Текст книги "NEXT 3. Маски сброшены"

Автор книги: Виктор Багров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Глава 14

Стычка с Мамой, опасность, нависшая над сыном, будто возвратили Лавра в молодость. Волчица за своих волчат готова горло перегрызть, а он Федечке – и волк и волчица, и отец и мать в одном лице. Защитить его – святая обязанность.

Невольно вспомнилась первая его любовь – Катенька.

Сочи. Пляж. Он, молодой и сильный, любуется полуобнаженной девушкой. Катенька смеется, подшучивает над любовником… Нет, над мужем! Ибо Лавр твердо решил жениться. Пора обзавестись семьей, надоело влачить одинокой существование.

Это были удивительные дни и ночи! Лавр будто окунулся в йоговскую нирвану, блаженствовал, забывая обо всем, что так или иначе не касалось любимой. Одного только прикосновения к плечику Катеньки хватало для страстного порыва. Она отвечала тем же. Казалось, нежности не будет конца. Отдыхая, они говорили о предстоящем венчании, о детях.

Все разрушил телефонный звонок. Его вызывали в Москву. Предстоит коронация в авторитеты. Для «младенческого» возраста претендента – невероятная удача. Санчо вцепился мертвой хваткой, зудел оголодавшим весенним комаром. Женщины еще будут, в неограниченном количестве, мужики сейчас – в цене. А вот карьера лопнет мыльным пузырем. Она– баба капризная, измен не прощает.

Пришлось подчиниться. Действительно, не использовать представившуюся возможность подняться по карьерной лестнице – глупо! Потом придется всю жизнь каяться. Подняться до уровня всемогущего главаря криминального сообщества – об этом рядовой вор в законе может только мечтать. Это не щипачить в автобусах и в метро, не вешать лапшу на уши доверчивым лохам – руководить, планировать серьезные операции, получая за эту «работу» немалые филки.

И он уехал, даже не простившись с Катенькой. Позже узнал: она родила сына и во время родов скончалась.

Лавр до сих пор кается, не может себе простить предательства. Именно, предательства —другого слова не подберешь!

Вот и остался он покровителем и защитником полусироты. Отдать его на заклание окимовским акулам – дикая, несуразная мысль. Ни за что!

Заглушив лекарствами сердечную боль и поразмыслив, «волк-одиночка» решил встретиться с управляющим супермаркетом. Именно о нем говорил сын во время очередного спора. Побазарить мирно, без раздражительности, узнать о всех тонкостях Мамыкинской аферы, потом, дай Бог, появится кой-какая ясность, необходимая для следующего шага. Не исключено – с применением стволов. Судя по поведению Мамы, он так просто не отступит.

Догадываясь об очередных неприятностях, свалившихся на голову друга, Санчо навязывался в сопровождающие, гудел по поводу возможных опасностей. Два ствола лучше одного, две головы надежней одной, зудел он весенним, оголодавшим комаром.

Лавр решительно отказал. Понадобится помощь – свистнет.

«Оруженосец» выразительно покрутил пальцем у виска и отстал…

Кабинет управляющего заперт. Наверно, энергичный до невозможности деятель прогуливается по торговому залу, любуясь выставленными товарами и воспитывая сотрудников.

Но и в зале Белугина не оказалось. Лавр, с видом скучающего зеваки, освидетельствовал все отделы магазина. Полюбовался узорчатыми и пластиковыми бутылками, разными йогуртами и бифи, крупами и консервами.

– Как найти управляющего? – не выдержав, спросил он солидную даму в фирменном платье. – Кабинет закрыт, в зале его нет. Подскажите, пожалуйста.

– Только-что видела его в весовой...

Обязанность руководителя любого ранга заключается в простой истине: сделать так, чтобы его искали. Ибо неуловимость – свидетельство высокой деловой активности. Побежишь в весовую – только-что был, наверно – на складе. Навестишь склад – минут пять, как ушел, попробуйте поймать в бухгалтерии. Потом уставшего просителя отправят в какую-нибудь лабораторию, оттуда – в торговый зал, из зала отфутболят в кабинет.

Круг замкнется

За это время пылающий праведным гневом, обсчитанный или недовешенный человек подустанет, соответственно, растеряет заготовленные претензии, остынет. Стоят ли копейки и граммы ноющих ног и исцарапанных нервов?

А уж когда найденный наконец руководитель твердо пообещает немедленно разобраться и наказать виновников обсчета или обвеса, жертва вообще расслабится и покинет магазин, в твердой уверенности одержанной победы справедливости над беспределом.

Лавру повезло – управляющий вынырнул из-за аптечного киоска и не успел скрыться в «видеопрокате».

– Да остановись ты, торопыга! – ухватил Лавр его за фалду пиджака. – Выключи пропеллер в жопе!

Белугин остановился. Поправил потревоженный модный пиджак, прошелся сухой ладонью по лысине. Будто проверил: не заросла ли она «проснувшимися» волосами?

– Не могу, Федор Павлович, ни минуты свободной. Сейчас бегу в седьмой холодильник – зачем-то вызвали. Потом – в бухгалтерию подписывать кассовые документы, после – на собрание ведущих акционеров... Вы уж извините...

– Не извиню, не надейся! Именно это акционерное сборище меня волнует.

Белугин дернулся, будто его пронизал электрический разряд. Но вырваться и улететь не получилось – Лавр цепко держал его за локоть.

– Ладно, будь по вашему. На ходу будем волноваться, так сказать, без отрыва от производства, или – в кабинете?

Провести заведующего по торговому залу «под конвоем» вряд ли получится. Либо вырвется и удерет, либо уведут сотрудники.

– Давай, не отходя от кассы.

– Никак нельзя, работа не позволяет. Лучше – на ходу.

Пришлось согласиться. В чужой монастырь не ходят со своим уставом. Медленно пошли вдоль прилавков. Белугин то и дело срывался на бег, но Лавр не отпускал его локтя – притормаживал.

– Если я правильно думаю, слеза за сына, так?

Лавр приподнял очки, недоуменно глянул из-под них. О каких слезах базарит этот торгаш? В последний раз Лавриков плакал в шестилетнем возрасте, когда свалился с дерева. Не от боли скулил – от обиды. Потом плакали другие, горько плакали фрайера, которые осмеливались прекословить всемогущему авторитету. Скоро и Мама зарыдает навзрыд, вырвет с головы последние волосы.

– По моему волнение вполне естественная реакция. Не на концерт рокгруппы собрался, не на футбол.

Белугин непонимающе хмыкнул. На самом деле врубился куда именно собрался отставник. Но на рать идучи не плачут, льют слезы на обратном пути. Если, конечно, остаются живыми.

Собеседники миновали кондитерский отдел, свернули к алкогольному.

– И на концерте, и на футболе тоже можно схлопотать бутылкой по башке от пьяного фаната. И не только бутылкой... Если честно, я сам волнуюсь.

– Ничего не скажешь, трогательно. Волноваться дуэтом – впечатляющее зрелище... Одного не могу уразуметь: зачем тебе, идиоту, надо было науськивать глупого мальчонку на Окимовск? Ведь ты знал на что его толкаешь.

Прошли по фронту разнокалиберных бутылок и бутылочек. Впереди – закуток, в котором управляющий задумал разместить рекламный отдел. С красочными картинками и текстами, поясняющими сказочную полезность тех же бифипродуктов. Или – сосисок российского производства. Или– клинского пива. Руки не дошли, вот и остался закуток пустым.

В него Лавр и затолкал управляющего. Белугин пару раз дернулся, потом поднял обе руки. Будто хотел защититься боксерским блоком. Или сдаться в полон. И тут же опустил их.

– Он сам... Никто его не науськивал... Считаю, все правильно: пусть попробует заработать, а не фишки переставлять. Грамотно и профессионально купить целый город, это как – пустяки? Из Богом забытого угла создать настоящий полигон, новое лицо провинции – это мало?

– Кому полигон, кому родная земля, – сердито пробурчал Лавр. – Понимать надо!

Пришла пора поудивляться Белугину. Это не треп в подсобке магазина или диспут за кулисами той же Думы – спор двух солидных людей. Неторопливая беседа, без фейерферкных всплесков и гневных тирад.

Надо же, отставной криминальный авторитет заботится о родной стране? В дурном сне такое не приснится.

– Нет там никакой родной земли, Лавруша! Миф это грандиозный, обычные народные сказки про муромского богатыря. Тебе, Федор Павлович, не говорить, мне – не слушать. Позорно для нашего возраста.

– Сказки, говоришь?

За ширмой напускного спокойствия выглядывала боль страдающего человека. За униженный народ, за его несчастное прошлое и бедственное настоящее, за изгаженные реки и озера, за разграбленное достояние. Нет, бывший авторитет не был таким уж урапатриотом, он смотрел на жизнь достаточно реально, не срываясь на обвинения и слезливые жалобы. Но не терпел барского пренебрежения, был уверен в возрождение великой России.

– Именно, что сказки! Заплеванная, загаженная земля с зажравшимися временщиками, управленцами и нищими, пришибленными обывателями. Для которых горячая батарея зимой – предел мечтаний, а свалка говна у крыльца – норма жизни. Сгнили старенькие ставеньки, отваливаются, шелушатся – починить, заменить лень, лучше надраться самогоном и увидеть сладкие сны. Старая патриархальная провинция покрыта струпьями... Ты сам прекрасно все это знаешь! Просто желаешь, извини, помотать сопли про все исконное, розовое с голубеньким и в зеленных палисадничках. Нетути ничего, Лавруша, проснись и оглядись вокруг. Нетути! Ничего не осталось! Сирень под окошком с"едена голодными козами, изъязвлена коростой... А Федьке твоему дай Бог силы содрать вонючую коросту, дать поджопник местным господам, которые без бумажки с изображением того же Франклина «здрасте» тебе не скажут! Я верю – у него получится!

Целый монолог и во здравие и за упокой!

Лавр с интересом оглядел поверх очков разрумянившееся лицо управляющего. Оказывается внешне спокойный и раздумчивый деятель не такой уж равнодушный зритель – настоящий воитель с несправедливостью. Такой же, как Федечка. Как он сам.

– Погоди, чего разорался?

– А ты чего наезжаешь, папаша обеспокоенный? Подбери слюнки, жалельщик. Таким сыном гордиться нужно, а не оплакивать горькую его судьбу.

– Так ведь авантюра...

– Даже ежели так? Железные дороги на Дикий Запад кто строил? Те же авантюристы.

– Какой еще Дикий Запад? – не понял Лавр.

– В Америке.

– Так они же стреляли там, в твоей дикой Америке?

– А ты разве не стрелял? Здесь, в России. И не так уж давно.

Лавр обеспокоено огляделся. Не подслушивает ли кто-нибудь излишне откровенные высказывания? Слева Богу, в закуток никто не заглядывает, в просматриваемом проходе только два грузчика выставляют на прилавки и витрины очередную порцию товаров. Увлеченные разгрузкой ящиков и коробок, они не глядят по сторонам, не прислушиваются.

Прав ведь дружан, более спокойно подумал он, до чего же прав! Стрелял и еще буду стрелять!

– Я – да. Убивал. Жизнь заставляла. Но не Федька. Не умеет он, не приспособлен. Порешат парня.

– Прищучат – научится. Невелика наука.

– Да знаешь ли ты, торговое брюхо, что в Окимовске всякие главначпупсы – фикция. Не они делают погоду, и не им в случае чего жать на курки, и не их хапальщиков нужно бояться. Там – Мамыкин, Мама!

Белугин отмахнулся. Будто согнал со своего модного пиджака наглую навозную муху.

– Подумаешь, Мамыкин! Центр мироздания! Пуп Земли! Обычный товаропроизводитель, немного – жулик самопальный. Или по твоему, он другой... Кто именно? Кто?

– Медведь в пальто! – со злостью буркнул Лавр. – Настоящий медведь вместо игрушечного заводного мишки. Гризли с зубами и когтями. И он, этот Мама, в миру – Григорий Мамыкин, не какой-то «смотрящий» и не какая-нибудь шишка в законе и не скромный администратор, откатывающий долю своему начальнику. Он – настоящий независимый князь, к которому никто не суется и над которым – никого. А весь окимовский район с берегами, лугами и сиренью в коросте – его княжество. Считай – Лихтенштейн. Только на русский манер. И ежели медведь встанет из берлоги и задерет ребенка, я из тебя, Петя, дуршлаг сделаю.

Лавр неожиданно сгреб Белугина за грудки, притиснул к стенке.

Учитывая характер Лавра, угроза нешуточная. Дуршлаг не дуршлаг, а парочку дырок высверлит. Вообще-то, ему и одной хватит. Белугин испугался по настоящему.

– Все я да я, – стараясь погасить страх, бормотнул он , поправляя потревоженные лацканы пиджака и сбитый на бок галстук. – А сам ты на что? Страхуй свое чадо, ежели мандраж прихватил. И – все, не обижайся! Аудиенции абзац. Лечу в холодильник, после – на шабаш акционеров. Не дай Бог, опоздаю – загонят такую дыню, что ходить стану враскорячку...

Забыв о важности и солидности, Белугин метнулся к двери, ведущей в магазинное зазеркалье. Подальше от налитых смертельным свинцом глаз Лавра, от спокойно высказанной им угрозы, вообще от всего, что не относится к привычному укладу жизни.

Лавр не стал удерживать. Знаки препинания расставлены, скобки открыты, диагноз поставлен. Дело за малым: спасти наивного пацана, сунувшего башку в огнедышащую печь...

Неужели нельзя было отложить криминально-экономическую разборку на после свадьбы? Тогда он сосредоточился бы только на одной проблеме, сейчас она раздваивается, соответственно, раздваиваются и его усилия, и его возможности.

Странное растет поколение, непредсказуемое. Старомодному отцу подавай любимую женщину и ухоженную квартиру, сыну понадобился целый город...

Идиот!

Глава 15

Зал заседания офиса компании «Империя» изукрашен фресками, лепниной и картинами, освещен огромной хрустальной люстрой и множеством бра. В украшениях так или иначе фигурирует буква "И", начальная буква наименовании компании. Она – повсюду: на стенах, спинках кресел, на спинах технического персонала, на полу и на потолке. Будто руководители «Империи» настырно втискивают в сознание сотрудников и акционеров торжественные мысли о величии и благостных перспективах компании.

Сейчас зал напоминает муравейник, который какой-то озорник разворошил палкой. В панике бегают потревоженные «муравьи», пытаются спасти остатки своего «имущества», залатать дырки в коммунальном жилье. Сталкиваются друг с другом, шевелят усиками, будто советуются, и снова разбегаются.

В стороне, под портретом первого президента компании о чем-то шепчутся Мамыкин и господин в очках. Мало ли о чем могут беседовать акционеры? Например, о мерзкой погоде, подскочившем давлении или о падении либо росте курса доллара. Ничего таинственного, тем более, предосудительного.

Полная дама, наряженная в бархатное платье вишневого цвета и обвешанная драгоценностями, вздыхает по поводу жуткого падения нравов. Ее собеседник, в огромных очках и с козлиной бородкой охотно поддакивает, но думает совсем о другом – то и дело косится на официанта, разносящего вино и освежающие напитки.

Седовласый господин, постукивая по паркету самшитовой палочкой, тревожится по поводу незначительности дивидентов. Собеседник, худосочный парнишка, успокаивает ветерана таинственной информацией о предстоящем открытии в спальном районе столицы еще одного, перспективного супермаркета. Его поддерживает кокетливая дамочка бальзаковского возраста.

Черной бабочкой порхает от группы к группе смеющихся, пьющих или жующих акционеров Хомченко. В знакомом всем модном пинджачишке, с приклеенной на физиономии подобострастной или пренебрежительной улыбочкой.

Заместитель директора невесть по каким поставкам, личный адвокат семьи Кирсановых «работает» во всю. С одним перебросится парочкой многозначительных фраз, другого ненавязчиво похвалит за неоценимый вклад в общее дело, третьему таинственно подмигнет, от четвертого пренебрежительно отмахнется…

Федечка готовится к решительному сражению. Главный аргумент лежит в папке: заключение лабораторного анализа с приложением потревоженного пакетика с наркотой. Второй аргумент, тоже немаловажный, вот-вот появится. Свидетель хранения на складе компании самопала – Белугин. Еще один свидетель, готовый под любой присягой подтвердить изготовление зелья не где-нибудь – на окимовском заводе, он сам. Лавриков.

Этих «боеприпасов» вполне достаточно для того, чтобы свалить криминальное руководство завода и получить право на владение им.

Федечка вглядом отыскал в толпе безмятежного Мамыкина, победоносно поправил очки. Противник ответил снисходительной улыбочкой. Дескать, веселись, наивный пацан, тешь свою душу, все равно ничего у тебя не получится. Я был, есть и буду!

Поглядим – увидим, мысленно ответил Федечка. Что ты запоешь-закаркаешь, когда услышишь обоснованные обвинения, когда сработают дуплетом самопал и наркота? Как бы не пришлось срочно менять обмаранное бельишко.

Но почему нет главного свидетеля? Неужели струсил? Не должно быть, во время недавнего свидания Белугин был уверен в победе, шутил, посмеивался. Или, проанализировав сложную ситуацию, решил остаться в стороне? Под прикрытием обострившегося геморроя либо злющего насморка.

– Простите, Олег Михайлович, – Федечка с извинительной улыбкой склонился к соседу. – Вы случайно не знаете, где господин Белугин? Что-то я его не вижу.

– Час тому назад видел в магазине. Как всегда веселого и деловитого. Носился вдоль витрин, строжил мененджеров и продавщиц. Не человек – торпеда. Сейчас примчится, никуда не денется. Грудь вперед, брюхо наружу, пот под мышками. Работяга!

– Дай-то Бог, – перекрестился Федечка. – Без Петра Алексеевича как-то неуютно.

– Еще бы, уютно! – засмеялся Олег Михайлович, подзывая официанта с подносом. – Все же, уважаемый старожил, ветеран «Империи».

Посовещавшись с дамой, поборницей высокой нравственности, Хомченко вместе с ней поднялся на сцену. Дама села в кресло, стоящее рядом с председательским, заместитель по поставкам скромно остановился поодаль.

Акционеры потянулись к своим местам. Официанты исчезли.

– Господа, прошу минутку внимания, – негромко попросил Хомченко. – Уже пятнадцать минут четвертого. Все основные акционеры присутствуют...

– Белугина нет! – выкрикнул Федечка. – Без него нет кворума.

– На самом деле, отсутствует ветеран, – недоуменно оглядел зал Олег Михайлович. Будто отсутствующий управляющий главным супермаркетом компании прячется под креслом или притаился за бархатной портьерой.

Хомченко поморщился.

– Слишком он ведет себя... по американски, что ли. Считаю, начнем без него...

– Не годится! Лично я – против, – снова выкрикнул Федечка.

Проснулся телефонный аппарат, стоящий рядом с дамой. Она помедлила, поглядывая на Хомченко, потом решительно сняла трубку.

– Центральный офис, зал заседаний... Да, он здесь, но занят...

Это так важно?... Минутку... Просят вас, Борис Антонович.

Странный звонок, опасливо подумал заместитель по поставкам, принимая из рук дамы согревшуюся трубку. На подобии готового взорваться фугаса. В последнее время он стал слишком уж пугливым. Мяукнет кошка – вздрагивает, взлает дворняга – холодный пот прошибает. А уж негромкие телефонные звонки так грохают – впору укрываться под одеялом либо под жениным подолом.

Ничего страшного – обычная усталость, результат постоянных стрессов. Одна подпольная операция с самопалом и наркотиком чего стоит?

Лечиться надо, лечиться, твердил он сам себе и на службе, и дома. Поехать на Балатон, там, говорят, не издерганные российские врачи – настоящие кудесники. Попьет целебной водички, полежит под кварцем, отдохнет и возвратится в Москву здоровым.

Все эти мысли промелькнули этакой хвостастой кометой. Промелькнули и погасли. Перед ним – зал, заполненный растревоженными акционерами. В руке – алекающая трубка.

– Слушаю... Понятно... Вернее, не понятно... Где? Кто обнаружил? Почему сюда звоните – нужно немедленно вызвать специальные службы... Сейчас буду, никого не впускайте. Особенно, журналистов! Ни под какими предлогами!

Сказать, что лицо Хомченко помрачнело, значит, ничего не сказать. Недавно излучающее доброжелательность и скромность, оно превратилось в маску. Под глазами – синие мешки.

Он побежал к выходу из зала.

– Что случилось? – заволновался любитель дивидентов. – Почему нам не объясняют? Российская валюта рухнула или упали цены не нефть?

– Действительно, что за секреты? – поддержала его дамочка с бриллиатнами.

Хомченко остановился.

– Извините, господа, горестное известие. Только-что в одном из магазинных холодильников обнаружили Петра Алексеевича. Тяжелейшая черепно-мозговая травма.. Сообщили, что он мертв, но это еще не факт. Наши медики не уверены... Нет, не злодейское покушение – скорей всего несчастный случай. Оступился, упал… Милиция приступила к расследованию. Вызвана «Скорая»...

У Федечки запотели очки, вокруг – размытые силуэты людей. Нервно протер линзы – тот же результат. По детски всхлипнул. Не потому, что лишился свидетеля – сделалось нестерпимо жаль доброго и отзывчивого мин херца. Просто человека, без разных пояснений.

То, что его убили – никаких сомнений, кто это сделал, ясно без долгого расследования.

Лавриков в упор посмотрел на Мамыкина. Тот поймал его негодующий взгляд и сочувственно покачал головой. Ничего не поделаешь, вьюнош, такова уж наша обкаканая житуха. То ты седлаешь судьбу-индейку, то она седлает тебя. Сейчас она, хитрая судьба, оседлала тебя.

Убийца! Но как это докажешь? Есть десятки свидетелей, готовых подтвердить его алиби, а что имеется у «обвинителя»? Одни смутные догадки, над которыми в прокуратуре откровенно посмеются и поиздеваются.

Зря смеешься вурдалак, подумал он, не сводя с Мамыкина испепеляющего взгляда, пить-есть не буду, заброшу все свои дела, а выведу тебя на чистую воду.

Убил он Белугина, конечно, не сам – послал киллера, может быть, не одного. Значит, нужно переворощить сотрудников супермаркета, каждого просветить на рентгене. Сделать это ему – не под силу, займутся опытные сыщики, которым он, Лавриков, заплатит. Хорошо заплатит!

Федечка погладил в кармане пухлый бумажник. Все же, приятно чувствовать себя состоятельным человеком, способным позволить себе любую прихоть. Захотелось подарить детдому компьютерный класс – ради Бога, держите, пацаны, пользуйтесь. Пришло желание приобрести палаццо под Неаполем – никаких проблем!

А уж для того, чтобы отправить за решетку убийцу, он ничего не пожалеет. Не хватит налички – потревожит немалый счет в Альфа-банке, запросят сыскари большую сумму – снимет ее в Дойч-банке.

Ничего не пожалеет!

В зазеркальных помещениях супермаркета кипит обычная жизнь. Электрокары развозят ящики с товарами, работает конвейер, выбрасывая в лотки расфасованные сыр, крупы, cахар, макаронные изделия. Разгружаются фуры, катятся тележки с нарубленным мясом.

На первый взгляд – неразбериха, на самом деле – сложный технологический процесс, созданный и отлаженный усилиями управляющего. Покойного Белугина.

Федечка в очередной раз всхлипнул. И тут же зло выругался. Слезливым, блин, сделался горепредприниматель, рассупонился, фрайер недоделанный! В таком состоянии не бизнесом заниматься – младенцев няньчить в яслях!

Он присел на нижнюю ступеньку лестницы, сваренной из железных прутьев, успокоился. Не все еще потеряно, только не паниковать, сосредоточиться.

В папке хранится лабораторное заключение по наркоте? Ну, и что, как доказать, что пакетики изъяты на складе компании, а не подброшены с целью скомпроментировать того же, зама по поставкам? Пробраться на склад не получится – не пустят, а то и засунут самодеятельного сыщика в тот же холодильник, куда отправили Петра Алексеевича.

– Переживаешь? – остановился рядом Хомченко. – Понятное дело. Я тоже – не в себе... Увезли покойника в морг... Так сказать, в последний путь отправили.

– Я видел, – скорбно промолвил Федечка. – Проводил...

В горле застрял колючий комок, стекла очков снова запотели.

– Даже не знаю, кого ставить на место Петра Алексеевича. Опытный был дядька, разворотливый, такого не найдешь.

Будто не человека убили – должность осиротили. Федечке захотелось выплюнуть в лицо заместителя директора сгусток боли, заставить его хотя бы покраснеть от стыда.

С трудом удержался.

– Зачем спрашиваете? Мое мнение вас нисколько не интересует.

Из-под полуседых бровей – насмешливый взгляд. Пухлая рука погладила грудь в районе сердца.

– Конечно, нет. Разве только в качестве одного из основных акционеров компании... Но речь не об этом. Не надо отчаиваться, Федор Федорович, не берите грех на душу. Я понимаю, проигрывать всегда больно. Но жизнь складывается не только из выигрышей.

– О чем вы? – непонимающе спросил Федечка, снимая очки и близоруко щурясь. – Петра Алексеевича убили, а вы...

– Рано или поздно все там будем, – равнодушно изрек Хомченко. – Я о другом. Слишком несвоевременно вы поставили вопрос о заводе. Без предварительной проработки. Вот и получили по лбу.

– Как-нибудь переживу... Хочу спросить, Борис Антонович... Вы ведь занимаетесь поставками?

– По мере скромных сил и возможностей...

– Йодированную соль кто поставляет?

Хомченко от неожиданности открыл рот, но тут же захлопнул. На скулах вспухли желваки. На щеках появились багровые пятна. Федечка внимательно следил за этими изменениями. Похоже, хитрован чего-то испугался, не знает, что ответить на простой, как облупленное яйцо, вопрос.

– Соль?

– Ну, да, соль, только не обычную – йодированную. Расфасованую в пакетиках по несколько граммов. Странная расфасовка, вам не кажется?

Ответственный чиновник пришел в себя, даже нашел силы улыбнуться.

– Первый раз слышу. Сода, и простая, и не простая, не по моей части, не та номеклатура. И вообще – если каждый акционер станет вникать в такие мелочи – соль, сахар, макароны – работать будет некогда. Смешно даже подумать.

– Да, нет, не смешно, скорее – грустно. А иногда и страшно. Странная у вас позиция, господин Хомченко, если не сказать по другому.

– Не вижу никаких странностей, – окончательно успокоился Борис Антонович. – Что до боязни, то она иногда – не грех.

Федечка поднялся, вплотную приблизился к собеседнику. Обличающе протянул к нему руку.

– Ошибаетесь. В некоторых случаях – грех. И больщой грех.

Собеседник тоже поднялся.

– Тогда молитесь, Федор Федорович. Молитесь...

– Вы мне угрожаете?

Не отвечая, Хомченко остановил грузчиков, которые только-что сняли с фуры тяжеленный ящик с бутылками, принялся неизвестно за что ругать их. С такой злостью, что парни поникли.

Федечка понимающе кивнул и пошел к выходу...