Текст книги "900 дней в тылу врага"

Автор книги: Виктор Терещатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Разведчики прошли до леса и вернулись к хутору.

– Да, немного не дождались они нас, – сказал Поповцев.

Начинало смеркаться. Я велел переправлять отряд. Вскоре мы двигались по опасной тропе к шоссе Пустошка – Опочка. Прошли по вражескому следу около пяти километров, а потом свернули к озеру Езерище, где нам посчастливилось выйти на укатанную автомобилями дорогу.

Через некоторое время отряд приблизился к деревне Зуи. Немцев в ней не оказалось. Жители встретили нас радушно.

В Зуях нам пришлось побывать еще в первую военную зиму, и хотя нас никто здесь не признал, чувствовали мы себя по-хозяйски уверенно.

Местные жители посвятили нас во все новости. Из разговоров с ними мы поняли, что положение в районе напряженное, однако дела складывались не в пользу оккупантов. Население теперь твердо верило, что в ближайшее время сюда придут советские войска. Это было главное.

Даже продажные шкуры – полицейские заметно изменились. Они огрызались на замечания своих немецких хозяев, приторно лебезили перед населением, старались смягчить всякую обиду, нанесенную когда-либо человеку. Предатели чувствовали скорую расплату.

Из местного населения никто больше не поступал на службу к врагу, и немцы вынуждены были привозить откуда-то власовцев, выдавая их за вольных казаков.

В Зуях нас предупредили, что немцы и власовцы заняли почти все крупные села. Они отрядами ездят по деревням, выискивая партизан и коммунистических агитаторов.

Нам было известно, что в этих краях действует партизанская группа под командованием Сковроды. Еще за несколько дней до нашего похода командир Идрицкого партизанского отряда Никаненок упомянул эту показавшуюся нам смешной фамилию. Собираясь в Пустошкинский район, мы заручились письмом на имя Сковроды с просьбой оказать нам всяческое содействие.

Сковроду удалось найти на другой день. Мы встретились с ним в деревне Стайки через специального человека, адрес которого вручил мне Назаров.

Сковрода не очень обрадовался, когда узнал, что в его владения прибыло столько партизан.

– Тесновато будет, но ничего, – сказал он.

Ночью люди Сковроды повели наш отряд замысловатыми путями в лес, к землянкам. Мы долго петляли по густому заснеженному ельнику, пока наконец добрались до места. В лесу, недалеко от реки Алоли, еще с осени были вырыты две землянки. Нам предложили большую из них. Жилище, где предстояло нам обосноваться, походило на погреб, в котором храпят овощи. Внутри было темно, и, кроме поставленной на попа бочки, служившей печью, да снопов ржаной соломы, густо разбросанных по земляному полу, ничего не было. Однако землянка понравилась всем. Тепло, мягко, никакая вьюга нипочем. А что еще нужно нам, партизанам!

Бойцы затопили печь, смастерили светильники-коптилки, и жизнь пошла своим чередом.

В углу, под соломой, Петя Зеленый обнаружил гармонь.

– Ого! Живем, ребята! – крикнул он, растягивая меха.

Все очень обрадовались, но вскоре выяснилось, что играть на гармони никто не умеет. Она переходила из рук в руки.

– А ну-ка, Леша, потурлыкай ты. Может, что получится, – говорил Петя Зеленый пулеметчику Окуневу.

– Не-е, я только на пулемете играть могу. – отказывался тот.

Мы невольно вспомнили своих погибших гармонистов – Федю Попкова и Володю Волкова. Вот если бы сейчас они были с нами…

Спали рядами, прижавшись друг к другу. Было очень тесно и, если кто переворачивался на другой бок, переворачивались все. Чтобы не простудиться, спали в одежде и в валенках. Так было и удобнее, потому что ночью по очереди ходили в караул.

В целях безопасности выставляли на подступах к землянкам двойные посты. Часовые инструктировались строго, так как в случае внезапного нападения наша гибель была неминуема. Землянки представляли собой хорошие ловушки.

На другой день, утром, к нам зашел Сковрода.

– Как спалось, что снилось? – весело спросил он.

– Спасибо. Лучшего не желаем, – хором ответили бойцы.

В тот же день устроили совместный обед. Хозяева вынули из тайников лучшие припасы.

– Ешьте, хлопцы, от пуза, – угощал нас лесной повар.

Много дней провели мы вместе. Нам полюбился этот небольшой спаянный коллектив. Интересно, что у половины его бойцов была такая же фамилия, как у командира. Иногда смешно получалось. Например, кричат: «Сковрода» – выбегает связной. Оказывается, вызывают пулеметчика. В другой раз требуют повара – бежит разведчик. Даже когда я поехал с самим командиром в деревню Зуи, мы и там столкнулись со Сковродами.

– Это моя родная деревня. У нас здесь почти все партизаны, – пояснил он.

Сковродовцы имели тесную связь с народом. Население уважало их и оказывало им всяческую помощь.

Занимаясь разведкой, мы заодно заготавливали продовольствие. Сковрода хорошо знал, где какой староста подготовил для сдачи немцам хлеб и мясо. Мы навещали эти деревни и там, на месте, «переадресовывали» продукты…

Деревенские старосты часто просили нас выдать им для оправдания соответствующий документ, что мы с удовольствием делали. Вот, например, какие расписки оставляли мы:

«Настоящая расписка дана немецкому коменданту в том, что мы, партизаны, взяли у старосты одного бычка, две овцы, двух свиней, отобранных у народа и приготовленных для сдачи немецким оккупантам. Обижаться не советуем, взамен этого фюрер пришлет вам свою, германскую, свинью. Ауфвидерзейн!»

Находясь как-то в разведке, мы проходили вблизи знакомой деревни Кряковка. И, несмотря на то, что она была окружена плотным кольцом немецко-власовских гарнизонов, решили заглянуть туда. Пусть видят люди, что мы живы и продолжаем бороться против фашистов. В деревню со мной пошли Поповцев и Ворыхалов. Поздним вечером, миновав заставы противника, подошли к знакомому дому. Хозяева еще не спали. В доме тускло горела лучина и был слышен глухой шорох.

Постучали в окно. В сенях заскрипели половицы, звякнула щеколда.

– Кто здесь? – послышался знакомый голос.

– Принимай гостей, мамаша. Старые знакомые пожаловали, наверно, признаете, – сказал я, переступая порог.

– Кто же вы такие?

Мы вошли в избу и нарочно обратились к свету, чтобы хозяйка могла видеть наши лица. Я увидел в чулане самодельные жернова и понял, почему был слышен из дома шорох.

– Господи. Сынки родные! Да неужто вы живы! – всплеснула руками хозяйка.

– Пока живы, – улыбнулся Ворыхалов.

– Надо же! Третью зиму воюете с ворогами и – живы-здоровы. Уж не молитва ли вас хранит?

– Мы заколдованы от пули, мамаша, она нас стороной обходит, – смеясь, ответил Поповцев.

– А где же тот веселый паренек, который покурить любил.

– Коля Горячев?.. Погиб весной.

– Ой, лихо! Такой молодой и погиб. Вот, поди, мать плачет.

– Нет у него матери. Сирота он.

Хозяйка утерла выступившие слезы.

– Когда война кончится, на могилку сходите к нему, цветов снесите.

– Мы школу назовем его именем и памятник поставим, когда война кончится. Пусть кувшиновцы гордятся своим комсомольцем, – сказал Поповцев.

Мы рассказали хозяйке об успехах Советской Армии и велели передать всем односельчанам, что наши войска скоро придут сюда.

– Ох, скорей бы, сынки мои. Надоело все. То немцы, то полицаи, а то вот наехали какие-то казаки-власовцы, изменники. Житья нету. Убивают да грабят. Вот видите, по ночам украдкой зерно мелю. А днем, чтоб антихристы не заходили, больной притворяюсь. Они больных боятся.

На прощание хозяйка сунула нам по большой румяной лепешке.

– Дай бог вам здоровья.

– Спасибо, мамаша, после войны увидимся…

Забавный случай произошел с нами на следующий день. Мы выехали в разведку вверх по реке Алоле. Резвая пегая кобылка подвезла нас к большаку Глубокое – Красное. Только сошли с саней, чтобы осмотреть дорогу, как вдруг увидели немецкую машину. Она медленно удалялась, оставляя за собой на обочине толстый резиновый шнур, черной змейкой ложившийся на землю. Это немецкие солдаты решили протянуть между штабами кабель. Едва машина скрылась за поворотом, мы принялись рубить его. Но этого нам показалось мало.

– Давайте смотаем, – предложил кто-то из ребят.

Не прошло и двух минут, как наша лошадь бежала по большаку, а мы, сидя в санях, подбирали кабель. Немцы разматывали, а мы следом сматывали. Так проехали с километр. Кабеля набралось полные сани. Мы обрубили его и отвезли в лес. Кабель хороший, шестижильный. Но что с ним делать, не везти же с собой? Взяли и сожгли.

– Теперь немцы пусть позвонят… – смеялись бойцы.

Постепенно наш отряд заготовил много зерна, муки, мяса. Теперь оставалось благополучно доставить груз до места. Для этой цели мы раздобыли еще тройку коней.

Ко дню нашего выхода из лесного лагеря Сковроды число вражеских гарнизонов в округе увеличилось. Помня о переправе через реку Великую и о засаде, которая там была, решили избрать другой путь.

Недалеко от лагеря в деревне Ермолово через реку Алолю был мост. Если бы нам удалось переправиться по нему, не нужно было бы переходить в брод реку Великую. Загвоздка состояла в том, что в этой деревне часто останавливались немцы.

Рано утром мы выслали к Ермолово наблюдателей, а сами начали готовиться к ночному походу: погрузили на повозки заготовленный провиант, увязали мешки. Лошадям в этот день вместо сена дали овес: им нужно было набраться сил.

Сковродовцы ходили грустные: за это время они подружились с нами и не хотели расставаться.

Во второй половине дня к землянкам пришли связные от наших наблюдателей. Они доложили, что в деревне противника нет.

Бойцы тепло распрощались со своими друзьями – местными партизанами, в последний раз окинули взглядом лесное пристанище и, понукая коней, тронулись в дорогу. Нам хотелось засветло подтянуть обоз к краю леса, чтобы с наступлением темноты проскочить мост.

Уже смеркалось, когда лесная дорога вывела отряд к широкой ложбине. Здесь нас встретили Беценко, Ворыхалов и Жорка Молин, находившиеся в наблюдении.

– Как дела? – спросили мы.

– Все в порядке, – ответил Беценко.

Еще раз проверили исправность повозок, разрешили людям перекурить и, не тратя времени, выслали на мост разведку с группой прикрытия. Пошли Соколов, Поповцев, Разгулов, Бычков и еще четверо бойцов. До моста метров четыреста. Разведчики скрылись в темноте. Через пять минут двинулись и мы. Когда половина нашего обоза вышла в поле, на мосту у мельницы раздалась стрельба.

Мы остановились. Стреляли из пулемета и автоматов. Пули, посвистывая, летели в нашу сторону.

«Засада», – подумал я.

На той стороне, по всей деревне Ермолово, загрохотали выстрелы. Вверх взвились сразу несколько ракет, Мы с трудом развернули в сугробах коней, чтобы уйти под прикрытие леса.

Вскоре подбежали посланные на мост ребята.

– Немцы… засада, – сдерживая дыхание, сказал Соколов.

Подошел смущенный Беценко.

– Их там не було. Мы ж дотемна дивилися. Никого не бачили, – виновато сказал он.

К счастью, внезапная встреча с противником закончилась благополучно. Разведчики вернулись невредимыми. Было ясно, немецкий отряд только что прибыл в Ермолово. Враги еще не успели расположиться, иначе несдобровать бы нашим людям.

Что предпринять? Возвращаться обратно к землянкам – значит привести немцев к лагерю сковродовцев. Решаем идти по старому маршруту. Ночь еще впереди, и мы можем успеть переправиться вброд через Великую. Несколько километров идем по густому лесу. Глубокие сугробы затрудняют движение. Порою кажется, что не будет ни конца ни края этой изнурительной дороге.

К полуночи подходим к большому полю, останавливаем усталых лошадей. Привал.

Где-то далеко лает собака, доносится пение петухов. Заходить в деревню нельзя: почти всюду стоят вражеские гарнизоны.

Опять сворачиваем в сторону и по компасу направляемся к шоссе. Рассвет застает нас за озером Езерище в пяти километрах от переправы. Место малонаселенное, и, если не будет погони, вполне можно укрыться и отдохнуть в ближайшем лесу. Ноги подкашиваются от усталости. К обеду кое-как добираемся до переправы. Оставляем в лесу обоз с несколькими бойцами, а сами идем к реке. Вот и хутор Калинки, где не дождалась нас в прошлый раз вражеская засада. Делим отряд на две части и, взяв оружие на изготовку, подходим к постройкам. Если немцы здесь, они никак не ожидают партизан с этой стороны.

На хуторе фашистов нет. Подтягиваем повозки к реке и начинаем переправу. Двое бойцов, раздевшись, заводят в воду лошадь. Дойдя до середины реки, она фыркает и останавливается.

– Но! Но! – кричат наперебой партизаны, но лошадь не в силах сдвинуться с места. Раздеваются еще четверо и начинит таскать мешки с повозки на берег. Так происходит с каждой повозкой. Всем без исключения приходится побывать в ледяной воде. После переправы, чтобы не простудиться, гоним коней что есть мочи, а сами бежим возле повозок. От нас, как и от лошадей, валит пар. Километра через три останавливаемся, разжигаем костер и начинаем сушиться.

9. Лоховня

Через двое суток отряд прибыл в деревню Бакланица. Как всегда, партизаны радостно приняли нас. Спать не ложились до поздней ночи. Много разных новостей накопилось за время разлуки. Оставив себе необходимый запас провианта, командование бригады приняло решение раздать хлеб голодающим погорельцам. Наделили продуктами и жителей томсинского склепа. Народ горячо благодарил партизан.

В середине февраля обстановка заставила нас уйти в лес к латвийской границе. Там, между речками Исса и Синяя, имелся заболоченный хвойный массив, называемый Лубьевским лесом. Рядом находилось урочище Лоховня. Слово Лоховня нам нравилось больше, и мы решили распространить это название и на Лубьевскую зону. Этот малонаселенный район в летнее время был недоступен ни конному, ни пешему. Большое количество незамерзающих окон требовало и зимой особой осторожности.

Прилегающие к лесному урочищу деревни: Лубьево, Куньево, Ломы, Рубаны, Поповка, Мироеды, Опросово – давно были сожжены немцами. Оставшиеся в живых люди скрывались от врага в лесных землянках.

Наша бригада пришла в Лоховню в то время, когда там уже дислоцировались бригады Бойдина, Вараксова, Гаврилова, Халтурина. На севере Лоховни, в Красногородском районе, действовал отряд Жукова, а у границы – латышские партизаны под командованием Самсона.

Мы выбрали место в густом лесу, в двух с половиной километрах от бывшей деревни Лубьево. Место подобрали удобное, сухое. Достали у погорельцев-беженцев пилы: топоры, лопаты и стали мастерить землянки. Три дня долбили и копали мерзлую землю, пилили деревья. На четвертый землянки были готовы.

Иозеф, посматривая на заклубившийся из труб дымок, в шутку говорил:

– Штадт [1]1
  Город (немецкое).


[Закрыть]Лоховня.

Так это название и сохранилось за партизанским поселком на долгое время.

Недалеко от нашего лагеря была ровная поляна. Проезжая как-то мимо нее, Назаров посмеялся:

– Вот и Тушинский аэродром под боком.

Слово «аэродром» навело на мысль о самолете, который в то время был нам очень нужен. В штабе бригады скопилось много ценных документов и других бумаг, добытых у немцев при различных обстоятельствах. Все это необходимо было отправить на Большую Землю командованию Советской Армии.

В тот же день бойцы, немного разбирающиеся в авиации, осмотрели поляну и пришли к выводу, что использовать ее для посадки самолетов можно.

– Если срубить эти яблони, то «кукурузнику» здесь будет раздолье, – показал рукой Лопуховский.

– И те две сосны, – поддержал его Женя Крашенинников.

Назаров запросил по рации Большую Землю. Днем в штабную землянку вбежал радист Сергей Курзин.

– Самолет ночью будет! – выпалил он.

Весь лагерь зашевелился. На расчистку посадочной площадки вышли почти все. До вечера мы успели срубить не только яблони и две сосны, но и десятка три больших деревьев, которые, на наш взгляд, могли помешать посадке и взлету самолета.

– Теперь здесь и четырехмоторный бомбардировщик сядет, – безапелляционно заявил наш «академик» Володя Соловьев.

По краям поляны разложили хворост для сигнальных костров, а для дежурства на посадочной площадке выделили специальных людей. Все подступы к поляне перекрыли заслонами на случай нападения врагов.

Около полуночи над лесом раздался знакомый рокот самолета ПО-2. Партизаны быстро зажгли костры, в воздух взвилась зеленая ракета. А через несколько минут мы уже окружили самолет. Не выключая мотора, пилот вылез из кабины.

– Ну и площадку выбрали. На ней только вороне садиться, – сердито сказал он.

Здесь же он велел спилить еще четыре высокие сосны.

– Ведь я часто буду к вам прилетать, – уже более миролюбиво закончил он.

Мы погрузили в самолет все необходимое, летчик сел за штурвал, дал двигателю обороты, и машина, обдавая нас снежным вихрем, помчалась по поляне.

Мы смотрели в темное небо до тех пор, пока не растаял гул мотора, а потом все разом бросились к оставленному на снегу багажу. Каждому хотелось потрогать его. Ведь только сегодня эти свертки находились в руках советских людей по ту сторону фронта.

Нам прислали все, что мы просили.

Наутро погода испортилась: подул сильный ветер, повалил густой снег. Нам это было наруку. Бригадная разведка действовала вовсю. Не дремали и подрывники. Я вместе с Назаровым ушел в Латвию, группа Храмова – к Себежу, а Виктор Соколов направился к станции Зилупэ. Храмов и Соколов удачно подорвали два эшелона противника. Мы вернулись из Латвии с ценными сведениями.

Разгулялась февральская метель. Занесло все дороги. Передвигаться было невозможно, и мы три дня сидели в теплых землянках. В свободное время пели песни. Бывало соберемся в кружок и начинаем:

 
Утречком ранним гостем нежданным
Кто-то вернется домой.
Варежки снимет, крепко обнимет,
Сядет за стол с тобой.
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
 

Из другой землянки доносится задорный голос нашего лучшего песенника Феди Шилина:

 
Может быть, вдали за полустанком
Разгорится небывалый бой,
Потеряю я свою кубанку
С молодой кудрявой головой.
.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .
 

Политрук Юра Богданов, поправившийся к этому времени, и Виктор Соколов с чувством пели старинную песню «Бородино»:

 
…Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана!
 

Хор подтягивал.

 
…И молвил он, сверкнув очами, —
 

продолжали запевалы.

Партизаны дружно подхватывали:

 
…– Ребята! Не Москва ль за нами!
Умрем же под Москвой!
И обещание мы дали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой!
 

Эта лермонтовская песня о Великой Отечественной воине 1812 года звучала в те дни как патриотический гимн. Она была очень популярна среди партизан. Вообще песни поднимали боевой дух людей, с ними легче шагалось по суровым дорогам войны.

Помню, зимой 1943 года мы проходили мимо большого вражеского гарнизона. Стояла тихая морозная ночь. Кто-то предложил спеть:

– Пускай все слышат!

Мы запели «Священную войну».

 
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертным бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!
 

Мощное, многоголосное эхо разносилось по округе, нарушая и без того неспокойный сон наших врагов:

 
Гнилой фашистской нечисти
Загоним пулю в лоб,
Отродью человечества
Сколотим крепкий гроб!
 
 
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна.
Идет война народная,
Священная война…
 

Позже нам рассказывали о переполохе, который поднялся в стане врагов, когда они услышали нашу песню. Немцы были уверены, что на них движутся огромные партизанские силы. Многие гитлеровцы выскакивали на мороз в нижнем белье…

В первых числах марта до Лоховни докатилась скорбная весть о гибели сковродовского лагеря. Рассказывали, что через несколько дней после нашего ухода немцы с помощью предателей окружили ранним утром лагерь и забросали землянки гранатами. Находившиеся там партизаны погибли.

Пока свирепствовала вьюга, две наши группы действовали в районе станции Ессеники. Одна из них, возглавляемая Альбертом Храмовым, проникла на станцию. Другая, под руководством начштаба Венчагова, выбрав удобное для засады место у шоссейной дороги Ессеники – Мякишево, уничтожила больше десяти фашистов и сожгла две автомашины.

Группа Храмова выдавала себя за полицаев, а Адольф с Иозефом, которые были в этой группе, – за немецких солдат.

Храмовцы настолько вошли в роль, что среди белого дня пожаловали в расположение вражеского гарнизона. Они вошли в первый попавшийся дом, где жили немцы.

И как ни в чем не бывало вступили с ними в разговор. Особенно усердствовал Адольф. Увидя своих бывших однокашников, он заулыбался и выставил на стол две бутылки шнапса, специально прихваченные для этой встречи. После часовой дружеской беседы в партизанские сани уселись двое захмелевших немецких вояк. Они ехали в одну из деревень пить самогон, знакомиться с девчатами. Туда пригласили их с собой храмовцы. Предвкушая удовольствие, немцы сами понукали лошадь, чтобы скорее добраться до места.

Лежа на повозке, Адольф рассказывал немцам анекдоты, а те покатывались со смеху.

Когда веселая компания удалилась на значительное расстояние от станции, сани окружили партизаны.

– Хэндэ хох! – скомандовал Храмов.

Пьяные гитлеровцы удивленно вылупили глаза. Один из них, по имени Герберт, думая, что с ними шутят, пробовал улыбаться; другой, которого звали Антоном, сразу заплакал. Немцев тут же разоружили и повезли с завязанными глазами в партизанский лагерь – «штадт Лоховню».

На допросе они рассказали много интересного. Они, оказалось, видели труп фашистского генерала, убитого нами на шоссе Пустошка – Опочка. Это был представитель главной ставки фюрера. Герберт стал уговаривать нас, чтобы мы приняли его в партизанский отряд. Он сказал, что ему, холостяку, все равно, где воевать. У русских даже выгоднее, потому что гитлеровские войска терпят поражение. Антон же со слезами упрашивал отпустить его обратно в часть. Он показывал нам пачку измятых писем и беспрерывно твердил: «Муттер, муттер» [2]2
  Мать (немецкое).


[Закрыть]. Мы попросили Адольфа перевести письма. Они были написаны матерью-Антона. Вот что она писала в одном из писем:

«Дорогой, любимый Антон! Посылаю тебе еще одно горькое известие. Твой брат Генрих, которого ты так любил, погиб на прошлой неделе в Италии у города Генуи. Мне написал письмо его друг. Он пишет, что, если останется в живых, приедет к нам в Эссен и все расскажет о гибели нашего дорогого Генриха.

Ты только подумай, мой милый сын, как горько мне, матери. Теперь Альфред лежит в могиле где-то у Севастополя, а Генрих в Италии. Из трех моих сыновей ты остался один. И на тебя, мой милый Антон, моя последняя материнская надежда. Я буду ждать конца проклятой войны и молить бога, чтобы ты остался жив».

Когда Адольф кончил чтение, мы долго молчали. Да, война не щадила и немецкие семьи…

Антон божился, что никогда не поднимет руку на советских людей. Он уверял, что всегда и везде будет рассказывать о нас только хорошее.

Посоветовавшись, мы решили пленных отправить в советский тыл.

Несколько дней они жили в землянке вместе с нами. По вечерам учились говорить по-русски, мы же совершенствовали свои знания в немецком языке. Большинство из нас изучало его в школе, но тогда мы относились к этому легкомысленно, о чем позже, в войну, очень пожалели.

Помню, у Соколова были трофейные валенки. Когда привели пленных, Виктор посмотрел им на ноги и, похлопывая себе по голенищу, сказал:

– Их хабэ тоже такие сапоги…

Партизаны засмеялись, но никто из нас не вспомнил, как называются по-немецки сапоги. Спасибо Адольфу Иванычу. Он всегда приходил нам на помощь в таких случаях.

Однажды вечером наши радисты расшифровали радиотелеграмму из Москвы: «Ночью ждите самолет».

Когда машина приземлилась, мы с радостью узнали знакомого пилота. Фамилия его была Серегин. Теперь ему понравилась наша площадка. Пилот был не один. Он представил нам своего штурмана.

Бойцы быстро разгрузили машину. Летчик подошел к комбригу.

– А где же ваш груз? – спросил он.

– Груз у нас необычный, – посмеиваясь, указал рукой на стоявших в стороне Антона и Герберта Назаров.

– Такой груз взять не можем, – покачал головой летчик. – С ними нужно посылать охрану, а у нас для этого самолет не приспособлен.

– Как же быть? – спросил Назаров.

– Переправляйте в Освею. Туда транспортные летают.

Прилетевший самолет мог взять лишь одного человека, и мы решили отправить раненого бойца.

Антона и Герберта пришлось вернуть в лагерь, чтобы при случае направить их в советский тыл.

Через день опять прилетел Серегин. На этот раз погода подвела его. Ветер подул с юга, повалил мокрый снег. Летчик с большим трудом нашел нашу площадку. При посадке самолет врезался в деревья, сломались пропеллер и правая лыжа.

– Вот теперь и мы партизаны, – вылезая из кабины, сказал Серегин.

Общими усилиями бойцы откатили самолет в кусты и замаскировали ветками.

Летчики пошли с нами в землянки.

На следующее утро сообщили о случившемся в Москву.

Бригада начала готовиться к походу в Латвию. К Назарову подошел штурман самолета.

– Товарищ командир, возьмите меня с собой на задание, – попросил он.

Назаров пожал плечами.

– Пожалуйста. А пилот не против?

– Пусть сходит, если можно, – поддержал штурмана летчик.

ШТРАХОВ А. И.

НАЗАРОВ А. В.

ЖУКОВ И. В.

МАРГО В. И.

БОГДАНОВ Г. П.

ГАВРИЛОВ А. М.

ВЕНЧАГОВ И. И.

КОЛОКОЛЬЧИКОВ В. С.