355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Виктор Норвуд » Один в джунглях. Приключения в лесах Британской Гвианы и Бразилии » Текст книги (страница 4)
Один в джунглях. Приключения в лесах Британской Гвианы и Бразилии
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 17:24

Текст книги "Один в джунглях. Приключения в лесах Британской Гвианы и Бразилии"


Автор книги: Виктор Норвуд



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Когда они наконец поняли, что я не сошел с ума и не шучу, Лоберты сообщили мне об одном своем знакомом, индейце Чарли, который живет в Апайкве. Уж если я решил отправиться в это безумное путешествие, заявили они, то Чарли был единственным человеком, который мог бы провести меня туда и обратно, и при этом я, может, и остался бы жив. Если, разумеется, мне удастся уговорить его. Он знал джунгли лучше многих профессиональных проводников. Сейчас Чарли уехал с двумя американцами по реке Венамо, и их возвращения можно ждать лишь недели через две. Братья сказали, что Чарли уже не молод, но он индеец и не боится в джунглях ничего, кроме духов, которые с таким же успехом могли бы настигнуть его и дома.

А пока что братья не советовали мне ехать в Апайкву и торчать там целых две недели в ожидании Чарли. Не лучше ли провести это время. с ними? Они считали, что это даст мне возможность на деле приобрести необходимые навыки в поисках алмазов и, сколько бы мы ни нашли камней, моя доля всегда пригодится мне для покрытия расходов, которые, несомненно, намного превзойдут мои скромные подсчеты. Я обдумал их предложение и решил, что ничего не потеряю, а, может быть, даже и останусь в выигрыше. Этот самый Чарли казался мне теперь именно тем человеком, которого я все время так жаждал встретить и у которого вполне могли быть приятели, тоже пожелающие отправиться со мной. Но действительно, не к чему, ожидая его, бездельничать в Апайкве и съедать там свои запасы.

К тому же помощник главного лесничего рассказал мне небезынтересную историю о десяти загадочных смертях в районе Курупунга. Целая партия старателей-негров, работавшая на прииске неподалеку от владений братьев Лоберт, погибла при весьма загадочных обстоятельствах. Этот прииск слыл богатым, и, поскольку слухов о вмешательстве дьявола было вполне достаточно, чтобы другие старатели держались теперь от него подальше, я усмотрел в этом возможность самому добыть там немного алмазов. Братья Лоберт отправлялись на прииск после полудня, и я согласился ехать с ними. Через две недели почтовый пароход, направляясь в очередной рейс в Знаку, должен будет пройти мимо устья нашей речушки при ее впадении в Курупунг и прихватит меня до Апайквы. Я выложил братьям несколько долларов на еду, желая сохранить в неприкосновенности свои консервы, и мы скрепили наше временное содружество выпивкой. У Лобертов была лодка-плоскодонка, борта ее возвышались над водой всего на несколько дюймов, а когда мы вчетвером уселись в нее и погрузили все наше имущество и снаряжение, то можно было считать почти чудом, что эта посудина вообще держится на поверхности. Но мы все же оттолкнулись от берега и все четверо гребли изо всех сил, до тех пор пока Мазаруни не осталась позади и мы поплыли по Курупунгу, стараясь все время держаться поближе к берегу. Нам еще долго надо было плыть против течения, но мы уже могли чередоваться и грести по двое, потому что Курупунг был не таким яростным, как Мазаруни. Темная бахрома джунглей имела здесь больше цветовых оттенков, птиц тоже было больше, и если на Мазаруни я почти не страдал от насекомых, то здесь, где река была поуже, носились целые тучи мелких, злобно кусающихся мушек.

Вокруг нас порхали огромные бабочки, голубые, желтые и малиновые. У некоторых из них размах крыльев превышал шесть дюймов. Я все время обливался потом от напряженной работы веслами, но все же гребля доставляла мне удовольствие. Наконец мы свернули в унылую речушку шириной всего в несколько ярдов, где совсем не было никакого течения и над бурой солоноватой водой сплошной стеной стояли деревья. Их переплетающиеся ветви почти не пропускали дневного света, а заболоченные берега заросли высоким папоротником. Громадные водяные лилии с белыми восковыми цветами величиной с футбольный мяч и листьями до четырех футов и более в поперечнике плавали среди густой травы и пальмовых веток, окруженных желтоватой пеной. Все было пропитано въедливым запахом гнили и разложения.

Над чащей носились стайки зеленых попугаев, и где-то поблизости резвились и болтали обезьяны. Я то и дело замечал, как среди листвы мелькал их красновато-коричневый мех и сверху на меня внимательно смотрели любопытные глаза. В воду шлепались ягоды и кусочки коры, а под водой плескалась рыба, оставляя на поверхности расходящиеся круги. Иногда с какого-нибудь полузатопленного бревна в воду срывался маленький аллигатор…

Когда мы доехали до места, где два упавших дерева образовали над рекой арку, братья объявили, что мы наконец прибыли, и лодка ткнулась в сплетение корней, большая часть которых находилась под водой. Вверх вела крутая тропка, петлявшая среди поникших папоротников и каких-то растений с широкими листьями, среди карликовых пальм и пальм трули, суковатые корни которых образовали естественные ступеньки. Поднырнув под толстый ствол упавшего дерева, я увидел лагерь… Он был примитивен – всего лишь настил из необтесанных бревен, четыре столба по углам, несколько перекрещивающихся подпорок и крыша из веток, покрытых толем.

На земле под наклоненным желобом из расщепленного тростника стоял бочонок из-под рома, позеленевший от плесени и слизи, в котором хранилась дождевая вода. Как мне дали понять, ее использовали только для питья. Здесь же располагалось грубо сколоченное, похожее на гроб сооружение без дверцы, служившее буфетом. В нем хранились все припасы – от соленой рыбы и говядины до сушеных креветок. Для приготовления пищи служил открытый «камин», сделанный из двух железных обручей, вколоченных в землю, на которые устанавливалась кастрюля, а также «печь» из старого рифленого железа, обмазанного толстым слоем глины. Чтобы дождь не мочил и не размывал обожженную глину, над печкой был сооружен навес.

«Спальня» также была сделана весьма просто: в мягкую землю через щели бревенчатого настила вгонялись четыре шеста, а между ними натягивались старые мешки. Получался похожий на носилки гамак, который для устойчивости еще привязывался к развилкам угловых столбов хижины. Мешки, набитые сеном, вполне сходили за подушки. Все очень примитивно, но на редкость удобно. Мы разожгли огонь и поставили на него кастрюлю с водой, а я подвесил свой собственный гамак, потому что не мог положиться на эти «койки» из мешковины. Сверху я приспособил противомоскитную сетку.

Вся хижина была забита тараканами, жуками и разной крылатой нечистью, особенно мошкарой, но дым костра все же отгонял их. Когда густые клубы дыма поднимались вверх, из темных щелей под крышей выползали ящерицы и огромные пауки, и стоило лишь кому-нибудь из нас тронуться с места, как вся эта живность мгновенно пряталась под бревна настила. Сверчки не замолкали ни на минуту. В этот первый день моего пребывания у Лобертов на обед были сушеные креветки с вареным рисом и мелко нарезанной соленой рыбой, клубни танья и маниоки, вареные бананы и особый черный горошек. Все это запивалось овальтином.

Ложась спать, мы не погасили керосиновую лампу. Огонь здесь надо держать всю ночь, чтобы отпугивать насекомых и особенно летучих мышей, которых тут было великое множество, главным образом вампиров. Меня еще раньше предупреждали, что укус некоторых видов вампиров, обитающих в этих краях, очень опасен, так как это грозит бешенством. Видимо, вампиры заражаются этой болезнью от других обитателей джунглей, а затем распространяют ее среди старателей и сборщиков балаты. Смертность при этом огромна, потому что большинство порк-ноккеров пренебрегают соответствующими мерами предосторожности и спят без противомоскитных сеток.

В тот вечер я увидел около нашего лагеря несколько змей, а одного из братьев чуть не укусила в руку ядовитая многоножка, вылезшая из-под груды консервных банок. Весь лагерь казался мне очень опасным местом, где смерть подстерегает на каждом шагу и в особенности на тропинке, ведущей к речке. В ранние, предутренние часы, когда едва лишь брезжит рассвет, карабкаться через пни и поваленные стволы, а затем идти по этой предательской тропинке, всегда очень скользкой от обильной росы, было делом весьма рискованным.

Братья растолкали меня на рассвете следующего дня, когда еще не было и пяти часов. Быстро позавтракав, мы погрузились в лодку и отправились к прииску, до которого, как выяснилось, нужно было грести около двадцати минут. Мы плыли по узкому, извилистому руслу речушки, то и дело наклоняя голову, чтобы не задевать низко нависших над водой веток, и стараясь не напороться на торчащие коряги.

Братья сказали, что после неожиданного разлива речка снова начала сильно мелеть и скоро, видимо, нам придется ходить к месту работы пешком за целую милю по скользким тропинкам. Среди замшелых ветвей я видел причудливых ящериц, высовыва ющих свои длинные язычки, и зеленых игуан, которые быстро удирали при нашем приближении и сливались с зеленью листвы. Игуаны очень вкусны, и я постарался подстрелить одну из них. Звук выстрела потревожил пятнистую зеленую змею, обвившуюся вокруг лианы. Прежде чем я успел перезарядить винтовку, пресмыкающееся шлепнулось в воду.

– Гимадрали! – воскликнул один из братьев. – Очень опасная!

Лодка нередко застревала среди: густой массы опавших ветвей, и тогда я начинал действовать мачете, обливаясь потом. Все деревья были усеяны муравьями, злыми, больно кусающимися муравьями. Стоило только задеть какую-нибудь ветку, как на нас сыпались сотни ужасных маленьких созданий, укусы которых похожи на прикосновение раскаленных щипцов… На конец лодка пристала к берегу. Мы должны были преодолеть болотистую полосу ярдов в сто, пробираясь по колено в грязи и воде, прежде чем вскарабкались на крутой откос по намытой гальке.

Прииск представлял собой широкую впадину в центре открытой поляны, на расчистку и вырубку которой братья затратили немало труда и пота. Повсюду валялись срубленные деревья, некоторые из них уже начали превращаться в труху, изъеденные муравьями и термитами. Огромные черные муравьи сновали по бесчисленным ходам в отставшей коре, и, когда я постучал рукоятью мачете по стволу одного из поваленных гигантов, он зазвучал, как барабан. Когда осело облако древесной пыли, из ствола стремительно выскочил скорпион…

Старые, уже выработанные шурфы были заполнены тухлой водой, и надо было рыть новый шурф. Где именно нам нужно копать, было выяснено с помощью «лотка» – неглубокого железного противня около восемнадцати дюймов в поперечнике, с пологой воронкой в центре. Мы сделали пробную «прикопку» и бросили в лоток немного грязи и глины, а затем отправились к воде и принялись за промывку: слегка погрузив лоток в воду, начинали вращать его и потряхивать. Постепенно грязь и глина вымывались, а в воронке оставался лишь черный песок, мелкая галька и еще то, что старатели называют «монеты» или «индикаторы», – крошечные частички разрушенной вулканической породы содержащие яшму, турмалин, оловянный камень, магнетит, гранит и кварц.

Этих «индикаторов» было достаточно, и мы начали рыть шурф у подножия высокого дерева мора. На эту тяжелую работу ушло несколько дней. Сначала мы перерубили скрученные корни дерева, а когда оно угрожающе накренилось, спилили его, отступив на несколько футов от досковидных корней, служивших подпорками. Мы обрубили плотные лианы и стали пробиваться сквозь гранит и спрессованную, как камень, землю, вырыв шурф в двадцать футов глубиной и около тридцати футов в поперечнике. Укрепив его стенки стволами срубленных деревьев, мы работали, обнаженные до пояса, под палящим солнцем и только через неделю сняли всю пустую породу, добравшись до алмазоносных горизонтов.

В шурф все время просачивалась вода, и это сильно затрудняло работу. Тогда один из братьев отправился на лодке вверх по реке, чтобы взять напрокат помпу у владельца лавки в Курупунге. Его не было двое суток. За это время мы не многое сумели бы сделать в нашем шурфе, а начать рыть другой, где, возможно, мы снова наткнемся на воду, не было смысла. Поэтому я попытался уговорить братьев совершить рейд к расположенным неподалеку разработкам, где погибли десять старателей, но они не поддались на уговоры.

Я отправился один и оглядел место, но все шурфы там были затоплены. Потом мы все же откачали воду в одном из них, промыли кучу песка и нашли несколько мелких алмазов. Но чтобы уговорить братьев, мне пришлось потратить немало красноречия. Я говорил до тех пор, пока у меня не свело челюсти, и старался убедить их, что духи не имели никакого отношения к гибели десяти старателей. Очень возможно, что они умерли от какой-нибудь болезни, заразившись от летучих мышей, или чем-нибудь отравились (позже я узнал, что летучие мыши действительно были причиной их смерти). Но братьям явно было все время не по себе, пока мы не покинули этого мрачного места и не возвратились на свой прииск.

Эти два дня мы болтали, охотились, ловили рыбу, собирали коллекции. Братья охотно помогали мне, так что вскоре я собрал всех нужных насекомых, и даже с избытком.

6. Летучие мыши Курупунга

По утрам мы нередко слышали, как в зарослях, окружающих лагерь, дикие свиньи роются в земле, с треском ломая ветки, и решили отправиться на охоту. В таких густых джунглях охотиться очень рискованно хотя бы уже потому, что небезопасно продираться сквозь чашу, переходить по шатким скользким бревнам через зловонные пенистые топи, брести по пояс в воде, где всегда вас могут поджидать змеи или аллигаторы, прорубаться сквозь густые заросли, подымая при этом такой шум, который может спугнуть даже самых бесстрашных животных.

Но братья знали такие редкие местечки, где сквозь чашу про ходят узкие звериные тропки, и вот на следующий день в семь часов утра мы отправились за свиным стадом, шум которого был слышен где-то в отдалении. Нам пришлось пройти несколько миль, догоняя стадо. Но оказалось, что мы были не единственными охотниками за этой дичью. На своем пути мы вдруг наткнулись на следы. Это были отпечатки лап ягуара, четко выделявшиеся в мягком грунте дна высохшей речки. Судя по следам, зверь был крупным…

Мы нагоняли свиней – теперь уже ветер доносил до нас их запах, а из-за плотной стены деревьев слышалось их чавканье и хрюканье. У меня была с собой винтовка, у одного из братьев мое ружье 12 калибра, у другого – собственный старый дробовик 16 калибра. Мы начали обходить свиней, стараясь держаться подветренной стороны. У нас над головой резвились обезьяны, но их, видимо, было немного. А когда мы вышли на небольшую полянку, раздалось рычание подкрадывающейся кошки!

Свиньи подняли невообразимый визг и в панике бросились в чащу. Они бежали прямо на нас. Мы быстро отскочили в сторону, и в это время раздались хриплые вопли семейства рыжих обезьян-ревунов, которые заметили крадущегося ягуара. Ветви над нашей головой ходили ходуном, и там, где я раньше видел лишь нескольких обезьян сэкивинки, неожиданно оказалась целая воющая и прыгающая стая. Вдруг ветки сильно затрещали. Это все обезьянье племя, охваченное паникой, очертя голову бросилось в бегство.

Со всех сторон через кустарник мчались свиньи, а я, отвлеченный на мгновение беснующейся обезьяньей стаей, не успел вовремя спрятаться за дерево. Прямо на меня мчался взъерошенный кабан. Он проскочил прямо между моими ногами и свалил меня на землю. Когда я упал, его желтые, тускло сверкающие клыки длиной в пять дюймов с силой вонзились мне в сапог и распороли его до самого верха, выдрав на колене клок из моих тиковых брюк. Когда кабан остановился, я быстро перевернулся на живот и выстрелил. Кабан закувыркался и скатился в заросшую густым кустарником лощину.

С ловкостью обезьянок братья вскарабкались на деревья, и Гектор выстрелом из дробовика снес полголовы молодому поросенку. Другой брат, Пэт, впопыхах выстрелил сразу из обоих стволов ружья и ранил третью свинью… Я прикончил ее выстрелом в голову. Когда отгремели залпы, снова послышалось рычание ягуара, и свиньи с диким визгом бросились врассыпную. Грозный рев заставил джунгли внезапно смолкнуть, но только на мгновение.

У нас над головой закружилась стая кричащих попугаев и снова зашумели обезьяны. Из-за слишком густого подлеска я не видел никаких следов, ягуара, но хищник находился где-то поблизости. Он вел себя на редкость вызывающе, если учесть шум стрельбы и запах людей. Я знал, что иногда ягуар может броситься с дерева на человека и разорвать ему когтями лицо, но, как правило, этот зверь, если только он не очень стар, предпочитает улизнуть от человека, а не нападать на него. То же самое относится ко всем крупным кошкам. Но именно этот ягуар мог оказаться людоедом…

Я старался не спускать глаз с чащи, пока братья слезали с деревьев и стаскивали убитых свиней в одну кучу. Этой свинины нам должно было хватить надолго, только большую часть мяса следовало закоптить или засолить. В этой влажной атмосфере мясо портится уже через несколько часов. Пэт перезаряжал дробовик, все время озираясь по сторонам и хмурясь. Он что-то произнес, но я ничего не разобрал из-за страшного шума вверху на деревьях.

Видимо, стая обезьян все время кружилась на одном месте у нас над головой. Пронзительно кричали попугаи ара и туканы, ероша перья и без устали прыгая с места на место. Ягуар был где-то рядом. Вдруг Гектор протянул свой окровавленный нож, указывая на что-то, и я решил, что он заметил зверя, но когда я оглянулся, то увидел, что он показывает на обезьяну. Она не рассчитала своего прыжка и теперь падала вниз. Обезьяна пролетела добрых пятьдесят футов, прежде чем ветви несколько задержали ее падение.

С пронзительным визгом она упала в высокую траву, и в тот момент, когда обезьяна коснулась земли, из-за деревьев взметнулась огромная когтистая лапа и вышибла из нее дух! Я не ожидал, что ягуар был так близко. Гектор что-то крикнул, но его голос был едва слышен из-за визга обезумевших обезьян. Из зарослей показалась огромная пятнистая голова со злобными сверкающими глазами. Зверь вызывающе зарычал, и его красиво очерченные губы, по которым стекала слюна, приоткрылись, обнажив желтоватые клыки длиной в добрых четыре дюйма. Потом он снова издал грозный рев и прыгнул.

Я выстрелил два раза, потом еще раз. Зверь перевернулся в воздухе и свалился в траву, рыча и извиваясь. Его сильные когти судорожно заскребли по стволу дерева. Мне пришлось еще дважды выстрелить в голову ягуара, прежде чем его огромное тело застыло, вытянулось и в глазах погас огонь… Мое ружье системы Маузер всего лишь 22 калибра, но к нему есть особые патроны Хорнета. И все-таки мне пришлось израсходовать все содержимое магазинной коробки, чтобы прикончить кошку. Живучесть некоторых диких зверей просто невероятна.

Этот ягуар, огромный, рыжевато-коричневый зверь с великолепной пятнистой расцветкой, оказался не таким старым, как я думал, но у него были плохие зубы, а левая передняя лапа сильно искалечена. Братья вспомнили, как несколько недель на зад негры-золотоискатели рассказывали, что они подстрелили у реки большого «тигра», когда этот зверь прыгнул на одного из них. Он основательно распорол ему руку и скрылся в лесу, однако негры заметили на земле следы его крови. Вполне возможно, что я застрелил именно этого ягуара.

Зверь оказался исключительно крупным – от носа до кончика хвоста у него было почти девять футов. Такие размеры необычны для пятнистого ягуара. Шум в ветвях заметно утих, как будто смерть этого грозного хищника вызвала умиротворение среди всех других обитателей джунглей, и теперь среди тревожного щебетания и посвистывания я мог разобрать какой-то отчаянный писк. В нем звучала обида, но в то же время и вызов. Я не сразу Понял, что это за писк, но, поискав глазами, увидел крохотную волосатую обезьянку, которая все еще цеплялась за окровавленную шерсть своей растерзанной матери.

Этому маленькому разбойнику, вероятно, было всего лишь несколько недель от роду, но он уже обнажил свои желтые боевые клыки длиной почти в полдюйма, а когда я наклонился, чтоб его подобрать, маленькие и блестящие, как бусинки, глаза вспыхнули злобным огнем. Его желтые клыки оказались к тому же и острыми: они до кости прокусили мой палец, прежде чем мне удалось ухватить зверька как следует… Братья наскоро соорудили носилки для Ягуара, а я стал снимать с него шкуру. Одна пуля попала зверю в череп и прошла сквозь нижнюю челюсть, раздробив часть кости и выбив несколько зубов. Поэтому вся нижняя часть головы как трофей была безнадежно испорчена.

Я дал маленькой обезьянке имя Волосатик и, когда уезжал с прииска, оставил братьям своего крошечного приятеля на хранение вместе с коллекцией насекомых и другими вещами. На следующее утро вернулся третий брат и привез помпу. Мы возобновили работы. Пришлось целый день собирать и налаживать этот дряхлый механизм. Эвелин – весьма странное для мужчины имя, но именно так его звали – сказал, что насос ему согласились дать лишь при одном условии: за его работой будет наблюдать «механик», которого хозяин пришлет к нам, как только тот возвратится с другого задания. А пока мы откачали из шурфа воду и начали лопатами выбирать из него песок. К вечеру следующего дня мы набросали уже целую гору, а ночью, когда я лежал в своем гамаке, мне пришлось испытать сильнейшее в своей жизни потрясение. Как всегда, мы с братьями в этот вечер много болтали, рассказывая всякие небылицы, и я узнал немало любопытных подробностей о некоторых «лекарствах», приготовляемых старателями и индейцами от всяких болезней, как подлинных, так и мнимых. Например, существовало поверье, что зуб аллигатора может быть чудодейственным амулетом против укуса змеи, а если кусочек зуба растолочь, разболтать в воде и проглотить, то это предохраняет от змеиного укуса на то время, пока у человека нет еще такого амулета. Потом мне рассказали историю об одном старателе, который неожиданно умер, и, по всей видимости, от отравления ядом. У него было три сына, и двое из них вскоре тоже умерли, причем симптомы были одни и те же. И только третьему сыну удалось обнаружить, что в изношенную подошву отцовских ботинок вонзился отравленный шип. Он-то и погубил отца. Два других брата, надевавшие потом эти ботинки, очевидно, тоже напоролись на шип и погибли от яда. Я удивился, что отец не обратил внимания на впившийся в его ногу шип, но мне сказали, что в тот момент рядом с ним никого не было, а яд был таким сильным, что свалил его в несколько минут. Первый сын тоже был один, когда надел эти ботинки, и также скончался в одиночестве почти на том же месте, где умер его отец. А второй сын стал надевать ботинки в присутствии третьего и сильно закричал, когда неожиданно накололся на острие. Если бы не этот случай, погиб бы и третий сын… Братья говорили очень серьезно и уверяли меня, что в Парике есть три могилы, подтверждающие эту историю…

Так же неправдоподобны были и всякие легенды о духах. Тут был страшный упырь Даи-Даи, который будто бы прятался по ночам на берегу рек и перекусывал глотки беззаботным путешественникам, и злой дух Свистун, который неотразимыми трелями увлекал свои жертвы в мрак джунглей, навстречу страшной гибели. Но наиболее мерзким созданием был Потрошитель, еще один речной дух, который предстает перед купающимися в образе получеловека, утаскивает их под воду, а там для полноты картины выгрызает им животы…

Менее омерзительны, но так же опасны для людей Мэйдагас – духи-женщины (и в этом деле не обходится без женщин), которые появляются перед старателями-одиночками в самых соблазнительных позах, увлекают их на освещенные луной поляны и превращают в деревья. Наслушавшись таких историй, я подумал, как же удивительна та сила, которая гонит людей к алмазам, если они могут преодолеть свой суеверный страх и целые месяцы, а иногда и годы оставаться в сумрачных джунглях, где, по их убеждению, обитают эти страшные духи…

В ту ночь все вокруг было просто создано для этих разговоров о духах. Луна зашла, кругом царил непроглядный мрак. От костра осталась лишь кучка едва тлеющих угольков. Прислушиваясь к ночным шорохам и всматриваясь при слабом мерцании керосиновой лампы в колеблющиеся тени, я без труда мог вообразить, как из темноты вдруг появляется страшный призрак. Язычок пламени стал совсем маленьким, потому что в лампе выгорал керосин. Внизу, у речки, квакали лягушки, шелестела высокая трава – кто-то осторожно пробирался сквозь нее. Призрачной стайкой над чащей пролетали мерцающие светлячки, а около угасающей лампы порхали огромные бабочки…

Я задремал. Не знаю, спал ли я несколько часов или несколько минут, когда вдруг проснулся от какого-то внутреннего толчка. Было все еще темно, но на моих веках играл свет. Я открыл глаза и вдруг увидел прямо перед собой другие глаза. Казалось, что они горели красным огнем. Сверху на меня смотрело лицо в шрамах, самых ужасных, какие я только видел, кошмарное лицо, окруженное ореолом желтоватого света!

С диким воплем выскочил я из гамака, так же громко завопил и «призрак». Братья тут же вскочили на ноги и бросились ко мне с фонариками и мачете в руках, но я уже уразумел, что схватился с живым существом из мяса и крови. Когда мы наконец расцепились, то наш приятель-призрак оказался просто тем самым негром, которого хозяин «мастерской» послал к нам присматривать за помпой… По дороге он задержался, чтобы выпить с приятелями в каком-то лагере ниже по реке, и добрался до нас только к полуночи. Нетвердо держась на ногах, он ощупью бродил от одного спящего тела к другому и при слабом свете фитилька, вставленного в горлышко бутылки с керосином, старался разыскать старшего брата. Никто из нас особенно не пострадал, если не считать синяков, полученных мной при падении с гамака, да темных пятен на горле нашего приятеля, когда я бессознательно вцепился в него. Но не будь я так сильно испуган, этот парень, вероятно, был бы убит. А он даже и не догадывался, как легко мог бы получить пистолетную пулю в лоб… После этого случая о духах мы больше не говорили. «Призрак» наш оказался одним из самых славных негров, каких я только встречал. Мне не удалось узнать, почему он так страшно изуродован, но это увечье его совершенно не волновало. Он, кроме того, косил на один глаз, зато телосложение у него было крепкое. Братья, хорошо знавшие парня, называли его Болотный Глаз, и другого имени я не слыхал ни разу. Когда он бывал пьян, что случалось совсем не часто, то болтал всякую чепуху, а в трезвом виде был отличным товарищем и очень мне нравился.

На следующий день мы продолжали рыть шурф. Когда мы в полдень ели свой неизменный рис с соленой рыбой, картошкой и сушёными креветками, из леса вышел какой-то оборванец, еле держась на ногах, и остановился невдалеке от нас. Это был метис, одетый в грязные лохмотья. Он казался живым мертвецом, его темные глаза горели лихорадочным блеском. Не успели мы к нему подскочить, как он тяжело грохнулся на кучу камней, порезав лицо и руки. Когда мы его подняли, он был в крови, а одна половина его лица страшно перекосилась, видимо от паралича… Идти он не мог, и нам пришлось отнести его под тент, где мы обедали. Насколько я мог понять, человек умирал. Это был первый случай, когда я столкнулся с бешенством, вызванным укусом летучей мыши.

Он лежал без сознания, но мы ничем не могли ему помочь и только перевязали порезы и ссадины. Его следовало отправить в Знаку, где можно было достать сыворотку от бешенства, однако, по словам братьев, она помогала лишь в начальной стадии болезни. Братья сказали, что во вторую половину дня в лагерь должен заехать государственный фармацевт на пути в Курупунг. Он появлялся здесь каждую неделю примерно в один и тот же день и час, и мы решили, что лучше оставить больного на месте и привезти потом к нему фармацевта, чем мучить его долгим и трудным переездом в лодке к нашему постоянному лагерю.

Да это было бы и бесполезно, как потом оказалось. Час проходил за часом, а катера фармацевта все не было (позже мы узнали, что он не смог достать бензин). К вечеру у больного начались судороги, он упал на пол с койки, которую мы для него устроили, и бился в конвульсиях, с пеной на губах… Через несколько минут он умер.

На следующий день Болотный Глаз и Гектор отправились с его телом на небольшую почтовую станцию на реке милях в десяти отсюда и оставили его там до прибытия фармацевта. Позже я узнал, что фармацевт приехал лишь через неделю. Труп за это время разложился, и его зарыли на берегу реки. Говорили, что человек, копавший могилу, был сильно пьян и потом не мог вспомнить, где это место. Больше я ничего об этом не слышал.

Мы рыли шурф еще два дня, а потом принялись за промывку и просеивание. Приготовления оказались сравнительно простыми. Стенки шурфа надо было дополнительно укрепить бревнами. Кроме того, мы соорудили несколько бревенчатых помостов, расположенных друг над другом, чтобы можно было выбрасывать песок постепенно, передавая его с одного «этажа» на другой по мере углубления шурфа. Когда весь рыхлый песок был удален из шурфа, мы стали ждать, чтобы он наполнился грунтовой водой, а потом перебросили через яму два шеста для установки «грохотов».

На шестах был закреплен желоб, называемый здесь «том», – продолговатый деревянный ящик, несколько напоминающий гроб и примерно такого же размера, но открытый с одного конца. Он располагался над самой водой слегка наклонно, так что его открытый конец был ниже закрытого. В пазы у открытого конца был вставлен лист железа с просверленными в нем отверстиями, а в воду погружен высокий ящик, привязанный как раз под нижним концом «тома» так, чтобы в него попадал тонкозернистый алмазоносный песок. Мы кидали лопатами в «том» крупные куски покрытого глиной кварца и песка, с силой терли их о лист железа с помощью инструмента, похожего на садовую мотыгу, и все время лили туда воду из сильно помятого ведра.

Крупные камни отбрасывались. Песок проходил через отверстия в железном листе и собирался в ящике под водой, откуда его сгребали в крепкие сверхпрочные медные сита и «просеивали», двигая сита в воде вверх и вниз. При промывке и просеивании исчезали остававшиеся частицы песка и глины, а в центре сита собирались более тяжелые минералы или металлы. На несколько дюймов выше уровня воды поперек шурфа мы перебросили еще два шеста, на которых можно было сидеть, и поднимали сюда мокрые сита, чтобы внимательно просматривать, нет ли в песке алмазов.

Просеивание оказалось делом утомительным, да и простоять весь день в грязной воде тоже не шутка, но что поделаешь. К концу этого дня мы намыли алмазов на восемь с половиной каратов, а когда переработали всю кучу песка, у нас оказалось приблизительно двадцать семь каратов, хотя ни один из камней не превышал полкарата. Все это было очень неплохо, учитывая затраченное на работу время. Для сильно истощенного района Курупунга такая добыча представляла исключение.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю