Текст книги "Людоеды (Утилизаторы)"

Автор книги: Виктор Мясников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Вовец решился сходить за каталкой. Он видел одну недалеко, в разделочной. Там ему попалось на глаза большое корыто из нержавейки, под которым он сам недавно прятался. Схватил его за край и с противным скрежетом поволок по бетонному полу.

Подтащил корыто к трупу Шеломова. С помощью оторванной от клетки дверцы перевернул тело на бок. Внутренности тут же стали расползаться во все стороны. Подогнул ему ноги. Мышцы ещё не начали деревенеть и все получилось довольно легко. Затем накрыл погибшего корытом. Теперь зверье не доберется. Пусть людоедствует в другом месте.

С чувством выполненного долга Вовец отправился за Жекой. По пути завернул на кухню. Котел валялся на боку, а кости растащены по всему полу. Стоял запах вываренного мяса. Вовца затошнило от него. Он старался не смотреть на валяющийся возле котла труп. Над ним уже поработали песцы, обглодав лицо до кости. Вид осклабившегося черепа не вызывал ответной улыбки, только отвращение.

Вовец разыскал свой рюкзак и штормовку. Осклизлые, сальные на ощупь, мокрые, провонявшие жутким варевом. Их, конечно, можно было попытаться отстирать, но само сознание того, с чем соприкасались эти предметы, чем пропитались, привело его в содрогание. Он вытащил нож и вспорол рюкзак. Сложил в пластиковый ящик то, что посчитал необходимым, и сполоснул все это под краном. Взяв ящик под мышку, не спеша двинулся по коридору. Песцы и лисы, словно почетный эскорт, семенили сзади, благоразумно держась шагах в десяти. Вовец забарабанил кулаком в железную дверь, крикнул:

– Женя, открывай! Все, опасность миновала!

Та, словно ждала у дверей, тут же щелкнула ключом в замке, выбежала в коридор. Хотела повиснуть на шее у Вовца и чуть не повалила его на пол.

– Ты что так долго, – сказала скорее радостно, чем сердито, замучилась ждать.

Она нагнулась, поправляя на ногах стоптанные мужские тапочки. Вовец усмехнулся:

– Не на работу ходил. Мог и вовсе не вернуться.

– А мне так и сидеть у дверей? Ну, конечно! Я покойников боюсь до ужаса, а он меня с ним запер.

– Живых надо бояться, а покойники смирные, все б такими были.

– Ладно, ладно. А где этот придурок? Ну, в платье.

– Этот, – Вовец вздохнул, – все, больше нету, кончился. – И, предвидя вопрос Жеки, добавил: – Кто-то из них ему живот вспорол.

– Ой, ужас какой! – У Жеки глаза округлились. И вдруг без всякого перехода весело оживилась. – Смотри, смотри кто!

По коридору бежал взлохмаченный дымчато-бурый песец. Он жался к стене и время от времени тыкался в неё носом, принюхивался.

– Слушай, – сказала заговорщицким тоном, – давай поймаем?

Видимо, Жека относилась к той категории женщин, которые живут под настроением момента. Не успеют слезы просохнуть, а они уже смеются. Но Вовец не поддался её настроению, у него был свой план, но не было лишнего времени, чтобы девушку забавлять. Он взял её за рукав и повел по коридору, пробормотав:

– Завтра, завтра целый мешок наловлю. Еще мохначе этого.

Он снова повел её к колодцу под гаражом, к огромной луже засыхающей крови. По пути давал инструкции.

– Наверху синий джип. В нем телефон. Позвони какой-нибудь близкой подруге. Пусть приедет и заберет тебя. Скажешь, что ты в гараже ветлечебницы возле металлургического завода. В стене гаража есть дыра, прикрыта дверцей от машины, выберешься. Пете своему не звони ни в коем случае. Не нравится он мне. Слишком легко от тебя отказался. Так что вначале обзаведись свидетелями, без них со своим благоверным не встречайся.

– Володя! – Жека остановилась, положила руку ему на плечо. – Как ты можешь? Неужели после всего этого я к нему вернусь? Пусть остается с этой старой крысой Жанной. Есть только один мужчина, с которым.., – не договорив, она обняла Вовца за шею, и он получил самый горячий поцелуй в своей жизни.

Ее сумочка по-прежнему лежала на трубах. Вовец, ухватившись одной рукой за кронштейн, подтянулся и достал её. Жека в свою миниатюрную записную книжечку аккуратными округлыми цифрами записала телефон Вовца и клятвенно заверила, что будет звонить через каждые два часа или даже час, чтобы сразу, как только он вернется домой, приехать к нему.

Оставив девушку в центральном коридоре, Вовец пошел к люку без нее. Жеку при одной мысли о луже крови начинала бить дрожь. Но кровь, оказывается, уже успела присохнуть. Поставив на попа каталку, Вовец, осторожно балансируя на ней, куском доски надавил снизу на рычаг люка. Чуть не упал, но удержался и люк все-таки открыл. Мысленно поздравил себя с победой. Если встать на цыпочки, кончики пальцев как раз коснутся нижней кромки люка.

Пришлось слезть, сходить за пустым ящиком, приладить его поаккуратнее на задранную каталку. Ухватившись за край люка, Вовец подтянулся и выбрался наверх. Он взял коробку пульта управления тельфером, пробежал пальцем по кнопкам. Опустил металлическую лестницу обратно в колодец. Она легла наискосок, не доставая метра до края люка. Вовец спустился вниз, трос не стал отцеплять, оставил как есть. Тележку опрокинул на колеса, как положено и откатил к Жеке.

– Карета подана, графиня. Смотри в потолок, чтоб не тошнило.

– Я лучше вообще глаза закрою. О, господи, неужели все позади?

– Почти. Ладно, поехали.

Жека боялась оставаться одна в гараже. За воротами бесится собака, охрипшая от лая. Внизу под люком в луже засохшей крови лежат два растерзанных трупа. Жуть! Вовцу пришлось подняться наверх вслед за подругой. Пока Жека, сидя в джипе, объясняла какой-то своей подруге, разбуженной ни свет, ни заря, кто она такая и зачем звонит в такую рань, Вовец подобрал себе кой-какой инструмент: пару мощных монтировок, зубило, увесистый молоток, отвертки, лобзик по металлу. Под верстаком лежал свернутый брезентовый чехол от какого-то небольшого агрегата, не то компрессора, не то мотонасоса. Сложив в этот своеобразный мешок все собранные железки. Вовец снова полез вниз.

Жека взвыла. Она категорически была против. Она настаивала и доказывала, что он должен быть рядом с ней. Вовец мог выставить в противовес всем её аргументам только один, но убедительный, как кувалда или лом.

– Я должен найти сына.

Жека замолчала. Она нежно поцеловала его и смахнула слезинку с ресниц. Вовец сунул ей в руки пульт тельфера и спустился в подвал.

– Жми верхнюю кнопку! – скомандовал снизу и помахал рукой.

Впрочем, он этот жест сделал совершенно машинально, так как Жека вовсе не смотрела на него. Там, внизу, возле ног Вовца лежали два трупа, и Жека не хотела и не могла на них смотреть, ей делалось плохо. Вовец отцепил трос от лестницы. Жека нажала кнопку и отпустила только тогда, когда крюк поднялся под потолок.

* * *

Вначале Вовец отыскал обрез. Орудуя монтировкой, как рычагом, раздвинул блоки клеток, в щель между которыми провалилось оружие. В нагрудном кармане по-прежнему лежал последний патрон. Переломив стволы, Вовец выбросил стреляную гильзу и вставил патрон. Засунул обрез за ремень. Усмехнулся, поправив висящий там же охотничий нож. В пылу схватки забыл о ноже, бился дурацкими железными лотками, душил проволокой, фехтовал палкой, а надо было клинок в ход пускать. Вот что значит непрофессионал. Нет инстинктивного навыка хвататься за оружие, как нет привычки держать его под рукой.

Следующим пунктом программы было обследование помещений. Тех, что рядом с комнатой Бугра. Одна железная дверь оказалась не заперта. Кислый запах грязного белья ударил в нос, едва Вовец туда сунулся. Так пахнет у него в ванной дома, когда сподобится взяться за стирку, и он начинает замачивать набравшуюся за три месяца гору рубах, простыней и прочего.

В просторном помещении, метров тридцати площадью, стояли кровати с мятыми постелями. Широкий полированный стол имел плачевный вид: изрезан ножом, испятнан черными следами затушенных об него окурков. Посреди стола облупленный эмалированный таз, заполненный сверх всякой меры грязной посудой и объедками. Видимо, готовились мыть посуду, достаточно накопилось. На кухонном столе у стены двухконфорочная электроплитка. Под столом мусорное ведро. У стен понатыканы разнокалиберные холодильники. Можно подумать, что у каждого обитателя этой комнаты личный холодильник, а у некоторых даже два.

Вовец распахнул одну облупленную "Бирюсу". Консервные банки, палки колбасы, смотанные в комья сосиски, бумажные свертки и пакеты. Взвод молодых бойцов можно неделю кормить и ещё на две останется. Отмахнув ножом шмат полукопченой, Вовец ободрал оболочку и, откусывая на ходу, принялся обследовать помещение. Холодильники забиты жратвой и объедками, засыхающими в мисках рыбьими хвостами и куриными останками. Похоже, песцовая еда здесь тоже хранилась. Больше осматривать было нечего, разве обширное собрание эротических календарей и плакатов, заполонившее бетонные стены. На всякий случай Вовец перетряхнул пару матрасов на койках. Никаких тайников, только усвиняченные дочерна простыни.

Следующая комната оказалась заперта. Вовец загнал молотком тонкий край монтировки под стальной лист. Налег как следует. Накладной замок, привинченный изнутри, просто отлетел. Все четыре винта вырвало из резьбы. Естественно, этого следовало ожидать. Разве удержит двухмиллиметровое железо, когда винты рвут с такой силой. Замок выполнял, очевидно, символические функции, обозначая: "дверь заперта, не входить." Хозяин знал, что самый надежный сторож и замок – это страх. Всякий вторгающийся сюда ставит на карту жизнь. А запертый замок удерживает от импульсивного соблазна проникнуть в запретное помещение.

Вовца здесь поразило обилие различной посуды. Похоже, тут готовили дурманящее зелье. В ведре валялись рассыпчатые комья вываренной и выжатой маковой соломки. На столе стоял туристический примус, банки с ацетоном и какими-то другими химическими веществами. Из мебели выделялся роскошный кожаный диван. А на нем засаленное атласное одеяло без пододеяльника. Хозяина химического кабинета, похоже, неудержимо влекла красивая жизнь, как он её себе представлял. Здесь тоже ничего интересного не нашлось, если не считать большого полиэтиленового мешка, набитого сухими маковыми коробочками.

С третьей дверью мороки хватило надолго. Вовец подлезал монтировкой со всех сторон, но безрезультатно. Тогда он просто приставил зубило к круглой плашке замочной скважины и шарахнул молотком. С третьего удара вышиб замок напрочь. Вот здесь и оказалась кандейка. На стеллажах чемоданы, мешки, коробки и ящики. А в них все, что душе угодно: одежда, обувь, солнцезащитные очки и зонтики. Даже два рыбацких ящика со снастями для зимней рыбалки затесались среди сумок и чемоданов.

Все вещи были ношеными, даже заношенными. Судя по всему, они принадлежали тем, кто попал в подвал не своей волей и больше отсюда не вышел. Вовец ужаснулся: одной обуви здесь было несколько десятков пар. Встречались и женские сапоги, туфли и босоножки. Но на стеллажах не оказалось того рванья, что могли носить только бомжи. А ведь Вовец сам видел бедолаг, которых забивали насмерть в этом коридоре. Значит, ещё больше людей могло исчезнуть и вовсе не оставив следа даже в виде кучки тряпок. Рванину просто выкинули.

На верхний ярус заброшены наиболее ценные вещи: приличные брюки, пиджаки, свитера... Поверх кучи две новых кожаных куртки. Вовец встряхнул их, ухватив за воротники. Так-то, ребята, когда никого не боишься, легче подставиться. Картонная коробка из-под телевизора набита нижним бельем. Хозяйственные бандиты даже грязные вонючие трусы сдирали с трупов. В хозяйстве, как говорится, и веревочка пригодится. И резинка от трусов.

Нижние полки стеллажа содержали и совершенно неожиданные вещи: баян в потертом футляре, газовый баллон, пустая канистра, лопаты, различный плотницкий и слесарный инструмент. В ящиках и коробках россыпь всяких карманных мелочей: ключи, расчески, кошельки, авторучки, часы, портсигары, зажигалки. Тут же ремни, перчатки, шапки и шарфы. Не хватало разве лишь мешка волос, срезанных с голов убитых, да кусков мыла, сваренного из человеческого жира.

Вовец, как во сне, перебирал вещи, поражаясь их количеству и разнообразию. Ведь за каждой рубашкой был живой человек. Его теплое тело облекала эта рубашка, под ней билось живое сердце. И до сих пор, наверное, не выветрился запах этого человека, хотя от него самого не осталось и следа. Под руку подвернулся маленький рюкзачок. Точь-в-точь как Олежкин. Что ж, хозяину он больше не понадобится. И Вовец взял его взамен брошенного у котла на дьявольской кухне. Кинул внутрь пару хороших складных ножей, все равно тут пропадут зря. Нашел и пистолетные патроны. Всего-то пять штук. Забрал и их, мало ли, пригодятся. Жаль, пистолет пропал вместе с Бугром. Вряд ли он уцелел в сатанинской молотилке. Скорее всего, размололся в фарш заодно с хозяином.

Порывшись в тряпье, Вовец отыскал и штормовку, почти такую, какая была у него. Прикинул на себя, вроде, подходяще и пятен крови нет. Эх, чего добру пропадать! В конце концов, где он ещё новую найдет взамен пропавшей? Сейчас их вообще не шьют. Забрав штормовку и рюкзак, он покинул этот склеп мертвых вещей.

Вовец не испытывал никакого отвращения к одежде погибших людей, никаких угрызений совести. В войну бойцы не гнушались снимать вещи с убитых, они им были нужнее, им ещё предстояло победить и рассчитаться с врагом за всех погибших. И сейчас, ему показалось, успокоившиеся души бывших владельцев этих вещей нисколько не возражали против того, чтобы он взял их себе. Вовец все сложил в рюкзак, а штормовку натянул на себя.

В коридоре имелась ещё одна дверца. У самого пола, маленькая, она могла быть только дверцей стенного шкафчика. Так и оказалось. Она не запиралась, Вовец распахнул её и увидел в бетонной нише телефон. Старый аппарат из черной пластмассы и без номеронабирателя. Такие в прежние времена использовались в мелких конторах, чтобы начальник в любой момент мог поднять трубку и достать нужного подчиненного. А у самого на столе стоял главный аппарат с двумя дюжинами кнопок. Каждая соответствовала определенному телефону. Такая односторонняя связь как нельзя лучше соответствовала характеру советских производственных отношений.

Вовец поднял трубку. Тишина. Чего и следовало ожидать. Но пыли на трубке нет, аппаратом пользовались достаточно часто. Значит, в подвал можно звонить, и такие звонки случаются достаточно часто. И то сказать, начальник заводской связи Халалеев связан с бандой, следовательно, должен позаботиться, чтобы информация шла без перерыва.

В конце коридора три грязных ступени вели к выходу наружу, вертикальному шлакобетонному блоку. Круглый гаражный замок Вовец проигнорировал, а над стальной пластиной, пристреленной дюбелями, только хихикнул. Срубить головки дюбелей зубилом дело одной минуты, ну, двух, от силы. Расправившись с запором, Вовец налег на плиту. С тяжелым скрипом та повернулась. Свежий прохладный воздух пахнул в лицо. Утренний блеклый свет брезжил между толстыми колоннами, поддерживающими грузовую эстакаду. Вовец, пригнувшись, вышел наружу. Разогнуться невозможно, слишком низко настелены плиты.

Пройдя между квадратных опор, ежась от утренней свежести, он оказался на рельсовом пути. Мелкая роса блестела на железе. Со стороны пруда тянул легкий ветерок. Вовец со вздохом полез обратно, следовало забрать рюкзачок и закрыть за собой дверь, в которую уже высовывалась острая лисья морда. Зверек мелко двигал носом, с опаской вбирая множество незнакомых, подозрительных запахов. Вовец пугнул его, хлопнув в ладоши, надел рюкзак и плотно прикрыл бетонную дверь.

В будний день территория завода, небось, кишела народом, а в воскресенье здесь стояла первозданная тишина. Только издалека доносились приглушенным звоном удары по железу. Не то ранний кузнец, не то припозднившийся литейщик. Только эти негромкие звуки напоминали о непрерывном производстве. Вовец уже почти свободно ориентировался среди цехов и штабелей, словно кадровый заводчанин. Он сразу определил в какой стороне находится трехэтажное здание из белого кирпича – цех связи.

Дверь была раскрыта настежь, и Вовец не спеша поднялся на третий этаж. Он старался ступать как можно тише и на ходу прислушивался. Было слышно, как стрекочут шаговые искатели и пощелкивают реле автоматической телефонной станции. Там никогда не затихает механическая бессистемная возня. А начальник связи, отвечающий за порядок и бесперебойную работу всей сети телефонных, радио, селекторных и прочих проводов, передающих голоса и сигналы, в любой момент должен иметь доступ на территорию. Очень удобно. И нет такого уголка в обширном заводском хозяйстве, куда бы он не мог явиться с полным правом, потому что в каждый уголок протянут проводок...

У двери кабинета Вовец прислушался, нет ли кого внутри. Осторожно надавил рукой. Заперто. Вынул из рюкзака монтировку, вставил в зазор между косяком и дверью. Налег с усилием. С хрустом и треском выломился язычок замка. Вовец усмехнулся. За всю жизнь столько дверей не вскрыл, сколько за последние сутки.

Он быстро осмотрел кабинет. В шкафу комом лежал спутанный телевизионный кабель. Много у Халалеева проблем, некогда разбирать и сматывать в бухту. Вовец выдвинул ящик письменного стола. И даже головой тряхнул, словно наваждение прогонял. Все в жизни повторяется: на разных казенных бумагах лежат его ключи, паспорт, записная книжка Жеки. Добавились, правда, два удостоверения частных охранников. Вовец раскрыл одно. Из него выпала сложенная вчетверо бумажка, разрешение на газовое оружие. С фотокарточки смотрел туповатый малый, постриженный почти под ноль. Тот самый малый, что на Вовца наручники цеплял. Небось, самому себе казался очень крутым. А сейчас попробуй его опознать по пустому черепу безо всякого выражения лица и даже без волос.

Все-таки странный человек этот Халалеев. Такие улики раз за разом оставляет у себя в столе. Видимо, уверен, что никто сюда раньше не заглядывал и впредь носа не сунет. А, может, просто привычка бросать ключи и бумаги в стол до поры до времени, пока не решит, что с ними делать.

Дверца правой тумбы письменного стола оказалась заперта. Вовец распечатал её одним движением монтировки. Тяжелый верхний ящик вытягивался с трудом. Прямо в ящике было смонтировано какое-то электронное устройство. Трансформатор, выпрямитель – это понятно, это блок питания. Вовец мобилизовал свои познания в радиотехнике. Реле служит для автоматического переключения линий связи. Двухкаскадный транзисторный усилитель, переменные резисторы и пара микросхем. В сущности, не ахти какие навороты. Судя по подключенным телефонным проводам, это гибрид коммутатора и приставки для улучшения слышимости телефонных разговоров. К нижней стороне среднего ящика стола привинчено в ряд несколько тумблеров. Вовец переключил крайний правый. Тут же тихонько звякнул один из телефонов, стоящий на столе. Включился.

Вовец поднял трубку и услышал ровное гудение. Он переключил тумблер в прежнее положение, сразу наступила тишина. Теперь понятно, каким образом Халалеев оставил его в кабинете с молчащими телефонами, которые перед этим работали нормально. Не исключено, что номер телефона в кабинете может переключаться на домашний номер Халалеева. Видимо, откуда-то отсюда же включается, когда надо, телефон в подвале. Возможны и ещё какие-нибудь фокусы. Способный мужик этот Халалеев, ничего не скажешь, изобретательный.

В остальных ящиках стола лежали бумаги и документы исключительно производственного характера: журналы всякого учета, скоросшиватели с приказами, распоряжениями, объяснительными, заявлениями. Графики отпусков и дежурств, сборники нормативных документов и так далее до бесконечности.

В коридоре раздались быстрые уверенные шаги. Вовец отскочил к дверям, приготовил к бою обрез. Шаги замерли. Человек в коридоре, видимо, раздумывал, входить или нет, разглядывая взломанный замок. Посторонний, безусловно, толкнул бы дверь и заглянул внутрь. А вот хозяина кабинета следы взлома должны насторожить. Тем более, что нервы его напряжены, он, мягко говоря, сильно встревожен побегом Вовца, его требованиями и угрозами. Тихий шелест удаляющихся осторожных шагов известил, что хозяин входить не рискнул. Вовец распахнул дверь и высунулся в коридор. Так и есть, Халалеев на цыпочках двигался в сторону лестницы.

– Степа, ты куда? – окликнул его Вовец.

Халалеев вздрогнул и остановился. Медленно обернулся, втягивая голову в плечи и горбясь, словно ожидал увидеть нечто невообразимо страшное. Но это был всего лишь Вовец. Увидев черные дырки стволов и каменное лицо, Халалеев, тем не менее, вздохнул с облегчением. Выглядел он скверно. Глаза красные, под ними синие мешки, а все лицо бледное – прямо государственный флаг новой России, только перевернутый. Похоже, ночью уснуть ему не удалось. Выглядел очень усталым и осунувшимся.

– Заходи, поговорим, – небрежно махнул Вовец обрезом, изобразив приглашающий жест.

Халалеев покорно поплелся в кабинет. Вовец остановил его в дверях, упер в бок стволы, ладонью поводил по одежде, словно погладил, прощупывая, нет ли чего опасного. Но у того даже перочинного ножа не нашлось.

– Где мой парень, Степа?

Тот ухмыльнулся. Постепенно к нему возвращались уверенность и самообладание.

– А был ли мальчик?

– Ты мне классиков не цитируй, а отвечай на вопрос. Где мой парнишка?

– В подвале. Сейчас пойдем, выпущу его и убирайтесь на все четыре стороны.

– Не надо мне тут лапшу навешивать. Я только что из подвала. Там никого нет.

– Прямо-таки никого? – Халалеев не скрывал сарказма.

Видно, он опасался, что Вовец подключит к этому делу милицию или крепких парней, а когда увидел, что тот один, несколько приободрился.

– Никого живого, – уточнил Вовец. – Да ты туда позвони, может, кто снимет трубочку в стенном шкафчике.

Степа, ошарашенный такими подробностями, молчал. Его следовало окончательно деморализовать, выбить опору из-под ног. Пусть подергается, на ходу соображая, что делать и говорить.

– Да, кстати, та девушка, Женя, уже дома. И знаешь, как она вышла? Через гараж. Ну, тот самый, в ветеринарной лечебнице. – Вовец испытал истинное наслаждение, наблюдая, как бледное лицо Халалеева начинает краснеть и вдруг снова заливается смертельной бледностью. Еще бы, сейчас рушилась его тайная жизнь. И явная тоже. А Вовец продолжал смаковать: – В этом гараже, например, целая коллекция машин. От перекрашенной собаколовки до джипа. Я ведь время зря не терял, все выяснил, что можно. И даже немного больше. А сейчас отвечай, где мой мальчик? Учти, в милицию я тебя сдавать не буду. Я тебя пытать стану. Прямо здесь. Сегодня день воскресный, нам никто не помешает. Для начала в коленку выстрелю. Хочешь? А не хочешь, так пойдем за моим парнем.

– Пошли, – вяло кивнул Халалеев. – Он жив-здоров, ты не думай.

Вовец сдернул с окна штору. Набросил на руку с обрезом, обмотнул пару раз. Получился непонятный сверток. Ткнул им в спину Халалеева.

– Пошли, Степа. Попробуешь убежать или ещё что, сразу стреляю. Даже не пытайся.

– Тут близко. – Степа сделал вид, что ничего угрожающего не слышал. Но надо наверх лезть.

– Ничего, залезем. – Лицо Вовца оставалось суровым. – Мне без разницы, что вверх, что вниз, в подвал.

Они вышли из здания, запетляли между рулонов стали и пакетов сортового проката. Халалеев быстро приходил в себя. Бледность сошла с лица, глаза прояснились. Он начал торговаться.

– Володя, а какие у меня гарантии?

– Гарантии чего? – не понял Вовец.

– Ну, что ты меня отпустишь, а не сдашь в ментовку? – Халалеев говорил уже почти спокойно.

– Если с парнем все в порядке, вали на все четыре стороны. Если нет, я тебя замучаю хуже, чем в гестапо. А сдавать? Кому ты нужен? Дешевле застрелить. И на милицию работать я не нанимался. Пусть сами тебя ловят, если надо. Хотя таких животноводов, как ты, следует в клетках держать.

– Ты думаешь, это я? – неподдельно удивился Халалеев. – Да мне бы в жизнь такое не придумать. Был у меня приятель из ветлечебницы...

* * *

Металлургический завод на берегу пруда стоял двести лет. Деревянному дому Халалеевых было не больше ста. А самому Степе тогда исполнилось лет десять. На дворе стояла эпоха строительства развитого социализма, плавно переходящая в создание базы коммунизма. Старому заводу предстояло обеспечить страну и весь социалистический лагерь холоднокатанной трансформаторной сталью.

К территории пригородили кусок города в несколько кварталов площадью. Людей переселили в новые пятиэтажки, большинство радовалось. Халалеевым не повезло. Высокий забор поставили возле самого их дома. Каких-то пяти метров не хватило до нового благоустроенного жилья. Родители очень горевали, а Степа залезал на чердак и с интересом наблюдал за работой экскаваторов по ту сторону высокого забора. Через несколько месяцев на стройплощадке зиял гигантский котлован, в нескольких метрах от забора в глубину территории поставили второй забор, добавив по верху колючей проволоки, а через каждую сотню метров над оградой возвели сторожевые вышки.

Родители опять сокрушались, мол, не с той стороны второй забор сколотили, опять не повезло с квартирой. А Степа с чердака во все глаза смотрел на незнакомую жизнь. Шесть раз в неделю в восемь утра колонна грузовиков, казавшаяся бесконечной, вкатывалась в ворота. Лаяли собаки, солдаты с автоматами стояли на одних и тех же определенных местах. Из железных будок в кузовах грузовиков выбегали заключенные в серых мешковатых робах, садились рядами на корточки. Потом их разводили по рабочим местам. Сотни людей копошились, сооружая опалубку, вязали арматуру, бетонировали. Вечером утренняя процедура повторялась в обратном порядке. Зэков считали по головам и грузили в будки. Иногда счет не сходился, все повторялось снова и снова, а солдаты бегали по территории, заглядывая во все дыры, отыскивая спрятавшихся или уснувших в тихих закутках. Потом их били и забрасывали в железные будки. Когда колонна машин отбывала восвояси, с вышек снимали часовых, и вскоре последний ЗИЛ с солдатами, крытый брезентом, выезжал за ворота.

Ворота так и оставались распахнутыми настежь, видимо, чтобы утром не тратить время на открывание. Сразу же на опустевшую стройплощадку устремлялись пацаны. С каждым месяцем становилось все интереснее. Лабиринт подвалов и подземных коммуникаций разрастался. Это было идеальное место для мальчишеских игр, хоть в войну, хоть в Фантомаса. Степа эти лабиринты знал лучше всех. Со своего чердака он видел, как они появлялись в виде решеток арматуры, затем в дощатой опалубке, потом в бетоне. Иногда бетон долбили отбойными молотками и заливали заново, передвигая стенку на другое место. Он видел, как зэки дерутся, запаривают чифир в консервных банках и просто сачкуют в укромных уголках. Однажды какой-то зэк заметил маленького наблюдателя и стал приветствовать его дружеским взмахом руки. Как-то он знаками показал, что Степе следует заглянуть под камень. Вечером мальчик это сделал и нашел полиэтиленовый пакет с конвертом, запиской на клочке бумаги и разноцветной наборной авторучкой. В записке заключенный просил бросить конверт в почтовый ящик, а авторучку взять в подарок. Юный пионер Степа долго размышлял, как поступить, минут двадцать. Перспектива получать симпатичные "маклюшки" за пустяковые услуги победила. Так у него появилась тайна и источник дохода. В основном он "заряжал" тайник плиточным чаем. Лагерный партнер оставлял трешку, Степа покупал две "плашки" по восемьдесят шесть копеек, а рубль двадцать восемь составляли его заработок. Он чувствовал себя тайным агентом, по-ребячьи превратив запрещенную связь в увлекательную игру.

Секретные операции с чаем давали солидный доход, который Степа не проедал на конфетах и мороженом, а расчетливо расходовал на полезные вещи: бинокль, часы, фотоаппарат "Зоркий". Увлеченный игрой, он вел записи наблюдений за рабочей зоной, присвоив наиболее заметным заключенным условные клички. Чтение шпионских советских романов разбудило в нем страсть к шифрам и засекречиванию всего и вся. Он даже домашние задания в школьном дневнике начал шифровать, но получил двойку за ведение дневника.

Пришлось привыкать к двойной жизни. Даже близкие приятели не знали об этой игре в агента. А Степа писал шифрованные донесения в некий Штаб Разведки и стремительно повышал себя в воинском звании, рисуя многостраничные удостоверения с печатями, уже через полгода став генералом разведки. Не хватало только рации. Ну какой он агент, тем более генерал разведки, если у него даже рации нет? Пришлось засесть за радиодело и записаться в кружок на станции юных техников. Когда его четырнадцатилетнего в седьмом классе принимали в комсомол, он, с одной стороны, имел отличную характеристику и хорошую успеваемость, а с другой стороны, был злостным нарушителем советских законов, наладившим бесперебойную поставку на территорию промзоны чая, одеколона и других запрещенных предметов. И наслаждался своей неуловимостью и финансовыми возможностями.

Тут лафа и кончилась. Над котлованом возвышалась огромная коробка цеха, зэки работали в две смены и караул на периметре сделали постоянным. Поскольку на стройке уже было полно вольных работников, снабжение зэков пошло через них, а Степа оказался без заработка. Зато у него остался грандиозный архив "шпионских" донесений, отчетов и рапортов. Жемчужиной этой кучи бумаг был комплект схем подземных сооружений, отражающий все этапы строительства. Можно смело сказать: никто лучше Степы не знал бетонный лабиринт. Граждане осужденные, брошенные на круглогодичные работы под открытым небом, сами обеспечивали себе крышу и обогрев, и никакие прорабы не могли им помешать строить себе кандейки и "чифирни". Только вездесущие пацаны знали об этих непредусмотренных проектом помещениях. Но только один пацан вычерчивал на миллиметровке план двухкилометрового цеха, ошибаясь в масштабе, стирая неверные линии, и проводя их заново. Спустя годы, с улыбкой разглядывая свои детские произведения, он отмечал заложенные кирпичом и замазанные раствором проходы, проемы, выгородки и помещения.

Еще учась в техникуме, практику проходил в "Промсвязьмонтаже", монтируя рядом с домом связь все в том же цехе. После техникума там же работал прорабом, а когда стройка подошла к завершающему этапу, плавно переместился в штат завода, где и сделал карьеру, став начальником связи. Старый деревянный дом к тому времени снесли, не только мама с папой, но и сам Халалеев получили отдельные квартиры. Детский архив был предан огню, в том числе и схемы подземелий, на основе которых был вычерчен уникальный план, какого не имелось нигде, даже в секретной части заводоуправления. Халалеев перенес на него и ту информацию, которая была доступна по работе: канализацию и водопровод, электрические линии, связь, сигнализацию, масло-, паро-, газопроводы, системы автоматического пожаротушения и пустые трубопроводы, такие тоже имелись.