Текст книги "Черный паук"

Автор книги: Виктор Мясников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

– Продолжайте, товарищи, – поощрил их Славка и вышел.

Вначале проверил, на самом ли деле дверь с засовом ведет на улицу. Оказалось, правда. Над крылечком висела лампочка, как положено, освещая табличку на стене "ул. Добролюбова" и цифру "2" на белом квадрате. Славка вернулся к дверям с табличкой "Гл. механик" и с размаха врезал каблуком. Что-то там внутри треснуло. Он добавил ещё раз, и замок выломился. Ничего интересного внутри не оказалось, кроме дюжины объемистых пакетов с водочными этикетками нескольких сортов. Еще на пустом столе стоял телефон, вероятно, спаренный с тем, что Славка оборвал в комнате охраны. Он поднял трубку и по памяти набрал номер Татьяны. Считал про себя гудки. После седьмого трубку на том конце подняли. У него сердце замерло.

– Але, кто это? – хрипло, со сна, прозвучал голос недовольный Татьяны.

– Танюшка! – радостно закричал Славка. – Родная моя! С тобой все в порядке? Это же я, Славик?

– А-а, это ты... – разочарованно протянула Татьяна. – Чего ночью-то звонишь?

– Да как не звонить? Ты же пропала!

– Никуда я не пропала, сплю себе. А ты будишь. Делать, что ли, нечего?

– Танюш, я сейчас бегу к тебе! Жди меня!

– Угу, – сонно пробормотала Таня и положила трубку.

Славка бросился к выходу, но с полдороги вернулся и снова поднял трубку. Набрал короткий номер.

– Алло, милиция?.. Тут убийство произошло. В гараже на Добролюбова, дом два... Это главный механик говорит. Кровишши – море! ... Затереть-то можно или до вашего прихода не трогать?.. Ладно, жду опергруппу.

Он весело потер ладони, звякая стальными когтями, и побежал вон.

* * *

Заметив голубые проблески, Славка едва успел спрятаться за угол. Милицейская машина остановилась у дверей, бросая по сторонам блики. Это была патрульная машина, получившая сигнал по радио. Так, во всяком случае, понял Славка, слыша, как один из милиционеров отвечает в микрофон, стоя у распахнутой дверцы. Дальше тут медлить и прятаться не имело смысла, и так все понятно. Следовало торопиться, чтобы до рассвета встретиться с Таней.

Пока Славка снимал комбинезон, притаившись за каким-то дырявым забором, огораживающим заброшенную стройку, патрульные вызвали подкрепление. Сквозь щели в заборе хорошо был виден микроавтобус, из которого выпрыгнуло несколько человек и устремилось внутрь гаража. Славка обернул ружье комбинезоном, превратив его в длинный сверток, чтоб не бросалось в глаза. Все-таки большое удобство, что вместо приклада у этой штуки пистолетная рукоятка.

Через стройку он вышел на параллельную улицу и быстро двинулся в сторону центра, стараясь держаться ближе к стенам домов. Только когда повернул к вокзалу, стали встречаться прохожие. Кто-то шел домой со стороны железной дороги, а кто-то, наоборот, торопился на раннюю электричку.

К дому Татьяны приближался осторожно. Пытался высмотреть в темноте, нет ли угрозы. На всякий случай заново обернул комбинезоном короткий помповик, чтобы дуло торчало, а с другого конца рука лежала на рукоятке. Указательный палец, соответственно, на спусковом крючке. Прижал оружие к груди стволом вверх, слился с ним в темноте. Вдоль дома тихо прошел по газону до подъезда. Влажные опавшие листья чуть слышно шелестели под ногами.

Наощупь нажал кнопку кодового замка, услышал щелчок и гудение. Приоткрыл дверь, прошмыгнул в тамбур, захлопнул за собой тяжелую створку. Прислушался. Что-то его беспокоило, тревожило. Все окна на фасаде здания были темны, хотя Татьяна должна ждать. Впрочем, ждать можно и в темноте. Что-то другое...

Славка стоял между наружными и внутренними дверями тамбура, напряженно вслушиваясь в темноту. Потом осторожно приоткрыл правую створку, сам скрываясь за левой, вставил носок ботинка в образовавшуюся щель и направил в неё ствол ружья. И сразу понял, что его насторожило, – свежий запах сигаретного дыма. Ночью в запертом подъезде спящего дома было накурено!

Он тут же отдернул ногу и отпрянул к стене тамбура. Дверь негромко стукнула, притянутая слабой пружиной. И тотчас сильный удар распахнул её, и луч электрического фонарика ворвался в тамбур. Славка не задумываясь сделал выпад ружьем и нажал на спуск. В тесном пространстве выстрел прозвучал оглушительно, аж уши заложило. Заряд картечи отбросил в подъезд сунувшегося в тамбур человека. Фонарик разбился о каменный пол, а дверь захлопнулась. В подъезде раздались крики. Славка кинулся на входную дверь, забыв, что она заблокирована кодовым замком. Сообразив, мазнул рукой по железной пластине, отодвигая стопор, pаспахнул тяжелую створку.

– Стоять, падло! – раздалось из уличной темноты повелительно и зло.

Славка дернул на себя ружейное цевье, засылая в казенник новый патрон, и спустил курок. Отдача толкнула в живот кулак с зажатой рукояткой. Длинное пламя на миг вырвало из ночной темноты трех или четырех человек и сменилось ещё большей тьмой, до цветных пятен в глазах. Никого Славка разглядеть не успел. Заметил только вытянутые в его сторону руки. Тут же присел машинально, передергивая затвор левой рукой.

Темнота взорвалась стремительными вспышками пистолетных выстрелов, слившихся в одну сплошную очередь. Из дверей с треском летели щепки, пуля звонко цокнула в замок. Сзади в подъезде кто-то удивленно ахнул. Славка распластался на полу, сжался в комок, ожидая, что вот сейчас его прошьет насквозь.

Дверь захлопнулась. Стрельба резко прекратилась, готовая через мгновенье начаться снова. Славка это ощущал каким-то внутреннним чутьем. А может, понял, что стрелки вставляют запасные обоймы. Лежать дальше означало остаться в этой глупой позе навсегда. Он вскочил и бросился в подъезд. Тут же наступил на что-то мягкое. Понял – труп. Это его он швырнул обратно на лестницу выстрелом из ружья.

На нижних ступенях лестницы споткнулся о второе тело. Похоже, этого сразили пистолетные пули, пройдя сквозь две двери. В темноте послышался невнятный стон. Славка не задерживаясь летел вверх, прыгая через три ступеньки. Комбинезон с ружья размотался, и он наступил на него, когда уже взбегал на лестничную площадку. Упал, больно ударившись коленом, но тут же вскочил и бросился дальше. В квартирах раздавались истерические выкрики и детский плач. Жильцы, поднятые с постелей бешеной канонадой, сходили с ума от ужаса, не понимая, что происходит.

Взбежав на третий этаж, Славка заколотил в железную дверь.

– Таня! – заорал на весь подъезд. – Ответь, Таня!

– Убирайся! – раздалось в ответ. – Видеть тебя не хочу! – Голос её сорвался на громкие прерывистые рыдания. И было похоже, что кто-то зажимает ей рот и оттаскивает от двери, потому что она выкрикнула в отдалении: Отпусти! – И снова подбежала к дверям. – Убирайся отсюда!

После этого её рыданья затихли в глубине квартиры. Славка обмер, как оглушенный. Он ничего не понимал. И вдруг собственная жизнь сделалась ему не дорога. Неожиданно успокоившись, с холодной ясностью, от которой у самого мурашки побежали по коже, понял, что жить ему и в самом деле больше незачем. Он неторопливо выпростал ружье из скомканного комбинезона. Потом левой рукой растряхнул свою ночную спецовку и повесил на шею, как шарф, прислушиваясь к звукам внизу. Там гремели входные двери. Треснул пистолетный выстрел. Отблески света мелькнули в лестничном пролете. Славка усмехнулся: боевые муравьи шли брать паука.

Он осторожно стал спускаться, стараясь не спугнуть случайным звуком своих врагов и не обнаружить себя раньше времени. До некоторой степени его маскировал шум в квартирах. Похоже, там двигали мебель, строя баррикады у входных дверей. Слышались крики женщин. Сейчас по "ноль два" обрушился шквал звонков. А этажем ниже шептались невидимые люди. Фонарики они предусмотрительно выключили. Наверное, тоже расчитывали воспользоваться темнотой.

Сбежав по лестничному маршу, Славка с отчаянным криком выстрелил в темноту. И тут же бросился обратно. Хоть жизнь ему была не дорога, инстинкт самосохранения сработал. Долгое эхо тут же дополнили несколько ответных пистолетных выстрелов. Пули заскакали рикошетами. Запахло известковой пылью. И тут в какофонию боя ворвался тягучий вой милицейской сирены. Сыпанул по ступенькам торопливый топот, сопровождаемый неразборчивыми выкриками. Славка метнулся следом, сообразив, что разборка с милицией ему тоже ни к чему.

Во дворе рявкнул двигатель. Боевые муравьи торопились прочь из чужого муравейника, бездарно разворошенного среди ночи. Славка выглянул из подъезда. Мимо, ревя сиреной и сверкая синим маяком, пронеслась милицейская машина. Он едва успел отпрянуть, чтоб не попасть на глаза в свете фар. Но наряд включился в погоню за вывернувшим со двора джипом и по сторонам не глазел.

Пока не подоспели другие блюстители порядка, Славка бегом пересек двор, спиной ощущая десятки глаз, что всматривались в сумрак сквозь оконные стекла. Он без остановки пронесся через весь квартал, хрипя сухим горлом, и остановился, прижавшись к стене, соображая, куда броситься теперь. Рядом из подвального окна несло теплой сыростью, и Славка протолкнул ружье в невидимый проем, избавившись от вещественного доказательства. Изнутри донесся громкий всплеск. Как он и предполагал, в подвале было полно воды.

Теперь он уже не бежал, а шел не торопясь. Яркий луч прожектора неожиданно осветил улицу, которую Славка собирался перейти. В сотне метров стоял автомобиль, явно милицейский, и если бы свет включили там минутой позже, Славка оказался бы как на блюдечке. Вывод ясен: округа блокируется нарядами.

Вначале Славка решил где-нибудь спрятаться и отсидеться, но быстро сообразил, что сейчас тут все закоулки прочешут. Он бросился обратно во дворы. Кое-где в окнах зажигался свет. Некоторые люди уже вставали, видать, им рано на работу. Проскочив квартал насквозь, Славка убедился, что и здесь тихим ходом патрулирует милицейская машина, освещая фарами всю улицу. Мало того, сзади во дворах тоже замерцали синие проблески. Похоже, вся милиция города стягивалась к месту ночного побоища и подключалась к поиску участников перестрелки. Славке встречаться с блюстителями правопорядка никакого резона не было. Из-за одного только рэкетирского наряда, прикида, говоря современным уличным языком, его обязаны были бы задержать. А там выяснение места жительства, паспортных данных и полагающиеся неприятности...

Оставался единственый путь отхода, да и тот упирался в высокий дощатый забор, за которым высилась мрачная громада недостроенной гостиницы. Двадцатиэтажное здание начали возводить лет двадцать назад, собрали из бетонных блоков и стальных балок каркас, покрыли крышей да так и оставили. Сейчас такой проект, расчитанный на непритязательных советских туристов и командировочных граждан, и даром никому оказался не нужен. В пятизвездочный отель этот бетонный улей перестроить невозможно, а чтобы просто снести, требуются почти такие же деньги.

Крепко сколоченный двухметровый забор стоял на пути. Славка остановился. Не стоило метаться, как крыса в почтовом ящике, в запасе имелось несколько минут. Прежде всего он успокоился, потом снова влез в комбинезон, чтобы не пачкать одежду и освободить руки. Ухватиться за верх забора и махануть через него не составило труда. Вот только приземлился на хрустящую кучу строительного мусора. Славка похвалил себя за то, что надел ночную спецовку, сейчас бы умурзался так, что нельзя было бы показаться при свете дня.

На улицах вдруг разом вспыхнули фонари, вдалеке прозвенел трамвай. Послышался натужный вой троллейбуса, поднимавшегося в сторону Музкомедии на Вознесенскую горку по "Яшке", мимо креста на месте расстрела царского семейства. Час-полтора, и начнет светать.

Через горы битого кирпича, земли и ржавых железяк Славка добрался до бетонного монолита – цоколя башни. Из стены торчали концы арматуры, образуя редкие ряды через полметра один от другого. Славка полез вверх, хватаясь за холодные ребристые прутки, ставя ноги на нижние. Проржавевшие железки гнулись, цеплялись за комбинезон, царапали ладони острыми чешуйками ржавчины. Казалось, конца им не будет. Рядов двадцать он одолел, пока оказался на открытой галерее, идущей по периметру здания. Тут уже можно было посверкать фонариком, осмотреться чуток.

Галерея обрывалась провалом в трехэтажный зал. Посреди его возвышались бетонные лифтовые шахты, окруженные лестничными маршами, начинающимися на уровне галереи. Огромные стальные балки тянулись к центру, к нижней площадке лестниц, образуя концентрический рисунок паутины. Славка усмехнулся: давай, Паук, беги. Ширина балки была сантиметров пятьдесят. Если бы она лежала на земле, любой бы по ней промчался вприскочку. Но когда темнота, хоть глаз выколи, а внизу десять метров для свободного падения и бетонный пол, не каждый согласится даже проползти на карачках. Но у Славки страх высоты атрофировался много лет назад, поэтому он спокойно пошел, чувствуя направление и в темноте.

Отрывистый собачий лай гулко отозвался в пустом пространстве башни. Славка, сосредоточенно идущий по стальному мосту, не обратил внимания. Мало ли кто вывел собачку погулять с утра пораньше? Но громкий крик, последовавший за этим, сразу изменил направление мыслей.

– Никодимов, зайди с той стороны, проверь, может, он ещё тут!

– Сейчас, товарищ капитан! Рекс, ищи!

Розыскная собака, похоже, взяла Славкин след от подъезда и привела к забору опергруппу. Сейчас они убедятся, что он действительно на территории стройки, блокируют её и спокойно дождутся рассвета. Тем боле, что ждать осталось всего ничего. А потом, как говорится, дело техники.

Такая перспектива Славку не устраивала, но и убежать отсюда он уже не мог, упустил время. Ему бы чуть раньше сориентироваться по времени, добраться до троллейбусной остановки, до которой всего-то метров триста, да прыгнуть в двери... А сейчас оставалось только подниматься по бесконечным лестницам. Свежий утренний ветер гулял в коридорах, сквозил в пустых проемах окон. Сверху крыши соседних домов, прорисовываясь в утреннем сумраке, казались очень близкими – перепрыгнуть можно. Но Славка знал, что это типичная иллюзия, порождаемая расстоянием.

Он посветил фонариком и увидел толстый кабель, висящий в пролете. Странно, что его до сих пор не украли охотники за медью. Славка вспомнил, что раньше на крыше стоял какой-то дурацкий транспарант, типа "Продовольственную программу – в жизнь!" или "Слава труду!", подсвечиваемый по ночам прожектором. Потом райкомов не стало, и некому оказалось следить за иллюминацией. В самом низу, Славка это прекрасно помнил, кабеля не было, он пришел откуда-то со стороны. Быстро спустившись на несколько этажей, Славка увидел, что кабель тянется по коридору и ныряет в окно. Дальше он уходил в темноту, очевидно, на крышу соседнего дома. Выход напрашивался сам собой – съехать по кабелю, как проделывал это раньше, удирая от погони.

Но накидного ролика у него с собой не было. Пpидется искать подручные средства, что-нибудь изобретать. Славка пошарил лучом фонарика по полу и нашел ржавый металлический пруток, провалявшийся двадцать лет без дела. Слегка изогнуть его посередине было секундным делом. Теперь, наложив его на кабель и схватившись за концы, можно было ехать вниз. Славка уселся на край оконного проема, обхватил ногами кабель и чуть сполз вниз, держась за пруток. Внезапно им овладел страх. Неведомое внутреннее чувство настойчиво предупреждало: не надо, кончится плохо. Но он принял это за обычный страх неизвестности, сопряженной с высоким риском, а не за интуицию.

Он буквально упал на стремительно растягивающемся кабеле, провалился вниз. Под его весом весь запас кабеля, разложенный по коридору и подвязанный к лестничным маршам, потянуло за окно. И Славка соскользнул не на соседскую крышу, а повис над переулком, как вобла на веревочке, подвешенная вялиться. Он нарушил одно из главных альпинистских правил – не убедился, что веревка надежно закреплена.

Сейчас, болтаясь на высоте четвертого этажа, он чувствовал, что продолжает медленно сползать, но в обратном направлении, к стройке. Проклятый кабель продолжал вытягиваться и провисать. И то сказать: если в Славке было килограммов семьдесят пять, то многожильный медный кабель в толстой резиновой изоляции и в добрую сотню метров длиной тянул центнера на полтора-два, если не больше. И Славкины килограммы послужили только толчком, сдвинувшим с места эту массу цветного металла.

Славка изогнулся и обхватил ногами кабель. Падать на асфальт не хотелось. Следовало выбросить железку и ползти на крышу пятиэтажки, как по канату. Но тут в переулке появился милицейский "воронок". Мигалка на кабине была выключена, но чуть бликовала в рассеянном свете, падающем из освещенных окон дома.

Автомобиль с выключенными фарами, чуть слышно урча мотором, медленно приблизился и остановился точно под Славкой. Похоже, они обкладывали недостроенную гостиницу и не хотели спугнуть скрывающегося там человека. Из машины вышли двое и направились к дощатому забору. Третий, наверное, водитель, остался в кабине. Сверху было слышно, как он общается с рацией, только слов разобрать не удалось.

Славка, держась одной рукой за кабель, засунул ржавую железку за пазуху, чтобы случайно не уронить на асфальт, не привлечь этим внимание патруля. Теперь следовало переменить положение тела на сто восемьдесят градусов, так как ползти вверх ногами по наклонному канату – дело очень трудное. И в это время на крыше гостиницы не выдержали окислившиеся за двадцать лет до позеленения медные жилы, прикрученные к контактам ржавого прожектора. Конец кабеля сквозанул вниз. Славка почувствовал, что его стремительно несет на стену дома. И поскольку не успел изменить положение тела, то совершил маятниковое движение перевернутым вверх ногами.

Он так сильно ударился бедром, что крепко сцепленные вокруг кабеля ноги тут же разжались, и Славка кувырнулся на балкон, въехав ещё и плечом в перила. Приземлился на какие-то деревяшки, заработав дополнительную дюжину синяков и ссадин. Сзади с грохотом летели на землю десятки килограммов меди и резины, подымая строительную пыль. Кабель шлепнул не только по асфальту и забору, но и по крыше "воронка", замаскировав шум, вызванный падением Славки на чужой балкон.

Сам он сжался в комок и притаился, опасаясь пошевелиться. Боль в ушибленных местах была почти непереносима, но стонать, растирать синяки, дергаться, завывать и плакать строго воспрещалось. Хуже всего, что в квартире, к которой относился балкон, зажегся свет. Хозяева проснулись и полезли к окну. На счастье, из освещенной комнаты ничего нельзя рассмотреть, кроме собственного отражения в двойных стеклах.

А на стройке раздавались крики. Похоже, милиция пошла на штурм. Неразборчиво гундосил мегафон и пару раз гавкнула собака. Свет в квартире погас. Следовало сматываться. Славка осторожно пошевелился. Резкая боль пронзила тело. Он понял, что с такой подбитой ногой далеко не уйдет. Даже простое прикосновение руки к бедру вызывало острую боль. Перелома быть не должно, но кровавый синяк от колена до задницы наличествует. Это понятно и без медицинского освидетельствования. Оставалось устраиваться здесь, на чужом балконе, и надеяться на авось.

* * *

Жажда хуже голода, это всем известно. А кому неизвестно, может улечься лицом вниз на балконе, лучше прямо с ночи, и подождать, пока солнышко пригреет. А чтобы пригрело получше, наденьте черный глухой комбинезон, под него свитер и кожаную куртку, и перед этим всю ночь не пейте и не ешьте, только бегайте и прыгайте.

К мукам голода и жажды постепенно добавилась ещё одна – Славка захотел в туалет. Он лежал на животе, притворяясь кучей тряпок, на которую небрежно брошены почерневшие бруски и досточки, и вспоминал героев войны, разных снайперов и разведчиков, которые сутками мужественно лежали на нейтральной полосе и не шевелились. Постепенно у него зародилась мысль, что насчет "не шевелились" – это все придумано. Вот он, например, уже ни рук, ни ног не чувствовал, только живот, который, с одной стороны, со стороны желудка, требовал пищи и в особенности питья, а с другой стороны прямо противоположного, то есть освобождения мочевого пузыря.

Почему-то под балконом с утра толклись люди. Это оказался всего второй этаж, поэтому слышимость была прекрасной, и Славка слушал с утра ругающихся милиционеров, которым рухнувший кабель разбил фонарь на крыше кабины, потом других, которые на ватных ногах спустились с двадцатиэтажки, пробежав бегом до самой крыши и обратно, по пути проверяя каждый этаж.

Потом местное пожилое население собралось обсуждать ночные события. Бесчисленные бандитские шайки, оказывается, устроили войну и нагромоздили гору трупов. Особенно усердствовал пресловутый Черный Паук, который под шумок унес на двадцатый этаж недостроенной гостиницы милиционера. Там он неплохо поужинал теплой кровушкой, а на десерт перекусил кабель, по которому другие милиционеры пытались вскарабкаться наверх.

Пенсионерки никаких конкретных подробностей не приводили, а главным образом механически повторяли с разными интонациями пожелания неизвестным бандитам перестрелять друг дружку до последнего. Относительно Черного Паука мнения разделились, поскольку бандитскую кровь он хлебал с ещё большим удовольствием, чем милицейскую. В другом настроении Славка, пожалуй, возгордился бы от такой городской мифологии, прославляющей его подвиги, но сейчас гордо пыжиться было рискованно – мог лопнуть мочевой пузырь.

На балконе оказалось полно перепрелых тополиных листьев, налетевших сюда ещё в прошлом году по крайней мере, а также грязных стеклянных банок и полусгнивших брусков и реек, предназначавшихся когда-то для какого-то домашнего мастерства. Славка присовокупил к этому хламу кривой и ржавый железный пруток, на котором съезжал по кабелю, и решил, что в квартире, судя по беспорядку и запущенности балкона, обитают алкаши, а может, всего один алкаш.

Пьяниц он никогда не боялся, потому рискнул сменить положение: руки уже совершенно занемели, поскольку находились под телом, прижатые к бетонному полу. Славка медленно повернулся на бок, стараясь, чтобы бруски со спины скатывались без лишнего шума. Подняв глаза, заметил, что рыжая от старости марля, наколоченная на форточку, шевелится на сквозняке. Это могло означать, что форточка открыта.

И Славка решил: будь, что будет, а у него уже сил никаких нет. Он осторожно снял с себя трухлявые бруски, отложив их в сторонку, пошевелил руками и ногами, пробуя, насколько они послушны его воле, и поднялся. Черт с ними, с алкашами, может, они спят или ушли сдавать стеклотару.

Он легко поставил ногу на карниз, а рукой схватился за оконную поперечину, продрав ветхую марлечку. Она и вовсе распалась, буквально рассыпалась на сухие клочочки, когда он попытался сдернуть её другой рукой. Видать, провисела не один год, страдая от солнца, дождя и зимних морозов. Форточки обеих рам были чуть приоткрыты внутрь, Славка толкнул их, просунулся головой и обеими руками, и нырнул в комнату.

На широком подоконнике, каких в новых домах сейчас не увидишь, стояли в кастрюльках с серой землей длинные кривые столетники с одеревеневшими чешуйчатыми стволами и пучками мясистых колючих листьев на верхушках. Чуть не плача от боли в потревоженной расшибленной ноге и напрягая живот, лежавший на поперечинах оконной рамы, Славка свесился вниз головой, сдвинул кастрюльки в сторону и сполз на пол. По его расчетам, никто не должен был заметить его незаконное проникновение в жилище. Гостиница напротив жильцов не содержала, следовательно, некому было пялиться на балконы "хрущевки".

Обстановка квартирки оказалась такой же ветхой, убогой и грязной, как и балконная рухлядь. И такая же старушка сидела на кухне перед заставленным всякой всячиной столиком, тоже ветхая, убогая и подопревшая, как прошлогодняя листва. Она без всякого удивления наставила на Славку блеклые запавшие глаза и тихо поздоровалась, не меняя позы. Тот слегка опешил, сбил капюшон за спину и ответил на приветствие.

– Водопровод проверяем, – пояснил торопливо, – как, нормально функционирует?

– Воду выключать будете? – не то спросила, не то сделала утвердительный вывод старушка. Голос её звучал на удивление чисто и звонко, резко контрастируя с убогим видом.

– Нет, выключать не будем, – уже более хозяйственным голосом заявил Славка и, взяв с почерневшей тумбочки такой же почерневший стакан, напился отвратительной сырой воды из-под крана, белой от множества мелких хлорных пузырьков. – Сейчас ещё ванну проверю.

Тихая старушка, как само собой разумеющееся воспринявшая появление в запертой квартире молодого незнакомца, не внушала опасений. Славка сходил в туалет, умылся, снял комбинезон и почистил брюки и куртку. Взглянул на запекшийся кроваво-черный синяк на бедре, напоминавшем сейчас кусок грязного мороженого мяса, и поморщился от отвращения и боли.

Когда вернулся на кухню, старушка по-прежнему смотрела в стол, не меняя совиной позы. Славка прошелся по кухне, соображая, попросить у бабушки поесть или самому похозяйничать? Только сейчас он поглядел туда же, куда смотрела старушка. На вытертой до матерчатой основы изрезанной клеенке среди сдвинутых в стороны нечистых мисок и чашек лежала блекло-зеленая измятая десятка и горстка монет.

Славке вдруг сделалось невыразимо стыдно и горько. Он даже почувствовал обиду, словно у него самого уже наступила убогая, одинокая и никчемная старость. Сгорая от непонятного стыда, он сунул руку во внутренний карман и отщипнул от пачки пять-шесть гладких пятидесятирублевок. Положил поверх тусклой бронзы и блестящего никеля, испытывая не облегчение, а неловкость, словно хотел откупиться от собственной совести.

– Это что, пенсия, что ли?

Старушка хотела непременно понять причину появления денег, словно необъясненные, как бы незаконные деньги нельзя было принимать. Впрочем, наверное, и вправду нельзя.

– Пособие для ветеранов, – пояснил Славка.

– Всем, что ли, дают? – сработал какой-то тайный рефлекс социальной справедливости и всеобщего равенства.

– Нет, во всем доме тебе одной, – начал внушать Славка, – так что ты, бабушка, не говори никому. Поняла?

– Поняла, поняла, – закивала та, – поняла. А расписаться-то где?

– Не надо расписываться. Ступай в магазин, покупай чего надо, а расписаться ещё успеешь. – Славка помахал рукой с зажатой тряпичной сумкой, в которой лежал свернутый комбинезон. – Бывай здорова, бабуля.

Он торопливо захромал к дверям.

* * *

Днем в травмпункте всегда полный коридор народу. Ушастые дети бесцеремонно разглядывают чужие поврежденные конечности, тогда как у самих руки висят в люльках из мамкиных платков. Недовольные мужики переживают собственную пьяную неловкость и трудно вспоминаемую драку. Вздыхают несчастные женщины, всем видом взывающие к людской жалости. Молодые люди обоего пола, желающие получить временное освобождение от трудового и учебного процесса, с интересом поглядывают друг на друга. Славка не пошел бы сюда ни за что, но следовало срочно привести себя в норму, а в дежурную травматологию можно приходить и без паспорта, и без полиса медицинского страхования.

Он терпеливо дождался своей очереди, деловито и точно обрисовал самочувствие, получил направление в рентгенкабинет. С удовольствием услышав, что трещин и переломов у него не выявлено, он обстоятельно проконсультировался у дежурного хирурга насчет мазей и компрессов. Потом в процедурном кабинете, предварительно закупив все необходимое в киоске, находившемся в этом же фойе, самостоятельно перебинтовал смазанную ногу, наложив тугой и красивый "колос" из перехлестнутых бинтов. Немолодая медсестра уважительно посмотрела, но от вопросов удержалась.

Действительно стало полегче, но таскать опухшую ногу все равно было тяжко. Ковыляющая походка начисто разрушала имидж крутого парня в кожанке, и все прохожие обращали внимание. Некоторые смотрели с наглым удовольствием и, казалось, сожалели, что это не они подбили ему ногу. В общем, внешний вид требовал перемены.

Славка забрался в первый подвернувшийся автобус и поехал куда глаза глядят, на ходу придумывая свой новый образ. Может, перекраситься в блондина? Неожиданно мимо проплыла длинная вывеска "Косы. Шиньоны. Парики." Славка, как ужаленный, принялся продираться к выходу, неслышно поскуливая, потому что ногу тоже приходилось тащить сквозь плотную массу человеческих тел. С остановки он торопливо зашкандыбал прямо через газон на противоположную сторону улицы, чувствуя, что придумал себе новое лицо.

Заведение оказалось пастижерной мастерской, делающей волосяную продукцию на заказ. Впрочем, нашлись, и в немалом числе, изделия, не дошедшие до заказчиков. Славка, закосивший под рок-музыканта, только что демобилизовавшегося из армии после двух лет срочной службы и решившего заново начать музыкальную карьеру, объяснил приемщице заказов, что со своей солдатской стрижкой не вписывается в команду.

Женщины, работающие в мастерской, близко к сердцу приняли его горе. В самом деле, стриженый рокер в лохматой команде – все равно, что лысый жених на молодежной свадьбе. Всем смешно, а ему стыдно. К счастью, древнее искусство пастижеров, ещё в Древнем Египте увенчивавших фараонские головы многоэтажными сооружениями из конского и человеческого волоса, готово было прийти на помощь.

Оказалось, парики бывают двух типов. В первом случае их делают механическим способом, пристрачивая пряди к основе при посредстве швейной машинки. В ход идут и искусственные волокна, и буйволовый волос, да что угодно, хоть овсяная солома. Выглядит он не слишклм натурально, даже если изготовлен из натурального человечьего волоса, поскольку пряди пристрочены раз и навсегда и своего положения изменить не могут. Ни причесать его, ни пригладить, как легли локоны, так и будут топорщиться несколько лет до полного износа. Зато такой парик, как правило, крепится на основу из резиновой сетки и по сути безразмерный. На голове держится плотно, правда, месяца через три резинки надо менять, слишком растягиваются.

А вот хороший парик делается вручную и только из натурального волоса. Каждый волосок в нем специальной иглой продергивается в отверстие мелкой сеточки-основы. Изготавливается он сугубо индивидуально, точно по размеру головы и стоит в четыре раза дороже. Зато он легкий, почти не ощущается на голове, его можно мыть, красить, завивать и так далее. И несколько лет он служит верой и правдой, создавая полную иллюзию настоящей шевелюры.

Конечно, Славке хотелось, чтобы его волосы выглядели как можно естественней, вот только ждать три недели, пока по волоску будут мастерить его волосяной покров, он не мог. Среди готовых, однако, ему подобрал отличный паричок подходящего размера, достаточно длинноволосый, плотно садящийся на голову, но, к сожалению, женский.