Текст книги "Крот 3. Сага о криминале"

Автор книги: Виктор Мережко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Есть у нас один такой. Он-то как раз давно подкапывается к нашему другу… Где лучше всего искать мальчишку?

– Я бы, Петр Петрович, начал с центрального офиса.

Налет ОМОНа на офис корпорации «Час-Инвест» проходил по традиционной жесткой схеме.

К главному входу с двух сторон на большой скорости и с сиренами выскочило не менее шести бронированных микроавтобусов, из которых в считанные секунды высыпались крепкие парни в камуфляже и в масках. Отталкивая случайных прохожих и сбивая с ног охранников офиса, омоновцы бросились внутрь здания.

– Не двигаться! Стоять! ОМОН!

Кузьмичев как раз проводил в своем кабинете совещание, когда в дверь заглянула испуганная секретарша, хотела что-то крикнуть, но ее тут же отбросила сильная рука. В тот же миг в кабинет ворвалось человек десять парней в камуфляже.

– Стоять! Лицом к стенке! Не двигаться!

Старков, Вован, Аркадий и еще пара сотрудников были отброшены к стенам. Сергея также моментально скрутили, ткнули лицом в угол.

– Шире ноги! Не двигаться и не оказывать сопротивление!

Вован было дернулся, но тут же получил мощный удар по щиколотке.

– Стоять, сволочь!

Буквально через пару секунд сюда же, в кабинет, с нехорошей торжествующей улыбкой вошел следователь Конюшин, взглядом отыскал Кузьмичева, махнул омоновцам.

– Всех вывести, кроме данного господина, – кивнул в сторону Сергея. – И обыск по всем помещениям! Вплоть до подвальных!

Команда была выполнена быстро и беспрекословно. В комнате остались два бойца, следователь и Кузьмичев.

– Можете расслабиться, – бросил Конюшин хозяину кабинета.

Тот повернулся к нему, улыбнулся:

– Вы ну никак не можете оставить меня в покое.

– Это вы меня не оставляете, – огрызнулся следователь. – Не будь вашей милости, мне жилось бы намного спокойнее.

– Это уже похоже на роман.

– Именно. Встречи – расставания.

– То ли еще будет.

– Поглядим.

Конюшин уселся за небольшой столик возле диванчика, разложил на нем документы.

– Вы налетаете на офис, как на бандитское гнездо, – сказал, усаживаясь за свой стол, Сергей.

– А может, так оно и есть? – отпарировал нежданный гость, достал из бумаг некий листок, протянул хозяину кабинета. – Санкция прокурора на обыск и допрос.

– Допрос?

– Допрос.

– А что в этот раз?

– Узнаете.

Пока Кузьмичев читал постановление прокурора, следователь листал другие бумаги, выуживая необходимое, затем положил листки перед собой, включил диктофон.

– Как давно вы знакомы с Ниной Ивановной Пантелеевой? – спросил Конюшин.

Сергей удивился вопросу, однако ответил:

– Давно. Еще с тех пор, когда был жив ее муж.

– То есть вы хорошо представляете финансовый уровень компании Пантелеевой?

– Не представляю, а знаю.

– Ну да… Вы ведь владеете частью акций «Мандарина»?

– Да, моя структура владеет определенным процентом указанных акций, – кивнул Сергей.

– Вы часто бывали в ее доме?

– Довольно часто… – Сергей не понимал, куда клонит следователь.

– То есть знаете дом, домочадцев?

– Из домочадцев я знаю только саму Нину Ивановну и ее сына.

– Никиту?

– Да, Никиту.

– Именно это я и хочу услышать.

Кузьмичев откинулся на спинку кресла.

– Мне не нравится направление разговора…

– Я вас понимаю, – хмыкнул Конюшин.

– И я не намерен отвечать на вопросы без присутствия своего адвоката.

– Допрос, господин Кузьмичев, предварительный.

– Я слишком хорошо знаю вас и не могу не понимать, что предварительный допрос может стать окончательным… – Сергей нажал на кнопку селектора. – Срочно вызовите господина Лерра!

– Он уже здесь, Сергей Андреевич, – ответила секретарша.

– Пусть войдет.

Адвокат сел на стул неподалеку от шефа.

– Диктофон при вас? – спросил его Кузьма.

– Естественно.

– Включите и тоже ведите запись. Я не доверяю технике господина следователя. И внимательно следите за корректностью вопросов нашего высокого гостя.

– Понял. – Лерр извлек из кейса крохотный диктофон.

Конюшин недовольно пожевал губами, тем не менее продолжил:

– Когда вам стало известно о похищении сына Пантелеевой?

– В день случившегося.

– А если точнее?

– Вечером.

– Еще точнее. В котором часу вы узнали о киднепинге?

– Протестую, – заявил адвокат. – Вопрос некорректный. Во-первых, с тех пор прошло достаточно времени. А во-вторых, допрашиваемый не обязан фиксировать свою жизнь ежеминутно.

Следователь неопределенно кивнул.

– Допустим… – И зашел с другой стороны: – Вы когда-нибудь вели разговоры с Пантелеевой о возможном приобретении оставшихся акций «Мандарина»?

– Не вел.

– Значит, намерений полностью выкупить «Мандарин» у вас не было?

– Не было.

– То есть данный объект вас не интересовал?

– Интересовал, но часть акций все равно принадлежала Пантелеевой.

Следователь ухмыльнулся:

– Итак, объект все-таки интересовал, но акции все равно принадлежали Пантелеевой. Правильно я вас понял?

– Протестую! – выкрикнул Лерр. – Некорректный вопрос!

– В чем его некорректность? – посмотрел на него Конюшин.

– В том, что вы фактически формулируете прямую заинтересованность господина Кузьмичева в акциях, принадлежащих Пантелеевой.

– Я всего лишь повторяю слова господина Кузьмичева.

– Из двух фраз сделали одну, что дает вам возможность весьма своеобразно трактовать сказанное.

Вдруг до Кузьмичева дошло. От догадки он даже коротко хохотнул:

– Вы что… подозреваете меня в похищении сына Пантелеевой?!

– Я вам еще не сказал об этом, – спокойно ответил следователь.

– Но ведете к этому?!

– А вы исключаете такое подозрение?

Сергей снова хохотнул:

– Вы с ума сошли… Это сын моей подруги! Близкой подруги! Как вам может прийти в голову подобное?

– Жизнь преподносит и не такие случаи.

– Но это же бред! На чем он может основан?

– На фактах.

– Каких фактах?

– Вы сообщили гражданке Пантелеевой, что похититель сына найден и ребенок едва ли не сегодня будет возвращен матери. Правильно?

Сергей кивнул:

– Допустим.

– Допустим или сообщили?

– Сообщил.

– Собщили… Возникает вопрос: кто похититель, где ребенок? Похититель неизвестен, ребенок не найден. Значит, что? – Следователь перешел в атаку. – Шантаж? Желание держать человека на крючке?!

Кузьмичев от возмущения приподнялся.

– Боже мой… И вы ради этого бреда устраиваете в офисе шмон?! Пугаете и унижаете людей?

– Вы знаете имя похитителя?

– Знаю…

– Кто он?

– Протестую! – вмешался было Лерр, но Кузьмичев остановил его.

– Помолчите. – И повернулся к следователю: – Да, я знаю и имя похитителя, и место, где содержится ребенок. Но вам этого не скажу.

– Вы действуете как сообщник преступников.

– Считайте как хотите. Но я отлично знаю нашу доблестную милицию и также знаю, чем может закончиться ваша операция по освобождению заложника! Поэтому мои люди проведут операцию сами, и в самое ближайшее время мать увидит своего мальчика.

– А может, ваши люди как раз затем и похитили ребенка, чтобы его доблестно освободить?

– Больше ни на один ваш вопрос я отвечать не собираюсь, – резко оборвал следователя Кузьмичев.

– Значит, в самое ближайшее время встретимся в знакомом для вас месте – в следственном изоляторе.

– Встретимся. И вы передо мной извинитесь.

Бойцы ОМОНа все еще продолжали обыскивать помещение «Час-Инвеста», Кузьмичев вышел на балкон, набрал номер.

– Здравствуйте. Петра Петровича, пожалуйста… Кузьмичев спрашивает.

Секретарша заглянула в кабинет Грязнова, почему-то шепотом сообщила:

– Кузьмичев… Возьмете?

– Непременно, – пророкотал Петр Петрович и снял трубку. – Здравия желаю, Сергей Андреевич. Как жизнь драгоценная?

– Слава богу. Как ваша?

– Тоже слава богу. Есть какие-то проблемы?

– Есть. Необходимо встретиться. И чем быстрее, тем лучше.

– Уж не по поводу ли ребенка Пантелеевой?

– А вы как догадались? – удивился Сергей.

– Так ведь мир тесен, как шкатулка моей покойной бабушки… Хорошо, встретимся. Где?

– Через час я подъеду. Поговорим лучшего всего в моем автомобиле.

– Любопытное предложение. Интригующее. Ну что ж, в автомобиле так в автомобиле. Через час!

Грэг сосредоточенно и молча гнал «жигуленка» в сторону Москвы. Никитка сидел рядом на переднем сиденье, смотрел на несущуюся под колеса дорогу, тоже молчал.

Проскочили под кольцевой. На посту ГАИ тоже никаких проблем не возникло. С каждым километром на них надвигался мощный грохочущий мегаполис – с пробками, светофорами, сумасшедшим движением, стремящимися попасть под колеса пешеходами.

Никитка поднял на Грэга большие печальные глаза, тихо спросил:

– Грэг… домой?

– Домой, малыш. – Парня колотил нервный озноб.

– Правда?

– Правда, – Грэг потрепал пацана по голове. – Рад?

Тот помолчал, отрицательно повертел головой:

– Не очень.

– Вот те на! – хохотнул Грэг. – Сам же просился. Плакал…

– Наверно, привык… К тебе привык. Кулек был противный, а ты – хороший. Добрый… И Жору жалко. Его вы ведь убили? – Мальчишка снова помолчал, грустно произнес: – Мы еще увидимся?

– Вряд ли. – Грэг закурил, руки его дрожали. – Меня теперь засудят. Лет десять впаяют.

– За что?

– За тебя… Я ж украл тебя. Вот за это и впаяют. Да и не только за это.

– А я скажу, что сам захотел… Хочешь?

Грэг снова взъерошил ему волосы.

– Не надо, Никитка… У тебя и без того будет тяжелая жизнь.

– Почему? – удивился Никитка.

– Кулек тебя посадил.

– На иглу?

– Ну да… Сволочь был Кулек. Большая сволочь. Да и я хорош. Поэтому, Никитка, трудно тебе придется. От этого не лечатся.

– А зачем лечиться? Мне ведь хорошо. Укололи – и хорошо. Так можно всю жизнь прожить.

– Не проживешь. Короткая у тебя будет жизнь, пацан. С уколами долго не живут.

Снова ехали молча. Никитка дотронулся до колена Грэга, тихо попросил:

– А может, домой не поедем? Будем жить вдвоем. Ты ж правда добрый.

– Не говори глупости! – с деланной суровостью приказал Грэг.

Остановились почти в самом центре, в большом дворе, окруженном высоченными домами.

Грэг включил мобильный, набрал номер.

– Сейчас будешь говорить с мамкой, – шепотом сказал Никитке и почти крикнул в трубку: – Але! Здравствуйте! Сейчас будете говорить с сыном! С Никитой! – Передал трубку мальчишке, подмигнул: – Говори!

– Мам! – срывающимся голосом почти взвизгнул тот. – Мамочка! Это я!

– Никитушка? Сыночек? – Нина плакала. – Где ты?

– Я здесь, мамочка! На улице! Меня отпускают!

– Где? На какой улице? Я сейчас приеду! Дай трубку ему! Кто там рядом? Дай ему трубку!

– Сейчас, мамочка! Сейчас дам! Только я хочу попросить тебя! Не сажай Грэга в тюрьму! Он добрый! Кулек – злой, а Грэг хороший! Мамочка, пожалуйста!

– Хорошо, дай ему трубку!

Никитка передал, выжидательно смотрел на «волосатика».

– Ваш сын будет ждать во дворе дома шестнадцать по Ленинградскому проспекту… – сообщил он. – Дом шестнадцать. Запомнили?

– Пожалуйста, умоляю… – кричала Нина. – Только не увозите его! Прошу вас!

– Он будет ждать во дворе дома номер шестнадцать, – повторил Грэг. – И еще одно. Вашему сыну понадобится серьезное лечение.

– А что с ним? Какое лечение?

– Вы сами все поймете.

Грэг выключил телефон, снова подмигнул мальчишке:

– Сейчас мамка приедет… Стой здесь и никуда не уходи. Договорились?

Тот кивнул.

– Ну давай… – Грэг протянул ладонь. – Давай попрощаемся. Вряд ли когда-нибудь увидимся.

Никитка вдруг бросился к нему, повис, обхватил за шею.

Они стояли так некоторое время – не отпуская друг друга. Наконец Грэг оторвал от себя мальчонку, хмуро бросил:

– Все, я поехал.

Быстро пошел к машине, оглянулся. Никитка смотрел ему вслед и беззвучно плакал.

«Жигуль» рванулся с места.

Мальчишка поднял руку, помахал на прощание.

Вскоре во двор влетел «мерседес», из него выскочила Нина.

Она сразу же заметила сына, бросилась к нему через клумбы, кустарник, детскую площадку – обхватила, прижала к себе, затем попыталась поднять, но не смогла. Опустилась рядом, что-то говорила, заглядывала в глаза, целовала, водила ладонью по личику.

Охранники стояли поодаль, молча наблюдали за происходящим.

Грэг остановил «Жигули» в каком-то безлюдном неухоженном тупике. Наглухо закрыл все окна, достал из бардачка ампулу и шприц, закатал рукав, сделал укол.

Откинул сиденье так, чтобы можно было лечь, примостился поудобнее, закрыл глаза и стал медленно и сладко засыпать.

Двигатель машины не был выключен – он работал шумно, неровно.

Грэг проснулся оттого, что кто-то яростно колотил в окно салона. Поднял тяжелую голову.

Пожилая пара – мужчина и женщина – продолжали стучать в стекло, кричали:

– Проснитесь! Вы ж задохнетесь! Проснитесь!

Грэг нехотя привстал, какое-то время приходил в себя.

В окно заколотили еще яростнее.

– Откройте окно! Сейчас же откройте!

Парень опустил стекло, уставился на стариков.

– Все нормально.

– Какое там «нормально»? – возмущенно завопил мужчина. – Разве можно спать при работающем двигателе?! На тот свет захотелось, что ли?

– Может, заболели? Плохо? – подключилась его подружка. – Выйдите, подышите воздухом! – Она распахнула дверцу и стала чуть ли не силой выволакивать парня из машины. – Самоубийца какой-то!

Грэг улыбнулся:

– Спасибо, не беспокойтесь. Теперь нормально. Сидел-сидел и уснул… Спасибо.

Вернулся в салон, привел сиденье в вертикальное положение, и машина медленно поползла по улице.

Кузьмичев, сидя за рулем «мерседеса», дотянулся до противоположной дверцы, предупредительно открыл ее, давая возможность Грязнову расположиться рядом.

Пожали друг другу руки. Петр Петрович с усмешкой заметил:

– Путаюсь в догадках – что это вас так зацепило? Без свидетелей, один на один? – Грязнов оглянулся назад, увидел через заднее стекло охранников в двух машинах. – Как в американских детективах… Что стряслось, Сергей Андреевич? Может, решили таким своеобразным способом убрать меня?

Сергей уселся поудобнее.

– Разве есть за что?

– Кто вас знает? Вы ведь новое поколение, логику вашу не всегда можно просчитать.

Кузьмичев сделал музыку потише.

– Разговор, Петр Петрович, серьезный и тяжелый.

– Рассказывайте. Меня уже трудно чем-нибудь удивить… Вы действительно по поводу похищения сына Пантелеевой?

– Именно по этому поводу…

– Простите, но я вряд ли смогу вам чем-нибудь помочь.

– Мне? – посмотрел ему внимательно в глаза Сергей.

– Именно вам.

– А может, я вам помогу, Петр Петрович. – Кузьмичев помолчал, прикидывая, с чего начать. – Вашего сына зовут Григорий? А кличка – Грэг? Верно?

– Да, Григорий… Гриша. А кличку Грэг я ненавижу… С ним что-нибудь стряслось?

– Стряслось.

– Когда это могло случиться? Я его видел сутки назад.

– Он похитил ребенка, Петр Петрович.

– Что? – Грязнову показалось, что он ослышался.

– Ваш сын похитил ребенка.

Петр Петрович не сводил с собеседника глаз.

– Шутка? Если шутка, то идиотская… Или вы пытаетесь перебросить стрелки на меня? Не выйдет!

– Ваш сын похитил ребенка, – раздельно повторил Кузьмичев.

– Какого ребенка?

– Сына Нины Пантелеевой.

– Это вы его похитили! И обыск у вас был именно по этому поводу!

Сергей положил свою руку на руку Грязнова.

– Ваш сын – преступник. Он замешан в киднепинге.

– Бред… – Грязнов полез в карман за сигаретами, закурил. – Бред и ерунда. Он в командировке. Такого не может быть… потому что не может быть. Я отлично знаю своего сына.

– Значит, не знаете.

Грязнов вспылил:

– А откуда вы его можете знать? Вы его даже в глаза не видели!

– Не видел, – спокойно ответил Сергей. – Но знаю о нем, видимо, больше, чем вы.

– Например! – Грязнов перешел чуть ли не на крик. – Что вы можете сказать о нем такого, чего я не знаю?

– Наркотики.

– Ну?

– Вы знали, что ваш сын наркоман?

– Допустим, – не сразу ответил Петр Петрович. – К сожалению, сегодня дети многих родителей в плену этой заразы! Да, наркоман! Но при чем здесь похищение ребенка? Где у вас доказательства?

– К сожалению, есть. Мои люди вышли на него.

– Так арестуйте его! Расстреляйте! Убейте, если он преступник! Зачем вы мне это говорите?

– Вы должны сами решить.

– Что решить?

– Решить, как поступить.

– Зачем? Если это правда… не дай бог, если это правда… я сам, своими руками убью его.

– Надо заявить в милицию. И это лучше всего сделать вам самому.

– Что значит – лучше всего? Прийти и сказать, что мой сын преступник?

– Да.

– Но я не верю! Я не верю вам! Это шантаж, попытка меня унизить… Нет, даже не унизить – уничтожить! Я мешаю! Стою на вашем пути! Но вам не удастся! Я раньше уничтожу вас! Сейчас выйду из машины и заявлю в милицию! На вас, как на лжеца и сволочь! Я не верю вам! Ни одному слову не верю! Лжете! Все лжете! Я знаю своего сына! Вы сами похитили ребенка и пытаетесь все свалить на меня и моего сына!

Зазвонил телефон Кузьмичева. Грязнов хотел было покинуть салон, но Кузьмичев резко осадил его.

– Они посадили его на иглу! – кричала в трубку Нина Пантелеева. – У него ломка!

Кузьмичев поднес трубку к уху Грязнова, и тот, бледнея лицом, стал слушать крик и плач матери. Но главное – он услышал имя своего единственного, родного сына.

Грязнов открыл дверь своей квартиры, прошел сначала зачем-то на кухню, затем в гостиную и вдруг в спальне увидел разметавшегося на постели, крепко спящего Грэга.

В каком-то изумлении остановился перед ним.

Вышел из спальни, достал в кабинете из ящика стола пистолет, вернулся к сыну.

Оружие положил в карман пиджака, несколько раз толкнул спящего.

Тот не просыпался.

Отец толкнул сильнее. Грэг резко приподнялся, со сна испуганно вытаращился на отца. Попытался улыбнуться.

– Устал, сынок? – спокойно спросил Грязнов.

– Слегка. Разморило.

– Может, поговорим? Ты ведь не торопишься?

– Не тороплюсь. Пока не тороплюсь. – Грэг всматривался в лицо отца. – О чем поговорим, батько?

– Разве не о чем? Хотя бы о поездке.

– Все нормально. Были проблемы, теперь нормально.

– Какие проблемы?

– Мелочь. Главное, я дома. Вижу тебя… Если честно, я по тебе здорово соскучился.

– Говоришь, соскучился? – Петр Петрович помолчал, освобождаясь от спазма, перехватившего горло. Неожиданно спросил: – Зачем ты сделал это, сын?

Грэг вздрогнул.

– Что?

– Ты знаешь, о чем я говорю.

Глаза парня стали расширяться, на лбу выступили мелкие капельки пота.

– У меня все нормально, батько.

– А у меня нет. У меня очень скверно на душе… Зачем ты пошел на преступление?

– Вранье.

– Я тоже так думал. Теперь вижу… по тебе вижу, что правда. Чего тебе не хватало?

– Не знаю.

– Я хочу, чтобы ты сказал мне правду… Я ведь тебе ни в чем не отказывал. Ни в деньгах, ни в вещах, ни в капризах. Ни в чем!

– Отказывал, отец.

– В чем?

– Во внимании. После смерти мамы я остался один.

– Это отговорка. В любой момент я был готов на встречу, на разговор, на помощь.

– Был готов, но не делал этого. Дела, встречи, бизнес, деньги – все что угодно, только не я. Откупался – да. Но деньги, отец, еще не все. Ты ведь даже не заметил, как я сел на иглу.

Грязнов тяжело помолчал, еле слышно произнес:

– Прости… – Снова помолчал, поднял на парня глаза. – Но зачем надо было похищать ребенка? Деньги? У тебя ведь не было проблем.

– Хотелось независимости.

– Вот ты ее и получил.

Помолчали. Грэг смахнул пот со лба.

– Меня будут судить?

– Вряд ли. Я постараюсь, чтобы этого не было.

– Поможешь мне?

– Конечно. Ты же мой сын, и я должен тебе помочь.

– Там, отец, есть один момент… Серьезный момент. Может, помнишь Кулиева? Он тебе всегда не нравился. Торговал наркотой. Помнишь?

– Может быть.

– Так вот он посадил мальчишку на иглу. Это очень серьезный момент… Пацан обречен. Я Кулиева застрелил за это.

– Все равно я тебя, Гриша, уведу от суда. Обещаю.

Сын долго и преданно смотрел отцу в глаза, затем вдруг обнял его голову, крепко прижал к себе, стал целовать.

– Спасибо, отец… Спасибо… Боже мой… Спасибо…

Грязнов аккуратно достал из кармана пистолет, так же аккуратно поднес его к затылку парня, нажал на спусковой крючок.

Раздался негромкий выстрел, напоминающий хлопушку. Грэг откинулся назад, удивленно уставился на отца.

– Батька…

Рухнул на подушку. Глаза, не мигая, смотрели в потолок. Подушка стала быстро окрашиваться в красный цвет.

Грязнов подошел к окну. Долго и бессмысленно смотрел на снующую под окнами толпу, поднес пистолет к виску и тоже нажал на спуск.

От хлопка испуганно взлетели голуби, сидевшие на подоконнике, покружили и опустились на прежнее место.

Петр Петрович лежал на полу спокойно и неподвижно.

Помещение, в котором собрались лидеры бритоголовых, было полуподвальным, но достаточно большим. Скинхедов здесь набилось под завязку. За столом президиума стояли Зуслов, Гамаюн и еще трое бритых наголо человека. На стене в черной рамке висел портрет покойного Грязнова.

В первом ряду стоявших и слушавших речь Зуслова находился и Леха.

– Мы потеряли не только верного и достойного друга! – говорил жестко и сухо Зуслов. – Мы потеряли истинного патриота своего Отечества! Мы потеряли русского человека в главной своей сути. Он ненавидел все, что бросало хотя бы малейшую тень на великую русскую нацию! Он любил Россию, он жил ею! Да, жизнь к нему была немилостивой! Своим горбом, преданностью он достиг серьезных вершин карьеры. Но именно за любовь к Отечеству оборотни и иноверцы лишили его заслуженного почета и уважения! Его столкнули, сбросили вниз, обвинив в национализме и шовинизме! Прекрасное обвинение! Достойное! Да, он был националистом и шовинистом, потому что любил Родину, народ, великую землю! И нам есть на кого равняться! Эти подонки не остановились! Они настигли патриота и убили его! Но мы будем мстить за преступление! И мы должны поклясться, что не забудем Петра Петровича Грязнова и что будем достойно нести его память, идеи, страсть и любовь к Родине! Вечная память тебе, друг и соратник! Мы с тобой!

Собравшиеся глухо и мощно проскандировали:

– Великая Россия! Великая Россия! Слава! Слава!

Потом скины двигались ночными улицами города. Передние несли зажженные факелы, а задние громили лотки, машины, киоски. В первых рядах бритоголовых шагали Леха и его товарищи.

Архипов легонько поддерживал под руку Марину, вел ее по тенистой и ухоженной аллее, рассказывал:

– …Сначала флот. Причем, думаю, там прошли лучшие годы моей жизни. Потом меня комиссовали по здоровью, но я уже не мог жить без дисциплины, без железного порядка. Без армии… И я подался на Кавказ.

– Убивали? – тихо спросила Марина.

– Война. А на войне невозможно не убивать.

– А сейчас?

– Сейчас? – Архипов усмехнулся. – Сейчас я здесь. В клинике… Фактически инвалид.

– В результате чего?

– В результате одной аферы… Вернее, глупости. Захотелось попробовать приключений.

Марина остановилась, участливо посмотрела на него:

– Бедный… Бедный мой. Мне вас жалко.

– Мне тоже себя бывает жалко. Но ничего, выкарабкаюсь… Если дадут, конечно, выкарабкаться.

– Что значит – дадут? – насторожилась девушка.

– Ну… – замялся тот. – Я имею в виду врачебное обслуживание. Все от него зависит.

– Да, – согласилась Марина. – Все зависит от врачей… – Снова посмотрела на Архипова, коснулась ладонью его лица. – Вы дивный… Вы совершенно дивный.

Он взял ее ладонь, поцеловал.

– Спасибо… Я счастлив с вами.

Леха сидел в загородном доме Кузьмичева, пил чай, отвечал на вопросы хозяина.

– Сколько примерно в организации человек? – спросил Сергей.

Парень пожал плечами:

– Сложно сказать. Они же разбросаны по всему городу. Их так сразу не соберешь.

– Тем не менее.

– Думаю, не меньше десяти-двадцати тысяч. И это только в Москве.

– Существует система оповещения?

– Конечно! Если, скажем, сегодня свистнут, что завтра надо собрать толпень, соберут за милую душу.

– Через кого это делается?

– Пока еще не вник. Но, думаю, есть связные, звеньевые и так далее.

– Кто главный?

– Ты ж его знаешь. Зуслов! Классный мужик!

– Чем классный?

– Во-первых, жесткий. А во-вторых, правильный.

– Правильный?

– А как по-другому сказать? Разве вам нравится, что в России хозяйничает кто угодно, только не русские? Вы посмотрите, кто на рынках, в магазинах, в банках. Русских – нет. Или черные, или азиаты, или эти… педерасты.

– Которые?

– Гомики, голубые! Все верха захватили. Покруче жидов будут!

Кузьмичев усмехнулся:

– Похоже, ты там хорошую подготовку проходишь!

– Андреич! – вскинулся Леха. – А разве нет?! Я ведь никогда об этом не задумывался. А пришел туда – сразу все ясно.

– Ты вот что, – остановил его Кузьмичев. – Я для чего тебя туда послал?

– Ну чтоб разобраться, что и как.

– Вот и разбирайся. А на лозунги не западай. Смотри, анализируй, вникай в суть. Все не так просто. Люди говорят одно, а делают совсем другое.

– Ты что, не патриот?

– Патриот, Леха. Патриот… Но патриот не тот, кто бьет другого только за то, что у него другой нос или глаза не те. Истинный патриот никого не бьет, никого не унижает. А делает все возможное, чтобы в его стране всем было хорошо. Понял?

Леха помолчал, пожевал баранку.

– Может быть… Подумаю.

По узкой деревенской улочке «ягуар» Шалвы пронесся с такой скоростью и лихостью, что едва не задавил козу, мирно пасшуюся посреди дороги.

Иномарка остановилась напротив двора слепой старухи. Шалва неторопливо и важно вышел из машины, махнул охраннику:

– Отдохни, я сам.

Толкнул калитку, пересек пустой и заросший двор, поднялся на крыльцо. Постучал – никто не ответил. Парень вошел в сумрачную и неухоженную большую комнату избы, позвал:

– Эй, кто-нибудь есть? Хозяйка!

– Кто там? – донесся глухой старческий голос.

– Гости! Бабушка, встречай!

Из второй комнаты вышла старуха, еще более сгорбившаяся и раздавленная временем.

– Кто это?

– Здравствуйте… – ответил Шалва, удивляясь древней хозяйке дома. – Я от Павла.

– От Павла? – удивилась та. – От какого Павла?

– У вас, бабушка, жил такой Павел. Помните?

– Нет, никто у меня не жил.

– Забыла, наверно. – Шалва полез в карман. – Посмотри, бабушка, вот на эту фотографию. Внимательно посмотри… Помнишь?

Старуха нащупала протянутую фотографию, виновато улыбнулась:

– Я ж слепая, как я могу увидеть?

– Но жил у тебя кто-нибудь или нет? – начал терять терпение парень.

– С тех пор, как уехал мой сынок, никто не жил…

– Давно уехал?

– Да уж и не помню, сколько годков прошло… Думала, что уже и в живых нет, а тут товарищ его объявился. Вежливый такой, приветливый… Гостинцев от сыночка понавез. Живой, говорит, ваш сыночек… Витей зовут сыночка.

– Так, может, это и был Павел?

– Может, я не упомню… Может, и Павел. Только он не жил вовсе у меня. Днем приехал, вечером уехал. А гостинцы оставил.

– Ну ладно. Не жил так не жил, – задумчиво произнес Шалва и шагнул к выходу.

– А ты не от моего сыночка, добрый человек?

– Нет, бабка, не от него.

– А может, слыхал про него чего-нибудь? Может, хоть привет передашь?

– Передам. Обязательно, бабка, передам!

Шалва вышел из дома и направился к «ягуару».

Обратная дорога заняла почти три часа. От непонимания ситуации парень иногда забывался и не всегда контролировал свой мощный автомобиль. Притормозив, он зашел в придорожное кафе и просидел в нем чуть ли не час, прикидывая, что делать, как поступить.

Вернувшись в Москву, Шалва направился к офису Вахтанга, и когда вошел в просторное и гулкое фойе, то буквально лицом к лицу столкнулся с Важей, покинувшим лифт. Шалва взял родственника за руку, отвел в сторонку:

– Есть разговор.

Важа вопросительно поднял брови:

– Я спешу.

– Смотри не опоздай на собственную смерть.

– Что за идиотские шутки? – возмутился Важа.

– Не больше идиотские, чем твои, – огрызнулся Шалва. – Хочу, Важа, тебя предупредить, как родственника… Тебя ждут большие неприятности.

– От тебя, что ли?

Глаза племянника налились кровью.

– Будешь продолжать так со мной разговаривать, плюну и уйду! И ты же от этого проиграешь.

– Хорошо, извини, – приобнял его Важа. – Просто Вахтанг меня достал. Честное слово, задолбал! Извини.

– Однажды ты скрывался в Подмосковье у одной старушки. Правильно? – спросил Шалва.

– Почему ты об этом спрашиваешь? – удивился тот.

– Потому что Вахтанг попросил меня проверить, действительно ли ты скрывался у этой старушки.

– Да, скрывался. И что из этого следует?

– Следует то, что ни у какой бабки ты не жил. Просто приехал, отдал подарки и уехал. И не прятался там! Тебя фактически там не было!

– Ты что, – возмутился Важа, – ведешь против меня расследование?

– Не я, Вахтанг ведет! И если я сейчас скажу ему правду, тебя ждет пуля в лоб. Понял?

Важа расширенными от страха глазами смотрел на парня.

– Почему ты мне об этом говоришь?

– Потому что не хочу твоей смерти.

– Только поэтому?

– И еще потому, что я его маму… – Шалва сделал красноречивый жест. – Думаешь, я прощу ему выходку в ментуре, когда он меня бил по лицу?! Умирать буду, не прощу!

Важа осторожно посмотрел по сторонам, негромко спросил:

– Он что, не верит мне?

– Он никому не верит! Ни мне, ни тебе… Самому себе не верит!

Важа взял руку родственника, крепко сжал.

– Спасибо. Я никогда не забуду, Шалва, что ты сделал для меня. Спасибо, дорогой.

– Будь осторожен, Важа.

– Ты тоже.

Сергей знал манеру Николая не начинать разговор сразу, поэтому внимательно следил за тем, как тот задумчиво и привычно расхаживает из угла в угол, размышляя о чем-то, иногда останавливаясь у окна и глядя на беспрерывное движение главной улицы столицы.

Наконец хозяин резко повернулся к гостю.

– Главная задача государства сейчас – не дать себя развалить. Создание же движения «Великая Россия» направлено именно на раскол! Зуслову и ему подобным глубоко плевать на чудовищную коррупцию в обществе, обнищание народа, на застой в производстве, пьянство, наркоманию, на падение нравов, на чудовищный отток умов за кордон! Для них главное – реализация собственных амбиций…

Захват власти, обогащение, подчинение вся и всех! Их главный лозунг: через силу – к власти!

– Значит, надо уничтожить это движение, – заключил Кузьмичев.

– Легко сказать – уничтожить. Знаешь, какой вой поднимется? У нас ведь под видом демократических институтов существует уйма полуфашистских организаций!

– Я уже запустил к Зуслову своих парней.

– Это ничего не даст, – отмахнулся Николай. – Важно собрать побольше компромата против лидеров. Вплоть до тайной видеосъемки закрытых заседаний и преданию их гласности. При помощи, скажем, твоего же телеканала.

– Не проблема.

– Если не проблема, надо действовать. А то как бы не вышло, что дверь захлопнется перед самым нашим носом.

Николай вновь подошел к окну, помолчал.

– Вот что, – произнес, не поворачивая головы, – завтра вы можете навестить свою жену. Ее перевели в Москву.

Вахтанг Маргеладзе обедал с Шалвой в ресторане. Охрана, как и положено, дежурила в прихожей, в зале было пусто и тихо, лишь позвякивали ножи и вилки.

Ели молча. Вахтанг работал мощными челюстями с удовольствием и основательностью, иногда бросал взгляд на родственника, но разговора не начинал.

Шалва чувствовал себя крайне неуютно, работал вилкой и ножом без особого энтузиазма, жевал кое-как.

– Мужчина должен за столом не спать, а жрать! – заметил Вахтанг. – Можно подумать, не ты, а я в чем-то провинился! Как мумия сидишь!