Текст книги "Правило Рори"

Автор книги: Виктор Черняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Виктор Черняк
Правило Рори

Часть первая
СТРУКТУРА HIV

Поезд надземки вырвался как из ада, обдавая запахами перегретого металла и горелой резины. Приклеенные к стеклам вагонов фигурки казались неживыми. Между колесами и рельсами взвивались фонтанчики искр. Квадратный человек с мощными плечами шел под эстакадой надземки, соединяющей вокзал и торговый центр. По низко надвинутой шляпе, по сутулости, по тому, что пальцы, сжатые в кулаки, почти не выглядывали из длинных рукавов, по уныло обвисшим и вяло шевелящимся полам плаща видно было, что человек, над головой которого грохочут обшарпанные вагоны, испытывает крайнее напряжение.

В двух кварталах от вокзала и торгового центра за столом удобно расположился другой человек, поражавший безмятежностью, но не от недостатка ума или утраты инстинкта самосохранения, а по причине умения владеть собой – такие пользуются покоем, оплаченным годами чудовищных перегрузок. Другой человек лишь казался безмятежным, научившись виртуозно скрывать истинные чувства.

На противоположном конце города – более часа езды на автомобиле – третий человек совершенно не подозревал, что вскоре двое первых вступят в сговор относительно его судьбы.

Если колесико арбалета вышло из строя, тогда худо, заменять его морока, а если только перетерлись натяжные приводы, тогда пара пустяков и… в дело: с расстояния в пятнадцать – двадцать ярдов грудь пробивает навылет, а больше и не понадобится. Рори Инч поставил стрелу на оперение и упер указательный палец в острие из стали специальной закалки. Кто бы мог подумать, что арбалеты пригодятся через столько лет! Они бесшумны, а в наши времена бесшумность – немалое преимущество.

Рори Инч упрятал арбалет в футляр, копирующий вместилище для музыкального инструмента, и забросил на антресоль. Снова раковина полна грязной посуды, автомат мойки сломался, и мухи ползают по жирным пятнам, налипшим по краям тарелок. Для мух неряшливость Рори всегда праздник. Кофе злобно забулькал на плите, и Рори не успел вырубить подогрев прежде, чем коричневая жижа вытекла на сплошь заляпанную разноцветными подтеками поверхность. Проклятые электрические плиты! Вечно забываешь смотреть на показания прибора, а тем более включать реле времени, чтобы оно проследило за неизменно убегающим кофе.

Рори выстроил в ряд баночки с приправами, окунул палец в охряный порошок чилийского перца, поднес к носу. Из кухни выходить не хотелось, хоть и неуютно, зато спокойно, взгляд скользит по привычным предметам, и удается отогнать назойливые мысли, все эти умственные шараханья, когда десятки страхов, истинных и ложных, одолевают с единственной целью вывести из равновесия.

Арбалет, конечно, штука удобная, а грязная посуда вещь неприятная, но хуже всего предстоящая встреча с Тревором Экклзом, от нее никуда не деться – это не мухи, не сломавшаяся посудомойка, не убегающий кофе. Деться от Тревора Экклза некуда: он дает Рори работу, а работа – деньги, деньги же – все остальное, так что хочешь ты видеть мистера Экклза или нет, не имеет никакого значения.

Мистер Тревор Экклз сидел за столом и думал о Рори Инче. Сколько они уже работают вместе? Не меньше пятнадцати лет. Кто бы мог подумать, что из такого увальня получится непревзойденный специалист! Никто не верит, и отлично: кому придет в голову, что туша весом под три сотни фунтов способна совершать кошачьи прыжки, бежать без устали милю за милей и неизменно успешно обороняться от тонкогубых неистовых мальчиков, накачанных наркотиками, с ножами, намертво прилипшими к ладоням.

Тревор подобрал Рори на скотобойне, где дружки мистера Экклза пускали в обход закона хвосты, копыта и прочую дребедень. Представить трудно, какие это приносило доходы! Одного скотобойника так и величали – Король Телячьих Хвостов (настоящее его имя сейчас Тревор Экклз ни за что не вспомнил бы). Именно Король Телячьих Хвостов позвонил пятнадцать лет назад Экклзу: «Слушай, Треви, у меня тут завелся один ирландский мальчуган, по-моему, это то, что тебе надо. Когда он видИт кровь, глаза у него так выразительно мутнеют, будто он вспоминает самую сладкую из своих подружек. И еще, ребята тут у нас крутые, задиристые, и ни один еще – а уж как хотели! – не съездил ему по морде». Король Телячьих Хвостов замолк, пытаясь побороть удивление, потом озадаченно повторил: «Ни один! Шельмец отсекает хвост быку-десятилетке одним ударом, впрочем, что ты в этом смыслишь. Треви, за находку с тебя всего двадцатка».

Экклз усмехнулся: были же времена, тогда ведь двадцатка принималась за вполне приличное вознаграждение.

Через день появился Рори Инч собственной персоной, и Экклз подумал, что Король Телячьих Хвостов напутал или захотел между делом зашибить денежки. Таких медно-рыжих волос и таких веснушчатых пятен по всему лицу Экклзу видеть не доводилось.

Мистер Экклз спросил тогда:

– Парень, что ты умеешь делать?

– Ничего, – проскрипела туша низким голосом.

– Отлично, – поддержал мистер Экклз, – как раз то, что надо. Можешь присесть.

– Спасибо, постою. Когда сидишь, брюки на коленях вытираются, а подтягивать их каждый раз хлопотно.

Мистер Экклз удивился, что его костыли не вызвали у парня ни малейшего, даже скрытого интереса.

– Я думаю, тебе удастся заработать на брюки, садись, не жмись.

Рори Инч опустился на стул, рассохшаяся деревяшка застонала, как живая.

– Сколько ты весишь? – мистер Экклз на всякий случай положил руку на костыль.

– Много, – короткопалые мощные лапы обрамляли манжеты, разлохматившиеся от стирки.

– По-моему, возмутительно много, – напирал мистер Экклз, зная, что в их ремесле способность злиться – не последнее дело, равно как и умение держать себя в руках.

– Можно и так сказать, – согласился Рори и улыбнулся открыто и дружелюбно.

Что-то в этом парне и в самом деле есть, не просто непробиваемая туша, а норов и хитринка, такое сочетание уже кое-что обещает.

– Слушай, Рори, – мистер Экклз отставил костыли в сторону, – ты ничего не умеешь? Правда?.. Ведь это немного?

– Немного, – Инч пошевелился, и стул заохал в ответ.

– Ты не болтлив. – Мистер Экклз вынул опасную бритву из ящика стола.

Рори Инч промолчал, лениво скользнул взглядом по блестящему острию.

Мистер Экклз поднес лезвие к запястью, испещренному тонкими шрамами:

– Можешь сам себе кровь пустить?

– А зачем? – Рори дотронулся до пробора.

Экклз обратил внимание на красивые густые волосы с медно-бронзовым отливом. Наверное, если его отмыть и приодеть, он получится вполне сносным.

– Действительно, зачем? – ухмыльнулся мистер Экклз и спрятал бритву на место. – Ты понимаешь, за так, за ничего не умею – денег не платят. – Мистер Экклз оперся на костыли, тяжело поднялся и прошел по комнате. Рори увидел, что обе ноги мистера Экклза свисают будто чужие, зато на руках, принужденных держать тело, бугрятся мышцы, распирая ткань пиджака.

– Еще б не понять, – Рори Инч, как всякий сильный, здоровый человек, не представлял, как можно жить и даже шутить, если судьба так с тобой обошлась.

Сейчас мистер Экклз не без удовольствия вспоминал те давние времена – сколько воды утекло. Начинал не блестяще, а кто начинает лучше? Сейчас, конечно, можно думать, что именно безденежье, безнадежность заставили его шевелиться и организовать дело, приносящее отличный доход. Вложено немало, позади неудачи, провалы, но как раз такие, как Рори Инч, не дали угробить начинание мистера Экклза; впрочем, Рори годился только для исполнения, а вершили дела мистер Экклз и ближайший помощник.

Экклз ждал встречи с Инчем как предвестия денег, выгоды, удачи и потому чуть нервничал, сам себе не сознаваясь в этом: до сих пор Рори оставался загадкой для мистера Экклза, хотя, как было принято в их фирме, он знал о Рори всю подноготную или, во всяком случае, полагал, что знал.

* * *

Рори Инч брел по улице, пузырящиеся брюки, замшевая куртка с десятком молний в самых невероятных местах, бессчетное число карманов.

Закапал дождь, нервно и муторно, через минуту разразился водопадами. Рори поспешно толкнул дверь под прыгающими огнями и очутился в шумном подвале. По углам темень, на каменном полу бесился молодняк, тянуло сладковатым дымком, во мраке прыгали бешеные1 звуки, отражаясь от стен, пола и потолка. Яркие цветные лучи били в глаза, выворачивая нутро.

Синее, зеленое, красное, желтое…

Отталкивающе блестела рожа у парня с кудрями, будто завитыми на бигуди.

Зеленое, красное, желтое, синее…

Девица в одних колготках и свитере с чужого плеча так тряслась, что казалось, у нее вот-вот оторвется голова и покатится в темный угол, – никто и не заметит, здесь каждый думал только о себе, и глаза, обезумевшие от мелькания света, были пусты, или так, по крайней мере, казалось. Может, молокососы хотели, чтобы их поняли, удивились их тонкости и готовности к самопожертвованию? Никогда не узнать, кто на что рассчитывает, все в броне. Жаркое дыхание чужих тел напомнило Рори давние времена бойни.

Красное, желтое, синее, зеленое…

Нет, он зашел сюда не из-за дождя, а как раз затем, чтобы оглушительные звуки проветрили голову, вымели лишнее, а в образовавшуюся пустоту хлынули цвета и звуки…

Желтое, синее, зеленое, красное…

Пахло потом, к подметкам липли обертки, смятый целлофан с пачек сигарет. Подростки надували целлофановые пакетики, резкий хлопок ладонью сверху вниз – и звук, будто выстрел. Молокососы! Рори привалился к стене, струйка воды стекала за ворот, от куртки несло отсыревшей кожей. Тревор Экклз! Рори сжал кулаки в карманах. Сколько же попрыгунчик на костылях заработал на Рори? Одному богу известно. Крепкий орешек Экклз, считай, что без ног, а всегда спокоен, отутюжен, рассудителен, не жалеет улыбок, его круглое лицо с детской жидкой челкой на морщинистом лбу почти не изменилось с тех пор, как Рори увидел его впервые. Рори и тогда не знал, сколько лет мистеру Экклзу, и сейчас не рискнул бы утверждать. Самому Рори подкатило к сорока, это точно, тут сомнений ни малейших.

Синее, зеленое, красное, желтое…

Девица с носом, словно птичьим клювиком, большеротая, с забавно вздернутыми бровями наступила на ногу Рори, стрельнула глазенками, не зная, извиниться ли перед этим перестарком – забредают же невесть как, сделать ли вид, что не заметила, или, напротив, зацепиться, завести знакомство – у таких увальней кредитных карточек невпроворот.

Зеленое, красное, желтое, синее…

Рори с трудом различил в полыхающей яркими разрывами тьме выражение глаз девчонки. Разве она может представить, кто он такой и как зарабатывает на хлеб. Рори стало жалко длинноногую пичугу, небось, копни поглубже, вся в мечтах, в немыслимых надеждах, а ждет ее только грязь, горы грязи и разочарования одно хлеще другого. Рори улыбнулся, положил ей руку на плечо:

– Сколько тебе годков?

– Уже шестнадцать! – вздернутые брови сошлись у переносицы: подвох? издевка? очередной воспитатель? что на уме у этого громилы?

– Рановато начала, – заметил Рори и даже в темноте различил, как наполнились гневом глаза девчонки. Он отвернулся.

Расталкивая плечом таньующих, Рори пошел к стойке, опрокинул в себя два доверху наполненных стакана сока и покосился на плохо задернутое полуподвальное оконце, пытаясь понять, что там на улице: льет или поутихло…

Рори равнодушно смотрел на струйки, сбегающие по пыльному стеклу. Тревор все знает о Рори, в столе, у Экклза наверняка громоздятся фотографии – квартира Рори: все шкафы и столы, полки, общий вид каждой из его двух комнат и даже корешки книг крупным планом. Когда-то мистер Экклз допустил промашку: вдруг удивился, что Рори, оказывается, читает. Рори тут же рубанул: откуда это известно мистеру Экклзу? И тот, может впервые за много лет, смешался. О книгах они не говорили, в доме у Рори мистер Экклз не бывал, да и никто из фирмы тоже. Понимая, что допустил оплошность, мистер Экклз вспорхнул на костыли – до чего же ловко это у него выходило! – и, уже не пытаясь выкручиваться, со смешинкой и жестокостью, подобающей человеку, который кормит другого, заключил: «Я должен знать о каждом из вас все». И снова спрятался в улыбку. Показная чудаковатость Экклза могла ввести в заблуждение кого угодно, только не Рори Инча. Мистер Экклз был собран, холоден и осторожен, предусмотрителен и могуществен, о чем можно было судить хотя бы по тому, что даже названия книг, которые читал Рори, он знал, а Рори Инч за пятнадцать лет совместной работы не знал, женат мистер Экклз или нет, живет один или с кем-то, за городом, в городской квартире или в отеле, есть ли у него дети или родители, сколько ему лет, кто он вообще такой.

Каждый раз, когда Экклз вызывал его, Рори не хотел идти. Каждый раз прикидывал, как соберет вещи, продаст все подчистую и укатит в другие края, но, еще не начав мечтать, знал, что ничего не предпримет. Рори жил как заведенная машина, как игрушечный жук, который может ползти только по прямой и назад, его создатели не предполагали никаких других изменений пути следования.

Завтра… в десять утра… Рори предстанет перед Экклзом, как год назад, как два, как пять. Экклз ни слова не скажет о деле, по обеим сторонам его стола в вазах будут стоять живые лотосы, а в углу кабинета на подобранных под себя ногах таинственно восседать полутораметровый Будда.

Рори потянул замок молнии влево – пасть кармана раскрылась, вправо – закрылась, снова влево.

– Играешь? – девица с носом-клювиком изогнулась перед Рори Инчем. – Поиграй со мной.

Рори купил нахалке сок и банку соленых орешков.

– Я играю в одиночку. Смекаешь? В одиночку… – Он поднял воротник куртки и тоскливо глянул в окно; пора.

– Жаль, – по губам девушки размазался яркий желтый сок, будто младенец выпачкался яйцом. – А я люблю толстяков!

– А я толстух, – Рори потрепал ее по плечу, – а ты тощая. Жуть!

Он двинулся от стойки, отшвырнул сухопарого парня в сторону, тот взбрыкнул, чиркнул по Рори звериными глазами, но, увидев сомкнутые губы Инча, осекся и боком, вобрав голову в плечи, отошел к стене. Рори еще раз-другой нарочно грубо отшвырнул юнцов, мельтешащих на пути, и с удовольствием отметил: никто не посмел задраться, значит, еще есть в нем и сила и решимость, что так хорошо видны другим.

На улице Рори добежал до стоянки, отпер свой форд «бронко-II», красный, с желтой полосой понизу. Рори любил машины и все деньги тратил на них.

Дома Рори наполнил ванну горячей водой, поставил на бортик тарелку с холодной курицей, разделся, включил музыку и опустился в воду, стараясь, чтобы не заливало грудь: уже два раза прихватывало сердце. Никто б не поверил, что у таких, как Рори, сдает сердце, никто б не поверил, что оно вообще есть у человека, который в выходные дни – а у него все дни выходные, если нет работы, – вешает на стену пробковый экран и стреляет из арбалета в черные круги и перекрестья мишени вовсе не для развлечения, а чтобы не утратить навык.

Рори млел в воде, обгладывая курицу, швырял кости прямо в ванну, наблюдая, как обглоданные ошметки опускаются на дно. Вода искажала очертания тела, и сам Рори, разглядывая свои бедра и мощные икры, толстенные, будто слоновьи, изумлялся: ну и ножищи!

Он едва не заснул в ванне, сморило, и только улыбающаяся физиономия Тревора Экклза, привидевшаяся в запотевшем зеркале, вырвала Рори из дремы.

Тревор Экклз! В жизни Рори Инча все замыкалось на этом человеке. Рори никого не боялся, не боялся он и Экклза, но он знал, что Экклз, если захочет, уничтожит Рори одним кивком. Не считаться с Экклзом глупо.

В полночь Рори крутился на широченной кровати, завернувшись в простыню, и, пытался заснуть – не получалось. Перед глазами мелькали красные, синие, желтые круги, будто он так и не выбрался из подвала, примостившись на ночлег прямо на полу, у ног танцующих… В последние дни его не отпускало унылое и все время свербящее чувство. Какое? Если попытаться объяснить кратко – усталость от жизни: все краски померкли в один миг, все потеряло привлекательность и смысл.

Сон навалился внезапно, будто задернули шторы или опустили жалюзи. Проснулся Рори в шесть, побрел в ванну. В дырке слива забились куриные кости. Рори опустился на край ванны, выгреб со дна пригоршню костей. Когда ему предстояло нечто важное, не ел с утра, только пил воду большими глотками из пивной кружки.

Снова зарядил дождь. Рори надел клетчатый пиджак с замшевыми налокотниками, черные брюки и черные ботинки с утиным носом, галстук решил не повязывать. Отправился пешком в плаще с поднятым воротником, раздеваться не станет, а будет сидеть и взирать, как струйки воды стекают на ковер кабинета Экклза, зная, что хозяину неприятно и что Экклз стерпит, смолчит: когда наклевывается работа по профилю Инча, Экклз становится особенно предупредителен с Рори.

* * *

Поезд надземки вырвался как из ада, обдавая запахами перегретого металла и горелой резины. Приклеенные к стеклам вагонов фигурки казались неживыми. Между колесами и рельсами взвивались фонтанчики искр. Квадратный человек с мощными плечами шел под эстакадой надземки, соединяющей вокзал и торговый центр. По низко надвинутой шляпе, по сутулости, по тому, что пальцы, сжатые в кулак, почти не выглядывали из длинных рукавов, по уныло обвисшим и вяло шевелящимся полам плаща видно было, что человек, над головой которого грохочут обшарпанные вагоны, испытывает крайнее напряжение.

В двух кварталах от вокзала и торгового центра за столом удобно расположился другой человек, поражавший безмятежностью, но не от недостатка ума или утраты инстинкта самосохранения, а по причине умения владеть собой – такие пользуются покоем, оплаченным годами чудовищных перегрузок. Другой человек лишь казался безмятежным, научившись виртуозно скрывать истинные чувства.

На противоположном конце города – более часа езды на автомобиле – третий человек совершенно не подозревал, что вскоре двое первых вступят в сговор относительно его судьбы.

Другой человек – мистер Экклз – гладил конверт, в котором было все необходимое для объяснений с квадратным человеком – Инчем. Точно такой же конверт уже был отправлен по адресу Рори, как раз с таким расчетом, чтобы оказаться в почтовом ящике получателя сегодня к полудню.

Третий человек – Найджел Сэйерс – ввинчивал лампочку в патрон. Если девочка умрет, тогда… Он слишком сильно сжал руку, стекло треснуло, Найджел Сэйерс увидел кровь на ладони.

Рори замер, грохот надземки выворачивал душу. На плащ осела пыль, просыпался песок. Рори остановился вовсе не для того, чтобы отряхнуться, хотел представить, чем сейчас занят Тревор Экклз: наверное, гладит конверт или держит его за угол двумя пальцами.

Тревор Экклз посмотрел на часы – без двенадцати десять, он знал, что ровно в десять, ни минутой раньше, ни секундой позже, распахнется дверь и войдет Рори Инч.

Найджел Сэйерс смазал ладонь йодом, сгреб в совок осколки стекла, затем достал пылесос и несколько раз тщательно прошелся по участку ковра под люстрой.

Без пяти десять. Тревор Экклз давно не получал такого выгодного предложения. Он ничего не говорил исполнителям относительно заказчиков и не объяснял. Люди Экклза были никому не известны, сам он никогда не привлекал ничьего внимания: анонимность его услуг, анонимность его существования, анонимность его служащих плюс умение отлично выполнять свою работу – как раз и были товаром фирмы Экклза.

Без трех десять Рори Инч уже видел фасад спрятанного в глубине двора трехэтажного особняка. Рори знал, что через минуту окажется в секторе обзора телекамер, скрытно установленных над козырьком особняка и на его крыше, и далее, пока Рори будет шагать к лифту, а затем по коридору к кабинету Тревора Экклза, хозяин особняка будет неотступно следить за ним. Систему предварительного обзора Тревор ввел в основном в расчете на заказчиков или их доверенных, чтобы заранее оценить, с кем предстоит иметь дело, доверяясь предварительно собранным данным, но более всего стараясь использовать свою недюжинную проницательность.

Сотрудников фирмы Тревор также любил понаблюдать, особенно перед тем, как поручал им очередное дело. Он знал, что о скрытых камерах известно многим, во всяком случае ветеранам вроде Рори Инча, и все же каждый раз Тревор Экклз не лишал себя этого удовольствия. И сейчас он увидел куст сирени и посыпанную гравием дорожку, ведущую к массивной резной двери особняка, и даже попытался определить камешек, который первым тронет носок ботинка Инча.

Рори распрямил плечи, лихо заломил шляпу и, придав лицу выражение, которое в фирме называли единица и много-много нулей, направился к двери.

Ошибся! Экклз поставил на овальный белый камень, напоминающий яйцо. Первым под ноги Инчу попался совсем другой – красный, щербатый. Тревор Экклз осмотрел Рори с головы до пят, а затем переключил камеру на крупный план: выражение глаз Инча ускользало от камеры, зато отчетливо серели мешки под глазами, гладко блестели выбритые щеки. «Все, как всегда, – подумал Тревор, – настораживающих изменений незаметно: Рори могуч, подтянут, уверенно медлителен, медные волосы расчесаны на пробор, промыты и, похоже, уложены феном». Тревор дотронулся до жидкой челки, сбегающей на лоб. Он привержен одной и той же прическе лет с тринадцати, да и сам не изменился с тех пор, как однажды ему – не вспомнить где, на свалке или в притоне, – пришла в голову на удивление простая мысль: или ты или тебя, остальное гарнир к блюду.

Экклз упрятал костыли за ширму, затянутую вышитым вручную японским шелком. Тревор делал вид, что стесняется костылей: о том, с каким трудом он передвигается, знали все.

В вазах по краям стола белели живые лотосы, как и предполагал Рори Инч. Экклз упрятал конверт в ящик в расчете достать его в самом конце беседы и между прочим сунуть Рори.

Все дело в конверте, в нем и заключалась предстоящая Инчу работа.

Рори вступил в квадратный холл с инкрустированным мраморным полом: чистота, в канделябрах удлиненные лампы-свечи, дежурный за столом бесстрастен и вежлив. Рори замер перед столом дежурного, документы предъявлять не требовалось, их и не было, дежурные знали всех в лицо, но считалось негласно принятым останавливаться перед каждым дежурным – любым из трех, кому доверяли холл первого этажа фирмы Экклза.

Дежурный кивнул, Рори склонил голову в ответ и нарочито медленно направился к лифту, он знал, что Тревор не терпит суетливости и даже замеряет секундомером, как быстро тот или иной сотрудник шествует к лифту. Конечно, все ухищрения Экклза – камеры, секундомеры – все это чепуха, игрушки взрослого человека. Дело Экклза процветало благодаря его хватке, умению разбираться в людях и все организовать, и даже его игрушки – камеры, секундомеры, безмолвные дежурные, чистота помещений – все не было случайным, все продумывалось до мелочей, так как создавало определенную атмосферу, именно такую, какую считал выгодной Тревор Экклз. Лифт старый, но отремонтирован и отдраен, будто пущен только вчера. Рори нажал кнопку и прикусил губу – заусеница на ногте, Тревор любил обработанные руки. Есть ли в лифте камера или нет, Рори не знал. Кабина мягко замерла на третьем этаже. Рори вышел и тщательно притворил дверь. Инч замер, давая Тревору разглядеть его еще раз в подробностях и не торопясь.

Инч знал, что распахнет дверь кабинета Экклза в пять секунд одиннадцатого, в десять или пятнадцать секунд уже поздновато. Тревор не раз замечал: «Вы должны чувствовать время загривком, нутром, для людей нашей профессии потеря ощущения времени смертельна». Рори нарочно открыл дверь слишком резко и успел заметить, что Экклз поглядывает на часы, их глаза встретились, и Тревор улыбнулся оттого, что Рори его переиграл. Экклз не любил показывать, что следит за сотрудниками, вернее, не любил, чтобы его ловили за руку, зато поощрял не слишком далеко заходящую экстравагантность и остроумные уловки.

– Отлично выглядишь, Рори! – Экклз дотронулся до лепестка лотоса.

«Все, как всегда, даже приветствие дословно одно и то же уже столько лет и поглаживание лотоса. Наверное, в этом есть тайный смысл, не доступный мне», – Рори замер в нерешительности, тоже отрепетированной годами и нравящейся Экклзу. Все, как всегда, – жесты, освещение, слова. Может, этой неизменностью Экклз хочет подчеркнуть, что уйти от него невозможно, невозможно нарушить раз навсегда заведенный порядок, невозможно поломать его, в противном случае Тревор Экклз поломает тебя – такое уже случалось с другими; неизменностью происходящего Экклз внушительно предостерегал от дурных мыслей о переменах, от непредсказуемых поступков. Рори и без того знал: вырваться невозможно, колея накатана, привычки вяжут по рукам и ногам, глупо и мечтать изменить что-либо. Вторая фраза тоже входила в ритуал их многолетнего общения, и только начиная с третьей Экклз позволил импровизировать.

– Садись, Рори, теперь тебе не нужно экономить на брюках, – Экклз глянул под стол.

Рори напрягся: «Может, у него и там экран и благодаря камере над дверью сейчас он высматривает, как уложены волосы у меня на затылке…» Рори опустился в низкое, почти распластанное по полу кресло и сразу ощутил то же, что и всегда в этом кабинете: он почти раздавлен, а над ним через неприступный бруствер стола возвышается Тревор Экклз.

– У тебя новая машина? – Экклз знал все слабости подчиненных.

– И задние, и передние ведущие, иногда я выбираюсь на рыбалку… случается поскакать по бездорожью.

– Сколько ты в простое? – Экклз в курсе до минуты, но сейчас по ответу собирался прикинуть, нужны ли деньги Инчу.

– Четыре месяца.

Рори не изумился последовавшему молчанию. Экклз постарается внушить, будто прикидывает, не тяжко ли пришлось Рори без денег, без привычных денег… Спецы фирмы класса Рори не привыкли стеснять себя в тратах, обычно им причитались неплохие выплаты еженедельно, невзирая, есть работа или нет, за каждое конкретное дело перечислялась внушительная сумма отдельно. Недельные вливания позволяли жить, но не шиковать, и лишь конкретные усилия приносили ощутимое вознаграждение; от работы не отказывались, все втайне мечтали выполнять ее почаще, не догадываясь, сколько именно получает другой, но зная, что каждый раз сумма возрастает. Про машину Тревор уточнил не случайно. Рори не сомневался, что Экклз подробно посвящен, сколько выложил Рори за свою последнюю игрушку, до цента, и, если нажать на диллера, продавшего машину Рори, тот признается, что к нему приходили наводить справки. Но нажимать смысла не имело – Рори и без того убеждался не раз, что крысы Экклза – сборщики информации – просеивали все, что касается сотрудников фирмы, сквозь мелкое сито: грехи каждого, возможные ошибки, оплошности, отклонения от общепринятых норм в любых жизненных проявлениях фиксировались и лежали без движения до времени, пока Экклзу не вздумается извлечь их из хранилища и, пересекая кабинет на костылях, тяжело вздыхая и будто жалея провинившегося, перечислить сжавшемуся от страха перед столом Экклза человеку, отчего тот не может покинуть фирму.

В углу кабинета Рори заметил маленькие ворота и мяч из натурального каучука меньше футбольного, но больше теннисного. Рори и виду не подал, что готовится к унижению.

Тревор Экклз поправил челку, колючие глаза под жидкими бровями блеснули и потеплели.

– Расставь ворота, Рори, – Экклз потянулся к ширме, достал костыли.

Инч послушно расставил ворота, Экклз тяжело выбирался из-за стола. Рори положил мяч ярдах в двух от бронзового Будды, бесстрастно взирающего на происходящее. Экклз добрался до мяча, раскачав тело, ловко ударил мяч обеими ногами, будто рыба мощным хвостовым плавником, – мяч закатился в ворота; Экклз провел мяч в воротца раз и еще раз, на лбу под челкой проступили капли пота. Тревор торжествующе взглянул на Рори: видишь, я держу себя в форме, хотя, как ты понимаешь, мне тяжелее других, ты даже не можешь представить, какова моя жизнь на самом деле.

Каждый утверждается, как может. Рори, например, даже себе не признавался, что прикипел к машинам не за скорость или удобства, вовсе нет, для него новая машина всего лишь возможность вернуться в тот квартал, где он родился в нищете и убожестве, и медленно проехать мимо домишек, на скамьях перед подъездами которых примостились старики, помнящие еще родителей Рори Инча – отца, неизменно шатающегося, и мать с обязательно растрепанными волосами и вызывающе торчавшим животом, обещавшим осчастливить мир еще одним Инчем; не повымерли еще те самые старики, чьи дети или внуки колошматили нещадно Рори Инча; еще шамкали щербатыми пастями те самые старики, что с трудом узнавали подслеповатыми глазами мальчика, которому за его норов неизвестные просверлили дрелью четыре дыры в животе, заклеили пластырем и швырнули для острастки непокорным на плешке, где собиралось хулиганье их квартала. Подростка едва спасли. До сих пор Рори Инч часто оттягивал рубаху и тыкал пальцем в четыре дыры на животе, сослужившие ему позже недурную службу как подтверждение того, что в него не раз стреляли… Врач сразу смекнул бы – липа, но громилы и мальчики с ножами не больно-то разбирались в тонкостях, а дыры в животе Рори Инча застревали в их памяти и остужали их головы, предостерегая буйных от резких движений и необдуманных выпадов. Позже никто и не требовал, чтобы Рори задирал рубаху, все и так знали: этого парня трогать не след,

Экклз рухнул в кресло, запихнул костыли за ширму, резкое движение – ширма зашаталась и едва не упала. Рори слышал об этом фокусе от других: иногда Экклз нарочно ронял ширму, чтобы сотрудник бросался помочь и, пытаясь понять по выражению лица, нравится ли Экклзу проявленная расторопность, устанавливал шаткое сооружение.

Рори приказал себе: если Экклз уронит ширму, поставить ее на место как ни в чем не бывало – улыбаться, конечно, не станет, но не станет и корчить недовольства.

«В конце концов, – думал Инч, – Тревор имеет право на чудачества, ему тоже никто не помогал в жизни, и сейчас он держит в руках разномастную свору, держит крепко, и не исключено, что, если б Экклз не был таким, каков он есть, Рори до сих пор бедствовал бы; других унижают не меньше и не реже, а воздаяние наверняка много скуднее». Рори полегчало от этой мысли, толстые губы зашевелились в улыбке, мощное тело ворохнулось неловко, и кресло пискнуло.

«Когда же он вынет конверт?» – Рори вертел шляпу, оглаживая ладонью тулью.

Для конверта еще время не настало! Экклз не торопился и хотел еще пощупать Инча. Тревор и так видел его насквозь, но всякий раз не пренебрегал возможностью добавить к известному пусть кроху нового знания о человеке, который работает на него.

«Скорее бы сунуть конверт во внутренний карман и выбраться отсюда. Вот-вот Экклз обратится к нудным проповедям».