Текст книги "Месть черного паука"

Автор книги: Виктор Мясников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

– Нет, исключительно от своего.

Дурацкие эти встречи никому из кандидатов на пользу не шли. Избирателей обычно приходит раз-два и обчелся. Народ давно потерял интерес к подобным мероприятиям. Явятся полтора пенсионера, чтобы пожаловаться, дескать, трубы текут, а бесплатные лекарства не выписывают. Особенно много жалобщиков, когда в числе кандидатов кто-то из администрации. Так что Будякин услышал бы одни претензии и проклятья. Досталось бы и за местное жилуправление, и за горздрав, и за последние решения правительства.

По наблюдениям Горелова, на подобные сборища собирается цвет местных склочников, чтобы обругать поголовно всех кандидатов. К ним следует добавить группы поддержки самих кандидатов, освистывающие конкурентов и активно аплодирующие своим.

Горелов группу поддержки посылал только на встречи, назначенные в окраинных районах, чтобы не трудились вхолостую. На окраинах народ проживает почти сельский, в частных домах и шлакоблочных малоэтажках, нравы сохраняет ещё те, советские, и на такие сборища собирается чуть не в полном составе, даже еле переступающие ветераны и алкаши приползают. Опять же и претензии к властям имеют все, и надеются по привычке только на начальство. "Вот приедет барин, барин вам покажет, сво-о-лочи!"

Если грамотно провести встречу, то все местное население проголосует за понравившегося кандидата. Обращаться с местными надо как с селянами: не скупиться на обещания, отдавать распоряжения немедленно и ругать местное начальство с правительством. Кстати, большинство кандидатов на окраины не ездит, опрометчиво считая, что там и вовсе говорить не с кем.

Одной из самых дальних окраин считался поселок Изолятор, забытый богом и властью на болотном берегу озера Шарташ, на противоположной от города стороне. В плохую погоду поселок и вовсе с глаз пропадал, исчезал за пеленой дождя и тумана, как будто его и не было никогда. Захиревшее производство керамических изоляторов, гранитный карьер, переживающий спад производства щебенки вместе со всей строительной индустрией, прекращение торфоразработок и прочие обыкновенные беды современной жизни обозлили поселковый электорат. А ведь это почти четыре тысячи избирателей.

Горелов такие Изоляторы как орешки щелкал, поднаторел в социальных технологиях. Для начала разбросали письма по почтовым ящикам. В каждом конверте анкета. Что надо сделать для поселка в первую очередь? А во вторую? Какие проблемы волнуют и в чем сложность жизни? Заполненную анкету положите, пожалуйста, в этот же конверт и бросьте в красный почтовый ящик в хлебном магазине или в сберкассе. Кандидат Будякин заранее благодарит.

Примерно пятьдесят писем вернулось, видно не особенно верил народ в действенность своих посланий, а, может, просто обленился. Семь из них содержали ругательства в адрес кандидата Будякина, главным образом нецензурные. Сам Будякин этого не читал, да ему и ни к чему. Не его это дело. Его дело – деньги подтаскивать в нужном количестве, а работать должны профессионалы.

Даже если бы кроме этих семи матерщинников никто больше не откликнулся, люди Горелова все равно составили бы точную картину поселковой ситуации. Они просто подняли бумаги и посмотрели наказы избирателей на предыдущих выборах. Ведь ничего с тех пор не изменилось. В сущности, письма разбросали для порядка, чтобы план сработал. Да попутно всех оповестили, что есть такой кандидат Будякин, поскольку, кроме анкет, в каждый конверт вкладывался ещё глянцевый рекламный календарик с портретом Серафима.

Когда жители Изолятора стали подтягиваться в клуб на встречу с кандидатами, на площади перед входом уже стоял десяток легковых автомобилей и один грузовик. Из его кузова торчали две телефонных будки. Они вызвали особое внимание народа. Даже на шикарный "линкольн" бизнесмена Козоедова меньше глазели.

Кандидату Козоедову вообще не везло. Мало того, что уголовное дело о незаконном вывозе за рубеж двух тысяч тонн меди и никеля, возбужденное в отношении его, все разрасталось, так ещё какие-то злодеи портили Козоедову предвыборные плакаты и листовки, жирным черным маркером исправляя одну букву фамилии, и придавая ей тем самым на редкость гнусный смысл.

Безобразничали с его затейливой фамилией вовсе не люди Горелова, а какие-то совершенно бескорыстные подростки, которые таким способом развлекались. Да и не было смысла воевать с убогим новорашем. Самое большее, на что он мог рассчитывать – это на голоса нескольких сочувствующих знакомых и родственников.

Встреча в клубе, как и полагается, началась с получасовым опозданием. Наконец представитель районной администрации, ради такого случая заглянувший в самый темный угол подведомственной территории, прокашлялся и задвинул витиеватую речь о демократии, новой России и о миллионных суммах, потраченных на организацию выборов. Потом предложил кандидатам выступать в алфавитном порядке, по пятнадцать минут каждому.

– По десять! – крикнул из зала какой-то провокатор и пояснил: "Бриллиантовая рука" по телику скоро начнется.

Его реплика вызвала оживление в зале. Послышались голоса в поддержку десятиминутного регламента. Кандидаты и доверенные лица, сидящие на сцене за составленными в длинный ряд письменными столами, занервничали.

– Слово предоставляется Серафиму... э... – районный представитель замешкался, полез в бумажку, отыскивая отчество.

– Просто Серафим Будякин, – поднялся с места кандидат в депутаты и простецки улыбнулся. – Десять минут, я думаю, даже многовато. Биография моя на всех заборах в виде листовок развешана. Кому интересно, те давно прочитали. Программа тоже на каждом столбе висит. А для делового конкретного разговора достаточно и пяти минут. Верно?

– Верно! Правильно! – раздались выкрики, сразу перекрывшие негромкие голоса пенсионерок, желавших, чтобы кандидат самолично доложил о своем жизненном пути. Зал одобрительно загудел.

– А конкретно речь пойдет о ваших пожеланиях. Все получили мои письма, правда, откликнулись не все. Тем не менее, первоочередные проблемы поселка Изолятор обозначились четко. Сейчас мы их порешаем. Основным названо отсутствие связи с городом, даже "скорую помощь", люди жалуются, вызвать невозможно. Это ваша вина, товарищ Супрунов! – Будякин грозно нацелил палец в районного представителя, тот покорно съежился. – Ну, все, наверное, видели телефонные будки в кузове того грузовика, ну, у входа в этот дом?

– А-а! – в зале поднялся радостный гвалт.

– Я тут поговорил с людьми, они советуют один телефон-автомат поставить у хлебного магазина, а второй возле сберкассы. Правильно? – И Будякин обозначил движением рук направления: – В одном конце поселка и в другом. Как, согласны?

Снова в зале начался бестолковый говор. Совершенно не важно, что там горланили мужики и бабки, главное, возникла атмосфера живого разговора, дружеского общения и взаимного доверия.

– Значит, так и запишем, – подвел итог якобы обсуждения Будякин и махнул в сторону дверей: – Сергей, слышал? Передай шоферу, чтоб одну выгружал возле хлебного, вторую возле сберкассы. – Он снова развернулся к залу. – Хочу сразу предупредить. Сами телефоны установят только завтра. Установят, подключат, и можете пользоваться. Пользоваться, – Будякин поднял руку с зажатой красной записной книжкой и, разделяя слоги, четко произнес: – бес-плат-но. Бесплатно! Но следите сами, чтобы никто их не искурочил.

Горелов, сидевший в первом ряду, захлопал в ладоши. Зал тут же подхватил, бешено зааплодировал. Этот фокус с телефонами обошелся Горелову недорого. В кабеле, протянутом к Изолятору много лет назад, имелись как раз две резервных пары. Когда недавно в поселке ликвидировали детсад и торфяной разрез, ГТС отдала эти номера в город. Сейчас Горелов купил два коммерческих номера и зарегистрировал на частные адреса в Изоляторе.

Это не были, собственно говоря, телефоны-автоматы, а обычные квартирные телефоны, выведенные на улицу, в будку. Только сам аппарат был таксофоном. Абонентскую плату внесли за два месяца вперед. Дальнейшая судьба этих телефонов Горелова не волновала. Скорее всего, шпана рано или поздно оборвала бы трубки и выломала номеронабиратели, а ГТС отключила бы за неуплату. И никто так и не узнал бы, что это единственные уличные автоматы, с которых можно звонить по межгороду и не платить!

– Второй вопрос, – Будякин помахал красной книжечкой, призывая к тишине. – Второй вопрос – колдобины на улицах. Ну как вам, граждане, не стыдно! Ведь у вас под носом щебеночный карьер! Так трудно засыпать эти колдобины? Понятно, мэр далеко, он даже если на шпиль мэрии заберется, не увидит, что здесь творится. А местная-то власть куда глядит? – Он снова уставил палец в представителя районной администрации.

– Так ведь нужны машины, рабочие, а сметой не предусмотрено, – принял тот удар.

– Ладно, – вздохнул Будякин и вынул из внутреннего кармана трубку сотового телефона, потыкал в кнопки. – Алло, Гнутьев?.. Это Будякин беспокоит. Завтра с утра пошли самосвал на Изолятор, в гранитный карьер. Пусть щебенку возит в колдобины на улицах этого самого Изолятора... Да, да... Всю неделю пусть возит. Я думаю, недели достаточно... Оплата щебенки – моя проблема. Ладно, бывай здоров. – Он убрал трубку обратно в карман и развел руками. – Вот и все, делов-то... Только давайте сразу договоримся. Я делаю одну половину работы, вы – вторую. Высыпали щебенку напротив вашего дома, возьмите лопату и разровняйте. Давайте не будем уж в абсолютных иждивенцев превращаться.

И снова с подачи Горелова разразилась овация.

– Так, дальше у нас идет автобусное сообщение. Редко ходят. Прошу потерпеть три месяца. С нового года станет ходить второй автобус. Дело уже решено. В декабре автопарк получает новые машины, а с первого января их выводят на маршруты. Теперь о пенсиях. Самый, наверное, наболевший вопрос. Если я дам распоряжение в собес, чтобы там кому-нибудь из вас повысили пенсию, его ведь никто выполнять не станет. Сами понимаете, не маленькие. Зал согласно загудел. – Но если меня изберут в Государственную Думу, если вы, – он сделал ударение на этом слове, подождал и ещё раз произнес: – если вы окажете мне столь высокое доверие, я отдам все силы, чтобы наши труженики получали достойные пенсии, а не эти жалкие подачки.

И снова зал разразился долгими, продолжительными, как писала в прежние годы газета "Правда", аплодисментами. Будякин скосил глаза в записную книжку. Такие паузы позволяли освежить в памяти следующий кусок заготовленного текста.

– До выборов у вас есть достаточно времени, чтобы проверить, насколько я держу свое слово. Если телефоны не будут работать, если завтра на разбитые улицы не начнут завозить щебень, не голосуйте за меня! Гоните в шею! Ну, а если вы убедитесь в надежности моего слова, готовы на меня положиться, обязуюсь стать защитником ваших интересов. И на этом позволю считать свое выступление законченным. Пять минут истекли. Спасибо, что выслушали меня. А сейчас, к сожалению, вынужден покинуть ваш гостеприимный поселок. Есть масса дел, которые требуют моего присутствия. Опять водопровод прорвало...

Сокрушенно махнув рукой и тяжело вздохнув, Будякин стал спускаться со сцены. Его тут же облепили местные жалобщики, принялись излагать бессвязные и слезливые просьбы.

– Хорошо, – ободрял их Будякин, – прикажу разобраться. Так, изложите моему помощнику.

Двое психологов, специалистов по методике общения из команды Горелова, быстро переключили всех жалобщиков на себя, увлекли из зала в фойе. А сам Горелов с Будякиным вышли к машине. Оставаться до конца собрания не имело смысла.

– Поздравляю, – вполне искренне сказал Горелов, – вы были великолепны. Завтра весь поселок будет знать, за кого отдать голоса. Главное, нам удалось от вопросов отвертеться. Это самый опасный момент.

– Ну, я не думаю, что мне было бы трудно ответить на любой вопрос, благодушно возразил Будякин.

– А вот это вы напрасно, – ухмыльнулся Горелов, – на этом все и ловятся. Сейчас мои ребята остальным кандидатам повытянут рожи, воткнут им в задницы по венику и заставят изображать павлинов. И будь я проклят, если все остальные кандидаты вместе взятые получат на выборах хотя бы половину от ваших голосов.

– Вашими бы устами, – засомневался Будякин. – Может, их всех сейчас Ляпунов переагитирует.

– Бросьте, у него нет телефона-автомата и денег на подобные штуки. Толстый Козоедов ещё может своими бабками погарцевать, но его сейчас уже в дерьме топят, а он только пузыри пускает. И Ляпунова шутя возьмут на "московское хамство". Есть такой приемчик.

Будякину страшно хотелось увидеть, как все произойдет, но Горелов категорически запретил задерживаться. Мол, завтра ребята все расскажут. Они сели в достаточно скромную серенькую "Волгу" и укатили.

Трудно сказать, почему прием получил такое название – "московское хамство". Вряд ли его придумали в первопрестольной, а затем распространили по остальной России. Хамства у нас везде хватало и без этого. Причина, скорей всего, в столичных скандалах, которые стараниями прессы и телевидения легко становятся достоянием всей страны и многих людей укрепили во мнении, что позволено все.

Из недалекого Козоедова, бизнес которого возрос исключительно на криминальных связях, сделали клоуна. Эта роль ему подходила как нельзя кстати, так что ничего сложного не было, только раздразнить и завести. Ему позволили рассказать трудовую биографию и изложить программу. Вначале путавшийся и нервничавший Козоедов, которого выбило из колеи успешное выступление предыдущего оратора, Будякина то есть, постепенно успокоился и, закончив излагать, попросил задавать вопросы.

– А почему у вас такая фамилия странная. – В первом ряду поднялся худощавый мужчина и остался стоять, ожидая ответа. Хихикающий зал тоже ждал.

– Нормальная фамилия, ничего странного, – снова занервничал Козоедов. – Она вовсе тут не при чем. Вон у нас премьер-министр был – Черномырдин.

– Ну, да, – согласился худой, – премьер Черномырдин, депутат, понимаешь, Козодоев, а мы тогда кто получаемся?

– Я не Козодоев! – разозлился кандидат.

– А мне без разницы! – тоже разозлился мужик и направился к выходу, жестикулируя и продолжая говорить. Только теперь его слова были обращены к залу, а не к сцене. – Я за тебя голосовать все равно не буду. Я за Серафима голосовать буду, мне остальных слушать ни к чему. А ты вон какую пузу нажрал, Козоедов, понимаешь!

Под хохот и улюлюканье зала мужик вышел. За ним ещё несколько человек. Видно, свой выбор тоже сделали и слушать остальных кандидатов не собирались. Чего зря время терять?

Морально раздавленный Козоедов, пунцовый, как свежесваренный рак, плюхнулся на стул. Слово предоставили кандидату Ляпунову. Тот держался молодцом, хотя фамилия и ему не предвещала ничего хорошего. Он не стал ничего о себе рассказывать, а принялся с жаром обличать чиновников. Дескать, им телефон провести и дороги починить – раз плюнуть, но они это делают только накануне выборов. Кто, скажите, мешал раньше?

– Да ты же сам и мешал! – раздалось из зала.

Так началось знакомство Ляпунова с "московским хамством". Суть метода состоит в том, чтобы, фигурально выражаясь, публично вылить на человека ушат дерьма, возвести нелепую и бесстыдную напраслину, и заставить перед всеми отмываться. Естественно, отмыться тот не в силах, только сильней размазывает.

– Ты же сам постановления принимал против нашего Изолятора. – В проходе между рядами к сцене шел мужчина в потрепанном пуховике и черной кроличьей шапке. – Мало тебе одного депутатства, теперь в главную думу решил пробраться.

– Послушайте, – опешил Ляпунов, – что вы за глупости говорите?

– Конечно, – согласился мужчина, остановившийся перед сценой прямо напротив кандидата, – одни вы умные, а мы все тут дураки сидим. Мы тут все дураки! – он заговорил подчеркнуто громко, почти заорал. – А мы не дураки! Мы все знаем! И про вас и про остальных! Вот ты был хирургом в детской больнице. А сколько детей зарезал, ответь?

– Я... да как вы смеете! – кандидат не выдержал.

– А ты мне рот не затыкай! – взорвался мужчина. Назревал скандал, и завклубом через дверь за сценой поспешил в фойе разыскивать участкового. Тот должен был обеспечивать порядок на мероприятии. А мужчина, по-прежнему стоя спиной к залу, вскинул руки и закричал: – Я все равно скажу! Тридцать шесть детей ты зарезал! Сыночка моего! – Он всхлипнул. – Кишечник неправильно сшил, а он два дня помирал, мучился... А!

Мужчина безнадежно опустил руки и, размазывая слезы, бросился вон из зала. В наступившей тишине отчетливо раздавался стук его каблуков. Он проскользнул в двери мимо недоуменно озирающегося участкового милиционера и выскочил на улицу.

– Ой, да кто же это? – запереговаривались потрясенные женщины, заохали.

Но кто из жителей Изолятора оказался этим несчастным отцом, узнать не удалось. К сцене он прошел быстро и не оглядываясь, стоял спиной ко всем, а уходил, закрывая руками лицо. Все слова Ляпунова в свое оправдание сейчас не смогли бы перевесить и одной мужской слезы. На самого популярного кандидата смотрели, как на врага.

И чем сильней божился доктор Ляпунов, что никогда в его больнице не было такой смертности, что он специалист высшей квалификации, чем яростней заступались за него сопровождающие доверенные лица, тем меньше им верили. Если ни в чем не виноват, то чего же так зло оправдывается? Мужик-то, зря что ли заплакал? Да и не особенно люди и слушали. Половина зала тут же вспомнила разные обиды на врачей и всякие жуткие больничные истории, принялась их рассказывать своим соседям. Некоторые просто вставали и уходили. Народ потек за двери. Собрание можно было считать законченным.

Подождав минут десять и убедившись, что зал скоро совершенно опустеет, ушли два последних члена провокаторской команды Горелова. Операция удалась на славу, и им не пришлось проявлять свой артистический талант. В сотне метров от клуба их ожидал скромный "жигуленок". "Несчастный отец" дремал на заднем сиденье. На передних травили анекдоты ещё двое. Можно было ехать на доклад в штаб.

* * *

Странно, но круглосуточный пропуск в хирургическое отделение Славке выдали без вопросов. Он только заикнулся, что вчера обещали, как тут же получил бумажку с печатью, где торопливым докторским почерком было обозначено: "Водянкин". Поскольку у входа на больничную лестницу топтался охранник в камуфляже, Славка опасался, что у него могут спросить документ, подтверждающий личность, но охранник глядел только на печать и подпись врача.

Белый халат Славка купил по пути в магазине "Рабочая одежда". Там продавали только комплектом – халат и шапочка. Судя по несколько непривычному расположению карманов, эта спецодежда предназначалась для медиков, причем иностранных. Славка обрядился в неё ещё на лестнице и в отделение явился, словно настоящий доктор. Медсестра в коридоре даже бросила на него тревожный взгляд, но по каким-то неуловимым приметам сразу опознала постороннего и выразила неудовольствие. Славка успокоил её, показав пропуск. Медсестра сразу смягчилась и сказала:

– Там у неё из милиции сидят. Просили никого не впускать. Вы пока побудьте в коридоре.

Дверь палаты плотно не закрывалась, и Славка заглянул в щель. Виолетты он не увидел. Ее закрывали спины двух мужчин в наброшенных на плечи белых халатах. Усевшись в коридоре на диванчик у стены под окном, Славка достал из объемистой сумки потрепанный сборник рассказов Шукшина и принялся за чтение. Это была одна из трех книг, обнаруженных им в квартире бабы Веры и, на его взгляд, вполне годилась для больных и выздоравливающих. Две другие "Кто виноват?" Герцена и "Что делать?" Чернышевского, – он, несмотря на всю актуальность названий, не рискнул предложить девушке.

Спустя полчаса милиционеры в штатском вышли из палаты. Славка поверх книжки бросил на них быстрый взгляд, стараясь на всякий случай запомнить лица. Только убедившись, что они покинули отделение, просочился в палату. Одна из четырех кроватей была застелена одеялом. На двух лежали старушка с забинтованной головой и лицом, разрисованным зеленкой, и девчушка с сердитыми глазами. На Славкино приветствие они не отреагировали. Бледная Виолетта улыбнулась:

– А, муженек явился! Чего расскажешь?

– Как самочувствие? – Славка расстегнул сумку и аккуратно извлек букет крепконогих голландских гвоздик.

– Спасибо, паршиво. А ты, оказывается, транжир и мот. – Она покосилась на букет. – Небось дурных денег стоит.

– Нормально, – пожал плечами Славка, – розы дороже. Да и деньги не последние.

Он осторожно положил букет на тумбочку. Заскрипела соседняя кровать, сердитая девушка в длинной белой рубахе вылезала из-под одеяла. Славка стыдливо отвернулся. Принялся выкладывать пакеты с фруктами, банки с соками, конфеты, печенье.

– Совсем с ума сошел! – возмутилась Виолетта. – Забирай сейчас же. Мне наши ребята полную тумбочку набили, да ты еще!

Внутри тумбочки и вправду лежали какие-то зеленые яблоки и стояла сиротливая бутылка минералки. Славка тут же наполнил тумбочку доверху и удовлетворенно сказал:

– Вот теперь полная. Муж я тебе иль не муж?

– А мы с тобой в разводе, – хладнокровно парировала Виолетта, – забыл?

– В таком случае забери свои вещи.

И Славка продолжил потрошить объемистую сумку. Мыло, зубная щетка и паста, зеркало, расческа – мелочи, без которых жизнь женщины просто невыносима. Появилась сердитая девушка. Поставила на тумбочку молочную бутылку, наполовину налитую водой, с трудом протолкала в горлышко пучок толстых гвоздичных стеблей. Расправила букет и так же молча вышла из палаты.

– Чего это она такая суровая? – спросил Славка.

– Муж ножом пырнул, приревновал к фонарному столбу. Вот вы какие, мужья-то.

– Ревнуем, значит, любим, – назидательным тоном заметил Славка.

– Поросенка, когда откармливают, тоже любят. И тоже режут, только без всяких ссылок на ревность, из чистой корысти. Ревнивый – значит, дурак или подлец. Да ещё с комплексом неполноценности.

– Сразу уж и с комплексом, – обиделся Славка, почему-то принявший сказанное на свой счет.

– Конечно, – утвердительно кивнула Виолетта, – как же, от такого красавца писаного баба отворачивается! Еще вчера вопил, что даром не нужна, а сегодня кухонным ножиком в живот тычет, хоть там его собственный ребенок сидит. Почувствовал себя неполноценным, решил поправить. Куда уж проще! Привыкли женщину в грош не ставить, дикари.

– А на меня-то что кидаться? – Славка улыбнулся. – Я женщин в живот не тычу. Тем более ножом.

– Да кто тебя знает, чем и куда... – она оборвала ехидную фразу. Дурак не понимает, что он не нужен. Подлец не хочет понимать. Ревность означает отсутствие гордости и самоуважения. Уйди с высоко поднятой головой, а не унижайся, как плебей, не валяйся в ногах и не кидайся с кулаками.

– Слушай, а чего ты на меня наезжаешь? – возмутился Славка. – Я что, приревновал тебя и жить не даю? Между прочим, у меня тут в сумке ещё кофе есть и кипятильник.

– Да ты что! – сразу оживилась Виолетта. – А сахар?

– И сахар, и сгущенка, и кружечка фарфоровая, и банка, воду кипятить. – Он принялся ставить на тумбочку разнокалиберные емкости. – Виолетта, а у тебя, что ли, пистолет был, ты так резво побежала вчера за этим типом? спросил Славка фальшиво-сладким голоском, даже самому противно слушать.

– Еще чего, тяжесть такую таскать! Где-то в сейфе лежит.

– Здорово! – восхитился Славка уже с более естественной интонацией. А я никогда пистолета в руках не держал, только автомат, когда в погранцах служил. Вот, ты мне объясни простую вещь: у автомата есть всякие рычажки, кнопки, чтобы разобрать, а ведь у пистолета ничего такого, по-моему, нет. Как же он разбирается?

– Элементарно. Скобочку, в которую палец суют, тянешь книзу и вбок, а потом спусковой крючок прижимаешь и тянешь затвор до упора к себе и вверх. Еще возвратную пружину со ствола снять – и все дела. А ты чего спрашиваешь?

– Ну, мне же интересно. А ты стреляла?

– Конечно. Я, между прочим, двадцать семь из тридцати выбиваю. Я вообще оружие люблю.

– Класс! – Славка был в полном восторге. – А вот с левого боку на пистолете такая железка торчит, – он попытался в воздухе пальцами обрисовать, что имеет в виду, – она зачем?

– Затворная задержка. Когда патроны кончаются, затвор становится на задержку в крайнем положении. Вставляешь новую обойму, нажимаешь на эту штучку и продолжаешь огонь.

– Виол, – он приблизил лицо и понизил голос, – а ты дашь мне как-нибудь выстрелить? Нет, правда, чего ты смеешься?

– Свое иметь надо, а не стрелять у старших товарищей. Так говорят у нас в курилке. Или намекаешь, что долг платежом красен? Мне даже неудобно как-то сделалось. Заботишься, деньги тратишь. Кстати, – она взглянула на часы, – ко мне скоро дамочки с работы зайти должны. Так что, извини, конечно, но не мог бы ты уже пойти?

– Я вечером снова приду, – Славка поднялся, повесил на плечо сумку, часиков в девять. Может, лекарство какое купить?

– Не надо ничего, – Виолетта вяло махнула рукой и устало закрыла глаза.

* * *

Сам бы Славка ни в жизнь не догадался, что для разборки пистолета нужно потянуть спусковую скобу. Через пятнадцать секунд он снял затвор и пружину. Дальнейшую разборку мог совершить только мастер-оружейник при наличии специальных инструментов или человек с достаточным опытом. Впрочем, разобрать, как известно, немудрено, вот обратно собрать – это дано не каждому. Ржавчина в машинном масле благополучно отошла, и Славка принялся за чистку, не жалея специальных химикатов, купленных в магазине "Охотник" по пути домой.

Чистка оружия – это ритуал почти религиозный. Держать оружие грязным кощунство плюс богохульство, помноженные на разгильдяйство. Это предательство по отношению к другу. Негодяй, который не следит за оружием, не поддерживает его в боеспособной форме, жестоко платит за это.

Пистолет – машинка нежная. Скопившаяся грязь, совершенно незаметная на неопытный взгляд, обязательно приводит к отказу, осечке или поломке, как правило, в самый ответственный момент. Любой бывалый службист припомнит по крайней мере полдюжины таких печальных случаев. Неисчислимое количество лентяев расплатилось собственными глупыми жизнями за то, что, сачканув, сэкономило часок-другой.

Первое дело – ствол. Пороховой нагар разъедает легированную сталь, оставляя на зеркальной поверхности темные пятна и раковины. После этого можно ожидать вздутия или разрыва ствола. Потом патронник, чашка затвора и подающее окно магазина, куда тоже прорываются пороховые газы.

Механизм пистолета, сквозь который текла грязная вода, требовал полной разборки, и Славка рискнул. Его соображения и слесарных навыков должно было хватить для столь ответственной операции. Он взял отвертку и выкрутил винт на задней стороне рукоятки. Главное, запомнить, что откуда вынул и в каком порядке.

Отделил пластмассовую рукоятку, вынул боевую пружину, курок, спусковую тягу с крючком и предохранитель. Больше всего намучился с отражателем, пока додумался, как тот вынимается из затвора. Каждую деталь тщательно вычистил, осмотрел, не осталось ли где ржавчины, и тщательно протер. Затем нанес тончайший слой ружейной смазки. На улице морозит, и избыток масла, загустев на холоде, может намертво схватить механизм.

Когда пистолет собрал, то передернул затвор и нажал спусковой крючок. Клацнул ударник. "Макаров" работал четко, как часы на башне мэрии, только что четверти не отбивал. Славка разобрал и вычистил магазин, зарядил в него оба патрона, тоже тщательно отмытые от зеленоватой патины. Несколько раз вскинул пистолет, репетируя, как будет целиться и стрелять в случае необходимости. После этого вставил магазин в рукоятку и, передернув затвор, дослал патрон в патронник. Поднял флажок предохранителя. Маслянисто поблескивающий пистолет заткнул за брючный ремень и почувствовал себя сильным, уверенным и смелым, как никогда. Ласково похлопал ладонью по рубчатой рукоятке:

– Ну что, дружок, пойдем погуляем?

* * *

До вечера ещё было навалом свободного времени, а изо всех намеченных на сегодня дел осталось одно – купить ночную рубашку для Виолетты. Ну, и что-нибудь из белья. Как и большинство российских мужчин, Славка стеснялся заходить в сугубо женские отделы магазинов одежды, только глазом чуток косил в ту сторону. Может, для французов это обычное дело, а у наших мужиков считается неприличным покупать дамские интимные вещи. Еще примут за извращенца какого-нибудь.

Но, скорее всего, дело в другом. Все эти кружевные штучки, скрытые верхним платьем, только чуть просвечивающие или обозначившиеся сквозь ткань тонкими рельефными тесемочками и застежечками, составляют в мужских глазах одну из главных женских тайн, необыкновенно загадочную и манящую.

Многие женщины и не подозревают, что в белье их сексуальная привлекательность гораздо сильнее, чем когда они полностью обнажены. Мужчину приводят в неистовое волнение все эти замечательные чулочки, резиночки, воланчики, рюшечки, вставочки, драпировочки – эти кремовые розы, эти взбитые сливки, украшающие торт. Уберите с торта воздушные сладкие украшения, и что останется? Простой бисквит, иногда к тому же не первой свежести. Тоже, конечно, ничего, даже, прямо сказать, самое главное и приятное в торте, но с розочками оно как-то слаще.

А если на это постоянно пялиться, то какая уж тут тайна? Сплошная рутина и скука. Поэтому большинство мужчин предпочитает не видеть подобных вещей, чтобы в будущем не лишать себя волнующего сюрприза. Да и белье отдельно от женского тела совсем не то же самое, что женщина отдельно от белья. В пустом виде оно интереса не представляет – глупые тряпки с нелепыми рюшечками, воланчиками, вставочками, кружавчиками...

Славка чувствовал себя виноватым перед Виолеттой за то, что посчитал её предательницей и обозвал тварью, а она, наоборот, бросилась за вооруженным преступником и едва не лишилась жизни. Он же, здоровенный мужик, стоял, разинув рот, и соображал, как бы смыться. Этот комплекс вины мучил его, и Славка хотел сделать для Виолетты как можно больше хорошего, чтобы, в первую очередь, успокоить собственную совесть, а потом уж выразить благодарность и восхищение.

Странно, но он воспринимал Виолетту как товарища, сотрудника милиции, но не как красивую женщину. Видимо, действительно, первое впечатление самое стойкое. Когда она, в ту пору ещё только милицейский дознаватель, пришла к нему в эту же самую больницу, разговор не сложился, а возникшие неприязнь, недоверие и отчуждение затаились в душе. Да и потом эта девушка доставила ему немало неприятностей. Так и получилось, что сейчас, когда они, вроде, подружились, Славка продолжал видеть в ней только сотрудника органов. Будь у него нормальное мужское влечение к Виолетте, он бы, может, и не решился на столь интимные покупки. А так у него и мысли не возникло, что девушка может принять его подарок за грязный намек и сексуальное домогательство.