Текст книги "Ретроспект: Пепел"

Автор книги: Виктор Моключенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Крипта описал это так, словно видел своими глазами. Непостижимо!

– Это, как раз, вполне объяснимо, а вот понять Семецкого куда сложнее. Трудно быть Богом, оставаясь при этом всего лишь человеком, принимать решения за всех и нести за это ответственность. Задаваться вопросом, а имел ли он на это право? Потому даже приговор вечно умирать, для него благо и избавление от мучений. Он ведь мог запросто мог обработать Вереса, попробовать сломить Полину, а не рассказывать им все это.

– Так он гений или изгой? – Брама посмотрел на старые ворота и осторожно пошел вперед.

– У человечества должны быть и черные гении – поднимаясь, усмехнулся Самум – не будь его, то и нас, скорее всего, постигла бы подобная участь. Слишком много вопросов за один день, а он ведь только начался, этот длинный день.

– 07 -

Зона. Шахты

Дороги возвращения самые тяжелые. Идти приходится, не оглядываясь на пройденный путь. Здесь нельзя полагаться на прежний опыт, который в условиях изменяемости приводит к гибели. Если не можешь измениться сам, не стоит ходить в Зону – не вернешься. Лучше заранее уйти, пока еще можно, пока не держит, вцепившись в душу и заглядывая внутрь. Лесники не спешили. Десять лет в Зоне это целая жизнь, вечность по меркам внешнего мира. За это время можно понять простую истину – Зона отражение того, что внутри. И если путники только искали путь домой, то лесники давно нашли. Далекая, укрытая в аномальных лабиринтах Глушь стала домом. Ретроспектом, восстановлением сбойного витка эволюции, как говорил Доктор. Для них это было понятно, закономерно, но удивляло другое – что держало его внутри Зоны? Он мог в любой момент, как и каждый из них, уйти за Периметр. Узнай путники, что ключи от «облачного моста» лежат не где-то, а в них самих – они в полном составе ушли бы на Глушь и покорно просили перемирия.

Тис и Людвиг вернулись через неделю. Снаружи все было иначе: кипучая, бурная жизнь внешнего мира казалась суетной и бесцельной, и каждый новый день был подтверждением правоты Журбина – человечество идет к гибели и Зона первая ласточка грядущих изменений. Тяжело жить зрячему среди слепых, ощущая их ущербность как свою. Лихо заломленный на бровь берет, военная форма и янтарные глаза овчарки – это все, что могли вспомнить те немногие, с кем они имели контакт во внешнем мире. Особистами было исписаны горы бумаги, сорвано множество погонов, посекундно восстановлена картина перехвата странного солдата на далеком сельском кладбище, из которого он исчез, словно испарился. Но ни люди, ни техника не могли дать ответ, куда он ушел и зачем приходил.

Лесники не спешили. Недалекие обыватели, знающие о Зоне лишь понаслышке, считают, что сталкеры носятся по Зоне словно лоси, паля во все что попадя. Глупости. Сталкер это, прежде всего скрытность и стальные нервы. Попробуй просидеть под прорывом в темном заваленном лабиринте, когда рядом снует взбешенная циркулярка. Ее не возьмешь даже из подкалиберного орудия, куда там калашникову. Так что стреляют тут только при крайней необходимости. Стычки с бандитами не в счет – они подстерегают одинокую жертву и, увидев отряд больше трех, уходят подобру-поздорову. Постулат и шпики, занимаясь своими делами, предпочитают скрытность, и только путники прут напролом, в лучших традициях красной армии. Потому лесники держали их в стороне, не посвящая в происходящее. Повзрослеют, настреляются – тогда и будет разговор.

Туман время от времени открывал в проблесках солнца отраженную в хронике Зоны глупость человеческого ума, уверенного в исключительной силе оружия. Где-то в глубине раздавался скрежет, мертвые башни вращали стволами, угрюмые и бессмысленные, провожали жерлами пробивающихся сквозь тернии к звездам недобрыми взглядами. Путь к звездам всегда идет сквозь вросшие в человека тернии. Как иначе объяснить выбеленные дождями кости усевающие спуск в этот дантов ад? Разумом? Много нужно разума, что бы посылать людей туда, где приборы регистрируют условия заведомо непригодные для жизни? В этом мало разума и смысла. Вообще, принято считать, что Зона это место боевых действий и думать тут не нужно. Все предельно просто: вот ты, а вот враг, у обоих автомат… Итог один – бессмысленная смерть вместо развития и эволюции. Победитель и побежденный часто гибнут оба, умирая ради придуманных идеалов, созданных врагов и бессмысленных бумажек, которые мертвым ни к чему. Но если хоть немного подумать, сопоставить факты, можно прийти к очевидному выводу – Зона это ускоритель эволюции, ответ вселенских законов на вмешательство человека туда, куда соваться нашему убогому разуму запрещено. Но нажимать на курок проще, нежели думать. Потому Зона существует в том виде, в котором ее воспринимает сознание.

Аргус подал знак и лесники стали двигаться плотнее, оставляя лишь минимальное пространство, что бы вскинуть при необходимости автомат. Они держали оружие только для виду, временами огрызаясь от проникающих диверсионных отрядов путников, метко поражая их в укрепленные участки брони, что бы ни навредить. Постулатовцами и шпиками занимались кеноиды, при столкновении обездвиживая и снимая необходимую информацию о проходах сквозь Периметр. Прочее же, в изобилии водившееся зверье, мог отогнать силой мысли любой из лесников. Исключением был лишь доминус, для устранения которого часовым приходилось носить оружие.

Мир поплыл, словно схлопнулась зудящая, давящая на рассудок пелена. В ушах стоял оглушающий звон, Ирис с тревогой посмотрел на спутников. Те немного побледнели, но в целом держались неплохо, рассматривая заржавевшие остовы Т-90, увенчанные гнутыми параболами излучателей, созданных для защиты от того, от чего защитить может лишь сознание. Наплывающий провал разрастался, заполняя обзор чернильной пустотой и временами они замирали, слушая как лязгают в мертвом тумане траками, пытаясь проснутся ржавые, облепленные жгучим пухом исполины. Они давно перестали быть творениями человеческих рук, что-то чуждое, неизмеримо далекое изменило их до неузнаваемости, вдохнув в дорогие коробки извращенное подобие жизни. Раздался хлопок, лопнула очередная пространственная перегородка, и они обессилено растянулись на покрученных рельсах.

– Что б ему… – шипел Хмель – лучше бы я десять раз по «облачному мосту» смотался через Периметр. Думал, вот-вот на запчасти разберет, едва не скопытило. Ох, доберусь я до тех кто это устроил.

– Уймись – кисло усмехнулся Кипарис, вытирая струящуюся из носа струйку крови – цирк только начинается, мы на самой окраине этого луна-парка.

– Чего? – Хмель перевернулся на живот и потрепал тихо взвизгивающую Грету – А ведь точно, выглядит как въезд в комнату страха. Только детского паровозика не хватает и билетера на входе.

– Билетер без надобности – бросил Ирис, сбивая с комбинезона рыжую пыль – пространственные перегородки вокруг Шахт многослойны и каждая следующая сильнее предыдущей. Ставили их от людей, но явно не люди. Сдается, это и есть та самая дверь, о которой говорил Доктор.

– В точку – раздался рядом чей-то голос.

Ирис перекатившись за ближайший валун вскинул автомат, но, увидев восседающего на камне человека, сплюнул:

– И не стыдно тебе, упырья морда, маленьких пугать?

– Не-а, ничуть – жмуря на солнце вертикальные зрачки, усмехнулся Призрак – весело.

– Тоже мне, веселье – буркнул Ирис, протягивая упырю руку – какими ветрами?

– Так стреляли – с невозмутимостью аксакала изрек иронично упырь, посматривая на поднимающихся лесников.

– Ну да – присел рядом Ирис, принимая протянутую сигарету – для бешеного упыря сто верст не крюк.

– И все катакомбами – вздохнул в тон Призрак, поглаживая отполированный приклад автомата – знаешь, сколько там этих подземелий? Считать собьешься, а заплутать в два счета. Мы их все излазили, ища эту нору… глубока, зараза.

– А что сами не полезли? – скосил на союзника глаза лесник.

– До того как к нам вывалились через прокол Мистраль со подругою, этот участок был словно закрыт, и стоял у нас на особом счету. Там столько внизу, ты знаешь сколько всего, за всем не уследишь – людей не хватает.

– Ага, крови попить – хихикнул лесник.

– Нет, юморить невпопад. Вашему брату хорошо, махнул через Периметр и айда выворотников крошить, да девушкам глазки строить, а нам все упыри да гиббоны. Развелось их, к обезьяньей матери… спасу нету.

 – Нам тоже не сладко. Выворотники, они, знаешь, рядами как статуи не стоят, а так и норовят мимикрировать в чин да повыше. И получается что мы террористы-ликвидаторы на добровольной основе. Если бы не кены, нас бы всех давно…

– Они товарищи что надо. Вон Аргус щенок щенком, вчера только за собственным хвостом гонялся и при виде меня лужу делал, а сегодня ведущий прайда. Старею, старею…

– А ты опять клыки отрасти, я тоже буду делать лужу – хохотнул, подходя Кипарис.

– Да ну вас – фыркнул Призрак – все бы вам шутки шутить. Ладно, общий расклад я знаю – пропал Журбин. Он не дурак, и просто так за Стариком бы не прыгал. Значит дело того стоит. Нам, стало быть, за ним, туда, на Агарти.

– Туда? – с сомнением заглянув в черный зев, из которого пыхали клубы дыма, заявил Хмель.

– Ага – упырь встал, с хрустом потянулся, потрепал по тяжелой голове подошедшего Аргуса – мои ребята чуть ниже. Нагружены припасами на дальнюю дорогу – самый необходимый джентельменский набор, патроны, гранаты…

Ирис кивнул, а Хмель толкнул в бок Горицвета:

– Давно я, Горя, на паровозиках не ездил, чувствую, ох и покатаемся.

Горицвет неопределенно ухмыльнулся, кивнул и канул вслед за лесниками сквозь арку раскаленных камней. Обдало волной жара, прикрывая лицо рукавами, отряд быстро проскочил горячую зону и распахнул в изумлении глаза. Грот гигантской спиралью уходил вниз, светясь переливчатым светом. Таким же, как и злополучный «облачный мост».

– Фига се – присвистнул Хмель – почище алмазной пещеры будет. И кенам переключать нас на ночное зрение не надо. Ты, Призрак, не обижайся, но что как у твоих ребят проснется атавизм, и их на кровушку снова потянет? Играть с вами в прятки в темноте не самое приятное времяпровождение, а так даже возможна боевая ничья.

Призрак ухмыльнулся. Он давно привык, что лесники подтрунивают, вспоминая их прежний облик.

– А что, решил сразить за Периметром какую кису кошачьими глазками? Так мы живо тебя в стикс запихнем и он тебе их враз трансмутирует. И хвост кеноида в придачу, что бы совсем от девок отбою не было. Идешь ты, значит, по Крещатику, жара жуткая, блохи кусают…

– А что непременно кусают? – махнул приветственно рукой упыриному спецназу Хмель.

– Ну, а куда же годится кеноид с облезлым хвостом? Так что блохи должны быть.

Упыриный спецназ тихо засмеялся. В конце концов, они отличались от людей лишь огненным росчерком глаз и молниеносной, сверхчеловеческой реакцией, оставшейся после геномных трансмутаций как клеймо и напоминание – нельзя стать Богом и менять свою несовершенную природу, будучи только человеком. Они протянули рюкзаки, глухо лязгнувшие цинками, и помогли приладить лесникам на спинах.

– Это обязательно? – переспросил Кипарис.

– Кто знает, может и не понадобится, а может и этого не хватит. Если потребуется – будем стрелять. Их прорывы через КПП Периметра это отвод глаз,  жертва пешками. Основная их масса проникала отсюда, под самым носом.

– По мере сил мы вели наблюдение и отстрел – хмыкнул Ирис, оглядываясь на уменьшающееся пятно – и особисты ударили на сполох, увидев, что остается от убитых. В одиночку против такого натиска не выстоять, Доктор это понимал, потому отправил со Звездочетом документальные свидетельства изобличающие деятельность Проекта и отчасти объясняющие происхождение необъяснимых, нечеловеческих остатков. Кое-что особисты все-таки поняли, была сформирована служба пространственной обороны и появились первые технологии ДНК сканеров. После появления Мистраля и подтвержденной информации о Агарти, Брюс будет иметь с генералом Одинцовым интересный разговор.

– Думаете ходить в рейды через Периметр легально?

– После исчезновения Журбина это очевидно, тем более генерал сам просил одолжить пару кеноидов.

– Это будет самая приятная новость за последнее время. И раз в тылах все спокойно, можно смело двигать вперед.

– А сколько потребуется? – поднял глаза на тускнеющий свет Кипарис – если до конца света, то он сейчас наступит.

– До конца, а может и дальше.

Свет угас совсем, впереди показалось хаотичное движение, кеноиды ощетинили загривки, а люди сомкнули спины.

Происходящее походило на кошмарный сон, вязкий и липкий, когда не знаешь, спишь ты, или все происходит на самом деле. Из багровой тьмы со всех сторон на них лезли ощеренные пасти, молниеносные, неумолимые, с каждым мигом сжимая призрачное кольцо. Короткие, отчаянные сполохи очередей вскоре прекратились, люди бросили бесполезное оружие и схватились врукопашную. Пронзительно завизжала Грета, Горицвет, прыгнув в гущу теней выдернул ее из кольца, зажимая кровоточащую рану. Несмотря на призрачность, противники наносили ощутимые следы. Время сжалось, отступило в сторону и люди канули в безвременье – скорость против скорости, разум против разума, сила против силы…

Все закончилось так же внезапно, как и началось. Тени исчезли, и обессиленные люди привалились к стене. Упыри, сплошь исполосованные кровоточащими ранами, выглядели страшно, комбинезоны висели лохмотьями, но щелочки глаз горели неистовством. Лесники выглядели не лучше, лишь кеноиды отделались поверхностными ранами, сжигая бесплотного противника на подходах, прикрывая всех незримой стеной.

– Дай лапу, друг, на счастье мне – потрепал окровавленного Аргуса Призрак – молодец, сдержал. Неудивительно, что бандитов вырезали как мышат. Даже нам, несмотря на регенерацию, пришлось несладко.

– Что это было? – прилаживая аптечку к ране на животе, прошептал Кипарис.

– Называй, как хочешь – ответил один из упырей – вся честь первооткрывателю.

– В гробу я видал такую честь, если так будет и дальше…  аптечек не хватит. Ирис, как думаешь?

Но тот молчал, к чему-то прислушиваясь и все затихли. Вскоре было можно разобрать монотонное всхлипывание. Аргус поднял тяжелую голову с разорванным в кровавый лоскут ухом:

– Человек, еще недавно человек… теперь другой… теперь иначе…

Ирис поднялся и побрел в багровую полутьму навстречу плачу. Призрак окликнул, а потом, чертыхнувшись, пошел следом, на ходу заращивая кровоточащие раны на лице.

– Ирис, стой, да стой же… мало ли что это может быть. После такого я ничему уже не удивлюсь.

Лесник завернул за угол и упырь выругался. Ох уж это человеческое сострадание, применяемое там, где оно вовсе не нужно. Наносящее обиды близким, и вместе с тем соболезнующее чужим, совершенно незнакомым людям, подменяясь жалостью. Жалость губительна и бездейственна, вводит в уныние, а сострадание, порой, поступает жестоко, зато вырывает из состояния оцепенения и опустошенности, и дает стимул жить дальше вопреки всему. Призрак выпустил когти и усмехнулся про себя. Вот так вот и в жизни – опасности еще нет, а мы, как звери перед прыжком, уже выпускаем когти и заранее готовимся к схватке. Может оттого у нас и жизнь такая, скотская… нет бы, поступать по-человечески…

Он едва не врезался в спину лесника, но присуще исконным хищникам мягким кошачьим движением увернулся и застыл. Посреди пещеры, отходящей от ведущей вниз спирали, в пульсирующем мареве высилась исполинская статуя. Каждая мышца титанического тела была передана с потрясающей точностью: согбенная, словно у Роденовского мыслителя спина бугрилась клубками мышц, опущенные в бессилии руки лежали на коленях, голова тяжело поникла. Ирис подошел поближе, стараясь рассмотреть выражение лица, как глаза статуи внезапно раскрылись и плеснуло болью. Ирис от неожиданности попятился, даже Призрак растерялся, не допуская, что этот, отливающий металлическим блеском титан, нечто живое.

– Бог мой… – прошептал потрясенный лесник – это человек.

На звук его голоса статуя медленно подняла голову, их обдало потоком безысходности, и она промолвила:

– Поздно... слишком поздно... ушли без возврата…

– Кто ты? – прошептал Ирис, почувствовав, как к ноге прижался кеноид.

– Я? – статуя задумалась и подняла голову – не помню… так ли это важно…

– Не бывает путей без возврата – Призрак скосил глаза на приближающийся, ошарашенный видом ожившего колосса отряд – главное, не потерять себя, не застыть… я знаю, я сам терял, сам находил…

– Петр... – прохрипел Аргус – так тебя звали, так тебя зовут.

– Петр – пробуя имя на звук, задумчиво отвертила статуя – шахты…  помню, я был здесь раньше… мальчики… я ищу мальчиков… ты видел их…

–  Ты тот самый таксист – прошептал Призрак – да, я видел мальчиков еще сегодня. Шуня и Сергей. Мы идем за ними.

Титан встал и окинул притихших людей взглядом:

 – Я тоже пойду. Единственное что осталось – боль потери. Но если помнить лишь о боли, можно забыть себя самого.

Призрак осторожно погладил кеноида по израненной голове и подмигнул. С таким попутчиком безопаснее, весь запас патронов израсходовали при первой же атаке, и, похоже, здешние тени ему не страшны. Колосс прошел мимо них и направился вперед, в самую гущу багровой тьмы. Кипарис нагнал Призрака и толкнул в бок:

– Слушай, а что это за таксист такой?

– Да было дело – усмехнулся упырь – когда мы в Лабиринте незаметно сопровождали Браму и прибывшего Мистраля, там нашелся один из этих мальцов, Шуня, Саша то есть. Знатную историю рассказал: на той стороне к бандюкам попал, а они его в Зону пихнули. Таксист, подвозивший его к Периметру, был ранен, но как оказался здесь и стал вот таким…

Лесник понимающе кивнул: Зона вылепит из тебя лишь то, чем ты наполнен, и каждый получит то, что заслужил.

– 08 -

Агарти. Севастополь

Огромный, багрово-кровавый диск луны устало катился в скоротечную южную ночь. Рассвет нес с моря пробирающий до костей холод. Звездочет посмотрел на циферблат, фосфоресцирующие стрелки, догоняя друг друга, отсчитывали приближение восхода. Свернувшийся в углу мохнатой глыбой Аметист приоткрыл на миг огненный глаз, и спрятал нос в шерсть. Застывшая у входа фигура Вишневского, окрашенная багровыми отблесками, выглядела нереальной. Так и было, они находились в чуждом, неизмеримо далеком мире, для которого не существовало единиц определяющих чуждость и отдаленность. Почувствовав на себе взгляд, он обернулся, потирая озябшие руки:

– Скоро рассвет. Мертвый рассвет. Аллегория конца света.

– Надеюсь, не про нас – потирая затекшее тело, ответил Звездочет – хотя характер руин утверждает обратное.

– И давно ты догадался? – Вишневский, раскуривая сигарету, бросил на разведчика острый взгляд.

– Как только увидел. Агарти это мы сами. Нет никаких зеленых человечков, могучих космических цивилизаций, только бесконечная человеческая глупость. Бесконечная, одна на все варианты бытия. Возможно, они отстоят от нас на тысячи лет, но они не меньшие глупцы, нежели мы.

– А что ты хочешь? Пока вместо пророков и гениев человечество будет рождать диктаторов так и будет. И ничего не изменится, ни спустя тысячи, ни спустя миллионы лет. Нас ждет та же судьба, или повзрослеем, или та же, как они.

Збигнев заворочался, буркнул в адрес мешающих спать и засопел, вцепившись в теплую шерсть кеноида. Вишневский принялся будить остальных. По пути в город Звездочет успел убедиться, что весь приобретенный им в Зоне опыт, позволил бы ему выжить здесь в лучшем случае пять минут. Таких аномалий он никогда не видел: они могли появиться из ниоткуда, сгуститься из воздуха, ударить из-под выветренной скальной породы, заворочатся в пепле клубком бесформов. Впрочем, бесформов они опасались меньше всего. Аметист, не вдаваясь в долгие рассуждения, делал «мертвое» бесповоротно мертвым куда лучше пульсара. И, несмотря на то, что он на дух его не переносил, вызвался идти в Севастополь, а Грей отправился с Мистралем на плато, проверить версию о ириниевой червоточине. Каким-то образом она проникала на Землю, это было так же важно, как и поиски следов. После реконструкции памяти Мистраль изменился. Молчаливый и замкнутый, обходился за день парой слов, предпочитая не говорить, а действовать. Глядя, как он проходит по смертельной пустоши Звездочет завидовал белой завистью, понимая, что рядом с ним его опыт не стоит выеденного яйца, хотя совсем недавно наивный Лист совершал простейшие промахи. Но то было на Земле. Далекой, возможно, утерянной навсегда.

Звездочет вытолкнул археолога вперед и вышел из пещеры. Вне города ночи на Агарти смертельны, иных не бывает. Им повезло влететь в расщелину до того, как взлетевшая волна бесформов принялась глодать уступ. Шерсть на кеноиде вздыбилась, и он полночи отгонял кружащую стаю. Кроме мертвых на вид глыб они умели мимикрировать в некие летающие конструкции, иного обозначения угловатых форм найти было невозможно. Тогда становилось совсем плохо, мало что они ползли по земле, так еще норовили зайти с воздуха и приходилось ловить в прицел хаотично мечущийся зигзаг. Настоящий ад, идеальное место для проклятых душ. Археолог что-то показал на карте и махнул вперед. Куда указывал, понять было невозможно, во все стороны тянулись засыпанные слоем белесых хлопьев руины. Непонятно как сталкеры-кроты ориентировались среди мешанины пепла и бетона. Завалы шли, насколько хватало глаз, лишь изредка попадались уцелевшие проемы окон. Он невольно прикидывал сколько надо килотонн, что бы разрушить множество жизней, развеять в прах и пустить по ветру чьи-то мечты и судьбы? Не так уж и много. Всегда найдется должное оправдание для упреждающего удара. Но сила, ударившая по городу, была куда могущественнее, чем ядерное оружие, она сминала не только физическое пространство, усевая гибельной радиацией, она стирала любое проявление жизни. Называть жизнью бесформов язык не поворачивался даже у Аметиста.

– Возле города искать бесполезно – бросил Вишневский – «кроты» излазили тут вдоль и в поперек, но ничего даже отдаленно напоминающее чужие следы, не видели. Как-то не спокойно на душе, пора возвращаться на «Рузвельт». Стоит расспросить Мак-Грегора, он вполне мог видеть что-то подобное.

– Каким образом, они же почти не выходят на берег? – спросил Звездочет, насторожено всматриваясь в слой пепла.

– Юсовцы отказались поверить в происходящее даже после увиденного – Вишневский махнул и бойцы растянулись цепью – это было похоже на начало третьей мировой, а не на сдвиг. Вначале они уплыли домой.

Солнце нехотя выглянуло из-за горизонта, обличив крадущиеся с моря языки тумана. Отбрасываемые руинами угольные тени контрастировали с кровавым отблеском зари. В этом мире осталось всего три цвета: черный, багровый и серый. Остальные съежились и стерлись, уступив место погребальным тонам. Жизнь изобилует множеством красок, а смерть на диво скромна, да и зачем тратится на буйство цветов там, где их некому оценить.

Припортовая часть почти не пострадала. Дома зияли огромными змеевидными трещинами, отошедшими панелями, светя обрушившимися лестничными пролетами, но все же стояли. Стояли, несмотря на пронесшуюся бурю раскатавшую другие части города в щебень. Звездочет оглянулся. Да, это отсюда Мистраль транслировал видение утерянного города и пирса, о который бились гнилые мертвые волны. Он усмехнулся. Не поймать его мыслеобразы не мог только глухой на всю голову, такой как путники. Ему хватило даже мимолетного знакомства с Доктором, что бы разбудить латентное способности которые, по уверениям, дремали в абсолютно каждом человеке. Ну а как иначе объяснить феноменальную везучесть и осторожность? До лесников, конечно, ему было далеко, но даже этого малого хватило, что бы смотреть по-другому, сдвинувшись с позиции атеизма в сторону многомерности бытия. Это здесь: волны все также лениво колотили о пирс, где-то вдалеке ветер трепал лист кровельного железа, а вдоль улицы стояли закрученные штопором фонарные столбы. Действительно, очень похоже на Припять, если не брать во внимание пирс и высившуюся в отдалении громаду авианосца. Непонятно отчего, но его атомные реакторы продолжали работать даже тогда, когда дизельная и прочая техника оставалась кучей мертвого железа. До той поры, пока их не выбросили, и не установили преобразовательные установки на ириние, занимавшие объем чуть больше спичечного коробка. Он оглянулся на военных. Те стояли в стороне  и курили, поджидая приближающуюся точку катера, не выпуская из рук пульсары. Это правильно, по-нашему: стрелять первым, а думать потом, когда останется чем. Что думать о мире, если тебя сжирают за доли секунды и толку от твоей смерти немного. Аметист перепрыгивал через проплешины воды, возвращаясь со стороны загнутого полукругом залива, уходящего влево и отдающего тусклым серебряным цветом. Ириний устилал морское побережье словно обычный песок. А может это и был песок трансмутировавший после апокалипсиса. Единственное свидетельство, оставшееся от некогда могучей цивилизации канувшей в лету. Збигнев утверждал о руинах, постройках, но здесь их не нашли. Кроме всколыхнувшегося психополя ненависти и страха, подпитавших переход, должно быть что-то еще, некий катализатор, инициировавший, образовавший и направивший прокол Земля-Агарти в нужном направлении. Кто знает, может Агарти вовсе не одна, а как утверждали Доктор и Полина их целый спектр вероятностей, соединенных в нижней точке перехода.

 – Нижней... – прошептал внезапному озарению Звездочет – если Агарти нижняя точка вселенского уравнения, то непременно должна быть и высшая, точка оптимального воздействия, матричный вариант с наименьшим отклонением.

Он хотел поделиться этой мыслью с трусящим навстречу Аметистом, как пространство завертелось теряя ориентиры, уши заложило от ощущения скорости, перед глазами полыхнула вспышка и он потерял сознание.