию самбо при УВД, куда его пристроил проводник служебно-разыскной овчарки, у которой была громкая кличка – Бахтияр.

Степан, так звали проводника, устроил Серафима в эту секцию к своему брату в знак благодарности за то, что его мать Галина Ивановна, залечила раны Бахтияра, которые тот получил после выстрелов преступника во время задержания.

Брат Степана согласился принять паренька в порядке исключения: по возрасту ему была рано заниматься такой борьбой. Всё было хорошо до тех пор, пока о пацане не прознало начальство, которое тут же приказало отчислить его из секции занимающихся самбо до того, как ему исполнится тринадцать лет.

* * *

Сейчас перед ним стояли трое ребят, каждый из которых едва ли не на голову оказался выше него. Однако в глазах новичка было столько уверенности и спокойствия, что это любого могло сбить с толку.

Чтобы хоть как-то поддержать свой авторитет среди своих сверстников, рыжий вдруг истерично закричал:

– Кто глухой? Я глухой? Сопля несчастная! Да я те…бя по… по стенке раз…ма…жу! – он вытаращил глаза, начал ими вращать и размахивать руками, брызгать слюной, дёргать головой и при этом во всю заикаться.

Нужно заметить, что рыжий, когда хотел добиться своего или напутать кого-то, не впервые прибегал к этому приёму, изображая больного эпилепсией. В такие моменты даже взрослые тушевались и тут же начинали его успокаивать, а сверстники конечно же пугались. Вот и сейчас, почти все ребятишки испуганно попятились от него в разные стороны.

Но на новенького эта вспышка подействовала совсем по-другому: немного понаблюдав за ним, Серафим неожиданно громко рассмеялся:

– Ха-ха-ха! – он даже картинно схватился за живот. – Ой, пацаны, держите меня! Ой, умру от смеха! Ой, мамочка моя родная!

Этот смех как бы мгновенно отрезвил рыжего: он моментально прекратил своё кривляние и молча уставился на новичка.

– Ой, не могу! Ой, артист! – продолжал причитать Серафим, затем упал на кровать и начал кататься по ней, картинно дрыгая ногами.

– Чего это с тобой? – каким-то жалобным голосом произнёс рыжий, не понимая, что происходит…

* * *

Откуда рыжему было знать, что когда-то, когда Серафиму едва исполнилось три годика, ему понравился какой-то медицинский инструмент, который он принялся просить у матери, чтобы поиграть «в доктора». А инструмент был хрупким, острым и им можно было легко пораниться и мать, естественно, решительно отказала, но он продолжал настаивать и канючить.

– Нет! Я сказала нет, значит, нет! – повторила мать и убрала вожделенный инструмент на самую верхнюю полку высоченного буфета.

Вот тогда-то Серафим упал на пол и начал истошно реветь во весь голос, дрыгая ногами и руками.

Галина Ивановна молчаливо и совершенно спокойно понаблюдала за его истерикой, затем принялась громко хохотать, приговаривая сквозь хохот:

– Ну, артист ты, Сема! Ну, артист! Тебе только на сцене выступать…

Как ни странно, но смех матери сбил его с толку: он тут же прекратил истерику и с удивлением уставился на мать, которая не прекратила смеяться. Это продолжалось несколько минут. Потом Галина Ивановна резко оборвала свой смех и спокойно продолжила занятие, которое прекратила во время его истерики – принялась пришивать пуговицу на его пальто.

– Мама, а чего ты смеялась? – недоуменно спросил маленький Семушка.

– Кто, я? – удивилась Галина Ивановна. – Смеялась? – она пожала плечами. – Мне кажется, что это ты надо мной смеялся… – она хитро прищурилась и покачала головой.

Тот урок Серафим запомнил навсегда и более никогда не прибегал к помощи истерики…

* * *

– Ты чего смеёшься? – снова спросил рыжий.

Серафим резко прекратил смеяться, поднялся с кровати и принялся тщательно поправлять её.

Пацаны вокруг переглядывались, но никто не решался заговорить.

Закончив поправлять кровать, Серафим придирчиво оглядел её и только после этого взглянул на рыжего паренька:

– Ты что-то спросил? – спокойно поинтересовался он. – Кстати, как тебя зовут?

– Рыжий Колян, – машинально ответил тот и тут же повторил: – Ты чего смеялся?

– Кто я?.. Смеялся?.. – искренне удивился Серафим и покачал головой. – Мне кажется, что это ты надо мной смеялся, – повторил он слова матери.

Наконец, до Рыжего Коляна что-то дошло: он усмехнулся и спросил:

– Ты что, совсем не испугался?

– А чего пугаться? – пожал плечами Серафим и, чуть подумав, неожиданно спросил: – Слушай, Колян, а для чего вы полотенце перед входом бросили?

– А… – поморщившись, отмахнулся рыжий и тут же признался: – Сам не знаю… в тюрьме так делают… – и вдруг спросил: – Ты есть хочешь?

– Я всегда есть хочу, – вздохнул Серафим.

– Здесь ещё больше будешь хотеть: повар, сволочь, сумками домой жрачку носит, а мы суп пустой хлебаем, – Рыжий Колян наверняка повторил чьи-то взрослые слова. – Пойдём, хлеба слямзим в хлеборезке! – предложил он.

– Как это слямзим? – не понял Серафим. – Своруем, что ли?

– Ну! – Колян с восторгом тряхнул головой, – Пошли?

– Нет, я воровать не хочу… Воровать нехорошо… – назидательно пояснил он.

Как хочешь, – Рыжий Колян явно потерял интерес к новенькому и повернулся к своим пацанам. – Айда, пацаны, в пристенок играть, – он повернулся и пошёл к выходу.

За ним потянулось несколько его приближённых. На первый взгляд казалось, что Рыжий Колян успокоился в отношении новичка и несколько дней, действительно, как бы не замечал его, но это безразличие было кажущимся. Дело в том, что Рыжий Колян был очень злопамятным. Почти все ребята об этом знали и были уверены, что он ни за что не простит новенькому нанесённую ему обиду, тем более на глазах его окружения.

Некоторые из ребятишек внутренне потянулись к Серафиму, но, боясь Рыжего Коляна, старались не проявлять своей симпатии в его сторону открыто.

Особенно сблизился с новичком забавный паренёк по имени Данилка. Забавность заключалась в том, что у него не было переднего зуба и он немного шепелявил, кроме того все его лицо было в ярких конопушках, а на его лице постоянно блуждала задорная улыбка.

Тем не менее, несмотря на беззубую ущербность, многие из пацанов детского дома ему откровенно завидовали: дело в том, что отсутствие переднего зуба помогало Данилке залихватски свистеть без помощи пальцев.

Кстати, этот зуб Данилка потерял в первый же день своего появления в детском доме, всерьёз схватившись с Рыжим Коляном. Тогда Данилке здорово досталось: предложив с ним подраться «один на один», Рыжий Колян, в какой-то момент ощутив, что новичок оказался сильнее, чем ему думалось, призвал на помощь своих дружков…

В тот день, кроме потери зуба, все тело Данилки оказалось в синяках, а губы разбиты до крови. Однако как говорится, нет худа без добра: с той самой драки ни Рыжий Колян, ни кто другой в детском доме, больше никогда его не задевали, а он старался держаться особняком, ни с кем не сближаясь.

Сейчас, когда появился Серафим, Данилка сразу распознал в нём будущего друга и решительно пошёл на сближение, чтобы заполнить душевную пустоту.

Именно он, едва Рыжий Колян с компанией вышли из палаты, отозвал Серафима в сторону и тихонько ввёл его в курс дела, предупредив, что его ожидает:

– Послушай, Серафим, теперь опасайся: Рыжий Колян не спустит тебе…

– Пусть сам опасается, – бросил Серафим. – Я такие приёмчики знаю, что он в миг на полу окажется.

– Приёмчики – это хорошо, – одобрительно согласился Данилка и рассудительно добавил: – Но только тогда, когда дерутся по-честному: один на один, а Рыжий Колян всей кодлой может навалиться, а может и вообще исподтишка напакостить.

– Пусть попробует! А чего это ты все рыжий да рыжий? – спросил Серафим.

– Так у него кличка такая.

– А у тебя какая?

– Меня Данилкой зовут, – он протянул ему руку.

– А меня – Серафим, вот и познакомились…

Серафим с улыбкой подмигнул, как бы без слов намекая, что имелось в виду, когда Данилка, на вопрос, «А у тебя какая?», то есть кличка, назвал своё имя, а Серафим своё…

Глава 4
МЕСТЬ РЫЖЕГО КОЛЯНА

Действительно, прошло несколько дней, и мстительный Колян не только придумал, как отыграться на Серафиме за то, что тот, по его мнению, унизил его, позволив надсмеяться над ним при всех ребятах, но и вскоре воплотил в жизнь.

Выдуманный Рыжим Коляном план мести был мерзопакостным, просто иезуитским, и заключался в том, что Серафим был обвинён именно в том, против чего он выступил открыто в самый первый день появления в детском доме: его обвинили в воровстве, да ещё в праздник Первого мая.

Дело в том, что в этом детском доме существовало правило, которому подчинялись неукоснительно все его воспитанники. Каждый отряд обязан был поочерёдно, на неделю заступать на дежурство. Во время дежурства распределялись обязанности каждого члена отряда по хозяйственным работам. Кто-то должен был заниматься уборкой территории вокруг детского дома, кто-то убирался внутри здания: одни мыли полы, следили за чистотой туалета, другие меняли всем воспитанникам постельные принадлежности, третьи – дежурили по столовой, в которой накрывали столы, убирали их, мыли посуду…

Самым привлекательным дежурством, как можно без труда догадаться, естественно, была столовая. Как говорили воспитанники, во время дежурства в столовой можно было не только наесться «от пуза», но и запастись чем-нибудь впрок.

Обычно, когда приходила очередь дежурить первому отряду, старшим по столовой, как правило, назначался Рыжий Колян и уже он выбирал себе помощника.

Этот рыжий хитрован, чтобы лучше управлять своими приближёнными, всякий раз брал себе в помощники того, кто на тот момент был наиболее ему верен, а чтобы исключить обиды со стороны не избранных, Рыжий Колян угощал их той едой, какую ему удалось натырить во время дежурства.

Когда наступило время очередного дежурства первого отряда, к ним в палату заявилась старшая воспитательница и принялась зачитывать список распределения по работам.

Рыжий Колян, услыхав свою фамилию в качестве старшего дежурного по столовой, неожиданно поинтересовался:

– Тамара Леонидовна, а можно вместо меня старшим дежурным по столовой назначить Понайотова?

– С какой это стати? – она сморщила лоб.

Старшая воспитательница искренне удивилась: за время её работы в этом детском доме такого, чтобы кто-то отказался от дежурства в столовой, она не помнит.

– Понимаете, Тамара Леонидовна, живот у меня болит что-то, – Рыжий Колян поморщился и для наглядности погладил живот ладошкой.

– Но почему ты предлагаешь именно Понайотова? Он же новенький и может не справиться, – недовольно нахмурилась Тамара Леонидовна.

– Ничего: пусть учится. Мы когда-то тоже начинали и тоже ничего не умели… А чтобы всё прошло нормально, ему в помощники вы назначьте Крюкова: он не впервой по столовой дежурит и, если что, поможет, поправит…

– Ну, хорошо, – чуть подумав, неуверенно кивнула старшая воспитательница.

Она пожала плечами, зачеркнула фамилию Рыжего Коляна и вместо неё вписала фамилию Серафима.

После того, как за старшей воспитательницей, которая, закончив читать список распределения, удалилась, закрылась дверь, в палате воцарилась гнетущая тишина. Ошарашенные неожиданным заявлением Рыжего Коляна, воспитанники недоуменно переглядывались между собой, пытаясь понять, что это может означать, но никак не могли осознать услышанное. И только на лицах Рыжего Коляна и Крюкова блуждали чуть заметные хитрые улыбки.

– Слушай, Сема, Рыжий Колян явно замыслил какую-то пакость против тебя, – прошептал Данилка на ухо Серафиму.

– С чего ты взял? – не понял тот.

– Здесь ещё никто и никогда не отказывался от дежурства в столовой, – рассудительно пояснил Данилка. – Я уверен, что про боль в животе он придумал для отвода глаз: нет дураков отказаться от хлебного места за просто так!

– В каком смысле – хлебного? – удивился Серафим.

– Ты что, действительно, не понимаешь, о чём вдет речь? – удивлённо переспросил Данилка.

– Нет, – пожал плечами он.

– Ладно, потом расскажу, – быстро проговорил Данилка.

Он заметил, как за их разговором внимательно наблюдает Рыжий Колян.

Он быстро направился к ним и, остановившись рядом, спросил с недоброй усмешкой:

– О чём воркуете, голубки?

– Хочу объяснить Серафиму, в чём заключается дежурство в столовой, – с вызовом ответил Данилка.

– И без тебя найдётся, кому объяснять! – зло прищурившись, недружелюбно бросил Рыжий Колян, после чего повернулся к Серафиму. – Ты вот что, дуй за Крюком: он объяснит что к чему! – потом многозначительно добавил, – очень надеюсь, что ты не подкачаешь.

– А ты не забудь к врачу сходить, – с серьёзной миной заметил Серафим.

– Зачем это? – насупился тот.

– Ты же сказал, что у тебя вроде бы живот прихватило, – ехидно напомнил Серафим.

– Ничего, поболит-поболит и перестанет, – отмахнулся Рыжий и пошёл к своей компании.

– Будь осторожнее, Сема, что-то здесь не так. Нутром чувствую! – шепнул на прощанье Данилка.

– Да что он может сделать? – беспечно отмахнулся Серафим.

– Уверен, что скоро узнаем, – озабоченно прошептал Данилка и направился вслед за Рыжим Коляном…

* * *

Помещение столовой, где питались воспитанники детского дома, было небольшим: одновременно там мог разместиться только один отряд. Поэтому отряды питались поочерёдно. Первый отряд, как самый старший, появлялся в столовой последним.

По сложившемуся обычаю, в праздники каждый из воспитанников детского дома во время обеда получал какое-нибудь незамысловатое лакомство: либо по несколько конфет подкинут или печенюшек домашних напекут, либо по плюшке с сахарной пудрой, либо по пирожку.

В первый день дежурства первого отряда завтрак прошёл спокойно, без каких-либо эксцессов, а во время обеда повариха объявила, что в честь празднования Первого мая каждый из воспитанников получит по пирожку с повидлом.

Для детдомовцев того времени пирожок с повидлом был один из самых любимых лакомств: все воспитанники с восторгом восприняли новость, а некоторые, поставившие на пирожки, даже, кричали «Ура!». Дело в том, что задолго до праздника каждый из воспитанников начинал мечтательно перебирать все варианты, пытаясь определить, чем их угостят в этот раз. Иногда даже заключали пари: тот, кто угадывал, получал от проигравшего его пирожок.

Праздничные лакомства выдавались под расписку старшему дежурному по столовой, причём строго по списку для каждого отряда. Расписавшись в получении, старший дежурный нёс личную ответственность за сохранность полученного. И только после того, как столы были накрыты первым, вторым и третьим блюдами, старший дежурный, строго по списку, вместе со своим помощником, раскладывал пирожки по столам.

Первые пять отрядов отобедали спокойно, без претензий. А когда пришла очередь первого отряда, Серафим расписался в получении восемнадцати пирожков по списку, после чего разложил их по столам.

В этот момент к ним в зал вышла повариха:

– А это вам за хорошую работу, – сказала она, вручив Серафиму и Крюкову по дополнительному пирожку.

– Спасибо, вам, Клавдия Прокопьевна, – поблагодарил Серафим.

Повариха с удивлением посмотрела на него: впервые кто-то из воспитанников назвал её по имени-отчеству.

Она погладила его по головке и расчувствовалась так, что достала из кармана конфету «коровка», протянула Серафиму и со вздохом сказала:

– Держи, сиротинушка, – потом, словно устыдившись своей неожиданной слабости, она резко повернулась и быстро пошла на кухню.

Серафим удивлённо смотрел ей вслед и не заметил, как Крюков выглянул за дверь и кому-то махнул рукой.

Буквально через секунду в дверь заглянул какой-то пацанёнок:

– Кто Пона… Понта…

– Понайотов, – подсказал Серафим. – Ну, я!

– Ты? Тогда тебя в учительскую и зовут! – заявил тот.

– В учительскую? – Серафим взглянул на Крюкова и тут же переспросил. – Кто зовёт? – но посыльного и след уже простыл, тогда он вновь повернулся к своему помощнику. – Приглядишь за столами, я быстро? – попросил он его.

– Конечно, иди и не сомневайся: за всем пригляжу со всем вниманием, – с готовностью отозвался Крюков. – Заодно позови наших обедать…

– Хорошо, – Серафим поспешил к выходу.

До учебного корпуса было метров пятьдесят и Серафим быстро до него домчался, но когда он постучался в дверь учительской, никто ему не ответил. Серафим дёрнул дверь на себя, но она оказалась запертой на ключ и внутри не слышалось ни звука: там явно никого не было.

– Ничего не понимаю, – покачал головой Серафим и тут же ему вспомнился шёпот Данилки, – «Здесь что-то не так! Будь осторожнее!»

Сердце тревожно застучало: напрасно он не прислушался к совету своего друга. Серафим бросился на улицу и в буквальном смысле ворвался в палату первого отряда, уверенный, что там не застанет Рыжего Коляна. Как ни странно, но тот спокойно сидел на своей кровати в окружении своих приятелей и вовсю резался с ними в карты.

– Что, на обед пора? – спросил он, увидев в дверях запыхавшегося Серафима, и тут же, не дожидаясь подтверждения, громко выкрикнул: – Первый отряд! На обед стройся!

Повторять не пришлось: все устремились к выходу…

И Серафиму пришлось идти вместе с ними, но по дороге он обогнал их и вошёл первый…

Следом за ним в столовую ввалился и первый отряд. Когда все расселись по своим местам, неожиданно обнаружилось, что у многих из воспитанников на тарелках не хватает пирожков. С разных сторон раздались выкрики:

– А где мой пирожок?

– А где мой?

– И у меня нет…

– И у меня…

– Что за хрень, где пирожки? Куда ты их дел? – начал визжать Рыжий Колян, едва не с кулаками бросаясь на Серафима.

– Все пирожки были разложены по столам, – спокойно ответил Серафим. – Спросите Крюкова: он подтвердит. А где Крюков? – с тревогой спросил он, осмотревшись по сторонам.

В этот момент в дверь ввалился Крюков и невозмутимо отправился на своё место.

– Ты где был? Я же просил тебя присмотреть за столами! – насел на него Серафим.

– Ты меня просил? – Крюков состроил удивлённую физиономию. – Ты чо, с печки упал, что ли? – бросил он. – Это я тебя попросил никуда не уходить, пока я не вернусь из учительской, куда меня вызвали!

Такой наглой подставы Серафим никак не ожидал, а потому сорвался:

– Какой же гад, Крюк! – вскрикнул он и бросился на него с кулаками. – Говори правду, сволочь!

В этот момент в столовую вошла старшая воспитательница и грозно окрикнула:

– А ну прекратить! Что тут происходит?

– Понайотов пирожки слямзил, а хочет все свалить на Крюкова, – пояснил Рыжий Колян.

– То есть как слямзил? Украл, что ли?

– Ага, своровал, – с ухмылкой кивнул Рыжий Колян.

– И что вы можете сказать? – старшая воспитательница взглянула на дежурных по столовой. – Говори ты, как старший дежурный, – обратилась она к Серафиму.

И он, , нервничая от наглости Крюкова, рассказал все, как было на самом деле.

Выслушав его, Тамара Леонидовна взглянула на Крюкова:

– А теперь ты говори!

И Крюков рассказал все слово в слово, заменив только фамилию Серафима на свою.

Тамара Леонидовна недовольно покачала головой:

– И кто же из вас врёт?

– Тамара Леонидовна, нужно проверить их тумбочки: не мог же тот, кто слямзил пирожки, заглотать их все разом! – хитро переглядываясь со своими приятелями, неожиданно предложил Рыжий Колян.

– Хорошо, так и сделаем! Пошли в отряд и проверим, – согласилась воспитательница.

Нетрудно догадаться, что пирожки были обнаружены даже не в тумбочке Серафима, а в его чемоданчике.

– Да ты, Понайотов, оказывается вор! – грубо бросила Тамара Леонидовна.

– Вор! Вор! Вор! – скандируя, подхватили воспитанники со всех сторон.

– Я не вор! – Не вор! – со слезами выкрикнул Серафим, но его голос потонул среди хора обвинителей.

Не в силах более терпеть незаслуженное обвинение, Серафим, рыдая в голос, бросился к выходу, но кто-то из окружения Рыжего Коляна подставил ему подножку: Серафим упал и в кровь разбил лоб о спинку кровати.

Этим воспользовались приятели Рыжего Коляна, всей кодлой навалились на него и принялись жестоко избивать.

Старшая воспитательница не вмешивалась, спокойно наблюдая со стороны: за воровство воспитанники сами наказывали виноватого и никогда не вмешивали сотрудников детского дома.

За Серафима попытался вступиться Данилка: он смело бросился на его обидчиков, но силы были слишком неравны. Шестеро против двух. Так что вскоре его отшвырнули в сторону, после того, как Данилка сложился пополам, получив сокрушительный удар кулаком поддых.

Когда, по мнению Тамары Леонидовны, «воришка» получил достаточно, она громко хлопнула в ладоши:

– Хватит с него!

Но её никто не услышал и приятели Рыжего Коляна с удовольствием продолжали его избиение.

– Хватит, я сказала! – во весь голос взвизгнула старшая воспитательница.

На этот раз, словно по мановению волшебной палочки, все резко оставили новичка в покое и расступились.

Жалкий, избитый, лицо в крови, в разорванной рубашке, Серафим с трудом поднялся на ноги.

– Надеюсь, тебе, Понайотов, навсегда запомнится этот урок и ты никогда не будешь воровать! – высокомерно проговорила Тамара Леонидовна.

– Я не воровал! Не воровал! – с надрывом бросил ей прямо в лицо Серафим, после чего со всех ног побежал к выходу, выскочил из палаты, со всей силы хлопнув дверью, и устремился куда глаза глядят…

* * *

Серафиму казалось, что он бежал целую вечность. Сначала бежал по пустырю, потом по пролеску, по запущенному городскому парку. Сквозь пелену слёз он видел расплывающиеся деревья, машины, редких прохожих.

– Гады! Гады! – = – не переставая рыдать, повторял он. – Ну, Рыжий Колян, ты ещё пожалеешь!

Серафим никак не мог понять: почему, за что с ним так поступили?

Конечно, можно допустить, что Рыжий Колян таким образом решил отомстить за то, что в первый же день появления Серафима в детском доме, над тем, кто привык там верховодить, вдруг посмеялся какой-то там новенький. Но почему остальные поддержали его? Что плохого сделал им Серафим?

Может, от страха? Или от собственной слабости? А может быть, поддались стадному чувству?

И этот Крюков: ещё та сволочь оказывается! Ничего, дайте время и вы ещё пожалеете, что с ним так поступили.

Через некоторое время, оказавшись среди огромных деревьев, Серафим бросился на сырую землю и горько заплакал от отчаяния. Нет, он плакал не от физической боли, хотя ему действительно было больно, он плакал от собственного бессилия.

Плакал от того, что его обвинили в том, против чего он сам всегда выступал, осуждая тех, кто зарится на чужое.

Плакал от того, что ему никто, кроме Данилки, не поверил. А это несправедливо!

Серафиму казалось, что весь мир против него.

– Мама, мамочка, как мне жить дальше? Ведь все считают меня вором!.. – Серафим принялся стучать кулаком по сырой земле, приговаривая: – Гады! Сволочи! Подонки!

Постепенно его удары становились все тише и тише, а голос снизился до шёпота. Наконец, он перестал шевелиться и в измождении замер: ему захотелось закрыть глаза и умереть…