Текст книги "О псевдогаллюцинациях"

Автор книги: Виктор Кандинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

О псевдогаллюцинациях вообще. Условия их возникновения (у здоровых людей), их отличие как от галлюцинаций, так от простых образов

Возвращаюсь к описанию псевдогаллюцинаторных явлений в смысле определения, данного мною выше.

Псевдогаллюцинации бывают не только у душевнобольных, где они имеют весьма большое значение, но иногда (при известных условиях) также и у людей психически здоровых. Только постороннее лицо при поверхностном расспросе больного может принять псевдогаллюцинаторные чувственные представления за настоящие галлюцинации, в сознании же самого больного, хотя бы и слабоумного (предполагая это сознание непомраченным) смешение этих двух родов субъективных чувственных фактов, по крайней мере в сфере зрения, положительно невозможно[32]32
  Разумеется, я говорю это по отношению ко времени самого явления, а не по отношению к воспоминанию этого явления. Воспоминание о псевдогаллюцинации (бывшей раньше, но исчезнувшей), конечно, может быть ошибочно принято больным за воспоминание о раньше испытанной галлюцинации, и такая ошибка, такое смешение, будет ничем иным, как частным случаем обманов воспоминания. Здесь прекрасно видно несовпадение моего и гагеновского понятия о псевдогаллюцинации; в случае только что упомянутого обмана воспоминания псевдогаллюцинацией в смысле Гагена будет лишь факт смешения или ошибки, но не моя псевдогаллюцинация sensu strictiori.


[Закрыть]. Поэтому, имея в данный момент псевдогаллюцинацию зрения, больной, в своем сознании, относится к ней совсем не так, как он отнесся бы к субъективному чувственному восприятию в том случае, если бы оно было зрительной галлюцинацией; последняя для него – сама действительность; первая же остается субъективным явлением, которое обыкновенно считается больным или за род откровения, ниспосланного ему богом в знак особого благоволения к нему, или же за искусственно произведенное в нем изменение сознания таинственными воздействиями его невидимых преследователей.

Разумеется, здесь не следует упускать из виду, что исследуемые лица могут ввести исследователя в ошибку как неумышленно, так и умышленно. Встречаются субъекты, даже между психически здоровыми людьми, которые охотно привирают или, по крайней мере, значительно преувеличивают в рассказе ими переживаемое или пережитое, это делается обыкновенно из-за стремления показать качества и способности, другими людьми не имеемые. От такой слабости иногда несвободны даже довольно развитые люди; в самом деле, кому неизвестно, насколько авторы и художники наклонны преувеличивать успех или значение своих произведений, насколько часто страстные охотники уклоняются от истины в повествованиях о своих охотничьих приключениях, насколько часто очевидцы драматических событий при пересказывании стараются сделать эти события еще более потрясающими, чем они были в действительности. С другой стороны, человек, знающий о галлюцинациях лишь понаслышке, легко соединяет с этим словом неверное понятие, и в силу этого совершенно добросовестно может в конкретном случае принять за галлюцинацию не только псевдогаллюцинацию, но и какое-нибудь иное субъективное явление, еще менее имеющее общего с настоящими галлюцинациями. Весьма важно поэтому, если исследуемый нами субъект по личному опыту знает, что такое истинная галлюцинация, тогда для него вполне исключена возможность смешать галлюцинацию с псевдогаллюцинацией.

На следующем конкретном случае видно, насколько различно больной в сознании своем относится к субъективному чувственному восприятию, смотря по тому, будет последнее галлюцинацией или лишь псевдогаллюцинацией.

Коллега Лашков во время своей болезни был постоянно мучим галлюцинациями слуха и осязания и кроме того имел обильные псевдогаллюцинации, в особенности в сфере зрения. Однажды он вдруг услыхал между голосами своих преследователей («из застенка») довольно громкий голос, который настойчиво и медленно, с раздельностью по слогам, произнес: «пе-ре-ме-ни под-данство!» Поняв это внушение так, что у него единственное средство к спасению – перестать быть подданным русского царя, больной на минуту задумался, какое подданство лучше, и решил, что всего лучше быть английским подданным. В этот самый момент он псевдогаллюцинаторно увидал, в натуральную величину, льва, который, на секунду явившись перед ним, быстро забросил свои передние лапы ему на плечи; прикосновение этих лап живо почувствовалось больным в форме довольно болезненного местного давления (галлюцинация кожного чувства). Вслед за этим явлением «голос из простенка» сказал: «ну, вот тебе лев.. теперь ты будешь императорствовать…» Тогда больной вспомнил, что «лев есть эмблема Англии». Образ льва явился перед Пашковым весьма живо и отчетливо, однако больной очень хорошо чувствовал, что видит льва, как он сам после выразился, «не телесными, а духовными очами». Поэтому он нимало не испугался льва, несмотря на то, что ощутил прикосновение его лап. Путем соображения больной пришел к убеждению, что льва ему «нарочно показали, с целью дать понять, что с этого момента он будет под покровительством английских законов». Если бы лев явился Лашкову в настоящей галлюцинации, то больной, как он сам говорил мне по выздоровлении, сильно испугался бы и, может быть, даже закричал бы или бросился бежать. Если бы лев был простым зрительным образом, то Лашков не придал бы ему, как продукту собственной фантазии, никакого отношения к галлюцинаторным голосам, в объективном происхождении которых он в то время был твердо убежден.

Псевдогаллюцинаторные чувственные образы отличаются от обыкновенных чувственных представлений, т. е. от нормальных образов воспоминания и фантазии, следующими чертами:

1) Псевдогаллюцинаторные образы несравненно более отчетливы и живы; при этом все мельчайшие частности сложного чувственного образа (например, очертания, расчлененность, отдельные краски, – если дело идет о зрительной псевдогаллюцинации) являются в сознании одновременно, в подобном же взаимном соотношении по экстенсивности и по интенсивности, как и при непосредственном чувственном восприятии. Кроме того, субъективное явление здесь имеет характер стойкости и непрерывности, так что когда такой чувственный образ перед своим исчезновением бледнеет, то бледнеет он во всех своих частях и деталях сразу. При обыкновенных же чувственных (напр., зрительных) представлениях, хотя бы образы при этом, по очертаниям и краскам, относительно весьма отчетливы и определенны, представленный предмет никогда не является с такой пластичностью, как при непосредственном восприятии, но большей частью бывает как бы стертым или расплывающимся, то бледнеющим, то снова выступающим, некоторыми своими частями или целостностью, явственнее16. Когда дело идет не об отдельных образах, а о сложных субъективных картинах (ландшафты, внутренний вид комнат, группы людей и т. п.), то это различие видно всего резче. Таким образом, непрерывный характер явления, чувственная законченность последнего, выработка в нем всех мельчайших подробностей, все это, вместе взятое, составляет первый отличительный признак псевдогаллюцинаций.

2) Не только у больных, но и у психически здоровых людей псевдогаллюцинации отличаются от обыкновенных образов воспоминания и фантазии своей относительно малой зависимостью от сознательного мышления и воли псевдогаллюцинирующего лица. Наиживейшие псевдогаллюцинации всегда бывают совершенно спонтанными явлениями. Я имел возможность убедиться (см. дальнейшее изложение), что и в периоде псевдогаллюцинирования произвольно вызываемые в сознании чувственные воспоминания и картины фантазии большей частью и остаются таковыми, не превращаясь в псевдогаллюцинации. Явившись спонтанно, псевдогаллюцинаторные образы не могут быть ни изменены, ни изгнаны из сознания по произволу псевдогаллюцинирующего субъекта. Таким образом, фантазирование больных весьма различно от псевдогаллюцинирования; в сознании самих больных (как например, видно в вышеприведенном случае) псевдогаллюцинаторные образы обыкновенно резко различаются от простых продуктов фантазии. Спонтанность (т. е. самопроизвольность) может считаться вторым характеристичным признаком псевдогаллюцинаций.

3) Обыкновенно между отдельными псевдогаллюцинаторными образами не бывает непосредственной логической связи, так что ни внешней, ни внутренней ассоциации здесь не усматривается. Впрочем, чрезвычайно обильные и быстро одна другой сменяющиеся псевдогаллюцинации при острой идеофрении (paranoia acuta et subacuta) составляют, в известном смысле, исключение из этого правила.

4) Псевдогаллюцинирующее лицо при псевдогаллюцинировании вовсе не имеет чувства собственной внутренней деятельности; напротив, всякое нормальное представление, как абстрактное, так и живо чувственное, всякий акт мышления, воспоминания и фантазирования, как известно, бывает соединен в сознании подлежащего лица с чувством внутренней активности. Таким образом, характер рецептивности есть третий существенный признак псевдогаллюцинации и, наравне с вышеприведенными первыми двумя признаками, он одинаково принадлежит как псевдогаллюцинациям больных людей, так и псевдогаллюцинациям людей психически здоровых. Чувство собственной внутренней активности не должно быть смешиваемо с совершенно отличным от него чувством психической подавленности, которое возрастает иногда до ощущения внутренней боли; это последнее обыкновенно причиняется упорно навязчивыми представлениями, равно как и наиболее интенсивными псевдогаллюцинациями душевнобольных.

5) У душевнобольных, в особенности у меланхоликов и у параноиков, псевдогаллюцинации почти всегда носят на себе характер навязчивости, при этом, часто будучи по содержанию своему крайне неприятными для больного, они именно своей неотвязностью составляют для него большое мучение. Нередко бывает так, что весьма ограниченное число псевдогаллюцинаций, сделавшихся, так сказать, стабильными, в весьма значительной степени тормозит интеллектуальную деятельность больного. Напротив, псевдогаллюцинациям здоровых субъектов (например, гипнагогическим) характер навязчивости обыкновенно несвойственен.

Различного рода псевдогаллюцинации играют большую роль во многих душевных болезнях, в особенности при острой и хронической идеофрении, где они оказывают на дальнейшее развитие интеллектуального бреда влияние, ничуть не меньшее, чем настоящие галлюцинации.

Условия происхождения псевдогаллюцинаций могут быть всего удобнее изучаемы на здоровых субъектах, предрасположенных к галлюцинациям, например, на выздоровевших галлюцинантах.

Коллега М. Долинин может во всякое время произвольно вызывать в себе весьма живые чувственные представления, воспоминания и фантазии; но псевдогаллюцинации (по преимуществу зрительные) у него являются только или перед засыпанием (гипнагогические псевдогаллюцинации), или же в зависимости от известных условий, которые могут быть созданы и искусственно. Вот описание одного из его псевдогаллюцинаторных сеансов. Вечером 18 августа 1882 года Долинин принимает 25 капель tincturae opii simplicis и продолжает работать за письменным столом. Часом позже он замечает большую легкость течения своих представлений, большую силу и ясность своего мышления. Прекратив работу активной преапперцепции[33]33
  Я употребляю выражение «преапперцепция» вместо Бундовского «апперцепция». В субкортикальных центрах чувств внешние впечатления перципируются, в кортикальных чувственных центрах апперцируются и, наконец, – они преапперцируются в высшем центре коры, служащем средоточием деятельности ясного сознания18.


[Закрыть], он, при нимало не отуманенном сознании и не чувствуя ни малейшего позыва ко сну или дремоты, наблюдает в течение часа крайне живые и разнообразные псевдогаллюцинации зрения: лица и целые фигуры виденных им в тот день людей, лица знакомых, давно уже не встречаемых, никогда не виданные личности; от времени до времени между этими образами втирались белые страницы книг с печатью различного шрифта и, кроме того, повторно являвшийся перед внутренним зрением образ желтой розы; далее, целые картины и группы, состоявшие из многих различно костюмированных лиц в различных относительных положениях, однако всегда без движения. Эти образы на секунду появляются перед его внутренними очами и исчезают, заменяясь новыми образами, не имеющими с первыми видимой логической связи. Они резко проецируются наружу и кажутся находящимися перед зрящим субъектом, однако не приводятся в отношение к черному полю зрения закрытых глаз; чтобы видеть эти образы, Долинин должен отвлечься вниманием от объективного поля зрения закрытых глаз; напротив, фиксирование внимания на этом последнем немедленно прерывает смену псевдогаллюцинаторных образов. Несмотря на многократные попытки и усиленные старания, Долинину ни разу не удалось комбинировать какой-нибудь из этих субъективных образов с темным зрительным полем так, чтобы первый явился частью последнего. Хотя резкость очертаний и живость красок в этих образах весьма значительны, хотя последние являются как бы перед зрящим Долининым, эти образы вовсе не имеют характера объективности: для непосредственного чувства Долинина кажется, что он видит их не теми внешними телесными глазами, которые видят темное поле зрения с возникающими в нем время от времени туманными световыми пятнами, но очами, как бы внутренними, находящимися где-то позади очей внешних. Легко (разумеется, приблизительно) оцениваемое удаление псевдогаллюцинаторных зрительных образов от зрящего субъекта различно, у Долинина оно колеблется от 0,4 до 6 м; размер человеческих фигур изменяется от натуральной величины до размеров фигуры на фотографической карточке. Иногда (впрочем, относительно весьма редко) бывает комбинация из двух образов, не имеющих между собой ни малейшего внутреннего отношения, – совершенно так, как будто бы две псевдогаллюцинации, не теряя своей самостоятельности, случайно связываются между собой. Например, Долинин видит псевдогаллюцинаторно заднюю стену (с обоями на ней) незнакомой комнаты, с дверью и мебелью вдоль стены; одновременно с этим на переднем плане, в очень близком расстоянии от внутреннего зрящего ока, помещается человеческая голова (в размере головы на маленьком акварельном портрете), которая, находясь несколько в стороне от главной линии зрения, закрывает собой часть видимой на заднем плане стены, совсем, однако, не принадлежа к представляющейся внутреннему видению комнате.

Эти субъективные явления не галлюцинации; но это и не простые чувственные представления, т. е. обыкновенные (хотя бы и спонтанные) образы воспоминания и фантазии. Разумеется, образы воспоминания, как спонтанные, так и произвольно вызванные, часто являются между настоящими псевдогаллюцинациями и, благодаря этому обстоятельству, различие между теми и другими для восприемлющего сознания особенно заметно. В течение этого, так сказать, псевдогаллюцинаторного сеанса Долинин остается в креслах, лишь закрывши глаза; как уже было сказано, он в это время далек от дремоты и скорее чувствует увеличенную способность к мозговой работе. Желая кончить наблюдение, он ложится около 2 часов в постель, но почти до 4 часов утра не чувствует приближения сна. Псевдогаллюцинирование зрением продолжается, несмотря на желание Долинина прекратить его. В это время между псевдогаллюцинаторными образами начинают появляться также настоящие галлюцинации зрения, тождественные с «фантастическими зрительными явлениями» Йог. Мюллера19 и галлюцинациями при засыпании Фехнера20. При возможности непосредственного сравнения галлюцинаторных образов оказывается, что резкое различие между этими субъективными зрительными явлениями состоит не в одной их различной живости, но главным образом в том, что галлюцинаторные явления представляют для самого восприемлющего сознания характер объективной действительности, псевдогаллюцинациями не имеемый; упомянутые галлюцинации возникают в темном зрительном поле закрытых глаз, к которому, как уже было сказано, псевдогаллюцинаторные образы не имеют никакого отношения. Около трех часов ночи зрительные галлюцинации, удерживая свой прежний относительно элементарный характер, становятся более частыми и делаются одинаково яркими как при закрытых, так и при открытых глазах (в темной комнате, в которую сквозь коленкоровые шторы слабо проникает свет горящего на противоположной стороне улицы фонаря); вспышки огня, мгновенно освещающие все поле зрения, ослепительная молния, блистающая перед глазами, и тому подобные подвижные световые метеоры (Blendungsbilder И. Мюллера), пестрые правильные фигурки, ярко блистающие разными цветами, совершенно похожие на видимые в калейдоскопе, гербы, арабески, изредка фантастические фигуры насекомых или лица в миниатюре (фантастические образы И. Мюллера). Не засыпая нормальным сном, Долинин около 4 час. утра впадает в дремоту или род лихорадочного полусна, перед наступлением которого настоящие галлюцинации прекращаются, псевдогаллюцинации же несколько меняют свое содержание, получая более сложный характер (ландшафты, виды улиц и т. п. картины), начинают логически связываться между собой и, наконец, непосредственно сливаются с образами сновидения.

Подобного рода наблюдения, с различными вариациями, Долинин делал многократно. Ими для нас обнаружилось, что самые благоприятные условия для происхождения псевдогаллюцинаций, даже в то время, когда деятельность известных центральных областей чувств искусственно повышена (определенные, не слишком большие приемы tincturae opii, extr. cannabis indicae или extr. belladonnae), суть: возможно полное прекращение произвольной деятельности мысли и пассивное преапперципирование, причем внимание без всякого насильственного напряжения должно быть обращено на внутреннюю деятельность того чувства (в наблюдениях Долинина – зрения), псевдогаллюцинации которого желательно наблюдать. Активное преапперципирование спонтанно возникших псевдогаллюцинаторных образов задерживает последние в фокусе сознания долее, чем они продержались бы без такого активного усилия со стороны наблюдателя. Поворот внимания на субъективную деятельность другого чувства (например, от зрения к слуху) почти или вполне прекращает псевдогаллюцинирование первым чувством. Точно так же псевдогаллюцинации прекращаются при фиксировании внимания на темном поле зрения закрытых глаз или на окружающих наблюдателя реальных предметах, равно как и при начале непроизвольной или произвольной работы абстрактной мысли (т. е. при апперципировании и, еще более, при преапперципировании нечувственных представлений).

Путем многочисленных систематических самонаблюдений Долинин убедился, что влияние сознательного мышления и воли на появление и содержание псевдогаллюцинаций весьма незначительно. Только сравнительно в немногих случаях произвольным напряжением воображения можно вызвать перед своим внутренним зрением тот или другой определенный псевдогаллюцинаторный образ. Сравнительно легче во время зрительного псевдогаллюцинирования заставить вновь появиться псевдогаллюцинацию, непосредственно перед тем являвшуюся спонтанно; но и это удается лишь редко. Вообще же в периоды псевдогаллюцинирования произвольные чувственные воспроизведения только что перед тем (или раньше) спонтанно возникавших псевдогаллюцинаторных картин, одинаково со всякими другими произвольно вызываемыми образами воспоминания и фантазии остаются на степени простых чувственных представлений, не метаморфозируясь в псевдогаллюцинации. При этом введение произвольной деятельности воображения всегда значительно ослабляет или даже прекращает процесс псевдогаллюцинирования; количество спонтанно возникающих псевдогаллюцинаторных образов резко уменьшается и, наконец, они почти совсем вытесняются обыкновенными картинами воспоминания и фантазии. Поэтому те нечастые случаи, где самонаблюдающему лицу (находящемуся в психически здоровом состоянии) кажется, что псевдогаллюцинаторные образы являются иногда в зависимости от его воли, служа иллюстрациями к произвольно им изменяемому движению мысли, могут быть объясняемы тем, что сознание как бы предвкушает псевдогаллюцинаторный образ в момент его зарождения (in statu nascenti), каковое совершается единственно в силу автоматического возбуждения известных чувственных областей головного мозга; другими словами, здесь не мысль вызывает собственные псевдогаллюцинации, а наоборот, спонтанно являющиеся и исчезающие псевдогаллюцинации своим содержанием дают толчок движению мысли в ту или другую сторону. Такое заключение, как мне кажется, неизбежно вытекает из следующих фактов. Я заранее назначал Долинину те предметы, которые он во время появления ярких зрительных псевдогаллюцинаций должен был стараться внутренне увидеть: например, на один вечер ему было назначено: лицо одной очень знакомой ему дамы, – рублевый кредитный билет, – желтая роза, – король треф; на другой вечер: незабудка или букет из незабудок, – лицо одного господина, которого Долинин видит ежедневно несколько раз, – русский национальный (трехцветный) флаг, – кабинетный портрет, который Долинин, приступая к самонаблюдению, мог оживить в своей памяти, и т. п. Затем я ставил Долинина (посредством приемов опия[34]34
  Известные не очень большие приемы опия и экстракта индийской конопли весьма располагают к псевдогаллюцинированию зрением. Хинин же, как я убедился, действует в этом отношении диаметрально противоположно опию. Непосредственное действие спиртных напитков совершенно исключает псевдогаллюцинирование. Напротив, на другой день (resp. вечер) после состояния опьянения псевдогаллюцинации зрения (у субъектов, к ним предрасположенных) бывают особенно обильны и отчетливы21.


[Закрыть] и некоторых других эмпирически найденных способов, например, попросив его выспаться днем, отчего ночью у него всегда бывает бессонница) в условия, благоприятные для псевдогаллюцинирования. При этих опытах всегда получались обильные псевдогаллюцинации зрения, в ряд которых нередко вмешивались настоящие зрительные галлюцинации (в особенности, если глаза предварительно были раздражены продолжительным чтением мелкого шрифта или долгим смотрением на свет лампы), однако ни разу не появился ни один из вперед назначенных предметов ни в форме псевдогаллюцинации, ни в форме настоящей галлюцинации зрения. Очевидно, в этих случаях произвольно вызываемый образ воспоминания наперед выбранного предмета не подходил ни к одному из субъективных образов, готовых в ту минуту возникнуть из спонтанного возбуждения клеток кортикального зрительного центра и потому действительно возникавших в сознании, если только были избегнуты все условия, при которых подобного рода субъективные возбуждения амортизируются.

Зрение, как известно, есть самое объективное из чувств. Все субъективные зрительные образы, не исключая и простых образов зрительного воспоминания, пространственны. Когда мы что-либо живо представляем себе, то мы собственно ставим перед очами нашей души пространственный зрительный образ, причем даже легко оцениваем расстояние, на котором находится представленный предмет от нашего умственного ока. Поэтому нелишне остановиться на различии между тремя родами субъективно возникающих зрительных образов, на различии между обыкновенными зрительными представлениями, псевдогаллюцинациями и галлюцинациями. Путем известного расположения опытов нам удавалось достигнуть, что в ряде беспрерывно сменяющихся псевдогаллюцинаций зрения у Долинина время от времени являлись настоящие зрительные галлюцинации (равнозначащие с наблюдавшимися И. Мюллером, Генле22, Фехнером, Гагеном и др.). Эти галлюцинации у Долинина чаще бывали элементарными, однако, иногда они (задолго до наступления дремоты, т. е. при совершенно ясном, нимало не омраченном сознании) становились более сложными (лица людей, портреты и т. п.) и тогда по содержанию своему переставали отличаться от псевдогаллюцинаций. Что касается до обыкновенных образов воспоминания или фантазии, то они во время псевдогаллюцинирования могут быть вызываемы самонаблюдателем произвольно и притом в более живом виде, чем обыкновенно. Разница между этими тремя родами субъективных зрительных восприятий, легко уловимая самонаблюдателем при возможности непосредственного сравнения их между собой, будет лучше видна на конкретном примере.

Образ гусара в красной фуражке, синем мундире и малиновых штанах, запущенных в сапоги, являлся у Долинина в качестве псевдогаллюцинации. Попытка произвольного вызывания этой псевдогаллюцинации дает в результате у Долинина (особенно в час псевдогаллюцинирования) относительно весьма живое (однако не псевдогаллюцинаторное) зрительное представление. Наконец, гусар мог бы быть и настоящей галлюцинацией. Во всех этих трех случаях субъективно возникший зрительный образ проецируется наружу. В случае псевдогаллюцинации гусар видится внутренне; его образ спонтанно является не перед телесными очами (что особенно чувствуется, если в полутемной комнате глаза самонаблюдателя открыты[35]35
  Псевдогаллюцинировать зрением можно не только при закрытых глазах, но и при открытых; разумеется, в последнем случае должно преапперципировать субъективный образ, а не реальный предмет, находящийся на продолжении зрительных осей. Резкое освещение комнаты поэтому мешает псевдогаллюцинированию при открытых глазах.


[Закрыть], но перед очами духовными, именно перед внутренне зрящим субъектом, совершенно так, как и при произвольном усилии воображения мы представляем себе, что известное лицо стоит перед нами в определенном от нас расстоянии. Но при этом образ гусара восприемлется сознанием (пассивная преапперцепция) сразу со всеми мельчайшими своими частностями, в один момент Долинин с большой отчетливостью видит не только ярко-красную фуражку, но и кокарду на ней, все черты лица и выражение последнего, черные бакенбарды и закрученные в кольца усы, все шнурки голубого мундира на груди. В этом живом и до мельчайших подробностей отчетливом чувственном образе ничто не может быть изменено произвольными усилиями воображения: Долинин принужден видеть гусара именно так, как он ему сам собой представился, никак не иначе, так что не может, например, поставить его в профиль, обратить его вниз головой или просто заставить его снять фуражку. Этот псевдогаллюцинаторный образ проецируется на известное расстояние наружу, но тем не менее он не приводится ни в какое отношение к реальным предметам, окружающим самонаблюдателя. Для псевдогаллюцинирования при открытых глазах необходимо не преапперципировать внешних предметов, а оставить точку внутреннего ясного видения для пассивного преапперципирования субъективного образа. Неясно апперципируемые внешние предметы, оставшись вне внутренней точки ясного зрения, в момент появления в последней образа гусара совсем исключаются из сознания; вместе с этим прекращается восприятие внешней или реальной пространственности, так что в результате остается лишь субъективный образ с его, так сказать, внутренней или идеальной пространственностью. Понятно, что субъективный образ, принадлежащий идеальному пространству, может вступить в соотношение с предметами, находящимися в реальном пространстве,23 только тогда, когда мы произвольными умственными усилиями постараемся искусственно установить такое соотношение; однако для этого необходимо, чтобы сам субъективный зрительный образ вполне зависел от нашего произвола и потому установка упомянутого искусственного соотношения возможна только для произвольно вызванного образа воспоминания или фантазии. Так, смотря на пустое реальное кресло, Долинин с известным умственным усилием может приспособить к этому креслу воображаемого гусара. Однако такого рода искусственная комбинация реального и идеального пространства гораздо труднее, чем свободная игра фантазии. Долинину, сидя у себя в кабинете, гораздо легче, напр., перенестись воображением в театр и представить себя сидящим в третьем ряде кресел, позади гусара. При псевдогаллюцинировании при закрытых глазах восприятие темного зрительного поля неизбежно прекращается; если самонаблюдатель будет при этом стараться не упускать из восприятия и темное поле зрения закрытых глаз, то он прекратит зрительное псевдогаллюцинирование. Таким образом, темное (объективное) поле зрения закрытых глаз, то самое поле, в котором являются последовательные образы и элементарные галлюцинации зрения, совершенно отлично от поля зрения псевдогаллюцинаторных образов. Однако и при закрытых глазах псевдогаллюцинированный гусар является перед Долининым, локализируясь на определенное (в отдельных случаях различное) расстояние от него; поэтому самонаблюдателю может показаться (хотя обыкновенно этого не кажется), что при зрительном псевдогаллюцинировании он видит не «головою», как при зрительном воспоминании или фантазировании, но как будто глазами, – и это тем легче, что при зрительном псевдогаллюцинировании совершенно не бывает того чувства напряжения, легкого давления и стягивания во лбу или внутри головы, которым обыкновенно сопровождается всякий акт произвольного зрительного воспоминания или фантазирования[36]36
  При обыкновенном зрительном воспоминании у меня отношение зрительных образов к пространственности моего тела бывает двояко. Если дело идет не о привычных образах воспоминания или если я вообще хочу вспомнить что-либо, раз виденное, не заботясь о том, как себе это представить, – то перед моим внутренним видением свободно развертывается более или менее сложная картина воспоминания, в точности воспроизводящая все то, что в известный момент воспоминаемого времени действительно было мною воспринято в одном акте зрительного восприятия. При этом я совершенно непроизвольно отрешаюсь вниманием от моей действительной обстановки и переношусь воображением именно в то положение, которое я занимал в момент воспринимаемого зрительного восприятия; тут всегда воспроизводится и весь тот чувственный тон этого прежнего восприятия. Например, пожелав вызвать в своем воспоминании лицо человека, вчера впервые мною виденного, я представляю себе этого человека совершенно так, как вчера действительно видел его в одну из тех минут, которые были проведены мною с ним в одной комнате, т. е. я внутренне вижу его лицо на фоне вчерашней комнаты, в том же удалении и относительном положении от окружавших его предметов, других людей и меня самого, в каком я действительно видел его вчера, причем сам себя невольно представляю на том же самом месте, на котором я вчера находился в эту минуту. Этот способ воспоминания (простое воспроизведение) требует от меня наименьшего умственного напряжения; при этом я чувствую, что «вижу» не глазами, а так сказать, головой и соответственно этому имею чувство слабого напряжения, неопределенно локализирующееся где-то внутри головы, но уже никак не в глазах. Если бы я захотел выделить этого вчера впервые виденного человека из окружавшей его обстановки и представить его отдельно в произвольном удалении перед собой (по отношению к тому положению, которое я действительно занимаю в настоящую минуту), то я должен прибегнуть к значительно большему умственному усилию, при этом я имею некоторое чувство деятельности в глазах и, кроме того, чувство стягивания, резко локализирующееся во лбу Что касается до воспроизведения лиц и предметов, множество раз мною виденных, то с этими образами я могу в своем воспоминании распоряжаться совершенно произвольно я могу их воспроизводить в отдельности в любом расстоянии от меня, могу заставлять эти образы принимать различнейшие положения, приходить в движения, поворачиваться ногами кверху и т д, не ощущая ни малейшего напряжения в голове, я, однако, имею при этом чувство слабой деятельности в глазах Но чтобы привести эти столь легко подчиняющиеся мне образы в соотношение с реальными предметами, например, чтобы представить знакомого мне, но теперь отсутствующего человека сидящим в кресле, действительно находящемся против меня в настоящую минуту, я должен употребить весьма значительное умственное усилие.


[Закрыть].

Образ гусара, являющийся в голове Долинина в качестве простого воспроизведенного представления, помимо своей зависимости от воли самонаблюдателя (гусар может быть тогда одинаково легко воображен в фуражке, без фуражки, стоящим, сидящим, скачущим на лошади и т. п.), отличается от псевдогаллюцинации тем, что, будучи введен во внутреннюю точку фиксации во всей своей целостности, этот образ явится бледным, малоотчетливым, и, главное, схематичным, лишенным подробностей; если при этом Долинин устремит внимание на красную фуражку гусара, то, разумеется, последняя выступит резче, так что на ней, может быть, усмотрятся выпушка и кокарда; но в этот момент лицо и еще более грудь гусара исчезает из внутреннего поля зрения. Точно так же, если Долинин будет фиксировать своим воображением грудь гусара, стараясь чувственно живее представить себе золотые шнуры на синем мундире, он упустит из внутреннего поля зрения как малиновые штаны, так и голову в красной фуражке. При псевдогаллюцинации, как мы видели, бывает совсем иное.

В случае действительной галлюцинации гусар, может быть, будет увиден далеко не с той резкостью, как при объективном восприятии, тем не менее он явится на определенном месте реальной комнаты, прикроет собой часть стены или, по меньшей мере, получится в виде картины, намалеванной красками на стене. Если бы гусар явился в виде раскрашенной миниатюрной фигурки в темном поле зрения закрытых глаз (гипнагогические галлюцинации, фантастические зрительные явления И. Мюллера), то в этом случае субъективный образ, составляя часть темного зрительного поля, будет воспринят вместе с этим последним и получит в сознании тот же характер объективности, который присущ и темному полю зрения закрытых глаз. Галлюцинаторные образы непомраченного сознания, даже в тех случаях, когда они имеют вид неясных теней, всегда находятся в определенном отношении или к видимым вокруг реальным предметам, или к темному Зрительному полю закрытых глаз, и в силу этого представляют для сознания значение объективности. В своем суждении галлюцинирующий субъект может и не смешивать фантом с действительностью, но сенсориальная сторона дела от этого нимало не изменится.

Эмпирически найденная разница между тремя родами субъективных зрительных восприятий может быть выражена следующим образом. Зрительные образы воспоминания и фантазии соответствуют субъективному пространству; это суть образы относительно бледные и схематичные; обыкновенно они вызываются нами произвольно. Зрительные псевдогаллюцинации тоже принадлежат субъективному пространству и имеют поле зрения, одинаковое – с образами воспоминания, но это суть образы, возникающие спонтанно; они весьма определенны, живы, чувственно весьма (даже до мельчайших деталей) законченны, причем в том случае, если они представляют копии с реальных предметов, весьма точны (псевдогаллюцинаторные явления так называемой «зрительной памяти»). Галлюцинаторные зрительные образы непомраченного сознания принадлежат пространству объективному; здесь субъективное чувственное восприятие происходит «совместно и одновременно» (Гаген) с объективными восприятиями и имеет значение, одинаковое с этими последними. Субъективные зрительные представления, известные под названием сновидений, и им аналогичные состояния (галлюцинации помраченного сознания) собственно соответствуют субъективному пространству; но они становятся для восприемлющего сознания равнозначащими с объективными восприятиями вследствие невозможности непосредственного сравнения их с этими последними, ибо при состоянии сна, равно как и во многих случаях душевного расстройства, сознание более или менее совершенно отрешается от реального внешнего мира. Кортикальные галлюцинации, к числу которых я отношу и сновидения, – это именно объективизация мира представлений; но при нормальном, относительно восприятия внешних впечатлений нерасстроенном сознании чисто кортикальные галлюцинации (как об этом подробно трактуется в главе X), по моему мнению, невозможны.