Текст книги "900 дней в тылу врага"

Автор книги: Виктор Терещатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Под вечер мы заметили на озере рыбачью лодку. Бородатый крестьянин выбирал из осоки берестовые поплавки. Я окликнул его. Услышав мой голос, рыбак выпрямился и, приложив ко лбу ладонь, стал вглядываться в прибрежные кусты. Он увидел меня, но не подал вида.

– Отец, нет ли закурить? – крикнул я еще раз.

– Сейчас, сынок. Вот только проверю сеть, – бойко отозвался старик.

Я присел на кочку и стал следить за его работой. Незнакомец ловко подтягивал к себе сеть. В ячейках поблескивала трепещущая рыба. Улов был хороший.

– Что нужно, парень? – спросил рыбак, причалив к берегу.

– Нет ли закурить, батя? – вновь задал я вопрос.

– Есть. Только дрянной табачишко-то у меня.

– Сойдет.

Старик насыпал мне самосада.

– Свой? – спросил я.

– Ты обо мне спрашиваешь? – поднял глаза дед.

– Нет, о табаке…

Мы оба засмеялись.

– Табачок у меня свой, сынок. Где ж другого взять.

– А у немцев разве нет?

– Есть. Только он нам не по вкусу, поганый дюже, – открыто сказал старик.

Поговорили о рыбалке. Я осторожно завел разговор о партизанах. Дед был себе на уме и старался перевести беседу на другую тему. Но я не отставал.

– Партизан полно кругом, а где они располагаются – неизвестно, – уклончиво отвечал мой собеседник.

– Слушай, отец, брось притворяться. Ведь ты своих обманываешь, – не выдержал в конце концов я.

Старик прищурился.

– Знаем мы своих…

Я вынул партизанский документ и подал ему. Долго крутил и перечитывал его недоверчивый старик, а потом вздохнул и решительно сказал:

– Вот что, парень… Ты Межу знаешь? Она недалеко отсюдова, верст тридцать будет. Вот там и найдешь партизан.

– Далековато… Поближе их нет?

Старик хмыкнул:

– Ишь ты, шустрый какой. Ближе ему подавай. – Он на минуту задумался, перебирая рыбу, потом продолжал:

– Ну, если хочешь ближе, тогда иди в Рудню Серванскую. Найди там хромого Ваську. Скажи, дядька Семен с озера прислал. Он знает.

Дед, видимо, не догадывался, что я не один. Я поблагодарил его за совет, он насыпал мне на дорогу табаку и пожелал счастливого пути.

В Рудню пошли трое бойцов. Хромого Ваську они нашли сразу. Он хорошо принял ребят, почти силком усадил их за стол. Тем временем, пока они ели, дом окружили вооруженные люди. Дело чуть не дошло до потасовки, но скоро выяснилось, что это были белорусские партизаны. Хромой специально вызвал их условным сигналом.

Много было радости у нас в этот день – ведь мы встретили своих товарищей по оружию.

Вскоре наша группа пришла в район Усвяты Смоленской области, в расположение бригады Дьячкова. Вместе с партизанами Дьячкова мы совершили несколько ночных вылазок под город Невель. Добытые сведения о немецких воинских частях и оборонительных сооружениях были переданы штабу Красной Армии.

7. Веренич

Лето было на исходе. Пока держалось тепло и не опали листья, нужно было еще раз пробраться в глубокий тыл врага. После недолгого отдыха мы вторично прибыли на перевалочный пункт Купуй. Места здесь были нам знакомые, и никто не сомневался в удачном переходе линии фронта. На этот раз с нами шел новичок – Дмитрий Веренич, уроженец Пинской области. Судя по его рассказам, он немало испытал в своей жизни. Работал батраком у панов, служил в польской армии. В тридцать девятом году, когда Гитлер направил свои дивизии на Польшу, Веренич попал в плен. В Гамбурге ему удалось бежать. После многодневных скитаний с трудом добрался до границы, перешел ее и случайно наткнулся на русских пограничников. После проверки ему разрешили поехать в родной Лунинец. Вскоре началась война. Веренич в это время работал на железной дороге. Ему выдали броню и эвакуировали в глубь нашей страны. Потом он попал в Кувшиново.

Пренебрегая броней, Веренич упросил меня принять его в отряд и теперь шел вместе с нами. Он, как и все, нес на себе взрывчатку, боеприпасы и листовки.

Поход в тыл врага доставлял Вереничу нескрываемое удовольствие. Но бойцы на первых порах относились к нему с недоверием. Помню, перед выходом в немецкий тыл они подошли ко мне:

– Как бы не утек этот друг в свою Польшу…

Дмитрий Веренич оказался смелым партизаном. Его бесстрашие и отвага, искренность и прямота скоро создали ему непререкаемый авторитет среди бойцов. В бою он всегда был первым. Зимой сорок третьего года Веренич единодушно был избран комиссаром отряда. Однажды Веренич, Поповцев и я проезжали верхом мимо бывшего барского имения. Вереничу захотелось пить. Он попросил нас обождать, а сам поскакал к имению. Когда вошел в дом, там оказались немцы. Пятеро солдат бросились к Вереничу, пытаясь схватить его живьем. Веренич не растерялся. Выскочив из дома и спрятавшись за угол, он быстро снял автомат и короткой очередью из него сразил, первого немца. Перебежав за другой угол, он уложил второго гитлеровца. Услышав выстрелы, мы поспешили ему на помощь. Возле имения мы увидели пятерых убитых вражеских солдат. Последнего из них Веренич уложил прикладом автомата.

– Попить спокойно не дадут, черти, – говорил он, утирая рукавом потное лицо.

В Купуе нам предложили воспользоваться услугами слепого проводника из деревни Мамонькино, рассказали, как найти его, дали пароль.

Лунной ночью отряд подошел к деревне. Здесь кончалась нейтральная полоса и начиналась вражеская территория. Мы отыскали дом проводника. Хозяин быстро вышел на условный стук, словно давно поджидал нас. Седая борода его белела на темном ватнике, густые брови скрывали слепые глаза.

– Ну?.. – спросил он негромко.

– Веди, батя, – сказал я.

Старик повел нас огородами, потом полем. Он вел так быстро, что мы еле поспевали за ним. В одном месте проводник неожиданно стал. Остановились и мы. Я подошел к нему: невдалеке кто-то кашлял. Подождав минуты две, старик свернул влево, пошел сначала медленно, осторожно, а потом ускорил шаг. Недалеко от железной дороги он сошел с тропки.

– Вот так идите, – показал проводник палкой и снял шапку. – Помоги вам бог.

– Спасибо, отец, – отвечали бойцы.

В два ночных перехода группа пересекла две действующие железные дороги и снова оказалась в глубоком немецком тылу. Люди преобразились: стали подтянутее, серьезнее.

В то время из-за своей малочисленности наш отряд не мог нападать на крупные гарнизоны немцев. Но в наших руках было сильное оружие – листовки. В них правдиво освещались военные действия, рассказывалось о партизанском движении. Люди жадно читали их, передавали из рук в руки. Листовки появлялись одновременно в разных селах и деревнях. У страха глаза велики. Немцам и полицейским казалось, что вся местность наводнена партизанами. Гитлеровцы создавали специальные группы для розыска людей, распространявших листовки, но поиски не давали результатов. Опасаясь какой-нибудь неожиданности, полицейские стали по ночам укрываться в больших гарнизонах, а местные жители, довольные трусостью блюстителей порядка, рассказывали им наутро, будто по деревням ночью проходили сотни красноармейцев или отряды партизан.

Из всех листовок нам больше всех нравилась такая.

На лицевой стороне крупным планом был нарисован немецкий солдат в мундире без брюк. Позади солдата на коленях стоял плюгавый человечишка и угодливо лизал длинным языком зад фашистскому вояке. Внизу лаконичная подпись:

 
– Ты скажи мне, гадина,
сколько тебе дадено?
 

А на обороте было напечатано:

«Полицейский! Скоро Красная Армия придет в те места, где ты творишь свое черное, подлое дело. Народ сам выберет тебе заслуженную кару, и ты никуда не уйдешь от нее. Убежища у врага не ищи. Немцы знают, коль ты изменил Родине, то им изменишь всегда. Задумайся над своей судьбой. Вспомни родных, которых ты опозорил проклятым полицейским именем. Сегодня еще не поздно повернуть оружие, быть вместе с народом, но завтра может пробить твой час.

Эта листовка служит тебе пропуском в партизанский отряд или на сторону Красной Армии».

Население с большим удовольствием подбрасывало полиции подобные листовки. Да и сами немцы смеясь дарили их своим прислужникам.

Как-то наша разведка доложила, что в деревне Чернецово стоит казачья часть, которой командует русский подполковник. Что если попытаться уговорить казаков перейти на нашу сторону? Мы написали письмо и переправили с одной смелой девушкой в гарнизон. Письмо было вручено лично подполковнику. Выпроводив всех из штабной комнаты, офицер расспросил девушку об истории письма.

– Это провокация, – сказал он. – Говорите правду, иначе расстреляем.

Девушка была готова к любому обороту дела.

– Я вам сказала правду, – ответила она. – А смерти я не боюсь. Немцы убили моего отца и мать. Вы, русский, хотите расстрелять меня.

Она так посмотрела на офицера, что тот отвел глаза. Они долго говорили между собой. Прощаясь, подполковник сказал:

– О письме забудьте. Передайте своему атаману привет, но предупредите его, чтобы связных ко мне не присылал. За их судьбу не ручаюсь. Мы сами перейдем, когда надо, прямо в Красную Армию. А теперь идите.

Наступил конец сентября. Серебряные паутинки тонким кружевом окутывали ветви деревьев. Было тихо и спокойно. Птицы покинули свои родные места и улетели на юг. Только одинокие синицы, радуясь первым заморозкам, прыгали с ветки на ветку, перекликаясь пискливыми голосами.

Наш отряд стоял недалеко от асфальтированного шоссе Пустошка – Невель. Обстановка была серьезная: почти всюду в деревнях стояли немецкие части. Разговоры велись вполголоса. Старались как можно реже разжигать костры. Но вот однажды в нашем лагере вдруг раздался звонкий заразительный хохот. Мы вскочили на ноги и тут же обнаружили нарушителя дисциплины.

– Ты чего заливаешься? – сердито накинулись мы на него. Боец захлопал глазами.

– Я… так… случайно… вспомнилось… – растерянно оправдывался он.

На следующий день повторилась такая же история. Теперь смеялся другой боец. Оказалось, что кто-то из разведчиков принес в отряд сборник юмористических рассказов. Читая их, ребята забывались и надрывали со смеху животы. Книгу пришлось до времени отобрать.

Ведя разведку и разбрасывая листовки, мы не забывали о диверсиях на железной дороге. Ребята давно надоедали пустить их проверить взрывчатку.

И вот время подошло.

Диверсию наметили провести на участке Новосокольники – Идрица.

Под вечер две тройки партизан вышли к железной дороге. Одна из них, возглавляемая Виктором Соколовым, направилась восточнее Пустошки, другая, во главе с Поповцевым, – западнее. С Соколовым пошли Николай Орлов и Анатолий Нефедов; с Поповцевым – Николай Горячев и Василий Ворыхалов. Остальные партизаны пошли к шоссе Пустошка – Невель. Лес хорошо скрывал нас от постороннего глаза, и мы двигались днем.

У дороги залегли, замаскировались. Лес по обеим сторонам шоссе вырублен. Справа дорога далеко просматривается. Слева, за небольшим мостом, – сворачивает в сторону и теряется в густом сосняке. Недалеко от нас валяется остов грузовой машины, за ним виднеется одинокая могила с крестом.

– Свой, – говорит Беценко, указывая на могилу.

– Откуда ты знаешь? – удивляется Толя Нефедов.

– Бачишь, крест не березовый и русская каска у ног…

– Немцы! – предупреждает Веренич.

Из-за поворота по шоссе строем и вразброд идут солдаты. Их человек восемьдесят. Они, очевидно, только что вышли из гарнизона. Топот кованых сапог, говор и смех эхом разносится по лесу. Сейчас солдаты поравняются с нами. Уже отчетливо видны их лица, ордена и медали на мундирах. Веренич, сжимая в руках карабин и скрипя зубами, шепчет мне в лицо:

– Уйдут, командир, бить надо… уйдут…

– Лежи, – отвечаю я, дотрагиваясь до его плеча. Чувствую, как тело его бьет легкий озноб.

Немцы прямо перед нами. Один солдат бросил в кювет окурок сигареты – тонкая струйка дыма пробивается сквозь редкую траву.

Когда немцы скрываются, Веренич дает волю своему возмущению:

– Почему не стреляли?

– А сколько, по-твоему, мы могли убить? – задаю я встречный вопрос.

– Сколько? Ну, человек пятнадцать.

– А потом что?

Веренич озадачен.

– Ты не подумал о ребятах. Куда они пришли бы с задания, если бы немцы погнались за нами?

– Это верно, – соглашается Веренич. И как бы к слову добавляет: – А все-таки жаль, что ушли…

У шоссе мы пробыли весь день. Движение по нему оказалось не таким интенсивным, как предполагалось. Мимо нас изредка проносились одиночные грузовики. Раза четыре прошмыгнули мотоциклисты, видимо патрульные.

К вечеру нам надоело смотреть на убегавшие мимо машины, и мы стали выбирать себе цель.

Я послал Веренича под мост и велел по сигналу бросить противотанковую гранату в автомашину. Первым по мосту проехал порожний русский «газик», захваченный врагами, наверно, в сорок первом году. Лотом пропыхтел неуклюжий тягач. Веренич посмотрел на меня и недовольно махнул рукой. Через несколько минут я увидел в бинокль приближавшуюся справа груженую машину. В кузове, на брезенте, распевая песни, сидело шестеро гитлеровцев.

«Весельчаки едут», – подумал я и дал знак Вереничу.

Машина была рядом. Веренич не спеша вышел из-под моста и, изогнувшись, с силой бросил одну за другой две гранаты. Эхо взрыва громом прокатилось по лесу. Едва рассеялся дым, мы подскочили к перевернутой машине. Немцы все убиты. На обочине и в кювете валяются новые автопокрышки и ящики с какими-то приборами. Беценко чиркнул спичку. Заплясали длинные языки пламени. Через минуту мы собрались и покинули это место.

На рассвете вернулся Поповцев. Вид у него хмурый, недовольный.

– Что случилось?

– Да… – махнул ом рукой. – Хотели взорвать эшелон, а попала дрезина со шпалами.

– А это кто? – указываю на незнакомого пария.

– Доброволец…. Ночью зашли в деревню Гудец. Пристал к нам. Возьмите, говорит, с собой… Ну, мы и взяли.

Вид у пришельца необычный и даже потешный. На голове чудом держится фуражка с красным околышком, рваная фуфайка подпоясана узким сыромятным ремнем, холщовые некрашеные штаны вправлены в стоптанные дырявые валенки. За плечами, на веревке, – ржавая русская винтовка.

Парень с улыбкой глазеет на нас.

– Иди сюда, – позвал я его.

Придерживая винтовку, он делает несколько неуклюжих шагов.

– Зачем пришел?

Доброволец улыбнулся до ушей, посмотрел на партизан, но, увидев серьезные взгляды, покраснел и уставился в землю.

– Ну, говори, зачем пришел?

– Воевать, – невнятно бормочет парень.

– С кем?

– С кем вы, с тем и я.

– А с кем мы?

– Не знаю…

– Как же так. Идешь воевать и не знаешь, с кем?

– Мне все равно…

Выяснилось, что Петя – так звали паренька – входил в состав какой-то вооруженной банды, которая грабила население и пряталась в лесу и от немцев и от партизан. Там он в чем-то проштрафился и вынужден был бежать. Родителей у Пети не было. Побродив один по лесу, он пришел к тетке в Гудец, а когда там появились наши, встретил Поповцева и со слезами на глазах упросил его взять в отряд.

– Выходит ты «зеленый»?! – рассмеялись мы.

– Выходит, – смущенно согласился паренек.

Поповцева мы поругали, но Петю в отряде оставили. Он чем-то сразу приглянулся нам. Да и жаль стало мальца. Куда бы он пошел, если бы мы его не приняли? Пете объяснили наши порядки, и он остался у нас под кличкой «зеленый». Его так и звали потом – Петя Зеленый.

Пора было уходить, но мы ждали Соколова. На душе было неспокойно. Со стороны шоссе, где накануне мы подбили машину, доносилась частая стрельба. Иногда казалось, что выстрелы приближаются, и тогда наши руки невольно тянулись к оружию. Время шло медленно.

Наконец вернулся Соколов.

– Эшелон подловили, – коротко сообщил он.

Мы поздравили ребят с успехом. Петя хорошо знал здешние места и уверенно повел нас по лесам и перелескам на восток. Там нас давно интересовал железнодорожный разъезд Власье. Дважды наша группа переходила здесь ночью железнодорожную линию, захотелось и днем взглянуть на эту мирную станцию.

– Может, и живут-то там два паршивых немца, а мы боимся их, – говорил Горячев.

Ранним утром, оставив в лесу ребят, я с Вереничем и Нефедовым пошел в разведку. Меж деревьев заметно вырисовывается островерхая крыша железнодорожного вокзала, на путях – часовой. Размеренным шагом прохаживается он от семафоров до вокзала и от нечего делать считает шпалы.

– Скучное у него житьишко, – сморщив нос, говорит Нефедов.

Другой гитлеровец – у здания вокзала. Длинный, как жердь, в стальной каске и потрепанной шинели, он очень напоминает огородное чучело.

Часовые сошлись вместе. Нарушая устав караульной службы, они закурили и громко заговорили между собой.

– Вон еще часовой стоит, – показал рукой направо Анатолий.

На пригорке за вокзалом поблескивает на солнце штык.

В семь часов ударил колокол. Из казарм высыпали полураздетые фрицы. Началась утренняя поверка, потом завтрак. Немцы ели прямо на улице, расположившись вокруг походной кухни. Солдаты с аппетитом уплетали из котелков какое-то варево, запихивая в рот большие куски хлеба.

На станцию прибыл воинский поезд. Загудел от голосов перрон, забегали у вагонов солдаты. Бряцание оружия, звуки губных гармошек, гогот, спор, ругань – все слилось в какой-то гул. Только паровозный машинист, поглядывая из своей будки, оставался безучастным. Вот он спустился по ступенькам, осмотрел пыхтящий паровоз и осторожно, чтобы не замарать новый френч, вытер паклей руки. Раздалась команда. Тонко засвистел паровоз.

Через разъезд за день прошло больше десятка составов. Наблюдать такую картину было не очень приятно. Гитлеровцы везли на восток танки, автомашины, боеприпасы. Каждый состав – это новый удар по Красной Армии.

Ко мне прижался Веренич.

– Ночью бы так ехали, сволочи, мы бы им дали прикурить… – шепотом проговорил он.

Я посмотрел ему в лицо. Его глаза отливали стальной синевой. На скулах бегали желваки.

– Ничего, Дмитрий, потерпи немного. Всему свой черед.

Вечером на разъезд прибыли еще две роты немецких солдат.

Я слышал, как посылал проклятия в адрес гитлеровцев Веренич.

Ночью, возвращаясь с разъезда, зашли в деревню. Дом, куда мы постучались, принадлежал старосте. Хозяин сначала принял нас холодно, но узнав, что к нему пришли партизаны, угодливо пригласил к столу. Жена захлопотала и моментально поставила перед нами обед. От жирных щей шел пар, большие куски свиного холодца поблескивали на тарелке. Вместе с огурцами, гриба ми, капустой появилась и четверть самогона.

– Угощайтесь! – предложила хозяйка.

– Нет, спасибо, – ответил я и перехватил взгляд ребят, устремленный на стол. Мы спросили хозяина о положении в деревне. Он охотно отвечал. Немцев в деревне не было. Заходили сюда накануне, забрали мясо, хлеб, картошку. В соседней деревне расстреляли молодую учительницу – она рассказывала ребятишкам о борьбе Красной Армии с фашистскими захватчиками. Потом стал жаловаться на свое житье.

– Уж очень вы кстати пожаловали, дорогие гости, – заискивающим тоном говорил он. – Вот, глядишь, и Красная Армия придет. Людям-то ничего, а каково мне. Скажут, был старостой, немцам прислуживал. Оно выходит так, а фактически нет, дорогие гости. Ничего плохого для народа я не делал. Силком толкнули на эту собачью должность, а теперь вот выкручивайся, как можешь. Давеча вечером заглянул ко мне бургомистр из Новосокольников. Спрашивает: «Что нос повесил?» – Ну, я ему и выложил всю душу. Выслушал он меня до конца, а потом постучал пальцем по столу и сказал: «Смотри, Федор, хвостом не виляй. Собака и та двум хозяевам не служит».

– Знаете что, ребята, – сказал вдруг староста, – дайте мне любое задание. Хочется гору с плеч сбросить Какое угодно задание дайте.

Я подумал. Может, и впрямь человек принесет пользу народу. Мы не знали, придется ли еще быть в этих местах, но заданий дали ему много: помогать во всем партизанам, узнать номера вражеских воинских частей, дислоцирующихся в Новосокольниках, составить список предателей, сообщить о замыслах немцев. Мы предупредили старосту, что специально проследим за выполнением задания.

8. Бой с карателями

Следующий рейд в тыл врага отряд «Земляки» совершал в январе 1943 года. Вместе с нами через линию фронта шли отряды Яковлева, Бухвостова и партизанская группа во главе с командиром 8-й Калининской бригады Карликовым.

В сумерки мы вышли к немецким рубежам. Вот разведчики остановились. Остановились и мы. Вдали замерцал и быстро погас холодный свет ракеты. От разведчиков подошел связной – Анатолий Нефедов.

– Видна железная дорога, – сообщил он.

Выслали вперед несколько человек. Щелкнули предохранители автоматов. Наступила ответственная и опасная минута. Все напряжены. У каждого одна мысль – пройти благополучно. Быстро приближаемся к линии, переваливаем через невысокую насыпь и ускоряем шаг.

– Скорей, скорей!

Кругом – снежное поле. Все мы, за исключением людей Карликова, одеты в белые халаты. Они же заметно чернеют на снегу, и партизаны в сердцах ругают их за демаскировку. Слева показался темный силуэт сарая. Берем правее, подальше от построек. Бот уже пройдено двести метров от железной дороги, триста, четыреста и вдруг… хлопок ракетницы. В звездное небо летит яркая ракета, за нею другая, третья. Нас заметили. Немцы размахивают руками, показывая в нашу сторону.

Назад возвращаться поздно. Теперь – только вперед. Пока часовые поднимут гарнизон и примут решение, мы уйдем далеко.

Потные и усталые спешим в потемках по глубокому снегу. Сзади доносятся беспорядочные выстрелы. Гитлеровцы уже поднялись по тревоге.

Скоро рассвет. Напрягаем последние силы. Хочется уйти подальше, но надо искать дневной приют. Специально делаем крюк, чтобы хоть немного запутать следы, и останавливаемся в спящей деревушке.

Все, кроме часовых, расходятся по избам и, не раздеваясь, ложатся на полу. Утомленные тяжелым походом, люди тут же засыпают.

Мне тоже хочется спать, но сердце чувствует какую-то тревогу. Что предпримут немцы? Может быть, организуют погоню?

Выхожу из дома и медленно иду по улице. Часовые стоят на местах. Тишина.

– Как дела, Витя? – спрашиваю Соколова.

– Пока все нормально.

– Посматривай по сторонам. Следи за дорогой.

– Не провороню, – серьезно говорит Виктор. Постепенно светает. Из труб потянулся дымок – хозяйки начинают затапливать печки.

Я вхожу в дом и развертываю карту, но мне не удается рассмотреть ее. За окном раздаются два винтовочных выстрела.

– Тревога!

Выскакиваю на улицу. Кричат люди, где-то громко ржет лошадь, слышится стрельба. Большей карательный отряд въезжает в деревню. Каратели, видно, случайно наткнулись на нас. Соколов первым заметил обоз и без оклика пустил в ход оружие. Когда я подбежал к нему, с ним уже было пять бойцов.

Немцы в панике разворачивают лошадей, но сделать это нелегко. Лошади вязнут в глубоком сугробе. Бросив повозки, каратели бегут. На вражеской лошади, вздымая белые вихри снега, мчится с захваченным станковым пулеметом Поповцев, за ним тянет «максима» Дмитрий Веренич. Несут на плечах минометы Горячев и Ворыхалов.

Я благодарю Соколова за находчивость и смелость. Все радуются успеху. Но не рано ли? Ведь день еще впереди, и надо быть начеку.

Когда рассвело, мы снова увидели карателей. Теперь они шли на нас с трех сторон. Шли, чтобы отомстить за свое поражение. Нам отступать некуда, надо принимать бой.

Немцы пробираются по снегу. Они одеты в белые халаты, но на фоне темного кустарника их хорошо видно.

Расстояние между нами сокращается. «Стрелять только по сигналу», – передается по рядам приказ. В голове мелькают воспоминания о психической атаке из картины «Чапаев».

– Держись, ребята! – громко говорит Карликов.

И вот первые вражеские пули струйками бороздят пушистый снег. Каратели стреляют разрывными и зажигательными пулями. Загорелась соломенная крыша дома, задымила другая. Начался пожар.

Над нашими рядами раздается гневный голос Федора Яковлева:

– Огонь по фашистскому зверю!

Застрекотали пулеметы, захлопали винтовочные выстрелы, залаяли автоматы. Пошло в ход партизанское оружие!

Дрогнув, залегли вражеские цепи. Дым закрывает неприятеля, режет глаза. Плачут деревенские ребятишки, голосят женщины, спасая от огня добро. В соседнем дворе протяжно и дико мычит корова. Мы советуемся с командирами и принимаем решение помочь населению.

Разбиваемся на две части. Одни держат оборону, другие собирают людей и прикрывают их отход в соседнюю деревню. Огонь немцев усиливается. Они бьют из крупнокалиберных пулеметов. Человек десять гитлеровцев короткими перебежками стараются обойти нас с левого фланга. Я показываю на них Вереничу. Он понимает меня и утвердительно кивает головой. Руки его словно приросли к гашетке пулемета. Вражеские автоматчики совершают ошибку. Они поднимаются и все бегут к большой сосне. Веренич тут как тут! Недаром еще в польской армии он был отличным пулеметчиком. Длинная пулеметная очередь, и мы видим, как семь человек остаются на снегу. Остальным удается добежать до дерева, и они ведут оттуда интенсивный огонь. Боец из отряда Яковлева выскакивает из-за колодца, бросает в них гранату. Она не долетает. Он ползет на несколько метров вперед и пытается бросить снова. Но не успевает размахнуться – вражеская пуля обрывает его жизнь. Нам сообщают, что два человека убито и несколько ранено.

По цепи передается приказ Яковлева: отходить за озеро. Я понимаю умный приказ командира. Если немцы вздумают преследовать нас, они должны будут выйти на открытую местность. Решатся ли они на это?

Мы отступаем, не прекращая огня. Нет, немцы не решаются покинуть свое укрытие.

Не успели наши оставить догоравшую деревню, как фашисты ватагой кинулись к брошенным поутру повозкам. Они надеются найти там потерянное оружие. Нет, партизаны не бросают захваченные трофеи. Словно в подтверждение этому Веренич выпускает по ним очередь из пулемета.

– Вот оно, ваше оружие! – кричит он.

Мы смотрим друг на друга и не можем сдержать улыбки: грязные халаты, закопченные от дыма лица. У Виктора Дудникова словно нарочно намалеванные усы.

Приводим себя в порядок, перевязываем раненых. Павел Турочкин, наш главный санитар, бегает среди ребят, предлагая индивидуальные пакеты.

В схватке не заметили, как прошел день и наступили сумерки.

– Теперь фрицы сюда не сунутся, – смеется Горячев, скручивая папироску.

Что правда, то правда. Темнота для гитлеровцев – злейший враг.

Через полчаса отряды построились в походный порядок и двинулись дальше.

Вторую ночь шагали мы по вражескому тылу без сна и отдыха, но никто не ныл и не жаловался. Многие из нас не раз совершали такие походы, а кто шел впервые, тот терпел.

Наутро увидели деревню. На душе сразу полегчало. Ребята прибавили шагу. Немцев здесь не было. Они стояли гарнизоном в девяти километрах отсюда.

– Боятся ехать к нам, – нараспев сказал бородатый крестьянин, первый, кого мы встретили в деревне.

– Почему? – спросил Яковлев.

– Тиф лютует.

Мы переглянулись.

– Вот так здорово, – сказал Веренич, прикрывая рукой лицо. Он отморозил уши и щеку, и теперь они распухли, покраснели.

Между тем ребята уже разошлись по теплым избам.

– Что же будем делать? – спросил я у Яковлева.

– Надо поднимать людей, пока не уснули, – сказал он.

Войны выходили из домов хмурые, недовольные. А мороз, как нарочно, крепчал все больше, пробирал до самых костей.

Крестьянин нам сообщил, что до ближайшей деревни Маковейцево – километров двенадцать.

– Только не пройти вам туда, вишь сколько снега насыпало, все дороги занесло.

Положение – аховое. Решаем остановиться в тех пяти домах, где нет больных. Как можем, инструктируем ребят. Только бы не подцепить страшную болезнь.

В избы набились битком. Тесно, да тепло. После мороза теплота размаривает людей, и они засыпают чуть ли не стоя.