Текст книги "Людоеды (Утилизаторы)"

Автор книги: Виктор Мясников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

И тут сзади послышались малопонятные звуки. Вовец резко развернулся, с треском отдирая подметки ботинок от липкой массы на полу, закрывая собой Жеку, вскинул обрез. В десятке шагов от них стояла женщина в мятом, засаленном красном платье. Обрямканный короткий подол открывал сухие бледные ноги, покрытые рыжеватым подшерстком. Зато выпирающие коленки были розовыми в тон платью. Женщина близоруко щурила маленькие поросячьи глазки, так что все её некрасивое землистое лицо приходило в движение: щеки, кожа на лбу. Верхняя губа задиралась, открывая мелкие темные зубы, поднимались крылья носа, и из ноздрей топорщились грубые остья. Абсолютно плоская, даже впалая, грудь, копна растрепанных волос и длинные руки с непропорционально широкими ладонями довершали этот сюрреалистический образ.

Первой мыслью Вовца было: какая-то побродяжка, бомжиха. Попала в этот подвал, как и прочие бичи, но сумела выбраться в коридор и сейчас мечется, ищет выход.

– Женщина! – пониженным тоном позвал Вовец и призывно махнул рукой. Идите сюда, только осторожно, вдоль стены.

На ногах бродяжки красовались грубые солдатские ботинки, зашнурованные лохматым упаковочным шпагатом. Размер ботинок вряд ли был меньше сорок второго. В таких можно хоть по болоту. Женщина, между тем, извлекла из-за пазухи роговые очки и нацепила на нос. И стала похожа на мужика. Запуганного, затравленного, наряженного в бабье платье и отправленного шляться по холодным подвалам.

Тут Жека стала падать, Вовцу пришлось её подхватить, и он отвлекся от странной гостьи. А та, захрипев, как старый граммофон, разразилась криком. И этот знакомый, с подвизгиванием и предварительным хрипом вопль живо напомнил короткий эпизод в темной комнате. В абсолютном мраке, когда выключено зрение, слух особенно обостряется, Вовец запомнил этот высокий тембр.

– Шеломов! – выкрикнул Вовец непроизвольно.

Так вот он какой, оказывается. Не зря его Жека Машкой обозвала. А Шеломов пятился от наведенного обреза и вскрикивал, словно ему шило в зад втыкали. Следовало его остановить, пока беды не накликал своими воплями.

Чертыхнувшись, Вовец пригнулся, слегка присев, укладывая себе на плечи совсем уже сомлевшую Жеку. Поднялся, та даже не пикнула. И побежал, держа её на плечах, как барашка, а точнее, овечку. Он проделал все это столь быстро и решительно, что не заметил, как выдернул Жеку из кроссовок. Так они и остались прилипшими к окровавленному полу.

Выбежав в большой коридор, Шеломов заорал во всю глотку. Дурное эхо раскатилось по подземелью. Он летел, топая толстыми подошвами ботинок, спеша доложить своему хозяину. Видимо, предательство стало его призванием и образом жизни.

В первом порыве ярости Вовец хотел влепить ему горсть дроби в задницу, но сдержался. Все равно убежит, а выстрел сразу даст всем понять, что в коридорах работает оружие. Вовец не знал, насколько оказался прав, поступив подобным образом. Ведь Шеломова послали сгонять песцов, доверили, так сказать, ответственное самостоятельное дело. И крик его воспринимался как вопли загонщика до того момента, пока он не подбежал к Бугру и не растолковал причины шума.

Вовец понимал, что план рухнул, не успеют они с Жекой до подхода банды выбраться наверх. Он один, пожалуй, сумел бы, но не бросать же любимую на растерзание этим подонкам. Оставалось изобретать новый план на ходу.

Он остановился, наблюдая, как удирает Шеломов: развевается красный подол, мелькают белые ляжки и ходят голые ягодицы. Руками голову прикрывает, словно за ним с дубиной гонятся и по темени стучат на бегу. Сейчас прискачет, заяц хренов, к Гунявому, и снова закрутится старая пластинка: пальба, крючья на веревке, дубинки...

Следовало принимать срочное решение. Или снова запираться в камере и ждать другого шанса выбраться на свободу, а шанса может и не быть, или искать другое убежище.

У стены стояла железная каталка. Вовец осторожно перевалил Жеку с плеч на металлический гладкий лист. Сунул за ремень обрез, схватился за верхнюю перекладину и помчался, толкая перед собой каталку.

Колеса безбожно визжали, тележка вибрировала и бренчала. Голова Жеки тряслась, и глаза её быстро принимали осмысленное выражение. Она явно выходила из состояния полуобморочного транса. Просто не могла сразу сообразить, где оказалась и почему. Но сразу инстинктивно схватилась за края каталки.

Вопли Шеломова глохли где-то в длинных коридорах, а здесь своды огласил крик Жеки, она окончательно пришла в себя. Вовец затормозил вихляющую тележку, стараясь аккуратно управиться, чтобы не зацепить за стену. Не зацепил, зато стукнул о кресло, по-прежнему торчащее посреди коридора напротив двери в их камеру. Жека чуть не свалилась на пол, но удержалась, только взвизгнула. Села на каталке, потирая бока. Обиженно сказала:

– Мог бы и поосторожнее. Ой, как мне плохо было... Этот придурок, что ли, по коридору бегает и орет? Ой, все кости болят.

И она повалилась в кресло. Оно отвратительно заскрипело и перекосилось.

– Некогда рассиживаться, – потянул её за руку Вовец. – Этот дурачок в сарафане сейчас банду приведет. Придется снова в комнате запереться.

– Ну, уж нет! – подпрыгнула в кресле Жека. – Ни за что! – Она зябко передернула плечами. – Еще и этот там лежит. Тоже, небось, натекло... Эй, а где моя обувь? Я так не могу.

Только сейчас, когда ноги стали мерзнуть, она увидела, что осталась босой. И сразу забралась в скрипучее кресло с ногами.

– Женя, ты что? Надо смываться поскорей отсюда. Может, в том конце коридора что-то есть? Я там не был.

– Я тоже не была. Ладно, едем. – Она быстро перебежала к каталке, улеглась на живот и вцепилась руками в передние углы. Распорядилась: – Да, кресло прихвати.

Вовец безнадежно махнул рукой и, не тратя время на пустые препирания, положил кресло кверху ножками, этаким домиком, поверх Жекиной попки. Та только хихикнула, нетерпеливо лягнула ногой и крикнула:

– Поехали, поехали...

И он погнал бренчащую и дребезжащую таратайку в дальний конец коридора. Он сразу понял – здесь выход наружу. Присобаченные дюбелями к бетонному блоку стальные накладки и круглый гаражный замок на них ясно на это указывали. К блоку-двери вела пара ступеней, и грязные следы подтверждали: с улицы грязь, тут вход, то есть выход.

В трех метрах в глубь коридора у левой стены громоздился объемистый железный шкаф. На створках краснели тусклые молнии – символ высокого электрического напряжения. Вовец поставил кресло к стене за шкаф, и Жека перепрыгнула в него с каталки, уселась, поджав под себя ноги. Повертела головой, осматриваясь.

Вовец тем временем деловито распахнул створки шкафа. Окинул опытным взглядом кишечник из медных и алюминиевых проводов. Потрогал текстолитовую рукоятку рубильника. С интересом оглядел черные коробки автоматических выключателей, маленькую колодку в самом низу с подключенными телефонными проводами. Там же стояла картонная коробка с цилиндрическими предохранителями из белого фаянса. На них брошена пара резиновых перчаток и квадратный резиновый коврик.

– Что нашел? – нетерпеливо крикнула Жека.

– Ничего особенного, – отозвался Вовец. – Обычный распределительный щит напряжением меньше тысячи вольт.

– И намного меньше?

– Триста восемьдесят.

Глядя на сплетение кабелей, он пытался определить, как сбалансировано по фазовому напряжению освещение подвала. Попросту, сколько здесь независимых, самостоятельных участков, и как они подключены. Надев резиновые перчатки, Вовец решительно взялся за керамический предохранитель и рывком вырвал его из гнезд. В дальнем конце коридора погас свет. Вставил на место, коридор сразу осветился до конца. Ясно, именно этот предохранитель, точнее, плавкий вкладыш в нем, сгорел, когда Вовец выжигал шарнир решетки самодельным сварочником. Средний из трех предохранителей вынимался очень туго, и Вовец, подергав, не стал его вынимать, а взялся за другой. Этот выскочил легко, и свет погас. Пришлось втыкать наощупь. Летели искры, и Жека за углом шкафа вскрикивала от страха. Значит, средний предохранитель обеспечивает свет в дальних коридорах, где сейчас банда. Вовец ухватился за него и рванул изо всех сил. Вырвал и чуть не упал. Отлетел по инерции к противоположной стене. Вот так, пусть в темноте дорогу ищут, козлы. Бросил предохранитель и перчатки в коробку, прикрыл створки шкафа.

Жека тем временем тоже изучала окрестности, прямо из кресла. Она долго приглядывалась к ступенькам, к оригинальному круглому замку и наконец сделала вывод:

– Вова, по-моему, там выход.

– По-моему тоже, – откликнулся Вовец.

Жека выскочила из кресла, подбежала к замку, затрясла его, приплясывая босиком на холодном бетоне.

– Вова, отопри. Ты же все можешь. Ну, милый.

– Иди в кресло и наблюдай, чтобы врасплох нас не застали. А я посоображаю, что тут можно сделать.

Он поправил за поясом обрез и принялся изучать замок и навесы. Замок, похоже, импортный, из специальной стали. Такой ломать бесполезно. А навесы можно спилить ножовкой или срубить зубилом. Где бы их ещё взять?

– Идут! Идут! – приглушенно заверещала Жека.

Вовец отпрыгнул под прикрытие железного шкафа, осторожно выглянул. Четверо. Красное платье – Шеломов. Этот не в счет. Значит, трое. Маловероятно, что кто-нибудь остался в темноте. Интересно, чем они вооружены? По крайней мере один пистолет у них имеется. Как правило, криминальные пистолеты не имеют запасной обоймы. Смысла нет. Выстрелив в кого-нибудь и попав, "грязный" ствол бросают. Поэтому пистолеты ходят по рукам с тем боезапасом, что находится в обойме. Максимум восемь патронов. Только в "стечкине" больше. Но это машина очень редкая, стреляют из него обычно очередями. Скорее всего, здесь в подвале ТТ или "макаров". Один выстрел уже сделан. Так что, будем считать, семь выстрелов у них в запасе. А у Вовца в обрезе и в карманах шесть зарядов. Выстрелом на выстрел не ответишь. Этот расклад он уже мысленно делал, а сейчас повторял, чтобы успокоить себя, настроить на схватку, проверить, не упустил ли чего.

Трое совещались. Шеломов торчал в стороне, нечего такому возле нормальных мужиков тереться. Потом его подозвали. Похоже, отдали команду. Тот в ответ принялся бурно жестикулировать. Самый высокий отделился от троицы и отвесил Шеломову пинка. Тот сразу побежал прочь, в дальний конец коридора. Троица, наоборот, направилась в противоположную сторону. Дошли до камер стали дергать за все дверные ручки. Донеслась неразборчивая ругань. Вовец ухмыльнулся. Узнать бы, о чем там крик. Что они думают об исчезновении своего часового? А как объясняют, что туалет заперт изнутри, если на дверях нет ни замка, ни задвижки?

Банда, между тем, не знала, что и подумать. Похоже, Садык забрался в туалет, зачем-то закрылся (как закрылся – вопрос показался несущественным) и вырубился. Пленники воспользовались благоприятным случаем и убежали. Сейчас или бегают по подвалу, или обратно в комнату закрылись. Проблема была в том, что у Митрофазы и Моряка начался отходняк после наркоты, и они страшно хотели пить. Жажда с каждой минутой становилась невыносимее, а комната Бугра и туалет заперты. Оставалось бежать к кранам в разделочной или на кухне. А там опять свет погас.

Митрофаза привычно направился к распределительному шкафу. На ходу помахивал молотком, с которым до этого чинил клетки, звякал в кармане гвоздями, вороша пальцами, отыскивая среди них отвертку. В голове у него все ещё слегка гудело, и правое ухо не слышало ничего. Здорово ему приложили альпинистским кистенем.

– А ты куда? – окликнул его Бугор. – Вали назад.

– Электричество надо наладить, – пробурчал Митрофаза.

– А я сказал – стой! – заорал Бугор – Потом все вместе пойдем. А сейчас тут будь. Где там хренова Машка застряла? Ну-ка, сходи подгони.

Митрофаза уныло поплелся по коридору. Очень хотелось сплюнуть, а во рту было сухо, как в Кара-Кумах после суховея. Он возил липким языком во рту, пытаясь хоть что-то собрать на кончик. Не успел как следует удалиться от банды, как из бокового коридора вывернулся Шеломов. Он был белее мела и весь трясся от ужаса.

– Эй, ты чего? Стой!

Митрофаза замахал руками. Помня неписаные лагерные правила, он не смел дотронуться до "петуха", чтобы самому не "опетушиться". И Шеломов пронесся мимо, хрипло дыша и всхлипывая. Остановился только перед Бугром. Не мог отдышаться, всплескивая по-бабьи руками и, словно рыба, разевал рот. Наконец его прорвало:

– Там... там... двое убитых.

– Кто? – нетерпеливо загундосил Бугор. – Девка с этим?

– Не, – замотал головой Шеломов, – мужики убитые. А этих нет. Одни тапочки приклеенные.

– Какие ещё тапочки? – взревел Бугор. – Кто приклеил? Куда приклеил? Убью тебя сейчас, урода. А ну пошел отсюда!

Шеломова как ветром сдуло. А Бугор вытащил из кармана пистолет, передернул затвор, досылая патрон в ствол. Снова сунул пистолет в боковой карман. Но руку из кармана не вынул. Распорядился:

– Митрофаза, айда электричество ремонтировать. Все пошли.

Троица направилась в сторону распределительного шкафа. В десяти шагах позади мелкими шажками трусил Шеломов.

Вовец стоял за шкафом и прикидывал как действовать. Подпустить поближе, неожиданно выскочить и в упор растрелять одного, второго... Проблема с третьим. Вдруг пистолет у него? Ведь сразу прикончит. Обрез все равно придется перезаряжать после двух выстрелов. За эти двадцать секунд можно из человека дуршлаг сделать. Даже если пистолет у одного из уложенных, запросто могут успеть вытащить у него из кармана и выпустить всю обойму. А если Вовец промажет? А если заряд дроби не свалит врага на месте?

Все эти мысли роились и путались в голове. В общем-то, его начинал одолевать страх. Долгое ожидание схватки неизбежно порождает такой вот мандраж. Вовец сжимал оружие, лихорадочно перебирал в уме варианты боя и не мог выбрать единственно подходящий. Да и что толку в таком нервозном состоянии строить какой-то план? Все равно в последний момент приходит мысль, что план никуда не годен, и он вылетает из головы. Так и случилось.

Жека стояла в кресле, прижавшись спиной к стене, бледная, окаменевшая от страха. Вовец стоял перед ней, прикрывая собой, и прижимал к стене, словно она пыталась высовываться. Он тщательно осмотрел обрез, положил палец на спусковой крючок и прислушался. Топот тяжелых ботинок показался ему уже совсем рядом. Набрав в легкие побольше воздуха, он выскочил из-за шкафа с криком:

– Стоять!

Слух его подвел, так же как и нервы. До врагов оставалось ещё метров десять. Шли они нестройно. Впереди мужик с молотком. В трех шагах за ним ещё один. У него между распахнутыми бортами куртки рисовалась грязная тельняшка. В десятке шагов за ним неторопливо топал рослый малый. Руки он держал в карманах спецовки. Замыкал шествие Шеломов. Его красный сарафан мельтешил уж совсем далеко.

Митрофаза выронил от неожиданности молоток и заметался, как заяц, от стены к стене. Моряк присел, закрыв голову руками, и зажмурился, ожидая выстрел. А вот гунявый Бугор не растерялся, в отличие от своих соратников. Правда, опять же в отличие от них, он был вооружен. Мгновенно вытащил из кармана руку с пистолетом, вскинул его и трижды нажал спуск.

Вовец уловил движение Бугра, вскинутый пистолет, и резко присел. Он даже забыл о своем оружии. Первая пуля ушла по прямой и врезалась в бетонный блок выхода. Следующая, пущенная в уже присевшего Вовца, ударила в пол и срикошетила в потолок. Слишком резко Бугор опустил руку, пронес мушку ниже цели и поторопился спустить курок. А третьим выстрелом просто промазал. Стрелять надо спокойно, давить спуск плавно, а руку держать твердо. Не хватило Бугру тренировки, задергался, занервничал...

Вовец, наконец, тоже сообразил выстрелить. А, может, машинально пальцем дернул. Грохочущее эхо наполнило коридор, кисло запахло сгоревшим порохом. Взвыл Моряк. Он сидел на корточках, держась за голову, и заряд дроби хлестнул его по рукам. Несколько дробин скользом вошли под ладони, содрав пласт кожи с макушки вместе с волосами. Он опрокинулся на спину, засучил ногами, потом перекатился на бок и затих, скорчившись. Бугру достался рикошет от потолка. Его словно горохом осыпало. Больно посекло лицо, но, как ни странно, даже кровь не выступила. Левой рукой он схватился за глаза, но они оказались целы, просто мелкая цементная крошка попала. Взревев, как бык, он в ярости, по бычьи же наклонив голову, пошел вперед. Глаза слезились, их резало, движение век вызывало боль, и он никак не мог поймать на мушку врага. Мимо, вдоль стены, хрипло дыша, пронесся Митрофаза. Его дробь и вовсе не коснулась. Что касается Шеломова, тот уже нырнул в боковой коридор и летел, оскальзываясь на песцовом помете, куда глаза летят.

Вовец торопливо поднялся. Совершенно рефлекторно принял позу дуэлянта, как его изображают в кино: правым боком к противнику, левая нога отставлена, левая рука заведена за спину, а правая с пистолетом поднята на уровень глаз и вытянута вперед. Сходство подкреплялось ещё и тем, что ружейный обрез здорово напоминал старинный пистолет: толстые стволы, отлогая деревянная рукоятка. Видно, эти зрительные ассоциации и побудили Вовца принять такую героическую позу.

Он прицелился и выстрелил. Обрез рвануло вверх, чуть не выбило из руки сильной отдачей. Боль пронзила основание большого пальца, отдалась в локте. Вот так, надо было крепче стиснуть, а руку в локте не держать прямой, чуть согнуть следовало. Тогда бы и отдачи такой не почувствовал.

Не дожидаясь ответного выстрела, Вовец отскочил к шкафу, распахнул створку и, схватив левой рукой, рванул вниз рукоятку рубильника. Подземелье погрузилось во мрак. Тоненько пискнула Жека. Из темноты доносился тихий скулеж. Это плакал Моряк, корчась на полу.

Вовец присел, переломил стволы, на ощупь вытащил теплые гильзы, отбросил в сторону. Они чуть звякнули латунными донышками о бетон. Грохнул пистолетный выстрел. Короткая вспышка ничего не высветила, только ослепила. Пуля защелкала впустую рикошетом от стен. Вовец достал из кармана пару патронов, вставил в стволы и осторожно защелкнул. Нашарил внизу в шкафу резиновые перчатки. Не хотелось голой рукой лазить в контактах, отыскивая рубильник.

Бугор был мужик решительный, но туповатый. Бездарная атака обернулась для него плохими последствиями. Полтора десятка дробин застряло в груди и руках. Несколько попало в лицо. Ему выбило передний зуб, пробило щеку, прошило ухо, ободрало висок и шею. Жгучая боль сразу во многих местах, удар по челюсти, кровь и дробины во рту заставили его взвыть и зажмуриться. А ведь глаза ещё резало после предыдущего залпа. Когда он глаза открыл, темнота осталась. Вовец уже снова успел выключить свет. Бугор сразу потерял ориентировку, выстрелил наугад в какое-то звяканье и остановился, не зная, что делать и куда идти. Выплюнул зуб с кровью и дробью и пришел в ещё большую ярость оттого, что не видит врага. Заорал в темноту:

– Ты где, гад! Убью-ю-ю!

Вспыхнул свет. Бугор развернулся, пытаясь увидеть противника. Кто-то отпрянул за раскрытую дверцу распределительного шкафа. Бугор вскинул пистолет. Свет снова погас. Он спустил курок. Сквозь эхо выстрела услышал металлический звон. Пуля пробила тонкое железо дверцы. И тут же надрывный крик донесся с той стороны. Бугор торжествовал – попал! Он двинулся на крик, прерывистый, горловой, полный страдания. К нему добавился ещё один, женский.

– Вова! Вовочка! Что с тобой!

Гундосый обманывался. Точнее, Вовец его обманул. Пуля не задела его, только дверцей ударило. Закричал он, чтобы ввести врага в заблуждение, подманить поближе. Жека слезла с кресла, елозила по полу, пытаясь его отыскать. Наткнулась. Вовец грубо схватил её рукой в резиновой перчатке за плечо, на несколько секунд прервал свой болезненный вой, яростно прошипел сквозь зубы:

– Тише, молчи, все испортишь.

Жека поняла и не обиделась на грубость. Залезла обратно на кресло и застыла в позе кролика, дрожа от страха. А Вовец тихонько отступал по коридору, переползал на корточках, опираясь левой рукой в пол. Обрез держал наготове.

Гундосый время от времени выкрикивал угрозы и ругательства. Его припекали собственные раны и выводило из себя то, что он никак не мог добраться до врага. Уже далеко позади остались всхлипывания Моряка, а расстояние до подстреленного беглеца не сокращалось. Неожиданно вопли прекратились. Бугор остановился, прислушиваясь. Никаких звуков с той стороны. Осторожно двинулся дальше. Сзади послышался скрип. Он резко развернулся, водя пистолетом в темноте.

Вовец тоже услышал скрип и понял: это скрипит кресло под Жекой. Он вскрикнул, отвлекая внимание, а сам тихонько откатился в сторону. Снова протяжно застонал, пытаясь изобразить умирающего. Снова отполз и затих. Он опасался, что шальная пуля, пущенная наугад, может его достать.

Но Бугор, истративший почти все патроны, стрелять не торопился. Он очень хотел убить Вовца, поэтому с легкостью поверил, что ранил его. Да и в самом деле, разве здоровый, нормальный человек будет орать, напрашиваясь на пулю. И сейчас, двигая тяжелыми ботинками по полу, он страстно хотел наткнуться на распростертое окровавленное тело и пинать его, пинать, пинать, не разбирая куда, вымещая всю свою злобу, ярость и месть.

Наконец Вовец расслышал его: шуршание одежды, шаркающее движение по полу, тяжелое дыхание, звяканье каких-то железок на уровне брючных карманов. Замер, стараясь не выдать себя случайным звуком. Бандит приближался. Он тоже старался не шуметь, хоть это плохо удавалось, тоже прислушивался, определяя верное направление. Вот он уже где-то рядом, движется мимо. Вовец вытянул руку с обрезом в направлении этих шорохов. Ствол ткнулся в мягкое, и Вовец тут же дернул указательным пальцем. Грохот и пламя выстрела. Отчаянный крик.

Вовец отскочил в сторону, пригибаясь, отбежал, выставив левую руку вперед, чтобы не удариться в стену. Гундосый выл и матерился. Похоже, выстрел оказался неудачным. А, может, бандит сгоряча ещё не ощутил смертельное ранение как следует? В любом случае стоило добавить ещё один заряд. Вовец сгруппировался и начал снова тихонько подкрадываться. И вдруг бандит замолчал. Вовец замер в недоумении.

Тут раздался топот тяжелых башмаков, прогрохотал мимо и стал быстро удаляться. Гундосый убежал. Очевидно, резко поумнел, понял, что его провели, а сейчас могут и вовсе пристрелить. Поэтому и заткнулся, что сообразил – на звук стреляют. Унес ноги, шлепая рукой по стенке, чтоб с пути не сбиться. Вовец сплюнул и вдоль другой стенки направился к рубильнику.

Когда включил свет, в коридоре увидел только одного члена шайки, да и тот, согнувшись, держась за голову обеими руками, зигзагами от стены к стене уходил вдаль. Сражение Вовец выиграл. Жека по-прежнему стояла в кресле ни жива, ни мертва, и закрывала глаза ладонями.

– Отбой! – Вовец сбросил липкую резиновую перчатку, обнял ноги девушки. – Слушай, ты не помнишь, сколько было пистолетных выстрелов?

Жека опустилась в кресло, вздохнула с облегчением.

– Уф! Кажется живая. Ну и напугал ты меня. Я думала все, капец, убили моего Вовчика. Дай я тебя поцелую.

Вовец не упирался. Но после поцелуев и ласк снова спросил, сколько все-таки было выстрелов.

– Пятнадцать или двадцать, а, может, и больше. Думала, с ума сойду, такой грохот стоял.

Вовец в том нервном состоянии тоже не запомнил. Попробовал посчитать. Получалось от пяти до восьми. Судя по тому, что на заключительном этапе схватки враг вообще ни разу не выстрелил, у него могло остаться всего один-два патрона, а, может, и вовсе кончились. Но на это рассчитывать не стоит. Лучше полагать, что в пистолете ещё два патрона. И не подставляться.

Коридор был пуст. Вовец обследовал ближние окрестности, предварительно перезарядив оружие. Он сразу нашел место, где стрелял в упор в самого здоровенного бандита. Здесь на стене виднелись брызги крови, желто-серые пятна порохового нагара, следы дроби. На полу размазанная лужица крови, несколько мелких клочков обожженной ткани, сплющенные дробинки, войлочный патронный пыж. Судя по всему, заряд дроби прошел касательно, ободрав край тела. Ранение, скорее всего, не очень серьезное. Но и это ослабляет банду. А если учесть, что ещё один получил порцию дроби и ушел зигзагами, то определенный успех налицо. Конечно, могло быть и лучше, но ведь могло и хуже!

– Эй, не стреляйте! Не стреляйте!

Вдалеке замаячило красное платье. Шеломов махал какой-то серой тряпкой, видимо, так изображался белый флаг парламентера. Кто-то из-за угла дал ему пинка. Шеломов пробежал несколько шагов и пошел, хромая и оглядываясь.

– Не стреляйте! Я на переговоры!

Какие ещё переговоры, удивился Вовец. О чем тут переговаривать? Он зорко следил, чтобы за спиной у Шеломова неожиданно не появились вооруженные бандиты.

– Ах, Володя, – вздохнула Жека, – ну почему ты не супермен? Сейчас уже передушил бы всех голыми руками и домой бы пошли.

– Слава богу, что я хоть не такой чапа, как этот киндер-сюрприз в революционном халате.

Шеломов остановился в пяти шагах. Жалкий, грязный, правая коленка разбита, видно, шандарахнулся в темноте обо что-то твердое вроде бетонной стены. В глазах страх и собачья тоска.

– Меня послали передать их условия. Если вы сдадитесь, то они ничего вам не сделают.

Жека захохотала и никак не могла остановиться. Вовец тоже рассмеялся.

– Иди-ка сюда, – поманил пальцем. – Да иди, не бойся. Бить не буду.

Шеломов короткими шажками приблизился, боязливо ежась и оглядываясь.

– А сейчас ответь, сколько их там? Ну! – Вовец угрожающе поднял обрез.

– Трое, – торопливо ответил Шеломов, – трое всего. Больше нет, честное слово. Бугор и ещё двое.

– Так, поверим, ладно. А куда ранены?

– Ранены куда? – было непонятно, то ли Шеломов совсем ополоумел от страха, то ли дурачком прикидывается, ничего не соображающим. – Бугор весь изранен, бок вот тут, – он ткнул в себя пальцем, сделал круговое движение, обрисовывая размеры ранения, – весь вырван. Целая рубашка на перевязку ушла. А другому кожу на голове содрало. – Он опять показал руками. – От лба и до затылка. Тоже крови много.

– Ладно, хорошо, – остановил его жестикуляцию Вовец. – Вооружены чем?

– Ножи взяли кухонные, вот такие, – Шеломов развел ладони на полметра по-рыбацки. – Дубинки резиновые. У Бугра пистолет.

– А патроны? – продолжал допрашивать Вовец. – Патронов много?

Шеломов отрицательно замотал головой.

– Нет, обойма пустая. Он доставал её и ругался, что патроны оставил в кандейке.

– А где эта кандейка?

– Не знаю, наверное, здесь где-то.

– Ладно, а теперь отвечай, зачем послали сюда?

– На переговоры, условия передать.

Вовец разозлился, или сделал вид, что сильно зол. Наставил обрез в лоб Шеломову.

– Ты мне тут задницей не крути. Сейчас как пальну, так дерьмо из башки и брызнет во все стороны. Зачем послали? На разведку?

Шеломов хлюпнул носом.

– Я не хотел, Бугор заставил. Обещал убить, если не пойду.

– Ладно, хрен с тобой, живи уродом. – Вовец опустил оружие. – Вали назад. Передай, чтобы отдали ключ от выхода. Мы уйдем, а они могут оставаться. Да, скажи, что я ранен, и у меня вся одежда в крови. Еле на ногах держусь и один патрон остался. Все, дуй назад, пока я не передумал.

Шеломов торопливо захромал обратно по коридору. Вовец, провожая брезгливым взглядом нелепую фигуру в красном платье, раздумчиво сказал:

– Пустая обойма... Пустая обойма... Может, и пустая. Вопрос: патронник тоже пустой? Нет, последний патрон, если он есть, то непременно в стволе. Вовец глянул на расслабленно сидящую в кресле Жеку. – Значит, так: ты снова запираешься в этой комнате.

– Ну, вот еще! – подпрыгнула в кресле Жека. – Там этот лежит, я его боюсь.

– Не бойся, – Вовец успокаивающе погладил её по спине. – Мертвые не кусаются, как говаривал старина Флинт.

– Какой ещё Флинт?

– Это из "Острова сокровищ", – пояснил Вовец.

– Не знаю такого, у меня на видео его нет.

– Неважно. Ты дыру в стенке чем-нибудь прикрой. Он все равно за стенкой лежит. Понимаешь, – он старался говорить проникновенно, чтобы она поняла и не возражала, – я должен их всех истребить и не думать, где ты там в темноте. Давай, забирайся Я сейчас снова вставки из щита выдергивать буду.

И Вовец стал демонстративно натягивать резиновые перчатки. Жека захныкала:

– А я, значит, мало того, что с покойником, так ещё и в темноте сидеть обязана? Или свет оставляешь, или я с тобой иду.

– Ладно, – сдался Вовец, – но в комнату заходи в темноте и сиди там, как мышь, чтоб без звука. Пусть думают, что ты где-то по коридорам шастаешь. Приготовь ключ, я сейчас свет вырублю.

Он рванул вниз рукоятку рубильника. Отыскал в темноте руку Жеки, повел вдоль стены. Вот и пятая дверь. Девушка обняла его и поцеловала в губы.

– Береги себя, – горячо прошептала в самое ухо.

Вовец дождался пока внутри камеры защелкнулся замок. Чтобы убедиться, что дверь заперта, на всякий случай подергал дверную ручку. Вдоль стенки двинулся обратно. Сейчас, когда у него преимущество в оружии, надо атаковать. Три патрона на трех бандитов. Правда, у них одна пуля для него самого тоже имеется. Так ведь пуля – дура, а дробь разлетается широко.

Вовец добрался до железного шкафа, отыскал рукоятку рубильника, подал вверх и сразу спрятался за шкаф. Выглянул. Никого не видно. Спокойно вставил на свое место недостающий предохранитель. Пусть во всех закоулках будет светло, кроме тех, где он сам лампочки разбил.

Вовец ещё раз проверил патроны в стволах. Третий, запасной, он же последний, положил в нагрудный карман рубашки. Оттуда его легче и быстрее вытащить, чем из кармана брюк. Потрогал нож, висящий на поясе. Выкатил тележку-каталку на середину коридора, положил сверху кресло и начал разгонять это сооружение. Он был уверен, что бандиты за ближайшим углом, и таким способом хотел прикрыться от них.

Он бежал ровно, но довольно быстро. Дребезжание и визг несмазанных подшипников резали уши. Шагов за десять до бокового коридора Вовец резко прибавил ходу. Сразу постарался дать максимальную скорость. Перехватился за боковые стойки ниже верхней площадки, согнувшись, как велосипедист, и несся что есть духу. У каталки чуть выше уровня колес имелось несколько поперечин, сантиметров через двадцать пять-тридцать одна от другой. Отпустив стойки, выставив руки вперед, Вовец сильно оттолкнулся ногами и рыбкой влетел внутрь. Падение на трубчатые поперечины оказалось довольно болезненным, но этот толчок придал тележке дополнительное ускорение. Ноги, конечно, висели, но Вовец, перевалясь на левый бок, подтянул их, согнув в коленях. В таком скрюченном положении и промчался мимо засады в боковом коридоре. Вот только обрез из-за пояса вытаскивать оказалось очень неудобно, и он с этим делом запоздал.