Текст книги "По памяти и с натуры (Маленькие комедии)"

Автор книги: Виктор Ардов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Ардов В Е
По памяти и с натуры (Маленькие комедии)

Ардов В. Е.

По памяти и с натуры

Маленькие комедии

Сценки. Рассказы. Монологи. Фельетоны. Обозрения.

Виктор Ардов – старейший советский сатирик. Им написано множество сценок, монологов, рассказов, фельетонов, комедий, цирковых клоунад, реприз и конферансов. В настоящий сборник вошли произведения малых форм, созданные писателем в разные годы.

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Многоуважаемый Виктор Ефимович! Издательство "Искусство" обратилось к нам с просьбой написать предисловие к Вашему новому сборнику под названием "По памяти и с натуры". Сообщаем Вам, что писать подобное предисловие мы категорически отказываемся и, чтобы у Вас и читателей не возникло по этому поводу недоуменных вопросов, спешим объяснить, что делаем это (в смысле: "не делаем") по следующим уважительным причинам: во-первых, чтобы писать обстоятельное предисловие, надо изучить все творчество автора. Вы же, Виктор Ефимович, за пятьдесят с лишним лет работы в литературе написали столько рассказов, пьес, сценок, сценариев, реприз, клоунад, фельетонов, что прочитать их все не в силах ни один автор предисловия, даже если их двое; во-вторых, в предисловии положено говорить о тех вопросах и проблемах, которые автор затрагивает в своих произведениях. Обращаясь же к Вашему творчеству, мы опять зашли в тупик: нет такой сатирической темы, нет такого объекта для осмеяния, которые бы ускользнули от внимания Виктора Ардова. Перечислить их все в предисловии немыслимо, а перечислить не все – значит допустить необъективность; в-третьих, предисловия пишут тогда, когда надо что-то объяснить, разъяснить и частично разрекламировать... чтоб читатель, прочитав предисловие, стал бы читать и остальное... С Вашими же книжками, Виктор Ефимович, как правило, происходит обратное: читатель набрасывается на содержание, смеется, читает вслух знакомым и даже со сцены, а уж потом, если у него остается время, проглядывает вступительную статью, чего, мол, там про нашего Ардова понаписали?.. И как бы хорошо это предисловие ни было, читатель всегда досадует: истратили дефицитную бумагу, вместо того чтобы напечатать еще одну ардовскую сценку... в-четвертых, Вы самый крупный из малоформистов. Вы учили нас, молодых, краткости. Мы – старательные ученики. Садясь за предисловие, мы вспомнили Ваш наказ и решили, что самое краткое предисловие – то, которого нет... Имя Виктора Ардова говорит само за себя. Он – старый и верный друг всех любителей юмора, всех участников художественной самодеятельности, всех, кто несет со сцены радость улыбки и смеха... Старый друг имеет право приходить без звонка, входить без стука и начинать разговор без предисловий...

С искренним уважением Аркадий Арканов и Григорий Горин

КУЛЬТУРНОЕ РАЗВЛЕЧЕНИЕ

РАССКАЗ

На поле раздался свисток, и игра началась. Аккуратно выравнивая ногой, игроки повели мяч. Осторожно, вежливо. – Пас! – Аут! – Извините! – Виноват! – Простите, я вам как будто палец отдавил? – Четыре. – Что – четыре? – Четыре пальца. Но ничего, вот вам пятый – давите! – Спасибо! – Аут! – Пас! – Ножку, ножку уберите! – Вот эту? – Да нет, ту! – Та, простите, не моя. Хе-хе... – И эта – не ваша? – Ой, моя!.. Простите! – Извиняюсь! – Аут! – Пас! Через четверть часа выступил первый пот. Забит первый гол. Возник первый спор: – Что ж это, ребята, сбоку каждый забьет! Ты мне спереди бей! – Неправильно, неправильно забили! Аут! Не считае... Ох... что же вы по ногам ходите?! Поля ему, вишь, мало, по ногам норовит! – А вы не суйте конечностей куда не надо! И вовсе без копыт вернетесь! – Пас! Пас! Ванька, передавай! – Я тебе передам! Чтобы опять забили. Накося! Рраз... – Э-эх... ох... их!.. Что же я тебе ворота, что ли? Что ты в меня бьешь?! – Стой тут с открытым ртом, тебя кто угодно за ворота примет! – Пусти, дьявол, ты мне на ухо наступил!.. – Отойди, не капай кровью на чистые трусы, – слышишь?! Теперь уж окончательно все пошло как по-писаному! – Ребята, загоните ко мне вот этого, рябого. Я ему покажу, как бутсой по спине ударять! – Ты что, подножку, да?! Вот тебе за подножку! – Вася, Вася, принимай мяч, принимай! Да ты что плюешь?! – Жубы плюю! – Нашел время! Принимай мяч, потом доплюешь! – Вали, вали на земь!.. Там разберемся, кто – наш... – Помоева сейчас с поля унесли... – Сам виноват. Ежели слабая голова, зачем ею об мяч стукать?.. ...Когда раздался свисток, сигнализирующий об окончании игры, все были страшно удивлены. – Неужели кончили? Так я и не успел тому, рябому-то, за бутсу... – Ладно, успеешь еще! Чай не последний матч. Еще посостязаемся! – Петька, брось ты этого парня, слезай, кончена игра! – Мало что кончена! Я ему всю душу выпущу, но он у меня узнает, какая есть правильная игра! – А не знаешь, чем игра кончилась? – Четыре на пять. – В чью пользу? – Какая же тут польза, если у нас четыре человека искалечено, да в ихней команде – пять! – Нет, я спрашиваю: сколько голов? – Голов, наверное, десять разбито да поцарапано... – Да я не про то! – А я про то: не надо путать футбол и драку!

1926 г,

ОТ АВТОРА

ЮМОРЕСКЕ СКОРО ИСПОЛНИТСЯ ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ

Да, было это в 1926 году. Очень молодой литератор, то есть я, был приглашен сотрудничать в "Утренней радиогазете". Вообще-то советское радио делало тогда первые шаги. Далеко не все в области радиовещания было создано, придумано, уточнено... Не было и записей на пленку, которые теперь царят в студиях. Живой человеческий голос выходил в эфир постоянно. Переписка с радиослушателями только налаживалась. Рубрики вещания менялись и перестраивались под влиянием возникавшего опыта и потребностей нашей пропаганды. Вот так и "Утренняя радиогазета" в виде эксперимента завела отдел юмора. Им заведовал тогда писатель Я. М. Галицкий. Он-то и предложил мне давать небольшие фельетоны, которые выходили в эфир среди прочего материала газеты в девять часов утра. Этой юмореске, посвященной грубости в футбольной игре, повезло: ее поручили прочитать молодому артисту Осипу Наумовичу Абдулову, который впоследствии стал очень популярным. Осип Наумович был народным артистом РСФСР, видным деятелем нашего театра, режиссером на радио, педагогом в Государственном институте театрального искусства... Но вот что существенно: с весны 1926 года и до самого конца своей артистической работы Осип Наумович никогда не переставал читать моего рассказа. Так пришелся по нраву артисту этот разговор о футболе! И сказать правду, я сам иной раз смеялся, слушая в который раз в исполнении Абдулова нехитрые строки, написанные много, много лет назад... Но не только один Абдулов исполнял эту вещицу. К сожалению, явление, которому посвящены строки рассказа бытуют и сегодня. Причем я-то написал о грубости в игре футболистов-дилетантов (в 1925 году только начинались матчи мастеров кожаного мяча) Но эксцессы на состязаниях даже выросли за последнее время. И потому – увы! – читают мою сценку по сей день и в самодеятельности и на профессиональной эстраде... Изредка ее печатают в какомнибудь сборнике. Словом, живет эта далеко уже не молодая юмореска. Может быть, было лучше, коли исчезла бы надобность в таких укорах спортсменам. Но сие зависит уже не от нас с вами, дорогой читатель!

1974 г

УКРОТИТЕЛЬ

РАССКАЗ

– По совести сказать, я действительно не очень храбрый... А я считаю: я не обязан. Я не солдат, не командир, не летчик, не танкист, не этот – как их? – водолаз. Водолаз напялит на голову горшок, потом опустится на кишке в воду и безобразничает там на дне... А я этого ничего не умею. Я человек скромный: плановик-рядовик. Более двадцати лет на плановой работе. Может, слышали, такое было учреждение: "Главпивпаф"? Главное управление пивной и парфюмерной промышленности. Я в этом "Главпивпафе" десять лет работал. Потом еще трест один был: "Хламсырье". И в этом сырье я лет пять ворочался. А теперь я работаю в Управлении цирков – тоже в плановом отделе. Так ведь работа у нас, у плановиков, всюду та же: сиди, считай, пиши цифры, проценты, коэффициенты... Нет, если вы в цирк билет купите, вам, конечно, ведомостей с цифрами показывать не станут. Там это – слоны, собачки, наездницы, жонглер горящую паклю кушает и никак не подавится... Словом, все как у людей... А вы поднимитесь на этаж выше, где помещается наше Управление, – ну, все равно, как будто в бывший "Главпивпаф" пришли: коридор, двери с обеих сторон и на дверях – названия отделов. И еще доска висит с приказами. Как повсюду. На днях я в обеденный перерыв подхожу к доске, вижу, свежий приказ вывесили. Я читаю:

" 1. Бухгалтера Евсютина премировать месячным окладом". Ну, позавидовал я... " 2. Уборщицу Абрамкину уволить за прогул". Думаю, попалась, дура, так тебе и надо. " 3. Трофимова К. Н. назначить укротителем львов с окладом в сто пятьдесят рублей в месяц". Я, знаете, читаю третий параграф и не верю глазам:

Трофимов-то это лично я. И какой же из меня выйдет укроти..? Правда, мне зарплату прибавляют. Только я и за полтораста рублей в клетку-то не полезу! Представьте себе: вы завтра приходите на службу, а вас, оказывается, перекинули на культработу среди диких зверей... Понравится вам или как?.. А меня уже от страха ноги не держат. Знаете, как будто я их отсидел. Поставишь ногу, а в ней будто газированная вода ходит... Я, значит, хватаюсь за стенки, за стулья, за плевательницы... Ползу в управление делами, а сам думаю: о чем же они соображали, когда такой приказ вывесили?! А вышло-то вот что... Это я потом узнал, когда все дело кончилось. У нас в объединении есть машинистка. Ну, знаете, такая блондинка на скорую руку. Ну, да! Утром у нее волосы еще темные или рыжие, потом она их запустит в какую-нибудь кислоту, вытащит, отряхнется, как пудель, и вот она уже блондинка. А прическа у нее устроена так: сзади – хвост, как у наших цирковых лошадей, а спереди – уже булочное производство: волосы завиты, как сушки, баранки, кренделя и еще два калача вот тут, спереди. Но больше всего на свете эта блондинка любит совать свой нос всюду, куда ни попади. Она, если даже печатает, все равно, прислушивается: о чем говорят в этой комнате и еще в двух соседних. Ей все интересно! Да. А в этом приказе – в черновике-то – было правильно сказано: "Артиста Трофеос Альберта Эдмундовича назначить укротителем..." У нас есть такой артист Трофеос: он с детства – со зверями. Сперва работал с моржами, дали ему человек шесть моржей – он их дрессировал. Потом его перекинули на петухов. А теперь в порядке выдвижения ему хотели доверить немного львов. Значит, его фамилия – Трофеос, а моя – Трофимов. И когда машинистка стукала этот приказ, кто-то в комнате сказал: – Что Трофимов, сдал вчерашнюю ведомость? Она возьми и напечатай: "Трофимов". Так это, я говорю, я все потом узнал. А в данный момент я почти на карачках вползаю в управление делами, подползаю к управляющему делами и говорю... То есть, что значит, "говорю"?.. У меня от страха-то инота началась. Честное слово! Я этому управляющему серьезно так сказал: – Ик!.. Я сам – плановик-ик... рядовик-ик... а вы меня делаете ик-ротителем!.. Управляющий делами нагнулся ко мне через стол и спрашивает: – Каким еще "икротителем"? Я говорю: – Ик-ротителем... ик-львов. – Каких таких... ик-львов? – Ну, помните, такие... ик... косматые?.. Как ваша машинистка... Что вы, не знаете? – Машинистку я, безусловно, знаю. А про что вы мне икаете, я не могу понять! Я тогда крикнул: – Вы же сами подписали приказ! Ик!.. Ну, конечно, он понял, что это – его ошибка. Только он не желает отвечать за ошибку. И начинает все дело замазывать. Он говорит: – Ах, это... Да, действительно, назначили немного... (Вы слышите? "Немного"!) Ну, и что ж такого? Так сказать, выдвигаем молодняк... – Какой же я "молодн... ик"... то есть "молодняк"?! Мне уже за сорок лет. И потом: разве молодняк у нас выдвигают, чтобы его сразу растерзали?! – Ну уж и сразу... У нас вообще львы брезгливые: они вас навряд ли станут жрать. Я говорю: – Ну, хорошо, а что мне теперь делать?! – А вы, – говорит, – товарищ Трофимов, пока что, так сказать, принимайте, так сказать, дела. Я говорю: – Если я приму эти, как вы говорите, "дела", то эти... РРРРР– "дела" они меня... ррррр... сожрут! А он говорит: – Если вы настолько недисциплинированны, вам надо бояться не львов, а вышестоящих инстанций! Ну, я вас спрашиваю: можно разговаривать с таким бюрократом? Я махнул рукой и пошел... пошел... Куда пошел? В местком пошел. А куда же? Я думал так: профсоюзная организация должна заступиться за трудящегося – членские взносы у меня заплачены, марки наклеены вдоль и поперек. Куда же еще идти? А у нас такой председатель месткома: он терпеть не может ссориться с начальством. Он меня выслушал и говорит : – Понимаешь ли, формально они правы. Тебя перебрасывают из одного отдела в другой. Только и всего. Ничего страшного. Я говорю: – Какой же это отдел? Это – клетка! – А ты, – говорит, – не сразу их принимай, а по одному льву, по два в день. Я говорю: – Да мне пол-льва в день – во... за глаза хватит!.. Да у нас охрана труда есть или нету?! Вы хоть от диких зверей меня можете охранить?! – А мы тебя в клетку не пустим без пистолета или железного лома. Я говорю: – Значит, мне надо взять этот лом и застрелиться около клетки – да? – А ты пойди, присмотрись. – К кому это "присмотрись"?! – Ко львам. А я вообще такой человек: если увижу надпись "Здесь злая собака", я уже по этой улице не пойду. А тут – львы. И я к ним должен "присматриваться"... Ну, доплелся я до конюшни, посмотрел на них... Правда, они все в клетках. И спят. Один только лев не спал. Он это... мяукал... Мне от одного мяуканья плохо стало. А тут, знаете, старик сторож прибирает, подметает клетку, будто там не львы спят, а белые мыши. Я ему говорю: – Папаша, вы давно за ними ходите? – Да, почитай, годов тридцать... – Правду это толкуют, что лев – благородное животное? Он говорит: – Какое там благородное! Только и знаешь, что клетку убирать за ними! Я говорю: – Нет, я не о том. Меня интересует: они при вас кого-нибудь... ну, как это выразиться помягче?.. Ну, поцарапали, что ли? Старик ехидно так переспрашивает: – "Поцарапали"?.. Что же это-кошка или крыса? Эта тварь, она не царапает: она терзает! – Отец, ты хоть меня не терзай! А старик: – Я, – говорит, – тебя пальцем не трону, а вон этот вон, видишь в той клетке, глаза сейчас открыл, гривастый черт, – он на своем веку съел пять лошадей, семь человек, обезьяну и пол-осла... Ну, я сразу понял: если к нему в клетку попаду, он тогда полтора осла съест... И я поскорее – домой! Прихожу, жена мне говорит: – Что с тобой? На тебе ни лица нет, ничего нет! Я ей отвечаю: – Я скоро умру. Жена говорит: – Это интересно! Сколько раз я тебя просила застраховать твою жизнь. Ты этого не делаешь! Я ей рассказываю все, а она начинает прыгать, хлопать в ладоши, кричит: – Ах, как я рада, как я рада! Наконец-то у меня будет муж артист. Я давно этого хотела! Я говорю: – Ты вдовой остаться хотела, да? Она в ответ: – Я вдовой не останусь: у тебя такой характер, такое ехидство, такое упрямство – тебя ни один лев не выдержит: все подохнут, я по себе знаю. Ну, я вас спрашиваю: можно разговаривать с такой женщиной? Я сразу лег спать, и всю ночь мне снилось, будто я львов принимаю поштучно. В общем, за ночь я принял двести сорок два льва. А утром проснулся, будильник звонит. Надо на работу идти, в клетку. И плюс дома еще сюрприз. Жена раззвонила, что у нее муж – укротитель. Соседи поздравляют, просят билетов. Управдом предупреждает: – Не вздумайте этих львов приводить на квартиру. Я у нас в доме никакого мусора не потерплю! А один дурак меня спрашивает: – Нет ли у вас фотографии, где вы сняты с какой-нибудь львицей в обнимку? Ну, я всем сказал, что львы у меня закрыты на переучет. Жене наскоро объяснил, кто она есть, и пошел на работу. Думаю, потом я с ней дома доругаюсь. А по дороге соображаю: неужели же я должен погибать в клетке? Ну за что??!! И вот правду говорят: утро вечера мудренее. Придумал я выход! Нашел! Иду прямо к управляющему делами. Он меня увидел, говорит! – Ну как, товарищ Трофимов, львов принимаете? – Как же, говорю, принял, подружился: вчера с одним львом вместе в баню ходили. Он тогда нахмурился: – Я серьезно спрашиваю! – А серьезно я их не принимал и не стану принимать. Я требую, чтобы была создана авторитетная комиссия по приемке этих львов. Вот вы, товарищ управляющий делами, вы будете председателем этой комиссии. Вы своими ручками каждого льва примете, а потом сдадите мне. Ну, тут я сразу за все отыгрался: этот управляющий делами рот разинул, а обратно сзинуть никак не может. Потом у него тоже икота началась. Он мне говорит: – Какой вы шутник-ик.. Риск уж очень велик-ик... Я говорю: – А как же? Их еще инвентаризировать надо, ваших львов. Я попрошу каждому льву на хвост бирочку с номером повесить. А так это бесхозяйственное имущество. А если их украдут, кто будет отвечать?! ...Можете себе представить: приказ тут же отменили, как миленькие. И в клетку я не лазил, даже близко к ней не подходил! И еще за три дня мне зарплату выплатили из расчета ста пятидесяти рублей в месяц: как полагается укротителю! По приказу.

1939 г.

СИГНАЛ

монолог

– Граждане, вы видите перед собой человека, который на долгие годы, может быть навсегда, потерял свой моральный облик. И если я сейчас не рыдаю перед вами, то это исключительно потому, что я уже весь вырыдался за последние полгода и нет у меня больше слез, чтобы... Эх, да чего там!.. Еще полгода тому назад я работал в городе Семипалатинске техником в тресте Облгорстройкройдрайсарай. Вот моя трудовая книжка, здесь все сказано: награды, поощрения, премии... По семейным обстоятельствам я должен был переехать в Москву. Подал заявление, уволился по собственному желанию. Вот отметка в паспорте... На прощание управляющий нашим Облгорстройкройдрайсараем пожал мне руку и сказал: "Надеюсь, товарищ, вы и дальше будете работать так же честно и самоотверженно, как в нашей системе; желаю вам успехов и здоровья". (Дергается, всхлипывает.) Не знаю, будут ли у меня успехи, а со здоровьем пока неважно... Тик появился... внутри что-то щелкает время от времени, и... и правая нога не участвует, как надо... Ну, так вот... Тогда при увольнении главный бухгалтер нашего Облсарая приказал счетоводу сделать со мной расчет. Я получил что положено, расписался. Со всеми сослуживцами попрощался за ручку и – уехал... Уже в Москве получаю открытку из Семипалатинска: главный бухгалтер Облгорстройкройдрайсарая, с которым я тоже прощался за ручку, пишет мне: "Расчет с вами по вине счетовода Нюниной С. П. произведен был неправильно, вам причитается с треста еще двадцать три копейки. На тов. Нюнину наложено взыскание, а вам надлежит явиться в трест для получения означенных двадцати трех копеек". И я еще, помню, посмеялся над этой открыткой... Думаю: "Чудак какой – главный бухгалтер: поеду я за этими копейками из Москвы в Семипалатинск... хе-хе-хе". Вы не обращайте внимания, что я дергаюсь: это сейчас пройдет. Я сразу ответил туда в этот Облсарай: "Приезжать не собираюсь, если можете, переведите почтой, а нет – спишите их совсем – мои двадцать три копейки". И что же вы ду-ду-думаете? Приходит второе письмо: "Почта не принимает перевод на двадцать три копейки; что же касается вашего незаконного предложения списать двадцать три копейки, то мы ставим вас в известность, что это было бы уголовно наказуемым деянием: никто не дал нам права недоплачивать трудящемуся – то есть лично вам – двадцать три копейки, но и никто не дал вам право дарить подобную сумму государственному учреждению, которому никто не дал права приходовать незаконно поступившие деньги, которые никто не дал вам права не получать от государственного учреждения". И главное-дальше: "В случае, если вы будете упорствовать, мы принуждены будем принять строгие меры к получению вами с нас помянутых двадцати трех копеек. Главный бухгалтер Долбилин..." Я вам забыл сказать : его фамилия – Долбилин. Я еще и тогда не понял, что меня теперь ждет!.. Опять только посмеялся и над этим письмом... А меня уже вызывают в местком на моей новой работе. Председатель месткома выпроводил всех из комнаты, дверь – на замок, предложил мне сесть, сам сел, помолчал, поглядел на меня каким-то особо вдумчивым взглядом, потом вынул из ящика стола бумажку, прочитал ее раза три, мне не показывая, и потом сказал: – Ладно, друг, рассказывай-только честно: что ты там натворил – в Семипалатинске? – Я? Натворил? – Ну, темнить теперь уже нечего. Сигнал на тебя у нас имеется... Вы слышите, товарищи, сиг-нал! Я даже завизжал: – Какой еще сигнал?! – Тихо! Здесь общественная организация. Я думал, что тебя в Семипалатинске отучили от таких эксцессов, как эти визги... Что у тебя там было? А? Небось моральное разложение? Я отвечаю ему сдержанно: – Да не было у меня разложения. Понимаете: не было! – Ясно. Думаешь, переехал в другой город, так и концы в воду?.. Ну, выкладывай, что там произошло конкретно? Пьянство? Карты? Или аморалка? Вот я хотел бы знать, как вы поступили бы в таком случае? Лично я в тот день был еще сравнительно крепкий парень: ведь это только начиналось все... Я нашел в себе силы засмеяться и сказал: – Ох, боюсь, это вам Долбилин сигнализирует насчет тех двадцати трех... Я хотел сказать "двадцати трех копеек", но предместкома не дослушал и даже присвистнул: – Фью!.. Двадцать три у тебя было?.. Да, это многовато! Я кричу: "Да не бабы, не бабы, двадцать три копейки!" Даже не за мной, а с них причитается. Понимаете, остались там! – Ну это я понимаю, что они все остались там, раз ты от них удрал. Детей много у них? – Какие дети?!-мне кажется, я уже начинаю сходить с ума! – Ну, браток, это тебе лучше знать, кого ты там бросил в Семипалатинске. Только имей в виду, такого разврата и разложения мы в нашей организации не потерпим. Либо ты поедешь в Семипалатинск, предстанешь перед судом... – За что?! Перед каким судом?! – А это там уже установят. В общем, пока иди. Местком еще вернется к вопросу о твоем неприглядном поведении... Как я от него вышел, не помню. И не помню, как я очутился на почте, где отправлял авиазаказное письмо этому Долбилину. Я тогда еще надеялся, что он меня помилует – Долбилин... Ха-ха! Сколь я был наивен! Ну, все я вам рассказывать не стану: долго очень. Опускаю описание того, как со мной постепенно перестали здороваться сослуживцы – особенно женщины. Не буду рассказывать, что именно про меня говорили на собрании – это, когда отвели мою кандидатуру на выборах в культмассовую комиссию при месткоме. Потом меня вычеркнули из списков на встречу Нового года... В ответ на мою душераздирающую просьбу прекратить травлю бухгалтер Долбилин написал – куда? В милицию! Ага! Меня вчера вызвали в отделение по месту жительства. На понедельник. Может быть, там разберутся и в сигналах, и в разговорах, и в двадцати трех копейках. Может быть, еще ко мне вернется мой незапятнанный моральный облик!

1949 г.

"КТО СЛЕДУЮЩИЙ?.."

САТИРИЧЕСКОЕ ОБОЗРЕНИЕ

ДЛЯ ДВУХ

ИСПОЛНИТЕЛЕЙ 1

–1 Роль одного из исполнителей может играть женщина.

Первый. Вот сейчас ведущий нашего концерта объявил номер и назвал его "следующим номером" программы. Не правда ли, что звучит как-то даже заманчиво: "следующий номер"? Вообще приятное слово, знаете ли... Например: следующее снижение цен. Следующая книга любимого писателя. Следующая постановка в театре...

Второй. К сожалению, мой друг, не всегда слово "следующий" обещает нам радость. Бывают люди, которые умеют придать этому милому слову смысл, я бы сказал, угрожающий.

Первый. Что вы имеете в виду?

Второй. Ну, вот хотя бы кое-кого из тех людей, которые м-м-м...

Первый. Которые – что?

Второй. Сейчас скажу. Которые призваны... м-м-м...

Первый. Что-призваны?

Второй. Призваны обслуживать наших советских людей.

Первый. Они и обслуживают.

Второй. Вот именно! Обслуживают, но... м-м-м...

Первый. По-вашему, плохо обслуживают?

Второй. Кто – как, а кто и – кое-как.

Первый. Где же, по-вашему, встречаются эти люди, которые обслуживают "кое-как"?

Второй. Увы! Сегодня их можно встретить еще во многих местах! Допустим, вы заходите в парикмахерскую...

Первый уходит.

Вообще, у нас теперь такие благоустроенные парикмахерские: неоновая светящаяся вывеска, модная мебель, гигиена, салфетки... И все-таки с некоторых пор я с трепетом вхожу в парикмахерскую... с тоской жду своей очереди... (Сел на стул, принял печальную позу.) И с волнением жду того момента, когда попаду в лапы... простите, в руки так называемого мастера.

Первый возвращается. На нем белый халат. Он принял сварливое выражение лица. В руках у него салфетка.

Первый (ставит второй стул, безразлично, отвернувшись от стула). Попрошу следующий!

Второй. Кажется, моя очередь. (Пересел на второй стул.)

Первый. Кажется – перекреститесь. Что будем делать?

Второй. Пожалуйста, побрейте меня.

Первый (кричит за кулисы страшным голосом). Прибор!

Второй (вздрогнув от крика). Ой!

Первый. Гражданин, будете дергаться, не исключено, придется вас обрезать. (Надевает второму салфетку: посреди салфетки – огромная дыра.)

Второй. Разве такая салфетка защищает от мыла?

Первый. Об этом говорите в нашем тресте. Мое дело – какое? Что мне дали, то я на вас повязываю. (Снимает салфетку и продевает в дыру голову второго.) Височки косые или прямые будем делать?

Второй. Если можно, косые.

Первый. Косые не умею.

Второй. Ну, тогда – прямые.

Первый. Прямые тоже не умею.

Второй. Зачем же тогда спрашивать?

Первый. А нас так обучали на курсах. На краткосрочных. Спрашивать про височки нас научили, а как их делать – нет. (Изображает методом игры с воображаемыми предметами подготовку к бритью: отточил бритву, подготовил мыло и т. д.)

Второй. Какие же будут височки?

Первый. Какие бог пошлет! (Решительно взял второго рукой за нос, бреет.)

Второй. Ой, ой, ой! Больно!

Первый. А вы как думали?

Второй. Ой, осторожней!

Первый. Нет, это вы – осторожней! Если будете так вот прыгать, не исключено, я вам срежу что-нибудь нужное на лице!

Второй. Ой, ухо!

Первый. Да, и ухо отрежу. Свободная вещь!

Второй. Да что же это у вас за бритва?! Она ведь совсем тупая!

Первый. А с чего ей быть острой? Каждый день с утра до ночи скоблим вот такой ворс, как у вас, например.

Второй. Точить надо!

Первый. Это вы в трест обращайтесь – насчет точки. Там есть график, там они знают, когда какую бритву надо...

Второй. Ой-ой-ой-ой!

Первый. Что вы, маленький, что ли?.. На улице подумают, что здесь режут кого.

Второй. Вы и режете! Видите, кровь...

Первый. Где? Ах, это? Это не порез, это она сама выступила.

Второй. Отчего же она выступила?

Первый. Это вы у нее спросите!

Второй. Дайте хоть отдохнуть.

Первый. Отдыхайте, пожалуйста. (Отвернулся от второго, обращается к воображаемому мастеру, который работает рядом.) Николай Семенович, не знаете, нам за сверхурочные когда будут платить? Что-о?! Как это "не причитается"?! Что они, с ума сошли, что ли?! (В ярости толкнул второго в щеку.)

Второй. Я-то при чем?!

Первый. А, вы еще здесь! Одеколоном освежаться будем?

Второй. Не буду.

Первый (угрожающе). Ах, не будете... (Взмахнул бритвой.)

Второй. Ой-ой-ой! Зарежет! Вы бы обезболивание применяли.

Первый. В прейскуранте у нас обезболивания нет, вот и не делаем. У зубных врачей есть, они обезболивают. А нам – без надобности. Голову побреем?

Второй. Что?! Еще и голову?! Ну нет, знаете!.. Первый (подает ему счет). В кассу попрошу! Второй. Где здесь ближайшая скорая помощь? (Уходит.)

Первый (вслед второму). Напротив в переулке есть ветеринарный пункт-зайдите, может, полечат. (Зрителям.) Следующий! (Обиженно.) Нет желающих? И не надо! (Уходит.)

Гонг.

Второй возвращается в своем образе.

Второй. А теперь, товарищи, вспомним, как нас ласково встречают иной раз в мастерской ремонта обуви. (Уходит.)

Входит Первый в образе посетителя.

Первый. Можно войти? Никого?.. Странно! Может, закрыто уже?.. Хотя еще рано... (Громко.) Есть здесь ктонибудь? Товарищи! Кто тут есть?!

Пауза.

(Читает надписи). "Ребристая микропорка для всякой обуви" ; "Голенища приносите свои"; "Валенки для детей из шерсти родителей". Понятно... Эй, есть тут кто?!

Входит Второй в образе мастера-сапожника. На нем грязный брезентовый фартук, очки, перевязанные нитками. Усы, растрепанные волосы.

Второй (начинает говорить сонным голосом еще из-за кулис). Ну, чего надо? Чего надо? В чем дело? Что за крики такие? (Появился.) Вам чего? (Зевает.)

Первый. Простите, мастерская открыта?

Второй. Ну, открыта! Чего надо? (Конец вопроса потонул в зевке.)

Первый. Починить у вас можно?

Второй. Кхем!.. И как им всем охота непременно чинить что-нибудь! Ведь вот я же, например, я не хожу к вам, чтобы вы мне чинили, правда?

Первый. Да, но у вас мастерская.

Второй. Обра... обра... (Зевок.) Обрадовались, чтомастерская. Ну, давайте, чего там?

Первый (вынул из свертка дамскую туфлю). Вот – каблук сломался у жены. Можете починить?

Второй. Починить можно. Почему не почи... (Зевок.) А у вас, между прочим, запасной каблук есть?

Первый. Откуда же? Конечно, нет.

Второй. Ну вот, а лезете в мастерскую.

Первый. Это у вас должны быть каблуки!

Второй. Кто вам сказал?! Туфли – чьи? Ваши? Значит, и каблук будет – чей? ваш.

Первый. А вы не получаете каблуков для починки?

Второй. Кончились все каблуки. Говорят, в будущем квартале зашлют нам не то три, не то четыре каблука. Похромайте до будущего квартала. (Идет к двери, зевая и потягиваясъ.)

Первый. А сегодня, где это можно сделать? Каблук поставить?

Второй (обернулся). Обратитесь на Дубининскую, 44.

Первый. Был. Там не принимают.

Второй. Без вас знаю, что там не принимают. Малый Нижний переулок, 8.

Первый. Был. Не принимают.

Второй. Правильно. Какой им расчет принимать? Ну, в таком случае сходите... (Зевок.)

Первый. Угловой тупик, дом 4-а?

Второй. Откуда вы знаете? Ага!

Первый. Был. Я уже вторую неделю кожу. Начал с Дубининской, оттуда в Малый Нижний, из Малого Нижнего в Тупик, из Тупика к вам...

Второй. Тогда можно вам сделать эти, ну... (зевок.) тапочки.

Первый. Какие тапочки?

Второй. Из ваших туфель можно сделать тапочки. Отобьем второй каблук, и пусть ваша жена ходит себе на здоровье.

Первый. Что вы! Из модельных туфель-тапочки?!

Второй. Ну, сдайте их в утиль. Пока. (Ушел, зевая.)

Первый. Позвольте!..

Из-за кулис раздается страшный храп. Первый махнул рукой, ушел.

Гонг.

Второй возвращается в своем образе.

Второй. Да, вот встретишь такого сапожника и подумаешь: какой грубиян! То ли дело, например, фотоателье: там всегда вежливы, деликатны, культурны. Вот я вам про себя расскажу. Мне нужно было сфотографироваться для документов. Я это сделал. В назначенный день я прихожу в то фотоателье, в котором я запечатлел свои черты. Подождал очереди. И наконец получил возможность поговорить с работником, принимающим посетителей.