Текст книги " Месть"

Автор книги: Весса Блюменбаум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Зато теперь —

Короста на роже!

Он вздрагивает от крика, а Она опять тихо, медленно продолжает:

Были когда-то

Прекрасные

Глаза голубые,

Ясные;

Волосы

До пояса

Цвета спелого колоса,

Были губки алые.

Снова кричит:

А теперь —

Видишь,

Что

Стало!

Среди своих Ты встречал

Подобное Чучело?!

Хрипло, натужно кашляет. Прокашлявшись, устало хрипит:

Чахотка замучила,

Выстриг,

Как каторжницу,

Лишай.

Он, перебивая:

Все равно ты жи...

Она замахивается и орет в исступлении:

Не мешай!!!

После роняет голову на колени и судорожно всхлипывает. Он никак не реагирует, полностью погруженный в собственные мысли.

Она, перестав плакать и вытирая с лица остатки слез:

Пускай зовут меня святоши

На теле общества Коростой —

Я не желаю быть Хорошей,

Но быть плохой —

Не так уж просто!..

Я, как и шкурка моя —

Раба приличий и вранья.

И что мне делать?

Биться?

Спиться?

Пойти ловить Златую рыбку?!

Устала.

Лучше Не родиться,

Чем жить,

Но

Чьей-то быть Ошибкой.

Он задумывается. Долго молчит, затем нехотя выдает:

Жуткие слова.

Вздыхает

Но, может быть,

Ты и права.

Что лучше:

Моя

Судьба

Нерожденно-трупья.

Она снова кашляет. Он – впервые – смотрит на Нее с сочувствием:

Или

Твоя:

Чахотка да струпья?..

Внезапно оживляясь:

Как ты —

Я не могу понять —

Меня сумела

Увидать?

Ведь и в полночном мраке,

И в серой мерзости дня

Не только люди,

Но и собаки —

Даже собаки

Не видят меня!

Она, усмехаясь:

Ненужных —

Видят ненужные;

Для других мы —

Как мутные лужи,

Грязный снег

Или что

Похуже.

Он пододвигается к Ней, молча обнимает. Грустно смотрят друг другу в глаза. Она устало кладет голову на Его плечо. Оба тихо, почти беззвучно плачут.

Вдруг Его лицо проясняется, и Он предлагает:

Пойдем —

Вот мой тебе совет

В Страну людей,

Которых

Нет.

Она, равнодушно:

А что,

Такая

Есть

Страна?

Он смущается:

Не знаю, есть ли.

Быть —

Должна.

Должен же все-таки быть

Приют И нашей —

Ненужной —

Породе.

Она вопросительно смотрит

Ему в глаза и неясно, чуть заметно улыбается.

Он, озабоченно:

Что с тобой?

Хочешь остаться Тут?

Она, все так же чуть заметно улыбаясь:

Нет.

Просто, кажется,

Боль

Проходит.

Утро месяц усталый душит. Н

а месте, где были души —

Хлясь —

Девушка падает В грязь;

Лицом хороша и фигуркой Та самая «шкурка».

Ночь сгинула.

Сразу шум возник,

За спешкою спешка гонится;

Вдруг – ой, а за ним —

Крик:

– Люди! Люди!

Глядите!

Покойница!

И в заплеванной

Подворотне,

Как на площади

В базарный день,

Толпились,

Кричали,

Головами качали

Все, кому не лень.

– Покойник?! Здесь?!

Это что, шутка?

– Девка?

– А, ну значит, проститутка!

– Глаза-то какие стеклянные! Наркоманка, небось, или пьяная!

– Не, Васек, вроде приличная: Рожа —

Без краски,

Одежа —

Обычная.

– Молодая.

Замерзла, видно.

– Не толкай!..

– Молодым

Умирать

Стыдно!

Ей бы рожать,

Работать,

Учиться!..

– А скольким могла бы она Сгодиться!..

Холодно,

Очень холодно;

Ветер воет,

Как битый пес.

По улицам обмерзшего города

Едет за девушкой

Труповоз.

Она лежит.

В снег грязный

Вмерзла.

Ей дела нет ни до мороза,

Ни до болтающих людей:

Все безразлично стало ей.

Из губ,

Что треснули

Улыбкой,

Как гной,

Немой

Вопрос

Сочится:

«Что

Лучше:

Вовсе не родиться,

Иль жить, но чьей-то быть

Ошибкой?.. »

2013

КРАСНОЕ УТРО

Солнце красное восходит —

Утро красное приходит.

Что за шум в такую рань?

Детский плач, пальба да брань,

Рвущий душу женский вой,

Гогот – грубый и хмельной,

Чья-то пламенная речь

(В ней призывы бить и жечь),

Звон стекла, стук топоров

И толпы невнятный рев.

Кружат страну перемен ветра,

Время летит стрелой:

Тот, кто недавно кричал «ура!»,

Сегодня кричит «долой!»

«Долой монархистов! Долой! Долой!

За все заплатят они головой!

Разрушим ваш мир – и построим свой!

Долой все, с чем жили! Долой! Долой!»

Революций хоровод Закружил, как смерч, людей:

«Пустим старый мир в расход!

Грабь! Круши! Насилуй! Бей!

Скоро будет наша власть:

Эх, упьемся кровью всласть!..»

Ревет, беснуется масса темная —

Вот какие вы, угнетенные!

На всех не хватит не глаз, ни фраз —

Пожалуй, хватит семи из вас.

Вот товарищ мальчишка рыжий:

Как он, бедный, режимом обижен!

Дела его, братцы, как сажа бела:

За девять часов – зарплата мала!

Не зарплата, а просто кукиш —

Ни черта на нее не купишь:

Пивка да водки, хлеба, шпрот

Да ветчины на бутерброд!⁴

Но ведь ему не нужно хлеба —

Ему икры с шампанским треба!..

А вот товарищ девица чернявая:

Орет, выступает – ее дело правое!

Сегодня на митинге

Глотку дерет,

А лет через двадцать —

На зоне сгниет.

В году 37-м, в начале мая,

Не ее ли – в тюрьму,

Статья 58-я⁵?

«Рай на земле». Что ж,

Увидит сама:

Троцкизм.

Терроризм.

Тюрьма.

Колыма.

Что же будет-то – ай-ай-ай!..

Впрочем, нужно ль сейчас об этом?

Пусть расскажет сейчас про рай,

Про «власть – Советам!»

«Долой войну! Свободы! Мира!» —

Солдат с матросом – дезертиры,

Тряся винтовками, вопят —

Немудрено понять ребят:

Зачем с врагом-германцем драться,

Когда приятней с ним брататься?..

Вот товарищ с носом синим,

По три пуда кулаки:

Не беда, что нет России —

Лишь бы были кабаки!

Лишь бы были кабаки,

Да платились пятаки,

Да еще для всякой голи

Разных прав и благ поболе,

А повинностей – помене!..

Рад товарищ перемене!..

А вот «красавица» безносая:

Давно не девочка, еще не взрослая,

Что ночь проводит с кем угодно.

В руках – плакат: «Любовь свабодна!»

И мальчик: нарочно удрал из гимназии,

Чтоб вместе со всеми творить безобразия:

Громит все подряд с разрушительской страстью —

Не знает, паршивец, иного счастья!..

Погляди на них, «героев»!

Вот они – и там, и тут:

Ненасытною ордою По родной стране идут.

И, крича: «Долой буржуя!»,

Делят собственность чужую —

Все слетелись на нее,

Как на падаль воронье!

Но есть среди этих тупиц одержимых,

Завистников, пьяниц, вандалов и прочих

И те, кто и вправду страдал от режима,

Кто бьется за счастье крестьян и рабочих.

Своего не отдаст, на чужое не зарится,

Работал на совесть, умеет и драться,

На плечах – голова, а не задница.

Побольше таких бы, не правда ли, братцы?

Но к власти придут негодяи со стажем,

Увидят в героях козлов отпущенья,

Объявят врагами и так перемажут,

Что тем – за чужое – не будет прощенья...

Революций круговерть —

Вся страна колышется.

Отовсюду: «Смерть! Смерть!! Смерть!!!»

Все надрывней слышится.

Раз не с нами – значит, враг,

Раз – и враг не дышит;

Если что-то и не так —

Лихолетье спишет!

Приятно врагу, когда тебе плохо,

И слился со стонами вражеский хохот:

Хохочет Европа, злорадствуют янки:

Не зря постарались: в пучине насилья,

Разграблена, бита, под звук «Варшавянки»⁶

Гибнет омытая кровью Россия!..

Солнце красное все выше,

Все сильнее жаром пышет,

И террора колесница

Набирает ход.

Утро красное теснится —

Полдень настает.

2013-2014

победитель

1

«Сегодня встреча в нашей школе!

Сегодня, дети, к нам придет

Евгений Рогов, на чью долю

Немало выпало невзгод.

Боец, герой, освободитель —

Он гнал фашистскую чуму!

Хотя бы тем, что здесь сидите,

Вы все обязаны ему!..»

2

И вот, сверкая орденами,

Евгений Рогов начал речь.

Он сыплет громкими словами,

Он учит Родину беречь.

Оставим пламенные речи

За серой школьною стеной:

Нам не нужна пока что встреча —

Нам нужен лишь ее герой.

В колхозе «Ленинское дело»

Над речкой с мутною водой,

В избушке дряхлой и замшелой

Жил-был парнишка молодой.

Его отец советской властью

Отправлен строить Беломор⁷,

Но парень, к счастью иль к несчастью,

С рожденья был, как лис, хитер.

«Быть раскулаченным – хочу ли?

Пускай в Сибирь везут других!..»

Сергей, неладное почуяв,

Взял и отрекся от родных.

И чтобы не трястись от страха,

Свое происхожденье скрыл:

«Из бедных я. Отец мой – пахарь»

Везде писал и говорил.

Пусть дом Крапивцевых просторный

Под склад колхозный отведен —

Все измениться может скоро,

А нет – и так не пропадем.

Не до Сергея людям было,

И сам Сергей был не дурак,

А время шло. Село забыло

О том, что в прошлом он – кулак.

Он руку жал тому, с кем прежде

Не пожелал бы в поле сесть,

Он, хоть дремучим был невеждой,

Знал: лучший путь к признанью – лесть.

Лесть – лишь для тех, кто чином выше,

С другими – мата не жалей:

«И те, и те меня услышат!» —

Довольный, руки трет Сергей.

Слова Хозяина – законы,

Народу – кнут, начальству – лесть,

И знал Сергей: его не тронут,

Пока враги другие есть.

5

Так стал наш прихвостень поэтом

И, не жалеючи чернил,

В стихах хвалил он Власть Советов,

Попов с буржуями – клеймил.

Нашел себя Сергей Крапивцев,

И надо выступить ему:

– Всех мироедов-кровопивцев —

Всех кулаков – на Колыму!..

6

И поднялась волна стальная

Во имя «пламенных идей».

– Они – враги! Мы твердо знаем! —

Кричал вдогонку ей Сергей.

Рыдают бабы. Дети плачут.

Крапивцев – им:

– Не зверь ведь я!

Мне жаль, но коль не раскулачу,

То сам поеду в лагеря!

Ну что ж, поедете вы вдаль —

На край земли, а то и дальше.

Конечно, мне вас, братцы, жаль.

Но теплого местечка – жальче.

7

Война. Пришел Хозяин новый,

Но как на старого похож:

Карает люто за полслова,

Не люб ему – так пропадешь.

Война. Сегодня каждый – воин:

На всех один он, трудный год,

И лишь Сережа наш спокоен —

Он и теперь не пропадет!

Что лучше: быть слугой фашистам

Иль коммунистом в землю лечь?

Крапивцев выбор сделал быстро

И партбилет свой кинул в печь.

Никто не даст куска задаром —

Крапивцев это знает сам,

В немецкий штаб – бегом, и с жаром

Про все, что знал, поведал там.

– Вон там жидов в подвале прячут,

Там – коммунисты, вся семья.

Рыдают бабы. Дети плачут.

Сергей доволен: «Ай да я!»

Надел он белую повязку⁸ —

И снова стала жизнь мила:

Хоть отбавляй хозяйской ласки,

Подачек с барского стола.

Поймал Сергей мальца Игната.

Поймал – и прямо в штаб погнал —

Пацан солдатскую гранату

На поле брани подобрал.

Игнат от страха еле дышит.

«Понес же черт меня гулять!

Остался дома бы.»

Вдруг слышит:

«Эршиссен» – значит, расстрелять.

Лепечет он:

– Невиноватый.

Я только по полю бежал,

А тут – гляжу: ничья граната.

Взрывать не стал бы.

Так держал.

– Да верю я: бежал, держал.

Но песня твоя спета, мальчик!

Быть может, мне тебя и жаль,

Но теплого местечка – жальче.

9

Дурак пусть прет на пулеметы,

Ползет на брюхе под огнем,

А он, Крапивцев, без заботы

Живет все лучше с каждым днем.

Особой храбрости не нужно,

Чтоб мирных граждан убивать.

Ах, до чего ж на безоружных

Приятно дуло наставлять!..

– Пусть я боев не слышал даже, —

Хвалился он перед женой, —

Да о войне вам кто расскажет:

Героя труп иль я, живой?..

10

Но вот господ немецких стали

Теснить советские войска.

Жена в тревоге:

– Не беда ли?

Сергей:

– И впрямь беда близка.

Удача: встретил он солдата,

Идущего лесной тропой.

– Здорово, брат! Идешь куда ты?

– Здорово! В Зорино, домой.

Лежал я в госпитале долго,

Теперь иду к семье своей,

Да перепутал, вишь, дорогу.

– Я помогу, – сказал Сергей.

Тебя как звать? Меня – Сергеем.

Пойдем, до дома провожу —

Вдвоем дорога веселее.

Я путь короткий покажу!..

11

Так, заведенный в глушь обманом,

Солдат прикончен был ножом.

Пошарив по чужим карманам,

Крапивцев корочку нашел.

На документах фото нету.

Хоть год рожденья не совпал,

Но не беда, не страшно это —

И полицай героем стал.

12

Покинул он края родные,

Назвался именем чужим —

И не имел забот отныне,

Опять легко, спокойно жил.

На каждый праздник – по медали,

А орден – тоже будет рад.

Не все когда-либо видали

Такое множество наград!

Почетный гость на встречах – Рогов

(Пора Сергея нам забыть)

На пионеров глядя строго,

Их учит Родину любить.

Так годы шли. Десятилетья.

Обман тянулся без конца.

Не знали взрослые и дети,

Что перед ними – полицай.

Он стольким судьбы искалечил,

В могилу стольких он загнал!..

Но мы вернемся к нашей встрече:

Как там наш Рогов? Не устал?

13

Устал оратор наш? Едва ли:

Грохочет пламенная речь.

Он сыплет громкими словами,

Он учит Родину беречь.

Но почему сидит, скучая,

Пред ним сегодня молодежь?

Вот парень дергает плечами:

Вот-вот он, встав, воскликнет «Ложь!»

Девица хмуро смотрит вдаль,

Вот-вот воскликнет: «Врешь ты, старче!

«Ну что ж. Ушей мне ваших жаль,

Но теплого местечка – жальче.

Вы недоверчиво глядите.

Я понимаю, дети, вас.

Я – не герой. Я – победитель,

И выйду им еще не раз!..»

2013

триумф

Добрые папа и мама

Дочь Афродитой назвали.

Назвали – и этим самым

С ней злую шутку сыграли.

Какая она Афродита

С огромным носом горбатым?

Какая она Афродита

С лицом, от прыщей щербатым?

Девице с ногами кривыми,

Костлявой, малого роста

Красивое редкое имя

Носить было очень непросто.

Дита служила Музе

(Служила других не хуже!) —

Играла в задрипанном ТЮЗе

Старуху одну и ту же.

Сыграв Ягу в самом начале,

Ей навсегда и осталась:

Попав в этот мир случайно,

Дита к нему привязалась.

Ее даже красить не надо,

Гример экономил на гриме;

Театр хохотал до упада,

Когда узнал ее имя!

Бабой-Ягой быть непросто:

Каждый ребенок-прохожий,

Подросток, а то и взрослый

Того и гляди плюнет в рожу!

А та ребятня, что приличий

И самых простых не знает,

Пальцем в автобусе тычет

И в голос ее обсуждает.

Даже знакомые дети

С ней не любили встречаться,

А пишут о ТЮЗе в газете —

О ней вспоминают нечасто.

Братья – и те порою

Смотрели, как на врага.

Словно имя втрое

Теперь ей Баба-Яга.

Дита на сцену в роли

Выйдет – и сразу гам:

«Иван, ты не видишь, что ли?!

Там, за тобой – Яга!»

Не ей будут хлопать в ладоши

(А как она этого хочет!!!) —

Все любят героев хороших,

А Бабу-Ягу – не очень!

Другая б на месте Диты

Не вынесла этого груза,

Хлопнула б дверью сердито

И бросилась прочь из ТЮЗа.

«Бросай! – говорила подружка, —

Для этого, что ль, народилась?»

Но Дита своей старушкой,

Словно принцессой, гордилась.

Даже родные братья

Шутить не гнушались над нею,

Когда она шила платья

Одно другого чуднее.

– Зачем тебе все эти тряпки? —

Спросили ее.

– А что же?

– Красивей не стать моей бабке,

Но красочней стать она может!

Придумать забавное слово

Иль жест для своей «принцессы» —

Все было для Диты не ново И делалось с интересом.

Пускай ненавидит каждый

Ее героиню на сцене,

Но верила Дита: однажды

Саму ее зритель оценит!

Месяцы, годы летели —

Все было серо, буднично,

Но вышел на прошлой неделе

Случай весьма необычный.

Когда закончилась пьеса,

Актрисе Марии Кружке

(Маша по роли – принцесса)

Дарили цветы и игрушки.

– Спасибо, мальчишки, девчонки! —

Но вдруг заметила Маша:

Девчушка стоит в сторонке

С букетом садовых ромашек.

Актриса девчушку эту

Своей одарила улыбкой

И потянулась к букету

Ручкою тонкой, гибкой.

Девчушка сказала Маше

По-взрослому твердо:

– Простите,

Но эти цветы – не ваши.

– Кому же они?

– Афродите!

Маша от гнева пылала,

Застряли слова в ее глотке.

Разве такое бывало:

Вниманье – не ей, а уродке?!

Ушам не поверила Дита

И лишь захихикала глупо.

«Ну что стоишь? Подойди ты!» —

Толкнул ее кто-то из труппы.

Совсем растерялась бедняжка,

В жизни ей не было хуже!

– Девочка. Мне, что ль, ромашки?

– Вам! А еще кому же?

Возьмите ромашки эти —

Здесь их 15 ровно.

Лучшей актрисе на свете —

Вам, Афродита Петровна!

Сама их растила на даче,

Чтоб вам подарить. Возьмите!

«Снится мне все, не иначе» —

 Подумалось Афродите.

– Спасибо. Мне очень приятно, —

Девчушке она улыбнулась, —

Но все же не очень понятно:

Чем я тебе приглянулась?

А есть же другие актрисы —

Моложе, талантливей, краше:

К примеру, скажем, Лариса,

Виктория, Ольга иль Маша.

А я здесь ничем не прославилась —

Чем же тебе понравилась?

Девчушка замялась:

– Честно,

Не знаю сама, да только

На вас смотреть – интересно,

А на других – нисколько.

Услышав от Диты об этом,

Муж рассмеялся до слез:

– Трясешься над жалким букетом,

Как будто он сделан из роз!

– Девочка та.

– Погоди ты!

Когда у нас деньги были,

Я покупал тебе, Дита,

И орхидей, и лилий!

– Ни лилиям, ни орхидеям,

Ни даже цветов царицам —

Розам прекрасным – где им

С признаньем людским сравниться?!

Она ведь руками своими

Растила на даче их,

Она назвала мое имя,

Когда я – Яга – для других!

– Триумф! – муж смеется, —

Ей-богу!

– Он самый, – она сказала, —

Один человек – немного,

Но, Витя, не так уж мало!

Девчушка одна – не массы,

Но масс она чище и выше.

– Довольно точить здесь лясы!

– Такие сердцами слышат.

Считаешь, что это глупо?

Тогда почему не Кружку

Она выбирает из труппы,

А Бабу-Ягу, дурнушку?

– Нравятся ей дурнушки:

Вкус – твоего похуже!..

Тут Дита слова девчушки

Точь-в-точь повторила мужу,

Добавив:

– Ты смейся, Витя:

Смеяться не так уж сложно,

А зритель – один, но зритель,

Меня оценил как должно!

Пусть главных ролей я не знаю,

Великою пусть не слыву —

Свою роль не зря я играю

И жизнь не напрасно живу!

2014

тройка

1

На дворе – 21-й год.

Небо, как прежде, синее,

А земля – красна, и в героях – тот,

Кто выиграл войну с Россиею.

То, что раньше было храмом,

Стало зданием ЧК —

Двор завален всяким хламом,

Не разобранным пока.

Да и в здании не чище:

Пол стал черным от грязищи,

Все заплевано, в окурках,

Но не думая о том,

Люди в кожаных тужурках

Восседают за столом.

О тех, на скамьях, говорить нет смысла:

Они «строят счастье» довольно кисло:

Прикончат за ночь лишенцев⁹ пять,

Максимум – десять, и лягут спать.

Зато на венских стульях трое —

Вот настоящие герои,

Кто не тратит слов напрасных,

Усмиряя несогласных,

Кто работой увлечен

И не ждет в подмогу ЧОН¹⁰.

Их возбуждает ран кумач

И запах крови опьяняет;

Призванье каждого – палач —

Они того и не скрывают,

И каждый верит в то, что скоро,

Он станет «гением террора».

Не им с их трусостью и ленью

Мчать по степи в кровавый бой,

Но в битве с мирным населеньем

Героем делался любой.

Ребята эти твердо знают:

В борьбе все средства хороши —

И свое дело выполняют,

Как говорится, от души.

Иван Родионов по кличке Седой:

Неплохо знаком с уголовной средой:

Пошел с дружками на разбой;

Его – в Сибирь – само собой.

Он сгнил бы там наверняка,

Да получил нежданно волю.

Теперь работает в ЧК —

И службою своей доволен.

С ним рядом кто-то хмурит лоб —

То друг его, Георгий Клоб.

Он не батрачил на богатых

И не работал у станка:

Он ювелиром был когда-то —

Теперь работает в ЧК.

Об их жестокости в народе

Уже давно легенды ходят,

Но где им, ребятам этим,

Тягаться с товарищем третьим!

С третьей, вернее:

Это – девица.

В жестокости нею

Лишь дьявол сравниться.

Прасковья Перова.

В прошлом: два года —

Работница водочного завода.

Был у нее там сердечный дружок —

Вместе вступили в марксистский кружок.

Когда закипела террора волна,

Прасковья себя проявила сполна.

В самом начале карьеры своей

Усвоила твердо за сутки:

Честь и все, подобное ей —

Буржуазные предрассудки.

Убить человека?

Ну что ж, ну что ж.

Это довольно просто:

Ведь человек – все равно что вошь,

Только большего роста.

Себя открыла в жизни новой,

Стал кровью мир ее окрашен —

И вот – товарищем Перовой

Зовут вчерашнюю Парашу.

Все знают, что лучше

В зубастую пасть крокодила

Иль в лапы медведя,

Чем в руки Прасковьи попасть:

Товарищ Перова еще никого не щадила,

Кровавым безумьем

Она упивается всласть.

2

Но сегодня перед нею

Дело скучного скучнее:

Перед ней – бумажек ворох.

Ковыряться в приговорах

Нет желанья у нее.

– Скука. Это – не мое!

В мире нет работы хуже,

Чем чернильная возня!

И кому все это нужно?

Что, без этого нельзя?

Перемазаны все руки!..

Скоро я помру от скуки!

Нынче жизнь – тоска одна!

Я на большее годна!

Приговор берет Перова

(И не думая читать),

Вкривь и вкось выводит слово:

Слово это – «Разстрелять».

– Эх, бумажная работа,

Как же ты осточертела!

Построчить из пулемета —

Вот чего бы я хотела!

Я ведь, братцы, не в контору

Шла, я шла не в писаря —

Я рвалась служить террору,

А теряю дни зазря!

Все предам, продам я, чтобы

Пулеметный слышать треск! —

И в глазах от лютой злобы

Появился страшный блеск, —

Все во мне к террору рвется,

Чтоб свинец лился дождем!

Долго ль ждать еще придется?!

Клоб вздохнул:

– Что ж. Подождем.

3

Но они недолго ждали:

Вскоре им работу дали,

Где не надобно чернил —

Нужен лишь садистский пыл.

Все для казни уж готово,

Только медлят Клоб с Седым:

Ждут, когда придет Перова:

Та растаяла, как дым.

– Вот уж чертова девица:

Без нее начнем – озлится,

Но не станем больше ждать, —

И решили начинать.

4

Перед извергами в ряд Обреченные стоят:

Гимназисты, офицеры,

Юнкера, служитель веры,

С ними – члены их семей:

Все, вплоть до грудных детей.

Здесь и пролетариат

Тоже в чем-то виноват.

(От Советов, между прочим,

Нет пощады ни рабочим,

Ни тем более крестьянам —

Этим варварам-смутьянам —

Ничего им, кроме бед,

От Советской власти нет).

Говорить пытался поп.

– Пасть закрой! – прикрикнул Клоб,

– Ты крестьянам и рабочим

Долго головы морочил,

Но пришел расплаты час —

Не стращай чертями нас!

Нет чертей, как нет и бога —

Как вам врать не надоест?..

А вот золота здесь много! —

Клоб сорвал поповский крест,

–Нам не нужно вашей веры!

Наша вера – в револьверы!

Отхозяйничал ваш класс!

Вам – не много ль?

Нам – как раз!

5

Как по маслу шла работа,

Вдруг стал в дверь ломиться кто-то:

То – Прасковья, и она

По-сапожничьи пьяна.

Наспех, кое-как одета,

Шапки нет – забыла где-то,

На ногах едва стоит —

Неэтичный, в общем, вид.

Клоб – Седому:

– Глянь! Никак

Снова сунулась в кабак!

– Да, зашла!

Что здесь такого? —

Пьяно склабится Перова.

– Вот уж не было печали! —

Клоб нисколько ей не рад,

– Черти пьяную примчали!..

– Что ты там бормочешь, гад?!

Снисхождения не зная

Ни к друзьям и ни к врагам,

Разъяренная, хмельная,

Хвать Прасковья свой наган.

Клоб в ту ночь бы кончил хуже,

Чем убитый им беляк,

Но она, на крови луже

Поскользнувшись, на пол – бряк!

Перемазанную кровью,

Парни подняли Прасковью,

Уложили здесь же спать —

Заменил топчан кровать.

Клоб с Седым скребут затылки:

– Утопила жизнь в бутылке!..

– Надерется завтра снова:

Все б ей пить да все б гулять!..

Как с ней быть?

Во сне Перова Бормотнула:

– Расстрелять!

Что ж, Прасковья это слово

Повторила столько раз,

Что само из рта хмельного

Оно вырвалось сейчас.

7

Только к вечеру она

Пробудилась ото сна.

Пробудилась – и хрипит:

– Черт. Башка-то как болит!

Слышь, Седой, плесни мне водки!..

Кто-то стонет.

– Что за визг?

– Беляки.

– Заткни им глотки —

Побыстрее и без брызг.

– Я сейчас их успокою:

Это – пара пустяков!

– Стой! Оставь наган в покое!

Жалко пуль на беляков! —

Проткни штыком, добей прикладом,

А всего лучше так: тут рядом

Есть подходящий водоем —

Бросайте их туда живьем!

Ни царь, ни бог не осудит,

А рыба жирнее будет!

И все засмеялись,

Довольные жуткой

(Им так не казалось)

Прасковьиной шуткой.

8

Вновь настала тишина.

Бледно-желтая луна,

Как фонарь, висит над миром.

Каты-парни по трактирам

Разбрелись. Сидит одна

Их товарищ у окна.

Средь окурков и бутылок,

Грязных мисок, ложек, вилок

На столе лежат предметы

Изумительной красы:

Ожерелья и браслеты,

Заграничные часы,

Серьги, запонки, колечки.

– Эх, занятные вы штуки! —

К ним Перова тянет руки

И считает их при свечке:

– Раз, два, три, четыре.

Жаль, что Клоб сидит в трактире:

Он сказать мне был бы рад,

Сколько в них. карет? Карат!

Был еще здесь перстень чудный,

С камнем красным, словно кровь —

Клоб его девице блудной

Отдал в плату за любовь.

Да и Ванька – молодец:

Взял браслет и пять колец!

Разворовывают, гады,

Будто только им и надо,

А ведь страшно голодает,

Мрет в Поволжье детвора!..

Эх,согреться б! Холодает.

Ночью – холод, днем – жара.

Сунув часики в карман,

Опрокинула стакан.

Одного ей было мало,

Выпив два, прогоготала:

– Мы – не каменные глыбы,

Сострадать умеем!.. Им

Мы, конечно, помогли бы,

Только надобно самим!

Вот шикарные браслеты:

Этот – мне, а тот – для Клоба.

Иль ему оставить этот?

Заберу, пожалуй, оба!

9

Родионов быть чекистом

Двести лет хотел иль триста,

Но не смог: во цвете лет,

Он покинул этот свет.

Он был убит не беляком,

Не мироедом-кулаком,

Не гадюкой буржуазной,

А болячкою заразной.

Стыдно сказать, чем болел бедолага.

Впрочем, стыд – пережиток прошлого!

Болезнь эта – сифилис. Сифиляга!

Что тут, товарищи, пошлого?

Чего стесняться такой ерунды,

Если любовь – как стакан воды?..

10

41-й год идет.

Клоб с семьей в Москве живет.

Он не беден, он не болен,

Он судьбой своей доволен,

Но однажды ночью вдруг

В дверь раздался резкий стук.

Строго ли его осудят?

Скорым будет ли финал?

Но легко ему не будет:

Уж кто-кто, а он-то знал!

11

Революции герой,

Клоб сидит в тюрьме сырой,

И твердят ему, что он —

Саботажник и шпион.

Он напрасно арестован,

Суд и скор, и голословен,

В материалах – море лжи,

Но попробуй докажи!

Нет того, кто все исправит,

Кто поможет – плачь не плачь,

И вот-вот к стене поставит

Палача другой палач.

12

Глаз подбит, расквашен нос —

Продолжается допрос.

– Кем ты, пес, был подстрекаем?

Не бреши, что был один!

Скажешь – сразу расстреляем,

Нет – Перовой отдадим!

Клоб, едва живой от боли, Изумился: «Бабе, что ли?»,

Но тут вспомнил, что «Перова»

Для него звучит не ново.

От одной лишь мысли смелой,

Что его Прасковья ждет,

Вмиг Клоб стал белее мела,

Вспомнив 21-й год.

Всех врагов оговорил он,

Всех друзей оклеветал,

Всю родню. И вот – уныло

Он спускается в подвал.

13

А в подвале – баба в коже,

На носу пенсне сидит —

Клоб узнал ее: похожа,

Но какой солидный вид!

И она его узнала,

Хоть и лет прошло немало,

Хоть таких как он людей

У нее по пять-шесть в день.

– Не губи меня! Не надо!

Не шпион я, не бандит! —

Начал Клоб просить пощады,

А ведь знал – не пощадит.

«Ну хоть что-то человечье

Или бабье в ней живет?!» —

И талант свой – красноречье

Клоб пустил с надеждой в ход.

– Хоть на гибель злой судьбою

Обречен я, все равно

Рад, ведь свидеться с тобою

Я мечтал давным-давно!

Вместе строили мы счастье

Мировых рабочих масс,

Дни борьбы и ночи страсти

Были общие у нас!

Неужели ты забыла все,

Что между нами было?!

Клоб наплел цветистых слов ей,

Зная сам, что это – ложь:

Он и вправду спал с Прасковьей,

Чувств же было – ни на грош.

А что было, то любовью

Уж никак не назовешь.

Разобрал тут смех Прасковью:

– Ну, братишка, ты даешь!

Всех я помнить буду, что ли?

Я сама не знаю: боле

Было тех, с кем я гуляла

Или тех, в кого стреляла!

Да и ты, мой милый Гога,

Счет девицам вел не строго!

И не надо врать сейчас,

Что любовь была у нас!

«Что за дьявол баба эта!» —

Понял Клоб, что песня спета:

– Разреши, я помолюсь!..

– Что, боишься?

– Да, боюсь.

Смех в ответ ему:

– Напрасно!

Загремишь ты прямо в ад,

Но там все не так ужасно,

Как попы о том твердят!

Не терпеть тебе и мне

После смерти муки,

Ведь нужны и сатане

Опытные руки!

Там ни слова о себе

Не держи в секрете:

Ад – слюнтяям, а тебе —

Место в адсовете!

– Неужели ты готова

Расстрелять меня вот-вот?!

– Нет, – грустнеет вдруг Перова,

– У меня уж глаз не тот.

Стали глазоньки худые

И рука – не что вчера:

Пусть стреляют молодые —

Дать дорогу им пора.

Их работу проверяю,

Опыт им передаю —

Хоть сама уж не стреляю,

Поприсутствовать люблю.

Только нынче скучновато,

С вашим братом небогато:

Большинство-то – в лагеря —

Только жрут там хлеб зазря!

Нянчат их теперь, проклятых!..

Надо проще, как в двадцатых:

Если враг – то к нам в подвал!

Хорошо, хоть ты попал!..

Раздевайся. Резче! Резче!..

Как и много лет назад,

Клоб увидел тот зловещий,

Дикий блеск в ее глазах.

А что было дальше с Прасковьей Перовой?

Ни казнь не ждала ее, ни лагеря.

Прасковья остаться живой и здоровой

Сумела-таки, ни на что несмотря.

Под сенью кремлевских рубиновых звезд

Она занимала ответственный пост,

И на груди Прасковьиной

Сверкали ордена:

За качество Палачества

Она награждена.

Выйдя на пенсию, юных учила,

А по ночам мемуары строчила.

Но вот протянула Перова ноги —

Газеты печатают некрологи:

Пышные фразы казенной боли:

«Ушел человек несгибаемой воли!

Бесстрашный участник гражданской войны:

Себе – ничего, все на благо страны!»

При жизни – почет,

После смерти – почет:

Естественно, все —

За казенный счет.

Надев косынку красную,

Она была всегда

Ударницею страстною

Кровавого труда.

Страну заливала безвинных кровью,

Навоза была не чище —

За это сегодня хоронят Прасковью

На самом престижном кладбище.

2014

ПРОЗА

бедняжка

День был холоден и дождлив. Артем возвращался с работы, мечтая поскорее добраться до дома, как вдруг услышал чей-то тоненький голосок:

– Помоги мне!..

Артем остановился. Он был человеком добрым и всегда с радостью помогал любому, кто попал в беду, но сейчас он никого не видел.

– Кто меня зовет? Вы где?

– Да здесь я, здесь, – отозвался все тот же голос, – Нагнись – и увидишь.

Артем нагнулся и увидел крохотную ящерку. Ящерка дрожала от холода и заискивающе смотрела на Артема.

– Я вижу, что у тебя доброе сердце, – проговорила ящерка, – Обогрей меня! Не дай замерзнуть презренной твари!

Артем не мог бросить на произвол судьбы существо, которое молило его о помощи. Охотно и очень бережно он посадил ящерку на ладонь и понес к себе в дом. Всю дорогу ящерка неустанно благодарила его:

– Спасибо тебе, дорогой друг, спасибо! У меня просто нет слов, которыми я сумел бы выразить свою признательность! Воистину мир не без добрых людей! А я уж было засомневался: и одного просил, и другого умолял, а они равнодушно прошли мимо! Оставили меня под проливным дождем!

– Бедняжка! – вырвалось у Артема.

Придя домой, Артем посадил ящерку греться у камина и поделился с ней ужином. Он сидел в своем кресле и радовался тому, что помог этому симпатичному созданию. Создание тоже радовалось и, хотя дождь кончился, не спешила покидать уютный дом и его гостеприимного хозяина.

– Можно, я у тебя чуть-чуть поживу? Денек-другой, не больше. Я не буду стеснять тебя, мой друг.

Артема не пришлось долго уговаривать.

– Конечно, конечно! Живи на здоровье! Как тебя зовут?

Ящерка, подумав, ответила:

– Ты назвал меня Бедняжкой – что ж, можешь и дальше меня так называть. Не возражаю.

Так Бедняжка остался жить у Артема. Он прожил у него и денек, и другой, и 365-й. За это время он значительно вырос и теперь был размером с хорошую собаку. Вместе с ним росли и его потребности. Он стал разборчивым, даже капризным, постоянно требовал подарков, но это нисколько не смущало Артема. Тот во всем стремился угодить своему подопечному. Когда друзья и соседи говорили ему, что вовсе не обязательно так баловать ящерицу, он сердился и упрекал их в бессердечии. От него отстали, а ящерица все росла.

Однажды Артем, вернувшись с работы, увидел, что его питомец встал на задние лапы. Не успел он удивиться, как Бедняжка приветствовал его такими словами:

– Плоховато ты меня кормишь! Мне необходимо более дорогое питание!

– Чего же ты хочешь?

– Бифштексов хочу, свиных отбивных, колбасы докторской,

– Бедняжка принялся загибать пальцы, – да, и про шашлыки не забудь!

Артем тотчас же отправился на базар за мясом. Угождать Бедняжке с каждым днем становилось все сложнее. Капризы ящера начинали попахивать откровенным самодурством, он придирался к любому пустяку, становясь все более несдержанным и грубым. Бедняжка позволял себе мерзкие шутки, а когда замечал, что Артема они коробят,

начинал дико и неистово хохотать. В его поведении не осталось и тени прежней заискивающей вежливости. Все вещи Артема – и даже его любимое кресло – обрели теперь нового хозяина, который ни в росте, ни в весе не уступал прежнему.