Текст книги "Все сражения русской армии 1804‑1814. Россия против Наполеона"

Автор книги: Виктор Безотосный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 55 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Франция наполеоновская и Россия самодержавная в начале ХIХ столетия

Для того чтобы охарактеризовать внешнеполитическую ситуацию в Европе, начнем с прихода к власти в 1799 г. во Франции путем правительственного переворота (18 брюмера) честолюбивого и талантливого генерала Наполеона Бонапарта. Ведь последующий период истории назван по его имени и прочно вошел в анналы как эпоха Наполеоновских войн.

Первое время Н. Бонапарт по акту об учреждении Исполнительной консульской комиссии номинально являлся одним из трех временных консулов, и первоначально ни о какой диктатуре не было и речи. Но уже по принятой новой Конституции 13 декабря 1799 г. (Конституция VIII года) Бонапарт стал первым консулом, назначенным на десять лет с правом переизбрания. Фактически же он тогда прибрал к рукам всю власть в стране и уже имел больше полномочий, чем было у французских королей. Но этим дело не ограничилось. Путем подсчета голосов после проведения открытого плебисцита населения Франции 2 августа 1802 г. он был провозглашен пожизненным первым консулом, а затем и с правом назначения преемника. После этого 18 мая 1804 г. сенатским указом «великому человеку» был поднесен и им принят титул императора французов, а это решение утверждено проведенным народным плебисцитом. Таким образом, мы затронули только основные этапы юридического оформления Наполеоном своего статуса в государстве (за каких‑то пять лет известный генерал превратился в императора), не касаясь внутриполитических и международных событий. Но во Франции в этот период железной рукой очень быстро постригли всю зеленую траву на газоне, а если говорить прямо, установилось при полной апатии народных масс диктаторское, или личное, правление в форме наследственной монархии со всеми ее феодальными атрибутами (уже начинающими отживать): императорским двором, титулами, этикетом, наградами и т.п. Начало государственной деятельности Н. Бонапарта – это иллюстрация примера того, что всякая власть при даже внешней демократии исходит от народа, но никогда ему не возвращается.

Появление Наполеона в качестве главного государственного деятеля Франции по времени почти совпало с воцарением на российском престоле его будущего основного соперника по европейской славе – молодого императора Александра I. К власти он также пришел фактически в результате государственного переворота, когда 11 марта 1801 г. в С.‑Петербурге группой гвардейских офицеров‑заговорщиков был убит в Михайловском замке его отец – император Павел I. Сам факт цареубийства во многом омрачил правление нового императора, который не только знал о заговоре, но и дал согласие на него под обязательством лишь отречения отца от власти, что послужило косвенной причиной для его убийства. Александр I, воспитанный в либеральном духе, не стал преследовать заговорщиков, мало того, большинство участников событий 11 марта на протяжении всего его царствования занимали видные должности, особенно в военной сфере. Лишь несколько ведущих заговорщиков лишились своих постов и всего‑навсего были удалены из С.‑Петербурга. Императора‑либерала больше в начальный период царствования занимали проекты реформ («дней Александровых прекрасное начало»), большинство из которых так и остались проектами. В России (в отличие от Франции) железной руки у власти тогда абсолютно не чувствовалось, несмотря на самодержавный способ правления.

Большая европейская игра

Таким образом, мы обрисовали лишь двух главных действующих лиц, двух лидеров (одновременно антиподов) в период Наполеоновских войн.

Что же составляло главное содержание этих войн? Почему они велись? Какие интересы преследовали противоборствующие стороны?

Историки сегодня справедливо полагают, что Наполеоновские войны явились прямым продолжением войн Французской революции. Фактически в этот период развернулась первая в истории мировая война, а главным театром военных действий, как и в ХХ столетии, стала Европа, хотя боевые действия происходили и на других континентах – в Америке, Азии, Африке. Но втянутыми в войну оказались практически все европейские государства. Причем это были не просто военные действия государств друг против друга, борьба велась в экономической, идеологической, религиозной сферах, и она носила ожесточенный и драматический характер.

Большинство исследователей сегодня признают, что в рассматриваемый период главными игроками на европейской арене выступали постреволюционная наполеоновская Франция и «владычица морей» и «мастерская мира» – Великобритания. Непрерывное соперничество между этими державами насчитывало несколько столетий (в ХVIII в. оно вспыхнуло с новой силой), но антагонистические противоречия между ними диктовали и определяли основное содержание Наполеоновских войн как между двумя главными оппонентами в споре за преобладание на континенте. Не случайно известный французский историк А. Вандаль дал следующее определение нахождению у власти Н. Бонапарта: «Царствование Наполеона – не что иное, как двенадцатилетнее сражение, данное англичанам на пространстве всего света» (2)

[Закрыть] . В Европе можно было выделить еще три крупных государства, способных тогда влиять на расстановку сил: Россию, Австрию и Пруссию, остальные, в силу своей периферийности или малых размеров, не являлись полностью самостоятельными игроками, в той или иной степени не могли проводить независимую политику без оглядки на сильных соседей и находились в орбите воздействия пяти самых мощных стран. Из трех последних выделенных государств Россия стояла на особом месте, так как бесспорно являлась великой европейской державой, обладая огромной территорией, значительными людскими и материальными ресурсами. Она не только приближалась по значимости к Франции и Англии, а ее мощь была сопоставима с лидерами. В раздробленной на мелкие государственные образования Центральной Европе роль периферийных полюсов притяжения всегда играли Австрия и Пруссия. Вокруг них традиционно группировались мелкие феодальные владения, хотя всегда были сильны и конкурентные австро‑прусские противоречия, что облегчало Наполеону проведение французской политики в этом регионе. Но, в отличие от Австрии и Пруссии, находившихся всегда в зоне возможных прямых ударов со стороны Франции, Россия, как и Англия, была менее уязвима, что давало ей большую самостоятельность и свободу маневрирования. От ее позиции и поведения зависело тогда очень многое, а географически она находилась не в центре Европы и могла выбирать союзников. Россия оставалась единственной крупной континентальной державой, с мнением которой Наполеон вынужден был считаться.

У России как государства существовали свои предпочтения и имелись свои серьезные интересы на Балтике, в Польше и Германии, на Балканах и в Восточном Средиземноморье. Там, где они пересекались с интересами крупных европейских держав, возникали трения и противоречия. Собственно, Российская империя в тот период могла предпочесть три модели реагирования на происходившую в Европе борьбу: во‑первых, поддержать Францию, т. е. вступить с ней в союз против Англии; во‑вторых, оставаться нейтральной, в данном случае можно было выбрать разные способы поведения – от самоизоляции до политики «свободных рук»; в‑третьих, вместе с Англией выступить против Франции и попытаться втянуть в антинаполеоновский союз как можно больше европейских стран.

Забегая вперед, укажем, что во внешней политике России в 1800–1815 гг. были опробованы в разное время все три модели поведения государства в международной политике. Но, на наш взгляд, второй вариант стал со временем существовать как теоретический, так как полностью исключался для такой крупной державы, как Россия. Она не могла, подобно средневековому Китаю, затвориться в скорлупу самоизоляции или закрыть глаза на происходящее, тем самым позволить другим странам принимать вместо себя принципиальные решения. Результат такого поведения нетрудно было предсказать любому политику. Отказ от защиты своих государственных интересов означал потерю своего немалого влияния в Европе и статуса великой державы. Так же важно признать, что к этому времени антиреволюционный идеологический бульон, который некоторый период варили многие европейские государства, уже выкипел. Разыгрывалась другая антифранцузская карта – борьба с агрессивным курсом Наполеона, представлявшим реальную угрозу многим европейским странам.

Хотя Александр I в самом начале своего царствования хотел бы оставаться нейтральным, но реализовать подобный вариант просто не сумел. Тогдашний ведущий русский политик и друг царя А. Чарторыйский следующим образом резюмировал главные принципы внешней политики России в начале царствования Александра I: «Быть со всеми державами в хороших отношениях и не вмешиваться в европейские дела, чтобы не увлечься и не зайти дальше, чем следовало, словом, тщательно избегать недоразумений, не роняя в то же время своего достоинства». Однако, по его мнению, «с течением времени пассивную систему мирной политики... становилось все труднее и труднее поддерживать. Страна... не могла довольствоваться незначительной и второстепенной ролью, хотя эта роль и обеспечивала надолго беспрерывное внутреннее благополучие». «Новая политика России продолжалась до тех пор, пока инстинктивно отношения ее к первому консулу не стали все более и более охлаждаться, и дипломатические сношения приняли тон, ясно говоривший, что о взаимных уступках уже не может быть речи» (3)

[Закрыть] .

Существование такого крупнейшего государства, как Россия, уже было немыслимо вдали от общеевропейских интересов, и от них уже невозможно было абстрагироваться. А поскольку война превратилась во всеобщее явление, она уже не могла оставаться в стороне от бушевавшего пожара. Диапазон возможных приоритетов (с кем и против кого «дружить») был невелик. Оставался лишь выбор в пользу Франции или Англии. То, что нужно было рано или поздно делать выбор, свидетельствовала и предшествующая политика российских императоров – Екатерины II и Павла I, так как европейские реалии не позволяли России безучастно оставаться в стороне. Даже противоречивый и быстро менявший внешнеполитическую ориентацию Павел I вынужден был всегда принимать чью‑то сторону.

Россия в геополитическом пространстве Европы

Зададимся вполне естественным вопросом – почему все‑таки Россия в 1805–1807 и 1812–1815 гг. выступила совместно с Англией, а в 1807–1812 гг. находилась в союзе с Францией? Почему столь кардинально менялась ее позиция? Есть и другие проблемы, связанные с этой темой и часто неоднозначно трактуемые историками.

Доминирующий взгляд в нашей отечественной историографии считает англо‑русское сближение и совместную вооруженную борьбу с постреволюционной Францией вполне естественной политикой, вытекавшей из угрозы завоевания европейского господства Наполеоном Бонапартом. Другая точка зрения – идея закономерной и жизненной необходимости союза Франции и России из‑за отсутствия непримиримых противоречий – была обоснована во времена расцвета русско‑французского союза конца ХIХ столетия историками А. Вандалем и А. Трачевским (4)

[Закрыть] . В какой‑то степени подобных позиций придерживался и их современник С.С. Татищев (5)

[Закрыть] . В советской историографии приверженцем этого взгляда выступил А.З. Манфред, талантливо интерпретировавший идею наличия общности интересов и объективной заинтересованности сторон при отсутствии территориальных споров между ними (6)

[Закрыть] . Справедливости ради отметим, что до последнего времени даже среди советских исследователей, несмотря на большой авторитет Манфреда, это концептуальное положение не получило поддержки среди серьезных ученых (7)

[Закрыть] . Из современных авторов подобную точку зрения с некоторыми оговорками высказывал О.В. Соколов (8)

[Закрыть] .

Сегодня назрела необходимость пристальней взглянуть на проблему объективности геополитического и стратегического союза России и Франции. Если даже считать за аксиому геополитический фактор, как данный нам раз и навсегда беспристрастный критерий, возникают вопросы: почему русские войска сражались с французскими в 1799, 1805–1807, 1812–1815 г.? Почему в указанные временные отрезки этот фактор «не работал»? Может быть, из‑за невежества правящих кругов двух стран? По каким причинам робкие ростки политического союза Франции и России так быстро гибли, не выдерживая в этот период даже кратких испытаний временем?

Начнем с того, что Франция и Россия были крупными централизованными европейскими государствами, но с разными экономическими, социальными, идеологическими и религиозными устоями. Самое главное – Россия была тогда феодальным государством!!! Основу ее экономики составляло крепостническое сельское хозяйство. Товарооборот во внешней торговле в основном почти полностью ориентировался на Англию. Экономический фактор был, бесспорно, очень важен, но не менее важными являлись социальные и идеологические аспекты.

Главной социальной базой и цементировавшим стержнем самодержавного строя являлось дворянство, оно же тогда было единственной общественной силой, единственным сословием, имеющим в империи политическое значение. Только полные идеалисты могли считать, что царь или император повелевал Россией в одиночку. Бесспорно, российские монархи были деспотическими фигурами. Но, не опираясь на господствующий класс (а другой опоры у самодержавия не было, отсюда проистекало и проведение внутренней и внешней политики с ориентацией на интересы этого слоя), император не был в состоянии править страной (9)

[Закрыть] . Русское дворянство быстро лишало его этой возможности, если политический вектор изменялся не в пользу этого сословия, а «государь» пренебрегал его интересами и даже настроениями. Как свидетельствует опыт ХVIII столетия, в этом случае долго на троне не засиживались, монархи могли потерять не только корону, но и свою жизнь. Дворяне, носившие военную форму, очень резво реагировали на подобные явления и за один день эффективно и радикально корректировали политику в нужном для них и их сословия направлении. В этот день престол превращался в игрушку для гвардейских полков. В данном случае вполне уместно согласиться с мнением одного бородача – классика марксизма, ныне не модного всепобеждающего учения, высказавшегося о том, что дворцовые перевороты в Петербурге ХVIII в. были «до смешного легки».

Что же могла предложить Франция на рубеже двух веков русскому императору, феодальной России и в первую очередь российскому дворянству, благополучие которого во многом напрямую зависело от крепостной деревни и внешней торговли? Идеи о свободе, равенстве и братстве (очень актуально для крепостников!), отрицание религии, лозунг «Смерть королям!» (читай, и дворянам тоже) и в придачу французскую гегемонию в Европе! И что же, после этого дворянство, поставлявшее Российской империи управленческие кадры для военной и гражданской службы, полностью осознав прогрессивные интересы французских буржуа, должно было убедить свое правительство, что Франция – это единственный и естественный союзник России? Возможно, дворяне‑«митрофанушки» еще не успели выветриться и встречались на русских просторах, коль о них писал Д.И. Фонвизин во второй половине ХVIII в., но их было не так уж и много, да и не могло все сословие поголовно поглупеть настолько, что у него напрочь атрофировалось социальное чутье.

Напротив, дворянство тогда очень хорошо осознавало, что революционная «зараза» представляет вполне реальную угрозу социальным устоям государства и их положению. Ведь еще не прошло и 30 лет со времени Пугачевского бунта, а испытанный тогда ужас сохранялся в воспоминаниях нескольких поколений господствовавшего класса. Даже дошедшая до нас частная переписка представителей дворянства в 1812 г. наполнена свидетельствами откровенного страха перед Наполеоном, который мог пообещать вольность крепостным (10)

[Закрыть] . О том, что русские дворяне боялись Наполеона «как носителя идеи свободы и прежде всего крестьянской свободы», в свое время писал известный историк А.В. Предтеченский, а это, по его мнению, в свою очередь, способствовало тесному единению дворян как класса вокруг трона. Призрак второй пугачевщины неотступно присутствовал в умах дворян – сравнительно небольшого по численности благородного сословия в многомиллионной крестьянской стране. Русскому дворянству тогда было что терять. Поэтому Россия крепостническая (другой России тогда не было) очень четко определяла Францию, даже сохранявшую к тому времени лишь тень революционных традиций, как своего главного идеологического противника (11)

[Закрыть] .

Идеи революции всегда опасней ее штыков (при условии массового потребительского спроса на эти идеи). Сегодня историки сколько угодно могут рассуждать, что Франция при Наполеоне переродилась, усилиями своего императора старалась адаптироваться под «старый режим», стала рядиться в тогу просвещенного абсолютизма и примеривала феодальные одежды. Проблема состояла в том, что русские дворяне, владельцы крепостных крестьян, продолжали пребывать в убеждении, что наследник революции «безродный» Наполеон Бонапарт мало чем отличался от французских безбожников‑санкюлотов (12)

[Закрыть] . Для них он, в силу психологической предубежденности, по‑прежнему оставался «новым Пугачевым». Не случайно даже советский исследователь Н.И. Казаков, вслед за дореволюционным автором В.И. Семевским, отмечал, что «особенно «высоким» пафосом ненависти к Наполеону отличались в 1812 г. русские помещики» (13)

[Закрыть] .

Да, русское дворянство было неоднородным, различалось по знатности, богатству, общественному положению. Существовал верноподданный чиновно‑сановный Петербург, «столица недовольных» Москва, где проживали фрондирующие опальные отставники и крупные помещики центральных губерний (очаг дворянского вольномыслия и цитадель сословной оппозиции), присутствовала родовая аристократия, негласно претендовавшая на властные полномочия в государстве, крупное столбовое поместное дворянство и бедные беспоместные чиновники и офицеры, получившие за службу право приобщиться к благородному сословию. Имелись внутри дворянства и общественные группировки, или, как их тогда называли, «партии», ориентированные и защищавшие разные модели развития страны: «английская» (14)

[Закрыть] , «русская» (15)

[Закрыть] , с некоторыми оговорками – «немецкая» (16)

[Закрыть] . Но вот о существовании «французской партии» в источниках можно найти только искаженные отголоски (17)

[Закрыть] . Правда, в переписке 1812 г. у некоторых русских патриотов в шовинистическом угаре в качестве давнишнего пугала фигурировали «иллюминаты» и «мартинисты» (чаще всего под них подходили масоны), но больше как некие фантомы и агенты Наполеона. О связях мартинистов с Наполеоном очень любил, например, высказываться Ф.В. Ростопчин, правда не приводя особых доказательств. «Я уверен, – писал он, – что Наполеон, который все направляет к достижению своих целей, покровительствует им и когда‑нибудь найдет сильную опору в этом обществе, столь же достойном презрения, сколько опасном» (18)

[Закрыть] . Хотя на самом деле масоны изучали туманные доктрины европейских мистиков и клеймили революцию и французского императора как врага «всемирного спокойствия». Но эти термины («иллюминаты» и «мартинисты») больше использовались как жупелы, а также козырь для бездоказательных обвинений в пронаполеоновской ориентации и в стремлении заключить мир с Францией в адрес некоторых высокопоставленных лиц в окружении Александра I. Подобные абсолютно вздорные подозрения выдвигались против многих сановников, и их беспочвенность была очевидной даже для властей. Примечательно, что принадлежность к иллюминатству некоторые горячие головы приписывали не только известному историку Н.М. Карамзину, но даже самому главному «обличителю» – Ф.В. Ростопчину (19)

[Закрыть] . При этом стоит отметить, что в начале ХIХ в., несмотря ни на что, Франция по‑прежнему в поведенческом отношении оставалась Меккой всей дворянской аристократической культуры и являлась законодательницей моды.

В свое время советский историк Н.И. Казаков в своей работе привел интересную подборку мнений и отзывов (в основном отрицательных) представителей русского общества того времени о французском императоре и проводимом им внешнеполитическом курсе (20)

[Закрыть] . В целом же правительственная политика по отношению к Франции, в частности война против Наполеона в 1805 г., пользовалась поддержкой и не вызывала общественного недовольства. А таковое периодически возникало, причем с откровенно антифранцузской направленностью, назовем только хронологически близкие к 1805 г. события: Тильзитский мир 1807 г., Русско‑шведская война 1808–1809 гг., кампания 1809 г. против Австрии.

Будучи императором феодальной России, Александр I должен был, по мнению некоторых сторонников геополитической теории, повинуясь законам этой теории, вступить в союз с Наполеоном ради национальных интересов своей империи. Обычно для доказательства приводят пример первой крупной попытки франко‑русского сближения в самом конце правления императора Павла I. Но именно в самом конце правления, а то, как император закончил свою жизнь, хорошо известно. Пример, правда, по нашему мнению, самый неудачный, ибо он опровергает выдвинутый тезис и доказывает совершенно обратное. Даже американский профессор Х. Регсдейл в свое время сделал интересный вывод, противоречивший традиционным версиям. Он доказывал, что союз 1801 г. «не более чем миф», его фактически не существовало, «и если остальная Европа боялась его, то ни французы, ни русские не питали в этом отношении никаких иллюзий. Союз не состоялся не вследствие убийства Павла. Дело было в непримиримых политических разногласиях» (21)

[Закрыть] . Как только Павел I «охладел» к англичанам и «полюбил сгоряча» французов, как только попытался пойти на заключение союза с Наполеоном и самостоятельно реализовать проект похода в Индию, так его ожидал печальный конец в Михайловском замке в марте 1801 г. Император заплатил жизнью за забвение истины, выраженной словами графа Н.П. Румянцева, что русский деспотизм «ограничен дворянскими салонами» (22)

[Закрыть] . Причем подавляющее число русских дворян ликовало, узнав о смерти Павла и восшествии на престол его сына. Русские офицеры и генералы, участники цареубийства, не понесли никакого наказания (как и общественного порицания), а впоследствии отличились в войнах против Наполеона. Конечно, в соответствии с некоторыми утверждениями, заговор был инсценирован на английские деньги (хотя никто еще этого документально не доказал), но сознательными участниками были русские гвардейцы. Думаю, что они сподобились на такой поступок – подняли руку на помазанника Божьего – не из‑за денег, а по глубокому убеждению, что жить под таким правлением уже больше невозможно, а стране грозила серьезная опасность. Не случайно А. Чарторыйский назвал заговор против Павла I «всеобщим»: «Можно сказать не ошибаясь, что заговор был составлен при почти единодушном согласии высших классов общества и преимущественно офицеров»; «Все, т.е. высшие классы общества, правящие сферы, генералы, офицеры, значительное чиновничество – словом, все, что в России составляло мыслящую и правящую часть нации, было более или менее уверено, что император не совсем нормален и подвержен болезненным припадкам» (23)

[Закрыть] .

Уж кто‑кто, а сын Павла I очень хорошо понимал расклад внутриполитических сил в России и вряд ли хотел наступать на грабли 1801 г. Он очень хорошо знал, какое сословие надо особо выделять на фоне социального пейзажа России, на кого необходимо ориентироваться в своей политике, чтобы сохранить не только власть, но и жизнь. Внешнеполитические устремления государства тогда полностью определялись интересами дворянства, которое уже четко определилось, что с Францией Бонапарта ему не по пути. В этом и заключалось идеологическое обоснование курса Александра I и мотивов государственного эгоизма, определяемого, помимо прочего, экономической, финансовой и политической пользой страны.

Мне могут возразить, что дворянство – это не народ. Все же это была часть народа, а в то время единственная социальная и общественная сила, способная определить, сформулировать и выразить свои политические интересы, т.е. говорить от имени всей империи. В данном случае уместно привести здесь суждение о значении этого сословия в России современника событий известного историка Н.М. Карамзина: «Дворянство есть душа и благородный образ всего народа» (24)

[Закрыть] . Остальные социальные группы оставались безмолвными, даже духовенство и купечество, не говоря уже о крестьянстве (способном лишь на локальные бунты) или о других малочисленных сословиях. Поэтому можно с уверенностью говорить, что проводимая политика Александра I имела вполне внятную и логичную мотивировку, а не диктовалась его эгоистической «личной неприязнью» (таковая у него была не только к Наполеону, но и ко многим европейским коронованным особам). Любая государственная политика – вещь весьма прагматичная, она всегда направлена на соблюдение определенных интересов. В данном случае российский император очень отчетливо определял цель государственной деятельности и геополитического позиционирования страны на самом высшем уровне, выдерживал свой курс, исходя из идеологических, социальных и экономических приоритетов русского дворянства.

Этого требовал от российского императора и сухой анализ расклада политических сил в Европе, даже с точки зрения основ геополитики. Географический компонент действительно дает основания предполагать, что Франция и Россия при определенных условиях являлись естественными союзниками. Они не имели до 1807 г. общих границ и никаких точек соприкосновения, но между ними располагались, помимо Пруссии, земли многочисленных немецких государств. Это была огромная территория, где как раз прямо сталкивались тогда французские и российские интересы. В конце ХIХ в. после образования мощной Германской империи геополитический фактор сработал очень четко. Франция и Россия, несмотря на различия в государственном и политическом устройстве, вступили в союз против Германии. Император Александр III, наверно, самый твердый самодержец из династии Романовых, вынужден был на официальных встречах с французским президентом стоя слушать французский гимн «Марсельезу». Можно только догадываться, что творилось в тот момент в душе этого убежденного и последовательного противника революций, но все его идеологические предубеждения перевешивала государственная необходимость. Иногда, для того чтобы разобраться в далеком прошлом, оказывается, необходимо этот отрезок времени сравнивать с хотя бы наступившим завтрашним днем. Так исторические детали бросают тень на уже прошедшее будущее. Геополитические факторы, если они имеются, работают без запоздания во времени.

В начале ХIХ в. германской угрозы в Европе еще не существовало. Следовательно, не имелось и прямой необходимости в союзе между Францией и Россией против Германии. Даже поборник русско‑французского союза А. Вандаль, отдавая должное политическому фактору в отношениях между двумя империями, писал в предисловии к своему труду: «Несмотря на то что природа расположила оба государства так, как бы предназначала их для союза, политика нагромоздила между ними противоречивые интересы» (25)

[Закрыть] . Британские острова территориально находились в стороне от континента, и у России не было даже малейшей надобности объединяться с кем‑либо, а тем более с Францией, против Англии. Наоборот, все пять великих европейских держав в первую очередь боролись в то время за преобладание и влияние в немецких землях. И самой реальной тогда (что подтвердила сама история) была угроза французской гегемонии в Германии, а это – центр континента, поэтому речь шла о будущем всей Европы. Например, известный современный исследователь Д. Ливен полагал, что для контроля Европы «требовалось покорить ее каролингское ядро – иными словами, Францию, Италию, Германию и Нидерланды. В этом Наполеон преуспел. Но после этого будущий европейский император столкнулся с двумя грозными периферийными центрами силы в лице России и Великобритании. И та, и другая, естественно, рассматривали каролингское ядро Европы как угрозу для своей безопасности и стремились победить его. Поэтому Наполеону, в роли наследника Карла Великого, было затруднительно добиться прочного мира» (26)

[Закрыть] .

Если проанализировать состав всех коалиций, то можно без труда заметить, что, помимо бессменного «банкира» союзников – Англии, их участниками (правда, с периодическим выбыванием) являлись Австрия, Пруссия, Россия, по выражению Э.Э. Крейе, «альянс фланговых государств против центра» (27)

[Закрыть] . Главная проблема заключалась в обилии мелких немецких государственных образований, которые потенциально легко могли стать жертвой сильного соседа, т.е. Франции. Эта постоянно возраставшая угроза в глазах государственных деятелей того времени обоснованно персонифицировалась с именем Наполеона, которого некоторые историки пытаются изображать в образе чуть ли не голубя мира. А вот как характеризовал ситуацию и политику Наполеона один из известнейших тогда отечественных литераторов П.А. Вяземский: «Гнетущее давление наполеоновского режима чувствовалось во всех уголках Европы. Кто не жил в эту эпоху, тот знать не может, догадаться не может как душно было жить в это время. Судьба каждого государства, почти каждого лица, более или менее, так или иначе, не сегодня, так завтра зависела от прихотей тюильрийского кабинета или боевых распоряжений наполеоновской Главной квартиры. Все жили как под страхом землетрясения или извержения огнедышащей горы. Никто не мог ни действовать, ни дышать свободно» (28)

[Закрыть] .

Именно поэтому в рассматриваемый период времени и возникли антинаполеоновские коалиции, несмотря на колебания европейских правителей, порождаемые боязнью перед мощью французской военной машины. Дабы не быть голословным приведем аналогичное мнение А. Чарторыйского, критически относившегося к России, но давшего в своих воспоминаниях взвешенную оценку европейской ситуации до 1805 г.: «Чтобы понять политическое движение этой эпохи и горячность, с которой Европа принялась бороться с Наполеоном, несмотря на страх, внушаемый им, следует припомнить общественное мнение о Наполеоне, преобладавшее в Европе. ...Вся вера в Наполеона, всякая иллюзия исчезла, как только он встал во главе правительства Франции. Каждое его слово, каждый поступок убеждали всех, что он думает действовать только силой штыков и массой войск. Это было основной ошибкой Наполеона, подорвавшей его могущество... Правда, он выказал себя разносторонне талантливым человеком, но обнаружил в то же время и свое полное неуважение чьих‑либо прав и желание всех поработить и подчинить своему произволу. Поэтому, когда наступил момент, благоприятный для борьбы с Наполеоном, все приняли в ней участие со спокойной совестью, так как это была борьба с силой, переставшей быть полезной для общества. Такое мнение, ставшее в Европе общим, распространилось и в России. Оно‑то и толкнуло ее правительство, погрешившее, может быть, излишней торопливостью, на путь, на котором уже не было никакой возможности сохранить за собой прежнюю роль, наиболее достойную для России» (29)

[Закрыть] . Создание коалиций являлось осознанным выбором государств, видевших реальную опасность для своих интересов и своего суверенитета со стороны Франции. Разыгравшийся аппетит гениального и агрессивного полководца и его беспардонная политика «балансирования на грани войны» заставляли монархов опасаться за свои троны, а государства «запуганной» Европы искать пути к объединению сил против Наполеона, как «врага всемирного спокойствия». Очень метко написал об этом В.В. Дегоев: «Словно играя с судьбой и испытывая пределы своего могущества, Наполеон не разрушал, а собирал антифранцузскую коалицию» (30)

[Закрыть] .