Текст книги "Ментальная несовместимость (сборник) (СИ)"

Автор книги: Виктор Дьяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

            – У вас там, что гости?

            – Да директор школы к маме пришёл,– тихо ответил Вартан.

            – Ну и что там он?...– многозначительно недоговорил Ашот.

            – Не знаю... слышно плохо,– словно оправдывался мальчик.– Давно уже говорят, когда пришёл, ещё светло было.

            – Понятно... Наверное уговаривает уехать отсюда?

            Вартан  опустил голову – ему было стыдно, что он сказал неправду. Тут же вскинув голову, он решительно и зло признался:

            – Ещё как... прямо из кожи лезет. А мама ему – нет, и всё. Никуда, говорит, не поедем  и права не имеете нас гнать.

            – Давай отойдём,– Ашот потянул мальчика за рукав в сторону от света и от веранды, так как брат и сестрёнка Вартана, то и дела высовывали оттуда свои рожицы, слушая о чём они говорят.

            – Слышь, Вартанчик, курнуть не хочешь, кайф словить?– спросил Ашот, когда они отошли.

            – Чего курнуть, план?... Не, я не буду,– Вартан смущённо замотал головой.

            – Как хочешь, а то ведь... Знаешь сколько один такой косяк стоит?– Ашот помахал рукой с зажатой между пальцами сигаретой.– А тебе бесплатно, цени,– Ашот с наглядным наслаждением затянулся и, явно желая произвести впечатление на мальчика, медленно выпустил дым.– Вишь, ни один комар не пристаёт... Ладно, хорошего помаленьку,– он затушил недокуренную "косую" сигарету и бережно спрятал её в карман рубашки.

            Эффектное дымоиспускание Вартан не оценил, так как они вышли из полосы света, но комары действительно как будто не желали вкушать попутно с человеческой кровью никотин с анашой. Вартан был намного ниже Ашота. Чтобы не задирать голову при разговоре он несколько отступал назад, а его собеседник, напротив, наровил подойти ближе, и так они пятились вдоль дома.

            – Ну, так ты, что надумал-то насчёт моего предложения?– спросил наступая Ашот.

            – Знаешь, нет... не могу я сейчас ехать с тобой,– в  очередной раз сделал шаг назад Вартан.

            – Да я же не говорю что сейчас. Я и сам ещё не знаю, когда поеду. А если потом?... Пойми такому парню как ты здесь ловить нечего. Хочешь я с твоим поговорю?

            – Нет Ашот, не надо, я не поеду. Школу закончить надо... и родителям помочь,– продолжал оправдываться Вартан, но уже не пятился, а встал как вкопанный, ибо дальше начинался заросший бурьяном огород.

            – Да брось ты... зачем она сейчас нужна, эта школа? Восемь классов у тебя есть, и хватит, больше не понадобится. А мне, сам знаешь, как надёжный напарник нужен, компаньоном моим будешь. Мы ж такие бабки с тобой срывать будем.

            Вартан несомненно был польщён – слова старшего и авторитетного парня будоражили самолюбие мальчика. Но он снова проявил непреклонность:

            – Нет Ашот, я от родителей сейчас уехать не могу. Без меня тяжело им будет. Отец за бабушкой поехал, а она у нас болеет... Не могу я.

            – Как знаешь,– разочарованно проговорил парень.– Давай присядем.– Они сели на поваленный столб, когда-то державший отсутствующий теперь плетень.– Знаешь, если бы у меня были отец и мать, может я бы тебя и понял, а так...

            – У тебя же есть дядя и его семья.

            – Есть-то есть...– неоднозначно произнёс Ашот, но добавил уже твёрже.– Потому я и с ними пока... Но насовсем – нет, ни за что не останусь. Как устроятся, сразу назад, в Москву рвану... Они же все как слепые, вроде глазами смотрят, а не видят ничего, хоть дядя мой, хоть твои родители. Ты не обижайся, но они все не понимают, что сейчас жить, как они жили, нельзя.

            – Как это... А ты что знаешь как надо?– обида за родителей слышалась в скептическом вопросе мальчика.

            – А ты зря не веришь мне, я действительно знаю. Я видел, как сейчас люди живут по новому, какие башли зашибают, и не втихаря, а в открытую... И поверь, ничего здесь, в этой дыре у наших не выгорит, если они и дальше также вести себя будут.

            – А как же надо?– по-прежнему недоверчиво, но с интересом спросил Вартан.

            – Я как здешних куркулей увидел, сразу понял – не дадут они нам здесь спокойно поселится. Тут совсем другую политику надо вести. Нам ведь чего надо-то? Прописку. А им, чтобы нас тут не было. Вот и договорились бы, навродь брака фиктивного: они нас тут прописывают, а мы бы все где-нибудь в Пятигорске, или Ессентуках попристраивались... В Москве ведь многие наши так делают, прописаны в Подмосковье, или даже дальше, а сами в Москве живут, дела делают... Я к дядьке было сунулся, также вот объяснил, да разве его пробьёшь, честный очень. Задумал здесь пошивочную мастерскую организовать. Во... как ребёнок несмышлёный, ей-ей... Разве дадут ему здесь... и никому из наших не дадут... Не понимает. А портной он классный. Я ж говорил тебе, он в Баку в военном ателье работал, на генералов мундиры шил... И зачем в эту дыру понесло,– Ашот в сердцах плюнул и тоскливо посмотрел на желтеющие огоньки близлежащих домов.

            – А куда же нам ехать... нас ведь и так нигде не принимали?– недоумённо и в то же время с отчаянием спросил Вартан.

            – Да никуда. Не надо было вообще дёргаться. Сидели бы как сидели под Москвой. Со временем как-нибудь бы там прописались.

            – Это тебе рассуждать хорошо. Ты же там почти и не жил, в пансионате, в Москве всё пропадал. А мы, знаешь, как в зиму намучились. Холодно, сортир на улице... спали, сверху матрац, иначе замерзали. Малыши из простуд не вылезали, а старики...

            – А знаешь, почему вы так мучились, а я нет?– перебил Ашот.– Потому что у моря погоды ждали, что кто-то к вам придёт, накормит и обогреет. А кто не сидел, а дела делал, тот не мёрз, не болел и кучу бабок огрёб... Ишь, по специальности им работу подавай. По сорок-пятьдесят лет прожили, а не понимают ничего. Какая специальность, когда кругом сокращения. Вот у меня никакой специальности, да и на кой она нужна сейчас. Знаешь, сколько я в Москве зашибал, пока вы там от холода и сырости загибались?... Сейчас крутиться, торговать надо?

            – Мои мать с отцом не для того учились, чтобы за прилавком стоять,– мрачно но гордо повторил Вартан то, что не раз слышал в разговорах родителей.

            – Во-во, и мой дядька тоже примерно так шурупит... А я вот стоял за этим самым прилавком, и знаешь по-скольку имел?

            Вартан затаил дыхание, он даже подался к собеседнику и с интересом спросил:

            – По-скольку?...

            Со стороны улицы послышались девичьи голоса и громкий смех. Компания из нескольких девочек-старшеклассниц проходила мимо в сторону центра станицы. Ашот словно забыл о Вартане, всматриваясь в силуэты удалявшихся довольно крупных школьниц. Наконец он словно очнулся и обратился к немало удивлённому его поведением Вартану:

            – Единственное, что здесь стоящее, так это биксы... Даа, дети природы, как говорит Самвел. Лучшее, что есть у русских в их нации, это их бабы, девчонки. Мужики у них так себе, или бухают по-дурному, или ни рыба, ни мясо, деловых мало. Самвел мужик умный, он во всём этом во как секёт. Помнишь Самвела?

            – Какого Самвела?

            – Ну, солидный такой, с лысиной, лет сорок ему. Он часто в пансионат приезжал. Он наш земляк, с Баку, лет десять уже как в Москве живёт, женился там. Вот у него, я понимаю, шар варит, так варит. У него в Москве сейчас четыре палатки коммерческие, одна даже у самого дворца спорта Олимпийский. Я ведь у него работал, товар помогал развозить, разгружал, и за продавца стоял, в общем, на подхвате был и вообще...– последнее слово Ашот произнёс со значительным полунамёком, дескать, всё рассказать не могу.

            – Шестёркой что ли, подай-принеси?– мальчик полунамёка не оценил и спросил с ехидцей.

            – Что-что... шестёркой?– переспросил с усмешкой Ашот.– А ты знаешь, сколько он мне плател за такое шестерение?... По восемь-десять штук...  Секёшь какие бабки он сам имеет, если мне по столько отстёгивал. У него там всё на мази, друзья, знакомые, шуры-муры. Продавщицами у него русские девчонки работают. Клёвые тёлки... Он их всех... Секёшь?

            – А чегож он своих-то не берёт? Вон у нас сколько народу работу найти не могли.

            – Коммерция Вартанчик, у неё свои законы,– вздохнул Ашот.– Он бы взял, свои-то конечно надёжнее, но когда в той же палатке армянин, или армянка сидят, выручка уменьшается. Я сам, когда за продавщицу оставался, видел, как сразу рыла многие воротить начинали. В Москве тоже куркулей вроде местных, как собак нерезаных. А так, когда русская стоит, поди узнай, кто хозяин. Платить им конечно приходится, и порядком, но уж зато он их всех четверых... когда захочет,– Ашот сделал характерный жест одновременно обоими руками к нижней части живота.– Вот он живёт, так живёт. У него Жигуль белый, шестёрка, так он недавно ещё и "Вольво" купил, иномарку шведскую, классная тачка, тёмно-синяя, блестит вся. Дом загородный недалеко от Москвы строит, ещё в одном месте два гектара у него...

            – И как это он так сумел?– недоверие слышалось в словах мальчика.

– А вот так, крутился... Ничего просто так не делается. Вот у него, и прописка московская, и женат на москвичке, а всё равно всё с бою даётся... тому дай, этому дай. Конечно и к национальности прикапывались, сволочи... Дом и землю, которые он на свои деньги купил, на жену записать пришлось, а так ни в какую не получалось.

            – У нас в Кировобаде тоже и машина была, и дача,– грустно вспомнил Вартан.

            – Дядя  тоже в Баку хорошо заколачивал, "волжану" имел... Чёрт этих комаров принёс, теперь кранты, зажрут... Всё, что было уже никогда не вернётся. Пусть эти азеры теперь сами на себя работают, своими руками, которые у них из жопы растут, своими головами бараньими думают... Плохо, что и у нас народ такой упёртый, только и знают работать, да копить, и копейки для дела не выпросишь. А деньги они не должны лежать без дела, они работать должны. Сейчас такие как Самвел учителя нужны. Знаешь, какую я у него школу прошёл? Не физику с химией, а как жить надо. Нет, здесь я не останусь, в говне этом. Хоть бы твоя мать с этим директором договорилась, дядка к берегу бы, наконец, пристал, и я со спокойной совестью отвалю...

            – А может останешься?... Нам тут без тебя... Пацанов-то у нас... всё больше мелюзга.

            – А вы главное, не мохайте, чтобы не вы, а вас боялись, будут боятся, будут уважать. А мне тут что делать, ждать пока в армию заберут? Нет уж... У Самвела я и бабки заработаю, и ни в одном военкомате числиться не буду.

            – Как же это... а жить то где будешь?

            – В том-то и дело, Вартанчик, что шикарней всех жить буду. Бабки будут – всё будет, квартиру снять в Москве не проблема, девочек каких хочу и сколько хочу... Со временем и своё дело организую. Вот увидишь, года через два-три на своей машине сюда приеду... Прикачу на иномарке и к дядьке. Получай, дядя Серго подарок, швейную машину, самую дорогую, импортную... У него глаза на лоб вылезут,– Ашот сладко причмокнул, будто смаковал что-то вкусное.

            – Через два года?– недоверчиво переспросил Вартан, и стал хлопать себя по ноге – в штанину залетел комар.

            – Не веришь... да знаешь, как сейчас бабки быстро делают? Знаешь, чечены какие бабки срывают и с каким шиком домой приезжают? Молодые совсем, мои ровесники.

            – А я слышал, что они деньги грабежом и обманом делают,– неуверенно возразил Вартан.

            – Ой, Вартанчик, я тебя умоляю... А нас разве не ограбили, не обманули? Так что всё это мура. Вот и у меня мысля, свою команду из стоящих армянских ребят сколотить. В одиночку в Москве делать нечего, как ты говоришь, только в шестёрки.

            – Не, Ашот, я не смогу. Там, наверное, постарше быть надо.

            – Да брось ты. Знаешь, с каких лет чеченские мальчишки уже начинают дела делать? В твои годы они уже настоящие бойцы. У кого если и есть чему учится так это у чечен. Вот это народ так народ, никому спуску не дадут. Вон сколько армянских женщин азеры на силу взяли, когда погромы были. Да если бы с чеченками кто такое посмел сделать, чечены такой бы газават устроили... тысячу лет мстили бы. А наши... ааа, одно слово козлы,– Ашот в сердцах махнул рукой.

            – Не, Ашот, отец с мамой говорили, что культурным нациям нечему учиться у некультурных,– твёрдо возразил мальчик.

            – Да выбрось ты эту муть из головы. Сейчас они, эти некультурные по пятьдесят тысяч в месяц наваривают, а твоя культурная и образованная мать, даже если и устроится здесь в школу, больше двух не заработает.

            Вартан угрюмо молчал, и это было красноречивее любых слов. Ашот смекнул, что больно задел мальчика и заговорил мягче:

            – Ладно, Вартанчик, ты это... не обижайся. Ты подумай ещё. Я тебя не тороплю. Не сейчас, так потом, когда школу кончишь. Запомни: я тебя всегда жду. Я тебе адрес Самвела оставлю, если что, напиши, он передаст... А здесь нет. Что тут делать?... Разве коноплёй заняться. Так всё одно не дадут. Я дядьке как-то посоветовал, она же тут кругом растёт. Так он меня чуть дубиной не огрел. Биксы, конечно, здесь клёвые, бурёнки есть, что надо. Но тоже, гляжу, ничего не выйдет. Воспитание у них тут неподходящее, да и с местными, этими лохами, дело иметь придётся. Двум-трём, я, конечно, нюх протараню, но их же тут много...

            Ашот нажал на кнопку своих электронных часов, осветил циферблат, присвистнул и поднялся с бревна:

            – Ладно пойду, а то дядька опять волну погонит. Каждый день стращает, что зарежут тут... Да я сам кого хошь...

            Вартан тоже встал и понуро поплёлся следом. Проходя мимо окон, Ашот тихо, себе под нос, что бы не расслышал мальчик, ворчал:

            – И чего там рассусоливают?... Грамотные слишком, говорят много, а толку никакого.

            Он усмехнулся своим мыслям, приветственно махнул рукой на прощанье Вартану и своёй гибкой, пружинистой походкой направился в темноту.

            А за окнами будто совсем позабыли о времени, не ощущали его. Разве что гость выглядел  усталым – словесная борьба его измотала, но своих позиций он, конечно, сдавать не собирался:

            – ... Выход, мне кажется, один. Как я уже говорил, пожить врозь, отдохнуть друг от друга.   Надо же когда-нибудь это сделать, разойтись, и сейчас самый удобный исторический момент, обрезать эту искусственную, инородную и для вас, и для нас пуповину...

            Женщина, конечно, уже давно поняла, что её гость, директор школы и станичный атаман в одном лице, не уступит, но как натура, отзывающаяся в первую очередь чувством, а потом уже разумом, до последнего продолжала на что-то надеяться, убеждала, просила, срывалась на крик, вновь умоляла. Но долгий спор в конце-концов подошёл к логическому завершению. Гость встал и нетвёрдо ступил по направлению к двери, и здесь женщине окончательно изменила выдержка:

            – Нет... вы не можете так уйти!... Разрешите нам остаться, ну пожалуйста!... Мы всё, всё сделаем, как вы скажете... молодёжь приструним. Мы тихо, клянусь вам, тихо здесь будем жить, только не гоните, позвольте нам!...

            – Ну что, вы, это же неосуществимо, то, что вы обещаете. Заставить кавказцев жить тихо и смирно всё равно, что отучить собаку лаять, или корову мычать. Ещё раз извините, но могу вам только посочувствовать,– старик круто повернулся к двери.

                                                                                  9

            Темнота не принесла прохлады. В недвижимой, неразличимой духоте хозяйничали комариные банды, за станицей, у прудов начали давать свой еженочной многоголосый концерт лягушки.

            На улице на старика как-то сразу навалились естественные для пожилого человека неприятные ощущения, которые не замечались им в процессе продолжительного и нелёгкого разговора.

Каждый шаг гулко и больно отдавался в висках, словно сговорившись заныли поясница и ломанная в коленном суставе нога, наконец, нестерпимо захотелось по малой нужде. До дома идти неблизко и, хоть кругом темно, он, оглядываясь, стыдясь самого себя, в то же время и успокаивая – что естественно, то небезобразно – свернул в ближайший выгон...

            На станичной окраине уличное освещение совсем не работало, ближе к центру светились редкие фонари, возле которых, как мотыльки, скапливалась молодёжь. Слышался смех, гитары, кассетники, девичьи взвизги, нетрезвый, или нарочито разухабистый мат парней. Когда старик подходил, шум стихал, кто-то по школьному прятал сигареты за спину. Девушки, как правило, первыми успевали поздороваться:

            – Добрый вечер, Николай Степанович.

            Старик кивал в ответ, изрядно удивляя гулявших тем, что против обыкновения проходил мимо не останавливаясь, не делая замечаний и нравоучений. Не только стариковские болячки отвлекали его, но и мысли, добавляя головной боли, продолжали течь в направлении заданном в ветхой хатёнке: "Ну, хоть бы они одни приехали. Одна семья не страшно, тем более интеллигентные образованные люди... Но их же вон сколько, и ко всем родственники понаедут..."

            – Добрый вечер, Николай Степанович!

            "Фу ты, как привидения вынырнули, чуть не сбили... И охота им комаров кормить..."– своей последней мысли старик улыбнулся.– "Эх, действительно, старый уже совсем стал...  голову-то как заломило, давление, что ли скачет... Нет, зря на атаманство согласился, надо было самоотвод брать, не по силам будет эта шапка мономахова, в могилу, как пить дать, раньше срока сведёт."

            На площади перед зданием сельсовета, увенчанным поникшим в луче прожектора российским триколором, старик остановился, вяло отмахиваясь от комаров. У него не было мысли заходить в сельсовет, в котором в такое позднее время и быть-то никого не могло... Но на втором этаже светились три окна. Этот свет подействовал, как команда, сигнал к действию. Старик сразу отбросил в подсознание муки-раздумья, колебания – свет в окнах будто осветил дальнейший путь. Если Он волею судьбы оказался здесь, в своём кабинете так поздно, то так тому и быть, решить всё прямо сейчас. Да, прямо сейчас и потом не мучиться всю ночь: с таким "грузом", пожалуй, и снотворное не поможет. Уговорить, настоять, если потребуется, пригрозить, а уж завтра... Там само покатится. Завтра проект решения составить и согласовать, а послезавтра  и Сбор вечером в клубе собрать. Да не стоит тянуть, чем скорее, тем лучше... для всех. Может ещё успеют до холодов перебраться, и дети... дети не так уж много школы пропустят...

            Женщина так и осталась сидеть после ухода гостя. Дети, стараясь ничем не беспокоить находящуюся в горестной отрешенности мать, тихо расположились рядом. Наконец, она сбросила оцепенение, нервно поднялась и прошла на кухню разогревать ужин. План действий всё яснее вызревал в её сознании: с утра телеграмму мужу, потом как можно быстрее оповестить всех приехавших с ними соплеменников, создать инициативную группу и к председателю сельсовета. «...Они же люди и мы люди, и если мы быстрее достигаем зажиточности, так что же нас гнать за это, не лучше ли поучиться, перенять... В чём мы виноваты?... Что у нас дружные семьи?... Что у них быть бедным не зазорно, а у нас позорно?...»

            Привычное, обжитое ложе своей правды, в нём нет места для чужой, ведь своя такая ясная, логичная и убедительная.

     ИРРЕАЛЬНЫЙ МИР

                                                                        повесть

                                                                       май 1975

            В подъезд дома, где жили в основном управленцы и инженерно-технические работники  крупного грозненского предприятия, походкой занятого человека вошёл представительный мужчина лет сорока пяти. На лестничной площадке первого этажа, давая ему дорогу, посторонились,  стоявшие там, юноша и девушка. Они были совсем молоды: ей лет пятнадцать, ему... Он несколько старше, хотя возраст у чеченцев (а это был чеченец) определить трудно, ведь юноши на Кавказе мужают раньше своих европейских сверстников. На вид юноша смотрелся лет на двадцать, более того по фигуре это был настоящий атлет: среднего роста, очень широкоплечий, словно вросший в землю своими массивными, с небольшой кривизной ногами. То, что парень необычайно физически силён, ощущалось во всём: в могучей шее, в рельефе мышц на плечах и груди, прорисовывающихся даже через синюю «олимпийку». Со всей этой мощью как-то не гармонировало его лицо. Он уже начал бриться, но румянец и не потерявшие нежной округлости щёки указывали, что перед вами ещё мальчик, подросток – юноше исполнилось всего семнадцать лет. От девушки тоже веяло неестественной для большинства женщин силой и энергией. Но в отличие от юноши эта сила выражалась в лёгкости движений, гибкости, ловкости. Невысокая, но ладно скроенная, она, казалось, вот-вот оттолкнётся от земли своими стройными крепкими ногами, без усилия оторвётся от неё и, взмыв, полетит... По всему чувствовалось, что оба хорошо тренированные спортсмены.

            Мужчина, взглянув на пару, не мог сдержать удивлённого возгласа:

            – Таня!?...

            Девушка, густо покраснев, смущённо отвела глаза – она пребывала в явном замешательстве.

            – Ты... ты скоро домой придёшь?– мужчина, растерявшись не меньше девушки, смотрел на неё, одновременно не выпуская из поля зрения парня.

            Тот, поняв, что перед ним отец девушки подчёркнуто вежливо поздоровался.

            – Да пап, минут через пять,– с трудом переборола смущение Таня.

            Скользнув напоследок недоброжелательным взглядом по мощной фигуре парня, мужчина поднялся на свой этаж.

            – Тебе, наверное, сейчас попадёт?– озабоченно спросил юноша.

            – Да нет... ничего,– в её голосе, тем не менее, чувствовалось беспокойство.

            – Твой отец теперь и Ольге Николаевне всё расскажет... Хочешь, я поговорю с ними?

            – Ой, что ты Адам... не надо,– теперь девушка выглядела почти испуганной.– К тому же мама знает, что ты меня провожаешь после тренировок.

            – Ольга Николаевна знает!?– изумился Адам.– И она не против!?...

            Алексей Григорьевич, отец Тани увиденным был просто ошарашен.

            – Что это с тобой?– сразу определила его состояние жена.– На работе что-то случилось?

            – Да нет... хотя на работе тоже... Да чёрт с ней с работой. У нас у самих Оля как бы чего не вышло. Ты знаешь, где сейчас наша  дорогая дочь?– он спрашивал с саркастическими интонациями и выкатив как всегда в моменты наивысшего возбуждения глаза.

            Ольга Николаевна невозмутимо ответила:

            – Как где... скоро с тренировки должна вернуться.

            – Так вот, она уже вернулась... Я сейчас её видел, она внизу, в подъезде стоит. Но не в этом дело. Она там не одна. И знаешь кто её ухажёр?

            Против ожидания мужа Ольга Николаевна не выразила ни удивления, ни беспокойства.

            – Снимай ботинки... ужин готов.

            – Ты что, не поняла!?... Наша Таня стоит внизу с парнем и... Нет, я с ума сойду, такое в кошмарном сне не приснится... Она там с чеченцем, понимаешь!? Нет, надо кончать с этим спортом.

            – Ты что так, прямо в ботинках будешь ужинать?– продолжала демонстрировать абсолютное спокойствие жена.

            На этот раз Алексей Григорьевич взорвался:

            – Ты что и в самом деле не понимаешь... или может, не веришь мне!?

            – Не кричи,– поморщилась Ольга Николаевна,– просто я в курсе.

            – В курсе!?...– Алексей Григорьевич с изумлением воззрился на супругу.– И ты что, не против!?

            – Садись есть и успокойся... Я уже давно собиралась тебе всё рассказать, да как-то не получалось. То у тебя конец месяца, то квартала, то у меня в школе своя нервотрёпка...

            – Погоди,– перебил Алексей Григорьевич,– что-то я тебя не пойму. Ты знаешь, что Таня связалась с чеченцем и мне ни-ни... Ей же всего пятнадцать, ей вообще о парнях думать рано, а тут чеченец? Ты что, товарищ педагог... спятила, или на тебя вся эта интернационалистская пропаганда вдруг подействовала?

            – Ничего я не спятила... и к чеченцам отношусь не лучше тебя. Ты на своём заводе часто с ними сталкиваешься?... Ты ведь ведущий инженер и на своём уровне их почти не видишь, а я каждый день с их отпрысками, и ими самими дело имею. А это, сам знаешь, какая публика.

            – Тогда я тебя совсем отказываюсь понимать,– вновь начал было изумляться Алексей Григорьевич, но жена  не дала ему договорить, сама перейдя в "решительное наступление".

            – Ты мне что обещал, когда тебя сюда назначали!?... Не помнишь!?... Два-три года, и тебя с распростёртыми объятиями возьмут в НИИ, или на кафедру в институт Губкина!... Разве не так!?... И что... что я спрашиваю!? Мы здесь уже шестой год... понимаешь шестой год в этом аду!

            – Но ты же должна понимать,– попытался оправдаться Алексей Григорьевич.

            – Что я должна понимать!? Это ты должен понимать, ты мужчина должен был всё предвидеть, а не я. Да, я не имела понятия, что такое Кавказ. Разве я могла подумать, что у нас в стране... Да ладно, о чём тут говорить,– Ольга Николаевна в сердцах махнула рукой и пошла из прихожей в комнату.

            – Оля я... я тоже знал не больше твоего,– Алексей Григорьевич, на ходу одевая тапочки, поспешил вслед за женой.– Сама знаешь, ведь золотые горы сулили... Откуда я мог знать, что здесь творится на заводе, а уж про обстановку в городе... Ведь в России про это никто не знает, ведь никакой же информации... Да разве бы я согласился.

            – А раз так, то мне не мешай, – Ольга Николаевна, круто повернувшись, в упор смотрела на мужа.– Ты можешь нашу дочь здесь защитить?

            – То есть как?

            – А вот так. Можешь обеспечить, чтобы нашу Таню здесь не оскорбляли, не избили, не изнасиловали, не убили, не украли, наконец? В этом аду у любой русской девушки значительно больше шансов быть подвергнутой всему этому чем...

            Раздался звонок. Ольга Николаевна пошла открывать. Она впустила дочь, как ни в чём не бывало перекинулась с ней парой фраз и вернулась в комнату.

            – Татьяне ни слова... Понял?!– она говорила вполголоса, но не терпящим возражений "учительским" голосом.– Договорим после...

            Дома Адама встретил хмурый отец.

            – Идите к себе,– властным тоном приказал он жене и двум дочерям, не решившимся в присутствии отца радостно приветствовать старшего брата.

            Мать, поняв, что муж собирается наедине поговорить с сыном, быстро увела дочерей на женскую половину дома.

            – Садись,– отец кивнул на кошму напротив себя.

            Адаму хотелось есть после интенсивной тренировки, на которой он поднял в совокупности за два часа более пяти тонн "железа", но он беспрекословно повиновался.

            – Почему так поздно пришёл?– всё так же сумрачно спросил отец.

            Сын молча опустил глаза.

            – Опять провожал дочку учительницы?... Я же запретил тебе...

             Адам, сцепив зубы, уставился в какую-то точку кошмы. Ему было тяжело сидеть скрестив ноги – ныла наработавшаяся на тренировке спина.

            – Завтра приезжает твой дядя... Ахмат,– отец говорил уже не столько сурово, сколько как человек отчаявшийся переубедить почти взрослого сына и потому перепоручавшего это непосильное для него дело.– Пусть он решает... он старший в нашем роду... Я уже не знаю, что с тобой делать... Мой сын, связался с русской... именно мой сын... Чем я прогневил Аллаха?– отец горестно покачал головой...

            – И давно они встречаются?

            Алексей Григорьевич напряжённо сидел на кровати в спальне. Дверь была плотно прикрыта, хотя и без того через гостиную, делавшая в своей комнате уроки, дочь вряд ли что-то могла услышать.

            – Насколько мне известно, три-четыре месяца,– Ольга Николаевна сидела за туалетным столиком и выщипывала брови.

            – И как же это я до сих пор ничего не замечал?

            – Где ж тебе... ты же весь в работе. Хоть бы толк какой от неё был,– уколола жена.

            При других обстоятельствах Алексей Григорьевич обязательно сделал бы ей комплимент, подошёл сзади, дал бы волю рукам... Вот так, перед зеркалом жена смотрелась особенно обворожительно. Таня очень походила на неё. Только если мать была пышной, царственно-неторопливой, то дочь, порывистой, будто с постоянно взведённой внутри мощной пружиной. Но сейчас было не до комплиментов, Алексей Григорьевич остался на диване, и  виновато опустив глаза "съел" упрёк.

            – И ты уверена, что у них... ничего?– осторожно спросил он.

            – Уверена,– отрезала жена.

            – Сколько ему лет?

            – Семнадцать. Он нашу школу заканчивает.

            – И кто же он такой, и почему ты ему так веришь?

            – Его зовут Адам Елхороев. Когда я только устроилась в эту школу, я была классным руководителем в его классе. Его отец пренеприятный тип, обычный чеченец, где-то не то кладовщиком, не то завхозом работает. На родительские собрания приходил раз в год, и то, как одолжения делал. Как же, джигит будет выслушивать наставления женщины... Зато дядя Адама личность в республике известная. Знаменитый председатель колхоза где-то в горах. Овец разводит, не раз награждён. Вроде должен был и звезду героя соцтруда получить, да что-то там не сладилось, какие-то махинации с шерстью вскрылись. В общем, обычные воры, отец мелкий, а дядя крупный. Но у чеченцев, как сам знаешь, это признак уважаемого человека, ведь они помогают своим многочисленным родственникам и те за них на всё готовы. Теперь ты понимаешь, с каким парнем знакома наша Таня?...

            – Понимаю... Но это же опасно... это надо немедленно пресечь,– Алексей Григорьевич вскочил с дивана, его лицо выражало что-то среднее между сильным беспокойством и безотчётным страхом.

            – Ничего ты не понял... Ты можешь в ближайшие год-два вытащить нас отсюда?... Не можешь. Тогда молчи и не перечь. Ты, что хочешь, чтобы Таня бросила тренировки!? Но ведь она уже почти в сборной. Может она сумеет вырваться отсюда, раз родной отец ничего не может. Ей необходимо интенсивно тренироваться. Помнишь, что тренер сказал, главное терпение, не форсировать форму, и через год-два он гарантирует большие успехи. И эти год-два никто лучше Адама её здесь, в Грозном, не защитит, ведь она поздно возвращается с тренировок, и вообще... Что никак не дойдёт?... Вспомни, в каком городе мы благодаря тебе живём!?