Текст книги "Асанардаль"

Автор книги: Вея Нечаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Зачем ты причинила мне боль? Вы с папой только и занимались тем, что причиняли мне боль. Прежде чем говорить, думай, какую боль ты можешь причинить мамочке! Или ты сделала это умышленно? Умышленно, да?

Глаза Милы полны были отчаяния, обвинения, слёз, боли. За всеми её чувствами и эмоциями, как под снежной лавиной, пряталось удовольствие.

Сана затряслась.

– Что тебе от меня надо? Зачем ты взяла меня с собой? – тоскливо воскликнула она.

– Правильно, кричи на мамочку! Бей мамочку!

Сана вырвалась из рук Милы и ударила себя кулаком по лбу.

Мила схватила дочь за руку.

– Что ты творишь? Что люди подумают? – зашипела Мила.

– Что у вас происходит? – повернувшись к ним, спросила Люси.

– А, ничего. Просто Саночку укачало, – с улыбкой ответила Мила.

– Асанардаль, прекрати истерику! Хочешь, чтобы все бегали вокруг тебя? Там человек утонул, а ты всё никак не можешь избавиться от своего эгоизма, – тихо сказала Мила.

Сана вырвала руку из руки матери и подошла к Люси. Сане казалось, что за её спиной стоит изготовившийся к прыжку тигр.

Поддерживаемый Полем, на палубу взобрался стройный черноволосый юноша. У него дрожали руки и подкашивались ноги.

«Это он напугал меня вчера? Но когда он успел доплыть сюда? Пару часов назад он не мог идти без посторонней помощи. Он опирался на плечо тощей блондинки. Каждый день новая женщина. Нет, вчерашний был постарше», – думала Сана.

Туловище юноши было на несколько тонов бледнее, чем его руки, ноги до колен, лицо и шея.

Сана перевела взгляд на лицо Люси. Оно застыло, как камень. Суровый профиль на фоне дружелюбного неба. Поль тяжело дышал. Он не спешил обращаться к спасённому.

Подошла Мила. Сану поразил взгляд, которым мать смотрела на Ди Луцио. Во взгляде был жалость и… неужели гадливость?

У Саны загадочный незнакомец вызвал самые положительные эмоции. Он напомнил ей акробата–канатоходца из фильма «Страшные сказки», спасшего принцессу Диких Гор из пещеры людоеда.

Юношу отказались держать ноги. Он сел прямо на палубу, переводя ошалевший взгляд с Люси на Милу, с Милы на Сану. Поль стоял за его спиной с недовольным и немного растерянным видом.

– Зачари? – спросила Люси.

Юноша кивнул.

Сана увидела, как губы Люси раздвигаются в улыбке. В этот момент синьора Стаффид напомнила Сане геккона.

– Зачари Ди Луцио. Очень приятно тебя видеть, – улыбаясь, произнесла Люси.

Юноша что-то пробормотал.

Улыбка Люси стала ещё шире.

– Знакомься, Зачари. Это Мила Морияди. Автор романа «Марино». Моя подруга.

Люси обняла Милу за плечи. Мила улыбнулась.

– В самых смелых фантазиях я не могла предполагать, что в Италии есть поклонники моего творчества, – со счастливой улыбкой произнесла Мила.

– Мила гостит в нашей вилле «Ночная фиалка», – веско сказала Люси.

– Я очень рад знакомству, – с запинкой ответил Зачари.

– Взаимно, – улыбнулась Сана.

Поль удивлённо посмотрел на неё.

– А это Асанардаль, дочь Милы, – спохватилась Люси.

Мама лучилась удовольствием. Ещё бы, состоятельная итальянка, хозяйка настенных фресок, назвала её подругой.

Поль и Люси застыли с одинаковыми выжидающими выражениями на лице. Зачари поднялся на ноги. С него ручьями стекала вода, как, впрочем, и с Поля.

Подул ветер.

Поль поморщился и отвернулся, а улыбка Люси померкла.

– Я принесу полотенца, – сказала Люси.

– Что с тобой случилось? Где ты оставил свою одежду? – спросил Поль у Зачари.

– На пляже.

– Понятно. Я доставлю тебя на пристань, а дальше поступай, как знаешь, – сказал Поль и повернулся к Зачари спиной.

Люси всё не возвращалась из каюты. Поль начал натягивать на себя брюки порывистыми движениями.

Зачари остался как бы наедине с Саной и Милой.

– Вы далеко заплыли, – сказала Сана.

– Саночка, не разговаривай с этим мальчиком, – шепнула Мила дочери.

«Что–то здесь не так. Он не похож на сумасшедшего. Мы подобрали его далеко от берега, и что с того? Отдыхая на море, я как-то раз переоценила свои силы и заплыла за буйки. Этот Зачари в хорошей форме», – подумала Сана.

Калуя стоял лицом к пропасти. Он не мог обернуться. Калуя знал, что на него устремлены две пары глаз.

Он ощутил всю тяжесть неба. Карие, почти чёрные глаза прожигали ледяной ненавистью. Голубые глаза, играющие лазурным перламутром неба и океана, пылали мольбой, исступлённой надеждой. Калуя не знал, что хуже – ненависть чёрной жрицы или мольба падшего ангела. И то, и другое причиняло боль.

Две женщины, две судьбы. Какую роль он сыграл в их жизнях? Дара или проклятия? Каждая из них что-то взяла от него, но и заплатила стократ дороже.

Разве это справедливо?

Вверху яростно и мощно перекатывались волны, внизу изысканно светилось последождевое небо, убранное сонмом картинных облаков. Откуда берётся этот свет? Ведь запад всё ещё затянут тучами цвета берлинской лазури…

На пристани Зачари поджидала розовокосая блондинка. Для Саны осталось загадкой, как розовокосая догадалась, что Зачари подберёт яхта Поля. Вероятно, ей позвонила Люси.

Розовокосая бросилась к Зачари и заговорила заискивающе и преувеличенно – радостно:

– Дурак, что же ты делаешь. Дурачок…

Зачари не удостоил её взглядом. Завернувшись в полотенце на манер римской тоги, Зачари быстро прошёл мимо девушки. Розовокосая бросилась за ним следом.

Глава 4

Зачари

На следующий день после незабываемого круиза Сана узнала любопытное правило проживания на вилле «Ночная фиалка». Оказалось, что хозяева не любят, когда кто-нибудь находится на террасах.

– Придётся нам сидеть в доме, – со вздохом сказала Мила.

– Шутишь! – возмутилась Сана.

– Пойми, дочка, эти люди привыкли к определенному укладу жизни, а мы им свалились, как снег на голову.

– Но они сами позвали нас! Неужели они рассчитывают, что мы будем сидеть по своим комнатам?

Мила пожала плечами.

– Саночка, ты пока молодая… Запомни, в чужой монастырь со своим уставом не лезут.

– Ладно, на террасе сидеть нельзя. А по городу гулять можно?

Мила растерялась.

– Не знаю, Люси ничего об этом не говорила. Думаю, она будет недовольна.

– Я пойду, погуляю, и если она хоть слово скажут, я тотчас улечу домой.

– Куда же ты пойдёшь, позволь узнать? Квартира-то сдана.

– К папе поеду, – просто ответила Сана, – я ещё успеваю в поход.

– Неужели тебе здесь не нравится? Асанардаль! Попытайся усмирить свою гордыню, раз в жизни! Хотя бы ради меня.

– О, ради мамочки я готова на всё. Мила Морияди, хватит уже мной манипулировать, надоело. Я гулять. Или ты мне запрещаешь?

Сана испытывающе посмотрела на мать.

– Сана, здесь чужая страна, много туристов, мигрантов, живущих по своим законам. Я не хочу, чтобы тебя расчленили и распихали по чемоданам.

– Я не уйду далеко. Не буду ни с кем разговаривать, – сказала Сана и ушла.

Мила тяжело вздохнула. Дочь никогда не страдала юношеским максимализмом. Почему же Сана не может понять, что иногда, если того требуют обстоятельства, нужно подстраиваться под людей? Впрочем, у поколения нулевых нет такого понятия – «подстраиваться». Есть уничижительное, пропитанное тюремной романтикой слово «прогибаться».

Ещё бы, оно, новое поколение, выросло в атмосфере балования. Во многих семьях один ребёнок, поздний и долгожданный.

Саночку обожали все – и Мила, и её муж, и родители Милы.

«Какое там – «прогибаться», когда ты центр вселенной», – подумала Мила.

За дочь она не волновалась. Сана формирует вокруг себя сферу из вакуума. Не подпускает к себе людей. От мужчин так и вовсе прячет глаза. Её и не замечают. Красть у Саны нечего, купальник она с собой не взяла. Значит, не полезет в море и не утонет.

Размышления Милы прервало деликатное покашливание Поля. Мила спохватилась – она сидела на террасе.

Сердце забилось. Мила расправила на ногах складки шифонового сарафана. Она знала, какие из своих достоинств подчёркивать. Люси полновата, и у неё широкие ноги. Что ж, сарафан отлично подчёркивает ноги Милы, особенно точёные щиколотки, и её тонкую талию.

Люси знала биографию Милы. Знала, что Мила развелась пять лет назад. Не могла не знать.

Зачем же она пригласила в свой дом, к своему мужу эффектную женщину?

Возможно, ответ в том, что Люси высокого мнения о творчестве Милы. «Она считает меня хорошим человеком. Наверняка она нарисовала в воображении мой идеализированный портрет. Люси не думает, что такая писательница, как Мила Морияди, способна на подлость. Я не буду уводить у неё мужа», – решила Мила.

Но Поль ей нравился, и Мила ничего не могла с собой поделать.

– Куда это направилась ваша дочь? – спросил Поль, присаживаясь на шезлонг рядом с Милой.

– Ушла гулять в город.

– О. Ей у нас нравится?

– Сана в восторге.

– У вашей дочери красивое имя. Вы его придумали?

– Да, – потупилась Мила.

– Вот что значит писательское воображение.

На щеках Милы выступил румянец.

– Вы часто бываете за границей?

– К сожалению, не часто. А вы?

– Я родился в Тичино. Учился в Швейцарии, потом перебрался в Италию. Вот и вся моя заграница.

– Какой вы счастливый! Провести детство в Швейцарии!..

– Детство как детство. Конечно, хорошее было время, но потом пришлось идти работать. Приходишь вечером, а душ принять нельзя. Помешаешь соседям.

Мила не сразу нашлась, что ответить. Человек, живший в Швейцарии, сетует на какие–то глупые мелочи.

– А я всегда мечтала побывать на горнолыжных курортах Швейцарии, – сказала Мила, – вас в школе возили в горы?

– Возили, – кивнул Поль, – я так и не полюбил лыжный спорт. Горы, горы… Они всюду преследуют меня.

– Вы не любите горы?

– Пожалуй, не люблю, – с некоторым удивлением ответил Поль, – хотя, нет. На меня произвели впечатление белые скалы в Па-де-Ко. Есть в них нечто сказочное и космическое. Такого я больше нигде не встречал.

– Па-де-Ко, Этрета! Я тоже была там! – радостно воскликнула Мила.

– В самом деле? – вежливо изумился Поль.

Мила вспыхнула. Раскрученная туристическая достопримечательность, кто там не был…

– Я много путешествовала по Нормандии, а к Известняковому побережью меня привлекла картина Моне.

– Вы поклонница Моне?

– О да. У меня в комнате висят репродукции его картин «Камилла в японском кимоно» и «Камилла на смертном одре». Утром, после пробуждения, я всегда несколько минут смотрю на них. Они вселяют радость к жизни и не дают погрязнуть в иллюзиях.

– Так вам понравились скалы на Известняковом побережье?

– Конечно! – рассмеялась Мила, – ведь они фигурируют в моём романе. Они такие персонажи романа, как и люди.

– Я прочитал ваш роман за одну ночь.

– Это лучший комплимент для писателя, – зарделась Мила.

– Позвольте узнать, не белые ли скалы натолкнули вас на написание романа? Или нечто иное? – Поль внимательно посмотрел на Милу.

– И скалы тоже. Но, видите ли, Поль, я родилась и выросла среди холодных людей. Однажды мама дала мне почитать дневник моей прабабушки…

Если смотреть на мир с виллы Стаффидов, то кажется, что больше домов на горе нет. «Ночная фиалка» парит в небе, а город стыдливо жмётся к подошве горы.

С набережной Сана видела, что на скалах вольготно раскинулся целый город.

«Ночной фиалке» место в каменном городе, свидетеле грандиозных осад и кровавых драм, старом и мрачном. Не в таком живом месте, как Монте-Арджентарио.

Ноги принесли Сану на уже знакомую улочку. Сана заметила на домах налёт времени, вспомнила архитектуру Венеции, Парижа и почему-то Киото. С этими городами Сана была знакома из интернет–дневников блоггеров.

В дверях дома стоял Зачари. Он курил сигару. Его поза была развязна.

– Привет, – сказал Зачари.

– Привет, – без колебаний произнесла Сана.

– Как насчёт поужинать сегодня вечером?

– Не знаю. Если мама отпустит.

– Так ты у нас маменькина дочка?

– Вроде того.

– Тогда давай сходим в бар. Прямо сейчас, – не растерялся Зачари.

– Давай.

Зачари отлепился от двери.

– Нам туда.

Сана кивнула.

– Как тебя зовут, сиамская кошка?

– Меня? Сиамская кошка.

– Нет, а серьёзно? Я Зачари Ди Луцио.

– Асанардаль Морияди.

– Вау. Псевдоним?

– Паспорт показать?

– И откуда ты такая, мадмуазель Морияди?

– Из славного города Санкт-Петербург. И да, моя мать та самая Мила Морияди.

– Меня это не интересует, – сказал Зачари, делая акцент на слове «меня».

Они зашли в бар.

– Что тебе заказать? – спросил Зачари.

– Хотелось бы морепродуктов.

Лицо Зачари выразило брезгливость.

– Фу. Раньше требуху ставили рядом с обедающими, дабы отвлекать мух.

– Тогда закажи на свой вкус.

– Мясо я не люблю, алкоголь не пью.

– Ты скучный. Только не надо говорить о трупах невинно убиенных животных.

– И не собирался.

Зачари заказал два аффогато и семифредо.

– Вкусно, – сказала Сана.

Зачари кивнул.

– Асанардаль, разреши спросить…

– Зови меня Сана. Меня все так называют. И будь добр, говори медленно. Не забывай, что перед тобой иностранка. Скажи спасибо, что я говорю по-итальянски.

– Допустим, по-итальянски ты говоришь плохо, так что благодарить тебя не за что. Сана, скажи честно, ты лесбиянка?

– Вообще-то, я не разрешила тебе задавать вопрос.

– Значит – да?

Сана рассмеялась.

– Милый Зачари, такие вопросы задают перед тем, как сделать заказ. А, поняла! Если скажу, что я лесбиянка, ты откажешься платить за меня. Так?

– Да ладно, я пригласил тебя не за тем, чтобы переспать.

– Зачем же тогда?

– От скуки. Что, умалил твою самооценку?

– Вовсе нет. Ты меня удивил. Мужчины не любят просто так расставаться с деньгами.

– Значит, ты всё-таки лесбиянка.

– Не знаю.

– Что?

– Не спала ни с мужчинами, ни с женщинами. Не знаю, лесбиянка ли я.

– Попробуешь сначала с теми, потом с теми, и решишь, так? Смотри, не скатись таким макаром до извращений.

– Я не отбитая на голову.

– Тебе не любопытно узнать, почему я принял тебя за лесбиянку?

– Зачари, мне безразлично, что ты там думаешь. Мы знакомы всего ничего, – резко ответила Сана.

Зачари пожал плечами и принялся за семифредо.

– Меня вот что удивляет. Неужели две женщины не могут развеять твою скуку? Нужна третья? Может, попробовать мужчину? – спросила Сана.

– О каких двух женщинах ты говоришь?

– Ой, да ладно. Я здесь неполных два дня, а уже видела тебя то рядом с розовокосой блондинкой, то рядом с просто блондинкой.

– Не ревнуй, Сана. Блондинка – моя мать, Симона. Девушка с розовыми косами – моя бывшая невеста.

– Как её зовут?

– Не всё ли равно?

– Нет, мне любопытно.

– Гаетайн. Чтобы полностью удовлетворить твоё любопытство, скажу, что у меня есть отец, Гаэтано.

– Гаетайн и Гаэтано. Да они созданы друг для друга.

– Ага, – небрежно ответил Зачари.

Сана хотела спросить у Зачари, он ли торчал возле виллы, как успел заплыть далеко в море, зачем это сделал, но решила промолчать. Это личное дело Зачари.

В приглушённом свете бара Сана смуглая кожа Зачари казалась золотистой. Прямые чёрные волосы отливали синевой. В утончённых чертах лица мелькала горечь и насмешка.

– Нескромный взгляд, – сказал Зачари.

– Ты не похож на итальянца.

– Ты видела много итальянцев?

Сана пожала плечами.

– Моя мать француженка. А ты не похожа на русскую. Где большой бюст, круглое лицо и вздёрнутый нос?

– Обделила меня природа.

– Не злись на неё. Так твоя мать подруга Люси Стаффид?

– Теперь да. Мама не была знакома с Люси до приезда в Италию.

Зачари посмотрел на Сану долгим взглядом.

– А ты?

– Я?

– Ты впервые видишь Люси и Поля Стаффид?

– Знаешь, Зачари, временами мне кажется, что я с ними знакома. Но где я могла их видеть? Я второй раз за границей. Раньше летала во Францию.

– В Нормандию?

– Откуда ты знаешь? – удивилась Сана.

– Из Италии я выезжал только во Францию, а Нормандию, – Зачари хохотнул, – вернее, из Франции я выехал в Италию. Моё детство прошло в Нормандии. И когда я увидел тебя, мне показалось, что мы знакомы. У тебя запоминающаяся внешность. Льдистоголубые глаза и золотистые волосы…

Зачари переменился в лице. Сана почувствовала, как он напрягся. Сана обернулась. За её спиной стояла синеглазая девушка с розовыми косами. Девушка переводила растерянный взгляд с Саны на Зачари.

– Вы знакомы? – звонким голосом спросила Гаетайн.

– Тебе какое дело? – бросил Зачари.

– Как какое…

В синих глазах Гаетайн закипели слёзы, отчего глаза стали ещё больше. Зачари менялся в лице. Он рванулся к Гаетайн, но потом взглянул на Сану и остановился.

– Не предлагаю тебе присоединиться к нам, потому мне, честно говоря, мне неприятно твоё общество, – хладнокровно произнёс Зачари.

– А её приятно? – визгливо воскликнула Гаетайн.

Её лицо мигом утратило чарующее обаяние.

На них начали оглядываться.

– Хотя мы знакомы всего ничего, – Ди Луцио со значением посмотрел на бывшую невесту, – да, общество синьорины Асанардаль Морияди мне приятно.

– Зачари, прости меня, – тихо произнесла Гаетайн.

– Я не сержусь на тебя. От того, что ты сделала, ты не перестала быть хорошим человеком. Но, повторяю, мне ты больше никто.

Гаетайн всхлипнула, прижала руки к лицу и медленно вышла из бара.

– Прости меня за эту сцену, – сказал Зачари.

– Ничего.

Зачари ждал расспросов, но Сана молчала. Зачари вздохнул с облегчением.

“Какое чудовищное унижение испытала эта девушка, попросив прощение», – подумала Сана, любительница судить других по себе.

Глава 5

Кино и мечты

Туристки хихикали, поглядывая то на Калую, то на Ачиля.

– У вас отличная яхта, – сказала рыженькая туристка, стреляя глазами в Калую.

– Рад встретить в юных леди знатоков яхт, – поклонился Калуя.

Туристки прыснули.

Девушка с длинными пепельными волосами не сводила глаз с Ачиля.

Ачиль скучал.

«Дурак, что же ты медлишь? Она сама плывёт к тебе в руки», – сердито думал Калуя.

Сыну двадцать пять, а ведёт он себя, как монах. Кажется, Ачиль не собирается ловить свою рыбку.

Калуя заглушил мотор и ушёл в каюту с рыженькой, оставив Ачиля и платиновую красотку наедине. Вышли они через полчаса. Ачиль пялился на воду, девушка смотрела в телефон. Всё ясно.

– Ты дал обет безбрачия? – позже спросил Калуя у сына.

– По-твоему, я должен бросаться на каждую встречную женщину? – сердито спросил Ачиль.

Прошёл месяц. Ачиль редко покидал виллу. Калуя подумал, что Ачиль боится женщин, и решил взять сына на съёмную площадку инвестируемого им фильма. Актёрский состав там потрясающий. Одна актриса краше другой.

…Снимали сцену импровизированного танца. Мужчина и женщина стоят в толпе, сморят на профессионалов, исполняющих меренге. Танец закончился. Тогда мужчина и женщина делают шаг навстречу друг другу и неожиданно для самих себя начинают синхронное движение в танце.

Съёмка танца длилась пять часов. Ачиль давно покинул павильон, а Калуя всё никак не мог оторвать глаз от актрисы. Она застенчиво улыбалась, играя глазами, поводила плечами, вращала бёдрами.

Её звали Джулия. Это была её первая серьёзная роль. Начинающая актриса снимала каморку на окраине Рима.

Они познакомились. Джулия была проста в общении и очень мила. Калуя откровенно любовался её живыми тёмными глазами, формой скул, полными губами. От неё тонко пахло ночной фиалкой.

Через два месяца Калуя и Джулия мчались на яхте сквозь ночь. Впереди Джильо. Горит маяк. Над островом сквозит тончайший серп молодого месяца, распространяющий платиновое сияние. И специально для него зажжённый маяк, и месяц кажутся Калуе особенно чистыми, как слёзы. Как Джулия. Она не похожа на других женщин, державшихся за поручни его яхты, всех этих куртизанок и туристочек. Она жена.

В дразнящей темноте её лицо отливает перламутром. В развивающихся волосах путается лунная паутина. В руке Джулия держит бокал с белым вином. Во ложбинке между её полными грудями сумрачно поблёскивает бриллиант – подарок Калуи на свадьбу. А сами …

– Тебе нравится эта марка вина? – спрашивает Калуя.

– Vino tinto, vino blanco, vino rocado, – понижая голос, с придыханием говорит Джулия, прижимаясь к Калуе обнажённой грудью.

Он крепко обнимает её. Бокал падает и бьётся. По ноге Джулии течёт белое вино. Не отпуская Джулию, Калуя садится на корточки, поднимает голову, и в эту минуту на лицо Джулии падает красный свет маяка. Сердце Калуи сжимает холодная рука.

Джулия молода, очень, преступно молода, и Ачиль, его сын, тоже молод.

Чёрные глаза Джулии сияют ярче бриллианта на её груди.

К счастью, Люси не расстроил самовольный уход Саны. После лёгкого перекуса Люси и Мила сели смотреть кино южнокорейского производства. В самом начале фильма героиня становится свидетельницей преступления. Она боится рассказать об увиденном полиции и родителям жертвы. Преступники же лопаются от самодовольства.

– Бывают же такие люди, как эта дама, – сказала Люси, – безмолвный свидетель убийства тот же убийца.

Мила кивнула.

– А как бы ты поступила на её месте? – не унималась Люси.

– Не знаю, – вздохнула Мила, – эту Хэ-Вон видели убийцы. Допустим, я заявлю, а они и меня убьют.

– Их посадят.

– Откупятся.

Люси посмотрела на Милу долгим взглядом.

– Хэ-Вон и дальше будет смотреть и молчать. Там дальше будет показано, к чему приведёт её молчание.

– А ты уже смотрела этот фильм? – удивилась Мила.

– Да.

– Зачем же мы его тогда смотрим?

– А разве тебе не интересно? – растерялась Люси.

– Я комедии люблю. Но тебе же не интересно смотреть одно и то же второй раз.

– Почему же. Интересно. Я люблю фильмы, наталкивающие на размышления. Посмотри на эту Хэ-Вон. Положительная она героиня или отрицательная? На её месте промолчали бы и я, и ты, если бы доподлинно знали, что преступники откупятся. А если и не откупятся, то рано или поздно освободятся и пойдут мстить. Тюрьма не меняет людей к лучшему. Значит, положительная. Но она не умеет сострадать. Дальше это очень наглядно будет показано. Опять-таки, неумение сострадать – хорошая черта или плохая? Мы же не виним человека, если он не может, скажем, слышать. Мы ему сочувствуем. Почему же тогда мы осуждаем человека, не могущего сострадать? С одной стороны, это не физический недостаток, следовательно, всё в руках человека. А с другой стороны, душевные болезни – тоже не физический недостаток, так почему же мы не считаем, что психический больной в силах самоизлечиться? В сущности, мы очень мало знаем о психике человека, чтобы осуждать таких людей, как эта кореянка.

– А мне кажется, что она сочувствует и сострадает, но делает это молча, – возразила Мила.

– Кому есть польза от того, что она молчит?

– А что она может сделать, если таково свойство её личности? Или, допустим, она не умеет перебороть страх перед преступниками. Глупо винить простого человека за то, что он слаб.

– Но каждый человек в силах преодолеть свои слабости.

У Милы не было желания спорить на эту тему. Люси не смотрела на экран. Она смотрела на Милу, и взгляд её был выжидающим.

«Чего она от меня ждёт?», – подумала Мила.

– Я вот вспомнила слова Генри Тейлора: «Случайными добрыми делами слабые люди хотят вернуть себе собственное уважение», – сказала Люси.

– Я помню продолжение этой цитаты. «Тщеславные – возвысить себя в глазах общества», – парировала Мила.

Тем временем, на экране главная героиня стояла и смотрела, как убивают малолетнюю дочь её подруги.

– Нет, Хэ-Вон не положительный персонаж, – сказала Мила.

– Это точно. Если бы она нашла в себе силы…

– Что бы она могла сделать? Подраться с кучей головорезов? Её подруга тоже молодец, сидела на попе ровно и ждала, когда другая женщина придёт, и все беды руками разведёт. Ладно бы на мужчину надеяться…

– По-твоему – лучше соблюдать принцип невмешательства? – воскликнула Люси.

В её голосе звенел гнев.

«Что я сделал не так?», – испуганно подумала Мила.

– Можно и вмешаться, – обречённо вздохнула Мила.

– А можно попытаться извлечь выгоду из ситуации, – вкрадчиво произнесла Люси.

– Как? – удивилась Мила, – можно или наблюдать, или очертя голову кидаться в бой. Третьего не дано.

«Что–то я разошлась. Надо прикусить язык. Люси раздражена. Наверное, ПМС», – подумала Мила.

Люси перевела взгляд на экран, и остаток фильма хранила молчание.

«Что она имела в виду, говоря о том, что можно извлечь выгоду? Шантаж? Шантажируемому проще избавиться от шантажиста, нежели идти у него на поводу. Конечно, можно собрать факты и припрятать их в надёжном месте. Странные у Люси мысли, и сама она сегодня странная. В сущности, откуда я знаю, какая она на самом деле?», – размышляла Мила.

Фильм кончился. В комнате повисло неловкое молчание. Люси сидела, поджав под себя ногу, и пустым взглядом смотрела на чёрный экран.

Мила растерялась. Что делать? Встать и уйти? Невежливо. Навязываться с разговорами? Невежливо.

Прошло пятнадцать минут.

Люси вздохнула и заговорила о погоде. Мила с готовностью поддержала разговор. Казалось, от неловкости не осталось и следа, но Милу не покидало ощущение, что Люси тяготит её общество.

«Сама же меня пригласила», – подумала Мила.

В ней нарастало недовольство.

Будто прочитав мысли гостьи, Люси предложила пойти искупаться. Мила согласилась.

Не без труда преодолев скалистый пляж, Мила опустилась в воду, проплыла несколько метров плохоньким брассом и утомилась. Волны мощно подталкивали её вперёд в открытое море. Мила вынуждена была вернуться. Стоя по пояс в воде, она приставила ладонь козырьком к глазам и посмотрела на море. Море блестело нестерпимо ярко. Солнце так и палило. Ветер крепчал, волны становились выше. Море выглядело непривычно пустынным, только на горизонте горела ядовито-белым светом крошечная яхта. Воздух колыхался, как от пламени. Миниатюрная голова Люси виднелась далеко в море. Люси успела заплыть далеко, и теперь уплывала всё дальше и дальше. Мила замахала ей рукой, закричала. Люси повернула обратно.

Мила подошла к своим вещам. Прямо на её платье лежал придавленный камнем лист бумаги. Мила подняла лист. Не так часто она получала послания на бумаге. Мила вспомнила письмо из Италии.

На этот раз письмо, точнее, записка, была на французском.

«Мила Морияди! Вы храните, нет, вы намеренно искажаете истину и более того, извлекаете из неё пользу. Презренная! Шесть лет назад вы стали свидетельницей страшной трагедии, сломавшей жизни трём людям. Вы в силах помочь им, но не делаете этого. Берегитесь же. Привыкли смотреть на чужое горе свысока? Вскоре вы испытаете такие же страдания, как и мы. Куда бы вы ни бежали, в Санкт-Петербург, в Ла-Пас или в Этрету, да–да, в Этрету, возмездие настигнет вас».

– Мила, что с вами? – с тревогой в голосе спросила Люси, – что с вами?

Мила не реагировала. Ей казалось, что это шумит море. Люси стояла вплотную к ней, облепленная тёмными волосами, полная в своём чёрно-зелёном купальнике, но и она растворилась в солнечных лучах. На миг Милу показалось, что она стоит вплотную к белым скалам, ярко отражающим жгучее солнце.

Люси повторила свой вопрос. Мила не реагировала. Прикосновение холодных пальцев Люси к плечу вывело Милу из оцепенения. С беспомощным выражением лица Мила протянула Люси записку.

– Ничего не понимаю. На каком это языке? Где ты это взяла? – спросила Люси, – я ничего здесь не понимаю, кроме слова «Этрета».

Из глаз Милы закапали слёзы. Мила услышала чужой голос – это она переводила текст. Она ожидала от Люси поддержки, но Люси молчала, и слёзы высохли.

У ног пенился прибой.

– Так это правда? – спросила Люси, – ты…

– Презренная, – прошептала Мила, – пользу… Пользу… Но разве я сама не пострадала? – выкрикнула она.

– Ты пострадала? – прищурилась Люси.

– Да, я! Я…

Горло Мила сжали спазмы. У неё началась тихая истерика. Люси увела её в дом, с помощью служанки уложила в кровать. Хозяйка «Ночной фиалки» была до того заботлива, что самолично напоила Милу чаем. Невкусный чай обладал поразительным эффектом. Миле вдруг стало спокойно и хорошо, в груди разлилось тепло, веки налились тяжестью. Голова стала лёгкой. Мила сладко задремала.

В таком состоянии её застала вернувшаяся Сана.

– Ни с кем не познакомилась? – сладко зевая, спросила Мила.

– Нет, – ответила Сана.

– А я купалась, – произнесла Мила и уснула.

Сана зевнула. Она тоже захотела спать. Сана легла в постель, но сон не шёл. Перед закрытыми глазами витал образ Зачари. Сана удивлялась себе. Впервые она думала о мужчине как о мужчине. Да что там – представитель противоположного пола впервые занял её мысли.

Все её мысли вытиснились образом Зачари, шатким, необъяснимым и заманчивым.

Сана вспомнила его лицо, обрамлённое иссиня–чёрными волосами. В полутёмном баре лицо Зачари казалось совсем бледным, глаза – бархатно-чёрными и глубокими. Породистое лицо. Нос как у Солера с картины Пикассо. Зачари не очень высокий. Это хорошо. Сана не любила долговязых. У него хорошо развиты мышцы, но он не качок.

Плохо, что он не из родного Питера. Жил бы по соседству. Они бы встречались каждый день во дворе. Взгляды, приветствия. Нам по пути? Идут рука об руку. Выясняется, что у них много общего. Проходит лето, осень, зима. В новогоднюю ночь они сбегают от семей и уединяются. Свадьба в марте.

А так – сам Зачари, может, и хорош, но его семья для неё тайна за семью печатями. Оно бы ничего, как говорит папа. Выходят замуж за парня, а не за его семью, но и сам Зачари для неё – потёмки. Пожалуй, он не откажется с ней переспать. Этим всё кончится. В сухом остатке у Саны останется лишь ощущение использованности.

С этими безрадостными мыслями Сана уснула. Но всё же образ Зачари не желал испаряться. Преследовал её даже во сне. За окном солнце спряталось за тучи, море приобрело свинцовый оттенок. Комната погрузилась в темноту, и только волосы Саны горели полуденным солнцем на барашках волн.

Глава 6

Сладкий сон

Сане казалось, что она проспала вечер и ночь, но прошёл всего час. Она вышла из комнаты в надежде пойти в столовую и напиться воды. Далеко тянулся широкий тёмный коридор. Стены были увешаны картинами. Сане показалось, что она находится в родной академии.

Вот и лестница. В другом конце коридора было не так темно. Свет проникал сквозь настежь открытую дверь. Из-за двери раздавались голоса Люси и Поля.

Сана и сама не поняла, зачем она миновала лестницу и подошла поближе к комнате с открытой дверью.

– Не могу поверить, что ты повелась на глупейшую провокацию этого идиота! – эмоционально сказал Поль.

– А сам-то? Кто в тот же вечер пошёл и напился абсента?

– Мне надо было расслабиться!

– Бедненький, – насмешливо протянула Люси, – ты, оказывается, напрягался.

– Почему я должен вечно перед тобой отчитываться? Любишь ты перекладывать с больной головы на здоровую, психологиня ты доморощенная. Зачем ты подбросила ей эту записку? А таблетка? Ты видела её медицинскую карту? Вдруг Миле нельзя такое? Ты глупа.

– А сам-то? Лучше скажи, что теперь делать?

– И так всегда. Она наломает дров, а мне потом убирать за ней.

– Э, нет. Пригласить её было и твоей идеей тоже.

До Саны, худо разбиравшей быструю итальянскую речь, непостижимым образом дошёл смысл их беседы. Ступая на цыпочках, она приблизилась к двери.

– Тебе не кажется, что мы стали участниками спланированной провокации Гаэтано? – спросил Поль.