Текст книги "Стихи"

Автор книги: Виктор Гончаров

Стихи о долге

 
Мать вышла за хлебом и мылом…
Сестренка – с утра в институт.
А он, —
«Что-то рана заныла», —
Прилег на пятнадцать минут.
Он лег и бессилен подняться,
И крикнуть не в силах сейчас.
Устало и тихо слезятся
Озера безжизненных глаз.
Пакеты, пикеты, засады…
И кровь, как сургуч на печать…
Заглядывать в окна не надо,
И в двери не стоит стучать.
Он вам все равно не откроет
Закрытую наглухо дверь.
Былые друзья и герои
Его окружают теперь.
И стены раздвинулись с гулом,
И сумрак неровности стер,
И по фиолетовым скулам
Ладонями хлещет костер.
Там сучья сухие, как порох,
Как сабли, тугие слова,
Там снова решаются в спорах
На жизнь и на счастье права.
Топырит корявые руки
Посыпанный инеем бор,
И в дерево, звонкий от скуки,
По обух заходит топор!
Заглядывать в окна не надо,
И в двери не стоит стучать…
Он снова у стен Ленинграда
Комдива ползет выручать.
…Когда это было?
Когда-то…
Он мог бы собою прикрыть
Того генерала,
Чей свято
Портрет на паласе висит.
И выглядит хрупкой и зыбкой
Дорога.
Разрыв! Не беда…
Сейчас он исправит ошибку,
Которую сделал тогда.
Вскочил он, отважный и стойкий,
И грудью закрыл,
Как в бою,
Портрет генерала над койкой —
Погибшую совесть свою.
И замертво рухнул…
Недолго
Ему до рассвета лежать.
Далекая парню дорога,
Да некому руку пожать…
 

1950

Полк на плацу

 
Полковник черту был не брат.
Он требовал, грозя:
«Повыше ножку!»
Но комбат Сказал:
«Предел!.. Нельзя…»
Вбивает часть
Четвертый час
Шаги в асфальт крутой.
«Убил» полковник этот нас
За год перед войной…
Она пришла.
Он ждал ее,
Играя под героя.
Но в окружение попал —
И пулю в лоб себе вогнал
Он сам во время боя.
А нас оставил на авось…
«А чтоб те, гаду, не спалось
В аду, чтоб вечно не спалось,
Ни лежа и ни стоя!»
Победу он не разглядел
В разгаре пораженья.
Но выиграть наш полк сумел,
Да,
Вопреки ему сумел
Полк выиграть сраженье.
В атаку поднял нас комбат, —
Как в чудо верил он в солдат.
И полк воскрес,
И полк сумел
Уйти из окруженья!
Полковник там…
А мы живем.
Не все,
Но все-таки живем.
Целуем жен
И чарку пьем.
Пускай не все,
Но все же пьем…
Дай бог,
Поменьше нам служить,
Дай бог, подольше в мире жить!
И подороже жизнь свою,
Коль час придет,
Отдать в бою.
Не торопись,
Не умирай.
Тебя убьют,
А ты вставай!
 

1950

«Я рванул без стука двери…»

 
Я рванул без стука двери —
Ветра свежая струя!
Здравствуй, песня,
Здравствуй, Тери,
Здравствуй, молодость моя!
Не узнала? Я не тот?
Лет тому прошло немало…
Твой всегда веселый рот
Улыбается устало.
Плачет мальчик, чей он, Тери?
Кто вам этот гражданин?
И ушел…
Не хлопнул дверью…
Пыль не сыпалась с картин…
Все как сон.
Но нужно верить,
Нужно видеть, нужно знать.
– До свиданья, мама-Тери,
Будь счастливой, так сказать!
Все пройдет, как не бывало,
Вытру звезды с мутных глаз.
Эй, шофер, брат, что-то вяло
Тарахтит наш тарантас!
 

1950

Осень

 
Не каждое лето приносит
Беспечную радость удач.
Спокойная, мудрая осень
Проходит под окнами дач.
Легко отделяется крона —
Усталые листья летят.
Продрогшую спину затона
Заката лучи золотят.
Не жду ни любви, ни привета.
Молчит безучастная даль.
Мне жаль уходящее лето.
Деревья бескрылые жаль…
 

1950

Дорогой на Хосту

 
Дорога на Хосту…
А слева и справа
Чудесного роста
Деревьев орава.
И где-то внизу,
Самолюбия полны,
Грызут побережье
Упрямые волны.
Причалы покинув,
Там глиссер растаял…
Играет дельфинов
Горбатая стая.
Автобус, как лифт,
Майна, вира – сквозь горы!
Стоит эвкалипт
Совершенно бескорый.
Он верил – здесь юг,
Он разделся до нитки.
Но вьюга явилась вдруг
В белой накидке,
На листья легла,
И задумчиво пела,
И холодом жгла
Его нежное тело.
Он в эти минуты
Не чувствовал боли,
Он сном этим смутным
Был страшно доволен.
И лопнуло тело,
И вымерзло сердце…
Как витязь, – весь в белом.
Ему не согреться
Под вьюжною ношей.
Кричали чикалки…
И вот он засохший,
Безжизненный, жалкий.
А рядом веселый
Стоит, как ребенок,
Весь в листьях – бескорый
Эвкалиптенок.
Он выстоял зиму,
Он юный, но крепкий.
Он выстрадал зиму
В зелененькой кепке!
Под вьюгой от пения
Злой непогоды
Родилось растение
Новой породы!
Дорога на Хосту
В сплошных поворотах…
Шофер наш – он просто
Похож на пилота!
На мост, через пропасть,
И вновь вдоль обрыва…
Весенняя новость —
Цветущая слива
Нам машет ветвями:
«Дороги счастливой!»
И птицы над нами
Ватагой крикливой:
«Дороги счастливой!
Дороги счастливой!»
 

1952

«Я ее потерял…»

 
Я ее потерял…
Я ищу ее всюду упорно.
По плечам и по кепке моей
Хлещет дождик косой.
Где мне встретить ее,
Эту смуглую девушку в черном?
Где мне встретить ее,
Эту сказку с таежной косой?
Громыхает тягач…
Под дождем расплываются стекла.
Разноцветными кляксами
Падают вниз фонари.
Под дождем все во мне
До последнего слова промокло,
Под дождем все во мне
До последнего нерва горит.
Где мне встретить ее?
Я остался один на распутье,
И вокруг меня пляшут деревья,
Роняя листву…
Этих листьев теперь никогда,
Ни за что не вернуть им.
Безвозвратная радость, —
Тебя я ищу и зову!
 

1952

Песней навеяно

 
Карангай, Карангай,
Далекий край, пустынный край!
Я долгих сто ночей и дней
Бродил среди скупых степей.
И те места, где был мой стан,
Давным-давно занес буран…
Но хриплый голос древних струн
Хранит в степи любой бурун.
В отаре, в ночь, под песий лай
Я с чабаном пил жирный чай.
Весь смак, все счастье на земле —
Все было
В полной пиале!
Я пил.
Чабан мне песню пел
Про звон щитов, про груды тел…
И в этой груде я лежал
И горсть земли в ладони сжал…
А он, Абдул,
Пал позже днем…
Мы оба в песне не живем.
Склонившись, слушала луна
Гортанный голос чабана:
«Бессмертья нет,
И смерти нет,
Мы дети самых древних лет…»
Так длинно, длинно пел Абдул.
Блестела бронзой смуглость скул.
И в песне той, что пел мне он,
Я слышал свой далекий стон…
 

1953

Карелия

 
Усами рельсов
В чащу врос
Вирандозерский
Леспромхоз.
Над двухэтажным зданием,
Величия полна,
Ночь падает сиянием,
Меняющим тона.
А рядом Лысая гора,
А дальше —
Море Белое…
Из волн его седых с утра
Всплывает
Солнце спелое!
И вот идут его лучи,
Березкам ножки трогают
И, опускаяся в ручьи,
Текут своей дорогою…
Карелия, Карелия,
Лесная сторона!
Под звук твоей капели я
Постиг весну до дна.
Под вой твоей метели я
Постиг суровость зим.
Карелия, Карелия…
Где рекам счет твоим!
Где счет твоим озерам,
Где край берут леса!
Покорная поморам,
Суровая краса.
Я силы бури знаю,
Хоть не водил карбас…
Меня погода злая
Изжить бралась не раз.
Не раз,
Поклонник лета,
Дал бой я декабрю.
Но выжил…
И за это
Судьбу благодарю.
Меня в бинты кидала
Пурга войны не раз.
И смерть не раз пыталась
Вбить пулю между глаз!
Всесильным солнцем юга
Меня война прожгла.
А северная вьюга
Мне на душу легла.
И все запорошила,
Прикрыла, замела
Та северная сила
Застывшего тепла.
Что пережил, что прожил —
Все сохраняют сны,
И нету мне дороже
Дорог моей страны.
Озера, и ложбины,
И запах чабреца —
Мне святы, как седины
Погибшего отца.
Карелия, Карелия,
Лесная сторона!
Под звук твоей капели я
Постиг весну до дна.
 

1954

«Ушел тот час…»

 
Ушел тот час
И не придет,
И нас к себе не позовет…
Ты там сейчас,
За этой
Вокзальною чертой.
Перрон…
И каждым взмахом
Рука зовет: «Постой!»
Тем паровозным паром
Окутана слегка —
Из прошлого все машет
И машет мне рука…
Я все видал,
Все пережил,
Я строже стал,
чем раньше был.
Я понял – нет теплей тепла,
Чем то, что знал с тобой.
Но в окнах степь,
Кружась, прошла
И скрылась за горой.
И, одурев, как от вина,
За мною гонится луна,
И попадает в реки,
И падает в озера.
Я знаю,
   знаю,
     знаю,
Что остановка скоро.
Окутанная дымкой
Надежд,
Издалека
Мне машет, машет, машет
Всю жизнь твоя рука…
 

1955

Байкал

 
Опять ревет погода на Байкале,
И буря зубы кажет над волной,
Как будто здесь шаманы пировали
И долго дрались после пьянки той.
Байкал, Байкал, твоя волна крутая,
Закрученная в пенистый прибой,
Из темноты на берег налетая,
Тоску веков ко мне несет с собой.
И слышу я в твоем сумбурном шуме
Изюбра стон, и волка дикий вой,
И звон цепей в холодом мрачном трюме,
И пули тонкий свист над головой.
Байкал, я с берегов твоих случайно,
Как и пришел, уйду в беззвучье лет.
Не мною вдруг разгаданная тайна
Твоих глубин зажжет над миром свет.
Но хочется постичь хоть на мгновенье,
Что делает тебя таким простым,
Таким глубоким… чтоб мое волненье
Осталось для других всегда живым.
 

1956

Чистый лист

 
Вновь чистый лист
Лежит передо мной…
Что захочу —
То сделаю с тобой!
Ты хочешь —
Превращу тебя в волну,
И сам, качаясь,
На волне усну.
А хочешь – будешь
Чайкой над причалом…
Но только все мое
Верни сначала,
Не то я превращу тебя
В змею
И ту змею
На радость всем убью!
Как кладбище под снегом,
Свят и чист,
Лежит передо мной
Мой белый лист.
 

1956

Его черты

 
Он был во всем самим собой,
Он открывался весь перед народом.
Все зримее, все ближе с каждым годом
Он к нам, мой друг, своей чертой любой.
 
 
Я замедляю шаг у Мавзолея…
Как пульс его, здесь караул застыл.
Да, нужно быть таким, как Ленин был,
Таким, как он, – не ласковей, не злее!
 
 
И прежде, чем воспитывать других,
Ты сам себя, как он, пойми сначала,
Чтоб жизнь твоя, как песня, зазвучала!
Чтоб каждый час стал темой многих книг.
 
 
Будь просто человеком средь людей —
Не требуй от других земных поклонов.
Умей, как он, не нарушать законов
И в заповедниках зверье стрелять не смей.
 
 
Не выдуман – от нас подать рукой!
Он весь земной – не надо делать бога.
Его черты и вдумчиво и строго
Ищи в себе, чтоб стать самим собой!
 

1957

Прощание

 
Я плакал —
Хватит в лесах таежных
Моих озер…
Я мыкал горе —
Молчат папахи
Кавказских гор.
Уже недолго,
Еще немного —
Сольюсь с землей.
Никем я не был,
Никем не буду —
Зола-золой!
И я, прощаясь,
Тебя прощаю
В последний час.
Звезда упала…
Растаял месяц…
Костер погас…
 

1958

«Вы думаете, я живой…»

 
Вы думаете, я живой,
Вы заблуждаетесь, я знаю!
Я просто – был,
Я шел тропой
Из мрака к юности и маю.
И каждый день мой тяжкий путь
Меня преображал немного,
Вливая боль разлуки в грудь
И отнимая веру в бога.
И я в конце концов сейчас
Стал тем, кем будешь ты, кочуя.
Я был когда-то, но угас,
На свет, к тебе, мой друг, лечу я…
 

1958

«Дыши огнем, живи огнем…»

 
Дыши огнем, живи огнем,
Пусть правды убоится тайна.
Случайно мы с тобой умрем,
Все остальное – не случайно.
 
 
Смотри, как, напрягая слух,
Над Дикой балкой месяц вызрел.
Не говори: «случайный друг»,
«Случайный день»,
«Случайный выстрел»…
 
 
Я вижу, над твоим крыльцом
Гнездится час твой черной птицей.
Не лги, а то умрешь лжецом!
Не убивай – умрешь убийцей!
 
 
Нет, не случайно, боль тая,
Идет ко мне тропой печальной
На кладбище любовь моя,
Которую я звал случайной.
 

1958

«Нет, не пишите кровью, не пишите…»

 
Нет, не пишите кровью, не пишите.
И так в крови продрогшая земля.
Любите эту землю и пашите —
И превращайте пустыри в поля!
 

1959

«Я должен это все увидеть…»

 
Я должен это все увидеть,
Преодолеть и победить,
И до конца возненавидеть,
И до предела полюбить.
 
 
Пока мой друг заборы строит
На тихой даче у пруда,
Я должен вместо старой Трои
Создать, как в сказке, города.
 
 
Родить людей, воздвигнуть стены,
Изжить бездушье, смыть позор,
Настроить новые антенны
На межпланетный разговор.
 

1960

«Я ощущаю бренность бытия…»

 
Я ощущаю бренность бытия,
Ничтожество своих переживаний,
Несбыточность стремлений и желаний,
Разрыв между понятьем – быть и Я.
 
 
Смирились травы, отгремел прибой,
Какие звезды превратились в пепел!
И все-таки я рад, что был Собой,
Что жизнь ничью
В земном похмелье не пил.
 

1960

«Я не дождусь весны…»

 
Я не дождусь весны.
Скорей,
Скорей сорваться с якорей!
Скорей, скорей, скорей в простор,
Где колется небритый бор.
Где каждый кустик, каждый лист
Необычайно свеж и чист.
Где каждой травкой бытие
Берет и требует свое.
Я не дождусь весны.
Мой лед
Сам по теченью не уйдет.
Мои поля не зацветут,
Мне тучи силу не дадут.
Я это должен делать сам
Себе, и рекам, и лесам.
Чтоб мы с тобой – скорей, скорей,
Скорей сорвались с якорей.
Чтобы любовь трубили трубы.
Чтоб губы отыскали губы.
Чтоб лед трещал,
Чтоб птицы пели,
Чтобы глаза зазеленели
И капля утвердилась в теле!
 

1960

Друзья мои!

 
Поэта этого я знаю хорошо…
И, откровенно говоря,
Не очень люблю
Его однообразный труд.
Мне кажется,
Совсем нс в рифмах дело…
Мы за столом сидели —
Шумный стол.
Сияя звездами.
Два южных полководца
Возглавляли строй
Пустых бутылок.
Нам было весело.
Мы громко пели песни.
И вдруг он стал читать
Свои стихи о жизни.
А я следил,
Куда он повернет.
Поэта этого я знаю хорошо.
Мы сверстники.
В один и тот же день
Мы с ним пришли
В военкомат когда-то.
Я до предела наглотался фронта.
Да что рассказывать!..
В любое время года,
Как Балда чертей корежил,
Так и меня
Погода каждый день гнетет.
Поэт знакомый продолжал читать…
Он сделал все,
Чтоб жить поближе к тылу.
Потом он сочинил
Три томика стихов
О том, как он обижен
Тем, что не попал на фронт.
О том, что за своих друзей,
Погибших там,
Он будет мстить
Всю жизнь!
Слова в его стихах
Стояли прочно-напрочно,
И рифмой, как болтом,
Он стягивал любую строчку.
Как змейка,
Галстучек на нем
Откуда-то из Перу…
Кольцо на пальце
С острова Мадагаскар.
И сам он – голосом пророка —
Вещал, что он обязан жить
Еще напористей,
Упруже,
Интенсивней.
Что он на мушку взял
Уныние и грусть,
Что брать от жизни
Больше в двадцать раз
Он должен.
Он обязан!
Ложатся на него
Все жизни сверстников,
Погибших на лету.
Тяжелый груз!..
Но он нести обязан
Чужие жизни.
Должен долюбить за них
И додышать.
А, черт возьми!
Здесь за себя живешь
Не так, как надо.
Нехваток полон дом.
Три жалкие десятки
Я вечно с запозданьем
Посылаю матери.
А если б я погиб —
Он жил бы за меня?
Да, жил бы за меня!
Он любит жизнь,
Он жил бы за меня.
Мне стало страшно.
А что, подумал я,
Что, если бы такая мысль
Явилась мне тогда —
В бою?
Мне б было страшно
Оставить Родину
На этого, со змейкой.
А может, я
С годами
Трусом стал?
Ах вот как!..
И тогда я встал из-за стола.
Спокойным шагом
Вышел на балкон.
А ночь была такая,
Что звездочки продраились,
Как гвозди
На солдатских каблуках.
Седьмой этаж!
А там, внизу,
Огни витрин и магазинов разных,
И шум, и визг, и праздничный бедлам.
Нет, черт возьми,
Не трус!
Я прыгнул на барьер, потом, руками
Ухватясь за прутья,
Спустился за балкон.
И на фалангах пальцев
Повис, как обезьяна,
Между землей и небом,
Между животным страхом и собой!
И мне кричать хотелось
От восторга.
Нет, я не трус,
Нет, я готов разбиться
На мелкие кусочки об асфальт!
Вот стоит мне сейчас
Еще чуть-чуть
Ослабить пальцы —
И нет меня!
И больше нет меня.
Я слышал,
Как затихло все в квартире,
И радовался ужасу,
Который
Я бросил им —
Друзьям своим на стол!
А ужас был,
Предельный ужас был.
Потом хозяин, кажется,
Не помню,
На животе подкрался и спросил:
«Ты что?»
А я сказал:
«А что?»
«Пошли за стол,
Еще коньяк стоит»,
«Коньяк?»
Но пальцы онемели,
И подтянуться я уже не мог.
«Держись, держись», —
Мурлыкал он, как тигр,
И осторожно, но нáпрочно,
Железно
Схватил меня за кисть моей руки
И за-кри-чал!
К чему все это?..
Три месяца прошло с тех пор.
Сегодня ночью
Я в поту проснулся от ужаса.
Как уцелел?
Как не разбился я?
Мне страшно стало.
Черт возьми, вдруг шмякнуться
Беззвучно об асфальт!..
Зачем? И для чего?
Чтоб этот
За меня
Дышал потом?
Любил?
Мокрица!
Ему не плакать, не любить, как я.
Не вкалывать
С утра до самой ночи,
Пласт за пластом
Не выдать на-горá.
Взгляни на руки, нá.
Читай!
По этим вот курганам
Ты можешь предсказать
Судьбу России всей!
Друзья мои,
Кто жив еще пока,
Давайте долго жить,
Назло ему.
Друзья мои,
Дружней дышать давайте,
Чтоб гром стоял
От Буга до Курил.
Мы сами можем все!
За нас не надо жить…
 

1961

Вулкан

 
«Вот это живопись!
Я – за такую.
Ты достиг.
И нету ни черта,
И в то же время – всё!
Какому богу ты молился?
Ты сам не понимаешь, что изобразил.
Ну, брат, здесь ничего не скажешь!..»
Мой друг мне так сказал.
Я цвет открыл.
С сегодняшнего дня
Отсель пойдут владения мои.
Я ощутил упругость крыл своих.
Но торжество свое
Не показал знакомым.
Не суеверен, нет.
Законом стало для меня давно —
Не радоваться громко.
Уж больно часто
Ломали ребра неудачи мне.
Успех художника…
То ощущение
Сравнить нельзя ни с чем.
Восторга и тревоги ощущенье.
Щемящей радости.
Толчков подземных.
Желание горы заговорить вулканом.
Но я молчал…
Мой друг, всесильный друг,
С коврами в кабинете,
В какой музей определят меня?
«Ну, брат, – сказал он, – ты – Гоген.
Я ночи три не спал.
Вся в водорослях,
Омуты в глазах, —
Из детства нашего
Студеная русалка.
Я долго думал,
Думал.
Вот беда —
В любом музее
Она в глаза бросаться
Слишком будет.
Нет в ней того,
Чтоб в унисон…
Чтобы из общего не вырывалось,
Чего-то, что-то недоделал ты.
Одно – моя жена,
Твои друзья, соседи, —
Нам ясно все.
А вот народ,
Он, знаешь, требует свое,
Ему подай, чтоб было досконально…»
Я хлопнул дверью!
«Доскональный» —
Руки я больше не подам ему.
Народ в его глазах тупей его.
А сам откуда, сам?
Мы – из одной деревни
В снегах и бездорожье,
Где она?
Далекая, как детство,
Где она?
Пускай она, как мать, рассудит нас.
Пускай на этот суд слетятся звезды
С могил отцов погибших.
Пусть деревянные кресты
С могил дедов придут.
Я цвет открыл…
Я обнажил его, как вены обнажают.
Вулкан заговорил!
На этот раз не погасить меня.
Отсель пойдут владения мои!
 

1961

Я жил когда-то

 
Мне кажется, я в сотый раз рожден,
А вспомнить не могу
Те, прежние свои существованья.
Но что-то все же знаю я,
И это «что-то» здесь, в моей груди
Живет,
Ворочается,
Тяжело вздыхает.
Припомнить что-нибудь?
Нет, это безнадежно.
Вот разве только сны.
Они меня измучили —
Одно и то же
Снится каждый раз.
Одно и то же…
Будто на скале
Я высек мамонта.
И сотни две людей,
Одетых в шкуры,
Гортанным криком
Славили меня.
Предела их восторгу не было.
И то, что я не смог изобразить
На каменном холсте,
Воображение людей дорисовало.
Царапина художника на камне
Для них была открытием вселенной.
И люди видели,
Как билось солнце
На бивне мамонта.
Как кровь течет
Из мамонтовых ран.
И как из глаз затравленных
Чудовищной горы
Стекают каменные слезы
Мамонта.
Беспомощности слезы…
Я славил человека.
Он стал сильнее зверя.
Далекий сон,
Он радует меня.
И люди в шкурах,
Люди в рваных шкурах.
Я жил когда-то,
Жил когда-то я!
Припомнить что-нибудь?
Вот разве только сны.
Сикстинская капелла.
Дивный свет.
Расписан мной и потолок и стены.
Художник я…
Старик уже, старик…
Шесть лет последних
Я отдал этой росписи.
И суд господний,
Страшный суд идет.
Нет ложных красок,
Нет пустых мазков.
Все жизненно до ощущенья боли.
И ад, и рай,
И божья неподкупность!
А то, что я не смел изобразить,
Воображение людей дорисовало.
И славила толпа
Мой многолетний труд,
Художника,
Увидевшего бога
В человеке!
Что будет сниться мне
Из этой жизни?
Что?
Скала…
Самой природой —
Дождями,
Солнцем,
Холодом,
Ветрами
Изображен встающий человек.
Я как художник освободил его
От злых нагромождений.
Все сдержанно,
Все грубо,
Ощутимо.
В намеке все.
Предельно скупо все!
А то, что я не стал изображать,
Воображение людей дорисовало.
Величием своим испуган человек.
Он поднимается.
Он удивлен собой.
Из рук его летят ночные звезды,
Росинки светлые,
В безвременье,
В бесчисленность светил.
За много,
Очень много километров
Он видится
Таким богатырем,
Перед которым
Бог – ничтожество,
Перед которым
Бога нет.
А люди дорисовывают сами
Свое величие.
И каждый понимает,
Что он велик,
И прост,
И чист,
И неподкупен!
Победа человека над собой
Мне будет сниться,
Когда в сто первый раз
Я появлюсь на свет
И вновь возьму
Резец или палитру,
Чтобы из гор,
Из рек,
Из звезд ночных
Воссоздавать черты
Сынов земли.
Чтобы резцом и цветом
Славить человека.
Мне кажется,
Я буду снова жить.
 

1961

Махачкала

 
Там, где в берег рябой
Бьет волна за волной, —
Город Махачкала
С гор ворвался в прибой.
Ну и море, друзья,
Ну и ветер, друзья,
Не смеяться – нельзя,
И не плакать – нельзя!
Волны – вольный народ,
Валу вал друг и брат.
Море в пляску идет —
Горы, сдайте назад!
Этот танец, друзья,
Мне нельзя не понять.
То, лезгинкой грозя,
Волны движутся вспять,
То, как в битву быки,
Вдруг на берег бредут —
Изомнут, изотрут,
Разорвут на куски!
Соль в морщинах у глаз —
От слезы? От волны?
Здесь, в груди, улеглась
Буря прошлой войны.
И под вечер меня
Так, бывает, качнет,
Будто снова огня
Поддает небосвод.
Будто снова «ура!»
Громыхает в груди.
Мне моргают: «Пора.
Не шуми. Уходи».
Не спешите, уйду.
Вам недолго рычать…
Ах, на чью-то беду
Чайке в бурю кричать!
Но пока мой черед.
Али черт нам не брат!
Море в пляску идет —
Горы, сдайте назад!
 

1961

Макумба

 
Мне нравится,
Как Эсамбаев танцует.
Смотрите, смотрите,
Что делает дождь,
Весенний,
Спасению равный!
До дрожи
Волнует меня этот танец.
На брызги
Я сам разбиваюсь, звеня.
Уже не собрать вам
Ни жестов, ни глаз.
Я в пыль завернулся,
Я принят корнями.
Ах, радугой мне б
Обернуться над вами!
Побегами риса
Взойти б мне для вас.
Мне нравится,
Как Эсамбаев танцует…
Смотрите, смотрите,
Как солнце встает!
Оно захватило
Леса и долины.
Я вижу, как тает
И рушится лед,
Как тень, умирая,
Вползает в ущелье,
Как пчелы от сот
Оттесняют врагов,
Как в маленький,
Ищущий, плачущий рот
Крестьянка набухший
Сосок свой сует.
Гляжу я —
И сам полыхаю от счастья.
Я тоже встаю
Против бед и ненастья.
Пусть сумрак дрожит,
Я сияю в зените, —
Взгляните,
Идите за мною,
Ищите!
Мне нравится,
Как Эсамбаев танцует…
Шаманствует
В дикой одежде Махмуд.
Макумба на сцене,
Макумба на сцене!
Мне кажется,
Ливнем и громом
Оценит
Природа
Танцора невиданный труд.
На полной отдаче искусство живет
На полной отдаче…
Как магма, горячей,
Холодной,
Как страшного случая пот.
Мне нравится,
Как Эсамбаев танцует!
 

1961