Текст книги "Хочешь попасть в сказку? (СИ)"

Её то повышали, то понижали. Она перемыла горы посуды и перестирала кучи белья, а уж сколько квадратных километров вымела – и не счесть. Однажды выдали для мытья полов кусок ею же связанной сетки, и её вновь накрыло старой обидой. С кем только ни приходилось иметь дело! Здесь, в «сказке», она насмотрелась на существ, которые не приснились бы ей и в страшном сне, но первое место так и осталось за Гаулгой: ни пауки, ни звероподобные монстры не смогли напугать Аду сильнее.

В какой-то момент девочка осознала, что огрызаться – себе дороже, и перестала реагировать на едкие реплики зайца и его свиты. Нельзя сказать, что она привыкла к рабству – разве можно к этому привыкнуть? Но она кое-как приспособилась. Хлопья вместо нормальной еды и вода вместо молока, голый пол вместо постели и глумливые насмешки вместо общения – такова была её жизнь.

И когда однажды заяц без предупреждения снял с неё ошейник, она удивилась. Дело было в прачечной, куда Аду приставили гладить простыни. «Зачем стирать и гладить, если ваш владыка не пользуется дважды одной вещью?» – спросила бы прежняя Ада, а нынешней было всё равно. Она лишь молча потёрла шею.

– Наклони голову вперёд, – приказала прачка, грузная баба с волчьими ушами.

Ада наклонила. Прачка загребла расчёской её отросшие волосы от затылка ко лбу и, щёлкнув закроечными ножницами, отсадила одним движением.

– Теперь подними. Отлично. А то мать увидит, что волоса отросли, будет вопросы задавать.

– Вы отпускаете меня к маме? – не веря, спросила Ада.

– Так полагается, – с сожалением сказал заяц. – Прошёл ровно год, и мы должны тебя вернуть, даже если ты и не заслужила. Вот только…

– Молчи! – шикнула на него прачка.

– Да. Чуть не забыл – переоденься в свою одежду. Мать не должна видеть тебя в этом рубище.

– Ура-а-а!!! – закричала Ада и закружилась в безумном танце.

========== Часть 10 ==========

– Надо было заставить её умыться, – сказал Стенолаз. – Больно уж лицо грязное. Ну да теперь уж не успеем.

– Главное, раньше времени её не выпустить, – проворчала кухарка. – А то одного вот так же выпустили, а потом на сто лет разговоров было.

– На двести, – уточнил заяц. – Отстаёшь от эпохи.

– Некогда мне за эпохами следить, – сварливо ответила старуха. – Когда с утра до вечера у плиты стоишь, то не до эпох.

– Стареешь, Бетацер! – поддел её Стенолаз.

– Хватит переставлять буквы в моём имени, – усмехнулась кухарка с ноткой кокетства. – Я не Бетацер.

– Заткнитесь, – флегматично сказал заяц. – На кухне будете миловаться.

Они все и Ада стояли в том самом сарае и отсчитывали минуты по кухаркиным золотым часам. Эти часы были Аде смутно знакомы, хотя ни у кого из родственников золота не водилось. «Наверно, видела у учительницы в школе», – подумала она.

В голову лезла всякая ерунда. Не выбросила ли мама коллекцию спичечных коробков? Не исключили ли Аду из школы за прогулы? Отдохнула ли мама за год от непослушной дочери, или, наоборот, скучала? Фу, что за глупости. Наверно, Аду искали с полицией. Мама наверняка вся извелась. Скорее бы увидеться! Уж теперь-то Ада будет вести себя тише воды, ниже травы. Отныне – ни одной истерики, чтобы маме никогда больше не пришлось краснеть за дочь. А что, если мамы дома нет? Вдруг переехала, и дом теперь чужой? За год много чего могло произойти…

– Время, – сказал заяц и подтолкнул Аду в спину. – Пошла! Ну!

Ада на деревянных ногах приблизилась к двери – такой знакомой, открыла её, на секунду зажмурилась от ясного летнего солнца, недоверчиво оглянулась – не шутят ли? – и припустила бегом к дому, крича во всю глотку:

– Ма-ама! Я живая!

Краем глаза она заметила незнакомого мальчишку лет двенадцати, стоявшего возле скамейки и державшего в руке Адин перочинный ножик. Наверно, год назад подобрал с земли и присвоил. Но до ножика ли сейчас? Только бы мама никуда не исчезла…

Ада вбежала в дом и чуть не налетела на неё.

– Что ты носишься, как сумасшедшая? – заругалась мама, и Ада застыла, опустив руки. – Орёшь, как полоумная, мне уже соседям стыдно в глаза смотреть! На кого ты похожа, свинья? Вся морда в грязи, штаны порваны – как трёхлетний мальчишка. Нет бы матери помогла, бессовестная! Мать с утра до вечера у плиты, на тебя готовит, стирает, убирает, а ты только свои удовольствия справляешь! Скотина!

Ада почувствовала, как к голове поднимается жар. Подзабытое за год мерзкое ощущение бешенства захлестнуло её вновь, все клятвы и обещания стать хорошей лопнули, как мыльный пузырь. «Сама ты скотина!» – захотелось крикнуть в ответ, и она до крови закусила губу, чтобы сдержаться. Скандалить было нельзя. Она вихрем пробежала мимо матери и укрылась в своей комнате. Упала на кровать, зубами вцепилась в подушку и пару минут сдавленно выла. Год не виделись, и такой приём! Даже не волновалась за дочь. Слёз не было, но ярость и обида душили Аду, хотелось заорать во всё горло… И она заорала.

– А-а-а-а-а!!! – пронеслось по дому и двору.

Мама тут же распахнула дверь.

– Что ты меня перед соседями позоришь, сволочь? Мало тебе того, что перед гостями опозорила? Женщина ушла в ужасе, она никогда таких неуправляемых детей не видела, – с отчаянием, чуть не плача, рассказывала она. Ада не понимала, о какой женщине и о каких гостях речь, но молчала, глядя в пол. А мама всё пыталась достучаться до неё: – Неужели тебе ни капельки не стыдно? Свинья! Такая здоровенная дылда, а орёт на всю деревушку. Ты меня скоро со свету сживёшь. Вся в своего отца, он тоже у меня на нервах любил играть. Хоть бы немножко совесть имела, скотина.

Мама не кричала, а говорила вполголоса, но Аде в ответ хотелось вопить. Выкрикнуть что-нибудь злобное, а потом убежать обратно в сарай, к зайцу и кухарке, и остаться у них навсегда. Наверно, так бы и случилось, если бы мама продолжала говорить, но внезапно засвистел чайник, и она ушла на кухню, оставив Аду в одиночестве.

Девочка стала колотить подушку, но это было всё равно что лупить воздух, и тогда она несколько раз с силой ударила деревянный подлокотник. От боли потемнело в глазах, и Ада скорчилась на полу. Только бы не закричать снова…

– Дочка, чай готов! – весело прощебетала мама, стукнув в дверь, и ушла дальше хлопотать на кухне. Ада слышала, как она напевает «Красную розочку». Мама имела отходчивый характер и никогда не сердилась подолгу, а вот Ада не унаследовала её доброты. Девочка понимала, что нормальный ребёнок сейчас встал бы и пошёл пить чай, но её всё ещё трясло и она могла снова сорваться. Если она сейчас устроит маме истерику, это будет катастрофа – целый год наказания насмарку.

Ада злилась уже не на маму, а на себя. Ну почему у неё такой дурной характер? Почему, когда плохо, она не может жалеть себя и искать сочувствия, как все нормальные люди? Почему вместо этого она сразу впадает в ярость? Как ей хотелось себя переделать! Неужели это так трудно: тихо заплакать и попросить прощения? Другие дети это умеют, а она нет. Даже целый год наказания ничему её не научил.

Постепенно злость отпустила. До Ады наконец дошло, что она вернулась в тот же день и час, когда год назад шагнула в сказку. Ну конечно! Даже букетик на столе не завял. Значит, мама просто не знала, что Аду целый год держали в плену, вот и рассердилась за неряшливый вид. Ещё бы, ей каждый день приходится стирать. Ну да ничего, теперь всё будет по-другому – стирать Аду хорошо научили. И гладить, и подметать, и посуду мыть. Девочка глянула на себя в зеркало. В «сказке» её плохо кормили, и она ничуть не выросла, а волосы ей отрезали, вот мама и не заметила, что дочь стала старше на год. Значит, всё в порядке и обижаться не на что. А она, как обычно, шум подняла – действительно, бессовестная свинья…

Через два часа (быстрее успокоиться у неё никогда не получалось) Ада вышла. Мама была спокойна, жизнерадостна и общалась с ней как ни в чём не бывало. Они поговорили о еде, об оценках, посмотрели вместе телевизор. Все было, как и должно быть в нормальных семьях. «Ведь можешь же вести себя хорошо и не хамить!» – мысленно сказала себе Ада. Она приняла душ, оделась в чистое и к вечеру повеселела. Правда, вспомнила, что её любимый ножик попал в руки к чужому мальчишке, и даже поискала того парня во дворах, но он уже ушёл. Жаль ножика, он хранился у Ады с дошкольного возраста – папин подарок. Мама тогда сердилась, мол, девочкам нужно куклы дарить, а ты – ножик… Они тогда так сильно поругались, что даже разошлись. Из-за какого-то дурацкого ножа! Ну и пусть он потерялся. Главное, что Ада снова дома, с мамой. И хорошо, что скандал уже случился – значит, сегодня его больше не будет.

Наступила ночь. Мама смотрела эстрадный концерт, Ада в своей комнате готовилась ко сну. Она подошла к книжной полке, провела рукой по корешкам. Как она скучала по ним! По этому уюту, по мягкому свету лампы, по приглушённому звуку телевизора из соседней комнаты. Как здорово дома! Испытания кончились, и теперь все будет хорошо. Ведь будет же? Лишь бы научиться держать себя в руках.

На чтение не было сил. Ада взяла книжку не глядя – просто чтобы положить рядом на подушку – и залезла в постель. Кисть правой руки побаливала. Свет гасить почему-то не хотелось, и девочка стала думать. Как стыдно, что она сегодня не утерпела и устроила сцену с криками. Что, если эти, как их – Ада поёжилась – узнают о сегодняшней истерике? Но она же сдержалась, ни одним словом не нахамила маме! Просто кричала, да и то немножко. Ведь это же не считается? Полежав немного, она протянула руку и выключила светильник.

И едва спальня погрузилась в темноту, под кроватью что-то зашуршало.

========== Часть 11 ==========

Ада покрылась холодным потом. «Это мышь. Пусть это будет мышь». Певица в телевизоре десятый раз повторяла припев модной песенки, слова были неразборчивы. Снова раздалось шуршание, но теперь под окном. Леденея, Ада нащупала в темноте кнопку настольной лампы и нажала. Вспышка, оглушительный хлопок и снова темнота. Лампочка перегорела! Только этого сейчас не хватало для полного счастья.

Чтобы зажечь верхний свет, требовалось пройти через всю комнату к выключателю. В темноте… На такое и в хорошее-то время трудно решиться. Может, позвать маму? Нет, глупо получится: одиннадцатилетняя дылда боится темноты, как малышка. Нужно набраться смелости и включить свет самой.

Шли минуты. Ада сидела, затаив дыхание. Ей почудилось, будто на ноги что-то давит – так бывало и раньше, но сейчас давило сильнее. Она поджала их и съёжилась, вглядываясь в темноту. Сердце билось, как от бега. В телевизоре заиграла другая песенка – знакомая, затёртая до дыр, совершенно бессмысленная и почти без мелодии, но сейчас девочка ей обрадовалась. Она знала слова и шёпотом начала повторять их за певцом, чтобы успокоиться.

Вдруг ей показалось, что со шкафа тоже кто-то подпевает – не в такт и мимо нот, противным скрипучим голосом. Это уже было выше её сил. Она соскочила с кровати и, зажмурившись, бросилась к выключателю. Сейчас станет светло, и страхи разбегутся. Только бы не закричать…

В двух шагах от стены её встретили чьи-то мягкие руки. Ада тихонько вскрикнула и шарахнулась, замерев посередине спальни. Кто-то большой и тяжёлый спрыгнул со шкафа. Под кроватью заскреблось, и Ада уловила движение. Её окружали.

– Мама! – крикнула она.

Прошла секунда, которая показалась ей вечностью, а потом что-то зашипело, в углу загорелось синеватое пламя, и Ада увидела Стенолаза: чудище стояло на трёх лапах, четвёртую воздев вверх, и таращило красные глазищи. Его поднятый палец с треском горел. Пахло дымом. Стенолаз снова был крупный и гладкий, отъевшийся. Из-под кровати выкатилась кукла и принялась приплясывать под музыку. В кресле неподвижно сидела Гаулга, перекинув длинный хвост через подлокотник, а позади Ады стоял заяц – это на его руки она натолкнулась. В изножье постели копошилась неведомая чешуйчатая тварь.

– Мама! – позвала Ада громче, дрожа как осиновый лист.

– Она тебя не слышит, – сказал Стенолаз. – Телевизор не перекричишь.

– Да и не стыдно ли посреди ночи беспокоить маму? – захихикала кукла. – Ты ей весь день нервы трепала, дай хоть ночью отдохнуть.

– Уходите, – прошептала Ада.

– Сейчас уйдём, – пообещал Стенолаз. – Но вместе с тобой.

– Я не пойду. Убирайтесь!

– На строптивых есть управа, – сказала Гаулга и встала. Тварь на постели разинула пасть и щёлкнула зубами – это оказалась толстая ящерица длиной в полметра и с двумя лапами вместо четырёх.

– Пойдёшь, – сказал заяц и крепко взял Аду за плечи. – Видишь ли, законы не мы пишем. А закон такой, что мы должны забрать тебя ещё на год. Твоя мать не заметила исправлений – значит, ты не исправилась. Мы будем забирать тебя снова и снова и возвращать в тот же день и час, пока до неё не дойдёт, что ты становишься старше. Идём, тебя ждёт метла.

– Так нечестно! Я целый год на вас работала!

– Ещё поработаешь, – ответил Стенолаз. – Ты связала только маленькую паутину, на одно окно. А теперь свяжешь большую, которую можно натянуть под потолком зала. Так и быть, дам тебе снова белый крючок.

Ада попыталась вырваться, но хватка зайца была железной.

– Но я же вела себя хорошо! Я почти не кричала…

– Ничего себе «не кричала», – фыркнула Гаулга и дёрнула хвостом. – Всех соседей на уши поставила. Нет уж, милая, придётся тебе ещё годик потрудиться.

– Уж лучше убейте меня сразу, – угрюмо сказала Ада.

– Убить? – удивлённо переспросил заяц. – Зачем? Ты ещё полна сил. Ты ещё много лет можешь мести пол и мыть посуду. Наш владыка ведёт хозяйство экономно.

– Много болтаете, – заворчала кукла. – Пора хватать её и бежать домой, а то я тут уже нагреваться начала, сгорю ещё ненароком. Да и у Стенолаза огонь синий вместо красного. Зря вы этот цирк затеяли, надо было сразу её хватать.

– Не цирк, а традицию, – возразила Гаулга. – Но ты права. Мне тоже душно. Предлагаю вывести её через окно. – Она прошла мимо Стенолаза, отодвинула шторы и дёрнула ручку. Окно открылось, впустив ночную прохладу.

– Она в пижаме, – сказал Стенолаз. – Не простынет?

– Не успеет, тут и ста метров нет, – ответил заяц. – А там, у нас, тепло…

Ада дёрнулась, но заяц был сильнее, да и Гаулга подоспела на помощь. На шее девочки сомкнулся медный ошейник, верёвка стянула руки, и незваные гости поволокли пленницу к открытому окну. Ада попыталась кричать, но ловкая кукла вспрыгнула ей на плечи и завязала рот тряпкой, прошипев в самое ухо:

– Тихо, малышка, соседей разбудишь. Твоя мама так заботится о соседях, а ты её огорчаешь!

На улице было холодно. Стенолаз аккуратно закрыл окно снаружи и сообщил:

– Не бойся, ровно через год мы вернём тебя в твою уютную спаленку, мать даже не поймёт, что тебя похищали. У неё даже не кончится концерт по телевизору! – он разразился каркающим старческим смехом. – А теперь пора на работу. Ты и так долго прохлаждалась – целых полдня.

– А до того – целую жизнь, – ввернула Гаулга.

Ада замычала сквозь тряпку и замотала головой. Хоть бы кто-нибудь заметил! Но во дворах было тихо. Уставшие за день деревенские жители отдыхали, и никто не видел, как группа странных существ ведёт к сараю связанного ребёнка. Да если бы кто и оказался случайно поблизости, то всё равно ничего не разглядел бы в темноте: ни один уличный фонарь не работал. То ли похитителям просто повезло, то ли кто-то заранее отключил фонари – этого Ада не не знала. Да и какая разница? Через минуту всё стало не важным. Дюжая Гаулга открыла сарай и вошла, заяц втолкнул Аду к ней в руки и вошел сам, за ними проковылял на трёх лапах Стенолаз. Пламя на его пальце вмиг стало красным. Последней въехала кукла верхом на двулапой ящерице, и дверь захлопнулась.