Текст книги "Артезиан (СИ)"

Автор книги: Виктор Тушканов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

– Хорошо, – она взялась рукой за обруч, и тот неуловимо изменил окраску.

А может, это показалось. Степь позади нее и сама Тея озарились вдруг ярким дневным светом. Она отвернулась и прикрыла глаза ладошкой.

– Ага, заявилась! Ну, заходи, заходи. Ты у бабушки пообедала?

Вадим услышал мелодичный женский голос и замер, раскрыв рот. Он ничего не понимал. Тея, прищурившись, посмотрена в его сторону, но как будто мимо, и неуверенно произнесла:

– Нет, только позавтракала. Мы с Гошей блинчики ели, потом все вместе малину собирали, а потом...

– Ну-ка, постой... А где это ты гуляешь? Что это еще за степь? Ты же у бабушки была? И что это там – ночь? Почему ночь? Ну-ка давай домой, сейчас разбираться будем, что ты со своим хроником намудрила. Ах ты, "механик"...

Тея поняла, что прокололась, и обреченно сказала:

– До свиданья, Вадим, – шифроваться было уже бесполезно.

– До свиданья, – машинально ответил он, и осекся.

– Ты с кем это там разговариваешь?! Марш домой, быстро!

Тея зажмурилась и шагнула сквозь обруч ему навстречу. И исчезла. Вместе со своим «хула-хупом». Ни радужного сияния, ни прочих экзотических атрибутов фантастики, только легкий хлопок. «Воздух. Воздух заполнил место, где она была, – догадался Вадим, – а от мамы ей, похоже, все-таки попадет». Краем глаза он заметил вспыхнувший над бурунами метеорит, хотел загадать желание... И провалился в сон.

Проснулся он от холода. Занимался серый рассвет. Под утро, как обычно, в степи поднялся ветер. Вероятно, это он захлопнул оставшуюся открытой дверцу кабины. Вадим сел. Увидел в боковом стекле бледно-розовую полоску зари. Как он сюда попал? И вспомнил.

Что это было? Неужели все, что произошло, действительно произошло, а не приснилось? Вот саксаул, рядом с которым вчера стоял "хула-хуп". Хроник. Ветер гнал струйки пыли через гребни смутно знакомых бурунов. Ну да, они же вчера смотрели на них с Теей... С Теей? А была ли Тея? Вадим быстро взглянул на предплечье правой руки, и увидел две маленькие ранки, в которых запеклась кровь. Вокруг глянцевело пятно ожога. Гюрза была, это точно. А вот остальное...

Может, ему просто повезло, и он выжил? Чудом выжил, а все остальное – бред? Нет, от укуса гюрзы так быстро не выздоравливают. К тому же, змея была после того, как он увидал Тею. А может, не после? Может, это сейчас ему кажется, что после?

Вадим мучительно размышлял. Разбитые часы? Плечо? Плечо болело. Через дыру в рубашке видна была здоровенная ссадина, вокруг которой расплывался багрово-черный кровоподтек. Нет, это не аргумент – плечо он мог разбить где угодно, а теперь ему кажется, что о ступицу. Да хоть бы и о ступицу, это ничего не доказывает. Нужно что-то вещественное, бесспорное. Что?.. Что могло остаться, какие следы?

Следы! Там, у артезиана, влажный песок и на нем должны остаться следы. Четкие отпечатки маленьких босых ног. Если их еще не замело ветром.

Сжав зубы, Вадим гнал «Челиту» к артезиану. Неслась навстречу степь, машина стонала и скрипела всеми своими изношенными частями, птицей перелетала через узкие песчаные заносы, становилась чуть не на два колеса, когда он круто выворачивал руль, огибая бурунные гряды. Быстрее. Еще быстрее. Надо успеть. Успеть, пока песком не занесло следы. Если их уже не занесло.

Так рискованно по бурунам он еще не ездил. Наверное, до него вообще никто так не ездил, даже когда гоняли сайгаков. Вадима мотало в кабине, как клоуна на пружинке. На неожиданной яме он больно ударился головой о потолок, зубы клацнули, и во рту почувствовался привкус крови. Рессоры, только бы выдержали рессоры. "Челиточка, девочка моя, не подведи! Сегодня же поменяю тебе масло, зуб даю, поменяю. Ну, еще немножечко, ну еще!.." Его швырнуло разбитым плечом на дверцу кабины. В глазах потемнело от боли, но он лишь чертыхнулся.

Не заблудиться. Самое главное, не заблудиться. Ни черт, ни сам господь бог не разберет, где и как он вчера ехал. Ему повезло. Минут через десять этой бешеной гонки колеса мягко прошелестели по подсыхающему такырчику, он врубил раздатку и с гребля невысокой песчаной гряды увидел стоянку. Недалеко же он вчера уехал.

Бурстанки, водовозки. Станция. В станции все еще горел свет. Не задерживаясь, Вадим повернул влево и уже знакомой дорогой помчался к артезиану. Не доезжая с полкилометра, решил было срезать, но рассудок взял верх. Через эту гряду "Челита" не перетянет. Сядет. Прямая дорога не всегда самая короткая.

Над горизонтом показался краешек Солнца.

Артезиан, так хорошо видный со стоянки, открылся после очередного поворота, как и вчера, неожиданно. Вадим резко затормозил и выскочил из кабины.

Поздно. Ветер трепал водяную струю, срывал с нее крупные капли и швырял их на песок. Следов не было. Ни его, ни Теи. Вадим обошел вокруг озерца, всматриваясь в каждую подозрительную ямку. Обошел так, для порядка, понимая, что это бесполезно и ни на что не надеясь. Вернулся к машине.

Беспокойно шумел камыш. Он беспомощно огляделся. Все было, как вчера. Вот здесь он лежал. Здесь стояла "Челита". Метрах в пяти Вадим увидел полузанесенную песком мертвую змею. Она лежала, как обрывок давным-давно брошенного кем-то старого каната. Вспомнил: "Мы с ней подружились". Кто придумал, будто за каждую убитую змею отпускается сколько-то там грехов? "Она бы и тебя те тронула, если бы ты не напал. Зачем ты ее убил?"

Вдруг ему показалось, что мертвая гюрза шевельнулась. Он подошел ближе. На бессильном, тускло-свинцовом теле багровели два крупных тюльпана. Их тяжелые правильные головки с глянцевитыми лепестками трепетали, кланялись под порывами ветра, их присыпало пескам, но они тут же упруго выпрямлялись и отряхивались. Невдалеке Вадим заметал еще один. Он зацепился за кустик ковыля и его почти занесло. Потом нашел еще два. Он поднял их и сел на песок. Значит, это все-таки было. Было. Что-что, а цветы он в бреду рвать не мог.

Вадим, зажав тюльпаны в руке и осматривая каждой кустик, прошел по ветру метров пятьдесят, но больше ничего не нашел. Вернулся и взял те два, что лежали на убитой змее. Подумал, и положил их обратно. Уже залезая в кабину, рядом с колесом увидел еще один.

Он сидел в станции и доедал паштет, когда услышал шум подъезжающего автобуса, и в станцию вскарабкался Лешка.

– Здорово, студент! Так как тут, живой? Чего не встречаешь?

– Живой, – Вадим хрустнул огурцом, – местами.

– Где это ты рубашку порвал? – Лешка увидел его плечо и присвистнул, – ох, и ни фига себе! Ты что, Вад, с басмачами дрался?

Рассказать? Лешка, вообще-то, любитель фантастики, но одно дело читать, а другое... Хмыкнет насчет богатой фантазии и все. Может, посоветует рассказ написать. Никто не поверит. Он бы сам не поверил.

– Смеяться будешь, Лешь. В темноте вышел проверить, на месте ли Млечный Путь, зацепился со сна о собственную ногу, и грохнулся с лесенки.

– Сверху бы и проверял. Работать сможешь?

– Отчего ж не смогу? Это только снаружи так страшно, внутри порядок.

В станцию забрались девчонки. Лидка увидела лежащие на столике цветы:

– Ой, Вадимчик, какая прелесть! Где ты их взял? Можно один?

– Конечно, Лидок. К обеду дойдем до артезиана, сама нарвешь хоть букет.

Она взяла тюльпан, воткнула в прическу, и чмокнула его в небритую щеку. Оставшиеся три Вадим протянул Каринке:

– Держи. Это тебе.

Как она похожа на Тею. Глаза. Даже не цвет, а какое-то особое выражение. И ведь она красива. Странно, как он не замечал этого раньше. Чувствовал, но не понимал. Не понимал, потому что привык к тому стереотипу, который примелькался на экранах кино, открытках в любом газетном киоске, а здесь новое, какое-то высшее, что ли, измерение. Красива той особой, не броской красотой, что не исчезает по вечерам, когда смывается губная помада и прочая штукатурка, но горит ровно и долго, не слабея и не старея с годами, а просто становится богаче, постоянно переходя в иное, неведомое качество, которое нужно познавать снова и снова.

Карина взяла цветы и поднесла их к лицу.

– Тюльпаны не пахнут, Кариночка.

– Пахнут. Это просто ты не чувствуешь. Спасибо, Вадим. Что у тебя с рукой?

– Ерунда. Бандитская пуля. Не обращай значения.

– Давай я тебя полечу.

– Как полечишь?!. – Краешком зацепив сознание, пронеслась дикая, невероятная ассоциация.

– Ну, обработаю перекисью и перевяжу. Что с тобой?

– Ничего... Хорошо, Карин. Перекисью можно, а вот перевязывать, это лишнее. На солнышке быстрей заживет.

Он доскреб ложкой паштет, встал и выбросил в раскрытую дверь пустую банку. Включил станцию, прогрел аппаратуру и проверил подключение каналов.

– В норме, Вад?

– Восьмая качается. Карина, это твоя. Сходи, посмотри.

Каринка вышла. Лесенка тут же скрипнула снова, и в станцию вскарабкался взрывник Резо.

– Загорать будем, ребятки. Перекур на часок. Привет, Вадик, как спалось?

– Гамарджоба, Резо. Что там еще стряслось?

– Ничего не стряслось, дорогой, а только заряд не идет. Перебур будет. Где это ты руку так ободрал?

– Да что вам до моей руки? Собери уже сразу всех, что б каждому не повторять. Моя рука, что хочу, то и делаю. Анекдот про селедку помнишь?

Резо коротко хохотнул. Лешка протянул руку и включил транзистор. Вытащил похожую на камышинку антенну.

"... потребительских товаров в Брно внешнеторговые организации Советского Союза и Чехословакии. В соответствии с ним, в СССР будет поставлена мебель..."

Лидка и Резо оживленно болтали. Резо показал что-то на пальцах. Лидка хихикнула:

– Ну, Резо!.. Я тебе о серьезных вещах говорю, а ты со своими шуточками. Ты вообще серьезным бываешь?

– Канэчно, Лидок, – Резо нарочито утрировал грузинский акцент, – и даже даволна часта. Нада толка мамент поймать.

– Это как?

– Ну вот, например, знаешь, какие часы самые точные? Те, которые стоят. Два раза в сутки показывают АПСАЛУТНО точное время! Надо только уловить момент, когда посмотреть.

– И как же его уловить?

– А это уже твоя проблема, часы здесь не причем, они свое дело сделали.

– Опять ты... Леша, как это называется? Ну вот, что он сейчас сказал. Помнишь, я тебя уже спрашивала?

– Парадокс, – Лешка слушал сообщение ТАСС.

– Правильно, парадокс.

– Эт-то нэ парадокс, Лидочка. И это не я придумал. Парадокс, это когда рассуждения в одной системе понятий, сами по себе, вроде бы, логичные, приводят к противоречию с другой – логичной не менее. Не понятно? Сейчас я тебе одну древнеегипетскую загадку покажу, хочешь? В гробнице Тутанхамона нашли, а совсем недавно расшифровали. К слову "парадокс", наглядный пример. Отгадаешь – значит, поняла.

Он достал коробок спичек, высыпал десятка полтора на ладонь и начал особым образом раскладывать на диване.

Вадим знал, что это за загадка и улыбнулся. Повернулся к пульту, тронул тумблер восьмого канала. Стрелка прибора качнулась на середину шкалы и твердо застыла. Лешка поднял глаза, взглянул искоса:

– Уже нашла? Быстро. Молодец, девочка.

«... Замбия намерена предпринять юридические акции против компаний „Бритиш петролеум“, „Шелл“, „Эссо“, „Тотал“ и „Мобил“... Нью-Йорк. Монополизация печати...»

– Сдаешься?

– Подожди, еще подумаю... Ладно, Резо, покажи как.

Резо быстро передвинул две спички и убрал руки.

– Ну и что? Было три дырки, стало две, – Лидка не видела, – к тому же, лишние спички остались... Я ничего не понимаю, Резо!

– А ты посмотри внимательней, посмотри. Читать умеешь?

– Причем тут "читать"? По-древнеегипетски, что ли?

– Зачем по-древнеегипетски? Это уже перевод на русский. Как в школе учили, так и читай.

Лидка вгляделась и вдруг зашлась смехом, прикрыв ладошкой рот:

– Резо!.. Как ты можешь, – она ткнула его кулачком в грудь, – вот уж от тебя такого не ожидала. Хотя, нет – такое только от тебя и можно ожидать!

Достала сигарету, щелкнула зажигалкой.

– Резо, а ты сайгачатину ел? Тетя Таня сказала, на ужин сайгачатина будет.

– И даже не единожды.

– И как? Я никогда не пробовала.

– Козлятину ела?

– Один раз. Мне не понравилось.

– На вкус примерно также, только пожестче. И амбре покруче будет.

– Что такое "амбре"?

– Запах. Но тетя Таня какой-то травки добавляет, так что почти не чувствуется.

«Соединенные Штаты форсированными темпами ведут работы по созданию различных видов крылатых ракет. На следующей неделе Пентагон намеревается произвести запуск крылатой ракеты из-под воды. Она впервые полетит с помощью собственного двигателя. США разрабатывает сейчас шесть типов крылатых ракет. Программа их создания обойдется американским налогоплательщикам примерно в пять-одна-десятая миллиарда долларов. Как утверждает газета „Вашингтон пост“, программа создания крылатых ракет стала самым большим препятствием на пути достижения советско-американского соглашения...»

Лидка поерзала на диване и повернулась к Лешке:

– Ну что там все про политику, Лешь? Поймай лучше музыку какую-нибудь.

– На, сама ищи, – Лешка протянул ей транзистор.

Вадим сидел молча, сцепив пальцы. Потом достал из Лешкиной пачки сигарету, повертел в руках, и зачем-то сунул в карман. После того, что случилось ночью, обыденность происходящего была немыслимой, невозможной и оттого ему порой казалось, что там, у артезиана, он был в каком-то параллельном мире. Все, как вчера. И позавчера. И месяц назад. Но должно же, черт побери, что-то измениться! Теперь, когда он, один он – знает. А что он, собственно, знает? И что – должно?

– Убей, Вад, не понимаю, чего они добиваются, эти америкосы!? Ведь, если мировая заваруха начнется, всем хана? Всей планете, и им тоже. При сегодняшней технике, по тылам, как прежде, не отсидишься. Никакое убежище не спасет... Эй! Ты меня слышишь? Дома есть кто? Вадим, с тобой все в порядке?

– Что?..

– Спишь, что ли? Я про гонку вооружений. Ядерного оружия уже столько накоплено, всю жизнь на Земле раз двадцать уничтожить можно, куда еще? Смысл какой? Если б эти финансы на космос направить, давно бы уже на Марсе были.

– Деньги, Леша. Миром правит не разум, а деньги. Американцы не дураки, прекрасно они понимают, что всерьез воевать с нами, это самоубийство. Что мы никогда первыми не нападем, тоже. А вот чтобы бабло из обывателя выбивать, нужна атмосфера страха, постоянное состояние напряженности. О том, что в этой атмосфере у какого-то идиота могут нервы не выдержать, никто не думает – авось пронесет! Примитивная торгашеская психология – хапнуть побольше, а там хоть потоп! А Марс... Ну вот скажи, какая с него может быть прибыль? Самое страшное на нашей планете, это не оружие, а власть торгашей.

Лидка поймала какую-то станцию: «В Вологде-где-где-где, в Вологде-где, в доме, где резной палисад...»

Или это, все-таки, был бред? Да нет, тюльпан – вот же он, у Лидки в волосах. Ну и что? Может, это она сама нашла, а бред продолжается и ему только кажется, что это он подарил? Вадим слышал где-то, что бывает ложная память. Рядом с лагерем тоже артезиан, и озерцо, и трава... Тюльпанов, правда, он там не замечал, только маки. Нет, это же раздвоение личности! Не спятил же он, в самом-то деле? На автомате спросил:

– Лида, скажи... Откуда у тебя тюльпан?

– Какой тюльпан?.. Вадим, ты что? Сам же дал, забыл что ли?! Слушай, ты вообще какой-то странный сегодня – сидишь, молчишь... Не заболел?

– Нет, Лидок, это я так... Задумался просто. Извини.

Лешка взглянул на него с сомнением, сказал вполголоса:

– Вад, не обижайся, но с тобой и вправду что-то не так. Ты когда с лесенки спикировал, головой о ступеньку не приложился? Сотрясение оно, знаешь, штука такая... А если кровоизлияние? Может, в лагерь? Давай, Колушпай отвезет на автобусе, там Ирина Андреевна посмотрит и решит, что делать. Я тут один управлюсь.

– Не стоит, Леша, все в порядке. Если б головой треснулся, уж шишка точно бы осталась. Просто после этого приключения уже не заснул, рука болела.

– Так ложись вон на диванчике, поспи часок-другой. Понадобишься, разбужу.

– Да ладно, пойду пройдусь лучше.

Вадим спустился по успевшей нагреться лесенке на хрусткий песок. В лицо пахнул горячий степной ветер. Вечный Ветер. Рядом со станцией заметил тонкую девичью фигурку.

– Ты чего на жаре, Карин? Заходи в станцию, еще полчаса отдыхать, не меньше.

Тут он увидел, что она не одна. У Каринкиных ног, сливаясь коричневато-рыжей шерсткой с песком, лежал двухнедельный сайгачонок. Он тревожно покосился на Вадима большим черным глазом и плотнее прижался к Каринкиной ноге. Та присела и почесала его за ухом.

– Это что еще за детский сад? Где ты его нашла?

– Там, на восьмой группе. Наверное, это он два прибора повалил. Я вчера хорошо поставила. Похоже, от своих отбился.

Вадим вспомнил убитую сайгачиху.

– И не убежал?

– Нет, – она взглянула на него снизу вверх и улыбнулась, – я сказала, что я его мама. Позвала, он пошел. Вот чем его кормить только... Он же, наверное, голодный.

– Не знаю. У меня там еще с полбанки сгущенки осталось, может, будет? Если водой развести, – он помолчал, что-то соображая.

– Так ему ж соску надо. Ну, иди в станцию, в тенек. Отдохни. И этого друга забирай. У Резо должны быть резиновые перчатки, если на конце пальца дырочку прорезать, что-то вроде соски получится. А вечером в лагере на кухню зайдем, Татьяна Матвеевна что-нибудь придумает.

Карина выпрямилась и серьезно на него посмотрела:

– Вадим, а ты как думаешь, будет война?

Вадим заглянул сверху в ее зеленые с коричневыми крапинками глаза, и вдруг понял, что Каринке можно рассказать все-все и она поверит. Поверит, потому что так смотреть может только человек, который обязательно поверит всему что он, Вадим, скажет. От этого открытия почему-то сделалось сухо во рту.

– Не будет, – сказал он наконец, с трудом разлепив ставшие вдруг непослушными губы.

Борясь с неожиданным волнением, отвел глаза, посмотрел на тускло-белесое небо, в котором плавился медный пятак Солнца. Обвел взглядом затянутый пылью горизонт и увидел плывущее в знойном мареве ярко-зеленое пятнышко артезиана. Секунду смотрел на него, а потом решительно положил на хрупкие девичьи плечи свои широкие жесткие ладони и с неожиданной твердостью повторил:

– Не будет, Каринка. Ты мне веришь? Не будет!

– Верю.

Карина коротко вздохнула, будто решилась на что-то чрезвычайно важное, и, зажмурившись, прижалась щекой к его груди.

Вадим целовал ее глаза, губы, волосы, ласкал подрагивавшие под его ладонями острые лопатки и чувствовал, как его захлестывает волна всепоглощающей нежности, счастья, благодарности, исходившая от этой хрупкой девочки, которую он всего два месяца назад еще не знал, и которая немыслимым, невероятным образом оказалась с ним в одном времени, на одной планете, и поступила в правильный техникум, и на практику попала именно в их, а не в любую другую из двенадцати партий треста, в его, Вадима, отряд.

Он не обратил внимания на насмешливое "бип-бип" проехавшей мимо водовозки, когда Карина подняла на него сияющие, мокрые от слез, глаза:

– Я сегодня с тобой останусь, да Вадим? Можно? Дежурить.

– Завтра, Каринка. Завтра, воробышек ты мой, – он поймал на ветру ее волосы и зарылся в них носом, – сегодня Лешкина очередь.

Волосы у нее пахли полынью.

– Значит, завтра. А почему "воробышек"? Меня только мама так называла, когда я еще совсем маленькая была...

Каринка чуть отодвинулась. Сумасшедшая догадка смешала вдруг в сознании пространство и время, реальное и совершенно невозможное, потом внезапно все встало на свои места, и когда Вадим вновь увидел ее глаза, то уже знал, что она сейчас скажет:

– Вадим... Ты меня узнал, да?

28