Текст книги "Похоронный агент"

Автор книги: Виктор Зуев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

«Ты, отчизна моя, золотые края,

Ты, отчизна, родная, заветная!

За твою широту, за твою красоту,

Я люблю тебя, Родина светлая!»

Саня родился здесь, на городской свалке, от кратковременного любовного союза полубезумной нищенки и пьяного бомжа, случайно забредшего на эту помойку в поисках ночлега. Он зашёл на огонёк к ней в шалаш, сооружённый из палок, картонных коробок и старого голубого китайского брезента. Бомж по-братски поделил с хозяйкой шалаша бутылку «пушистика» (жидкость для мойки окон), а она любезно разделила с ним ложе, состоящее из трёх сгнивших матрацев и солдатского одеяла, добытого по случаю. В результате их кратковременной совместной трапезы сосисками, найденными в куче мусора, сваленной самосвалом вчера на помойку (значит, ещё свеженькие), с прихлёбыванием алкогольной жидкости, предназначенной для мойки оконных стекол с романтическим названием «пушистик» за обилие пены во время ее пития, вспыхнули серьёзные любовные отношения, продлившиеся почти до утра. После рассвета незнакомец навсегда покинул гостеприимный ночлег, не попрощавшись, и ушёл сквозь сизый дым костров в далёкий бетонный, обдуваемый всеми ветрами город. А через девять месяцев, как и положено, хозяйка шалаша, обезумевшая от счастья, родила крупного мальчугана с большими голубыми глазами. Но дауна. Младенца назвали Сашок в честь старичка, задавленного бульдозером за неделю до родов, во время разгребания мусорных завалов на помойке, чтобы не прерывался славный род городских изгоев.

До пяти лет Санёк только ел и спал в картонных коробках, уютно свернувшись калачиком среди тряпочного хламья вместе со щенками бездомных собак. Еду ему приносила мама со свалки – всё, что найдёт, да иногда подбрасывали в коробку соседские тётки что-нибудь из остатков их еды, когда малец сильно орал. Так что Санёк, в общем-то, не голодал и рос не по дням, а по часам. К десяти годам он научился ходить, держась за руку мамы, и уже сам выискивал аппетитные куски еды на свалке, ловко разгребая мусор, привезённый самосвалом из города, двумя руками и помогая ногами. Санёк, правда, совсем не говорил, а только гы-гы-кал и улыбался, демонстрируя всем белоснежные ровные зубы, как у киногероя.

К четырнадцати годам Саня настолько подрос, что был с виду похож на взрослого парня, и даже получил кличку от окружающих его людей «рослый Саня». И как взрослый, он стал рано проявлять некую половую агрессивность ко всем особям женского пола, атаковал их и беспардонно совокуплялся с зазевавшимися дамами, сгорбившимися над отходами в поисках пропитания, на виду у всех, как делают это собаки. Но на Санины знаки внимания жертвы не обращали особого внимания и благосклонно принимали его сексуальные нападки, находя, в свою очередь, какое-то наслаждение от этого быстрого бытового контакта. Несколько раз он уходил с городской свалки в исследовательских целях и поисках новых приключений, но всякий раз возвращался вновь с наступлением тепла.

В шестнадцать лет Саня впервые попал в облаву на городской свалке, устроенной властями в честь ожидаемого приезда в город важного чиновника из государственных структур. Полицейские облавы на свалке происходили и раньше, всегда в честь приезда какого-нибудь начальника из центра, но Сане удавалось их избегать. То он спал в это время под картонными коробками и полицейские его не увидели, то он находился слишком далеко от края свалки, и они погнушались заходить далеко в глубину смердящей клоаки.

Всех пойманных на свалке отвезли на закрытом грузовике в деревню, на краю которой стояли бараки, построенные когда-то для горожан, пригоняемых для сбора картофеля какому-то голодному населению. Политические акции помощи крестьянам в сборе урожая прекратились, а бараки остались.

Бараки предприимчивые городские чиновники переоформили в туристическую базу (в свете новых постановлений по очередному развитию), успешно освоив немалые выделенные для этого средства из городского бюджета, но после того как недобросовестные путешественники пару раз подожгли и повыбили все стёкла, бараки ещё раз переоформили в деревенскую гостиницу с элементами жилья для бездомных, согласно принятым решениям о помощи сиротам, и ещё раз освоили приличную сумму денег налогоплательщиков. Бараки обнесли колючей проволокой, поставили вышки с прожекторами и завели здоровенных собак для охраны госимущества по всему периметру базы.

Сюда теперь периодически привозили городских бездомных и бомжей со свалки на время визита в город важных вельможей, дабы эти невыносимые грязные нищие и пьяницы не оскверняли своим видом и запахом тонкие эстетические чувства высокого начальства. Их привозили в бараки под охраной натренированных воспитателей и полицейских на пять – десять дней. А после отъезда высоких гостей выпускали из заведения на все четыре стороны, подгоняя собаками.

Вот в такой оздоровительный лагерь и привезли Саню вместе с другими изгоями общества. Кормили их, правда, довольно сносно, но однообразно: сухой картошкой, кислой капустой и старой солёной рыбой, а вместо чая давали кисленький розовый кисель неизвестного происхождения. Но временно размещённые в гостинице бездомные товарищи, не привыкшие к пищевому изобилию, и этому были рады, а Саня вообще ел за троих, благо на длинных столах много оставалось в кастрюлях сухой картошки и кислой варёной капусты. Говорить Саня до сих пор почти не мог, но его никто ни о чём и не спрашивал, опасаясь внушительного вида молодого бугая, зачерпывающего горстями и жрущего прямо из кастрюль всё подряд.

– Ты бы ложку, что ли, взял, – осторожно сказал ему воспитатель, глядя, как он руками выгребает содержимое из кастрюли, и протянул ложку.

Саня взял её, оглядел со всех сторон, зачем-то даже понюхал и сунул в карман штанов. Больше к нему с такими дурацкими предложениями не приставали. Нет, Саня мог есть и ложкой, мама его научила хлебать ей жижу. но справедливо думал: «Зачем тратить время на ложку, если ладонью быстрей насытишься?», – и наяривал пюре с капустой своей широкой ладонью без дурацкого посредника в виде маленького столового прибора.

Однако такое изобилие для Сани и его товарищей продолжалось недолго. Через неделю, в связи с отъездом благородных гостей из города, их выпроводили из лагеря за ограду базы при помощи сторожевых собак, так как отдыхающие не желали добровольно покидать место хлебосольного приюта. Временные постояльцы пошли кто куда пешком по просёлочным дорогам, разбившись на группы, кто возвращался опять в город, а кто – на городскую свалку.

Саня же, отбившись от своих, свернул на пустынную грунтовую дорожку, по краям которой стояли красивые дома с высокими заборами, из-за них выглядывали ветви яблонь и груш с висящими спелыми плодами. Дотянуться до красных плодов не было возможности, и он медленно шёл вдоль заборов в надежде найти низко висящую ветку, чтобы сорвать и съесть яблоко. Одет он был в спецодежду синего цвета с белой надписью на груди и спине «муниципальная служба». Этот бэушный костюм и ещё совсем целые солдатские ботинки Сане подарили воспитатели в приёмнике оздоровительного лагеря, так как одет он был при поступлении в совсем рваные, грязные и вонючие лохмотья.

Одни из ворот у бесконечных заборов были распахнуты, и Саня заглянул внутрь. Посередине дворика лежала большая куча дров, видимо, сваленная недавно грузовиком, и возле неё стояла овчарка, (посаженная на цепь), внимательно обнюхивая вновь поступившие напиленные чурки. Саня тихо свистнул собаке, и она, завидев незнакомого человека, села на землю и приветливо стала махать хвостом, прижав уши и вытянув к нему шею.

Дело в том, что все собаки Саню любили, интуитивно чувствуя в нём старшего друга. Саня с малых лет жил с собаками на свалке, деля с ними свою берлогу из картонных коробок. Ощенившиеся суки приносили ему своих щенков с наступлением холодов, чувствуя, что здесь они выживут зимой под присмотром ласкового мальчишки. Родная мать Сани заходила к нему нечасто, забывая о нём в поисках острых ощущений, а потом и совсем пропала, и кормить его стали собаки, принося пищу с помойки щенкам, живущим с ним, и малышу заодно. Когда было совсем холодно, то собаки залазили к нему в жилище и дополнительно обогревали своими телами щенков и Саню. А если к Саниной «холобуде» смели приблизиться незнакомые люди или бомжи, свора собак выскакивала изо всех углов и набрасывалась на незваных гостей, прогоняя их прочь.

В это время из дома вышла богато одетая женщина бальзаковского возраста и грозно спросила у человека, стоящего рядом с её овчаркой и гладящего её по голове:

– Вы кто такой? И почему моя собака на вас не лает?

Саня скромно улыбнулся суровой женщине и ничего не сказал.

– Вы, наверное, пришли ко мне по заказу уложить эти дрова в поленницу? – высказала предположение она. – Что ж, оперативно ваша служба работает.

Саня ещё радостнее улыбнулся женщине и закивал головой.

– Ну и отлично. Все эти дрова перетаскайте в тот сарай, – и показала рукой на строение, примкнутое сбоку к основному дому. – Ясно? После окончания работы я вам заплачу.

Саня стыдливо засмеялся, опустив голову, и потёр довольно свои большие руки, как бы обнимая себя.

– Ну что ж, можете уже приступать. Тележку для перевозки дров возьмите в сарае, – миролюбиво закончила хозяйка, внимательно рассмотривая стоящего перед ней парня.

Это был высокий молодой человек с белокурыми длинными волосами и голубыми глазами. Он был красив лицом, которое выражало детскую доверчивость, и женщине понравился. Она провела его в сарай, показала тележку и место, куда складывать дрова для камина. Саня, не говоря ни слова, приступил к работе. Он понял всё, сказанное ему женщиной, и с удовольствием взялся ей помочь. Но так как он плохо говорил, то старался во всём кивать ей головой в знак согласия.

Мария Сергеевна, так звали хозяйку, одиноко жила в этом большом, добротном загородном коттедже, построенном из кирпича. Дом стоял на возвышенности, с которой хорошо просматривалась широкая долина со спокойным устьем реки, тихо стекающей разлапистыми мутными протоками в начало морского залива и окрашивающей его в желтоватый цвет. Два года назад у Марьи Сергеевны умер муж, и все хозяйственные работы по дому легли на неё, не привыкшую к труду. Она почти двадцать лет беззаботно прожила с супругом, не имея своих детей, ничем особо не занимаясь, кроме как приготовлением пищи для мужа, и ухаживала за ним последние три года, пока он не умер. И только тогда Марья Сергеевна столкнулась с огромной кучей проблем, связанных с обслуживанием и ремонтом дома, о которых она даже не подозревала.

Когда Мария была ещё молодой, двадцать лет тому назад, она работала в сфере развлечений девушкой по вызову и как-то случайно соблазнила взрослого дядьку, живущего одиноко за городом в собственном красивом коттедже. Этот богатый мужчина в возрасте долгое время работал в таможне, а в последнее время был там крупным начальником и успел накопить немало средств для безбедного жилья. Они стали часто встречаться у него для плотских утех, пожилой дарлинг давал ей хорошие деньги за это и одаривал дорогими украшениями. И Мария, тронутая его богатством, вскоре вообще перебралась жить к стареющему бойфренду. А ещё через год они поженились официально, и счастливый супруг переписал всё своё немалое состояние и имущество на молодую супругу, но распоряжаться она могла им только после его смерти. Так Марья Сергеевна и прожила со стариком двадцать лет, каждый год мечтая о скорой его смерти и о том, как она вновь выйдет замуж за какого-нибудь брутального красавца. Но когда, наконец, муж умер, а плотские желания к этому времени у неё основательно поутихли, то ей уже не очень-то хотелось делить богатство, доставшееся ей от мужа такими титаническими усилиями, с новым супругом, если бы не постоянные проблемы, связанные с содержанием дома. Нанимать разных специалистов для ремонтных работ было накладно, так как деньги, накопленные покойным мужем, стремительно таяли, а других средств к существованию у неё практически не было.

Мария Семёновна давно склонялась к тому, чтобы найти какого-нибудь порядочного мужичка для многочисленных хозяйственных дел, с которыми она уже не в состоянии была справиться, да и всё же тоскливо одной жить в огромном доме. «Найти бы благообразного работящего мужика (вроде управляющего или завхоза)», – думала она, но как-то всё попадались то пьяница, то лодырь, то воришка. Прямо беда.

Глядя сейчас на молодого сильного рабочего, на то, как он быстро переносит на руках дрова в пристройку, Мария Семёновна подумала: «Может быть, мне с этим парнем поговорить? С виду он работящий и симпатичный, а то что он молодой, молчаливый и стеснительный, это даже лучше. Меньше денег будет просить за работу. Одет, правда, неважно, но ничего, переодену в мужнино, после него много одежды осталось». – И она крикнула рабочему:

– Эй, товарищ! Как тебя звать? – товарищ остановился, немного подумал, как бы переваривая её вопрос, и ответил протяжно:

– Са-а-ня.

– А ты есть хочешь? У меня котлеты вчерашние остались с рисом, я сейчас разогрею, и поедим вместе, а? – решила она таким образом задобрить работягу.

– Да, – скромно ответил тот.

Марья Семёновна пошла разогревать еду и накрывать стол для обеда на веранде, расположенной на другой стороне дома с великолепным видом на залив. А когда она опять вышла, чтобы позвать работника к столу, то увидела Саню, стоящего посередине двора к ней лицом и справляющего свою малую нужду со своего большого хозяйства.

– Саня, ну что же ты прямо во дворе, – миролюбиво пристыдила она работягу, невольно рассматривая его немалый писюн. – У меня в доме два туалета есть. Пойдём, покажу.

Саня спокойно закончил процесс мочеиспускания, сладко передёрнулся, затолкал писюн в штаны, затем, широко улыбнувшись, посмотрел пристально хозяйке в глаза и просто сказал:

– Пошли.

Марья Семёновна провела его на веранду, показала туалетную комнату, где можно помыть руки, и дала ему полотенце.

Сане с детства уже были знакомы все эти приспособления в светской жизни, так как он уже не раз уходил с городской свалки зимой из-за холода в ближайшую деревню и там какое-то время жил у одинокой старушки на краю деревни, но потом, весной, всё равно возвращался к своим, несмотря на ласковое обращение к нему бабушки. Да и все пожилые женщины в деревне, жалели его и относились как к блаженному. Его, правда обижали маленькие деревенские мальчишки, шуточно угрожая ему кулачками и палками, а он пугался их угроз и плакал от испуга на потеху детворы, хотя сам был вдвое больше их. Саня целыми днями бродил по деревне в рваных кроссовках и в одном пальто до колен с чужого плеча, в окружении собак, которые всегда ластились к нему. Деревенские бабы, завидев Саню, старались дать ему что-нибудь из еды, которой он всегда потом делился со своими собаками. Правда, взрослые девочки иногда останавливали Саню в укромном месте и зачем-то просили его:

– Саня, покажи нам свою письку, мы тебе конфет дадим.

Но Сане было не жалко, и он, улыбаясь, расстёгивал штаны и вываливал далеко не детский писюн, на просмотр бесстыжим девчонкам. Они, смеясь, смотрели, бросали ему конфетки и с визгом убегали, чтобы сказать мальчишкам, что Саня перед ними штаны снимал и угрожал изнасиловать. Мальчишки подходили к Сане и опять грозили побоями и даже пинали иногда, если взрослые не видели. От таких издевательств над ним Саня плакал и убегал к бабушке, чтобы она его пожалела. Старушка жалела, успокаивала, умывала, кормила и защищала, как могла, приучая к жизни среди людей, и даже учила грамоте и разговорной речи. На ночь рассказывала Саше сказку, всегда одну и ту же, про былинного богатыря Илью Муромца, о том, как он лежал на печи, не вставая, тридцать лет и три года, а потом, когда его вылечили странники волхвы, он встал и совершил три основных подвига: извёл мордовина из Московии по кличке Соловей разбойник, переел чудище поганое из Османии и прогнал жидовина из Хазарии. Саня внимательно слушал сказку бабушки и мечтал в далёком будущем стать таким же, как Илья Муромец, и прогнать из деревни грохочущую телегу с сидящем на ней горластым разбойником с длинным кнутом, которым он стегает и щёлкает. Дело в том, что каждую весну с наступлением тепла появлялся на улицах деревни злобный уборщик нечистот в общественных уличных туалетах. Он ездил на телеге с бочкой, запряжённой пегим старым мерином, и громко нечленораздельно ругал детей, бегущих за телегой и дразнящих его. Особенно он не любил почему-то Саню. Завидев блаженного подростка, стоящего на улице, уборщик начинал гневно кричать на него, тряся всклоченной седой бородой, и сильно щёлкал своим кнутом, отчего Саня приходил в ужас, стремглав бежал в бабушкин дом и прятался там под кровать. По всей видимости, всегда радостно улыбающийся, невзрачно одетый подросток, напоминал туалетному работнику его далёкое беспризорное голодное детство, и придурковатый уборщик нечистот всеми способами старался его прогнать от себя. Ну а пока Саня не вырос, ему приходилось убегать от разъезжающего по деревне разбойника со свистящим кнутом. В конце концов Саня вскоре уходил из деревни на свою городскую свалку, чтобы потом опять вернуться туда осенью, когда страшный старик с телегой уезжал до следующей весны.

Затем Марья Семёновна усадила работника обедать вместе с ней за стол на застеклённой веранде с видом на залив. Саня без вилки быстро затолкал котлеты и макароны себе в рот, как в топку, помогая обеими руками, и облизал пальцы.

– Саня, ну что ты ешь, как дикарь, – сделала она замечание. – Вот же вилку я тебе положила.

– А? Ну да. – Саня взял вилку, повертел её в руках, как бы что-то вспоминая, и посмотрел на свою пустую тарелку.

– На вот, возьми ещё мою котлетку, я всё равно не хочу есть, – и Марья Семеновна переложила свою еду к нему на тарелку.

Саня неумело проткнул котлету вилкой, приподнял её над тарелкой, затем ловко подхватил второй рукой и отправил в рот, а гарнир быстро слизал языком и виновато заулыбался.

– Какой ты, право, забавный! – рассмеялась, глядя на него хозяйка. – Прямо как ребёнок.

– Да, – подтвердил ей Саня и тоже радостно рассмеялся.

– Послушай Саня, у меня помимо дров ещё надо крышу дома починить, местами прохудилась, материал у меня для этого есть, и забор за домом завалился, надо поправить, а то мальчишки соседские ночами лазают, ломают ветки на деревьях, воруют у меня яблоки, и ещё много всего. Ты бы поработал у меня какое-то время. Хорошо?

– Хорошо, – сразу согласился Саня.

– Ну и ладненько, а я тебе неплохо за работу заплачу. А ты где живёшь, далеко?

– Там, далеко, – утвердительно кивнул головой Саня и показал ей рукой в сторону городской свалки.

– Я могу тебе предложить пожить пока у меня здесь, на веранде, на время ремонта. Спать будешь вот на этом диване. Хорошо?

– Хорошо, – ответил Саня, с интересом разглядывая диван.

– Да, я согласна, диван жестковатый, но я подстелю дополнительно матрац, и будет тебе помягче, – успокоила его предупредительная хозяйка. – А сейчас давай, заканчивай переносить и укладывать дрова, – распорядилась Марья Семёновна, и Саня опять принялся за дело.

К вечеру Саня закончил перетаскивать и складывать привезённые дрова в сарае, и хозяйка, приняв работу, предложила ему помыться в душе и переодеться в чистую пижаму мужа. Саня разделся в ванной комнате, не стесняясь Марьи Сергеевны, и стал тщательно мыться, как недавно научили его в лагере для трудновоспитуемых, не задёргивая шторки в душевой.

«Да он сложен как Аполлон, – невольно залюбовалась им Марья Сергеевна через стеклянную дверцу ванной комнаты. – Надо бы его приручить».

Ужинали также на веранде при закате солнца. Саня, одетый в пижаму, сидел спиной к заливу, и его мокрые волосы розово светились, как ореол у ангела, сошедшего с небес для услады стареющей женщины.

– Саня, посмотри красотища-то какая у нас! – произнесла восторженно хозяйка, привлекая его внимание, и широко развела руки, показывая на вечерний закат в обозримой долине.

Огромное оранжевое неяркое солнце медленно тонуло в розовом морском заливе, отбрасывая по краям горизонта багровые полосы. Рукава дельты реки, впадающие в залив, горели огненным светом, как стекающие потоки лавы с извергающегося вулкана. Саня на минуту оторвался от поглощения пищи, оглянулся на долину и добродушно сказал, улыбнувшись:

– Да, – и продолжил трапезу, поедая оладьи с мёдом и облизывая пальцы.

Марью Сергеевну немножко покоробило равнодушие молодого гостя к прелестям вечернего заката, но она, вздохнув, подумала: «Ничего, приучу потихоньку, со временем», – и встала из-за стола, чтобы постелить ему постель на диване.

После ужина она оставила Саню на веранде и ушла к себе в дом, закрывшись на ключ и на засов. «На всякий случай, а то моя псина на него лаять, наверное, не будет», – подумала Марья Сергеевна. Но ночь прошла, и утром после совместного завтрака на веранде Саня приступил к ремонту забора вокруг усадьбы. Так продолжалось три дня, Саня занимался ремонтными работами, колол дрова, красил ограду, а Марья Сергеевна варила ему еду, которую они вместе поедали на веранде, и ночью спали каждый у себя. На четвёртый день, после окончания ремонтных работ Саня, как всегда, мылся в душе, не зашторившись, и хозяйка, видя, как он не может дотянуться до своих лопаток, предложила потереть ему спинку и взяла мочалку, чтобы помочь молодцу. Но молодец возбудился от усилий Марьи Сергеевны, внезапно сгрёб её своими лапищами и быстро овладел ослабевшей женщиной. С этого времени у них начались новые отношения: днём Саня работал, а вечерами обласкивал счастливую хозяйку. Марья Сергеевна обильно кормила трудолюбивого работника и любовника в одном лице по-прежнему на веранде, неустанно приговаривая, пытаясь обратить его внимание на красочные виды долины: