Текст книги "Итальянский след"

Автор книги: Виктор Пронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– От кого?

– Как говорят у вас в Пятихатках... Думай, куме, думай. Надумаешь – дай знать, приду. Я тут недалеко, рядом, можно сказать.

Пафнутьев вышел, с силой задвинул засов, сознательно громко задвинул, понимая, как воспринимает этот железный скрежет запертый человек. И еще знал Пафнутьев, хорошо знал силу недосказанного. Вот передал он привет из Италии, хотя никакого привета не было, но передал, зная, что человек за железной дверью каждое его слово будет вертеть и прощупывать со всех сторон и, конечно же, выводы сделает самые печальные, самые беспросветные, поскольку не знает, что происходит за этими стенами, не знает, кого допрашивали и кто в чем признался. И потому вывод его неизбежно будет один: все валят на него, все дают показания против него, чтобы только самим очиститься, вывернуться, а он, Дмитрий Витальевич Величковский, пусть сидит в камере, пусть гниет в зоне, пока совсем не сгниет, а они тем временем будут летать в Италию на больших красивых самолетах, будут плескаться в теплом море, пить итальянские вина, спать с потрясающими женщинами и весело смеяться над ним, над Дмитрием Витальевичем, над этим придурком, который решил, что должен молчать, чтобы никого не подвести, чтобы никто не смог ни единым словом уколоть его, показать на него пальцем или хотя бы этим пальцем ему пригрозить.

Все это Пафнутьев знал и был уверен – будет у него разговор с Величковским, будет. Подробный, доверительный, откровенный разговор. И для этого нужно только одно – чтобы хоть раз переночевал Дима в камере предварительного заключения. На узкой жесткой скамье. В камере, где стены покрыты бетонной шубой с острыми иглами. И чтобы снаружи иногда доносились жалобные голоса задержанных, грубые голоса конвоиров, плачущие голоса женщин.

Вернувшись в кабинет, Пафнутьев позвонил Пахомовой. Так же легко, беззаботно, даже с каким-то куражом, будто у него было отличное настроение и прекрасное самочувствие.

– Здравствуйте! – сказал он громко. – Госпожа Пахомова?

– Ну? – Голос у Пахомовой был настороженный.

– Ой, Лариса! Как давно я не слышал вашего голоса!

– Кто это?

– Пафнутьев. Павел Николаевич. Помните такого?

– Нет.

– Не верю! – решительно сказал Пафнутьев. – Не верю! Я – незабываемый.

– Какой?

– Незабываемый. Никем. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.

– А, – протянула Пахомова. – Вы, наверное, из прокуратуры?

– Точно! – воскликнул Пафнутьев вне себя от радости. – Мы с вами встречались несколько лет назад!

– Когда Колю убили.

– Да, это были печальные дни.

– Я тогда помогла вашему мальчику. Как его... Андрей.

– Да? – удивился Пафнутьев. – Как?

– Я его вооружила. Вручила пистолет генерала Колова. Похоже, он неплохо им попользовался.

– Следствие пришло к другому выводу.

– Разумеется, – усмехнулась Пахомова. – Я знакома с выводами следствия. Ладно, дело прошлое. Вы, простите, по какому вопросу?

– Повидаться бы, Лариса... Можно, я буду называть вас Ларисой? Как и раньше, а?

– Да называйте как хотите, – в голосе Пахомовой все время проскальзывала ленивая, равнодушная вульгаринка, словно она заранее знала, что разговаривает с человеком не больно высокого пошиба. – А что до повидаться... Надо ли? На кой я вам понадобилась? Скажите уж, не томите душу.

– О жизни хотел поговорить.

– Больше не с кем?

– Да. Больше не с кем.

– Лукавите, Павел Николаевич.

– Конечно, – не колеблясь подтвердил Пафнутьев.

– А зачем?

– Повидаться хочется.

– Если вы настаиваете, то я поступлю как и в прошлый раз, в прошлую нашу встречу.

– А как вы поступили в прошлый раз?

– Напилась. У вас на глазах.

– Но тогда у вас был повод – убили мужа. А сейчас? Просто так? Из озорства?

– А сейчас по привычке. Шучу, Павел Николаевич... Дело в том, что я страшно занята, ну просто страшно. Может быть, через недельку-другую, а?

– Хотите уехать?

– Дух хочу перевести.

– Много работы?

– Да не в этом дело. Работы не так уж и много, суета добивает. Бестолковщина, безалаберщина, беспредельщина... Ну и так далее.

– Лариса! – по-дурацки закричал в трубку Пафнутьев. – Клянусь, ни одного бестолкового слова не произнесу! А? И наша встреча будет, как всегда, краткой и обоюдорадостной! А?

– Ну что вам сказать, Павел Николаевич... Я же все понимаю. Мне приятно, что вы говорите со мной таким вот тоном, не высылаете группу захвата, не подстерегаете на улице. У вас хорошее настроение, видимо, для этого есть причина... У меня такой причины нет, а если и есть, то совсем для другого настроения. Приезжайте, Павел Николаевич. Жду.

– Прямо сейчас? – уточнил Пафнутьев.

– Если вам так хочется... – со вздохом проговорила Пахомова. – Я ведь ждала вашего звонка.

– С тех еще пор?! – счастливо воскликнул Пафнутьев. – Столько лет?!

– Да ладно вам, Павел Николаевич... Живу я там же, адрес тот же. И соседи у меня все те же. Прошлый раз они много чего вам рассказали, сейчас расскажут еще больше. Скучать не будете.

И Пахомова положила трубку.

Пафнутьев по своей привычке в раздумьи склонил голову к одному плечу, потом к другому и только после этого услышал несущиеся из трубки короткие гудки отбоя.

– Худолей, – произнес Пафнутьев вслух. – Вот кто мне сейчас нужен. Мне нужен человек по фамилии Худолей.

Пафнутьев быстро набрал номер худолеевского мобильного телефона. Ответ прозвучал тут же:

– Слушаю, Павел Николаевич.

– Говорить можешь?

– Могу.

– Я только что напросился в гости к Пахомовой.

– Неужели согласилась принять?

– Ждет.

– Вы большой человек, Павел Николаевич. Ваши возможности безграничны. Мне таким никогда не стать. Никогда, – повторил Худолей горестно.

– А тебе и не надо. Как сказано в Писании, блаженны нищие духом.

– Это про меня, Павел Николаевич.

– Значит, так... Говори, что узнал.

– Пахомова – директор туристической фирмы. «Роксана» – так она называется, я уже говорил. Как только набирается самолет – заказывает чартерный рейс. Но она только директор. Учредитель – Сысцов, твой давний приятель, Паша.

– Придется повидаться. Куда рейсы?

– Ты уже знаешь – Северная Италия. Римини. Автобусные поездки во Францию, водные – в Швейцарию.

– Швейцария тоже на Средиземном море? – удивился Пафнутьев.

– Швейцария в Альпах. Но туда тянутся какие-то длинные горные озера. Необыкновенной красоты и привлекательности. Советую посетить.

– Обязательно. У тебя все?

– Иногда она дает объявления в газетах. Зазывает в Италию. Сулит неземные наслаждения.

– Наверное, не наслаждения, а впечатления? – уточнил Пафнутьев. – Как она может обещать наслаждения!

– А она обещает, Паша. Я не оговорился. Ребята в рекламном отделе газеты весело смеялись – какие, дескать, безграмотные заказчики! А я весело посмеялся над этими ребятами. Пахомова составила текст объявления очень точно. Не ошиблась ни в одном слове.

– Тогда ты можешь весело посмеяться и надо мной.

– Уже.

– У тебя все? – спросил Пафнутьев.

– Нет. Я не сказал главного.

– Так скажи уже наконец!

– Эти две тетеньки... Ну, у которых пятки порепанные... Зарезали которых...

– Ну?! Что с ними еще случилось?

– Они тоже побывали в Италии. В этом году. И не один раз.

– Неужели это можно установить?!

– И гораздо легче, чем может показаться. Они получали заграничные паспорта, очень быстро, кстати, получали, просто необыкновенно быстро. Ты знаешь, как это делается. Потом визы. Потом билеты на самолет заказывали, выкупали... Следы остаются, Паша, следы всегда остаются.

– И все через фирму Пахомовой?

– Самое интересное, Паша, заключается в том, что твоя Ларисочка вылетала вместе с ними. Она их сопровождала.

– Ты так уверенно говоришь об этом, будто тоже летал. Признавайся, Худолей!

– Нет, Паша. Чтобы все это узнать, вовсе необязательно летать в Италию. Просто у них билеты выписаны на один рейс.

– В таком случае у меня возникает вопрос, который тебе не понравится.

– Отвечу, Паша... Света летала вместе с ними.

– И...

– И не один раз.

– Ты до сих пор хочешь взорвать город?

– Уже этим занимаюсь.

– Ты большой человек, Худолей. Мне таким никогда не стать.

– А тебе и не надо, Паша.

– Ну, что ж... Спасибо на добром слове. Тебе есть чем заниматься?

– Да, тут возникли кое-какие подробности... Но, поскольку ты торопишься, я расскажу о них чуть попозже. Ближе к вечеру.

– Тогда встретимся у Халандовского.

– Ты предупредил его о наших намерениях?

– Он уже сунул мясо в духовку!

– Как прекрасна жизнь! – воскликнул Худолей.

«Неужели оживает? – изумленно подумал Пафнутьев. – Впрочем, работа лечит. Но ведет он себя неплохо. Когда со мной происходило нечто похожее, я так себя вести не мог. Я тоже готов был взорвать город. И я бы его взорвал к чертовой матери. Но не успел – все изменилось к лучшему. Город уцелел. А между тем... Все мы время от времени оказываемся в положении, когда хочется что-нибудь взорвать».

Несмотря на вихри враждебные, пронесшиеся над страной за последние годы, ничего, ну совершенно ничегошеньки не изменилось во дворе дома, где жила Пахомова. Пафнутьев был здесь лет пять назад, не меньше, но увидел все тот же выщербленный асфальт, вывороченные неведомой силой бордюрные блоки, беспорядочно разросшийся кустарник, который все те же неведомые силы безжалостно обламывали, выдергивали из земли, обдирали листья, давили машинами. Однако кустарник, видимо поддерживаемый противоположными, но тоже неведомыми силами, продолжал разрастаться, хотя и не столь изысканно, как было предусмотрено природой. Да и стол, за которым, как и пять лет назад, сидели доминошники, грохотали о железный лист своими доминошными костями и бдительно, с интересом посматривали вокруг, отмечая все события, как маленькие, так и значительные.

Поразмыслив, Пафнутьев не стал подходить к доминошникам. Чуть попозже, решил он, если в этом будет надобность. Словно почувствовав его колебания, игроки дружно повернули головы в его сторону, молча проводили взглядами до самой двери и, даже когда дверь за Пафнутьевым уже захлопнулась, еще некоторое время продолжали смотреть в сторону подъезда – не случится ли что-нибудь забавное.

Но нет, ничего забавного не произошло и доминошники дружно, будто по чьей-то команде, уставились в собственные ладони, будто надеялись рассмотреть на них линии собственных судеб. Но нет, кроме белых прямоугольников с черными, будто пробитыми пулями дырами ничего не увидели.

Дверь в пахомовскую квартиру, конечно, была стальная, конечно, с тремя замками, конечно, один из этих замков был с тремя стальными штырями, которые удержали бы дверь при любом направленном взрыве. Впрочем, Пафнутьев прекрасно знал и то, что все эти стальные приспособления не значат ровным счетом ничего. От хулиганов, пьяниц, бомжей – да, такие двери служат надежной защитой. Но если квартирой заинтересуются серьезные ребята, то случится то, что всегда случается в таких случаях, – хозяин сам откроет дверь. И стальные ворота, вваренные в кирпичные стены вокруг самых крутых особняков, тоже открываются как бы сами по себе, когда этим особняком заинтересуются серьезные ребята.

А вот сама Пахомова изменилась – строгий деловой костюм в крупную серую клетку, белоснежная блузка, напоминающая мужскую рубашку, убранные назад волосы и усталый взгляд человека, обремененного многочисленными чрезвычайно важными заботами. Скорее всего, денежными заботами. Конечно, денежными, чем еще можно быть озабоченным всерьез? Больше ничем.

Изменилась Пахомова, изменилась.

Можно даже сказать, похорошела, несмотря на прошедшие годы. Ушла из ее облика непритязательность шоферской жены, чьей-то любовницы, торговой служки из управления, готовой с кем угодно нестись в любую командировку ради хмельных гостиничных утех, ради одной только видимости жизни свободной, обеспеченной, наполненной вечерним шампанским, заказными машинами, ночными забавами в люксовых номерах.

Бывало, чего уж там, бывало, и о многих подробностях той прошлой пахомовской жизни Пафнутьев знал если и не все, то достаточно для того, чтобы делать выводы правильные и обоснованные. Он не осуждал Пахомову, просто знал, и этого ему было вполне достаточно. Он и сейчас ее не осуждал, не его это было дело – осуждать. Как обычно, он хотел знать, и как можно больше.

– Здравствуйте! – сказал он громко и радостно, едва только открылась дверь.

– Здравствуйте, – улыбнулась Пахомова с еле уловимой значительностью, с почти неуловимым превосходством. Дескать, времена, дорогой, изменились и роли наши в этой жизни тоже другие. – Проходите, Павел Николаевич.

– Спасибо! – с подъемом произнес Пафнутьев. – С вашего позволения разуюсь?

– Не стоит, – она первой прошла в комнату, увлекая за собой Пафнутьева, который едва успел снять с себя отсыревший на весеннем ветру плащ и повесить его на медный крючок в прихожей. – Садитесь, – она легким движением руки указала на кресло у журнального столика. Сама села в такое же кресло. – Кофе? Чай? Водка?

– Только чай, – быстро ответил Пафнутьев. – Если можно, покрепче.

– Выпить не хотите?

– Хочу! – Пафнутьев отвечал легко и беззаботно. Как только Пахомова поздоровалась с ним этаким светским кивком головы, ставя его, Пафнутьева, на место, ему сразу стало легко, и он готов был к любым словам и поступкам. – Но – чуть попозже. Когда я выпью, Лариса Анатольевна... Я не то чтобы хмелею... Нет, теряю нить. Представляете? Задаю вопрос, а зачем – не знаю. Ужас.

– Бывает, – Пахомова сделала рукой неуловимый жест, и где-то за дверью, в невидимой для Пафнутьева комнате, возникло движение.

– Там еще кто-то есть?

– Сейчас нам сделают чай. Я тоже выпью чаю. Чтобы не потерять нить, – тонко улыбнулась Пахомова. И Пафнутьев, который не сводил с нее вроде бы потрясенного взгляда, уловил в этой ее усмешке прежнюю вульгаринку. «Нет, ничуть не изменилась Лариска, ничуть. Как была шоферской бабой, которая сдала своего же мужа, так ею и осталась», – промелькнула у Пафнутьева жесткая мыслишка, но он тут же подавил ее, как бы даже отрекся от нее, чтобы мысль не отразилась на выражении его лица, не проникла бы во взгляд и не выдала бы его, не разоблачила перед этой потрясающей светской дамой.

Неслышно вошла в комнату девушка, внесла на подносе две чашки чаю, на блюдечке печенье, еще на одном блюдечке конфеты. Пафнутьев внимательно посмотрел ей в лицо.

– Простите, – сказал он со всей доступной ему вежливостью, – а сахарку у вас не найдется?

– Зараз, – сказала девушка и, покраснев от неловкости, вышла на кухню за сахаром.

– С конфетами не любите? – спросила Пахомова.

– Не привык, – Пафнутьев развел руки в стороны, как бы признаваясь в простоватости.

Девушка в белом кружевном переднике вошла и молча поставила на стол сахарницу. На отдельном блюдечке она принесла чайную ложку. Пафнутьев уже не задавал ей никаких вопросов, не заглядывал в глаза, показывая Пахомовой полнейшее свое равнодушие к служанке. Все, что ему нужно было, он узнал из одного ее неосторожно оброненного словечка – «зараз». То есть сейчас.

– Прекрасная квартира, Лариса Анатольевна! Я потрясен!

– Да, ничего получилось. Дороговато обошелся ремонт, но и результат налицо.

– Прошлый раз она мне показалась поменьше... И прихожая была тесновата, и эта вот комната...

– Я купила соседнюю, – пояснила Пахомова. – И объединила их в одну.

– Одобряю, – кивнул Пафнутьев солидно. – Жилье – это главное в жизни. Мне так кажется. Позвольте посмотреть?

– Посмотрите, – великодушно кивнула Пахомова.

Пафнутьев не заставил себя упрашивать, легко встал из низкого кресла, прошел на кухню, полюбовался кафелем, напольной плиткой, встроенной мебелью, потом заглянул в ванную – она оказалась неожиданно большой, видимо, была соединена с бывшей кухней. Верхняя половина кафеля была светлая, нижняя из такого же кафеля, но темнее – точно такую описывал ему совсем недавно все тот же Величковский.

– Потрясающе! – воскликнул Пафнутьев, падая в кресло. – Мне такую никогда не иметь. Но хочется. Дайте адресок мастеров, Лариса Анатольевна.

– Дороговаты эти мастера, я не уверена, что они вам подойдут.

– Авось! – отчаянно воскликнул Пафнутьев.

– С удовольствием, но нет у меня их адреса... Пришли, сделали, ушли. Да сейчас в любой газете полно объявлений – мастера для любых работ. И делают примерно на одном уровне.

– На одном, да не совсем, – завистливо протянул Пафнутьев. – И никаких концов не осталось?

– Никаких. Деньги получили и свалили, – она с улыбкой смотрела Пафнутьеву в глаза, как бы давая понять, что прекрасно знает тайный смысл его вопросов.

– Жаль, – сказал Пафнутьев без нотки сожаления. – Очень жаль. Может быть, и в самом деле не потяну я такой ремонт.

– У вас же полно зэков, среди них и мастера попадаются первоклассные. Они вам за миску похлебки такой ремонт сделают, что я помру от зависти! – рассмеялась Пахомова.

– А вы напрасно смеетесь, Лариса Анатольевна, – серьезно сказал Пафнутьев. – Мысль-то неплохая, дельная мыслишка-то... Мне и в голову не приходило.

– Чаще со мной советуйтесь, Павел Николаевич.

– Хорошо. Тут же и начинаю. Посоветуйте, где достать деньги, чтобы прикупить еще одну квартиру и сделать вот такой ремонт?

– Другими словами – откуда деньги? – посерьезнела Пахомова.

– Можно и так сказать.

– Фирма у меня, Павел Николаевич. Неплохая фирма.

– Что производите?

– Услуги.

– Хорошие услуги?

– Хорошие. Рекомендую.

– Да-а-а?! – восхитился Пафнутьев, всем видом своим давая понять, что приятно удивлен и даже, более того, польщен. – А это... Услуги, которые вы производите столь успешно... Они в чем заключаются?

– Туризм. Хотите посетить другие страны, города? Посмотреть, как люди живут, себя показать... Хотите?

– Вот себя бы я показал с удовольствием. А где я могу себя показать?

– Вся Европа у ваших ног.

– Вся-вся?

– Без исключения.

– Надо же, как просто, как все просто! – Пафнутьев начал горестно раскачиваться из стороны в сторону, причитая о своей несложившейся жизни. – Но это же, наверное, бешеные деньги?

– Ничуть. Вашей месячной зарплаты вполне хватит на поездку. Не слишком далекую, не слишком комфортную, не слишком продолжительную. – Пахомова усмехнулась, стряхнула пепел в чашку, из которой только что пила чай, испытующе посмотрела на Пафнутьева – ну, что, дескать, слабо?

А с Пафнутьевым произошло обычное в таких случаях превращение. Уже не удивляли его соединенные вместе трехкомнатные квартиры, и служанка необыкновенной красоты и привлекательности тоже не слишком трогала, и хозяйка, которая так небрежно, со светским изяществом стряхивала пепел в чашку, тоже нисколько не смущала. Пафнутьев ощутил полнейшую раскованность – будто находился в своем кабинете после удачно проведенного расследования. А причина была в том, что в последних словах Пахомовой он вдруг почувствовал легкое такое, почти неуловимое, даже сочувствующее снисхождение. Это была еще не насмешка, нет, но насмешка таилась где-то совсем рядом, она как бы осторожненько выглядывала из уголков глаз Пахомовой, готовая выглянуть смелее, готовая вообще заявить о себе освобожденно и торжествующе.

И Пафнутьев, сбросив с себя скованность, которая, куда деваться, все-таки овладела им, когда увидел он эти потрясающие хоромы, сделал вывод простой и очевидный – отреклась Пахомова от Величковского, не задумываясь отреклась.

А это уже была зацепка, вроде маленького такого, тоненького рыболовного крючочка, который тем не менее мог оказаться очень надежным. Только не надо спешить, не надо делать резких движений, надо вести себя так, чтобы рыбка какое-то время даже и не почувствовала, что уже на крючке, чтобы она свободно плавала в прозрачной воде, шевеля роскошными своими вуалеобразными плавниками. Пройдет какое-то время, и она ощутит некоторую неловкость, что-то ей будет мешать плавать, как прежде, наслаждаясь обильной пищей и чистыми струями вод, которые обтекают ее тельце, посверкивающее в солнечных лучах...

– Простите, Лариса Анатольевна... А если я попрошу еще одну чашечку чаю?

– Да сколько угодно! – воскликнула Пахомова даже радостно – она решила, что ее выпад Пафнутьев проглотил почти покорно.

Повинуясь какому-то неприметному знаку, из кухни опять вышла девушка с темными волосами и темными глазами. И опять на небольшом подносике стояла чашка чая, блюдечко с печеньем и сверкающая, видимо, натертая жестким полотенцем ложечка. Но не ложечку разглядывал Пафнутьев, не чашку и не кружевной передник девушки, он рассматривал ее лицо, все больше убеждаясь, что наверняка ее видел. После многих лет всматривания в человеческие лица, в лица самые разные, в разных состояниях не мог он, просто не мог не вспомнить, где и когда видел эту скромную, смущающуюся красавицу – ее портрет лежал у него в кармане. Правда, на портрете она была не столь целомудренна, но то, что это была именно та девушка, портрет которой совсем недавно вручил ему плиточный мастер из Пятихаток, в этом Пафнутьев уже не сомневался.

– Простите, – остановил Пафнутьев девушку, – мы с вами нигде не встречались?

– Не знаю, – смешалась та. – Кажется, нет. Я никогда раньше вас не видела.

– А я почти уверен, что встречались, – растерянно проговорил Пафнутьев. – И откуда во мне такая уверенность? Ума не приложу... С вами такое бывает? – обратился он к Пахомовой.

– Павел Николаевич, признавайтесь... Вы хотите с ней познакомиться?

– А почему бы и нет? – Пафнутьев поднялся из кресла, протянул руку. – Паша, – сказал Пафнутьев. – Меня зовут Паша. А вас?

– Оля.

– А фамилия?

– Семенчук.

– Очень приятно. Ведь вы не местная, Оля?

– Павел Николаевич! – нервно вмешалась Пахомова. – Вы к кому пришли? Ко мне или к Оле?

– Но вы сами предложили мне с ней познакомиться, – удивился Пафнутьев. – А потом... Кто знает, к кому я пришел, кто знает... Может быть, вы, Лариса Анатольевна, просто повод? Шучу! – поспешно добавил Пафнутьев, заметив, как быстро стало меняться лицо Пахомовой – от радушной и снисходительной улыбки к настороженности.

Не отвечая, Пахомова резко поднялась, подошла к стенке, откинула дверцу и вернулась с початой бутылкой текилы.

– Присоединитесь? – спросила она у Пафнутьева.

– Текила-то... Золотая?

– Только золотая, Павел Николаевич. Не отказывайтесь, когда еще придется попробовать золотой текилы.

– И не думаю отказываться, – Пафнутьев пожал округлыми плечами, будто ему задали настолько легкий вопрос, что и отвечать не было надобности. – Только это... Я бы хотел посетить одну комнатку... Руки сполоснуть, то-се... Текила все-таки требует к себе уважительного отношения.

– О! Я смотрю, вы кое-что знаете о текиле?

– По долгу службы, Лариса Анатольевна, только по долгу службы. А в жизни приходится перебиваться кое-чем попроще.

– Прямо и первая дверь налево, – Пахомова легким движением руки показала Пафнутьеву, куда ему нужно идти. А он, едва войдя в сверкающее кафелем помещение, ужаснулся – даже потолок, даже потолок был сделан зеркальным! «Какой кошмар!» – подумал Пафнутьев, запирая дверь.

Оглянувшись по сторонам и еще раз убедившись, что он здесь один, Пафнутьев достал из кармана конверт, вынул из него снимки и медленно, один за другим перебрал их в жестком свете пахомовской туалетной.

Точно!

Он не ошибся.

Красавица, изображенная на фотографии, только что подавала ему чай. Всмотревшись в снимок, Пафнутьев увидел на бедре женщины, гораздо выше колена, средних размеров родинку. Она была расположена на внутренней стороне бедра, и увидеть ее случайно, даже на пляже, непросто. Наверное, эта родинка помогала соблазнять людей простодушных и доверчивых, их руки сами собой тянулись к этой родинке, чтобы убедиться в ее истинности. А там уж как получится, там уж по издревле заведенному порядку...

Сунув конверт со снимками в карман, Пафнутьев не торопился выходить из туалетной. Это бывало с ним довольно редко – он ощутил неуверенность, попросту не знал, как сейчас поступить. Да, он мог доказать хозяйке, что он действительно знает эту красавицу, для этого достаточно упомянуть о родинке.

Хорошо, докажет. И что?

Каков будет результат?

Обе бросятся к нему со слезами на глазах рассказывать о подробностях появления двух трупов?

Пафнутьев наверняка знал, как поступит Пахомова – она попросту хлопнет у него на глазах еще один стаканчик текилы. И переместится в параллельный мир, где будет недоступна, неуязвима и насмешлива.

А горничная исчезнет. И тоже сделается недоступной.

Пафнутьев решил не торопиться. Тайна работает до тех пор, пока остается тайной. Пока о ней знают один, два, три человека. Тайна, которая у всех на устах, превращается в анекдот. Не более того. Главное он сделал – убедился в том, что между Величковским, Пахомовой, бандой голых девиц и двумя трупами существует жесткая связь. Чем бы ни угощала его Пахомова, какие бы слова ни произносила, как бы ни был прекрасен передник на животике – все это мишура. Значение имеет пропажа Светы, пропажа, от которой непоколебимый Худолей содрогнулся настолько, что готов на ее освобождение бросить авиацию, артиллерию, танки и смести этот поганый город, где бесследно пропадают любимые девушки.

«А что еще, что еще? – спросил себя Пафнутьев и вдруг вспомнил: – Сысцов».

Не забыть о Сысцове.

Когда он снова опустился в кресло, на столе стояли початая бутылка золотой текилы, два хрустальных стаканчика, хороших таких стаканчика, граммов на сто, не меньше. Раньше их стопариками называли, но то были стаканчики классической граненой формы, освященные народной любовью, к ним привыкали еще со школьной скамьи... А эти, хрустальные...

Ладно, оборвал свое ворчание Пафнутьев, сойдут и хрустальные – он вдруг почувствовал, что ему просто хочется выпить. Да, ребята, так бывает – иногда просто необходимо сбросить с себя какое-то вязкое наваждение, освободиться от ложных впечатлений, суждений, выводов – короче, хочется выпить, чтобы отрезветь.

Тут же рядом на столике стояли две тарелочки. На одной лежали тонко нарезанные кружочки лимона, на другой так же тонко нарезанная колбаса, хорошая колбаса, отметил Пафнутьев.

– Так что, по глоточку, Павел Николаевич? – спросила Пахомова, свинчивая пробку.

– С удовольствием! – подхватил Пафнутьев легко и беззаботно, как это может произнести человек, который выполнил тяжелую работу, выполнил хорошо, добросовестно и теперь может позволить себе расслабиться, поговорить о пустяках.

Пахомова наливала текилу медленно, ожидая, что Пафнутьев остановит ее, скажет, что он на работе, что ему нельзя, но ошиблась. Пафнутьев с интересом наблюдал, как наполняется его стаканчик золотистым напитком, и совсем не собирался останавливать Пахомову, хватать ее за руку, в ужасе округлять глаза.

Пахомова увидела в этом добрый знак – так ведут себя люди, которые не замышляют ничего плохого. Пафнутьев и в самом деле не замышлял, он просто интересовался.

По долгу службы.

– Со свиданьицем? – Пафнутьев поднял свой стаканчик.

– За встречу!

Выпили одновременно и до дна.

И это обоим понравилось.

Тем более что текила оказалась хорошей водкой, хмельной. Да-да, ребята, не все водки бывают хмельными. Одни сразу бьют по голове, как мешок с сырой травой, давят недоброй какой-то угнетенностью, от других зверский аппетит, есть такие, которые попросту вгоняют в непробиваемую тоску, и рука невольно шарит в поисках чего-то колющего, режущего, рубящего...

А текила дала хмель. Быстрый, воздушный какой-то, от которого хочется произносить нечто шаловливое, и Пафнутьев не смог устоять перед этим соблазном.

– Сысцов тоже бывает за этим столиком? – спросил он.

– Сысцов?

– Да, Иван Иванович, наш общий друг! Бывший комсомолец, спортсмен, да и просто представительный мужчина... А? – Пафнутьев весело глянул на Пахомову.

– Бывает, – сказала она холодновато. – А какой приятный разговор был, Павел Николаевич, – Пахомова горестно щелкнула язычком.

– Вам неприятно о нем говорить?

– Да нет... Поговорим. Если служба требует.

– Какая служба, Лариса Анатольевна! Вы напоили меня совершенно потрясающей водкой, вот и потянуло на воспоминания.

– А ведь я однажды вас крепко выручила, Павел Николаевич, – вдруг сменила тему Пахомова, и Пафнутьев понял – она захмелела гораздо больше, чем он.

– Да-а-а?

– Это я вооружила вашего мальчика...

– Да, вы говорили мне по телефону.

– Я вручила ему пистолет, и он смог разобраться со всеми, кто того заслуживал. А пистолет принадлежал генералу Колову. Номерной пистолет.

– Что-то пропал наш генерал, – подхватил Пафнутьев.

– С тех пор и пропал, – кивнула Пахомова.

– Наверное, повышение получил, – предположил Пафнутьев. – Ввысь вознесся.

– Вознесся, – усмехнулась Пахомова. – Выше не бывает.

– В министерство?! – по-дурацки ужаснулся Пафнутьев.

– Ладно, Павел Николаевич, ладно... Мы с вами знаем, куда он вознесся. Мир праху его. Еще по глоточку?

– Не мешало бы, – охотно подхватил Пафнутьев.

На этот раз Пахомова налила опять поровну, но чуть поменьше. Если первый раз она испытывала гостя, наливая явно больше положенного, то теперь, когда Пафнутьев испытание выдержал, она налила уже более гуманно.

– За победу! – воскликнул Пафнутьев все с те же куражливым подъемом.

– Над кем? – удивилась Пахомова.

– Над силами зла. Как мы их понимаем. У нас у каждого свои силы зла. Разве нет?

– Что-то в этом есть, – протянула Пахомова.

Оба выпили и не торопились закусывать, общаясь с текилой наедине, без колбасы и лимона.

– Вы что-то говорили о Сысцове? – напомнил Пафнутьев.

– Я?!

– Вроде того, что заглядывает, текилой балуется, о жизни разговоры разговаривает, а?

– Компаньоны мы, Павел Николаевич, – устало проговорила Пахомова.

– В чем?

– В этой самой туристической фирме. Кстати, у нас бывают горящие путевки. На треть дешевле. Подумайте.

– А чего думать? Я уже согласен ехать! Сегодня, – Пафнутьев посмотрел на часы, – уже поздновато, не успею собраться. А вот чуть попозже...

– С женой желаете?

– А надо ли?

– Вам решать, – усмехнулась Пахомова. – Но я бы не советовала. Нет никакой надобности брать с собой еще кого-либо.

– Значит, фирма принадлежит вам с Сысцовым? Вы вроде как совладельцы? Я правильно понял?

– Владелец – Сысцов. А я – директор. Если проще – наемный работник.

– Зная Сысцова, могу предположить, что воз приходится тянуть вам?

– Да, вся текущая работа на мне.

– А он определяет политику?

– Какую политику? О какой политике речь? Мы не занимаемся политикой!

– Я имею в виду... Куда возить людей, сколько с них брать, как распределять доходы...

– Да, это на нем... Но должна сказать, Павел Николаевич, он прислушивается к моему мнению. Прислушивается! – Пахомова назидательно подняла вверх указательный палец. Жест получился откровенно пьяным.

– Это он посоветовал вам прикупить вторую квартиру?

– Ха! – рассмеялась Пахомова. – Да он сам ее и прикупил. Но я частями выплачиваю ему долг, так что скоро квартира будет моей. Совсем скоро.