Текст книги "Сонька. Продолжение легенды"

Автор книги: Виктор Мережко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава пятая
Кузен

Вечер еще не наступил, а народ в предвыходной день вышел на улицы прогуляться, подышать воздухом, просто увидеть знакомых, раскланяться.

Пан Тобольский, выпрыгнув из кареты, отметил, что из задней повозки выбрался некий господин в черном, слишком напоминающий филера, и с видом бездельника стал топтаться на месте, вертя тростью.

В ресторане народу в этот час было еще не так много, поэтому поляк увидел поэта сразу. Он сидел, по привычке, за двухместным столиком в самом углу второго зала, что-то писал на мятом листе. Увидел Тобольского, сунул листок в карман и, не подав руки, кивнул на свободный стул.

– Кофе и воды, – велел пан половому, положил шляпу на край стола, с улыбкой сообщил: – Последнее время меня стали усиленно выслеживать шпики.

– Со мной они так поступают давно, – отмахнулся Рокотов. – Просто не следует обращать внимания. Это их работа. – И задал вопрос в лоб: – Если вы назначили мне свидание, значит, готовы к серьезному разговору?

– Готов, – кивнул пан. – Но вначале несколько к вам вопросов.

– Милости прошу.

– В названии вашей организации первым словом значится «террор». Террор против кого?

– Против власти предержащей. Начиная от императора и заканчивая чиновниками решающего толка.

– Например?

– Например… – Поэт увидел филера, вошедшего в зал, на секунду прервался и, когда тот уселся, продолжил: – Например, в первую очередь следует обезглавить полицию города. Эта орда воров и взяточников, лишенная руководства, превратится в еще более отвратительный и беспомощный организм. Кроме того, надо разложить армию, купить рабочих, переманить высших чиновников.

– Ого! – засмеялся пан, бросив взгляд на филера. – На такой размах никаких денег не хватит!

– Вы не единственный господин при деньгах. Желающих помочь нам достаточно.

Тобольский предупредительно поднял палец.

– Вот здесь небольшое уточнение… Я не просто готов дать денег, но желаю быть активным участником вашего движения. Вплоть до реализации акций террора.

Рокотов несколько удивленно посмотрел на него.

– Вы желаете рисковать?

– Именно так.

Поэт хмыкнул, налил чаю из кофейника, сделал большой глоток, отчего острый кадык его заходил вверх-вниз.

– У вас так же не задалась жизнь?

Тобольский подумал какую-то секунду, тронул плечами.

– Пожалуй, да. Моя жизнь почти не имеет смысла. Многие годы я охочусь за некоей дамой и никак не могу добиться взаимности. Жизнь все больше теряет всякий смысл.

– Из-за женщины вы готовы рискнуть жизнью? – крайне удивленный, спросил поэт.

– Представьте.

– Не могу представить.

– Но ведь вы – поэт. И вам это должно быть близко.

– Я поэт-фаталист. Для меня жизнь – игра!.. В данном случае я готов сыграть ради будущего моей державы.

– И вы никогда не влюблялись?

– Крайне редко. Скорее, в меня. Я позволял дамам любить меня, когда мне самому было интересно. Но чаще всего это заканчивалось драмой для прелестного пола.

– Как, например, с мадемуазель Бессмертной?

– Именно так.

– Она решилась на столь отчаянный шаг после встречи с вами?

– Да. Я поступил так, как вы меня попросили… – Рокотов сбросил со лба волосы, испытующе улыбнулся. – Могу полюбопытствовать? Кто та дама, которой вы посвятили свою жизнь?

Пан Тобольский подумал, с интригующим видом пожал плечами.

– Лучшая из лучших…

– Она достаточно известна?

– Достаточно. О ней часто пишут газеты.

– Даже так?.. Я могу узнать ее имя?

– Нет… Пока нет. Если я однажды решусь на шаг, который мне может стоить жизни, я открою вам ее имя.

Филер продолжал сидеть одиноко за столиком, потягивая из стакана воду и не сводя глаз с двух мужчин.

Воздух был настолько светлый и прозрачный, что крыши домов играли в легких солнечных лучах, купола церквей, казалось, уходили ввысь небес и растворялись там, народ на улицах был легкий и праздничный, хотя день был будничный.

Сонька, одетая на выход, в задумчивости ходила по гостиничному номеру, Михелина сидела на диване, с тревогой наблюдала за матерью. Та посмотрела на наручные часики, заметила:

– Через час полицмейстер будет здесь.

– А если скажем, что ты заболела?

– И ты поедешь в больницу одна? – усмехнулась воровка.

– Нет, вдвоем лучше, – согласилась Михелина и тут же напряглась. – А вдруг Никанор заявил в полицию?

– Если б он заявил, мы бы с тобой уже не здесь ждали полицмейстера, а сидели у него на приеме с браслетами на руках.

– Знаешь, – весьма кстати вспомнила дочка, – мне кажется, Табба в театре узнала меня.

Сонька с недоверием посмотрела на нее.

– Мне так не показалось.

– Я почувствовала, мама. Она так смотрела на меня… Лучше нам в больницу не ехать.

– Поздно уже.

– Не поздно! Сбежим, заболеем, просто не откроем дверь!.. Я хорошо знаю Таббу, от нее можно ждать чего угодно.

– Она все-таки моя дочь, – усмехнувшись, сказала Сонька.

– Вот поэтому и не надо к ней ехать!

Воровка присела рядом с дочерью.

– Миха, пойми. Если сейчас мы никуда не поедем, спрячемся, нас тут же начнут ловить.

– Почему?

– Станут наводить справки – родственники мы или нет. Потом станет известно, кто мы на самом деле, и упекут по полной.

– Рано или поздно все равно придется бежать отсюда.

– Придется. Но до этого мы должны взять бриллиант.

– Он у Анастасии?

– Пока не знаю. Никак не могу найти подходящего момента для разговора.

– Она хочет познакомить меня с кузеном.

– Познакомит – и останутся у тебя самые нежные воспоминания.

Михелина крепко обняла мать, прижалась к ней.

– А если кузен и правда красивый?

Та поцеловала ее в макушку, улыбнулась.

– Останутся нежные и красивые воспоминания. – И объяснила: – Тебе, Миха, пока нельзя влюбляться.

– Но ты же влюбилась!

– За то и поплатилась, – вздохнула Сонька и поднялась. – Сейчас прежде всего необходимо увидеть твою несчастную сестру, а потом довести до конца историю с бриллиантом.

Полицмейстер и его свита прибыли к императорской больнице сразу на трех экипажах. В передней сидел полицмейстер Агеев с Сонькой, во второй карете расположились Михелина и Анастасия, а в третьей повозке полицейские везли полагающиеся по такому случаю цветы.

Василий Николаевич подал Соньке руку, она изящно спрыгнула на землю. Одета она была в темно-зеленого цвета шерстяное платье, на голове изящно держалась маленькая шляпка.

– Вы сегодня, дорогая Матильда, способны ошеломить любого мужчину.

– Но вас же не ошеломила, – засмеялась та.

– С чего вы взяли? – покрутил тот ус. – Как увидел, так и потерял рассудок!

К ним подошел моложавый подтянутый офицер, откозырял.

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие. Имею распоряжение сопровождать вас в больничные покои.

– Вот и молодец, – легонько подтолкнул его полицмейстер. – Сопровождай с богом. – И махнул женскому составу: – Прошу следовать за мной.

Свита двинулась к входу, полицейские послушно тащили корзину с цветами, встречные уважительно сторонились столь представительной группе, несколько врачей сочли также возможным сопровождать прибывших.

Поднялись по лестницам на второй этаж, затем проследовали длинным полукруглым коридором, пока не остановились возле белых дверей палаты.

Офицерик, отстав от полицейского начальника, кокетливо кружил вокруг молоденьких девиц.

Полицмейстер, несколько волнуясь, кашлянул в кулак, посмотрел на Соньку.

– Состав излишне многочислен, поэтому заходить будем парами.

– Господин полицмейстер, – попросил сопровождающий врач, – цветы желательно в палату не вносить. Кислород поглощается.

– Но хотя бы показать больной я могу? – возмутился тот. – Для чего, интересно, они куплены?! – посмотрел на девушек, объявил: – Вы после нас!

Те послушно кивнули. Василий Николаевич снова кашлянул, неловко объяснил воровке:

– Никогда не волновался, а тут нате вам! – и толкнул дверь.

В первой комнате предупредительно поднялась Катенька, приветливо улыбнулась посетителям. Дежурный врач прошел в комнату, где лежала Табба, первым, сообщил:

– К вам посетители. В порядке исключения.

Она слабо улыбнулась, согласно произнесла:

– Пусть войдут.

– Доброго вам здоровья, мадемуазель! – громко произнес полицмейстер и махнул полицейским с корзиной. – Принесли вот цветы, а вам, оказывается, не положено.

– Их заберут сегодня же на квартиру, – ответила прима, остановилась взглядом на Соньке, без всякого значения кивнула: – Здравствуйте, мадам.

– Здравствуйте, – ответила та и поинтересовалась: – Вам уже лучше?

– Пожалуй, да. Но недельку еще здесь пробуду.

– Организм молодой, крепкий, – вмешался Агеев, – все беды переборет!.. Вот у меня, бывало, какой-нибудь молоденький полицейский вдруг поймает пулю, и думаю, все, конец! Куда там!.. Неделю полежит – и все как на собаке!

– Мы пойдем, спасибо, – прервала его Сонька. – Спасибо, что не отказали… После нас еще девочки.

– Хорошо, до свидания.

Сонька, а следом за нею и неуклюжий полицмейстер покинули палату, и на их место тут же вошли Михелина и Анастасия.

Княжна не удержалась, сразу кинулась к кровати больной, упала на колени и стала отчаянно плакать.

– Господи, вы живы… Я так молилась… Я так просила Боженьку… И вижу вас живой и почти здоровой… Какое счастье, боже… Спасибо, что вы позволили нам проведать вас… – Она достала из кармашечка на платьице бархатный мешочек.

Михелина стояла у двери, смотрела на происходящее спокойно и отрешенно.

Анастасия вынула из мешочка золотой образок-медальончик Богоматери.

– Я хочу вам подарить… Она будет вас охранять. Везде и всегда!.. Примите, пожалуйста. Это моей покойной маменьки… И я дарю его вам!.. Не отказывайтесь, пожалуйста…

Прима взяла медальончик, поднесла к губам, поцеловала.

– Благодарю, детка… – На ее глазах выступили слезы.

– Это я вас благодарю… Вы не можете себе представить, как вы мне дороги!.. У меня уже есть одна подруга, – показала княжна на Михелину, – теперь вы… если, конечно, позволите. Я ваша поклонница до конца дней!

Василий Николаевич тем временем вовсю «обрабатывал» Соньку. Говорил с нею по-русски, она отвечала также на русском, но с сильным акцентом.

– Вы видели мою супругу?

– Видела, – кивнула та.

– Дивный, очаровательный человек! Ради семьи, особенно ради детей – а их у меня пятеро!.. – готова на все!.. Но сердце пустое!

– Чье?.. Ее?

Полицмейстер расхохотался и тут же стеснительно прикрыл рот ладонью, бросив взгляд на очаровательную Катеньку, стоявшую в коридоре поодаль. Повернулся к Соньке.

– Мое!.. Ее-то как раз переполнено! Ревнива как тигра!.. Куда с ней ни пойдешь – зырк-зырк по сторонам, так и ловит, на кого наброситься!.. Нет сил, дорогая!

– Сочувствую, Василий Николаевич.

– Благодарствую, только сочувствием беду не зальешь!

Воровка улыбалась.

– А чем же ее зальешь?

– Страстью!.. Любовью!.. Только так – клин клином! Все остальное ни в штык ни в пряжку, как говорит один мой подчиненный!

– Найдите любовь, найдите страсть, – вела игру дальше Сонька, – и все проблемы будут решены.

– Так ведь нашел!.. Нашел, дорогая!

– В чем тогда дело?

– Жду ответа!.. Согласия!

– От кого?.. От меня?!

– Именно!.. Потерял голову, сердце… стыд потерял!.. Ночами не сплю, вас все вижу!.. В разных видах вижу! На супругу смотреть не могу! Всю жизнь мечтал о француженке!

Сонька от удовольствия смеялась.

– Знаете, это все так неожиданно. Так странно!

– А чего странного? Супруга у вас нет?.. Нет!.. Какие проблемы? Разве я не интересный мужчина?

– Очень интересный.

Василий Николаевич подхватил ее под руку, отвел в сторонку, зашептал:

– Озолочу!.. Усыплю камнями! Царевной сделаю! Соглашайтесь, дорогая! – И вдруг насторожился: – Послушайте, вы кого-то мне напоминаете!.. Крутится в голове, а припомнить никак не могу!

– Хорошего человека напоминаю? – улыбнулась воровка.

– Отличного!.. Теперь важно вспомнить – кого!

Табба спрятала Богоматерь на грудь под ночную сорочку, кивнула девушкам.

– Простите, но я немного устала. До свидания.

Анастасия поднялась с колен, поклонилась больной и вдвоем с Михелиной направилась к выходу.

Неожиданно прима окликнула:

– Анна!

Михелина не сразу поняла, что зовут именно ее. Повернулась, ткнула себя в грудь.

– Я?

– Вы… Задержитесь на пару минут.

– А я могу идти? – удивилась Анастасия.

– Подождите за дверью, я ненадолго, – ответила Табба и, когда дверь палаты закрылась, махнула Михелине подойти поближе.

Та послушно шагнула вперед.

– Я тебя узнала, – сказала прима. – Сразу узнала. Еще в прошлый раз. Зачем вы явились сюда?

– Навестить тебя, – усмехнулась Михелина.

– Я об этом просила?

– Но мы все-таки сестры. Да и твоя мама здесь.

Неожиданно Табба поднялась, подошла к двери, отгораживающую вторую комнату, плотно закрыла ее.

– Вы потеряли стыд!.. Ломитесь в дверь, откуда вас гонят! Обворовываете души!.. Не только мою, куда я вас не пускаю и никогда не пущу!.. Но вы присосались к чистому ребенку и пытаетесь сделать его несчастным!.. Да есть ли у вас совесть?.. Когда вы насытитесь? Когда Бог скует вам руки?.. Когда образумит, чтобы вы наконец хоть что-то поняли и остановились?.. – Неожиданно прима дотянулась до горла сестры, стала сжимать его.

Михелина уворачивалась, не давалась, наконец, не выдержала и тоже вцепилась в сестру.

– Проклинаю вас! – выдавливала из себя Табба. – И тебя, и твою мать!.. Проклинаю! Оставьте меня в покое!.. Меня и всех остальных! Оставьте, иначе я заявлю в полицию, и вас тут же посадят!

– Так заявляй! – хрипела сестра. – Вот он, за дверью!.. Главный легавый! Заявляй!

– Пошла же вон!.. Пошла!.. Сейчас войдут и вас повяжут!

– И это будет на твоей поганой совести, гадина!

– Пошла!

Табба с такой силой толкнула Михелину, что та упала, затем медленно поднялась.

– Ты прокляла сестру и мать, – ткнула она пальцем в приму. – Это грех. Страшный грех!.. И не дай бог, если когда-нибудь тебя схватят за руку с проклятым окриком – воровка!.. Не дай бог!.. А такое может случиться, сестра!

Вытирая накатившиеся слезы, Михелина покинула палату, по пути едва не столкнувшись с Катенькой, и с ходу, чтоб не видели ее красного, истерзанного лица, уткнулась в грудь матери.

Сонька сразу поняла, что в палате что-то произошло, гладила дочку по спине, успокаивала. Анастасия обняла девушку за талию, прижалась.

– Тебе тоже жалко ее?.. Тоже? – спрашивала она, плача. – Ничего, она скоро выздоровеет!.. Все будет хорошо, не расстраивайся!

Полицмейстер стоял в сторонке и удивленно, ничего не понимая, смотрел на коллективный плач.

Молоденький офицер сопровождения также находился в недоумении, а в палату спешно проталкивались врачи, чтобы понять, что же там произошло.

Михелина держалась до тех пор, пока они не вошли в гостиничный номер. Как только захлопнулась дверь, девушка бросилась к матери, обхватила ее за шею, закричала:

– Мамочка, она прокляла нас!.. И меня, и тебя, мамочка! Что же теперь делать?

Сонька не отпускала от себя бьющееся тельце дочери, старалась унять дрожь в руках, смотрела широко раскрытыми глазами перед собой.

– Она чуть не задушила меня!.. Так схватила за горло, я еле вырвалась, мамочка! Сказала, что мы воруем души!

Мать провела ее до стула, усадила, налила в стакан воды, та жадно выпила. Подняла глаза на Соньку, уже более спокойным тоном сказала:

– Она еще велела, чтобы мы оставили в покое Анастасию. Иначе сообщит в полицию.

– Безусловно, мы ее оставим, – согласилась Сонька. – Еще несколько дней, и мы уедем отсюда.

– Куда?

– Не знаю. Посмотрим.

– Я хочу познакомиться с кузеном, – со слабой улыбкой попросила дочка.

– Познакомишься. А потом уедем. Нам здесь долго задерживаться нельзя.

– Понимаю, – кивнула Михелина. – Хотя очень жаль. Я уже привыкла к княжне.

– Встретишь другую княжну.

Девушка подумала, поджала губы.

– Вряд ли. Эта девочка – особенная. Не такая, как все.

Неожиданно послышалась печальная музыка, Сонька и Михелина бросились к окну. Увидели – по Невскому двигалась длинная траурная процессия. Повозок было не менее десяти, в каждой из них лежало не менее пяти убитых, покрытых белыми простынями, по сторонам понуро брели солдаты и офицеры с оголенными саблями, а в самом конце процессии топтался духовой оркестр.

Народ плотной стеной стоял на проспекте, глядя на это печальное зрелище, и среди них воровка вдруг увидела пана Тобольского.

Он будто почувствовал ее взгляд, повернул голову, и Сонька быстро отошла от окна.

– Война, – сказала она отрешенно. – Убили людей. За что – неизвестно.

Полицмейстер сидел в кабинете следственного управления и внимательно изучал фотографию Соньки Золотой Ручки. Вертел ее так и эдак, пытался что-то припомнить, мучительно морщил лоб.

Открылась дверь, и полицейский чин бодро доложил:

– Ваше высокопревосходительство!.. Арестованный к допросу готов!

Василий Николаевич с кряхтеньем поднялся из-за стола, сунул фотографию воровки в карман мундира и направился к двери.

…В пыточную, где допрашивали Кабана, первым вошел следователь Гришин, после чего с почтением впустил господина полицмейстера.

Судя по физиономии вора, над ним дознаватели уже поработали изрядно, и теперь один из этих «доблестных» парней горделиво стоял рядом с жертвой, ожидая одобрения начальства.

Полицмейстер обошел вокруг вора, даже заглянул в окровавленное лицо, почмокал губами.

– Перестарались, братцы. Определенно перестарались. – Пальцем поддел подбородок задержанного. – Как кличут тебя, молодец?

– Иваном, – пробормотал тот.

– Что ж ты, Иван, не сказал сразу, что желаешь помочь нам в важном деле.

– Слова не дали промолвить, все били. Потому и не сказал.

– Изуверы идоловы! – выругался Василий Николаевич. – Вам бы только поизмываться над человеком. – И погрозил дознавателю: – Тебя однажды посажу на его место, поймешь, как это – по морде получать.

– Слушаюсь, – вытянулся тот.

– Он только вчера соизволил согласиться на пособничество, – заметил следователь. – До того уперт был, как слон нерусский. – Взял стул, поставил его как раз напротив Кабана.

Полицмейстер с кряхтеньем уселся, с трудом закинул ногу за ногу.

– Значит, Ваня, вместе будет ловить знаменитую злоумышленницу?

– Будем, – кивнул тот.

– А ты хотя бы знаешь, о ком идет речь?

– Как не знать?.. Объяснили за эти дни. О Соньке Золотой Ручке.

– Лично знавал ее?

– Бывало.

– В морденцию распознать сможешь?

– Буду стараться, ваше высокопревосходительство.

Следователь нагнулся к полицмейстеру, что-то прошептал на ухо. Тот кивнул, достал из кармана фотографию Соньки, показал вору.

– Она или нет?

От неожиданности глаза Кабана заслезились.

– Плохо вижу. Слеза пошла.

– А ты вытри ее и присмотрись как следует.

Тот последовал совету, пригляделся, кивнул.

– Кажись она.

– Значит, признать сможешь?

– Смогу, ваше высокопревосходительство.

– Молодец… А из воров многих знаешь? – продолжал Агеев.

– Многих знать не могу, а вот некоторых – непременно.

– Воровку такую… Ольгу… которая служила у Соньки, знал?

– Слона-то?.. Конечно знал. Редкая прошмандовка.

– Нехорошо о покойнице так, Ваня, – качнул головой полицмейстер.

– Вальнули, что ли?

– В Карповке нашли.

– Собаке собачий поводок. Заместо петли.

– Грешник ты, Ваня. Христьянин небось?

– Татарин.

– Все одно грешник. – Агеев взглянул на следователя, тот утвердительно кивнул. – Мы тебя, Ваня, отпускаем. Но не за красивые глазки, а чтобы отловить Соньку.

– Понятное дело, – кивнул тот.

– Проныкаешь во все воровские хавиры, – вел дальше Василий Николаевич на воровском жаргоне, – прикинешься фраером, послоняешься по Невскому, пока не наколешь Золотую Ручку. Обо всем будешь нам козлятничать.

– Это вы где по-нашему научились? – хмыкнул Кабан.

– Так ведь с кем поведешься, от того и нахватаешься. – Полицмейстер поднялся, с серьезным видом погрозил пальцем. – Только не вздумай, Ваня, сигануть в глухарню. Хвост за тобой будет с утра до утра. Не скроешься…

Агеев еще раз, на всякий случай, погрозил дознавателю и в сопровождении следователя покинул пыточную.

Кузен Анастасии, князь Андрей, оказался высоким белокурым молодым человеком с широкой, открытой улыбкой, а легкий светлый костюм придавал ему дополнительную стройность и даже изящество.

Когда привратники во главе с Семеном открыли ворота и карета с полицмейстером, Сонькой и Михелиной вкатилась во двор, Андрей, держа за руку княжну, спустился по ступенькам с крыльца. Поздоровался за руку с Василием Николаевичем, затем помог выйти из кареты сначала Соньке, затем ее дочери.

Наверху, на ступеньках, стоял дворецкий, внимательно следил за происходящим.

Анастасия топталась возле Михелины, обнимала за талию, заглядывала в глаза.

– Это и есть мой кузен – Андрей, – гордо сообщила она прибывшим. – Самый любимый, самый единственный, самый прекрасный.

Князь поцеловал руки дамам, поочередно представился на французском:

– Андрей. Кузен этой проказницы.

– Очень приятно, – улыбнулась воровка. – Матильда.

– Мари!

Полицмейстер стоял в двух шагах, приятно улыбался, наблюдая за знакомством и как-то по-особому изучая «француженку».

– Вообще-то она не Мари! – вмешалась Анастасия, но тут же осеклась и поправилась: – У нее два имени – Мари и Анна. Мне больше нравится Анна. К тому же они говорят по-русски!

– Да, – кивнула, смутившись, Михелина. – Можем общаться на любом языке.

Они двинулись было ко входу в дом, но полицмейстер неожиданно попросил внимания:

– Есть предложение!.. Пока молодежь будет знакомиться и разводить тары-бары, мы с мадам Матильдой… я не ошибся именем, сударыня?

– А вы хотели назвать меня по-другому? – засмеялась та.

– Нет, только вашим именем, мадам!.. Оно вам идет. Так вот, мы с госпожой Матильдой на некоторое время отлучимся.

– Я бы хотела побыть с молодежью, – попыталась возразить воровка.

– Успеете, – решительно взял ее под руку Василий Николаевич. – Видимся первый, но не последний раз! – И повел женщину к карете.

Анастасия по-хозяйски провела Михелину и Андрея в большую гостиную, велела дворецкому:

– Никанор!.. Кофию, воды и сластей!

– Слушаюсь, княжна, – поклонился тот и отправился исполнять приказание.

Карета полицмейстера в сопровождении кареты охраны неслась сначала по Фонтанке, затем свернула на Невский, а оттуда в сторону Дворцовой пощади.

Василий Николаевич весело делился с Сонькой последними своими новостями, время от времени бросая на нее внимательный взгляд.

– Вот вы живете в Париже, правильно?

– Да, в Париже, – кивнула она.

– Бывал в Париже, и не однажды. Знаю… Но вам даже не снились персоналии, с которыми нам приходится сталкиваться в нашей прекрасной столице!

– Да, у вас много знаменитых людей. Не только высший свет, но писатели, артисты…

Василий Николаевич расхохотался.

– Вот-вот! Особенно артисты!.. Есть у нас одна такая артистка – всем городом ловим!

– Почему ловите? – не поняла на своем «плохом» русском воровка.

– Потому как не можем поймать!.. Воровка! Аферистка высшей пробы! Сонька Золотая Ручка. Не слыхали?

– Не слышала. Но имя очень красивое.

– Это не имя. Кличка!.. Или, как у них выражаются, погоняло!

– Все равно красиво – Сонька Золотая Ручка, – улыбнулась Сонька. – А женщина красивая?

– А черт ее разберет! – Полицмейстер полез во внутренний карман мундира, вытащил оттуда сложенный вдвое плотный листок бумаги. – Взгляните сами!

– О, – рассмеялась воровка. – Вы носите ее прямо возле сердца!.. Она ваша дама сердца?!

– Дама моих печенок!.. Вот здесь у меня сидит!

Сонька развернула фотографию – на нее смотрела она сама.

– Красивая, – улыбнулась она.

– На вас чем-то похожа! – заявил полицмейстер и снова с интересом посмотрел на даму. – Не находите?

– Вы мне льстите!

– Ей-богу! – перекрестился Агеев и приставил снимок к лицу воровки. – Одно лицо!.. Клянусь!.. Вот как бывает! Если б не знал, что это вы, давно бы уже сидели в наручниках!

– Не пугайте меня так. – Сонька вернула ему снимок. – Я желаю вам поймать ее как можно быстрее.

– Поймаем! – кивнул полицмейстер, сопя и засовывая фото снова в карман. – Колонули тут одного воришку, он как раз ее и выудит. Был Кабаном, стал поросенком.

– «Колонули» – это как? – «не поняла» воровка.

– Морду в лепешку, пальчики в трубочку – вот и готов человек исполнять любое наше желание.

– Зачем вы мне рассказываете такие жестокости? – капризно спросила Сонька.

– Чтобы вы, французы и прочие иностранцы, понимали, в какую страшную страну приезжаете. Это вам не какая-нибудь Италия или, не приведи господи, сонная Швейцария. Россия!.. – Василий Николаевич попытался ее обнять.

Сонька довольно бесцеремонно оттолкнула его.

– Я начинаю уже понимать. – И поинтересовалась: – А куда мы едем?

– В апартаменты!

– Зачем?

– Полюбоваться, как говаривал поэт, видом великого города! Умрете, какой вид открывается из окна!

Полицмейстер снова стал обнимать воровку, она несколько поддалась, но все равно старалась держать дистанцию.

Вид из окна действительно открывался невероятный – широкая, полноводная Нева, напротив Петропавловская крепость, чуть в сторонке стрелка Васильевского острова.

Сонька стояла у окна, завороженно смотрела на эту вечную красоту.

Сзади ее нежно обнял Василий Николаевич, задышал в шею.

– Разве не красотища?

Она отстранилась, прошла к столу, который заранее был сервирован бутылкой вина, фруктами, сладостями.

Полицмейстер снова попытался сзади обнять ее, она отвела его руки.

– Вы хотите близости?

– Так точно, – ответил он по-детски наивно и просто.

– Давайте для начала выпьем.

– Непременно.

Агеев вынул из горлышка пробку, разлил по фужерам вино. Вначале пожелал продеть руку через руку и выпить таким образом «на брудершафт», но воровка снова увернулась, и они выпили без всяких нежностей.

Сонька, не отводя фужера от губ, томно улыбнулась мужчине.

– Я совершенно не чувствую вас в мундире.

– То есть приказываете снять?

– Я сказала то, что сказала, – на милом ломаном языке ответила воровка.

Полицмейстер решительно поставил свой фужер на стол и так же решительно удалился в одну из комнат апартаментов. Сонька осталась сидеть за столом, не сводя глаз с черной невской воды.

Услышала шаги за спиной, оглянулась и от неожиданности чуть не рухнула со стула. Посередине комнаты в нижнем белье, навытяжку, стоял полицмейстер, совершенно глупо улыбаясь.

– Готов-с, без мундира! – бодро отрапортовал он.

Сонька, глядя на него, стала смеяться, и смех разбирал ее все сильнее. Василий Николаевич от смущения и неловкого положения покраснел, лицо его стало суровым и даже злым, он крепко сжал кулаки и исчез в той комнате, где только что раздевался.

Когда он вышел оттуда, снова одетый в мундир, обиженный и сердитый, воровка подошла к нему, положила руки на плечи.

– Вы мой маленький глупый мальчик, – проворковала она. – Я ведь не женщина фривольного поведения. Я не привыкла быть с мужчиной в гостиничных номерах, даже с видом на Неву… Мне необходимы более комфортные и не казенные условия.

– Может, вы желаете, чтобы я пригласил вас к себе в дом? – с некоторым лукавством произнес Агеев.

– Почему нет? – вскинула брови Сонька. – Пригласите, когда вашей жены там нет.

– И вы будете согласны?

– По крайней мере, я буду чувствовать себя свободнее.

Полицмейстер озабоченно хмыкнул, сделал глоток вина.

– Вы когда намерены покинуть Россию?

– Через пару дней.

– То есть я должен поскорее отправить жену на дачу?

– Разумеется.

– А детей куда?

– Мне вас учить?

– У меня их пятеро… но это не проблема. – Полицмейстер с усмешкой смотрел на воровку.

Она обняла его, нежно поцеловала в щеку.

– Пупсик мой…

Василий Николаевич вдруг отодвинул фужер, поднялся, подхватил женщину на руки, закружил вокруг себя.

– Эх, мать моя пролетка!.. Жизнь дана человеку зачем?.. Чтоб любить и рисковать!.. Рисковать и любить! Это ж будет память на всю жизнь, мадам!

Сонька хохотала, запрокинув голову.

– Долго будете помнить, Василий Николаевич!

Он остановился, рухнул перед женщиной на колени, страстно приник к ее платью.

На столе в гостиной стояли вино, вода, сласти в коробке.

Михелина и Анастасия сидели плотно друг к другу на диванчике, Андрей расположился в кресле напротив.

Он неспешно и с пониманием потягивал вино, не сводил с новой знакомой нежного и мягкого взгляда.

– Вы действительно хотите отправиться на войну, князь? – Михелина спросила искренне и с тревогой.

– Мой кузен – сумасшедший, – сказала Анастасия. – Никакие доводы не способны переубедить его.

– Девочки, милые. – Кузен поставил на стол фужер, взял руки гостьи и кузины. – Конечно, вам трудно понять, что творится в душе нормального мужчины, когда отечество в опасности. Вы – женщины! А ведь оно действительно в опасности!.. Неужели вы не чувствуете?

– Ни капельки! – пожала плечиками княжна. – У нас ничего не изменилось. Даже Никанор после смерти папеньки остался прежним!

– Это в вашем доме! – улыбнулся Андрей. – А в стране?.. Каждый день убивают, каждый день какие-то манифестации и каждый день повозки с фронта – с ранеными и мертвыми.

– Но вас тоже могут убить или ранить! – воскликнула Михелина.

– Значит, такова воля Господня, – с печальной усмешкой ответил князь.

– Я тебя не отпущу! – Анастасия села к нему на колени, прижалась. – Вот так возьму и не отпущу!.. – Серьезно посмотрела на гостью, спросила: – Анна, ты ведь поможешь удержать его?

– Я буду рядом с тобой, – кивнула та.

– А вы когда уезжаете? – посмотрел на Михелину Андрей.

– Думаю, скоро. Мама скажет.

– Скоро – это когда?

– День-два…

– Меня тоже могут отправить на фронт через несколько дней.

– Вы что, оба хотите бросить меня? – возмутилась Анастасия, и на ее глазах выступили слезы. – Как я буду здесь одна?

Михелина улыбнулась ей, подала стакан воды.

– Я уговорю маменьку задержаться.

– То есть я могу рассчитывать, что проводите меня? – улыбнулся князь.

– Конечно.

– Я буду крайне рад. – Он поднес руку воровки к губам, поцеловал.

Мимо промелькнул Никанор, спеша встретить въехавшую во двор карету. Это был полицмейстер с Сонькой. Они поднялись по ступенькам, вошли в комнату, где сидели дети.

– Не заскучали? – громко и весело поинтересовался Василий Николаевич.

– Ни капельки! – искренне ответила княжна и тут же добавила: – Анна готова задержаться у нас, пока кузен не отправится на войну!.. Вы не против, мадам Матильда?

– Я согласна, – ответила Сонька и прижала голову девочки к себе.

Поодаль стоял Никанор, слушал и наблюдал за происходящим.

Вор Кабан, прихрамывая, брел не спеша вдоль Екатерининского канала, спиной чувствовал за собой хвост из двух персон, но не оглядывался, пока не вышел на Невский проспект.

Здесь коротко повернул голову, убедился в наличии шпиков, крутнул головой, хмыкнул и побрел по людному и равнодушному ко всему происходящему проспекту. Вглядывался в лица встречных и обгоняющих, надеясь узреть кого-то знакомого, но все были чужие, неизвестные.

С Невского Кабан повернул на Литейный и снова желал увидеть хотя бы одну близкую физиономию.

Филеры терпеливо и внимательно отслеживали его, создавали видимость необязательной прогулки, о чем-то непринужденно беседовали.