Текст книги "Ментальная несовместимость (сборник) (СИ)"

Автор книги: Виктор Дьяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

Рыжий достал ключ ... вошли... вставил кассету, включил перемотку.

– Здесь на кассете сначала белогвардейские песни ... так ерунда, юнкера, поручики Голицыны ... Прохлопали Россию чистоплюи ... Эта певица, Бичевская, она лучше всех её поёт, лучше чем эти ряженые, Кубанский казачий хор.

Он щёлкнул переключателем и из колонок полилась песня:

                                     Как на грозный Терек

                                     На высокий берег

                                     Выгнали казаки сорок тысяч лошадей

                                     .................................................................

                                                                     4

Через несколько дней рано утром, дремавшего в коморке охранников Рыжего разбудил громкий стук в запертую дверь школы... Он увидел того самого парнишку.

– Дядя Саша, откройте!

Рыжий отпер дверь и впустил мальчика.

– Ты чего это тёзка ни свет, ни заря?

– Дядя Саша... вы слышали... они напали!?

– Кто, они?– равнодушно, едва сдерживая зевоту, спросил Рыжий.

– Как кто, волки... они на Дагестан напали. По радио и телевизору передают. А я подумал, что у вас тут приёмника нет и телевизор сломан.

– Что большая группа, – перебил Рыжий, сразу стряхнув остатки сна.

– Село какое-то там захватили...

– А ну-ка пошли ... там на магнитоле приёмник есть, послушаем ... село говоришь?

Через двадцать минут Рыжий звонил в свою охранную фирму, но там никого из начальства ещё не было. Потом стал обзванивать товарищей, что жили в Москве, назначая место сбора и передавать им распоряжения обзвонить по межгороду тех, кто не жил в столице – Рыжий сразу понял, что это снова война и собирал своих ребят. Потом позвонил по номеру, оставленному Хохлом:

– Это Нина? ... Извините за беспокойство, позовите Семёна ... Это его сменщик ... Семён, я сегодня увольняюсь, так что имей в виду.

– Опять по контракту завербуешься?– донёсся словно из подземелья сонный голос Хохла.

– Да. Ты смени меня как можно быстрее. Мне сегодня надо во что бы то ни стало успеть расчёт получить.

– Хорошо. Я часа через полтора подскочу, трошки перекушу и приеду. А ты уверен, что всё это серьёзно, а то може как в последний раз, когда ментов с блядвом завалили.

– Уверен, это настоящая война, они давно уже готовились. Я всё удивляюсь, как они эти-то три года вытерпели. Они же, как наркоманы, я их слишком хорошо знаю...

Хохол приехал как обещал. Почему-то он выглядел виноватым. Когда прощались, он неожиданно разволновался:

– Счастливо тебе Сашко... Не поминай лихом... Когда вернёшься, позвони, если остановиться негде будет, телефон знаешь. Я ведь женюсь, всё уже обговорили. А тебя я в любое время жду.

Ты зла на меня не держи, если словом где задел.

– Не узнаю... что это с тобой?– искренне удивился такому настрою Хохла Рыжий.

            – Да то ... Я ведь сам ещё с армии этих зверей ненавижу. И вообще ... Фильм смотрел, Ермак называется? Так там сцена есть такая, запорожцы в степи с москалями встречаются, и давай друг друга подкалывать насмехаться, чуть до драки не дошло. А тут со степи чёрние на них летят на конях. Так тут и москали, и запорожцы враз про ссору забыли, спина к спине встали и отбились. Мы ж браты как никак, одного корня, а те всегда были и будут вражины лютые как вам, так и нам.  Веришь, у самого руки чешутся ... Знаешь, какой я стрелок? Я меньше двадцати семи очков с трёх выстрелов в Армии не выбивал.

            – Что-то не по самостийному ты поёшь сегодня Семён. Сейчас-то, небось, земляки твои, вот также собираются волкам на помощь. Встречу, не пощажу.

            – И не щади Сашко. Не земляки оне мне, тож западэнция, бендеры, львовские да ивано-франковские. Наших полтавских там не было и не будет. Да рази ж наших в Российской Армии нет? Да я бы сам, кабы не гражданство пошёл.

            – Ну, ладно Сёма будь. Привет невесте. Вернусь, может зайду, посмотрю как живёшь. Хотя, чего там загадывать ... всё может быть.

            – Вернёшься Сашко, ты вернёшься, и чёрних як капусты нарубаешь, я то чую.

            – И с чего это у тебя такая уверенность?– вновь изумился Рыжий.

            – Да так ...– Хохол помялся.– Помнишь, ты во зле сказал, что наших в милиции много тут. Ну, так в местном отделении у меня земляк, сержант. Рассказал он мне, что одного из тех чёрних, тогда, помнишь ... ну что его как будто ножом самодельным в висок убили, а других с его же пистолета. Какой же бандюган сапожным ножом станет? И здаётся мне, нож тот я делал ... Ты не бойся Сашко, менты никого не ищут, и, считай, я уже забыл, что сейчас сказал ...

            Мальчик поджидал его у калитки школьной ограды.

            – Ну, прощай тёзка, вот возьми на память,– Рыжий протягивал кассету с шашкой и ногайкой.

            – Вы воевать уходите?

            – Да, как говориться, труба зовёт.

            – А я здесь тоже буду... их бить. Я в этой школе теперь учиться буду.

            Рыжий присел перед ним на корточки и, нахмурившись, погрозил пальцем:

            – Ни в коем случае! Дурачок! Сколько я тебе говорил, а ты так ничего и не понял. Один ведь будешь, а они сразу объединятся, их же много тут. И ещё из школы вылетишь. Директриса местная на их сторону скорей встанет, чем на твою, я то уж знаю. Ты лучше затаись, не показывай, как ненавидишь их. Я ведь здесь так и жил. Но конечно и спуску не давай, на шею они сразу садятся. Хотя на тебя они не полезут, они ведь слабину любят, а таких здесь пруд пруди, процентов девяносто.– Рыжий встал, потряс затёкшими от сидения на корточках ногами.– Так что ты пока в бой не кидайся, учись. Ты в какой класс пойдёшь?

            – В шестой

            – Историю, какую изучать будешь, средних веков?

            – Не знаю ... В пятом древнего мира изучали.

            – Значит средних. Обрати внимание на историю Восточной Римской Империи, Византии.

Я ведь когда-то в институте учился, тоже историю изучал, не кончил ... Ладно ... Так вот это была самая передовая и культурная страна того времени, родина Православия и духовная прародительница России. А на восточных границах империи были созданы специальные потомственные военизированные поселения, как и наши казачьи. Аэраты назывались те поселенцы. Пока они границу охраняли, тогдашние волки не смели сунуться. А потом Империя посчитала, что слишком дорого содержать таких людей, не стало аэратов, и волки разорвали её в клочья. Сейчас на том месте потомки тех волков живут. Вот и с Россией может такое случится, если нас не будет. Волкодава ведь в спортзале или в казарме не воспитаешь. Понял?

            – Понял.

            – Что ты понял!? ...  Вырасти тебе надо, и успеть потомство оставить ... я то уж вряд ли,– Рыжий нахмурился.– Так что расти маленький волкодав, будь хитрым, чтобы не загрызли пока в силу не войдёшь...

Уже отойдя Рыжий обернулся, мальчик, не двигаясь с места заворожонно смотрел ему в след. И у него вдруг возникло неведомое раньше желание: уцелеть в предстоящей битве, уцелеть и вернуться сюда.

  В УПРАВЕ

                                                                    рассказ

            В узком длинном коридоре одной из московских районных Управ толкался народ. Посетителей перед кабинетом с табличкой «Заместитель главы Управы по потребительскому рынку...» было немного: двое кавказцев и пожилой мужчина. Зато в соседний, где располагался социальный отдел, стояло десятка полтора. Последним в «социальной» очереди был болезненного вида мужик средних лет в сильно поношенном пальто, и такой же потёртой шапке. Осознавая, что ждать ему предстоит долго, он выражал недовольство красноречивыми гримасами своего подвижного лица.

            Из "потребительского" кабинета вышел посетитель и следом хозяйка кабинета. Это была представительная, дородная дама лет чуть за пятьдесят, в прекрасно пошитом бордовом костюме.

            – Ко мне ещё есть кто-нибудь?– спросила чиновница, щуря глаза под большими очками в золотой оправе.

            – Мы,– тут же вскочили кавказцы, один лет сорока невысокий, второй моложе и выше.

            – И я тоже,– не в вставая со стула, отозвался пожилой мужчина.

            – Вы... вы кажется насчёт открытия магазина?– спросила чиновница у старшего кавказца.

            – Да-да, насчёт магазина. Документы, которые вы велели собрать, все собрали,– подобострастно улыбался чернявый проситель.

            – Помню-помню,– теперь уже доброжелательно заулыбалась и чиновница.– А у вас какой вопрос?– уже официальным тоном обратилась она к мужчине.

            – Я по поводу льготной оплаты за торговое место на рынке,– пояснил мужчина.

            – Ну, что ж ждите. Я минут через десять подойду,– и чиновница гордо понесла своё крупное породистое тело куда-то по длинному коридору, преисполненная сознания своей значимости.

            Услышав, по какому поводу пришли в Управу кавказцы "социальник" в неприглядном пальто в очередной раз недовольно скривил лицо и, подсев к старшему кавказцу, обратился к нему:

            – А что, в Баку русскому магазин позволят открыть?– видимо по каким-то ему известным приметам "социальник" определил откуда родом эти будущие хозяева московского магазина.

            Кавказец моментально насторожился, даже чуть отодвинулся от подсевшего на край своего стула. В ответ задал вопрос вызывающим тоном:

            – А ты что, в Баку бывал?

            – Приходилось,– лицо "социальника" вновь исказила гримаса, что могло быть, как реакцией на неуважительное "тыкание", так и на явно качественные дорогие куртки обоих кавказцев, резко контрастировавших с дешовенькой одежонкой его "сотоварищей" по "социальной" очереди, пришедших вымаливать какие-то причитающиеся им крохи.

            – Ну, раз приходилось, то должен знать, что хорошему человеку там всё позволят, кем бы он ни был,– наставительно произнёс будущий хозяин магазина.

            – Ни какому не позволят, если он не азербайджанец. А здесь вам, гляжу, все условия, что хочешь, все двери открыты!– повысил голос "социальник".

            Кавказец опасливо покосился по сторонам и, увидев, что к их разговору прислушиваются прочие посетители, в свою очередь заговорил громче:

            – Слушай... ты с какого года в Москве живёшь!?

            – Я?...– "социальник" вдруг растерялся.– Я с восемьдесят третьего,– последние слова он произнёс уже еле слышно. По всему он застеснялся.

            – А я с семьдесят девятого, я институт здесь закончил, ты салага по сравнению со мной, я здесь прописан и имею право...

            Вдохновенную, но сбивчивую речь москвича бакинского "разлива" прервало появление заместительницы главы района по потребительскому рынку.

            – Заходите,– она распахнула дверь, приглашая взволнованного спорщика и его молодого товарища, в споре участия не принимавшего, скорее всего по причине неимения столь солидного московского "стажа".

            Внимательно следивший за этой перепалкой пожилой мужчина подошёл к так и не отошедшему от растерянности "социальнику" и негромко ему выговаривал:

            – Что ж ты как неродной? Ты "лимитчик", что ли?"– "социальник" покраснел и опустил глаза,– Ну, и что ты замандражил, ты здоровьем своим эту прописку заработал. А он, скорее всего, просто женился здесь, а в институт за взятку поступил. Ишь, с семьдесят девятого. Русские дурочки всегда за "чёрных" замуж рвались, они же богатые. Но ты-то русский, с России? -"социальник" утвердительно кивнул головой.– Ну, так и говори, что это твоя земля, и Москва тоже твоя, а не их. Они тут прилепились и едут, как мухи на чужом возу. Верно говоришь, в Баку не то что магазин, на улицу с русской рожей выйти опасно.

            Словно  проглотивший язык "социальник" в ответ лишь виновато улыбнулся и развёл руками...

            Кавказцы пробыли в кабинете минут десять и, по всему, успешно решили все свои вопросы. Во всяком случае выходили они с довольными лицами. Напоследок старший недоброжелательно скользнул взглядом по «социальнику».

            Тем временем пожилой мужчина приоткрыл дверь, спросил:

            – Можно!?

            – Да, заходите, – чиновница монументально восседала за большим, капитальным письменным столом. Видимо, и она была довольна предыдущими посетителями, и на её лице лежала печать полного удовлетворения.

            – Так, что там у вас?... Присаживайтесь,– она оторвалась от большого блокнота в софьяновом переплёте, лежащем перед ней на столе, куда она что-то записывала.

            – Вот заявление,– мужчина держал в одной руке картонную папку, а другой протягивал лист бумаги.

            – Заявление... какое заявление?– чиновница стала читать.– Позвольте, но это не ко мне. Это же заявление в администрацию рынка,– она подняла на посетителя недоумённые глаза.

            – Правильно. Но мне там сказали, что без вашей резолюции они не имеют оснований установить для меня льготную оплату торгового места.

            – Чёрти что... Это они уже отсебятину порят. Есть же распоряжение Лужкова... Вы же пенсионер?

            – Да.

            – Ну, всё верно, есть распоряжение о взыскании с пенсионеров, инвалидов и ещё там какие-то категории граждан... так вот для вас, торгующих на рынках, положено платить половину стоимости аренды торгового места.

            – Они это тоже слышали, знают... но эти слова так и остались словами, официального документа нет.

            – Тогда не понимаю, чем я вам могу помочь.

            – Дело в том, что они, администрация рынка, не прочь брать с меня половину стоимости. Там, слава Богу, одни русские пока. Они меня как родного встретили, приходите, торгуйте, говорят, а то на рынке сплошь одни азербайджанцы да хохлушки, что на них работают. Русских, говорят, не затянешь, боятся, не верят, что мы порядок тут обеспечим, от "черных" обороним. Но им надо хоть какой-то оправдательный документ, чтобы с меня эти полцены брать, а не полную. Они и посоветовали к вам обратиться... Наложите резолюцию, пожалуйста... ну что вам стоит.

            – И чем же вы собираетесь торговать?– чиновница смотрела с недоверием.

            – Всем, что вырастет на моём дачном участке. Хочу вот заранее пока зима все документы оформить.

            – И что же там у вас растёт?– в голосе хозяйки кабинета звучало уже откровенное пренебрежение.

            – Ну как что... петрушка, укроп, клубника, чеснок... Ну и что в лесу соберу, ягоды, грибы. Если я заплачу полностью, все 230 рублей за место, мне и торговать выходить смысла никакого нет. Я ж не больше чем на триста-четыреста рублей наторгую.

            Хозяйка кабинета уже почти не слушала. Привыкшая решать вопросы с относительно крупными субъектами рынка, владельцами торговых палаток, павильонов, магазинов, имевших ежедневный оборот в десятки и сотни тысяч, она просто не могла всерьёз воспринимать этого пенсионера собирающегося выходить на рынок с товаром на триста рублей. Но как поступить с его заявлением она не знала. Действительно с этим устным распоряжением мера много неясного. Что делать? Взять ответственность на себя, подмахнуть эту бумажёнку? А стоит ли, ради чего? Сегодня мэр одно скажет, завтра другое.

            – Уж и не знаю, как с вами. Ох уж эти ваши проблемы. Ну, неужели вы не можете побольше товара привезти, ну хотя бы на тысячу рублей? Тогда смысл торговать будет и при полной оплате.

            – У меня нет машины... Я могу торговать только тем, что принесу в руках.

            – Ну, не знаю, чем вам тут помочь,– чиновница брезгливо поморщилась, её раздражение росло на глазах.– Вот, все вы так, как наши приходят, одни и те же проблемы, дорого, платить не можем, походатайствуйте о льготах. Вон кавказцы... вы тут о них плохо, а ведь они безо всяких льгот своё дело делают, и никакой помощи им не надо, всё у них получается, и товар качественный и идёт хорошо, и с арендой никогда никаких проблем. Они вон ночами прямо на арбузах ночуют, и не плачут, не просят. А вам, то то, то это. Вон одной многодетной вот так же разрешила палатку на льготных условиях открыть. Так вы думаете, она стала торговать? Она эту палатку взяла и кавказцам продала, да ещё и свою фамилию разрешила им использовать. Торгуют кавказцы, а на вывеске значится Фадеева. Конечно, ревизор сразу за это уцепился и мне выговор, почему вы эти афёры санкционируете,– к лицу чиновницы прилила кровь, она уже не смотрелась степенной, вальяжной барыней.

            Посетитель терпеливо слушал, не сводя глаз со своего заявления, которое чиновница положила на стол, и, казалось, совсем забыла о нём. Тем не мене, он отважился на реплику:

            – Ну, разве можно так сразу... аферистка. А может у неё обстоятельства так сложились? Мы же все, кто не смогли сделать какую-нибудь карьеру, все бедные,– посетитель смотрел на чиновницу с укором, дескать тебе не понять, ты-то от "места кормишься".– А они и без карьеры все с деньгами, у них семьи большие, дружные, они помогают друг дружке. Может они к ней в помошники набились, а потом прижали. Что может женщина, да ещё с детьми? Может она была вынуждена им эту палатку уступить.

            – Ну, конечно,– чиновница усмехнулась.– Захотела бы торговать, торговала, кто ей тут мешал, москвичка, с пропиской. Просто попробовала и поняла, что тяжело, вот и продала, не захотела каждый день рано вставать, за прилавком зимой мёрзнуть.

            – Может и так, а может и нет.

            – Ну то, что вы тут нафантазировали маловероятно.

            – Когда с "чёрными" свяжешься, всё что кажется маловероятным оказывается вполне реальным. Они ведь сразу всей роднёй наваливаются,– посетитель вздохнул, предчувствуя, что резолюция на его заявление, похоже, наложена не будет, но тем не менее продолжал говорить.– И так может быть, узнали, что палатку арендовала женщина одинокая, с детьми, подошли втихаря и говорят, отдай нам всё добром, а то детям твоим плохо придётся.

            – Как это плохо?– по-прежнему недоверчиво улыбалась чиновница, будто слушая сказку-ужастик.

            – Да так, чень просто... если мальчик – искалечат, девочку... – сами понимаете.

            – Ну, уж вы тут таких страхов наговорили, будто мы где-то в лесу дремучем живём. Мы, слава Богу, пока ещё в Москве,– чиновница рассмеялась, явно собираясь заканчивать аудиенцию.

            – Вы, что хотите сказать, что они здесь на такое не решаться?... Правильно, сами они это делать не будут, они какого-нибудь архаровца с Кавказа выпишут, заплатят, а после тут же самолётом назад отправят. И всё, там его никто искать не будет, виновных нет, а жизнь детям с самого начала угробят. За тысячу долларов любой джигит с горного аула, что хотите сделает. А у этих которые здесь, у них будет стопроцентное алиби. Захочет мать такого надругательства над своими детьми?... Конечно нет, она не то что палатку, квартиру отдаст.

            – Фантазируете вы всё,– сказала чиновница, но уже не так насмешливо и уверенно.

            – Да нет, если бы. Таких примеров сколько угодно. Вот у меня жена в школе работает, учитель. Ну, мы-то люди опытные, во многих местах пожить пришлось. Так вот, в классе, где она классный руководитель, дети как обычно на  День учителя подарки приносят. Так она от подарков кавказцев руками и ногами отбивается. Наши-то безделушки дешовые дарят, а те перстни, кольца с бриллиантами. Но она знает, что потом за эти подношения расплачиваться надо, они за бесплатно ничего не делают, и самое меньшее, чего они ждут, это завышение оценок их детям. Чем дороже подношение, тем больше ты должен для них сделать, а если забудешь, они напомнят. Ничего от них брать нельзя, чтобы в кабалу не попасть, они своё всегда вернут, да ещё с процентами. И весьма распространённый способ – угроза детям. Помните случай с Квантаришвили? Он угрожал детям крупных шишек. Дурак конечно, обнаг до того, что думал любому русскому такое можно говорить, даже тем, кто при большой власти. Но простые-то люди не могут снайпера нанять, как те вельможные папаши. Поэтому для нас эта угроза самая, что ни есть действенная, и та женщина, про которую вы говорите...

            Посетитель в своих рассуждениях пропустил момент, когда чиновница вдруг начала быстро бледнеть. Когда же взглянул на неё, то осёкся на полуслове.

            – Что с вами... вам плохо?– вопрос вырвался непроизвольно, ибо, ещё минуту назад насмешливо-ироничная хозяйка кабинета сейчас находилась в предобморочном состоянии.

            Чиновница не услышала вопроса, зрачки её глаз за золочёными очками были полны животного ужаса, растерянности... беспомощности.

            – Что... что вам... резолюцию?– тихо спросила она, в то время, как не по-возрасту холёная рука с большим изумрудным перстнем на беземянном пальце нетвёрдо взяла лежащий на столе шикарный "Паркер". Она стала спешно, словно боясь не успеть строчить на углу листа с заявлением. – Вот... возьмите...

            Посетитель, несколько растерянный такой метаморфозой взял заявление, прочёл резолюцию: "Ходатайствую перед администрацией энного продовольственного рынка о взыскании льготной оплаты..." и подпись: "Заместитель главы управы района ... по потребительскому рынку...".

            – Спасибо, я ...

            – У вас ещё что-то? – нетерпеливо перебила чиновница.

            – Нет...

            – Тогда всех благ,– весь её облик свидетельствовал, что она очень спешит, что у неё вдруг появилось неотложное, срочное дело... о котором ещё десять минут назад она и не помышляла, не подозревала.

Мужчина догадался о причине столь внезапного испуга, довольно быстро, едва вышел из дверей Управы. Презрительная усмешка сама по себе появилась на его лице: «Из-за кого она так сильно струхнула: из-за этих двух, что зашли перед ним, или ещё из-за кого-то, или из-за многих разом, и за кого испугалась...за детей , внуков, или тоже всех разом? Интересно, сколько взяла? Судя по реакции немало, тяжело отрабатывать придётся... Снайпера вряд ли наймёт – ранг не тот».