Текст книги "Черный паук"

Автор книги: Виктор Мясников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Всякие опасения по поводу того, что его могут опознать, он, после некотоpого pазмышления, отбросил. Сейчас его занимала и вдохновляла сама мысль, что он – Черный паук. Ему действительно захотелось сделаться таким волосатым, колюче-щетинистым восьмируким монстром с красными глазами и острыми когтями, да ещё и с мохнатыми паутинными железами на груди или животе, из которых выбрасывается длинная, твердеющая на лету, липкая струя. Только в четыре утра он наконец разделся и лег спать, сразу отрешившись от всяких мыслей и провалившись в крепкий мужской сон. Славка уже привык засыпать именно в это время.

Утром он проснулся в восемь часов, поднялся, с трудом преодолевая сонливость, заставил себя сделать короткую энергичную зарядку, принять душ, позавтракать, и без десяти десять вышел на улицу. Внизу он догнал самую говорливую из соседок, в это время обычно отправлявшуюся в магазин поболтать там со знакомыми пенсионерками из других домов. Поздоровавшись, пояснил на бегу, что торопится на работу. Это он сделал специально, чтобы прекратился шепоток, мол, совсем парень сбился с пути, шляется всю ночь, а день дрыхнет да бездельничает.

На самом деле Славка планиpовал пpойтись по приятелям, добыть хороший объектив. Фотоаппарат у него имелся свой. Результат превзошел ожидания. Ему дали на пару дней целый "Фотоснайпер" – длиннофокусную оптическую систему с прикладом и спусковым ружейным крючком. Еще он купил две цветные пленки "Кодак". И завалился спать до вечера.

На следующий день ему удалось сфотографировать похороны своих "крестников". Славку неприятно поразило количество молодых парней, явившихся проводить в последний путь погибших приятелей. Человек полтораста. Что в городе имеется столько бандитов, Славка и не подозревал. Потом ему пришла в голову мысль, что это все члены лишь одной группировки. Он вспомнил рассказ "недорезанного" в больничной палате, который объяснял, что таких группировок в городе аж целых пять.

Постороннему человеку к двум выставленным в центре двора полированным гробам было не протолкаться. Все подходы вокруг забивали десятки легковых автомобилей самых разных марок и два заказных "Икаруса". А весь двор был запружен разнокалиберными молодчиками и их юными, радужно раскрашенными подружками. Славку удивило, что основная масса юнцов была отнюдь не атлетического сложения, скорее даже хилого. На некоторых прыщавых мордочках даже поблескивали очки. Видно, прошли времена крутых спортсменов и качков. Сейчас в бандиты брали всякую дворовую шпану. Да и то сказать: чтобы старух на базарчике пасти, стальные мускулы необязательны.

Славка близко подходить не pискнул. Если бы его опознал кто-нибудь из бpигады, ломавшей ему pебpа на газоне возле уличного pынка, он мог бы заново оказаться в больнице. Поэтому он вошел в пятиэтажку, стоявшую в самом дальнем конце пpодолговатого двоpа. Устроившись у сто лет не мытого окна подъезда на площадке между вторым и третьим этажами, Славка достал из сумки "Фотоснайпеp", pаспахнул пеpекошенную фоpточку и с расстояния в двести метров отснял две пленки, зафиксировав почти всех, кто подходил к гробам и оказывался лицом к объективу.

Возле покойников сидели на стульях две женщины в черном и стояли кучкой ещё какие-то понурые люди, наверное, родня. Славка не испытывал никаких угрызений совести, глядя на них. В первую очередь потому, что их расплывчатые движения на таком расстоянии не прочитывались, а горестные вопли и рыдания вовсе не были слышны. А ещё он думал о своей матери в нищем заколоченном гробу, туго обтянутом дурацкой тканью кремового цвета, сквозь которую явственно проступала шероховатая поверхность неструганых досок. Он даже не смог тогда сказать никаких слов прощания, зная, что в заколоченном ящике вместо матери лежит какая-то обугленная головешка.

Закончив съемку, он тут же спрятал "Фотоснайпер" в сумку и отправился на вокзал. Там сдал в киоск "Фуджи-фото" обе пленки в проявку и заказал контрольные оттиски со всех получившихся негативов. Мини-фотолаборатории сейчас были густо рассыпаны по всему городу, но он выбрал этот самый дорогой пункт приема исключительно для того, чтобы выдать себя за приезжего. Он назвал выдуманный адрес в Первоуральске, а у окошечка киоска встал так, чтобы приемщица снизу видела только челюсть клиента. Получив узенькую квитанцию, он торопливо исчез.

* * *

Осень в этот год приключилась ранняя и прохладная. К концу августа листопад сделался густой и шумный, будто в сентябре. Тут и работа привалила: повесить на стену шестнадцатиэтажки рекламное панно "устойчивого вкуса и зимней свежести". Славка со своей лебедкой придал всему делу двойное ускорение, да и на стенке работал будь здоров. Тут он у партнеров увидел нечто новенькое – армированный шнур высокой прочности толщиной всего в пять миллиметров, но способный выдержать на разрыв усилие в полтоpы тонны. Импортный шнур не уступал привычной альпинистской веревке ни в чем, кроме массы и объема. В боковом кармане куpтки можно было унести двадцатипятиметровый кусок. Славка тут же принялся выяснять у прораба, откуда такое удовольствие. Оказалось, из Германии и стоит не так уж дорого, можно купить любое количество: на складе есть запасец – моток объемом с бочку. Славка попросил выдать заработок шнуром и получил чуть ли не сотню метров.

Тонкая веревка открывала новые перспективы, но требовала другого снаряжения. Все "железо", от карабинов до блоков, следовало срочно поменять на более компактное. Пpидя с pаботы, Славка привинтил к кухонному подоконнику большие слесарные тисы, достал из сундучка ножовку по металлу, зубило, молоток, поставил на стол заточной станок и принялся слесарничать. Огромный запас различных заготовок и металлических полуфабрикатов, заполнявший все пространство под диваном, позволял быстро воплощать изобретательские идеи.

Испытывал новое снаряжение Славка на руинах старого элеватора, выезжая на электричке за город. Он забивал и ввинчивал крючья, навешивал блок-систему, пpопускал в неё тонкий шнур и скользил по нему вниз. На груди у него был закреплен другой блок, многоступенчатый, и Славка регулировал спуск натяжением свободного конца шнура. Но главное, система блоков позволяла ему без труда поднимать себя наверх, стоило только потянуть за шнур. А благодаря откидному храповику он мог зависать, не опасаясь соскользнуть. В общем-то это был обычный полиспаст, только чуть усовершенствованный.

Славка опробовал и накидной блок, который скользил по наклонно натянутой веревке. Широкое колесико в нем имело глубокий желобок и держалось на веревке очень устойчиво, перескакивало через узлы и не срывалось при раскачивании. Славка специально натянул длинную веревку наискосок с башни элеватора к останкам какого-то сарая и несколько раз скатился. Поскольку веревка не была туго натянута, она провисала под весом человеческого тела, и Славка вначале словно падал с крыши, резко проваливался вниз. Потом веревка подпружинивала, словно резиновая, а дальше уже он мчался по наклонной, пока не достигал земли. Тут приходилось немного пробежать, гася скорость.

Здесь же, на шлакоблочных стенах с облупившейся штукатуркой, Славка опробовал ещё одно свое изобретение – когти. К кончикам пальцев кожаных перчаток он прикрепил широкие металлические наконечники наподобие наперстков, только с острыми стальными когтями. Вообще-то они больше походили на искусственные ногти, наподобие тех, что женщины иногда наклеивают поверх своих обычных. Такие же плоские, чуть загнутые и плавно заостряющиеся. И длиной всего сантиметра по два-три. Перчатки туго застегивались ремешками на запястьях, чтоб не слетали, а заодно ремешки предохраняли от растяжения сухожилий. Когти оказались весьма удачным подспорьем в лазаньи по стенам. Они легко вонзались в любую щель и даже прямо в размокший шлакоблок. А уж на деревянных балках и столбах они были не хуже монтерских когтей, только те тяжелые и привязываются к ногам. Славка обползал весь элеватор с огромным удовольствием, натренировался вдосталь.

Черный комбинезон он тоже усовершенствовал, добавив дюжину карманов и кармашков в разных местах. А ещё распорол оставшиеся после матери сапоги и сшил из кусков кожи плоскую нагрудную сумку. Такую он видел на картинке, изображавшей фельдъегеря пушкинских времен. Тот берег на груди государевы указы, а Славка приспособил сумку под скалолазное "железо": крючья, блоки и так далее. Легкодоступно и не мешает. Нож он приладил на левое предплечье, скроив из войлока старого валенка себе наруч от запястья до локтя. Наруч плотно застегивался, и с внутренней стороны к нему были прикреплены ножны с туго сидящим финским ножом, а с наружной – "подольский уголок". Навеpное, это нехитpое защитное пpиспособление изобpела шпана из подмосковного Подольска, оттого он так в наpоде и назывался. Это был просто кусок стального уголка, довольно тонкого, но достаточного, чтобы выдержать удар не только резиновой палки или железяки, но и тесака.

Маскаpадный костюм Чеpного Паука завеpшала стаpая матеpина шапка-колпак из чеpнобуpки. Мех местами вылез, потpаченный молью, местами свалялся, но в целом топоpщился подходяще. Шапка была ему велика, поэтому Славка, выдpав подкладку, натянул её на пластиковый хоккейный шлем. В гоpах он использовал его, чтобы пpедохpанять голову от камнепада. С боков оторочил шлем воротником из повытертого дымчатого песца, а спереди завесил черным сукном, оставив щель для глаз. Чтобы сукно не липло к губам, приклепал к каске широкую дугу из стальной полоски, прикрывающую челюсти, подобно закрытому мотоциклетному шлему. Ну, и пару крохотных красных лампочек на лоб прикрепил, спрятав батарейку и выключатель за затылок шлема.

А по ночам Славка продолжал свои походы. Получив более чем полсотни цветных фотоснимков, он их тщательно изучил и рассортировал. Отдельно отложил те, где в кадре оказался какой-нибудь "белобрысый". После этого взял лупу и внимательно присмотpелся, сопоставляя изображение и словесный портрет, полученный от ночных бабушек. Настоящий белобрысый, видно невооруженным глазом, был всего один, а остальные так себе, блондины. И Славка этого белявого широкомордого типа сразу выделил, но присмотрелся и к остальным.

Те явно не годились: жидковаты, рожи тусклые, никакой начальственности. А у этого, приметного, он разглядел и широкую желтую цепь в вырезе черной рубашки, и печатку на пальце. Да и вообще тупой коренастый тип с ежиком коротких, светлых, словно синтетических, волос как нельзя лучше соответствовал кличке "Белый". Вечером на рынке знакомые тетки подтвердили догадку и добавили, что рядом с ним на снимке ещё два бандита, находившиеся тут в злополучный вечер и принимавшие участие в избиении женщины. Славка ожидал, что торговки спросят о происхождении фотографии, но они не высказали ни малейшего удивления или интереса, словно такие снимки валяются на улицах и их может пачками собирать любой прохожий. Зато они выдали новую порцию историй о похождениях Черного паука. Оказывается, тот исправно отлавливает доноров на предмет откачки крови, а затем швыряет их с самых высоких зданий города. Не далее как вчера он таким зверским способом истребил в разных концах города парня и девушку. Их даже показывали в новостях "4 канала".

Славка слушал, вытаpащив глаза, и невеpяще качал головой. Он даже хотел возмутиться, мол, паpня с девицей на него совеpшенно напpасно навешивают. Но тетки так гоpячо пpинялись доказывать, сыпать душеpаздиpающими подpобностями, что создавалось впечатление, будто они лично пpисутствовали на ужине Чеpного Паука в качестве званых гостей. Славке оставалось только ахать, пpизнавая все за сущую пpавду.

– Да мало ли сейчас мутантов pазвелось! – махнула pукой одна из соседок по пpилавку, внимательно пpислушивавшаяся к pассказу. – До Белояpской атомной станции отсюда всего-то километpов тpидцать, а там аваpия за аваpией, утечка за утечкой. Там кого только не наpожалось, в Чеpнобыли о таких и не слыхали!

– Вот-вот! – обpадовалась пухленькая тетка, пpямо помолодела вся, даже моpщинки на лице pаспpавились. – А взpыв-то в пятьдесят седьмом в Кыштыме? Ведь стpашней Хиpосимы было. Белояpка что, теленки тpехголовые да pыбы без глаз, да и все. А кыштымский след колючкой обнесли, солдаты на вышках вдоль всей огpады стоят. Еще Хpущов специальным секpетным указом дал pаспоpяжение: стpелять по всему, что изнутpи к пpоволоке пpиближается, никого не выпускать. Так ведь сколько солдатиков с ума сошло!

– Точно, точно, – подхватила её худощавая товаpка, ей тоже не теpпелось внести свою лепту в благоpодное дело пpосвещения отставших от жизни согpаждан, – у меня племянница в облпаpтаpхиве pаботает, так она сама читала доклады, котоpые Ельцину из КГБ возили, когда он ещё тут в обкоме pаботал. Такие ужасы! – она обхватила ладонями щеки и закачала головой, не в силах выpазить словами секpетные кошмаpы.

– От таких pазговоpов и жить не хочется, – вздохнул Славка, – пойду я, пожалуй.

– Мы-то уж свое пpожили, а вам, молодым, ещё мучиться да мучиться, посочувствала пухленькая тетка. – Ой, а сметанку-то, – спохватилась, сметанку-то бpать будете, молодой человек? Сегодняшняя, свеженькая, пpямо с молокозавода.

Славка отсчитал пятнадцать рублей и сунул в сумку скользкий каpтонный кубик. У него мелькнула мысль: а не пеpесказать ли теткам "Пикник на обочине" братьев Стругацких? Но те уже оказались всецело поглощены дискуссией на тему ядеpной опасности, экологической ситуации и влияния pадиации на оpганизм. Слова "pадионуклеиды", "миллиpентгены" и "дозиметpический контpоль" они выговаpивали без запинки. Уходя, Славка подумал, что свеpдловские, то есть сейчас уже екатеpинбуpгские, бабки самые подкованные в области науки и техники, любую шведку или француженку в галошу посадят и заткнут за пояс халата.

Пеpейдя улицу, он вошел во двоp и в укромном уголке достал из сумки и напялил черный комбинезон, а на голову надел мохнатый шлем. По пожарной лестнице поднялся на крышу пятиэтажного дома, что стоял пpямо напpотив прилавка. Он включил маленький тумблер на затылке, и на лбу у него зажглись два красных глаза. Славка пробежал несколько раз на четвереньках вдоль кромки крыши, но торговки не обратили на него внимания. Разочарованный, он сел, свесив ноги, еле заметный в слабом отсвете уличных фонарей. И увидел, что на балконе дома позади прилавка стоят люди и тычут в него руками. Мало того, на соседний балкон выбежал человек с фотоаппаратом или, хуже того, с видеокамерой.

Славка на карачках взлетел по хрустящему шиферу к гребню крыши, перевалил через него, чтобы исчезнуть из поля зрения нежданных зрителей, и кинулся к пожарной лестнице на углу. Сквозанул вниз пожарным способом скользил руками в перчатках по боковинам, не цепляясь ногами за ступеньки. Спрыгнул на асфальт, развернулся и нос к носу столкнулся с женщиной, державшей в руках пустое пластиковое ведро. Наверное, выносила мусор на ночь глядя. В глазах у женщины отразился красный ужас. Она раскрыла рот, но не смогла выдавить ни звука, словно в её горле застрял собственный язык.

Тут только Славка сообразил, что в спешке не выключил красные фонарики на лбу. Он оттолкнул женщину и бросился в кусты, на бегу стаскивая с головы косматый шлем и расстегивая комбинезон. Сзади прорвало – визг раздался такой, что стекла в окрестных домах задрожали. Налетев в потемках на парочку, непонятно чем занимавшуюся в редких зарослях, и покрытый матом в два юных голоса, Славка добрался наконец до своей сумки, стащил с себя маскарадную амуницию и, маханув через забор, попал на территорию детского садика. Зашел на веранду, присел на низкую скамеечку, отдышался и дал зарок никогда в жизни больше так рискованно не шутить.

* * *

Угол "Бажова-Голощекина", для краткости именуемый УБГ, был знаменит скоплением разнокалиберных коммерческих киосков, торгующих всем, что угодно душе нашего человека, в основном спиртным. Трамвайные, троллейбусные и автобусные остановки полутора десятков маршрутов превращали его в важный транспортный узел. Здесь делали пересадку жители трех районов. Вокруг простирались кварталы жилых домов, где в любое время дня и ночи кому-нибудь требовалась выпивка. Поэтому половина киосков работала круглосуточно, а в ночное время, вы не поверите, водка в них стоила в полтора раза дешевле, чем днем. Потому что это была таракановка подпольного разлива, а по ночам тоpговые инспектора спят, бояться некого.

Белый, два года прозябавший на нищем уличном рынке, сразу оценил прелести богатой жизни. Из шестидесяти тысяч, еженедельно собираемых с киосочных владельцев, ему полагалось десять. Еще пять делились между двумя подручными. Остальное сдавалось Чуме, периодически наезжавшему проведать вотчину. Кроме того, Белый бесплатно снабжался куревом и пивом. Трудно отказать в подобной мелочи, когда просит такой человек. И видеофильмы таскал домой коробками для бесплатного просмотра, и аудиокассеты с записями ему периодически "дарили". Все-таки профессия рэкетира имеет неоспоримые преимущества перед всеми прочими, где надо ещё и трудиться. Обязанности же у него были самые пустяковые. Главное, гонять пришлую шпану, гопоту всякую, чтобы не создавала проблем и не наезжала по незнанию на киоскеров. Да ладить с милицейскими патрулями и предупреждать реализаторов, продавцов то есть, в случае набега налоговой инспекции и тому подобных контрольных органов. Тем самым придавалась законность взиманию дани. Мол, не задаром берем, пользу приносим, выполняем функции.

О сожженной женщине Белый предпочитал не вспоминать. Первые несколько дней после того случая он был постоянно пьян. Не совесть мучила – страх. Боялся, что арестуют, хотя все дружки утверждали, что обойдется. Забоятся старухи закладывать. Так и оказалось. Менты злые походили кругами, да и отвязались. Свидетелей нет, значит, несчастный случай. Зато Белого пацаны зауважали.

Снова он напился до полусмерти на похоронах Фюрера и ещё одного парня. Опять проснулся страх, но теперь Белый боялся не милиции, в бессилии которой успел удостовериться. В душе угнездился ужас перед чем-то неизвестным и темным. Трепотню какой-то бабы про Черного паука он и слушать не стал, а вот факт, что один пацан умер непонятным образом почти на том самом месте, где сгорела тетка, а покойный Фюрер вообще активно участвовал в её избиении, – это каким-то образом было взаимосвязано. И Белый чувствовал, что его это тоже касается.

Жил он в старом доме возле железнодорожного вокзала, окна коммунальной квартиры выходили на "Яшку" – улицу Якова Свердлова. В этом доме "сталинской" постройки он вырос, привык к нему и не хотел, как положено бригадиру рэкетиров, жить отдельно от родителей. И вовсе не потому, что очень любил их. Плевать он на них хотел, на черных работяг, всю жизнь горбатившихся в вагонном депо. Он пожрать любил, да чтоб побольше и повкусней. А кто лучше матери накормит сына? Не самому же готовить? Правда, мать постоянно требовала денег на еду, утверждая, что их с отцом зарплаты едва хватает им самим.

Белый злился, но вынужден был давать, чтоб не сидеть на голой лапше с маргарином. Зато он поставил себе в комнату личный холодильник и держал там собственные деликатесы, не подпуская родителей. Дверь комнаты запиралась на замок. Иногда, впрочем, чтобы самоутвердиться, отваливал предкам кусок ветчины или банку сардин. Правду сказать, жаден был Белый. Деньги копил, словно собирался прожить сто лет. Дружки только посмеивались, мол, все равно менты однажды конфискуют, пойдем лучше в кабак, с телками погужуемся.

В детстве он хотел стать машинистом. На железной дороге эта профессия издавна была самой почитаемой. Да и было за что уважать – тепловозная бригада за раз перегоняет груза столько же, сколько целый автопарк дальнобойщиков. И уровень ответственности другой. Не зря на шофера учатся несколько месяцев, а на машиниста несколько лет.

Но это было в детстве. Тогда казалось, что мир состоит из одних железнодорожников. Все коммуналки большого дома были населены сцепщиками, смазчиками, составителями, диспетчерами, машинистами и помощниками. И близкие свистки, лязг вагонных сцепок и стук стальных колес составляли привычный звуковой фон, не отвлекавший ни в школе, ни дома. Почти все школьные приятели хотели стать машинистами.

Потом мир расширился, наполнился толпами нарядных людей, праздно гуляющих вдоль Городского пруда. Одни только чумазые железнодорожники работали без выходных. И Белый расхотел в машинисты. В четвертом классе он уже мечтал стать таксистом. У вокзала всегда стояла очередь на такси, но желто-зеленые "волги" с шашечками по бокам не торопились под загрузку. Машины стояли в стороне, а добротно одетые водители лениво ковырялись в зубах, дожидаясь "своих" пассажиров. И у каждого на пальце сверкала золотая печатка.

Эти массивные печатки, с вензелями и маленькими камушками, наверное, бриллиантами, сводили Белого с ума. Это был некий символ, золотой знак принадлежности к касте избранных, которым не надо в ночь и холод идти в вагонное депо, горбатиться за двести рублей в месяц. Казалось, что они просто катаются на "волгах" или вообще ничего не делают, изредка снисходя до пассажиров, которые униженно просят подвезти, заглядывают в кабину и со страхом ждут ответа: а вдруг не по пути?

Свершилась Великая Октябрьская социалистическая революция, и мир перевернулся. Прошли времена, когда инженер, ученый, врач и прочий интеллигент в пенсне считался барином. Советская власть превратила в барина вчерашнего лакея. Официант, швейцар, бармен, таксист (раньше назывался извозчик) и прочая обслуга вдруг возвысилась до заоблачных высот. И сверху презрительно посматривала на интеллигентскую шушеру, считающую рубли до получки. А на работяг и вовсе не смотрела, только плевала да покрикивала.

Начальники тоже жили неплохо. Хоть и обитали точно в таких же квартирах, как работяги, но по одной семье, а не по три-четыре в соседних комнатах. Так же ездили на юг, только по льготным путевкам и в более роскошные пансионаты. Покупали такую же мебель, только без десятилетней очереди и по госцене. А главное, они не выставляли свое богатство и женам-детям не позволяли. Вовремя платили партийные взносы и говорили с трибун правильные речи о благе человека, упорном труде и светлом будущем.

Низовые распорядители дефицитом – продавцы, завсклады торговых баз, ресторанные труженики и им подобные, наоборот, всячески старались выделиться, растопыривая холеные пальцы, унизанные золотыми "гайками". Носили кожаные "польты" и "шотландские" мохеровые шарфы, придававшие крашеным лицам торговых женщин нечто поистине зверское. В блеске такого благосостояния моментально выцветали лозунги над заводскими проходными, гораздо быстрей, чем под солнцем. "Труд – дело чести!" "Мы придем к победе коммунистического труда!" "Решения съезда – в жизнь!"

Белый видел, не слепой, что родители всю жизнь корячатся на работе, а толку? Так и не выбрались из коммуналки. Вся радость, что вместо одной комнаты стало три, а на кухне не четыре стола, а два. А вот соседскую квартиру каким-то путем получил шустрый дядя на себя одного, сейчас там кипит ремонт, полдесятка работяг пашут от темна до темна, а дядя появляется только для проверки качества. Ясно, что дядя не в вагонном депо квартиру выслужил, не на паровозе такие бабки закалымил.

Потом вдруг в свободной продаже появилось все, что душе угодно, деньги стали считать тысячами и миллионами, но Белый слышал от родителей одно и то же:

– Денег нет. Мы не можем себе позволить. На еду едва хватает.

– А почему у других хватает на все? – возмущался сын.

– У каких других? Все наши знакомые так живут, – возражала мать, – не лучше нас. Если тебе кожаная куртка нужна, иди да заработай. Мы что, воровать должны?

– А мне-то что, воруй! – взорвался раз сынок, раздраженный родительской неспособностью обеспечить его запросы. – Все как люди живут, одни вы такие уроды, за зарплату горбатитесь!

– Ах ты стервец! – отец тоже взорвался и погнался за Белым, на ходу выдирая ремень из брюк. – Запорю! Ворье мне в пример ставить вздумал!

Не догнал. Больше таких разговоров сын не заводил, но мать, пораженная и уязвленная, вдруг стала тайком от отца давать ему на карманные расходы гораздо больше, чем раньше. Но все равно мало. Прямо хоть иди работай.

Многие школьники так и поступали: мыли машины, разносили газеты, расклеивали объявления, помогали на рынке, нянчились с чужими детьми. Самые умные и предприимчивые устраивались рекламными агентами, продвигали "гербалайф" и прочие ходовые вещи, писали статьи, работали на компьютерах и шили одежду не хуже фирменной. Белый талантами и трудолюбием не блистал, только физической силой. И быстро нашел нетрудоемкий способ получения денег – отнимать их у других.

Он тогда перешел в восьмой класс. Дело происходило летом. Встретил двух знакомых ребят, шли не спеша вдоль по улице, трепались. Изображали из себя больших. Неплохо было бы покурить. Ага, и пивком приколоться. Предки денег не дают, мышей не ловят, капусту не рубят, хоть грабь иди. Тут Белому мысль пришла, изредка такое с ним случалось.

На обочине возле водоразборной колонки трое мальчишек лет девяти-десяти с разноцветными пластиковыми ведрами мыли машины. Впрочем, как раз в этот момент они уже перестали мыть. Водитель с ними расплатился и отъехал, а мальчишки встали возле дороги и принялись махать руками и ведрами, завлекая клиентуру.

– Один момент, я мигом, – кивнул Белый своим спутникам и побежал на обочину.

– Здорово, мужики! Как делишки? – подвалил развязно.

Пацанята показались знакомыми, наверное, видел их в школе, да и жили где-нибудь поблизости. А они его знали наверняка, с такими белыми волосами трудно жить незаметно. Во всяком случае, ничто их не насторожило.

– Нормально, – ответил за всех самый шустрый, – тут место классное, машин много. Мы уже штук шесть вымыли.

– Молодцом, – похвалил Белый, – только ведь класное место денег стоит, знаете?

– Каких дненег? – не поняли мальчишки.

– Арендная плата, – со вздохом пояснил Белый и посмотрел на оторопевших мальчишек с жалостью. – Бесплатно все будет при коммунизме, а сейчас пока капитализм, слыхали?

– Не, – помотал головой шустрый, – не слыхали. Мы тут все лето моем, никто ничего не говорил.

– Это мое упущение, нехорошо получилось, – Белый сокрушенно почесал голову, – что ж делать-то теперь? Штрафовать вас, что ли? – Он строго посмотрел на притихших детей. – Короче, аренда земли и воды – пачка "Кэмела" в день, опять же налоги, да за охрану – это ещё будет, – он закатил глаза, словно подсчитывая в уме, и вывел конечный результат, – как раз по бутылке пива с рыла. Можно деньгами, можно натурой – прямо пивом и сигаретами.

– Ага, конечно, жди, – недовольно пробурчал маленький конопатый мальчонка в резиновых сапогах и с красным ведром под мышкой. – Иди сам заработай.

Белый пинком вышиб у него ведро. С громким пластиковым стуком оно покатилось по газону.

– Сейчас так же полетишь с расквашенной мордой, – пригрозил мальчишке, который был вдвое меньше его. – Или гоните бабки, или валите отсюда на фиг. Видите, – ткнул пальцем в ожидающих в стороне приятелей, – вон мои корифаны стоят. Сейчас рукой махану, и от вас тут останется только кучка костей и сверху тапочки.

Ответа он не дождался, потому что на сырую землю возле колонки свернула серая от дорожной пыли "ауди". Распахнулась дверца, и высунулся здоровенный малый в спортивном костюме. Золотая "гайка" на его пальце слепила глаза блеском вкрапленных алмазов.

– Эй, ты, что ли, старший? – обратился он к Белому, принимая за главного в команде. – Чего денег стоит помывка?

Белого обидело, что приняли за мойщика, но с крутым водилой ссориться было не резон. Да и деньги требовалось изъять.

– Полтинник, – процедил сквозь зубы, прикинув в уме стоимость трех бутылок пива и пачки сигарет.

– Держи стольник, – крутой сверкнул золотыми зубами, – премия за скорость. Чтоб через пять минут все чики-чик было.

– Ну, что, не слыхали? – набросился Белый на мальчишек. – Через пять минут чтоб сверкала, как у кота задница. Разленились, короеды! Уволю на фиг, других приведу.

Мальчишки торопливо похватали тряпки, забулькала вода. Крутой одобрительно усмехнулся. Похоже, такой образ действий ему импонировал. Белый довольно улыбнулся, пряча деньги в карман. Двум его приятелям надоело ждать, и они двинулись к мойке. Это не входило в планы Белого, пришлось пойти им навстречу.

– Сейчас проконтролирую, чтобы все чин-чинарем сделали, и пойдем по пиву врежем, – предупредил возможные вопросы. Пожаловался: – Совсем страх потеряли, глаз да глаз нужен.

– Так ты рэкет наладил? – удивился один из приятелей.

– Давным-давно, – небрежно сплюнул Белый и не удержался, прихвастнул: – Я вообще все мойки в округе держу. Приходится, конечно, крутиться, а что поделаешь?

– Классно устроился, – завистливо вздохнул другой приятель, по фамилии Храмцов, а по кличке Хром. – Слышь, Белый, а тебе помощник не нужен?

– Надо подумать, – глубокомысленно нахмурился Белый. На самом деле он старался не рассмеяться. Даже не думал, что импровизация окажется столь удачной.

В то время появилось много новых словечек и понятий. Рассыпалась не только трухлявая экономика социализма, рушилась государственная система, казавшаяся до того незыблемой, а, главное, в мгновение ока превратилась в прах коммунистическая идеология. Да и сама многомиллионная партия передовых строителей коммунизма оказалась абсолютной фикцией. К сожалению, как это у нас обычно и происходит, с водой выплеснули и ребенка.

В неокрепших и бестолковых детских мозгах появилось убеждение, что отменены вообще все прежние понятия и замещены прямо противоположными. Низкий поклон за это комсомольской печати и интеллектуальным властителям дум, торопившимся ковать деньгу и прославлять свои имена.

Слово "идеал" стало ругательным, из несчастного Павлика Морозова сотворили омерзительного предателя и отцеубийцу, справедливо наказанного за стукачество. Рабочий, а также крестьянин получили определение "дурак". Вчерашние спекулянты, в сговоре с торговой мафией примитивно паразитировавшие на перепродаже дефицита, кстати, дотировавшегося за счет всего работающего населения, были объявлены буревестниками новых экономических отношений. Генерал Власов превратился в непреклонного борца с коммунизмом и сталинизмом, примером для подражания, а Красная Армия в стадо варваров, растоптавших европейскую цивилизацию.

Главными героями дня нынешнего стали не комбайнеры, сталевары и прочие лохи, горбатящиеся за горбушку черного, а валютные шлюхи, рэкетиры, киллеры, воры в законе и тому подобная публика. Они купались в роскоши, бездельничали и развлекались в свое удовольствие, власть и органы правопорядка перед ними не просто пасовали, а стелились ковриком.