Текст книги "Я разрешаю вам жить! (СИ)"

Автор книги: Виктор Дьяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– А этот, командующий центральным фронтом... ты наблюдал за ним? Он тоже ничего не понял?– задумчиво спросил Хозяин.

– Конечно не понял, сидел с деревянной мордой, после того как ты дал ему понять, что не дашь ни одной армии из резерва – обиделся. Думаю, не стоит его переоценивать. Он чистой воды карьерист и ты умело используешь его сильные стороны, в первую очередь умение требовать, гнать людей на смерть, не считаясь ни с чем. А что касается ума,– главный НКВДшник развел руками,– он ничуть не умнее других русских, такой же потомок рабов.

– Не скажи, он не так прост и прямолинеен как кажется,– покачал головой Хозяин и потянулся за, лежащей на столе, коробкой папирос «Герцоговина флор».– Ладно, сейчас не это главное. Ты сам-то до конца понимаешь, чем нам грозит потеря Новороссийска и тем более Туапсе?

– Что ты имеешь в виду под словом «нам»?– счел нужным осторожно уточнить главный НКВДшник, не сводя глаз с пальцев Хозяина, разминающих папиросы и вытряхивающие из них табак.

– Нам, грузинам,– раздраженно уточнил Хозяин.– Для Советского Союза потеря Туапсе имеет не большее значение, чем потеря любого другого среднего города.

– Конечно понимаю... Ты же на совещании все очень доходчиво объяснил... Взяв Туапсе, немцы уже наверняка дойдут до Сухуми, а потом и до Поти, ибо на этом направлении за Туапсе уже нет оборонительных сооружений и тогда в войну точно вступит Турция, и туркам от границы до Баку совсем близко идти,– решил показать что он внимательно слушал Хозяина на совещании НКВДшник.

– Лаврентий, не опускайся до уровня этих тупых русских, которых мы с тобой сделали генералами, которые посылают на убой своих солдат без боли в сердце, так же как и я. Но я-то посылаю не своих, и никогда не буду посылать грузин на убой, разве что последних дураков, которых не жалко...– Хозяин запнулся, видимо, имея в виду своего непутевого сына, которого и считал последним дураком.– Неужели ты не понимаешь, что станет с грузинами, как только Грузию оккупируют?– в голосе хозяина слышалось удивление.

– Да, конечно, если немцы войдут в Грузию, они себя будут так же вести как в Белоруссии, на Украине, в других оккупированных территориях,– пытался уследить, куда клонит Хозяин НКВДшник.

– Да, при чем здесь немцы!?– недогадливость собеседника все больше раздражала Хозяина.– Если бы я был уверен, что Грузию оккупируют одни немцы, я бы так не переживал. Турки, понимаешь, турки оккупируют Грузию. Ты понимаешь, что они там будут творить!? Оккупационный режим немцев, это так, детская шалость, по сравнению с тем, что придется пережить нашему народу при турках,– пытался достучатся до разума своего «заплечных дел мастера» Хозяин.

До НКВДшника, в общем-то ни за кого особо не переживавшего, даже за своих земляков, наконец, дошло что именно пророчит Хозяин, в отличие от него свой народ искренне любивший. Он срочно включил свои актерские способности и виновато опустил голову:

– Прости Сосо... за суетой этой, дел много, мороки... очевидное видеть перестал. Конечно, ты прав, турки вояки неважные, до немцев им далеко, но по жестокости они, напротив, немцам сто очков вперед дадут. Они наших людей не пощадят. Немцы вообще как оккупанты не самые жестокие. Вон говорят те же румыны и венгры в тылу куда больше их зверствуют, хотя в боях их особо не видно.

– Ну, наконец-то, достучался я до твоего разума. Пойми нам в отношении своего народа, да еще такого небольшого, никак нельзя черстветь сердцем. Если мы будем так же к нему равнодушны как русские, выбившиеся к власти, к своему, грузинский народ просто погибнет. Ты только представь эту картину, турецкие войска входят в Грузию... Прямо сердце заходится. В Тбилиси, в Кутаиси, в Гори... везде режут мужчин и насилуют женщин, так же как они не раз поступали с нашим народом с пятнадцатого по семнадцатый век. Ты в курсе, что от этих насилий наши люди даже выглядеть стали иначе. Когда-то грузины в основном были рыжие. А сейчас часто встретишь рыжего грузина? Разве что одного из ста. Это все турки и персы, да еще эти звери с северных склонов Кавказских гор... Ну, с последними мы еще посчитаемся, а сейчас главное, ни в коем случае не допустить вступления в войну Турции. И потому важнейшим рубежом для нас сейчас является Новороссийск и Туапсе. Если не пустим немцев южнее Туапсе, турки не решаться воевать и Грузия будет спасена, я в этом не сомневаюсь, не удержимся... сам понимаешь. Если потом мы и одержим окончательную победу, ничего уже будет не исправить, туркам и нескольких месяцев оккупации хватит, чтобы изнасиловать всех грузинских женщин – этого нам не простит наш народ, я сам себе этого не прощу. А ради спасения своего народа я готов отдать все... пусть сдохнет с голоду Ленинград, пусть даже немцы возьмут Москву, но Туапсе надо отстоять. И ты мне в этом должен помочь. Сам понимаешь в этом деле мне больше положиться не на кого. Потому срочно бросай все дела и лично проследи, чтобы все резервы были брошены туда на юг, и в первую очередь в район Новороссийска и Туапсе, и направление на Орджоникидзе тоже прикрыть надо, чтобы они не проникли в Грузию по Военно-Грузинской дороге. И перебросить войска как можно быстрее, немцы вот-вот начнут свое наступление.

– Сосо, я все сделаю, как ты велишь, но думаю нам нужно подстраховаться, все-таки провести всеобщую мобилизацию в Грузии, как это сделано во всей остальной стране. Это даст возможность дополнительно призвать сто-стопятьдесят тысяч годных к армии мужчин и значительно усилить войска в Закавказье. К тому же грузины будут воевать рядом с домом за свою землю, а не черти где,– высказал свое мнение НКВДшник.

Хозяин так посмотрел на него, что тот сразу умолк, хоть и собирался еще что-то сказать.

– Я не для того пробился к власти в этой стране, и не для того тебя сделал фактически вторым человеком здесь, чтобы уничтожать свой народ. Пока я жив всеобщей мобилизации в Грузии не будет. Никто кроме призывного возраста мирного времени и добровольцев воевать не будет. Надеюсь, среди грузин дураков немного и большого количества добровольцев не найдется и нам удастся сохранить цвет грузинской нации даже когда идет такая война – это наша сверхзадача Лаврентий! Грузинские мужчины должны не под пули лезть и не оставлять свое здоровье в окопах, а спать со своими женщинами, чтобы те рожали от них детей. Ты меня понял Лаврентий!?– чуть не закричал Хозяин.

– Понял Сосо... ты меня прости, я всего лишь твой ученик, исполнитель твоих гениальных замыслов, я не все могу сразу понять... прости. Помнишь, когда ты приказал объявить всеобщую мобилизацию по всей стране кроме Грузии, я испугался, думал русские возмутятся. Но ты все точно рассчитал, они даже не узнали об этом, эти бараны. Они до сих пор об этом даже не подозревают.

Хозяин тем временем набил трубку табаком, раскурил ее и, глубоко затянувшись, выпустил дым:

– А что касается людей, у нас на все люди найдутся, надо только, как говорят русские, по сусекам поскрести... Сколько там у нас планируется дополнительно призвать новобранцев 23-24 годов рождения?

– Сто пятьдесят тысяч,– услужливо подсказал НКВДшник.

– Немедленно начать призыв с 15 апреля. А еще дополнительно призвать сто пятьдесят тысяч оставшихся в тылу мужчин до тридцати лет включительно из числа узбеков и казахов. Нечего этим козлам в тылу ошиваться. Пересмотреть списки всех кто избежал призыва по состоянию здоровья и прочим отсрочкам. Думая таковых еще тысяч пятьдесят-шестьдесят наберется. Потряси милицию и вневедомственную охрану. Думаю, там тоже немало народа прячется, еще тысяч пятьдесят будет. Надо также посмотреть молодых из спецпереселенцев. Их же пока вообще не трогали, не доверяли. Ничего, пусть тоже родину защищают. Думаю тысяч тридцать и здесь можно наскрести. Сколько там всего получилось?– спросил Хозяин у, все записавшего в свой блокнот, НКВДшника.

– Около полумиллиона,– тут же последовал ответ.

– Ну вот, а ты говоришь грузин призывать. Война на передовой это для дураков, вот и пусть дураки воюют. А грузины разве дураки?

– Сосо... но ведь мы так оголим милицию, вневедомственную охрану. Это может спровоцировать эксцессы в тылу.

– Для замены ушедших в армию, призвать сто пятьдесят тысяч женщин. Нечего русским бабам без дела болтаться, пусть пользу приносят. Все равно все их мужчины воюют и потому им дома нечего делать. А молодых от 19 до 25-ти лет мобилизовать поголовно, чтобы заменить мужчин в тыловых частях и ПВО, а высвободившихся мужчин всех на фронт. Думаю, это тоже до ста тысяч даст для фронта. Вот так Лаврентий, видишь, как просто решается этот вопрос. А в Грузии ничего, никаких мобилизаций проводить не надо. За место них воевать и вместо них работать будут другие. Для этого я тебя так и возвысил и держу рядом Лаврентий.

Хозяин вновь затянулся и мечтательно зажмурился:

– Представляешь, мне даже думать об этом приятно. Кругом война, смерть, голод, вши, тиф, одни гибнут на фронте, другие мучаются в тылу, день и ночь работают. А у нас на родине ни голода, ни войны, все сыты, одеты, обуты, женщины почти все с мужьями, девчонки с парнями, веселятся и детей рожают также как в мирное время... А те глупые грузины, что добровольцами пошли... пусть гибнут. Их не жаль. Чем меньше останется дураков и потомства от них, тем в целом умнее будет нация, наш с тобой народ. А я хочу, чтобы наш народ стал самым умным в мире, умнее даже евреев. Наш народ столько за свою истории пережил, настрадался, потому я и хочу чтобы сейчас, когда страдают все вокруг, он не страдал...– Хозяин замолчал попыхал несколько раз трубкой и продолжил.– Как думаешь, потом когда-нибудь грузины оценят, помянут добрым словом нас с тобой, за то, что мы для них сейчас делаем? Что мы все их тяготы на других переложили, пусть тащат, раз не смогли из своей среды умных руководителей выдвинуть, способных возглавить страну, таких как мы с тобой, а?

НКВДшник развел руками, с сомнением покачал головой и солнечный луч, пробившись сквозь неплотно задернутую портьеру, засверкал позолотой его пенсне...

2

Командарм третьей армии на телеге запряженной тощей лошадью объезжал позиции своих войск. Он уже привык к этой удручающей картине и потому спокойно на нее реагировал. По всему периметру окопы, блиндажи, землянки, отрытые еще в феврале, когда вокруг лежал снег... сейчас они все были затоплены талой водой. Немцы методично ежедневно подвергали позиции окруженных артиллерийско-минометному обстрелу, сочетая его с бомбовым ударом пикирующих бомбардировщиков. После нескольких дней таких обстрелов определялся наиболее слабый участок, на который и следовала атака. Тактика противника приводила к тому, что кольцо окружения постоянно сужалось. Таким образом, к началу апреля вся армия скучилась на относительно небольшой территории, которая почти насквозь простреливалась артиллерией противника. Отвечать на огонь было нечем. Единственная связь с большой землей это самолеты У-2, летавшие только по ночам. С них сбрасывалось кое какое продовольствие, минимум боеприпасов и медикаментов.

До КП армии, впрочем, немецкая артиллерия не доставала. Зато его регулярно «обрабатывала» немецкая авиация... Вернувшись с позиций, Командарм зашел в армейский госпиталь, располагавшийся в нескольких больших землянках. Здесь тоже воды было по щиколотки, а кое где и выше. По этой причине раненые лежали на трехъярусных нарах и лучшие места, конечно же были вверху, подальше от воды. Понятное дело, в госпитальных землянках царил настоящий смрад, ужасная смесь запахов сырости, кровавых бинтов, ваты, гниющей плоти, медикаментов... Генерал с трудом подавлял желание тут же повернуться и выйти на свежий воздух. Главный хирург армии, немолодой, исхудавший до впалости щек еврей, доложил о состоянии дел в госпитале. Так и не вникнув в смысл многословного доклада, Командарм спросил, что его более всего интересовало:

– Сколько раненых в среднем умирают за день?

– От двадцати до тридцати человек... У нас почти ничего нет, даже раны нечем дезинфицировать, бинтов нет, перевязываем чем попадя. Товарищ командующий, видите...– врач кивнул на смрадный ряд нар с ранеными.– В таких условиях мы не то, что тяжелых, средней тяжести раненых не можем выхаживать. Долго еще ждать, когда нас отсюда вызволять будут?– медик спрашивал с мольбой в голосе.

– Потерпите... еще неделю, самое большее две,– поспешил заверить врача Командарм, произнося слова достаточно громко, чтобы его услышали раненые на ближайших нарах.– Вы ведете учет умерших?– уже тише обратился Командарм к хирургу.

– Да, вот данные за последние три дня. Здесь числится шестьдесят восемь человек,– так же тихо отвечал хирург, и подал список на трех больших резаных листах оберточной оружейной бумаги.

При тусклом свете немногих керосиновых ламп Командарм, до боли напрягая зрение, вчитывался в список. Фамилии процентов на восемьдесят были славянские, попадались и специфические татарские, мелькнул один армянин и несколько среднеазиатов. Командарм сам не знал, почему его вдруг стал интересовать национальный состав гибнущих людей, может потому, что командующий фронтом этим совершенно не интересовался. Они являлись полными антиподами и давно еще с довоенного времени имели натянутые отношения, даже более того. Так, иной раз, могли неприязненно относится друг к другу родные братья. Здесь же имела место неприязнь между земляками, ведь они родились и выросли в одной области, меж их родными домами насчитывалось чуть более двадцати километров и, тем не менее... Командарм бросил взгляд на главного армейского медика, потом на список умерших от ран и отметил один факт – евреев в списке не было ни одного. Впрочем, евреи в его армии были, и не только главный хирург. Но, опять же, все они служили, или при том же госпитале, или в штабных связистах. И попали они туда не благодаря какой-то особой изворотливости, а на вполне законных основаниях – они все имели соответствующее образование, то есть являлись ценными специалистами, которых надо беречь и на передний край в окопы не посылать.

То, что среди не ценных, которых так сказать не жалко послать под огонь, оказалось в основном его соплеменники как-то задело Командарма. Хотя на войне получилось все также как и в мирной жизни, только цена нужности или не столь большой нужности того или иного человека здесь являлась жизнь человеческая. Командарм к тому же почувствовал и свою собственную вину. Ведь это он тогда в январе, в разгар наступления негласно дал команду кадровикам из молодого пополнения как можно меньше зачислять именно в ударные дивизии «нерусских», в первую очередь среднеазиатов и кавказцев – с ними и мороки много, и к холоду они не привычные и часто языка не понимают. Вот и получилось, что вместе с ним в окружении и оказались в основном славяне да татары с мордвой. С евреями, конечно, другая история, тут все дело в сумасшедшей выкованной веками способности выживать и приживаться – ни один народ в мире не имеет такой способности – хоть как но на дне жизни они не оказываются нигде и никогда. Даже сейчас, когда идет война с немцами, которые объявили евреев своими врагами номер один, и попросту их безжалостно уничтожают, большинство евреев сумели даже воевать не в прямом контакте со своим злейшим врагом, а вот так, хоть и на небольшом, но расстоянии, чтобы ненароком не угодить вот в этот список по двадцать-тридцать в день.

«Боже, шестьдесят семь человек за три дня и в основном русские»,– невольно подумал Командарм и вновь мельком взглянул на врача – догадывается ли он, о чем думает генерал? Вновь пробежав список Командарм вдруг отметил, что в нем нет ни одного грузина... Почему он вдруг об этом подумал? Потому что вспомнил, как в разгар наступления в том же январе, когда, казалось, немцы безостановочно побегут и дальше на Запад... Так вот тогда вдруг из штаба фронта пришла разнарядка на награды для особо отличившихся бойцов и офицеров. И вот когда стали составлять списки, начальник политотдела армии эдак ненавязчиво довел до сведения Командарма, что в ГЛАВПУРе хотели бы чтобы в списках, подаваемых на присвоение звания Героев Советского Союза обязательно были бы грузины, а то дескать уже наметилось отставание здесь грузин от армян и даже от азербайджанцев, Хозяину может не понравится. Тогда Командарм как-то особо не озаботился этой ситуацией. И вот сейчас он вдруг обнаружил, что в списке погибших нет грузинских фамилий. И не потому, что они сумели хоть на чуть-чуть дистанцироваться от передовой, похоже их вообще в ударных дивизиях и в его армии не было. Хотя вроде бы должны быть. Ведь количество грузинского населения в СССР сопоставимо с тем же армянским и азербайджанским, но Командарм точно знал, что и армяне и азербайджанцы хоть и не в значительном количестве в его армии присутствовали, а вот грузин почему-то не было совсем... Впрочем, вскоре эти мысли были вытеснены беспокойством вызванным необычайно высокой смертностью среди раненых: если так дальше пойдет... Командарм вышел из госпитальной землянки и вскоре был уже на своем КП. Сразу пошел к связистам:

– Соедините со штабом фронта,– приказал он дежурному радисту.

Со штабом фронта связались только через десять минут.

– Прилетел ли первый из Москвы?– задал, естественный вопрос Командарм.

Ему ответили, что ждут с часа на час.

– Будет ли этой ночью к нам самолет?– последовал второй вопрос.

– В зависимости от погоды,– неоднозначно ответили с той стороны.

У-2 мог летать на предельно малых высотах, где был неуязвим для немецких истребителей, но в ясную погоду даже ночью он становился легкой мишенью для противника с земли. Потому летать приходилось только ночью и только в пасмурную погоду

Так ничего и не добившись от штаба фронта, Командарм, в сердцах выматерившись, вышел на воздух и тут же был вынужден снова забежать назад на КП – начался обычный ежедневный воздушный налет противника, совмещенный с артиллерийским обстрелом. Это означало, что где-то в ближайший час весь пятачок, на котором сгрудилась армия, превратится в сущий ад. Здесь от прямого попадания не спасали ни окоп, ни землянка, да и не каждый блиндаж. Все это время Командарм сидел в блиндаже, морщась от наиболее близких разрывов, понимая, что численность потерь убитыми и ранеными за этот час еще более возрастет.

Если бы Командарм твердо знал: фронт не будет наносить деблокирующий удар, он бы еще в феврале-марте приказал своим дивизиям разделиться и пробиваться через кольцо окружения в разных направлениях. Тогда была еще зима, почва твердая, и пройти можно было практически везде, да и мобильность армии была куда большая: раненых относительно немного, боеприпасы не израсходованы и даже имелось горючее для автомобилей. Но Комфронта упорно хотел сохранить позиции армии как плацдарм для успешного наступления в будущем. Потому приказа на прорыв не давал, напротив строго-настрого запретил всякую самодеятельность. Он обещал, что сможет пробить «коридор» к окруженным. И действительно пару раз попытался и оба раза безрезультатно – противник выстроил крепкую оборону. Когда стало ясно, что своими силами фронт не сможет осуществить деблокаду, Комфронта стал заверять, что сумеет выбить в Ставке резервы и тогда уж наверняка пробьется к окруженной армии. На это сейчас надеялся и Командарм, так как точно знал, что недалеко от позиций центрального фронта формируются сразу две резервные армии, перебросить которые можно в течении трех-четырех суток. Потому он верил и ждал. Надеялся, но где-то в глубине сознания гнездились тревожные мысли: а что если не дадут резервов, что тогда делать? Но он гнал эту мысль: как это не дадут, разве там не видят, что армия гибнет без всякой пользы. К тому же сейчас пробиваться из окружения самостоятельно уже и поздно: армия отягощена двумя тысячами раненых, без автотранспорта, лошади истощены, дороги и проселки в значительной степени стали непроходимы из-за непролазной грязи. Такая армия сможет передвигаться в лучшем случае со скоростью пешехода и станет легкой добычей для артиллерии, авиации и подвижных подразделений противника.

– Товарищ генерал-лейтенант, вас вызывает к рации штаб фронта, они вышли на секретной частоте,– это доложил посыльный, пробежавший от блиндажа связистов до КП, улучив момент, когда бомбежка немного ослабла.

Выйти на секретной частоте могли только командующий или начальник штаба фронта. Это означало, что Комфронта, наконец, вернулся из Москвы с совещания у Хозяина, и вызывает Командарма, чтобы уточнить сроки и детали предстоящей операции по деблокаде армии.

– Ну, наконец-то,– с облегчением вырвалось у Командарма.

– Может обождать, минут через пятнадцать немцы закончат бомбежку,– неуверенно предложил капитан, адъютант Командарма.

– Он ждать не любит... не его же бомбят,– отмахнулся Командарм, не скрывая взаимной неприязни к командующему фронтом.– Да я и сам эти пятнадцать минут здесь не усижу, скорее уж узнать, что там.

Из блиндажа генерал и сопровождавшие его адъютант и посыльный выбежали, едва обозначилась «прогалина» в бомбовом дожде – одна волна «Юнкерсов» уже отбомбилась, а вторая еще не подошла. «Прогалина» длилась минуты полторы, но этого хватило, чтобы добежать до блиндажа, где располагался узел связи... Командарм одел наушники, ничуть не сомневаясь, что именно услышит. Но уже тон Комфронта, сухой, официальный породил подозрения, что на совещании в Кремле, что-то пошло не так.

– Третий, слушай меня внимательно,– четко и жестко говорил Комфронта.– Отдавай приказ своим дивизиям провести соответствующую подготовку и скрытно сняться с позиций, сосредоточится в условленном месте, после чего скорым маршем идти на прорыв. То что мы с тобой планировали, встречный удар резервными армиями, в Ставке в связи с изменившейся общей обстановкой сочли нецелесообразным. Встречный удар мы нанесем, но только наличными силами фронта. Так что тебе главным образом придется обойтись своими силами...

Командарм не верил своим ушам, он слышал от Комфронта, то, что сам предлагал ему полтора месяца назад, когда еще не развезло дороги, когда Армия еще не была так отягощена ранеными, когда этот план имел реальные шансы на успех. И тогда Комфронта даже запретил ему думать об этом, а сейчас...

– Но товарищ первый, как же так, разве нам не дали резервов... почему!?

– Товарищ генерал нажмите на кнопку,– подсказал Командарму радист, ибо тот был настолько ошарашен услышанным, что забыл нажать кнопку передачи на микрофонной гарнитуре, и Комфронта не услышал слов Командарма.

Задержка с ответом не осталась незамеченной на «той стороне»:

– Чего молчишь, третий... ты все понял?

Командарм нажал кнопку и его, наконец, услышал Комфронта:

– Товарищ первый, что означают ваши слова... Что фронту не дали резервов и деблокирующего удара не будет?

Теперь уже на «той стороне» помедлили с ответом.

– Почему не будет?... Удар будет, но только наличными силами фронта,– хоть ответ прозвучал в устах Комфронта как обычно, спокойно и твердо, в его голосе послышались и нехарактерные нотки, отдаленно напоминающие... Нет, не угрызения совести, на это Комфронта просто был неспособен, что-то вроде некоторой неловкости. Ведь как ни крути, а резервов фронту, которые он был просто обязан «выбить» не дали и деблокирующий удар наносить фактически нечем.

– Как же так, товарищ первый, вы же обещали... резервы ставки... нам же самим с ранеными никак не выйти!– Командарм почти кричал в микрофон, не стесняясь находящихся тут же радистов.

– Хватит причитать, третий. В ставке лучше знают, куда посылать резервы. Там планируют операции всех фронтов, а не одного нашего. Нам же предписано осуществить выход из окружения вашей армии своими силами. Вот мы и будем выполнять этот приказ. Прямо сейчас, немедля начинайте мероприятия по подготовке к прорыву. Когда определитесь с маршрутом движения, дайте знать мне, мы со своей стороны подготовим встречный удар в предполагаемом месте прорыва. Сегодня в ночь к вам вылетит самолет, он доставит мой письменный приказ... Все, выполняйте, до связи...

Комфронта отключился, а Командарм все сидел с наушниками на голове, словно надеясь еще что-то услышать из шумов опустевшего эфира. Наконец, он медленно снял наушники и тяжело поднявшись побрел к выходу. Если бы налет противника продолжался он бы, наверное, так и вышел бы под бомбы, не замечая их. Но налет уже закончился, люди повыползали из своих смрадных сырых укрытий и с наслаждением дышали свежим воздухом, радуясь что на этот раз выжили. А кому не посчастливилось... тех откапывали, перевязывали, несли в госпиталь. Среди всей этой суеты медленно бредущий как бы в прострации Командарм смотрелся неким анахронизмом. Хотя постепенно прострация уступала место гневу, все сильнее клокотавшему в его сознании. «Сука... сволочь... это же он нас сюда загнал, и держал, не позволяя вырваться пока это еще было возможно... А сейчас... что сейчас, раненых бросать и мелкими группами просачиваться?... Сволочь, знает, что я раненых не брошу, специально ставит нереальную задачу. Зачем... чтобы меня тут угробить?... Так неужели для этого в придачу и еще двенадцать тысяч человек положить надо?... Знал, что ты гад, но не думал, что до такой степени... Может, надеется, что я брошу раненых ради того, чтобы самому с какой-нибудь мелкой группой проползти, спастись, а потом ославит, опозорит как труса. Думает, что и я такая же сволочь, по себе судит... Нет, не дождешься, я раненых не брошу».

Командарм просто не мог поверить, что Комфронта просто отказали в резервах. В своей к нему ненависти он уже готов был подумать, что тот все это специально спровоцировал, подстроил. Другого объяснения кроме как мщения именно ему, столь ненавидимому им, Командарм дать не мог. Получалось, что так Комфронта мстит ему за то, что никогда не «ломал перед ним шапку», не лебезил, не боялся его, в том числе не боялся его кулака. Да Комфронта иной раз не брезговал рукоприкладства, особенно в случаях когда, например, не имел достаточных оснований отдать не понравившегося ему подчиненного под трибунал, отправить в штрафбат или расстрелять. Бил даже генералов, причем при его немалой физической силе мог сбить человека с ног. Впрочем, он вполне мог бы до этого и не опускаться, его и так все боялись, зная его склонность к быстрым иной раз спонтанным решениям: судить, снять с должности и т.д. Однажды на совещании в штабе фронта он ударил провинившегося перед ним полковника. У того пошла носом кровь. Стоявший рядом Командарм возмутился, на это Комфронта и ему пообещал:

– Будешь так же мямлить и тебе красную вьюшку пущу. Понял, интеллигентишка!?

– У меня тоже руки есть,– с этими словами Командарм сжал огромные кулаки и так посмотрел с высоты своего почти двухметрового роста на коренастого, невысокого Комфронта, что тот... тот это запомнил, ибо когда они встретились взглядами, генерал армии понял, что здесь его рукоприкладство никак не останется безответным.

«Неужели за то мстит?... Нет, не может быть. Он конечно гад и сволочь, но умный и ответственный, не может он так глупо мстить да еще специально гробить столько ни в чем перед ним неповинных солдат... Тут еще что-то»,– наконец обрел возможность размышлять более или мене адекватно Командарм, уже войдя на свой КП и отдавая приказ собрать через два часа всех командиров дивизий и отдельных бригад.

Тем временем известие, что армии предстоит выходить из «котла» самостоятельно уже гуляло по штабным подразделениям и оттуда распространялось дальше. И когда еще ничего не ведавшие командиры в званиях полковников и подполковников прибыли на совещании об этом уже знали уже все в штабе вплоть до писарей и ездовых. Потому к Командарму первым прибыл не какой-нибудь командир дивизии, а главный хирург армии:

– Товарищ генерал!... Я... я слышал, что нам предстоит самим выходить из окружения. А как же госпиталь... раненые!?

Сорокапятилетний медик, считавшийся светилом медицины, давно уже буквально не отходил от операционного стола и выглядел совершенно изможденным. В состоянии крайней усталости обычно даже чувство опасности притупляется. Но в глазах главного хирурга, за стеклами очков, тем не менее, читался откровенный животный страх. Командарм хотел было прикрикнуть на медика, дескать, откуда вы могли узнать секретные сведения, почему сеете панику!?... Но он тут же догадался, чего именно тот опасается более всего – он же еврей и потому панически боится приказа остаться с госпиталем, с ранеными, что для него означало верную гибель.

– Не беспокойтесь, раненых мы не бросим, будем выходить все вместе. Организуйте весь свой медперсонал на поиск подвод и забирайте всех еще стоящих на ногах лошадей. Приказываю не оставлять ни одного раненого,– распорядился Командарм.

– Есть,– медик явно воспрял и, словно и не было многодневной усталости, побежал выполнять приказ.

Наконец, все старшие командиры собрались на КП в штабном блиндаже. До половины командиров дивизий, бригад и полков, начинавших два с половиной месяца назад наступление и прорвавшие оборону немцев, по самым различным причинам сменились. Кто-то погиб, кто-то получил ранение и опять же умирал лежа в армейском госпитале от сырости и недостатка медикаментов, кого-то Командарм снял с должности за несоответствие той самой должности. Впрочем, в армии знали об отношениях между Командармом и Комфронта и очень удивлялись, что сам Командарм до сих пор не снят со своей должности. Ну, а сейчас по всем вышеизложенным причинам среди командиров дивизий не оказалось ни одного генерала, а одной из бригад даже командовал майор.

– Товарищи, довожу до вашего сведения, что во время последнего сеанса радиосвязи со штабом фронта, нам Комфронта поставлена задача сниматься с позиций и пробиваться из окружения самостоятельно, создав штурмовую колонну и пробив кольцо окружения противника...

Едва Командарм сделал намеренную паузу, как до того заворожено и даже как-то загипнотизированно слушавшие его, вдруг словно проснулись. Два-три голоса спонтанно, не сговариваясь произнесли одно и то же:

– Как же так, товарищ генерал?!... Как это сами?!... А разве не будет встречного деблокирующего удара!?

Затем, видя, что Командарм не одергивает эти выкрики, к ним присоединились и другие:

– Мы не можем идти на прорыв, люди измучены, они уже давно по человечески не питались, не стирались... А с чем идти на прорыв, с одними винтовками?!... У моих не более двадцати патронов на человека!...

– Тихо!... Здесь, что совещание высшего командного состава или базар?!– наконец решил употребить власть Командарм, перед тем чуть «выпустив пар», вновь «подобрал вожжи», напомнил о дисциплине и субординации. Дождавшись тишины, он спокойно продолжил.– Товарищи, то что я вам сейчас сообщил, есть приказ Комфронта. Сегодня ночью этот приказ доставят нам. Вы уже и сами, поди, догадались, это означает только одно: что фронту не дали резервов для осуществления нашей деблокады. Почему? Я не знаю, но это факт – деблокирующего удара фронта достаточной мощи не будет. Потому приказываю, сегодня в ночь и завтра весь день скрытно осуществить подготовку к быстрому, одновременному снятию с позиций и сосредоточению в указанном районе, с целью совершения скорого марша и нанесения удара всеми силами армии для прорыва к основным силам фронта. Соответствующие официальные приказы вам будут доставлены завтра. И еще одно, осознайте сами и доведите до каждого офицера, чтобы те довели до каждого бойца – никто нам не поможет, рассчитывать только на себя... На этом совещание закрываю, приказываю всем убыть в свои части и начинать подготовку личного состава и матчасти к маршу с последующим прорывом. Что с собой взять невозможно, да и не нужно, например, орудия, к которым нет снарядов, или автомобили без горючего, тихо безо всяких подрывов вывести из строя. Передвигаться пешим порядков, всех лошадей и подводы которые имеются передать в распоряжение начальника госпиталя для транспортировки раненых...