Текст книги "Я разрешаю вам жить! (СИ)"

Автор книги: Виктор Дьяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Ночь выдалась облачной и У-2 смог незамеченным перелететь линию фронта и приземлиться на изрытым воронками авиабомб летном поле армейского аэродрома. Приказ о прорыве привез бывший подчиненный и старый друг Командарма полковник Никитин. Командарма разбудили среди ночи. Когда он вышел полковник, бросив руку к виску, доложил:

– Товарищ генерал-лейтенант, полковник Никитин, прибыл с пакетом из штаба фронта.

Командарм заулыбался явно обрадованный встречей, взял пакет, посмотрел на сургучные печати и, не распечатывая, бросил его на стол.

– Здравствуй Саша, рад тебя видеть, но с каких это пор полковников стали использовать для доставки пакетов в окруженные армии?– с этими словами Командарм обнял старого друга.

Да я не только в качестве посыльного Михаил Ефремович. Меня ведь прислали в качестве специалиста по выходу из окружений. Вы же знаете, я летом прошлого года трижды в окружении побывал и всякий раз выходил. Вот меня и отправили, так сказать, для обмена опытом,– пояснил широко улыбавшийся полковник, тоже явно обрадованный встречей.

– Ну понятно, хотелось бы мне с тобой в другой обстановке встретиться, да вот сам видишь... Проходи ко мне в закуток, выпьем за встречу, поговорим... Только подожди, распоряжусь чтобы в кукурузник на твое место тяжелораненого командира полка загрузили, Командарм стал накручивать ручку полевого телефона и отдавать соответствующие распоряжения...

Затем они уединились в тесном помещении, где Командарм обычно отдыхал. Полковник достал привезенный с собой вещьмешок:

– Вот Михаил Ефремович, специально для вас собрал... тут-то у вас с харчами туго.

Полковник стал выкладывать на небольшой стол консервы с тушенкой, икрой, буханки хлеба... бутылку водки. Хлебу Командарм обрадовался больше всего:

– А вот за это спасибо дорогой, с этими сухарями, замучился, все зубы поломал. Он стал резать одну буханку, а две другие сразу убрал.– Надо девчат, медсестер побаловать... Ну, давай Саша, за встречу... Ты не обижайся, что я тебе сейчас спать не дам, боюсь больше у нас с тобой спокойно поговорить времени не будет, а узнать от тебя я очень многое хочу.

Выпив и закусив, полковник дисциплинированно застыл в позе ожидания вопросов. Командарм не заставил себя ждать:

– Вот что Саша, объясни мне, ты там в штабе не первый месяц, знать должен, почему наш Комфронта так себя ведет? Ведь это же была его идея, нас тут на позициях столько времени держать. И все это время он меня уверял, что обязательно выбьет в Ставке самое малое две резервные армии, пробьется к нам и уже с наших позиций начнет новое наступление и вновь распушит немцев как в декабре-январе. А сейчас будто другой человек с той стороны со мной разговаривает. Мы же из-за него тут столько времени потеряли, окапывались, позиции оборудовали, людей сколько положили. Еще бы месяц назад, если бы он дал добро на прорыв, я бы самое малое три четверти личного состава отсюда вывел. Просвети меня, может ты знаешь, что там в Ставке случилось, почему фронту не дали резервов, ведь наш Комфронта у Хозяина всегда в фаворе был, и я не сомневался, что кому-кому, а ему не откажут.

Полковник, по всей видимости, ожидал этих вопросов, ибо опасливо покосился на дверь, как бы спрашивая, можно ли говорить.

– Говори, Саша, не бойся, у меня в штабе любителей подслушивать и закладывать нет, я их всех уже давно вычислил и вычистил. У меня даже особист, прежде чем рапорта по своей линии отправлять мне их показывает, а уж я даю добро отправлять, или что-то подправить. Говори смело, да и чего нам сейчас боятся, в нашем-то положении,– Командарм грустно усмехнулся.

И все же полковник заговорил почти шепотом, подавшись через стол поближе к Командарму:

– Михаил Ефремович... это сам Хозяин не дал армии нашему Комфронта. Наш-то вроде и так и сяк старался, а Хозяин распорядился все резервы до последнего бойца на Южный фронт отправить. Вот так. Комфронта оттуда приехал как черт злой. Одного майора сразу за какой-то пустяк разжаловал и полковника с должности снял, тоже почти ни за что и обоих на передовую. В штабе там буквально все от страха трясутся, боятся на глаза ему попасться, такого страху нагнал.

– Это он умеет, страх напускать, и на других злобу свою срывать... Как же он не сумел убедить Хозяина? Ведь все же очевидно... Куда, говоришь все резервы пойдут... На Южный фронт... а конкретно чего он так за него перепугался, за какой именно участок... под Харьков что ли, или к Ростову? Неужто, там положение хуже нашего... может чего за это время случилось, чего мы не знаем?– продолжал допытываться Командарм.

– Вроде бы по разведданным, немцы вот-вот начнут на Юге большое наступление, вот Хозяин чего-то сильно перепугался. Особенно вроде на совещании за направление Новороссийск-Туапсе переживал. Вроде именно туда те две армии, что хотел заполучить наш Комфронта и отправляют,– передавал, что знал из ходящих по штабу фронта слухов полковник.

– Туапсе... А чего он так за Туапсе-то переживает,– в голосе Командарма слышалось явное удивление, он даже поставил на стол не выпитой вторую стопку водки.– Ничего не понимаю, при чем здесь Туапсе? Неужто думает, что немцы туда в узкую расщелину между горами и морем большими силами попрут? Да кому нужен этот Туапсе. Вот в Ленинграде в эту зиму мор был страшный, если бы на его деблокаду резервы бросили, я бы это еще как-то понял. А на Юге... если бы они в Крым резервы бросили, чтобы Севастополь тоже блокированный спасти... Но все равно там бы и одной, а не двумя армиями можно было обойтись. А Туапсе... не пойму, зачем туда за тысячу с лишним километров перебрасывать сразу две армии? Ничего не понимаю,– недоуменно бормотал Командарм, рассматривая привезенную полковником карту с последними изменениями линии фронта, произошедшими на всем протяжении Советско-Германского противостояния...

3

Они проговорили почти до рассвета, а затем часа три-четыре подремав, полковник отправился на позиции передавать свой богатый опыт бывалого окруженца, а Командарм отдавал приказ за приказом. Те приказы гласили: уничтожить секретную документацию, привести в негодность всю материальную часть, которую невозможно взять с собой, подготовить к эвакуации госпиталь и все медсанбаты... И все это время вплоть до «штатного» ежедневного немецкого совмещенного авио и артиллерийского удара Командарм мысленно искал и никак не мог найти ответа – зачем понадобилось Хозяину так цепляться за этот вроде бы не имеющий большого стратегического значения город, заранее бросить туда аж целых две резервные армии, те самые, которые должны были спасти его окруженную армию. Он не находил в том никакой логики до того самого момента, пока немецкая авиабомба не разорвалась совсем рядом со штабным блиндажем. Взрыв оказался настолько сильным, что сверху через потолочную обшивку посыпались большие и малые куски земли. Один из этих комков довольно чувствительно ударил Командарма по голове. Одновременно ему заложило уши. Командарм стал делать судорожные глотательные движения, чтобы вернуть барабанные перепонки в обычное положение... И вместе с обретением прежнего слуха в его голове словно что-то щелкнуло... Командарм вдруг вспомнил один эпизод своей прежней жизни, случившийся в 1935 году, разговор меж ним тогда комдивом и его непосредственным начальником, героем гражданской войны маршалом Егоровым. Сейчас он как-то моментом вспомнил весь тот разговор, вспомнил отчетливо ярко, будто удар комка земли по голове сыграл роль «ньютонова яблока», ибо сразу стало ясна логика принятия Хозяином решения – бросить резервы на юг прикрывать направление на Туапсе.

А тогда в 1935 году пришло известие о расстреле Тухачевского, Гамарника, Якира и ряда других высших военачальников Красной Армии. На суде в качестве обвинителя выступал и Егоров. Вернее Хозяин заставил его выступить. И вот мучимый угрызениями совести маршал, слегка выпив, излил наболевшее перед ближайшими подчиненными, которым безоговорочно доверял:

– Вы знаете, за что Хозяин ненавидел и расстрелял Тухачевского?... За то, что тот еще в Гражданскую и после несколько раз пренебрежительно высказывался о его военных познаниях. Он этого не забыл и вот сейчас, добившись неограниченной власти и дождавшись удобного момента отомстил... А остальные Якир, Гамарник, Уборевич... они же евреи, а он очень боится евреев, боится их хитроумия. Он всегда боялся, что евреи его обманут и вырвут власть. Потому возле себя держит только самого глупого из них Кагановича, которого не боится. Потому он избавился и от Троцкого, которого боялся больше всех. В своих действиях он, прежде всего, руководствуется кавказским инстинктом, беспощаден к носителям малейшей для себя опасности и так же беспощадно мстит каждому, кто когда-то чем-то его обидел... Чую и мне несдобровать, и меня он не помилует, помяните мое слово.

Кто-то из собеседников резонно возразил, уж если Хозяин назначил маршала обвинителем по делу Тухачевского и других, то значит ему, как раз доверяет.

– Да нет, братцы, здесь, боюсь, имеет место та же вероломная хитрость, с помощью меня и таких как я расправиться со своими врагами, а потом и этих помощников угробить. Сознаюсь, и за мной перед Хозяином грех имеется, который он мне никогда не простит. Я ведь в 1907 году, еще будучи зеленым поручиком, подавлял волнения в Закавказье, и в Баку, и в Грузии. Подавлял, как положено, как велел тогдашний премьер-министр Столыпин, вешал и расстреливал. Боюсь за это он со мной как грузин и поквитается. А народ свой особенно простой, не интеллигентов, скажу я вам, он в отличие от большинства русских начальников очень любит, хоть никогда в этом и не признавался. Но я то много с ним общался и точно это знаю. Вот помяните мое слово, отомстит, недолго мне осталось...

И действительно маршал Егоров вскоре был арестован и расстрелян. В вину ему, конечно, поставили не подавление восстания в Грузии в 1907 году, а то же что ранее Тухачевскому и прочим обвиняемым высшим военачальникам Красной Армии: заговор с целью свержения советской власти.

Сейчас, вспомнив те фактически предсмертные рассуждения маршала, Командарм вдруг осознал, почему Хозяин так озабочен судьбой именно Туапсе. Для этого потребовалось мысленно представить карту и опустить взгляд ниже Туапсе, ведь менее чем в двухстах километрах южнее Туапсе начиналась малая родина хозяина Грузия, трепетно им любимая. Командарм и до войны уже носил генеральское звание, был вхож, имел знакомства с довольно высокопоставленными людьми и потому знал много из того, чего не могли знать старшие и младшие офицеры, тем более солдаты и сержанты. Знал он и то, что сейчас в войну Грузия продолжает снабжаться по старым довоенным нормам, тогда как остальная страна посажена на полуголодный паек и все отдает фронту. Знал он и еще более неправдоподобный, просто чудовищный факт, то что в этой советской республике в единственной не проведена всеобщая мобилизация всех годных к службе в армии и свободных от «брони» мужчин в возрасте от восемнадцати до сорока девяти лет... Хозяин действительно, очень любил свою родину, свой народ.

"Так вот оно что, ларчик-то просто открывается... Что ему моя Армия, в которой нет ни одного грузина, или сотни тысяч мрущих от голода в Ленинграде. Он своих хочет спасти за наш счет... за счет наших жизней...– мысли в голове Командарма кружились в лихорадочном водовороте... пока его не позвали к рации – его требовал Комфронта.

– Письменный приказ получил?– бесстрастно осведомился Комфронта, хоть и знал об этом, ибо самолет благополучно возвратился.

– Так точно,– тем же тоном ответил Командарм.

– Когда намечаешь начать прорыв?

– Пока еще не решил, у нас много раненых и они будут сильно тормозить движение,– ушел от прямого ответа Командарм.

Обычно Комфронта не терпел таких неопределенных ответов. Но сейчас он сдержался и, не сделав никакого внушения, повторил свой вопрос:

– Так, когда же думаешь начинать?

– Не раньше завтрашнего утра,– опять не очень конкретно ответил Командарм.

– Почему так долго чухаешься. Тебе собраться, что нищему подпоясаться, танков у тебя нет, орудия без снарядов, их транспортировать не надо, запасов продовольствия тоже нет!– даже через треск радиоэфира, чувствовалось, что в голосе Комфронта появляются нотки – предвестники его знаменитого гнева, которого боялись все его подчиненные, начиная от генералов и кончая рядовыми.

Но Командарм совсем не испугался, некое внутреннее чувство подсказывало, что ему боятся уже нечего:

– Да уж всего-то ничего, бросить более двух тысяч раненых и тогда действительно можно хоть через два часа выступать!– резко повысил голос Командарм и замолчал, ожидая реакции на его слова Комфронта. Но, не дождавшись, заговорил вновь.– А я раненых бросать не хочу, а на подготовку к движению всех медсанбатов требуется время!

Комфронта видимо все же испытал необычную для себя неловкость, и решил в данный момент излишне не нервировать Командарма, оставляя все на потом, если этому строптивцу все же посчастливится самому выйти из окружения. В том, что большую часть армии спасти не удастся, Комфронта ничуть не сомневался – отказ Хозяина дать свежие резервы фактически ставил на ней крест. А раз так, то с этим Командармом, если останется жив, можно будет сделать что угодно, самое малое обвинить в неумелом командовании, ну а если снова начнет залупаться, то вплоть до измены Родине можно припаять. А то, как же, повел с собой двадцать тысяч человек, а сколько вывел? Вот тогда можно будет свернуть его в бараний рог, спросить, как смел так разговаривать с самым влиятельным человеком в Красной Армии. А сейчас нет, не та ситуация, не стоит засорять эфир бесполезными эмоциями. Потому Комфронта заговорил примирительно:

– Ладно, делай как знаешь, тебе там на месте видней, но не тяни. Понял?

– Понял... Разрешите вопрос, товарищ первый?

– Валяй,– недовольно разрешил Комфронта, ибо считал, что говорить больше не о чем.

– Вы в курсе, почему резервы, которые мы с вами хотели использовать для деблокады моих войск, отправляют под Туапсе?

Мало того, что вопрос был задан в том же независимом, а по мнению Комфронта наглом тоне, сам вопрос был верхом наглости. На этот раз Комфронта не сдержался и буквально заорал в трубку:

– Слушай, ты что себе позволяешь, ты что там совсем свихнулся... как ты смеешь!!? Твое дело армией командовать, а не анализировать действия вышестоящих штабов! Если не можешь командовать, так и скажи, не могу, кишка тонка, мы тебе замену найдем!

– Значит в курсе, и все знаешь,– сделал вывод из услышанного Командарм и невесело усмехнулся.

То, что Командарм назвал его на ты совсем взбесило Комфронта:

– Ты как разговариваешь со старшим по должности и званию, да я тебя под трибунал!!!...

– Не ори, ничего ты мне не сделаешь... Попробуй достань. Может, сам через линию фронта пойдешь меня арестовывать?– в том же духе продолжал говорить Командарм, ничуть не стесняясь находящихся рядом связистов.– А говорю я с тобой так, потому что уважительно говорю только с теми кого уважаю, а тебя... Слушай, а ты сам-то кого-нибудь уважаешь, кроме себя, конечно, и Хозяина своего?

По всей видимости, на той стороне, Комфронта либо прогонял всех кто мог слышать этот невозможно обидный для него диалог, либо задохнувшись от злости не знал что отвечать – возникла длинная пауза. Наконец в эфире вновь появился зловеще-спокойный голос Комфронта:

– Товарищ третий, выполняйте полученный вами приказ. Если у вас нет вопросов по существу дела, не засоряйте эфир пустопрожней болтовней. Вам все ясно?

– Мне уже давно все ясно!– Командарм резким движением сорвал наушники и кинул их на стол рядом с рацией. Связисты смотрели на него изумленными глазами – таким своего Командарма им видеть еще не приходилось.

Теперь Командарм вызывал к себе командиров частей по одному и с каждым скрупулезно по часам и минутам прорабатывал время снятия с позиций, маршрут движения и сосредоточение в условленном пункте сбора и место части в общей колонне. В разгар этих совещаний пришло известие, что на позициях одного из полков ранен полковник Никитин. Ранение было средней тяжести, в ногу, пулей снайпера. Командарм отлично знал, что творится в госпитальных землянках, что там его друг из среднего быстро превратится в тяжелораненого. Потому он приказал доставить полковника не в госпиталь, а прямо в его блиндаж и там осмотреть врачу.

Сам Командарм в свой блиндаж попал уже в сумерки. От врача он узнал, что полковник Никитин в общем чувствует себя неплохо, но передвигается с большим трудом и идти на прорыв самостоятельно не сможет. Это очень обеспокоило Командарма, и дело было даже не в том, что он обеспокоился за друга. Никитин ни в коем случае не должен попасть в плен. Полковник из штаба армии – он слишком много знал.

– Саша ты как?– с порога, едва вошел в сою коморку обратился к полковнику Командарм.

– Терпимо Михаил Ефремович... Не уберегся вот,– полковник в гимнастерке в кальсонах без галифе с перебинтованным бедром, бледный от кровопотери, лежал на топчане, на котором обычно отдыхал сам Командарм. Было видно, что даже незначительные движения даются ему с болью.

– Идти-то сможешь?– спросил Командарм, хотя сам все видел и понимал.

– Смогу Михаил Ефремович, только вот костыли пускай дадут и разойдусь, а так рана ерундовая, пуля в мякоть, навылет,– хорохорился полковник, но в его глазах читалась немая тревога – он и сам понимал, что в случае возможного пленения ему путь один – стреляться. Видя, что Командарм отводит глаза, полковник заговорил просящее.– Михаил Ефремович, не отправляй меня в госпиталь. Там... вряд ли раненых удастся вывезти, я же все понимаю, они наверняка в плен попадут... Разреши с тобой, в штабной группе пойти, я не буду обузой, клянусь тебе, пожалуйста...– последние слова полковник произносил уже со слезами в глазах.

– Да что ты Саша... какой госпиталь, разве я тебя брошу. Пойдешь в штабной группе. А сейчас не волнуйся, лежи, отдыхай, сил набирайся, они тебе еще понадобятся, да и мне поспать надо, а то ноги гудят и голова раскалывается,– Командарм подкрутил фитиль керосиновой лампы, и небольшое помещение погрузилось в полутьму...

Но поспать долго не пришлось, где-то часа в два ночи Командарма разбудил адъютант:

– Товарищ генерал-лейтенант, кукурузник прилетел, вам пакет, летчик ждет, говорит, имеет приказ отдать вам лично в руки.

– Что за черт... какой еще пакет? Вчера же вроде все решили, и о самолете никакой договоренности не было,– чертыхаясь, Командарм поднялся.

С заспанным небритым лицом он вышел в предбанник, где находились дежурные телефонист и посыльные. Увидев Командарма, летчик отдал честь:

– Товарищ генерал-лейтенант, вам пакет от командующего фронтом.

В пакете оказался всего лишь один лист, на котором было одно предложение машинописного текста, которое гласило, что Командарму предписывается немедленно сдать Армию заместителю и прибыть в расположение штаба фронта. Внизу стояла дата, печать и подпись Комфронта.

В боевой практике такое, в общем-то случалось. Когда окруженная армия, или корпус оказывались в безвыходной ситуации за командармом или комкором посылался самолет и его вывозили. Таким образом, как бы спасали наиболее ценных командиров высшего звена. Но Командарм прекрасно понимал, что сейчас такое «спасение» продиктовано вполне определенными целями – Комфронта после их последнего радиоразговора жаждет с ним расквитаться и элементарно боится, что он просто не выйдет из окружения, погибнет и избежит куда более опасной перспективы попасть ему в руки, да еще и, возможно, героем прослывет.

«Опять гад по себе судит, неужели думает, что я ухвачусь за эту мнимую соломинку, брошу людей, пойду на позор ради спасения собственной шкуры, плюну на судьбу семьи и всех близких... Не дождешься сука»...– быстро просчитал ситуацию и сделал выводы Командарм.

– Сейчас, обождите,– обратился Командарм к летчику и было повернулся в комнату ведущему в его помещение для отдыха... но тут же остановился и, подозвав адъютанта, быстро распорядился.– Бегом в блиндаж политотдела, передайте мой приказ все знамена полков, что туда сегодня свезли, погрузить в самолет.

– Товарищ генерал-лейтенант, только чтобы все это не заняло много времени, нам надо успеть перелететь линию фронта, до того как начнет светать,– забеспокоился летчик, подумав что сбор и погрузка знамен может затянутся.

– Успеем,– сказал, как отрезал Командарм и вышел.

Уже в своем помещении Командарм на максимум вывернул фитиль лампы и стал расталкивать Никитина.

– Что, уже идем на прорыв?– не мог спросонья сообразить, зачем его будят полковник.

– Нет, мы еще никуда не идем, а вот ты Саша прямо сейчас улетаешь. Понимаешь, кукурузник прилетел. Давай одевайся, я тебе помогу,– Командарм уже держал в руках галифе полковника и примерялся, как ему их натянуть на его ставшую слишком толстой от бинтов ногу.

– Я лечу... зачем? Что за мной самолет прислали?...– продолжал непонимающе бормотать полковник.

– Нет, это за мной самолет прислали, а полетишь ты... Давай, шевелись, мне еще многое тебе надо успеть сказать.

– Но, Михаил Ефремович, товарищ генерал-лейтенант, как же я полечу, если самолет за вами прислали,– превозмогая боль в ноге, полковник с помощью Командарма с трудом натягивал галифе, одевал сапоги

– Саша, это приказ. Понял?... А теперь садись и слушай меня внимательно. На ко вот полотенце, лицо оботри, а то я гляжу, ты еще одним глазом сны видишь.

Дождавшись когда по-прежнему ничего не понимавший полковник, кривясь от боли, обтерся влажным полотенцем и уселся на своем топчане, Командарм начал говорить, отчетливо проговаривая каждую фразу.

– Все дело в том, Саша, что на последнем сеансе радиосвязи я сильно с нашим Комфронта поругался. Ну, а ты и сам знаешь что он очень не любит когда с ним говорят также как он со всеми разговаривает... Нет, не со всеми, с Хозяином он почтителен, а с остальными... Ну вот и я с ним без почтения, даже косвенно обвинил, что наше окружение прежде всего на его совести лежит. Вот видно он после этого полдня злобу копил да думал, как сделать, чтобы мне стало хуже, чем даже если бы я погиб. Вот за этим он самолет и прислал. Но это все так, мура. Главное я понял, зачем резервные армии, которые должны были нас спасать, отправляют на Юг. И Комфронта тоже это отлично понимает, но он гад молчит и никогда про то не расскажет, а я молчать не могу, потому что я русский генерал, а он... он никакой, хоть по крови тоже русский... Подожди, не перебивай.– Командарм, увидев, что полковник что-то хочет сказать, движением руки остановил его.– У нас мало времени, слушай внимательно и запоминай, зачем вместо того чтобы нас спасать резервным армиям предписывается отстоять именно Туапсе. Я это все понял когда вспомнил слова своего бывшего командира маршала Егорова... Да-да, того самого, которого в тридцать седьмом году расстреляли. Так вот, он мне еще тогда где-то за полгода до своего расстрела поведал о некоторых особенностях характера Хозяина. Он прямо так и сказал, меня он расстреляет, как и Тухачевского обвинив в заговоре, но фактически накажет не за заговор, а за то что он в бытность офицером царской армии по приказу Столыпина беспощадно подавил бунт грузин. И я как это вспомнил, сразу повнимательнее посмотрел карту, что ты привез и все понял. Теперь я верю Егорову безоговорочно, хоть до сих пор и не верил. Раз тогда за унижения грузин, которые имели место быть почти тридцать лет назад Хозяин не пожалел одного из лучших военачальников страны, то сейчас он тем более плюнет и на нашу армию и на все другое, на Ленинград, на Севастополь, даже ослабит другие фронты...– Командарм вдруг задохнулся и прервался, чтобы прокашляться.

– Извините, Михаил Ефремович,– воспользовался этим Никитин, чтобы задать вопрос.– Вы хотите сказать, Хозяин опасается, что взяв Туапсе немцы по побережью быстро дойдут до Грузии?... Но мне кажется это абсурд. Там мало места для маневра и тут же они попадут под обстрел кораблей черноморского флота. Удар на Краснодар, мне кажется, куда более перспективен.

– Правильно мыслишь. Я тоже сначала именно так и подумал. Да, не станут туда немцы большие силы посылать под этот Туапсе. Но потом смекнул, немцы может быть и не будут стремиться в Закавказье. Взяв Туапсе, последний оборудованный для военных судов порт на Черном море, они фактически лишают черноморский флот последней полноценной базы. Флоту придется перебазироваться в Поти, а там он станет легкой добычей кого?– командарм загадочно посмотрел на полковника.

– Для немцев,– неуверенно не то ответил, не то спросил полковник.

– В том то и дело что нет. Для немцев, ты верно заметил, есть куда более приоритетные направления выдвижения своих войск, первое Краснодар-Ставрополь-Орджоникидзе и второе Сталинград. После того как наш флот лишится базы в Туапсе он потеряет значительную часть своей боеспособности и его немцы в качестве приза подарят кому... Конечно же Турции, как подарили Одессу и Молдавию Румынии. Этим они побудят вступить Турцию в войну, которая и без того только и ждет момента когда Красная армия и Черноморский флот настолько ослабнут, чтобы нанести удар не опасаясь никакого возмездия... А теперь попробуй посмотреть на все это не своими глазами, глазами русского полковника, а глазами Хозяина, Верховного Главнокомандующего, грузина. Понимаешь, грузина в тайне очень нежно любящего свою родину, свой народ. А с чем у грузина прежде всего олицетворяется Турция и турецкая армия?... Понял теперь почему он так перестраховывается на юге, почему не спасает ни мою армию, ни Ленинград, ни Севастополь. Все это ради того, чтобы не создать даже намека на предпосылки вступления Турции в войну, чтобы сотни тысяч турецких солдат не вошли в Грузии и не вырезали бы там всех грузин, как они в первую мировую вырезали армян и не насиловали бы поголовно всех грузинок, что их предки янычары часто проделывали в прошлые века.

Увидев, что полковник, забыв о боли в ноге, выкатил изумленные глаза, Командарм добавил:

– Кстати, ты в курсе, что в Грузии до сих пор не проведена всеобщая мобилизация?

– Как не проведена!?– еще более изумился полковник.

– А вот так, Хозяин своему народу такое вот послабление сделал и так сумел это законспирировать, он же старый конспиратор, что ты, полковник из штаба фронта об этом даже не подозревал. Тем более простой народ ничего не знает. А теперь представь, если турки войдут в Грузию, все что до чих пор делал для своей родины Хозяин, все пойдет прахом, грузин под турками ждет судьба не лучше, а то и хуже, что сейчас выпала на долю оккупированных районов Белоруссии, Украины и России. Вот он чего больше всего боится. Вот тебе, Саша, и пролетарский интернационализм, вот тебе и отец народов. Заботливый отец он, как оказалось на поверку, только для грузин, а для остальных злобный отчим. И наш Комфронта, он хоть и сволочь, но умный и все это отлично понимает. Я ему в нашем последнем разговоре намекнул, что, дескать, верой и правдой служишь Хозяину на свой народ тебе наплевать. Он и озверел, сразу на вы перешел, хоть до того как всегда тыкал. Ну, и меня тут понесло, я ему нарочно на его вы тыкать стал. Вот и результат – самолет прислал.

Чуть помолчали, полковник переваривал услышанное. Командарм вздохнул и поднялся:

– Ну, все, больше времени нет, скоро светать начнет, тебе надо лететь. Вот возьми письма, моим передай, только сам, не хочу, чтобы их особисты читали, ну и на словах, что-нибудь...

Когда Командарм, поддерживая полковника, вместе с ним вышел из «личных покоев», летчик, уже заметно нервничал, ибо генерал слишком уж долго собирался, и темное время суток было на исходе.

– Товарищ старший лейтенант, назад с собой заберете раненого полковника Никитина!– тоном, не терпящим возражений приказал Командарм.

– Товарищ генерал-лейтенант, но у меня приказ доставить в штаб фронта лично вас!– из растерянного голоса летчика стало ясно, что он в курсе содержимого пакета и получил соответствующие инструкции.

– Здесь пока еще командую я. Забрать раненого, полковые знамена и вылетать немедля. Вам все ясно?!– жестко обозначил свою позицию Командарм.

– Так точно,– совсем уже растерялся летчик.

– Выполняйте!... Помогите полковнику дойти до самолета и сесть в него,– эта команда уже адресовалась адъютанту и посыльному.

Полковник шел с трудом, едва волоча раненую ногу. Даже с помощью двух человек он преодолел чуть более ста пятидесяти метров до «лесного аэродрома», минут за пятнадцать. Было ясно, что идти на прорыв он бы просто физически не смог. Перед самой посадкой Командарм приказал всем отойти и, приблизив свое лицо к искаженному болезненной гримасой лицу полковника, зашептал ему на ухо:

– Прощай Саша... Умоляю тебя, выживи пожалуйста. Мне отсюда нет никакого смысла выходить. Тогда может быть, если не героем, то предателем уж точно не буду, семья, друзья не пострадают из-за меня. Выживи Саша, и обязательно запомни, что я тебе рассказал, не век же нашей страной будут править эти два грузина, да и наш с тобой начальник, не имеющий национальности, что-то мне подсказывает, никогда не доберется до высшей власти. Доживи до лучших времен, доживи и все расскажи, за что мы тут погибаем и другие гибнут... Когда моих навестишь им из нашего разговора ни слова. Как на Бога на тебя Саша надеюсь, должны же от кого-то узнать правду... Ну, все, лети с Богом...

Весь следующий день, кроме того часа, что немецкие авиация и артиллерия наносили свои «дежурные» удары... день прошел в сборах. Последнее совещание Командарм назначил сразу после окончания авио-арт налета. Здесь были окончательно уточнены время и маршруты отхода с позиций, место сосредоточения штурмовой колонны. В штабе армии скрытно жгли документы, в частях приводили в негодность тяжелую технику. С собой брали только стрелковое оружие и противотанковые ружья. Пожалуй, самым важным было найти достаточное количество подвод и лошадей, чтобы загрузить на них всех раненых. Облазили все уцелевшие в округе деревни. Таким образом удалось подготовить более ста подвод, на которые предстояло загрузить более двух тысяч раненых. Лишь поздним вечером все медсанбаты доложили, что готовы к выступлению...

Вообще Командарм очень долго колебался, брать с собой раненых или все же оставить – может в плену кто-то из них и выживет. А везти с собой – с такой обузой их наверняка всех накроют. Но, все же бросить не решился, хоть и понимал – вывести из окружения госпиталь невозможно. Здесь он просто понадеялся на провидение, а вдруг чудо случится. А сдаться в плен, так это всегда можно и во время движения. Поставить, например, госпитальные телеги в хвост колонны и, пока немцы их отсекут и будут пленять, основные силы успеют уйти. Но и так, не по совести, не стал поступать Командарм. Он поставил телеги с ранеными в середину колонны – уж если повезет так все выйдем, а нет... так нет.