Текст книги "Святая, смешная, грешная"
Автор книги: Виктор Ермаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 5
Всё-таки летать на дальние расстояния лучше всего ночью – двенадцать часов перелёта, из которых ты больше половины можешь спать, сохранят твои нервы и сделают полёт не таким утомительным… если не считать толкотню в «Домодедово», очередь на регистрацию, паспортный контроль… то, в принципе, всё нормально. Да и чёрт с ней, с этой суматохой и временными трудностями. Нужно думать о хорошем! О том, что меня ждёт на отдыхе. Завтра утром всё изменится – освежающий утренний воздух, пропитанный солоноватым вкусом океана, солнце, пробежки по утрам вдоль пляжа… ммммм… Это стоит того, чтобы протолкаться несколько часов здесь, в переполненном людьми здании аэропорта! Кто все эти люди? Куда они летят? Откуда возвращаются? Или к кому они прилетели? По большому счёту всю эту идущую, стоящую, сидящую за столиками кафе пёструю толпу можно поделить на три категории: на тех кто улетает и тех кто их провожает; на тех кто прилетает и тех кто их встречает – с этими всё ясно. Но вот третья категория – это отдельная песня. Вы их знать не знаете и знать не хотите… Не хотите с ними здороваться или отвечать им, не хотите, чтобы они понесли ваш чемодан или довезли «куда нада». Даже за «савсэм недорого». Но это ваше желание и ваше мнение – у них на этот счёт своё. Своё ненавязчивое: «машина новая, Москву харашо знаю, куда едем, недорого беру»… Ваше короткое: «Спасибо, не надо», – для них звучит как приглашение к диалогу; ничего нового вы не услышите – всё то же самое: «машина хорошая, новая, дороги знаю»… Но если первому предлагающему тебя подвезти ты стараешься ответить вежливо: «Спасибо, не нужно», то последнему хочется сказать всё, что ты о нём думаешь. Я уже не говорю о том, ЧТО захочет сказать гость столицы, поддавшийся всё-таки на уговоры доехать на «новой машине» и «савсэм недорого». Во-первых, чаще всего «новая машина» окажется старше его бабушки, а чтобы доехать до ближайшей станции метро, оказывается, необходимо объехать пол-Москвы, а «савсэм недорого» – это как раз полцены билета на самолёте, на котором он только что приземлился, пролетев четыре тысячи километров.
Прилетая в любой аэропорт мира, ты понимаешь, в какой стране приземлился. Сейчас, стоя в этом зале, однозначно на этот вопрос я ответить бы затруднилась… Меня окружали люди в странных одеждах, говорящие с ужасным акцентом, пахнущие совсем непривычным для меня парфюмом, жующие что-то… но явно не Дирол. Я стояла, слушая чужую речь, речь людей из разных стран – дружественных, не очень дружественных и совсем недружественных, говоря дипломатическим языком – но прекрасно чувствующих себя в моей стране. Не платят налоги, нарушают все мыслимые и немыслимые правила миграции, переводят огромные суммы денег в свои страны, своим семьям. Поистине «Россия – щедрая душа», – вспомнилась мне реклама шоколада.
Ура! Наконец-то я в салоне Боинга! Здесь тихо и уютно, приветливые стюардессы, улыбающиеся попутчики. Мне явно повезло – одна треть самолёта почти пустая. Хм? Вроде кризис, а самолёт гоняют полупустой. Или потому и полупустой, что кризис? Конечно, отдохнуть недельку в Майами, а не на дачных участках, особенно сейчас, не в самые лёгкие времена, не каждому по карману…
Ладно, отдыхайте на своей даче, фазенде, участке, что в общем-то тоже неплохо. А лично я – в Майами! Ещё успею. Ещё придёт время, когда грядки станут милее пляжа. И дай Бог, чтобы эта любовь была продиктована возрастом, а не отсутствием денег!
Смотрю свой посадочный талон… Мдаа, почти в хвосте. Да и ладно. Сейчас немного мартини, повязку на глаза, наушники в ушки и «Гуд бай, Москва, привет, Майами!»
«А может, вообще сесть на любое свободное место?» – приходит в голову мысль, которую тут же отметаю. С детства ненавижу садиться не на своё место. Вот, скажем, в кинотеатре. Думаешь: «Зачем я полезу на своё место, топча ноги людям, если вот они, три свободных? Уже свет погашен, фильм начинается, сядь и смотри – всё равно места свободные». Только усядешься, только устроишься, поднимешь глаза на экран – бац! Как из-под земли. Ровно три фигуры с шушукающими, скорее похожими на шипение голосами: «Простите, это наши места. Не могли бы вы пересесть?» Могла бы. Конечно, могла, а куда же я денусь? Только почему-то всегда хочется спросить: «Вы специально ждали, пока все усядутся?» И тогда припрётесь вы со своими ведёрками попкорна, размером скорее подходящим для похода в лес за грибами. Но если бы только попкорн. Они же тащат подносы, уставленные всякого рода «читосами», остро-кислопахнущими – как раз для закрытого зала – соусами, пивком… Я, конечно, понимаю, как говорится, на вкус и цвет… Но с другой стороны, почему я должна вдыхать все эти ароматы, сидя по соседству? Мне кажется, кино – отдельно (искусство всё-таки), столовка, пивбар – отдельно. На экране что-то интересное, все замерли в ожидании развязки, тишина… И тут чья-то голодная рука начинает шуршать, горстями загребая попкорн! Меня это всегда бесило. Но и тут я готова как-то понять: возможно, человек просто голоден – с работы и сразу в кино. Наконец, с попкорном покончено – последние «хрум-хрум-хрум» в тишине зала… Наелись. Но где-то там, на дне пустой коробки осталась пара попкорнов… И уже не голодная, а жадная рука начинает пальчиком выскребать их. Вот тут так и хочется сказать: «Да когда же ты уже нажрёшься?» Или подавишься.
Ну, ладно. Здесь не кинозал, попкорном тебя никто доставать не будет. А вот сесть на своё указанное в билете место тебе всё же следует.
Иду по тёмно-синей, уходящей в хвост лайнера дорожке, неся перед собой сумку. Ищу глазами номер своего места, горящего маленькой зелёной лампочкой над каждым креслом. Останавливаюсь, сверяя ещё раз номер в билете и номер над креслом: «Всё, я на месте». Моё кресло у окна, а рядом – два свободных. «Отлично! Вдруг повезёт, и я вообще буду лететь одна? Можно будет попытаться улечься и поспать», – мечтаю я. Закинув сумку в отсек над головой, сажусь у окна и утыкаюсь лбом в иллюминатор: гляжу, как наш багаж, ползя по транспортёрной ленте, заглатывается чревом лайнера. Потом перевожу взгляд на турбины, и сердце замирает… Никогда не могла понять, как такие совершенно небольшие по отношению к самолёту вентиляторы – не намного и больше, чем мой напольный, который у меня дома, – могут поднять, нести и опустить такую махину? Ладно, об этом лучше не думать. Смотрю на пассажиров, идущих мимо, и радуюсь: «Не ко мне».
Сердце вздрогнуло и бешено застучало. На мгновение показалось, что по проходу прямо к моему креслу в форме лётчика идёт Костя. В той самой, в которой ещё каких-то полтора месяца назад появившись так же неожиданно, он свёл меня с ума. И хотя я знала его пристрастия к разного рода сюрпризам, но, увы, это был не он. Такой же высокий, статный, в великолепно сидящей форме… совершенно чужой человек. Я отвернулась к окну, чтобы не расстраиваться и не травить душу. Уж лучше волноваться и смотреть на эти чёртовы вертушки, непонятно как прикрепленные к крыльям, чем видеть того, кто так внезапно напомнил мне Костю, а вместе с ним и всё, что было за этот короткий миг счастья.
– Гуд найт, – услышала я голос, заставивший меня отлепить свой лоб от стекла иллюминатора.
Повернувшись, я чуть не остолбенела – он стоял рядом, в проходе, размещая свой багаж на полке и добродушно улыбаясь:
– Я ваш сосед. Надеюсь, не помешаю? – спросил он на английском, но явно с каким-то акцентом.
«Вот только этого мне не хватало», – пронеслось у меня в голове. И тут же через мгновение: «А, собственно, почему нет? Приятный молодой человек уж лучше, чем если бы ко мне подсела вон та пожилая пара». Пара сидела от меня через два ряда, у мужчины в ухе виднелся слуховой аппарат, и поэтому он говорил более чем громко. Я живо представила, как было бы мне интересно сидеть рядом, слушая их милые разговоры.
– Добрый вечер, – машинально ответила я и тут же поправилась:
– Гуд найт!
– О, Вы говорите по-русски? Вы русская? – спросил он, обнажив ряд изумительно белых зубов. – Меня зовут Серж. Я – француз, чуть-чуть говорю по-русски.
Показывая, насколько чуть-чуть он говорит по-русски, Серж свёл большой и указательный пальцы – обычно мы так показываем, когда говорим, сколько нам нужно налить.
– Я Катя. Да, русская, чуть-чуть говорю по-английски, – сказав это, я свела пальцы так, как сделал это он секунду назад.
Мы улыбнулись друг другу, и я снова отвернулась к окну, изображая, что меня там что-то очень интересует. В ночном иллюминаторе отражалось, как он снимает пиджак, аккуратно вешает его на спинку впереди стоящего кресла, ослабляет галстук и садится.
– Хорошего полёта! Так будет по-русски? Я правильно говорю? – слышу совсем рядом его голос.
– Да, правильно, – отвечаю я и из деликатности слегка поворачиваю к нему голову. – Вы совсем неплохо говорите по– русски, – произношу я дежурную в таких случаях фразу.
Он сидит почти рядом, всего одно кресло разделяет нас. Я слышу тонкий, едва уловимый запах парфюма, вижу белоснежные манжеты его сорочки.
«Пристегните ремни безопасности, спинки кресел приведите в вертикальное положение», – перечислял голос стюардессы всё, что нам положено сделать для нашего же блага.
Обожаю предвзлётное состояние. Во-первых, потому что порядком уже всё надоело – толкотня в аэропорту, очереди, рассаживание по местам и тому подобное. И, во-вторых, вот сейчас… ещё несколько минут – и лайнер унесёт тебя в небо, оторвав от земли, навстречу чему-то новому, интересному, интригующему. А то, что мой отпуск будет именно таким, не было ни малейшего сомнения! Я жаждала приключений и не сомневалась – я их найду! Я хочу этого! Как говорится, «клин клином»…
Куда и в какое время суток бы я ни взлетала, эффект один – сразу засыпаю. Ненадолго, минут на пятнадцать-двадцать проваливаюсь в сон. Вот и сейчас – самолёт выруливает на взлётную полосу, верхний свет погашен, продувка двигателя, и лайнер, словно запущенный из катапульты, за несколько секунд набирает скорость, отрывается от земли и… Вот на этом самом моменте я и засыпаю. С полуоткрытым ртом, чуть откинув голову назад, проваливаюсь в сон. Так уж устроен мой организм.
После набора высоты вспыхивает основное освещение салона, заставляя меня сильнее опустить на глаза чёрную маску, словно из кинофильма «Зорро».
«Уважаемые пассажиры, через несколько минут мы сможем предложить Вам прохладительные напитки, ужин», – несётся из динамиков голос стюардессы на нескольких языках. Скорее бы всё это закончилось. Люди поужинают, угомонятся, погаснет свет, и долгая ночь покажется короче.
Проходят ещё полчаса, прежде чем всё съедено, чай, сок кофе выпиты, подносы собраны… Гаснет свет, и люди откидывают насколько это возможно свои кресла назад, пытаясь поудобней устроиться. Кто-то, покачиваясь, от лёгкой турбулентности самолёта, бредёт в туалет. Все дружно готовимся ко сну! Наступает тишина. Лишь за окном монотонно гудят турбины да иногда, попадая в небольшие воздушные ямы, трясётся самолёт.
Ну вот, теперь все спят, зато я не могу найти себе места, садясь то так, то сяк. Возможно, при взлёте немного поспала и теперь, перебив сон, не могу уснуть. А может, просто потому, что рядом Серж? Его присутствие явно интриговало меня. Я чувствую его запах, слышу, как он тоже всё никак не может удобно усесться, как под его телом поскрипывает кожа кресла, слышу его дыхание. В общем, чувствую, мы не уснём. По крайней мере быстро. Интересно, он первый заговорит, найдя какой-нибудь повод, или я? Не успел этот вопрос прозвучать в моей голове, как я услышала его слова:
– Катя, тоже не можете уснуть?
Слова были произнесены тихим низким голосом, с акцентом, который совершенно не портил, а скорее наоборот придавал шарм его словам. Он невпопад ставил ударения на слова, тянул их, что было несвойственно русскому произношению. Всё это забавляло меня. И тут я повернула голову, подняв маску на лоб, и впервые более внимательно рассмотрела его лицо. В полумраке салона он казался ещё более привлекательным, более таинственным что ли. Идеально выбритый волевой подбородок, красивые слегка припухлые губы. Глаза миндалевидного разреза обрамляли длинные ресницы, слегка загнутые вверх. В полумраке невозможно точно было сказать, какого они цвета, но мне показалось, что карие. Маленькие лампочки, светящиеся над головой, придавали блеск его волосам, аккуратно зачёсанным назад. «В общем симпатичный молодой человек, явно европеец», – это всё, что мне пришло в голову в первую секунду. Не знаю, чем внешне они отличаются от русских мужчин, но ошибиться в том, что это итальянец, испанец или француз, а не русский, почти невозможно. Манеры, то как они одеваются, улыбаются, курят, пьют вино – всё это они делают как-то по– иному, не как русские мужчины… Хуже или лучше? Не знаю. Всё зависит от конкретного человека. Кто-то и на дух не переносит мужчин-иностранцев, упрекая их прежде всего в скупости, расчётливости, отсутствии бесшабашности, напористости, чего в наших мужчинах хоть отбавляй. Кому-то наоборот нравятся. Лично у меня не было мужчины-иностранца. «А хотела бы?» – спросила я себя. А почему бы и нет! Особенно такого красавчика, как Серж.
Он смотрел на меня, словно читая мои мысли, улыбаясь одними глазами. Но от этой, казалось бы, обычной вежливой улыбки, меня так искрануло, что я готова была снова натянуть маску на глаза. Вместо этого я так же вежливо улыбнулась в ответ, произнеся:
– Да, что-то не спится. Но, думаю, лететь ещё долго, успею поспать.
Интересно, он все мои слова понимает?
– Катя, – опять прозвучал его голос, – а давайте выпьем? Как это по-русски… За здоровье и знакомство! Я правильно говорю? Вы меня понимаете?
Теперь уже он сомневался, понимаю я его или нет.
– Да, понимаю. Вы неплохо говорите по-русски. Намного лучше, чем я на английском.
– Чего хотите – вино, коньяк, виски?
– Спасибо, не откажусь от мартини. Может, тогда и усну, – улыбнулась я.
– Хорошо, я сейчас закажу.
Нажав кнопку вызова бортпроводницы, он опять улыбнулся:
– Вы раньше бывали в Майами?»
– Нет, первый раз. А вы?
– Да, я – гражданский лётчик, мне приходится летать, – подбирая слова, говорил Серж, иногда помогая жестами. Руки, мимика, улыбка – и всё становится понятным.
Подошла стюардесса, Серж заказал мартини и продолжил говорить. «О чём он говорит?» – тут я ловлю себя на мысли, что больше смотрю на него, чем слушаю. Ухоженные, с аккуратно подстриженными ногтями, но совсем не женственные руки, обрамленные белоснежными манжетами сорочки, элегантными движениями дополняли сказанное, если вдруг не находилось нужного слова. Серж был красив, даже в чём то изящен. В манерах, жестах? Не знаю. Но он точно не был похож на брутального Костю, хотя и женственности в нём тоже не было. В нём всего было в меру. Одним словом, француз. «И этот француз с каждой минутой тебе, Катя, нравился всё больше и больше. Даже не пытайся это отрицать», – говорил мне внутренний голос. «А я и не собираюсь», – отвечала я ему. Да, нравится, да, хорош собой. Да, сексуален. «Ты же за версту это от мужчин чувствуешь. По их взгляду, манерам, движениям, голосу»… В общем, это либо есть, либо нет. Другого объяснения я дать не могу. Вот в Серже это было! И я это чувствовала. «Кать, а, может, ты просто голодна? Вспомни, когда у тебя было это в последний раз? Поэтому ничего удивительного, что сидя в полумраке салона на расстоянии вытянутой руки с этим красавчиком, ты думаешь о сексе. Думаешь или хочешь?» – пытала я себя. И думаю, и хочу, что собственно одно и то же!
– Катя, это твой мартини, – услышала я голос, который отвлёк меня от приятных мыслей и вернул в не менее приятную реальность.
Действительно, сидеть рядом с ним, говорить, коверкая слова, брать из его руки мартини, чуть коснувшись пальцами, было приятно. Это возбуждало, не скрою. Выпив по порции освежающего, с кубиками льда, мартини, мы ещё немного поговорили, и с каждой секундой я чувствовала, что он нравится мне всё больше и больше.
– Предлагаю ещё по мартини. Ты как, готова?
Возможно, от мартини, немного кружившего мне голову, но мне показалось, что он стал лучше говорить по-русски. А, возможно, мы просто стали лучше понимать друг друга, и это мне нравилось? Я совершенно расслабилась, стала делать больше попыток говорить на английском. Он поправлял меня, а чтобы не беспокоить своей болтовнёй соседей, наклонялся ко мне всё ближе. Хотя, какие соседи? Сзади – никого, соседей через проход тоже не было. Впереди – пара пожилых китайцев, по– моему, крепко спали, не обращая внимания на наш разговор.
– С удовольствием! Ещё по мартини, и спать, – ответила я.
Серж ставит мартини на откидной столик, расположенный между нашими креслами. Его пальцы, медленно скользя по стенкам бокала, опускаются вниз. Это так изящно, красиво… Так сексуально.
– Выпьем? – спрашивает в полутемноте Серж, протягивая мне бокал.
– Выпьем, – отвечаю я.
Он медленно протягивает бокал, и наши пальцы встречаются. Всё, как у классика: «Они сошлись, как лёд и пламя». Я беру бокал в руку. Снизу мои пальцы через тонкое стекло обжигает лёд, сверху – его горячая ладонь. Наши глаза встретились. Мы сидели, словно под гипнозом, не шевелясь, ничего не говоря, просто смотря друг на друга. Во рту пересохло. «Глоток мартини был бы спасительным», – подумала я. Когда мои пальцы почти онемели от холода, а бесконечно долго смотреть в его глаза было уже невыносимо, я потянула бокал. Серж ли разжал свои пальцы так некстати, или я потянула как-то неожиданно, но всё содержимое бокала, включая кубики льда, оказалось на мне. На мгновение мы замерли, оба уставившись на натянутый треугольник тонкой юбки, через который, как сквозь марлю, медленно просачивался мартини. Серж, словно очнувшись, схватил салфетку и стал неуклюже промокать ею, при этом на всех известных мне языках твердя слова извинений. Ткань впитала в себя часть напитка, пропустив остальное через себя, оставив на поверхности лишь кубики льда. Серж пригоршней, словно мелочь из игрового автомата, пытался сгрести скользкие кубики льда. Я сидела с открытым ртом и круглыми как блюдца глазами, не в силах вымолвить ни слова.
– Ты думаешь, что я садомазохистка? – с лёгким приступом истерики вымолвила я. – Может, лёд еще в трусы мне засунешь? Убери руки сейчас же, идиот!
Я могла ожидать от него любой реакции, но только не этой. Серж поднял на меня свои виноватые миндалевидные глаза и произнёс, пытаясь правильно выговорить слова: «Фёдор Достоевский… Я читал его на английском».
Поистине смех и грех.
Чтобы мартини не просочился дальше на кресло, я инстинктивно сжала ноги. Мелкая дрожь покрывала моё тело. Я была в шоке и панике, не зная, что делать дальше и где спасительный выход?
– Отвернись, чего уставился? – сказала я, для большего понимания показав рукой, куда ему следует, а куда не следует смотреть в данной ситуации.
Лихорадочно вспоминаю, что у меня в ручной клади. «Так… Прокладки, косметика, зубная щётка, разная мелочёвка», – перебирала я в памяти. Вряд ли из всего перечисленного мне хоть что-то сейчас поможет. А вот полотенце – осенила меня догадка – вполне может спасти. Не лететь же мне ещё несколько часов пропитанной насквозь влагой и ароматами мартини.
Серж смиренно отвернулся, глядя в проход между креслами, но иногда бросая короткие виноватые взгляды на меня.
– Подай, пожалуйста, мою сумку. Она там, наверху, – показала я рукой.
Немного успокоившись от шока, я поняла – в принципе, не смертельно. Да и кого винить? Сама виновата. Вцепилась в этот бокал как дура, а теперь ищешь крайнего, срывая на нём злость. Серж встал, огляделся по сторонам, свёл большой и указательный палец как букву «О», показывая: «о-кей, всё нормально, все спят, всё хорошо».
«Конечно, хорошо, даже отлично! Не у тебя же мокрые и липкие трусы», – бурчала я про себя.
Когда моя сумка оказалась в кресле рядом со мной, я открыла её. Лихорадочно вытаскиваю из сумки: очки, телефон, планшетник, салфетки. Наконец, на самом дне – полотенце. Вот оно! Беря в руки, улыбаюсь, как спасительному кругу. Блин, трусы! Где трусы? Неужели в чемодане? Чёрт возьми, этого мне ещё не хватало.
Вижу участливый и грустный взгляд Сержа. Следя за моими руками, как я перекладываю и не нахожу то, что искала, он делает огорчённую физиономию и по-русски спрашивает: «Нету?»
Я не поняла. Он что, прикалывается, издевается надо мной что ли? Что значит: «Нету?»
Переминаясь с ноги на ногу, сделав озабоченное лицо, Серж потирает лоб, словно решая задачу, как же я буду, без трусиков? Казалось, ещё мгновение – и он начнёт давать советы. Скрутив полотенце в рулончик, встаю. Медленно обвела взглядом вокруг себя – ближайшие места либо пусты, либо люди в них спят. Изредка светится экран планшетника – видимо, какой-то полуночник смотрит фильм. Прижав полотенце к груди, затаив дыхание, бесшумно поплыла к туалету. Закрываю за собой дверь, передвинув рычажок в положение «занято», и с облегчением вздыхаю. Хотя, что собственно радоваться? Понятно же, что джакузи, душ или хотя бы биде меня здесь не ждут. Медленно спускаю с себя трусики и кладу их на полочку для пеленания младенцев. Снимаю юбку и, держа её в руках, смотрю на себя в зеркало. «Нет, Катька, это только ты могла вляпаться в такую ситуацию». Выдавливаю жидкое мыло для рук и кое-как пытаюсь простирнуть трусики и юбку. Хорошо, что юбка из тонкой ткани, ну, и понятно трусики – одно название, пара полосок и всё.
Выжав и отложив вещи в сторону, смотрю на себя. «Ну и что дальше?» Дальше-то самое сложное. Опускаю руку и трогаю себя. Всё сладкое. Мне сейчас точно не до шуток. И тем не менее улыбаюсь, вспомнив: «Мужики, как пчёлы, липнут. У неё там мёдом что ли намазано?» Поставив одну ногу на унитаз, зачерпываю ладонью воду и пытаюсь смыть липкое, уже слегка засохшее мартини. Выхватываю пачку салфеток. Смачиваю их и вытираю низ живота, между ног, бедра, попу. «Ну, вроде, жить можно», – подбадриваю я себя. Не смертельно. Обматываю вокруг талии узкое полотенце. Получается что-то наподобие короткой юбочки. Прикидываю в зеркале, как это будет смотреться. Скептически оцениваю – для сауны или пляжа самое то. Для самолёта – не уверена. Бросаю ещё раз взгляд в зеркало с вопросом: «А что? Есть предложения лучше?» Медленно открываю дверь туалета.
Тихо, почти полумрак. Только светится пунктиром дорожка. Бесшумно прохожу к своему месту. Серж по-прежнему виновато, но с большим интересом смотрит на моё новое одеяние, чуть прикрывающее ягодицы. Протискиваясь к окну, сажусь. Пытаюсь, не привлекая внимания, как-то развесить свою юбку – лететь ещё долго, может, подсохнет. Ну, не в полотенце же мне предстать на паспортном контроле. Вдруг не поймут. Поднимаю шторки иллюминатора и смотрю. М-да… Полёт отличный. Всё в порядке. Приключения начались, не доходя до трапа.
Где-то вдали пролетел самолёт, мигая зелёными огнями. Звёзды и пустота на тысячи миль. Ровный гул турбин. Глаза стали медленно закрываться. Клонит в сон. По московскому времени уже глубокая ночь.
Сначала я даже не поняла, сон это или явь. Его ладонь легла на мою руку. Тихое «Прости меня, – на ломаном русском, – я дурак, всё это из-за меня» прозвучало как гром среди ясного неба. Не припомню, чтобы от простого касания и вполне обычных слов меня бросало в жар. Всё тело сжалось. Всё. И там тоже. Сердце колотилось, как у кролика, увидевшего удава.
В памяти всплыла картина – паренёк из нашего класса прижал меня в пустой раздевалке. Это было в восьмом классе. Положив одну руку на грудь, вторую опустил вниз и чуть прикоснулся. Мне казалось, что земля ушла из-под ног, воздух закончился, а в венах застыла кровь – и только сердце стучало на весь коридор школы…
«Но сейчас-то ты давно уже не школьница! Ты сидишь на борту самолёта, высоко в небе, а не стоишь прижатая к стене в школьной раздевалке. И рядом не мальчик из класса. Так почему простое касание его руки так взволновало тебя, заставив сердце бешено колотиться?» Наши глаза встретились, и по моей улыбке он понял: «Прощён!» Он прощён, а я погибла. Серж в русском языке, так же как и я в английском, был не силён. Возможно, поэтому его фразы были порой так коротки и прямолинейны.
Свернув плед наподобие подушки, положив его рядом с собой и легко похлопывая по нему ладонью, он произнёс: «Ложись, ты устала. Поспи – лететь ещё долго».
Он произнёс это так легко и обыденно, как будто говорил мне это 362 раза в году на протяжении последних этак лет пяти.
Не знаю, куда ушли моё самообладание, уверенность, самоконтроль, наконец. Но я, как под гипнозом, не говоря ни слова, положила на плед голову. Как могла, свернулась клубочком, поджав коленки к груди. Лежала, превратившись в саму невесомость, еле дыша. И лишь стук сердца отдавался ударами в ушах, как мне казалось, заглушая шум турбин самолёта. Мой затылок касался его бедра, макушкой, самым темечком я ощущала его тепло. Очень аккуратно, словно боясь побеспокоить, он укрыл меня своим пиджаком.
Не знаю даже, что так подействовало на меня. «Золотые» нашивки на пиджаке лётчика, к чьей форме, я неравнодушна? Еле уловимый запах тела хозяина, оставшийся на пиджаке? Или лёгкие нотки парфюма? Не знаю. Но я ощущала дикое возбуждение. Как будто рядом сидел не Серж, а Костя в форме лётчика, как тогда, при нашей первой встрече. И как будто это были не кресла самолёта, а заднее сиденье Костиной машины. Вспомнив тот вечер, к возбуждению прибавилось желание мести. А это уже – гремучая опасная смесь.
– «Гуд найт», – слышу я голос Сержа, и на мою голову ложится его раскрытая ладонь.
Подушечки его пальцев, нежно касаясь моего затылка, сжимаются в кулак. Ещё секунда, и снова распрямляются, покрывая моё тело от головы до ступней «мурашками». Он касается моего затылка, уха, шеи…
«Он меня совращает», – словно в тумане проносится мысль. «Нужно встать и пересесть на свободное место», – говорю я себе, а сама лежу, не в силах пошевелиться. Его касания действуют, как анестезия, обездвиживая меня. «Что делать?»
Много раз слышала и читала об афродизиаках, но всегда думала, что это – очередной «развод». В эту минуту я поняла – они есть, они действуют. Парфюм ли был у Сержа такой? Не знаю. Но в воздухе витал запах секса, от которого я всё больше возбуждалась. От одной только мысли, что моя голова лежит практически у него на коленях, и совсем рядом его член, кружилась голова. Я чувствовала, что моё возбуждение передаётся и Сержу. А, может, наоборот – это его возбуждение так действует на меня?
Минуту назад его рука лежала на моём плече, а сейчас совершенно бесцеремонно ныряет под пиджак и начинает гладить, массировать спину, спускаясь ниже, до талии. Я почему– то молчу, не возмущаюсь. То есть я, конечно, возмущаюсь, но как-то совсем тихо, вернее мысленно. Наверное, он даже этого и не слышит, а его рука уже на моём бедре. Инстинктивно прижимаю колени к груди и понимаю – это не спасение. Полотенце узкое, попа почти оголена. Хорошо, что он догадался укрыть меня пиджаком.
Закрыв глаза, отдаюсь его рукам – пусть будет, что будет. Он чувствует это. Его ладонь обхватила мою ягодицу, а кончики пальцев коснулись влагалища. Сначала он нежно провёл ими по горячей и уже влажной щелочке. Затем ввёл их и начал вибрировать ими. Не в силах сдержаться, я чуть приподнялась на локте и подалась назад, навстречу его пальцам. Хотела ещё, сильнее, больше! Вцепившись рукой в его брюки, с открытым ртом, сдерживая дыхание, боясь крикнуть: «Ещё!» – прикрыв глаза, я наслаждалась. Это были божественные, сладкие минуты.
Услышав звук молнии его расстегивающихся брюк, я поняла: «Да! Хочу его! Очень хочу! Дай его мне!» – чуть не вырвалось из моей груди. Не открывая глаз, чувствую запах его члена – он совсем рядом, у моего лица. Опускаю голову ниже, касаясь губами горячей головки.
Долгое отсутствие секса, высота полёта, да чёрт его знает, что там ещё, но так жадно и сладко я, наверное, не сосала никогда! Получала и отдавала наслаждение так, как будто делаю это в последний раз в жизни.
Серж положил свою свободную руку мне на голову, второй продолжал вибрировать во мне. Его тело двигалось мне навстречу. Ещё несколько движений, и горячая упругая струя ударила в самое горлышко, заполнив рот. Мы получили оргазм одновременно. Наслаждение было выше облаков, над которыми мы сейчас летели.
Поправив полотенце, я села, отвернувшись к окну. Сердце бешено колотится, виски пульсируют, полный рот спермы… Хочу одного – скорее выйти в туалет.
Немного успокоившись, встаю, прикрыв рот ладонью, другой рукой пытаюсь туже завязать полотенце на талии. Меньше всего я сейчас нуждалась во внимании стюардессы, но как назло именно она спешила мне на помощь.
– Простите, Вам плохо? Тошнит? Укачало, наверное? – увидев мою руку у рта, спросила она, протягивая бумажный пакет.
Гляжу на неё с зажатым ртом, не имея возможности что-то ответить. На ум приходит совершенно дурацкая шутка. Впрочем, как говорится, в каждой шутке, есть доля правды: «У девушки всегда есть выбор – проглотить или выплюнуть». «Вот уж поистине в самую точку – не прибавить, не убавить», – думаю я, протискиваясь между креслами и коленями Сержа. И тут я услышала его голос.
– У девушки токсикоз. Простите нас, пожалуйста, за неудобства. Не могли бы Вы проводить её до туалета? – произнёс он самым что ни на есть наидобрейшим голосом.
Я от неожиданности чуть не открыла рот, но вовремя спохватилась. Стюардесса с умилением и пониманием глядя в его добрые, заботливые глаза, засуетилась.
– Да, да, конечно! Давайте я вас провожу. Может, хотите освежающую конфету? Чай с лимончиком? – тихо предлагала стюардесса, неслышной походкой пробираясь среди спящих пассажиров. – Может, ещё чем-то могу помочь? – не переставала она
«Да, можете, – крутилось у меня в голове. – Очень даже можете. Например, очень бы хотелось, чтобы Вы сейчас вернулись к тому красавчику-юмористу и просто прибили бы его на месте».
В хвосте самолёта стояли двое мужчин, ожидая, когда освободятся туалеты.
– Простите, – дважды повторила стюардесса на русском и английском. – Пропустите, пожалуйста, девушку. Ей плохо.
Вопрос, конечно, спорный, плохо мне или наоборот, но тем не менее, я с благодарностью кивнула головой. А что? Привилегия только что забеременевшей мне понравилась. Первое в истории человечества оплодотворение через рот, притом всего через пять минут после окончания процесса. Как вам это, а? Ну, Серж! Ну, шутник, я тебе этого не забуду. Уж поверь мне!
Нажав на педаль смыва, я долго смотрела, как воронка подкрашенной воды уносит в темноту неба, словно парашютистов, сперматозоиды. «Жизнь жестока», – промолвила я, закрывая крышку. На минуту мне даже стало стыдно. И за тот обман пассажиров, которые пропустили меня без очереди, и за тех парашютистов, так безжалостно отправленных мною в свой первый и последний полёт, за секс с совершенно незнакомым мне человеком… «Ну и что, что не знакомый? Зато такой улётный. Просто небесный! В прямом и переносном смысле», – оправдывалась я сама перед собой. А вот перед мамой мне не было бы стыдно – я соблюла её наказ, данный много лет назад: «Не целоваться на первом свидании!» «М-да, вот только юмора мне сейчас только не хватает», – вытирая перед зеркалом губы салфеткой, упрекнула я себя.
