Текст книги "Оня (СИ)"

Автор книги: Виктор Зилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Annotation

Зилов Виктор Дмитриевич

Зилов Виктор Дмитриевич

Оня

Утро началось как обычно с будильника Наташи. Спросонья она еще минуту не могла нащупать на полу с вечера оставленный телефон. Аппарат громко гудел и переползал по холодному паркету.

– Ну, блин..., – обиженно протянула Наташа, пытаясь схватить ползающий гаджет. – Замолчи, дурак. – С этими словами она, наконец, выключила его и оставила лежать там, где поймала.

Повернувшись на другой бок, жена обняла меня и снова уснула. Я, разбуженный этой возней, открыл глаза и посмотрел на небо в щель между шторами. Светло-голубая полоска говорила о том, что солнце светит, и нет никаких небесных препятствий для хорошего летнего утра. Мне, в отличие от жены, снова заснуть уже не удалось, хотя я мог бы прикорнуть еще минут сорок. Наташа вставала на работу раньше меня почти на час. Прежде, я легко засыпал после безумств ее телефона, а иногда даже и не просыпался, но в последнее время сон мой стал тревожным и пугливым. Скорее всего, сказывалось психологическое напряжение из-за недавно начавшегося конфликта на работе.

Легкий ветерок принес вонь с одного из химических заводов. Смесь сероводорода с каким-то еще отвратительным запахом создавала непереносимый "аромат", который почти каждое утро встречал нас, и с которым мы укладывались спать. Наш небольшой городок, основанный на излете сталинской индустриализации, стал одним из пионеров нефтехимической промышленности. Окруженный двумя огромными нефтеперерабатывающими заводами, со дня основания город дышит миазмами, которые медленно, но неотвратимо убивают людей, живущих в нем. Парадоксальная вещь происходит со всеми нами. Мы изо дня в день ездим на работу на один из заводов, чтобы, произведя что-то из нефти, попутно выпустить в атмосферу, в воздух, которым сами и дышим, некоторое количество яда. Классический пример того, что называется "пилить сук, на котором сидишь". Еще это называется сделкой с дьяволом. На заводах довольно высокие зарплаты, за которые живущие здесь платят не только своим здоровьем, но и здоровьем своих детей. Опять парадокс: мы живем ради детей, приносим в жертву свое здоровье ради их будущего, но тут же отнимаем это будущее у них. Идя прямыми улицами города, заходя в магазины, постоянно встречаешь большое количество некрасивых, рано состарившихся, чем-то больных людей. Многие старики отталкивающе неопрятны и немощны. Пенсии хватает только на скромную еду, оплату квартиры и какие-то недорогие лекарства. Старые заношенные вещи доживают свой век вместе со своими хозяевами, крича о нищете и одиночестве. Почему-то их детям плевать на своих родителей. Может они так мстят им за свою судьбу?

Как-то зайдя в "Fix price", в очереди на кассе я наблюдал парня лет шестнадцати-семнадцати, с изъязвленными, шелушащимися кистями рук, покупающего банку дешевого энергетика. Он стоял передо мной. Парень долго расплачивался мелочью, отсчитывая ее анемичной девушке-кассиру. Его черная футболка, с белесыми пятнами под мышками и жирные волосы, висящие сосульками, не вызывали желания стоять рядом, но делать нечего – очередь, есть очередь. Я стоял и рассматривал его. Вытатуированный сине-зеленый лист конопли на запястье левой руки, казалось пауком, накрепко и навсегда обхватил худую поросшую светлым пушком руку. Сознательный выбор паренька, настолько, насколько вообще в этом возрасте можно сделать осознанный выбор, говорил о смерти. Легкость, с которой его нескладная фигурка, исчезла в сумеречности выхода магазина, неприятно удивила меня. "Где его родители, куда они смотрят?", – возмущенно думал я всю дорогу до дома. Подобные встречи случались часто, оставляя тягостное впечатление.

Однотипная серая застройка, состоящая из пятиэтажек, летом скрываемая зеленью разросшихся во дворах деревьев и кустарников, зимой прямоугольно торчала всей своей бесчеловечной убогостью сквозь прихотливо изогнутые стволы оголившихся деревьев, вгоняя усталый народ в депрессию. Эти железобетонные многоквартирные бараки, медленно вытягивающие из людей силы и стремление к чему бы то ни было, кроме желания поскорее отвлечься после тяжелой смены перед телевизором за литром пива, составляли основную часть города. Обилие пивных и вино-водочных магазинов, только подчеркивало всю бессмысленность существования в системе: серый город – живой придаток химического молоха. Пребывая в перманентной депрессии, тем не менее, здесь жили без надрыва, с какой-то простой, незатейливой сытостью и размеренностью, позволительной людям не высокоинтеллектуального труда, родившихся в месте, где есть работа, за которую платят деньги бОльшие, чем в соседних городах, где единственный доход населения составляют пенсии, зарплаты бюджетников, да оклады почтальонов. В России кроме городов-миллионников практически тотальная гегемония таких вот бедных запущенных деревень и городов без промышленности, без работы с крошечным числом богатых и всем остальным нищим населением. Нет, есть, конечно, на юге большие богатые села, мы проезжали их по пути в Сочи, но и там расслоение не только сильно заметно, но также вызывающее огромно. Подвижного, делового народа в провинции с каждым годом становится все меньше: некоторые уезжают за границу, прочие в Москву. Остаются такие, кто испокон веков сидели и сидят на одном месте, возделывая свой кусок земли, с рождения и до смерти таща груз судьбы, полученный эстафетной палочкой от родителей и предков. И вся разница между людьми заключается только в месте их рождения, определяющем достаток, с которым они будут жить. В нашем городе достаток есть. Нефтянка обеспечивает не только работу, но и заработок. В последнее время к нам приезжает много вахтовиков. Они заменяют быстро вымирающие в последнее время от водки и наркотиков местные кадры. Вахтовики – люди, как правило, сильные и сосредоточенные на определенной цели: зарабатывании денег. Пьяниц и бездельников быстро выгоняют, поэтому на заводах остаются только те, кто хорошо справляется со своей работой. Капитализм хорош тем, что никто никого не воспитывает. Если человек хочет работать, он будет работать, поскольку в системе товарно-денежных отношений оплачивается труд, приносящий пользу, а за бесполезную деятельность никто не платит деньги, потому что она не функциональна, и капиталист таких рабочих мест просто не создает. Если человек, кроме как хорошо рассказывать анекдоты больше ничего не умеет, то в нашем городе ему работу не найти. Когда к нам приходит высококлассный слесарь или, скажем, сварщик, то место и хорошая зарплата ему обеспечены. Даже гастарбайтеры из Средней Азии, при всей к ним неприязни со стороны местных, прекрасно приживаются, если они хорошо работают. Еще в городе существует целый класс маленьких конторок, обслуживающих наших два завода. Подрядчики делают необходимые работы, которые раньше выполнялись внутризаводскими подразделениями. Некоторое время назад большинство вспомогательных подразделений были сокращены и преобразованы предприимчивым заводским руководством в самостоятельные юридические лица, через которые теперь осуществляется вывод денег, пополняющий доходы этих самых руководителей вдобавок к зарплатам и бонусом, получаемым от собственника. Вся эта экосистема прекрасно живет, давая работу трем-четырем тысячам человек. Распределение денег происходит не пропорционально: девяносто процентов идет нескольким десяткам людей, а остальные десять размазываются более или менее ровным слоем среди всех остальных. Но даже этих десяти процентов хватает, чтобы люди могли в кредит приобретать машины и обустраивать доставшиеся от родителей шесть дачных соток, строя на них двухэтажные кирпичные домики с ватерклозетами, уютные баньки и небольшие теплички для огурчиков-помидорчиков. Изредка приезжающие родственники из менее благополучных населенных пунктов, тихо завидуют здешнему благополучию, но, тем не менее, совершенно не рвутся переезжать сюда, несмотря на то, что гостеприимные хозяева даже предлагают помощь в обустройстве на первое время. Боязнь начинать жизнь заново, убивает желание улучшения этой жизни. Так в России устроено множество людей: "где родился, там и пригодился". Люди тянут лямку привычности до самого конца, боясь выскочить за рамки повседневности в неизвестность: "лучше синица в руках, чем журавль в небе".

Мы с женой родились здесь сорок лет назад, и никогда не собирались менять место жительства. Нам повезло с работой, правда на разных заводах, но это и хорошо, тогда встречаешься только дома, и не надоедаешь друг другу. Я работаю коммерческим директором в строительной компании, обслуживающей нефтехимический завод, а Наташа заместителем главного бухгалтера в снабженческой фирме, поставляющей реактивы нефтеперерабатывающему заводу. Наша дочка ходит в первый класс и все у нас хорошо. Только у меня в последнее время возник конфликт на работе. Дело в том, что собственник, а по совместительству родной брат главного инженера нефтехимического завода, "нашего завода", как мы его называем, прислал нового финансового директора взамен уехавшей в Москву всеми любимой предыдущей финдиректрисы.

Наша взаимная неприязнь, чистая и искренняя возникла сразу, как только мы познакомились. Примерно моего роста, только похудощавее, с неприятным визгливым голосом и тоном всезнайки, этот молодой еще человек без специального высшего образования имел только одно достоинство – он состоял зятем нашего собственника. Познакомившись с этим экземпляром поближе мне стала очевидна его страсть к деньгам и хорошие способности к их подсчету. Все-таки его нельзя было назвать профнепригодным. Вызывать к себе неприязнь была еще одной из его немногих способностей. Все наши составили для себя мнение, что он самодур и жлоб, но в глаза ему никто этого сказать не отваживался. Мы живем по принципу: если хозяин поставил кого-то, то это его решение, которое обсуждать можно долго и увлекательно, но бессмысленно, так как от этого ничего не изменится.

Звали его Андрей. На обеденных перерывах мы сидели в столовой в отдельной комнате для руководителей. Небольшое пространство почти полностью съедалось столом и пятью стульями. Уютная теснота комнаты, прежде придающая нашим посиделкам камерную, почти семейную атмосферу, теперь давила и превращала обеды в длинные тягостные приемы пищи. Генеральный через два дня после появления нового финдира стал ездить обедать домой, но нам с главбухшей и главной кадровичкой в силу традиции приходилось сидеть и вынужденно слушать весь бред, который нес зять собственника.

– Когда я работал финансовым директором областного строительного "сетевика", – Андрей по очереди посмотрел на нас, – мне приходилось по нескольку месяцев жить в Москве. Квартира у меня была со стеклянной крышей с видом на Большой театр.

– Прости, а что такое "строительный сетевик"? – спросил я, с искренним интересом глядя на него.

– Слушай, если ты не знаешь таких терминов, как ты работаешь коммерческим? – Недоумение буквально исказило его лицо.

Да, именно "исказило", по-другому я даже не могу описать выражение его лица в тот момент. Недоумение, замешанное на презрении, отвращении и еще черт знает на чем, видимо должно было показать всю мою ничтожность. Но неприятным сюрпризом для меня оказались не его попытки уязвить меня, а реакция кадровички, которая в отличие от главбухши не сделала отсутствующий вид, а как-то "бочком-бочком" начала "отползать" в сторону финдира, поддакивая и с видом ученицы задавая ему разные льстивые вопросы.

Недели через две после этого разговора кадровичка уже полностью и открыто во всем поддерживала финдира. У них составилась великолепная парочка: оба любят покричать на других и пообвинять в различных недочетах. Судя по направлению действий Андрея, его конечная цель – должность генерального директора, которую он задумал взять через мою дискредитацию, о чем я догадался в ходе наших обеденных сидений. Не грамотный коммерческий директор – это прямое упущение генерального. Выставляя меня некомпетентным, Андрей подставляет под удар собственников нашего славного Борю, как у нас между собой называют генерального директора. Хотя по батюшке он Моисеевич, все обращаются к нему "Борис Михайлович", и только я называю его "Моисеич".

Кадровичка, сидевшая в своем кабинете с момента основания компании, и доставшаяся нам, кажется, вместе с дешевой мебелью и арендованными помещениями, жутко не любила Моисеича с тех самых пор, как его привел и посадил в кресло сам главный инженер завода, один из двух наших учредителей. Между двоюродными братьями-учредителями всегда существовало взаимное недоверие по финансовым вопросам, поэтому Моисеич, являясь доверенным лицом одного, вечно занятого другими делами брата, обеспечивал некоторое равновесие в этом вопросе, так как второй очень плотно и ревностно опекал нас. Еврейство, впрочем, никак не выражавшееся, а также не легитимность появления в обход кадровички, навсегда сделали Моисеича ее врагом "номер один". Когда из кабинета директора слышался крик второго собственника и тихие ответы Моисеича, ее рот расплывался в широкой улыбке, открывая редко поставленные зубы, а глаза цвета янтаря как у ядовитой змеи, застывали на ручке двери. В эти моменты кадровичка переживала редкие счастливые минуты своей жизни. Думаю, что ее муж в такие дни не выслушивал обычных упреков в потраченных на него впустую лучших лет жизни, и даже возможно получал пять минут разнузданного секса.

– Андрей, а ты не задумывался над тем, что люди могут и не знать некоторых специфических терминов ритейла?

– Это знают все, любой из моих знакомых коммерсов знает это на "зубок".

– Прости, а что такое "на зубок?" – не смог удержаться я от ответной подколки.

Я посчитал, что вопрос будет удачным, но оказалось все наоборот.

– Ты реально не знаешь русского языка? Тебе русские сказки в детстве читали, или ты воспитывался на каких-то других сказках, не совсем русских?

Его пафос достиг того уровня, после которого можно только ругаться, без вариантов. Но это, как оказалось впоследствии, был не предел.

– Ты свинину ешь? – неожиданно спросил он.

– Ем, и водку пью. Я не мусульманин, если ты вдруг меня зачислил к ним.

– Евреи тоже водку пьют...

– Но свинину-то я ем. Чего еще тебе рассказать о себе?

Нервы мои не выдержали глубокого падения в бездны идиотизма, и я предложил предъявить свой член, чтобы он убедился в том, что я не обрезан. Женщины фыркнули, встали и вышли из комнаты.

– Мне достаточно будет твоего нательного крестика, – парировал он.

– Тебе как его предъявить, здесь или в постели? – опять съязвил я.

– Ты еще и "голубой" что ли? – Ехидно-обрадованно вскрикнул он.

– Я думал это для тебя наличие крестика есть удобный предлог попроситься на ночь, – ответил я раздраженно.

Вся эта глупая словесная перепалка мне абсолютно, совершенно  не нравилась. Быть в роли защищающегося всегда хуже, чем в роли нападающего. Я пропускал "удары", необдуманно отвечая на хамские вопросы, и уже сильно жалел, что не послал его с самого начала. Слишком поздно пришло понимание, что не надо было и начинать разговор, рассчитывая на его разумность и адекватность. Только в ходе разговора мне стало понятно, что его задача состоит не только в том, чтобы избавиться от Моисеича, но и от меня тоже, причем основной мотив против меня – это исключительно глубокая личная неприязнь.

– Андрей, давай уже закончим этот разговор, – я встал и пошел к выходу.

– Андрюша, ты куда пошел? Я еще не закончил, – наш новый финдир смотрел на меня с видом босса.

Мельком взглянув на него, не ответив, я вышел из столовой.

Меня трясло. Я поднял руки к лицу, они предательски мелко дрожали. Мимо, опустив глаза, просеменила главбухша. "Черт, этот идиот совершенно вывел меня". Я ругал себя за то, что повелся на убежденность в собственной абсолютной договороспособности. Переоценив свой профессиональный опыт переговорщика, я столкнулся с патологическим случаем ненависти.

Немного успокоившись в своем кабинете, я пришел к выводу, что не справился не потому, что слабее или глупее Андрея, а потому что мой опыт действительно не распространялся на личные отношения, тем более такого накала. В конце концов, в бизнесе не так много чувств, в бизнесе превалирует прагматизм и рациональность. Отношения на работе, чтобы не говорили кадровики, это совершенно другие, нежели дружеские или, тем более семейные отношения. Сказки про "команду единомышленников", "семью" полная ерунда. Дух соревновательности редко вырождается в ненависть, но когда это происходит, то главная задача бизнеса – прибыль, вытесняется единственной целью раздавить конкретного конкурента, а это, в свою очередь, почти всегда заканчивается крахом, либо от руки объекта ненависти, либо от конкурентов, которые, воспользовавшись ситуацией, отбирают у заигравшегося в вендетту его бизнес. Холодный расчет правит доходом, чувства вредят бизнесу, поэтому я никогда не примешивал личное к деловому, всегда выстраивая отношения только с точки зрения пользы или вреда делу, оставляя личное отношение к человеку за пределами работы. У меня есть друг, которого я ни за что на свете не возьму на работу, и он это прекрасно знает, потому что настолько необязательного человека, наверное, нет на земле, но любая пьянка без него, это как еда без соли. Обратный пример наша главбухша, с которой в жизни совершенно не о чем разговаривать, зато в работе она самая надежная и ответственная. Ее не надо проверять, тем более напоминать ей что-то дважды. Бизнес – это набор функций, и чем лучше человек справляется с наложенным на него функционалом, тем он ценнее. Надо, конечно, учитывать в рабочих отношениях личное, ведь мы общаемся не по единому протоколу HTTP как компьютеры, и нам просто необходим общий понятийный аппарат, позволяющий легко понимать друг друга. Сделать это можно только при нормальных человеческих отношениях, потому что плохо настроенный к вам человек просто даже не сможет вас понять. Вся информация, исходящая от вас, заведомо воспринимается им с отрицательной коннотацией. В этих случаях обычная реакция на ваши попытки установить контакт, донести нужную информацию бывает следующей: "да что с ним разговаривать, он же лысый!". Кроме межличностных отношений, мы каждое мгновение имеем дело с собственным сознанием. Человеческая природа, выдающая периодически самые непредсказуемые фортеля в виде нервных срывов, запоев, загулов и длительных депрессий, мешает нам жить в согласии с собой и окружающими. Но, несмотря на все эти трудности, мы пытаемся рационализировать пространство вокруг себя, и работать, по возможности, "приглушив" все личное. Правда не все хотят контролировать себя, считая, что подстраиваться должны именно под него. Я так раньше и вел себя, пока Наташа не обуздала мой эгоизм, и не убила во мне маленького социопата. Последние десять лет я жил и работал, выстраивая взаимовыгодные партнерские отношения с окружающими.

И вот теперь все рушилось в моем мире. Пришел агрессивный щенок, живущий исключительно по принципу личных симпатий и антипатий, для которого деловые качества не играют никакой роли, а главное для него наличие если не преданности, то лояльности. И вот, наработанная несколькими годами атмосфера доверия и комфорта рассеялась как стайка вспугнутых рыбок. Глупо ругаться с телевизором – он показывает транслируемую передачу. Если вам не нравится программа, то лучше переключить канал, или выключить телевизор вовсе. Понятно, что с людьми все намного сложнее и не всегда получается сразу прекратить общение.

Немного посидев, и проанализировав ситуацию, я решил для себя, что уходить отсюда не буду, вариант с "выключением телевизора" у меня не пройдет, поэтому надо менять "программу". Я набрал номер главбухши.

– Людмила Санна, вы можете зайти ко мне?

– Сейчас, – тут же отозвалась она.

Ожидая главбухшу, я сел в кресло и посмотрел за окно. Передо мной лежало обширное поле, отделяющее завод от оживленной автодороги. Погода нынче стояла ранне осенняя, с утренними туманами и прозрачным слабеющим солнцем днем. Иногда, как сегодня, шел мелкий сеющий дождик. Сочная зеленая трава в низинках отяжелевшая от сока, никла к земле, редкая желтая на высушенных за лето ветром и солнцем макушках небольших холмиков горделиво топорщилась сухостоем. Кукушка, весь июль и половину августа отсчитывающая между частыми грузовиками откуда-то из трех берез, растущих около въездных ворот короткие годы, куда-то исчезла вместе с веселыми вечно галдящими стрижами, сделавшими из духовых отверстий чердака нашего корпуса птичье общежитие. Там они выводили потомство, сначала выкармливая птенцов, а затем уча их летать. Уже месяц кроме черных и охрипших от постоянного недовольства ворон, в поле и возле завода никаких птиц не было видно и слышно. Осенний ветер, мягко ступая, пробегал по волнам поникшей травы, и начинал перебирать желтеющие листья трех кукушкиных берез. Казалось, множество рук одновременно начинали трясти крупные листочки, крутя и переворачивая их. Побаловавшись с листочками, ветер, как бы пробуя силы, начал играть незакрепленным тентом фуры, ждущей, чтобы ее пропустили, наконец, внутрь завода, где она, угарно урча, скроется под навесом от доставучего дождика. Все пряталось, улетало в предчувствии скорого отступления солнышка, перед набирающим силу ветром и дождем.

Не дождавшись прихода главбухши, я снова набрал ее по телефону.

– Извините, я вас по телефону перепутала и зашла к Андрею, – виновато протянула она чуть в нос. – Я подумала, что это он звонит. У вас голоса очень похожи. И имена вот одинаковые, – добавила она удивленно, как будто о чем-то только что догадалась.

– Ерунда, у нас совершенно разные голоса. У меня, конечно, немного скрипучий, но не до такой же степени как у него...

– Да, я просто говорю, что по телефону немного похожи, – оправдываясь повторила Людмила Санна.

– Дак у нас голоса только походят, или мы еще как-то совпадаем?

– Нет, нет, просто как-то похожи по телефону..., тоже еще..., – пространно, явно в замешательстве проговорила она.

– Вы хотите сказать, что мы похожи?! – почти рявкнул я в трубку.

– Нет, нет, – уже испугано, и с явным чувством вины пролопотала главбухша.

Неприятный холодок пробежал у меня по спине, да так, что я передернул плечами. Слова главбухши покоробили меня. Я никак не мог подумать, что нас можно перепутать. В высшей степени этот глупый и надменный, по сути, еще мальчишка, и я, взвешенный, спокойный и, как мне всегда казалось, далеко не глупый мужчина никакими местами не совпадали и не могли походить друг на друга. "Или я не настолько умен, как думал, или он не настолько глуп, как я считал? Странно, что люди, с которыми я проработал несколько лет, не видят этих очевидных различий. Он же туп непроходимо. Ладно, наша главбухша не самая прозорливая женщина на свете, поэтому, что ей могло привидеться не так уж важно. Интересно как другие оценивают наши различия? А еще голос..." – невесело усмехнулся я про себя. Мне стали припоминаться некоторые незначительные обстоятельства, моменты, когда подчиненные обращались к Андрею с какими-нибудь вопросами или проблемами, и как он их решал. Почти всегда происходило это быстро и четко. Качество этих решений вызывало вопросы, но скорость принятия удивляла. Я давно уже не практиковал такую технологию, хотя в молодости моя решительность, быстрая соображалка здорово выручали меня. Я шел по этому легкому пути пока не совершил большую управленческую ошибку, и только помощь Наташи помогла мне взглянуть на проблему с другой стороны, и справиться с последствиями. Годы работы дали необходимый опыт и навыки. За это время мне открылась одна истина: верное решение можно принять, только изучив и поняв проблему до конца, если ты не гений от рождения конечно. Некоторое время может везти, и ты наугад, по наитию будешь давать указания и принимать правильные решения, но это счастливое время всегда заканчивается, и тебе все-таки приходится разбираться в тонкостях, выстраивать логику процесса, копаться в деталях и моделировать последствия. Это копание и называется словом "управление", а не поверхностным "руководство", которое исповедовал наш новый финансовый директор. Неприятные мысли вязко перетекали одна в другую. Нечто знакомое виделось в нынешней ситуации. Не дежавю, но что-то очень похожее.

Зазвонил мобильный.

– Как у тебя дела?

– Нормально.

– Знаешь, что-то неспокойно мне как-то сегодня..., – Наташа редко звонила в рабочее время, поэтому я удивился. – Точно у тебя все нормально?

– Ну, почти...  Этот, наш новенький финансовый, немного вывел из себя. А в остальном все хорошо.

– Тебе надо держать себя в руках. Не забывай, пожалуйста.

– Да помню, помню, – я с досадой отключил телефон.

Все я прекрасно помнил. Два года назад в Москве мы купили в квартиру строящемся доме. Взяли в кредит по ипотеке. Однокомнатную такую небольшую квартирку для дочки. Мы мечтали с Наташей, что когда Ленка, вырастет, то уедет из нашего городка, больше напоминающего газовую камеру под открытым небом, в огромную богатую столицу, где колоссальное количество возможностей не просто выйти замуж, а удачно выйти замуж за здорового молодого человека, который не пьет днями напролет и не глушит себя наркотой, а работает и может содержать семью. Поэтому, наплевав на все, мы влезли в долги и купили эту чертову московскую однушку на строительном этапе котлована. Сегодня, по прошествии двух лет, дом построили, но пока еще не сдали. Сейчас мы ждали, когда нам выдадут ключи, и мы сможем начать ремонт. На отделку тоже нужны деньги. Только более или менее приведя в порядок квартиру, мы сможем сдать ее, и она, наконец, начнет приносить доход пока Ленка не переедет. Но до этого счастливого момента жить еще не меньше года, а денег надо немало. Отделка, обстановка, ипотека, на все нужны деньги, которых как всегда не хватает. В такой момент потеря работы для меня означает слом всех планов и непонятные перспективы на дальнейшую жизнь. Найти работу коммерческим директором, или даже менеджером снабжения в нашем небольшом городке практически невозможно. Вакансии на обоих заводах заняты под завязку, поэтому мне из последних сил необходимо держаться за место, руками, ногами, зубами. Но сделать это намного сложнее, чем сказать. Время, когда твои коллеги, с которыми проработал несколько непростых для компании лет, пережил сложные моменты, начинают понемногу отворачиваться от тебя из-за конъюнктурных, шкурных интересов, очень тяжелое. Все это медленно, но верно убивает веру в человечество вообще и в дружбу в частности.

– Андрей Андреевич, к вам посетитель, – удивленно проговорила секретарша Ира, уже не молодая, но приятная и ухоженная женщина, муж которой, небольшой частный предприниматель, владел электромонтажной конторкой, обслуживающей слаботочные сети второго нефтеперерабатывающего завода.

Ира, недалекая, но практичная, удачно выдавшая замуж двух дочерей, работала ради удовольствия. В ее обязанности входило отвечать на телефонные звонки, разбирать не многочисленную почту, да подавать кофе-чай. Если бы Ира не работала у нас, мне было бы скучно, но не тяжело. Она брала отпуск по две недели два раза в год. Зимой они с мужем ездили в Сочи или австрийский Инсбрук кататься на лыжах, а летом в Испанию купаться и загорать. Моисеич взял Иру исключительно из-за возможностей ее мужа. Иметь бизнесового партнера на втором градообразующем предприятии – это возможность расширения дела. Несколько договоров нам удалось получить через него, но потом потенциал его связей истощился: часть знакомых уволили, на часть завели уголовные дела, поэтому он некоторое время пребывал без "выхода" на новых людей. Бизнес-интерес пропал, но мы Иру не стали увольнять, тем более, что она хорошо справлялась со своей нехитрой работой, а большее от нее и не требовалось. Единственной женщиной, не принявшей Андрея абсолютно, была именно Ира. На самом деле только она в силу своего положения сохраняла независимость и спокойствие. Работая одновременно секретарем у финансового и коммерческого директоров, она могла сравнивать и оценивать. Непосредственность и простоватость добавляли к ее объективности. Не раз Ира жаловалась мне на самодурство финансового. Если остальные принимали его капризы и непостоянство характера чуть не с благодарностью и подобострастием, то Ира трезво оценивала человеческие качества Андрея, впрочем, никогда не трогая умственные способности, которые не могла, и не стремилась оценить.

– Кто там?

– Жена нашего водителя Сережи, – Ира чуть помедлила и добавила, – бывшего водителя.

– Пусть заходит, – ответил я и посмотрел за окно.

Сережа, водитель погиб в аварии полгода назад. Он вез на нашей "Газели" материалы со строительной базы, когда в него со встречки влетела фура. Он умер сразу не мучаясь. Мы выплатили компенсацию его семье. У него осталась жена и двое ребятишек-дошколят.

– Здравствуйте, – робко заходя, произнесла невысокая болезненно полная женщина.

Я помнил ее со времени похорон. Она была довольно стройной и симпатичной. Теперь горе и нужда сильно изменили ее.

– Здравствуйте. Проходите, садитесь.

Андрей Андреевич, помогите пожалуйста, Христом богом прошу, – она села на краешек кресла, нервно комкая в руках белый носовой платочек. – Лешенька, старшенький заболел. Сильно заболел. – Женщина заплакала. Плакала сдерживаясь, почти беззвучно. Слезы текли по щекам. Забыв о платочке в руках, она сидела с мокрым лицом, погруженная в свое горе, с остановившемся будто остекленевшим взглядом.

Я набрал Ирине по электронке: "Как ее Имя, Отчество?". "Елена Геннадьевна", – через минуту ответила Ира.

– Елена Геннадьевна, – осторожно произнес я, – а что с сыном?

Очнувшись, она тихо произнесла: "У Лешеньки онкологию крови нашли".

– Сколько надо на лечение?

– Там пересадка костного мозга нужна... Я точно не знаю, мне не сказали..., – она опять заплакала.

– Успокойтесь, Елена Геннадьевна, мы поможем вам. Сейчас я позову нашего финансового директора, и он скажет, что и как мы сможем сделать.

Я набрал номер Андрея. Прошло с десяток гудков, но он не ответил. Я положил трубку и по громкой связи набрал Иру.

– Где Андрей?

– У себя, – немедленно ответила Ира.

Я нажал кнопку отбоя и почти сразу зазвонил телефон. На дисплее высветилось "финансовый директор". Я поднял трубку, на том конце молчали.

– Андрей Викторович, – обратился я в пустоту, – можешь сейчас зайти ко мне?

– Я занят. – Нарочито скучающий голос финансового показывал все то безразличие и презрение, которое он испытывал ко мне. – Если что-то срочное зайди.