Текст книги "Гостинец для президента"

Автор книги: Виктор Савченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Савченко Виктор
Гостинец для президента

Виктор САВЧЕНКО

ГОСТИНЕЦ ДЛЯ ПРЕЗИДЕНТА

Научно-фантастический рассказ

Участок – две с половиной тысячи акров земли между сельвой, океаном и заливом – принадлежал самому президенту компании. На виллу президент не пожалел средств: этот причудливый гибрид старины и модерна напоминал скорее сказочный замок, который сам, без помощи архитекторов и строителей, в одну ночь вырос из земли, раздвинув густую траву и кустарники. Стояло это сооружение на открытой зеленой площадке. Вокруг ни дорог, ни тропинок, только взлетная полоса, на которой голубел одинокий спортивный самолет.

Джюр Перейра, двухметровый здоровяк с мясистой физиономией и черной гривой волос, глянул на стол, и в добрых воловьих глазах его засветилось удивление. На некрашеной столешнице стояло блюдо с горой свежеподжаренных отбивных, нераскупоренные винные бутылки, толстые ломти хлеба, баночки с приправами.

– Не угодно ли перекусить с дороги? – пригласил тощий человек лет тридцати, в сером лабораторном халате. – О делах – потом...

– И это вы называете перекусить! – Перейра лукаво подмигнул и плюхнулся в кресло во главе стола, куда садился только хозяин, когда сюда приезжал.

Человек в халате тоже сел за стол.

– Вы уж простите за однообразие. Сэм у нас вообще-то прирожденный гурман, но если приходится стряпать самому – вся фантазия побоку. Ведь можно было наделать бифштексов, эскалопов, антрекотов...

– Да полно, – промямлил Джюр с набитым ртом. – Зато сытно.

Он сперва отрезал ножом тонкие ломти, потом отложил нож и стал откусывать мясо прямо с вилки. Подбородок его заблестел, губы покраснели от горчицы и перца.

Тощий жевал нехотя, за компанию и не сводил глаз с гостя. Гора отбивных быстро таяла. Джюр расстегнул пиджак. Серые глаза тощего как-то потеплели, когда Джюр принялся подбирать хлебом подливу с тарелки. Тут подоспел Сэм с новой горой отбивных.

– Ну, черти! – добродушно ругнулся Джюр. – Вот это прием! Хотите, чтоб я лопнул?

Однако с энтузиазмом принялся за новую порцию и встал из-за стола заметно потолстевшим.

– Ну черти! – сказал он еще раз и рыгнул. – Мерси. А теперь давайте рассказывайте.

– Мне думается, лучше показать, – тощий тоже встал. – Пойдемте, все увидите сами.

Бетонные ступени подвала загремели под тяжестью Перейры.

В подвале воняло.

Джюр поморщился, но промолчал. Тощий отворил двери справа, из них несло свинарником и азотно-туковым заводом. Джюр нерешительно застыл на пороге. Посреди тесной комнаты в кафельной лунке стоял шар метра полтора в диаметре, похожий на огромный гриб-дождевик, в него был вставлен сверху стеклянный конус. Тощий молча зачерпнул из ящика ведро отрубей, сыпанул в раструб конуса. Поверхность шара содрогнулась, как вздрагивает шкура лошади, ужаленной слепнем, пошла складками и вмиг обволоклась зловонным газом, выходящим из пор. Тощий щелкнул тумблером – загудела вытяжка, газ едкими язычками пополз под потолок. Воздух очистился. Перейра, облегченно вздохнув, подошел поближе. Оболочка шаровидного тела напоминала свиную кожу, только более пористую и голую. Отруби в конусе убывали, "дождевик" распухал, или это показалось? Нет, не показалось. Когда "дождевик" сожрал второе ведро корма, он несомненно увеличился в объеме. И еще Перейра заметил, что, кроме газа, из пор выделяется что-то вроде мелкой золы. Он брезгливо ткнул пальцем в раздутый шар, и если бы не видел, куда ткнул, решил бы, что дотронулся до животного. Под пальцем пружинило живое тепло.

Третье ведро тощий попросил засыпать гостя – "гриб" вырос настолько, что сам он уже не мог дотянуться до конуса.

– Ой, вы зачерпнули с отрубями живую мышь, – заорал Джюр, перекрикивая гудение вытяжки.

– Сыпьте, не бойтесь, – так же громко отозвался человек в лабораторном халате. – Дику без разницы, он все переварит, ему что целлюлоза, что хитин, что мясо – все едино. Этой биофабрике любая органика по вкусу. Она в нем разлагается на первичные компоненты, и они в новых сочетаниях идут на мясообразование. – Он отечески похлопал по шару, на кафель просыпалась горка пыли.

– Что это за гадость из него летит? – полюбопытствовал Джюр.

– Шлак по-нашему. Остатки неорганических соединений и все прочее, не нужное для создания живой ткани.

Он взял с крышки ящика острый мачете и с размаху вонзил в "гриб", раз, другой, словно взрезал арбуз. Вырезал кусок килограммов с двадцать и, завернув в целлофан, вынес в коридор.

Джюр ужаснулся при виде метровой раны, настоящей раны, из которой сочилась лимфа и сбегали тонкие струйки крови. Но рана заживала на глазах и через несколько минут совсем затянулась; некоторое время на коже оставался рубец, но вскоре и он рассосался. После "операции" гриб уменьшился.

– Регенерация, – объяснил тощий. – С этим геном мы натерпелись. Вырастить само это чудо, – он кивнул на "гриб", – было куда проще. Но Сэму, – он у нас в генной инженерии сечет сильнее, чем в кулинарии, повезло, он сумел влезть в те участки молекул, которые отвечают за регенерацию.

Жирная физиономия Перейры начала наливаться кровью.

– Слушайте, вы! Так, значит, вы меня накормили мясом этого монстра?!

– Не накормили, а угостили, – пожал плечами собеседник. – Мясо Дика по своей питательности, как вы имели случай убедиться, да и по вкусовым качествам превосходит лучшие сорта говядины, свинины, баранины, оленины вообще любого мяса. А если не убедились, пошли, покажу выводы экспертиз.

В соседней комнате блестела стеклом, хромом, эмалью новейшая биохимическая аппаратура. Человек в халате вынул из ящика стола толстую папку, положил перед Джюром. Грамоты, акты экспертизы, заключения виднейших специалистов. На некоторых – гербы виднейших мясных синдикатов.

– Но тут говорится о мясе свиньи новой породы, – не понимая, пролепетал Джюр.

– А вам бы хотелось, чтобы мы приложили к мясу еще и биохимическую документацию?

– Так что же мне передать Мартелю Таппингеру? – спросил Перейра, когда они снова вышли в коридор. Тощий вынул из холодильника сверток, мясо успело за это время хорошо заморозиться.

– Вот этот гостинчик и передайте. А документацию президент получит в обмен на бумагу о передаче нам с Сэмом во владение двух с половиной тысяч акров и этой виллы в придачу.

– Вы шутите?

– Нисколько, мой дорогой. Себестоимость этого, пока еще экспериментального, мясца в сотни раз меньше себестоимости самой дешевой свинины. А представьте-ка себе хозяйство с миллионом таких Диков? Да ведь тысячной доли прибыли достанет на золотые памятники для нас с Сэмом. За что? А морально-этический аспект? Подумайте, Джюр, сколько миллионов невинных, ласковых, преданных людям животных ежедневно везут во всем мире на заклание! Убивают, чтобы их плотью насытить двуногих, которые, если чем от них и отличаются, то злобой, чванством и чревоугодием. А мы с Сэмом избавим Человечество от греха убийства. Ведь у нашего "гриба" нет не только разума, присущего живым существам, но и нервной системы. Он не существо, а всего только устройство для производства мяса – и какого мяса, а? – Он усмешливо покосился на круглый живот Перейры.

Трава полегла, и от этого из окон казалось, что дует сильный ветер, но, выйдя во двор, Перейра и тощий не почувствовали ни малейшего дуновения. Траву прибило к земле вчерашним муссоном, который бушевал целые сутки. Перейра спросил:

– Вы что же, совсем не выходите на улицу? Нигде ни следа.

– Нам не до гулянья. – Тощий переложил пакет с мясом на другое плечо и поднял глаза. – Обратите внимание, Джюр, вон на то облачко.

Над стрельчатыми башнями замка клубилось ржавое скопление газа.

– Это от нашего Дика. Вот и все отходы производства, хотя вернее будет сказать – новый источник сырья. Мы пропускали этот газ через хроматограф – целая гамма азоторганических соединений! Надо бы рядом с цехом по производству Диков проектировать азотно-туковые заводы...

Подходя к самолету, Перейра попытался застегнуться. Но как ни втягивал он живот, это ему не удалось. Застенчиво улыбаясь, он сказал:

– Не знаю, как посмотрит президент Таппингер на это ваше требование, но если он поинтересуется моим мнением, я посоветую согласиться. И знаете, по каким соображениям? Именно по морально-этическим. Не улыбайтесь. Мальчишкой я начинал карьеру на ипподроме, да, я был тогда худее вас. И я-то знаю, какими умными бывают животные...

Перейра взял мясо, положил на заднее сиденье, потом сам ступил на крыло – самолет качнуло.

На другой день тишину подземелья разорвал телефонный звонок. Биолог, который трудился над технической документацией на "новую биосистему", вздрогнул, хотя и ждал этого звонка.

– Вилла Таппингера? – послышался в трубке женский голос.

– Пока еще его, – с усмешкой ответил биолог.

– С вами будет говорить президент компании.

И сразу раздался назойливый, как стрекот сверчка, голос Мартеля Таппингера:

– Алло! Это ты, бандит?

Биолог на мгновение смешался, но тут же ответил в тон:

– Я, атаман.

– Слушай-ка, не запросили вы лишку? Тебе известно, сколько мы вогнали в оборудование, реактивы, зарплату, я уже не говорю про амортизацию виллы и прочее...

– До сих пор вы платили за шанс, – спокойно сказал биолог. – А теперь заплатите за предмет, который минимум за полтора года сделает вас самым могущественным человеком в мире.

– Это слова. В соглашении, которое мы подписали, сказано про создание биологической системы или существа, способного самостоятельно находить корм. Са-мо-сто-ятельно. А ваш "гриб", как мне рассказал Перейра, между прочим, требует, чтобы его кормили. Следовательно, формально вы не выполнили своих обязательств.

– Формально, дорогой президент, до окончания темы еще пять лет, и вам придется подождать, пока у нашего гриба вырастут ножки.

– И подожду! – взвизгнул Таппингер и бросил трубку.

...Сельва дышала испарениями болота, густыми и гнилостными. Пассат лениво гнал этот тяжелый воздух к заливу, и двум мужчинам, лежащим на прохладном песке у воды, он казался дыханием сытого зверя. Был ранний час. Голодные чайки с пронзительным криком белыми молниями падали в мутную воду.

– Габриель, а Габриель? На черта тебе этот замок? – спросил тот, что потолще, с индейским лицом; он неотрывно смотрел на крутой каменистый берег.

– Во-первых, не только мне, но и тебе. Во-вторых, этот замок мне по душе, и местность прекрасная, – ответил тощий.

– Можно думать, ты всю жизнь проживал только в замках!

– Нет, Сэм, не в замках. Если хочешь знать, я обыкновенный муравей из многоэтажки. Старики мои еле сводили концы с концами, еле наскребли мне на поступление в колледж, ну а дальше я сам подрабатывал. Я, Сэм, вагоны разгружал, канализацию чистил. А однажды с кучей таких же муравьев попал на холодильник скотопромышленной компании. Лифты тащили синие туши на восьмой, девятый, десятый этажи, штабель за штабелем, и на каждой – клеймо компании. А каждый этаж – как улица. И вот я стою однажды среди всего этого мяса – а холодина была градусов пятнадцать ниже нуля, я в ватнике и шапке продрог до костей, – и вдруг я понял, что стою среди трупов. Сэм, они же были такие же теплые и живые, как я, а теперь у них внутри – еще холоднее, чем минус пятнадцать. И в этот самый момент я решил, что дам людям в пищу искусственное существо, безмозглое, ничего не чувствующее, с единственным инстинктом – жрать. А размножаться оно будет вегетативно, как растение или простейшее, а расти – во много раз быстрее дождевика. Полгода я просидел в библиотеке, чтобы убедиться, что замысел мой не миф. А потом отважился выступить.

– Я помню твой доклад, – сказал индеец. – Но, знаешь, слушал я твои страстные речи в защиту зверей, а думал про людей. Я видел нищий индейский городишко, где мясо едят лишь на праздники, видел полуголодных, как я сам, студентов... И тогда уже мне было ясно, чем это кончится: кто-то из богачей-акул еще туже набьет мошну на этом изобретении, – а что твоя идея воплотится в изобретение, я не сомневался... Я не сразу согласился с тобой работать. Но потом подумал: пока какой-нибудь скотопромышленник загребет все себе, пройдет время, ведь ему придется столкнуться с конкуренцией – и люди, пусть только в самом начале, смогут хоть на время наесться досыта. В этом я и нашел разумный компромисс между своими шкурными интересами и общественными. – Он улыбнулся, но не очень весело.

– А помнишь, во время моего доклада в первом ряду сидела...

– Помню, Мариетта. Рыженькая, с экономического. Да?

– Верно. На последнем курсе у нас был роман. Она меня все таскала по своим родичам, все, как один, богачи – а я? Все мое богатство – вот. – Он дотронулся до лба. – Одно лето мы прожили на вилле у ее предка. Не вилла дворец в джунглях. И никаких дорог, кроме взлетной полосы. Строили из местного розового мрамора, остатки стройматериалов вывозили вертолетами. Папаша гордился дворцом, дочка – папашей. Надо сказать, старик он был компанейский и не трус. Не всякий пойдет, охотиться на кайманов. Он и меня с собой брал, я видел его в деле. К тому же он вовсе не из тех денежных мешков, которые ищут деткам пару в своем же кругу. Но не мог же я войти в это семейство, не имея хотя бы жилища, не хуже папашиного. Кем бы я у них считался? Я бы вконец себя там потерял...

– Мечтатель! – усмехнулся индеец. – Но, Габриель, ты не боишься, что если мы выпустим это модернизированное чудище на травку, мы рискуем, что к черту пропадет и сельва, и вообще все?

– Зато у Таппингера больше нет оснований обвинять нас в нарушении договора. И потом, если дойдет до испытаний, он и сам увидит, чем это пахнет.

– Будь по-твоему. – Сэм встал и, отряхнув с себя песок, начал одеваться. – Пора идти. Вот-вот они прилетят.

Крутой берег залива плавно переходил в травянистую равнину, справа над нею застыл зеленый вал моря джунглей, над ним частыми брызгами взлетали птицы.

Шлепая подошвами сандалий по бетону взлетной полосы, биологи зашагали к замку. Когда до розовых его башен оставалось с полмили, над океаном показался самолет.

Сутулый старик в черном смокинге шел от самолета, опираясь на трость, рядом с рыхлым Перейрой. Кожа его лица – коричневая, без морщин напоминала хитиновый панцирь. При обмене пожатиями Спилмэну, тощему биологу, показалось, что он пожал лапку насекомого, твердую и холодную, и еще – что этой лапке ничего не стоит раздавить его человеческую руку.

Президент компании знал цену времени.

– Где вы продемонстрируете вашу биосистему? – осведомился он, окинув равнодушным взглядом биологов в зеленых шортах. Спилмэн заметил, что губы Таппингера при разговоре не шевелились, слова вылетали как бы прямо из горла.

– Здесь, на поле.

– Начинайте.

Сэм сбегал в замок и вернулся с мачете и колбой, на дне которой ворочался шарик величиной с горошину. Таппингер недоверчиво уставился на эти предметы. Сэм вытряхнул шарик на траву, и он сразу выпустил из себя облачко бурого газа. Через четверть часа шарик вырос до размеров арбуза, а газа стало столько, что всем пришлось стать с наветренной стороны. Шар двигался по спирали, выедая вокруг себя траву. Объеденный участок напоминал лишай, присыпанный серым порошком. Аппетит шара рос, шар жадно накатывался ротовым отверстием на растения. Спилмэн с беспокойством поглядывал на Таппингера. Но тот зачарованно глазел; на его бесстрастном лице появилось выражение почти счастливое.

Когда "дождевик" достиг метра в диаметре, а серый лишай стал величиной с теннисный корт, Перейра не выдержал:

– Мистер Таппингер, может быть, довольно? Мне кажется, все уже ясно.

– Нет, – сказал президент, и в его голосе была та же сталь, что в пожатии руки. – Мне необходимо выяснить возможности новой биосистемы до конца.

Они уже давно стояли на бетоне. Вокруг было всё объедено. Ветер подхватывал пыль с серого лишая и вместе с газами разносил по полю. Под "дождевиком" гибли птичьи гнезда, ящерицы, становились кучами перерытой земли сусличьи норы и муравейники. Глядя, как внушительные зубы чудища выбивают искры из бетона, – видимо, мясной "гриб" почуял запах человечьей плоти, – Спилмэн заметил:

– Еще немного – и это станет для нас опасно.

– Ерунда, – возразил президент и сморщил нос. – А воняет изрядно! – В голосе его пробились веселые нотки. – Надеюсь, мясо у него не ядовитое?

– По вкусовым качествам и калорийности – такое же, как у Дика.

– Проверим, проверим... Джюр! – Таппингер кивнул со значением в сторону самолета.

Перейра с удивительной для него легкостью сбегал к самолету и вернулся с автоматом.

– Пора заколоть кабана, – сказал президент.

Но Перейра не успел нажать на спусковой крючок. Кожа трехметрового "дождевика" лопнула от его собственного веса; шар распался надвое, хлюпнув в пыль сукровицей. Части напоминали половинки дыни с черными зубами в том месте, где у дыни завязь. Президент, опираясь на трость, любовался зрелищем многотонных частей отборного товара, в глазах его, как праздничная иллюминация, вспыхивали и гасли веселые, лукавые, жадные огоньки.

Сэм с мачете поспешил к "грибу".

– Зачем? – проворчал Таппингер.

– Если не срезать остатки рта, через несколько минут половинки станут самостоятельными "грибами", и все начнется снова.

– Ну и гидра! – в голосе президента слышалось одобрение. – Стойте, Сэм. Я должен на это посмотреть.

Половинки стали свертываться, как ежи. Пока Сэм колебался, следует ли ему исполнить приказ президента, они окончательно свернулись в полные шары. Ближайший двинулся к Сэму, и биолог бросился наутек, поднимая пыль.

Спилмэн, обводя рукой изувеченное поле, предостерег:

– Таппингер, вы уничтожаете нашу землю.

– Вашу, вашу, – примирительно пробурчал президент; он не глядя извлек из внутреннего кармана сложенный вчетверо лист и протянул Спилмэну: это была дарственная на замок и 2500 акров земли, заверенная столичным нотариусом. – Но я же сказал, что необходимо выяснить все до конца.

– Ваша любознательность дорого нам обойдется, – заметил Сэм, стараясь отдышаться. – Да и вам это влетит в копеечку.

Но для Таппингера перестали существовать все окружающие. Он не сводил глаз с лоснящихся шаров, которые с удвоенным пылом принялись за траву и за все, что в ней водится.

Ветер усилился. На черной равнине закружил первый смерч. По этому столбу, как по трубе, вздымались в небесную синь ржавые пары. Со временем тяжелая туча этой смеси застлала солнце. Оба "дождевика", сожрав несколько гектаров зелени по одну сторону взлетной полосы, достигли размеров материнского "гриба" перед его делением. Один из них перекатился через взлетную полосу, слишком уже узкую для него, и принялся оголять землю по другую сторону.

Спилмэн с Сэмом стояли как на иголках. Первым не выдержал Спилмэн. Охватив президента за плечо, он прокричал в хитиновый лик:

– Таппингер, заканчивайте испытания!

И словно в ответ на его слова, оба шара треснули, и четыре новые половинки стали быстро закругляться. Сэм бросился к одной и успел отсечь ротовое отверстие с зубами, вторая успела сомкнуться, и Сэму снова пришлось бежать. Перейра, не ожидая команды, бросился к второй паре и стал всаживать автоматные очереди в зубастых чудовищ.

– По зубам его, Джюр, по зубам! – кричал Спилмэн, но толстяк не слышал. Пули исчезали в живом мясе, не причиняя ему вреда. Магазин автомата был велик, и Перейра не жалел патронов, полосуя очередями шары вдоль и поперек. Но раны тут же затягивались, и половинки переваливались с боку на бок. И вдруг произошло страшное: "дождевик", который Джюр расстреливал в упор, двинулся, подмял толстяка под себя. Над пыльной равниной раздался крик боли и ужаса. "Дождевик" окутался газом.

Президент компании, отбросив трость, поспешил к самолету. Биологи за ним.

Спирало дыхание. Над землей зависла сплошная туча пыльного газа, но Таппингер, казалось, не нуждался в воздухе. Он не бежал, а прыгал, как саранча, огромными легкими скачками. Полы смокинга трепетали, как черные надкрылья. Когда биологи достигли самолета, в кабине уже слышался его напряженный голос:

– Незамедлительно два вертолета, огнеметы, пушки. Выполнять!

А пока "дождевики" сжирали поле. Один докатился до сельвы, два других спешили к заливу и океану. Внезапно один исчез: он подбирался к гнездам чаек на скалах и сорвался. Другой обгладывал зелень вдоль океанского берега.

Трое мужчин ковыляли по взлетной полосе к заливу. Таппингер подобрал по дороге трость и, взглянув на автомат, перекрестился.

С обрыва было видно, как бурлит у берега вода, как расплываются по ее поверхности рыжие пятна. То и дело из водоворотов вырывались столбы газа, их подхватывал ветер и гнал к океану. Плес медленно покрывался серой пылью, которую волны сбивали в грязные клубки.

Показались вертолеты, приземлились, усилив пляску пыли. Двое пилотов подошли к Таппингеру, он распорядился стрелять разрывными – по снаряду на чудище.

– Не советую, – вмешался Спилмэн. – Натворите бед. Из каждого куска, в котором останется хоть один зуб, вырастет новый гриб.

– Тогда жахнем их огнем! – Таппингер указал в сторону сельвы, где на опушке среди деревьев дымили два темных столба.

– Лес сожжете... Не хватит ваших миллионов, Таппингер, чтобы покрыть убытки.

На коричневом лице президента уже не осталось и следа непоколебимости. Оно побледнело, и казалось, на нем трескается хитин. Мелкие трещины появились сперва в уголках рта, затем под блестящими глазками, на лбу, на щеках. Губы растянулись в виноватую улыбку:

– Что же нам делать, парни?!

Биологи молчали. На опушке повалилось высокое дерево, за ним рухнуло в пыль другое, разрывая веревки лиан. Закричали чайки над заливом. Их стаи кружили уже далеко от берега, над пока еще чистой водой. А плес, покрытый толстым слоем легкого шлака и пены, морщило и крутило, словно на дне сражались доисторические ящеры.

– Пошли, – сказал Спилмэн Сэму.

– Подождите! Габриель, бога ради, придумайте что-нибудь! – От хитиновой маски не осталось ничего, она осыпалась шелухой, открыв старое, искаженное отчаяньем человеческое лицо. – Я заплачу за все, возмещу все убытки! Вот! – Таппингер выхватил из кармана чековую книжку и вывел в ней сумму с пятью нолями. – Возьмите! Тут двойное, нет, тройное возмещение! Заклинаю вас, Габриель, ради праздника, который вы здесь пережили, ради Мариетты!

Спилмэн зябко передернул плечами. Перед ним промелькнуло видение: рыжеволосая девушка на росной траве, у чистой прозрачной воды. Но оно тут же померкло, перед глазами снова была серая пыльная пустыня, падающие стволы, заболоченный плес, а в ушах неумолчно стоял предсмертный крик Перейры.

– Не напоминайте мне об этом, – холодно проговорил он.

И подумал, что память невозможно стереть, как невозможно купить за деньги обыкновенную человеческую порядочность.

Сэм взял чек. Его скуластое лицо не дрогнуло, только в раскосых глазах пылал, как в жертвеннике, яростный огонь жрецов из времен Монтесумы.

Вертолет, разгоняя винтом грязные облака, завис над искореженным лесом – сверху лес казался странным огородом, на котором росли подвижные арбузы. "Дождевики" – их было, уже свыше сотни – деловито сгрызали кору с поваленных деревьев. Освежеванные стволы напоминали кости огромных животных. Спилмэн нажал на курок. Пуля угодила в ближайшее чудище. Оно невозмутимо продолжало лакомиться молодым подлеском. Но чуть погодя движения его замедлились. Мясной "гриб" словно насытился, он уже не вертелся волчком, а лениво надвигался зевом на пищу, потом вовсе застыл, уподобившись настоящему, только очень большому грибу дождевику.

– Чем это стреляет ваш коллега? – поинтересовался у Сэма пилот, сидящий рядом.

– Пулями, начиненными штаммом нитрофицирующих бактерий. Они разлагают аминогруппу в организме "гриба", то есть в его белке.

– А-а, – протянул пилот, – понятно, – и направил вертолет на восток.

...Низко над океаном, до белой полосы прибоя на коралловом рифе, нависла ржавая "пена", гонимая ветром от материка. Винты вертолета рвали ее на части. Обрывки ржавого тумана залепляли иллюминаторы, и пилоту пришлось снизиться почти до поверхности волн.

В прозрачной океанской воде "дождевиков" не было видно, но дно выглядело подводной пустыней – ни водорослей, ни живого существа. Только невдалеке от рифа биологи разглядели множество зубчатых предметов – это были зубы мясных "грибов". Над ними сновали акулы.

– Хоть раз от вас какая-то польза людям, разбойницы, – проворчал Спилмэн.

Повернули к заливу. Пассат успел повымести остатки скоплений пыли и газа, и теперь слепило глаза предзакатное солнце. От его близости, казалось, вот-вот вспыхнет пламенем лес. А в заливе еще продолжалась борьба. Закрывшись ладонью от солнца, Спилмэн бездумно смотрел, как в мутных бурунах, вскипавших над единственным уцелевшим "грибом", вьются желто-черные рыбешки.

– Пираньи, – сказал он. – Тут наших пуль больше не потребуется.

Вертолет взял курс на бетонную полосу, под солнцем она, казалось, раскалилась докрасна.

Пролетели над одинокой сгорбленной фигурой Таппингера. Он стоял над обрывом у берега, неподвижно, как памятник сверчку.