Текст книги "Политические тайны Второй мировой"

Автор книги: Виктор Устинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 44 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Оккупация Дании прошла легко, без пролития крови. Начавшиеся в 5 часов утра 9 апреля переговоры немецких посланников с датским правительством в Копенгагене, как и предвиделось, через короткое время закончились принятием германских условий – безоговорочной капитуляции. Датское правительство и король приказали датским войскам не оказывать сопротивления и уже к вечеру все важнейшие пункты страны, порты, гарнизоны и аэродромы находились в руках немцев [108] . Коллаборационисты ликовали, они пришли к власти и стали служить захватническим целям Гитлера.

Завоевание Норвегии проходило в более сложных условиях, так как в судьбу этой страны вмешались англичане и французы, и хотя их усилия не дали того результата, на который рассчитывали в Лондоне и Париже, но они способствовали тому, чтобы в Англии, в ее правящих кругах, произошло резкое размежевание между теми, кто хотел и дальше потворствовать агрессивной политике Гитлера и его непримиримыми противниками во главе с Уинстоном Черчиллем, который в разгар германо-норвежской войны возглавил правительство Великобритании. Это было событие поважнее завоевания немцами Дании и Норвегии. В лице Черчилля мир приобрел непримиримого борца с фашистской идеологией, который поднимет неисчислимые силы британской империи на войну с Гитлером, и это будет знаменательным событием в ходе Второй мировой войны.

С упрямством, свойственным большинству англичан, Черчилль призывал соотечественников к решительной и смертельной борьбе с гитлеровской Германией. Его речи было сродни факелу для людей, бежавших в ночи, и искавших верного пути к спасению. Правительство, которое он возглавил, было коалиционное, и в нем министрами оставались Чемберлен, Галифакс и Вуд, одобрившие Мюнхенское соглашение и разделявшие, вместе с большой частью влиятельных людей в Англии, идею дальнейшего сотрудничества с Гитлером, а не противоборства. И силу этого прогитлеровского крыла в правящих кругах Лондона не скрывал и сам Черчилль в своем письме к Рузвельту: «Я не могу отвечать за своих преемников, которые в условиях крайнего отчаяния и беспомощности могут оказаться вынужденными выполнить волю Германии». [109]

Десантные войска гитлеровской Германии, численностью в три дивизии, перебрасывались в Норвегию на военных кораблях и самолетах, чтобы с ходу захватить города Осло, Кристиансунн, Ставангер, Берген, Тронхейм и Нарвик 5 апреля вышедшая первая группа германских эсминцев, имевших на борту горно-стрелковые войска для высадки в Норвегии, были замечены английскими разведывательными самолетами, и они сопровождали их на всем пути. Немцы ожидали разгрома от встречи с английской эскадрой, но движение немецких военных кораблей английское командование приняло не за переброску войск, а рассматривало как мероприятие, направленное против их подготовки к высадке десантных войск.

Англичане медлили с собиранием своих военно-морских сил, и они ограничились постановкой минных заграждений на пути немецкой эскадры между Тронхеймом и Бергеном, что не помешало немцам достичь намеченной цели. Строго в соответствии с планом операции, рано утром 9 апреля началась высадка немецких десантных войск в портах Нарвика, Тронхейма, Бергена, Ставангера, Эгерсунна, Кристиансунна и Арендаля. В Осло немецкие войска смогли прорваться только к 9 часам утра [110] . За несколько дней немцы смогли овладеть наиболее важными портами и административными центрами Норвегии, но англичане в середине апреля попытались выбить немецкий десант из стратегически важного района Нарвика, где немецкая авиация еще не могла проявить большой активности из-за удаленности аэродромов. Однако высаженные в Намсусе, Ондальснесе и Харстаде, а потом и в Нарвике английские и французские десанты числом около дивизии в каждом порту, хотя и действовали несогласованно и разрозненно – все же могли бы заставить немцев покинуть Северную Норвегию, если бы 10 мая не началось наступление немецких войск на западе против Франции. Война вступала в новую важную фазу, и сейчас надо было думать об усилении обороны самой Англии и спасении Франции. Оставляя Норвегию, англичане сумели нанести существенный урон военно-морскому флоту немцев, так что победа досталась тем дорогой ценой. В морском сражении в Нарвик-фиорде были потоплены девять германских миноносцев, а три крейсера получили тяжелые повреждения.

10 мая 1940 года, в день начала наступления вермахта на западе, с целью оправдать варварские налеты германской авиации на города Бельгии и Голландии, гитлеровцы совершили чудовищную провокацию. Германская авиация подвергла бомбардировке университетский город Германии Фрейбург. Были разрушены женский пансионат, больница. По сообщению фашистской прессы, в городе было убито 24 человека. Этот провокационный налет был приписан авиации Бельгии и Голландии и использован как предлог для налета на эти страны, а также и для оправдания варварских действий немецко-фашистских властей против народов других стран. Гитлеровское правительство угрожало, что в случае налетов вражеской авиации на немецкие города последуют пятикратные налеты люфтваффе на города противника. [111]

Отвлекающие удары Гитлера по Дании, Голландии и Норвегии не насторожили правительство Франции, хотя предупреждения о готовящемся нападении немцев непрерывно поступали в Париж.

Накануне Второй мировой войны Франция переживала длительный период экономического застоя. Достаточно сказать, что в 1938 году она добывала столько же угля, сколько и в 1913 году, а чугуна и стали выплавлялось даже меньше по сравнению с тем же периодом. В целом, объем промышленной продукции в 1938 году был на 8% меньше, чем в 1913 году [112] . Страной управляли «200 семейств», сплотившихся в финансовую олигархию, и они меньше всего думали о развитии индустриальной базы; извлечь как можно быстрее прибыль было их главной целью, и они достигали этого путем размещения капиталов за рубежом. В канун войны они организовали бегство капиталов из Франции, что нанесло мощный удар экономике страны и нормальному функционированию всей государственной системы.

Объявив войну Германии, Англия и Франция ее не вели, и они ничем не провоцировали Гитлера – ни бомбежками городов и сосредоточений войск, ни задержанием германских судов в море – ведь английский флот был сильнее германского в несколько раз, а вместе с французским они господствовали в Атлантике. Гитлер в личных встречах с Чемберленом и Даладье хорошо изучил их характеры и знал их безволие и бесхребетность, что совершенно справедливо позволяло ему говорить о руководителях Англии и Франции того времени: «Если они и объявили войну, то это еще не значит, что они будут ее вести» [113] . В это время и в самой Франции среди правящего класса существовало три основных течения, по-разному относящихся к войне. К первому принадлежал круг влиятельных лиц во главе с Анри де Кериллиса, или Марэна, которые считали, что война есть извечное соперничество между французами и немцами за лидерство на Европейском континенте и этим положением можно временно и поступиться. Их деятельность носила скорее декларативный характер, и они не имели большого влияния в обществе. Совершенно в другом ключе действовала группировка мюнхенцев во главе с Жоржем Бонне, Фланденом и другими политическими деятелями, твердо стоявших на позициях сговора с фашистским агрессором. И было еще третье, основное течение в политической жизни Франции, в которой сформировалась и открыто действовала пятая колонна, лидерами которой были агенты германской разведки типа Лаваля, Дорио, де Бринона, требовавшие сговора с Гитлером и установления в стране тоталитарного режима наподобие профашистских режимов в Германии и Италии [114] . Их духовным отцом был маршал Петен, и они чувствовали поддержку своих политических взглядов 200 богатыми семействами Франции, что делало приверженцев двух последних течений хозяевами положения в стране.

Самые пораженческие настроения во Франции исходили от военных руководителей армии и флота, превозносивших боевую мощь вермахта и разуверившихся в способностях французской армии противостоять ему в войне. Маршал А. Петен, адмирал Ж. Дарлан, генералы М. Вейган и Ж. Вьюменен распространяли пораженческие настроения не только в военной среде, но и среди членов правительства, и они надломили их волю к сопротивлению.

Французское командование надеялось обеспечить безопасность своих границ пограничными укреплениями с полумиллионной армией, вооруженной в значительной степени устаревшей материальной частью. Вместо того чтобы перевооружить армию современными средствами вооруженной борьбы, насытить ее автотранспортом с целью повышения ее подвижности, подготовить промышленность на случай мобилизации и увеличить общую численность армии, французское правительство пошло по другому пути. Оно свелось к выработке оборонительной доктрины, в основу которой были положены оборонительные действия на базе прочно укрепленных пограничных рубежей. За несколько месяцев до начала Второй мировой войны на совещании английских и французских военных штабов (в апреле 1939 года) «было решено, что на первом этапе война будет носить со стороны Англии и Франции оборонительный характер» [115] . При этом считалось, что подобная стратегия не потребует массовых количеств новых подвижных средств борьбы [116] . Другими словами, Франция стала придерживаться преимущественно оборонительной военной идеологии, что наложило свой отпечаток на состояние вооруженных сил и воспитание командного и рядового состава. Отсюда необычайная, почти слепая, вера в решающее значение обороны на линии Мажино. Остается непреложным фактом, «что командование как французской, так и английской армий верили в миф о невозможности для Германии предпринять крупное наступление через Арденны» [117] . О своей армии французское правительство проявляло мало заботы. Лучшие танки оно отправляло в Польшу, Турцию, Румынию и Югославию с расчетом их применения не столько в войне с Германией, сколько в войне против Советского Союза.

Нельзя при этом забывать, что до 10 мая Франция и Англия уже восемь с лишним месяцев находились в состоянии войны с Германией, их войска были отмобилизованы и занимали боевые оборонительные позиции, в том числе линию Мажино. Англо-французы видели, как немцы разделались с Польшей, с Данией, Норвегией, но и это их не насторожило. Мало того, правительство Франции и Англии из надежных источников имели сведения о скором наступлении немцев. Еще в марте министр иностранных дел Италии граф Чиано, зять Муссолини, будучи противником войны и предвидевший крах Италии, раскрыл планы Гитлера французскому послу А. Франсуа-Понсе, а через несколько дней – американскому эмиссару Уоллесу. А 7 мая уже Генштаб Франции предупредили из Бельгии о готовящемся германском вторжении. Почему не среагировали? Во французском правительстве и военном министерстве было много чиновников, сознательно умалявших значение этой информации и готовивших Францию к поражению. Послевоенные суды над Лавалем, Петеном и другими государственными деятелями Вишистского правительства только подтверждают этот вывод. Никакое государство не может победить в войне, если в ее правительстве имеются пособники врага. Характерной чертой французской политической мысли в 1 940 году являлось надежда на возможность умиротворения Германии и предотвращения войны. Она питалась также надеждами высших кругов, определяющих политику Франции, что Германия ввяжется в войну против СССР и оставит в покое западные страны. Базируясь на этих призрачных надеждах, стратегия западных держав не имела даже какого-либо плана активного противодействия германской агрессии.

Несмотря на объявление войны Германии, финансовая и промышленная кооперация между французскими и германскими капиталистами ни в чем не ослабла, и она продолжала функционировать, несмотря на все причуды «странной» войны. На франко-германской границе стояла тишина, какую можно ощущать только в заповедниках: солдатам строго настрого запрещалось приближаться к границе и провоцировать немецких солдат. Неуклонно падало и моральное состояние французской армии. Значительная часть офицерского корпуса не желала войны с Германией, и такие настроения им насаждали профашистские органы буржуазной печати Франции.

Военная мысль во Франции была придавлена поклонниками фашистского режима в Германии, а ее доктрина носила чисто оборонительный характер. Перед Первой мировой войной французская армия воспитывалась в духе наступательных действий, и достижение стратегических целей считалось возможным только путем уничтожения противника в наступлении. [118]

Когда правительство возглавлял Э. Даладье, «то он, казалось, олицетворял собою чувство покорности и отчаяния, которое испытывала страна… На страницах газет он всегда казался главным плакальщиком на похоронах своей родины» [119] . Когда кабинет Даладье пал – депутаты осудили его не за то, что он не выполнил обещаний защищать Польшу и не смог организовать фронт антигитлеровской войны, а за то, что он не сумел воспользоваться Советско-финским конфликтом для перерастания его в активную коалиционную войну против Советского Союза с участием на стороне Франции и Англии скандинавских стран и гитлеровской Германии. Мир, на который пошли белофинны в результате поражения, нанесенного им Красной Армией, спутал все карты французских стратегов. Именно это обстоятельство и повергла французскую реакцию в ярость, которая обрушилась на правительство Даладье. Возглавил правительство Поль Рейно, отличавшийся огромным честолюбием и заурядным умом, и более решительно настроенный на недопущение войны с гитлеровской Германией. В своей программной речи он «ни словом не обмолвился о намерениях правительства предпринять хоть какие-либо шаги для организации войны с гитлеровской Германией». Но в то же время, в своем послании английскому правительству, Рейно предлагал начать совместные боевые действия на севере – в скандинавских странах и на юге – со стороны Кавказа с тем, «чтобы парализовать Россию». [120]

Настаивая на высадке англо-французских войск в Скандинавии, французское правительство было уверено, что мир между Финляндией и СССР непрочен и его, при содействии той же Германии, легко можно было взорвать. За предшествующие семь месяцев «странной войны» французское правительство окончательно уверовало, что бездействие обеих сторон может продлиться долго, и оно всячески стремилось перенести войну на Восток, на те земли и территории, которые Гитлер наметил для расширения жизненного пространства Германии в своем программном труде «Моя борьба». И совсем не случайно, что за месяц до нападения Германии на Францию французский кабинет детализирует способы бомбардировок нефтяных промыслов на Кавказе через Турцию и усиливал свою военно-воздушную группировку в Сирии. В качестве объектов бомбардировок намечались города Баку, Батуми, Грозный и Поти. 23 апреля 1940 года, за семнадцать дней до нападения Германии на Францию, вопрос об агрессии против СССР в районе Кавказа был предметом специального обсуждения высшего совета союзников, состоявшегося в Париже. На этом совещании англичане заявили, что вся их авиация задействована в сражении за Норвегию и потому не может быть использована для намеченных операций на Востоке, что вызвало неудовольствие премьер-министра Рейно [121] . Война стояла уже у порога Франции, но ее правящие круги заботило не укрепление обороноспособности собственной страны перед гитлеровской агрессией, а военные провокации против Советского Союза, с помощью которых они надеялись отвести угрозу от себя и навлечь ее на других.

Но Гитлера больше беспокоила Франция, чем Советский Союз, и он сначала решил разделаться с этой страной, к которой он питал откровенную ненависть, вынесенную еще с полей Первой мировой войны. Гитлер не решился нападать на Советский Союз до разгрома западных держав. Он говорил в узком кругу своих приближенных: «Советская Россия – большой кусок Им можно и подавиться» [122] . Уже после успешной польской военной кампании 23 ноября 1939 г. состоялось совещание Гитлера с главнокомандующими отдельных родов войск, на котором он заявил: «Я долго сомневался, не начать ли мне нападение на Восток, а затем уже на Запад… Вынужденно получилось так, что Восток на ближайшее время выпал… У нас имеется договор с Россией. Однако договоры соблюдаются лишь до тех пор, пока… они выгодны». [123]

Все политические деятели Европы знали, что основным объектом завоевательной политики фашистская Германия объявила Советский Союз. Уничтожение Советской России и овладение территориями на Востоке было вожделенной мечтой гитлеровского режима. Но решение этой проблемы зависело от того, как отнесутся Франции и Англии к восточной политике Германии. Можно ли было ожидать, что, например, Франция предоставит Германии полную свободу действий на Востоке? Гитлер отвечал на это отрицательно. Он был убежден, что Россия и Франция имеют взаимные интересы, находятся в «одной лодке» перед лицом германской агрессии, что французские правящие круги никогда не потерпят гегемонии Германии в Европе. [124]

В лучшем случае можно было надеяться на то, что французское правительство будет терпимо относиться к продвижению германской экспансии на Восток, но лишь до известного предела, ожидая, когда Германия израсходует свои силы в борьбе против Советского Союза. Германские нацистские круги не видели никаких шансов на успех в вооруженной борьбе с Советским Союзом, пока в тылу Германии, на ее западных границах, находилась французская армия. Для них путь на Восток лежал через Францию. «Будущая цель нашей внешней политики, – писал Гитлер, – …восточная политика, направленная на приобретение необходимых земель для нашего немецкого народа. Но поскольку для этого нужны силы, а смертельный враг нашего народа – Франция неумолимо душит нас и отнимает эти силы, мы должны взять на себя любые жертвы, которые смогут привести к уничтожению всякого стремления Франции к гегемонии в Европе». [125]

Что касается Англии, то подход к разрешению германо-английских противоречий с течением времени претерпевал существенные изменения. С середины 20-х годов германские фашисты считали возможным найти общий язык с Англией на почве размежевания сфер интересов и тем самым удержать ее вне войны на континенте. Достижение союза с Англией, по идее Гитлера, привело бы к распаду антигитлеровской коалиции и позволило бы Германии успешно вести войну и «рассчитаться» с ее смертельным врагом – Францией. После 1933 года высшее военно-политическое руководство фашистской Германии существенно пересмотрело эти взгляды. Ход политических событий показал, что английские правящие круги никогда не откажутся от своей традиционной политики поддержания равновесия сил в Европе и недопущения гегемонии какой-либо одной державы на континенте. Лондон сразу дал недвусмысленно понять германскому правительству, что тысячелетние устои внешней политики Англии не подлежат пересмотру, и они их будут защищать силой.

Стало совершенно очевидно, что экспансия гитлеровской Германии в Европе неизбежно приведет к военному конфликту с Англией и на совещании высшего командного состава 23 мая 1939 года Гитлер определил свои цели: «Необходимо готовиться к борьбе. Англия видит в нашем развитии опасность возникновения господствующей державы, которая подорвет ее могущество. Поэтому Англия – наш враг, и борьба с ней будет не на жизнь, а на смерть». Здесь ж, на совещании, Гитлер определил и последовательность выполнения своей завоевательной политики: «Союз Франции, Англии и России против Германии, Италии и Японии потребует сначала напасть на Англию и Францию, нанеся им быстрые уничтожающие удары» [126] . Объективные условия, по мнению фашистского руководства, не позволяли Германии начинать борьбу против главных противников с нападения на Советский Союз. В войне на Востоке фактор пространства действовал против фактора времени.

Немалую роль для выбора удара по Франции сыграл и тот факт, что на западе Германии располагался один из ее ведущих промышленных районов – Рурская область, с потерей которого серьезно нарушалась бесперебойная работа промышленных предприятий других регионов станы, и это вело к подрыву военной экономики и всей мощи вермахта. В одной из своих директив Гитлер писал, что «…поскольку эта слабость известна Англии и Франции также хорошо, как и нам, англо-французское руководство, если оно захочет уничтожить Германию, попытается любой ценой добиться этой цели». [127]

Стратегические основы предстоящей военной кампании против Франции и Англии были изложены Гитлером 9 октября 1939 года в его «Памятной записке и руководящих указаниях о ведении войны на Западе». Цель этой кампании заключалась в «окончательном военном сокрушении Запада, то есть, в уничтожении сил и способностей западных держав воспрепятствовать еще раз государственной консолидации и дальнейшему развитию немецкого народа в Европе». [128]

Париж и Лондон в течение восьми месяцев ведения «странной» войны ничего не предпринимали, чтобы обезвредить Италию, чего можно было достичь, предложив ей выбор между угрозой вторжения на ее территорию с одновременной блокадой с моря и рядом уступок за ее нейтралитет. Перед Первой мировой войной такая угроза со стороны Франции и Англии заставила итальянское правительство придерживаться нейтралитета и заявить германскому послу, «что война, начатая Австро-Венгрией… носит агрессивный характер, который не соответствует оборонительному характеру Тройственного союза, и Италия не может участвовать в этой войне» [129] . Надо сказать, что влиятельные круги во Франции и Англии «усматривали врага скорее в Сталине, чем в Гитлере. Они были больше озабочены тем, как нанести удар России». [130]

Значительно ухудшилось по сравнению с Первой мировой войной общее политическое и стратегическое положение Англии и Франции на Европейском континенте. Не было русского Восточного фронта, который во время Первой мировой войны отвлекал значительную часть армий противника. Своей политикой попустительства агрессору и сговора с ним, Англия и Франция избавили Германию от опасности одновременной войны на два фронта и тем облегчили гитлеровцам осуществление их агрессивных замыслов. Система французских союзов в Европе также оказалась разрушенной; преданные Англией и Францией Чехословакия и Польша утратили свою независимость и попали под иго фашистских захватчиков. Румыния фактически впряглась в колесницу фашистской «оси». Югославия и Греция были слишком слабы, чтобы оказать какую-либо помощь Франции и Англии. Они старались изо всех сил сохранить своей нейтралитет и больше всего опасались дать Германии или Италии повод для нападения на них. Во французском тылу находилась враждебная франкистская Испания, и никто не мог заранее предсказать, как поведет себя испанский диктатор Франко. Правительства Бельгии и Голландии хотя и давали публичные заявления, что они не возражают против вступления в военный союз с Францией и Англией, тем не менее, опасались официально это подтвердить обоюдными соглашениями. Во-первых, события предвоенных лет убедили их в том, что Англия и Франция склонны к сговору с фашистскими державами, что их обещания помощи малым странам остаются лишь на бумаге, а когда дело доходит до выполнения этих обещаний, то гарантированные государства оказываются наедине с хорошо вооруженными и во много раз превосходящим их по силам фашистскими агрессорами. Судьбы Эфиопии, Австрии, Чехословакии и Польши были достаточно наглядными для них примерами. Во-вторых, они опасались, что даже если они войдут в соответствующие секретные соглашения с Францией и Англией, то это немедленно станет известно Германии и явится поводом для нападения на них. Таким образом, Англия и Франция перед нападением фашистской Германии в значительной степени находились в состоянии политической изоляции на Европейском континенте.

К началу боевых действий, то есть к 10 мая 1940 года, французская армия в своем составе имела примерно 115 дивизий, объединенных в 35 армейских корпусов. Таким образом, количество дивизий, отмобилизованных к началу войны, почти в четыре раза превышало количество дивизий мирного времени. Из этих 115 дивизий только 67 составляли полевую армию, 21 дивизия были использованы для обеспечения театров второстепенного значения, таких, как Северная Африка, Сирия и Ливия, а еще 27 дивизий составляли резерв французского командования, главнокомандующего французской армии, которыми никто не руководил из-за измены Франции ее главнокомандующего генерала Гамелена. [131]

Армия Германии за зиму 1939/40 г. выросла с 103 дивизий до 156, и большая часть этих дивизий была сосредоточена в западных землях Третьего рейха. Количество танковых дивизий было увеличено до 10 и моторизованных – до 7. В целом немецко-фашистским войскам, состоявших из 135 дивизий и одной бригады противостояли силы союзников в количестве 142 дивизий, в том числе 99 французских, 10 английских, 22 бельгийских, 10 голландских и одной польской. [132]

Основные силы Франции и Англии были направлены на северо-восток Франции, где располагалась первая группа армий под командованием генерала Бийота в составе четырех французских армий и английского экспедиционного корпуса. Эти войска занимали фронт от Ла-Манша до Лонгви, и в случае германского наступления через Бельгию они, как и в Первую мировую войну, должны были немедленно вступить в эту страну на линию Антверпен – Намюр и во взаимодействии с бельгийской и голландской армиями в оборонительных сражениях разгромить вторгшиеся немецкие войска. Составив ложное представление о планах немцев, союзное командование не только не препятствовало, но, наоборот, содействовало своим организационными мероприятиями осуществлению замыслу германской армии, наносившей главный удар через Арденны.

На фронте от Лонгви до Селеста (Эльзас) находилась группа армий под командованием генерала Претала в составе трех французских армий, а южнее оборону до швейцарской границы держала еще одна группа армий под командованием генерала Бессона, в состав которой входило две французские армии. Оценивая прошлые события и весь ход боев, можно сделать вывод, что германское командование владело информацией о стратегическом плане обороны Франции и сполна учло все его просчеты и ошибки. Имитируя удар в направлении Бельгии, ударные дивизии вермахта в это же время форсированным маршем прошли через территорию Люксембурга, осуществив глубокий прорыв через Арденны и Северную Францию, и к 12 мая вышли к р. Маас. В течение трех дней они взломали оборону французов на фронте протяженностью 100 км, куда стремительно хлынули немецкие танковые и моторизованные дивизии, имеющие задачу выйти к побережью Ла-Манш.

Потрясенные силой танковых ударов и подавляющим господством в воздухе немецкой авиации, французские армии начали отступать к Парижу и на запад к морю. Главная группировка французских и английских войск была втянута в Бельгию, где они вскоре оказались отрезанными от других армий. Но катастрофы армии можно было избежать, если бы она не поразила сначала умы и волю правительства Франции и ее высший командный состав, откуда действующая армия в течение первых десяти дней не получила ни одного приказа или распоряжения. Главнокомандующий союзными войсками генерал Гамелен, выполняя волю профашистских кругов в правительстве и влиятельных кругах Франции, самоустранился от руководства вооруженными силами, а премьер-министр Рейно рано утром 15 мая связался по телефону с Черчиллем, возглавившем 11 мая новый кабинет Великобритании, и взволнованным голосом заявил: «Нас разбили, мы проиграли сражение» [133] . По словам Черчилля, Рейно говорил так, как будто вся война уже проиграна, и сражаться дальше нет никакого смысла.

Осознав, что катастрофа неминуема, и чтобы упредить возможный сговор французского правительства с Гитлером, Черчилль, по прибытии в Париж, выдвинул смелую идею о создании единого франко-британского союза, в котором каждый англичанин и француз имели бы двойное гражданство. Проект предусматривал объединение министерств по оборонным, экономическим и финансовым делам, создания единого правительства и единого командования; при этом французская армии и ее флот должны были эвакуироваться в Северную Африку и объединиться с британскими силами в Египте и Палестине и с французскими войсками в Сирии. Генерал де Голль, находившийся в это время в Лондоне, поддерживал этот проект, и он добивался от англичан выделения транспортных средств для эвакуации французских сил в Северную Африку [134] . В это время в правительстве Франции пораженцы во главе с маршалом Петеном выступили против франко-британского проекта об объединении двух государств для борьбы с Германией, уверяя себя и других, что «через три недели Англии свернут шею как цыпленку» [135] . Лицемеря перед французской нацией и прислуживая Гитлеру, они отвергали предложение «из боязни, что это превратит Францию в английский доминион» и превращали Третью республику в одну из колониальных провинций фашистской Германии. Премьер-министр Рейно солидаризировался с капитулянтами и пораженцами и 16 июня на заседании правительства он заявил, что «необходимо прекратить борьбу» [136] . В тот же день было официально объявлено об отставке Рейно и избрании председателем правительства Франции маршала Петена, 86-летнего старца, почитателя и поклонника Гитлера. В состав нового кабинета вошли единомышленники маршала, предавшие Францию и надеявшиеся в новом европейском переустройстве, задуманном фашистским лидером Германии Гитлером, найти «лидирующее место» и для Франции.

К 20 мая, на десятый день войны, немецкому командованию удалось выполнить одну из основных задач плана кампании против Франции (План «Гельб») – глубоким ударом танковой группы генерала Клейста через Арденны на Абвиль рассечь стратегический фронт союзников. В результате этого 1-я французская армия, британская экспедиционная и бельгийские армии, а также остатки 9-й и часть сил 7-й французских армий, насчитывающие в обшей сложности около 45 дивизий, оказались отрезанными в Северной Франции и Фландрии от основных союзных сил. 9-я и 2-я французские армии, по которым прошелся главный удар группы армий «А», прекратили свое существование. В образовавшуюся брешь в союзном фронте хлынул поток немецких танковых и моторизованных дивизий, а за ними пехотные дивизии. На северном крыле Западного фронта в это время 18-я и 6-я немецкие армии вышли на рубеж реки Лис и захватили за ней несколько плацдармов.