Текст книги "Игра реальностей. Джон (СИ)"
Автор книги: Вероника Мелан
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Я почему-то в этом не сомневалась, хоть не успела прочитать ни строчки.
– Тогда мне в руки как раз попало самое первое издание – то, которое ты держишь. Потом ее издавали еще – я смотрела, – но не цельно, уже скомпоновав вырванную из контекста информацию – бред какой-то, – так что я успела вовремя. А почему ты вообще за нее взялась?
– Пришла пора, наверное.
На мамином лице играла улыбка. Чуть грустная, но довольная, гордая. Я знала, о чем ей хотелось сказать – «эх, взялась бы ты за нее раньше – я ведь советовала».
Ничего, всему свое время. Рядом со мной стояло ведерко с крыжовником – я с удовольствием запустила в него пятерню. Скуксилась, когда разжевала кислую кожуру, но с удовольствием заглотила всю горсть.
– Мам, а тут одной не хватает, да?
– Да. Танька брала почитать, да так и не вернула. Надо спросить, может, до сих пор у нее валяется? Или еще кому дала.
– А ты их все прочитала?
– Все. И даже не по разу. Только сложно они идут, дочь, – язык тяжелый. Лууле так умеет написать, что ты себя дураком чувствуешь, что столько лет потратил впустую. А потом умным. А потом снова дураком. И много чувства вины просыпается.
Дрейк об этом упоминал.
– Но ведь тебе ее знания помогли?
– Помогли. Думаю, если бы не она, я бы уже давно лишилась части желудка или еще пары органов. Или мучилась бы до сих пор от боли. Страшные тогда были времена, я помню. Так что, помогли, Дин.
Над высаженными перед домом цветами кружили пчелы. Неторопливо, словно стрелки часов, перемещались по земле тени, качала ароматными листьями смородина. Здесь было хорошо – здесь все еще царило лето.
И хорошо было не только от тепла и от того, что рядом сидела мама. Хорошо было от вкуса крыжовника, от запаха нового крыльца и витающего в стенах нового дачного домика любви, и еще хорошо было от знания, что совсем скоро я окунусь во что-то интересное, неизведанное и новое.
Приключения. Далекие дали, новые горизонты.
– Может, все-таки, попьешь чаю? А с собой я тебе помидоров дам, хочешь? И малину в бутылке, и вишню – соседка ведро приносила – я ее с сахаром перетолкла.
– Возьму, – я улыбнулась, – и малину, и вишню.
Что может быть лучше, чем сырники Клэр и мамина вишня к ним по утрам? Позади в комнате скрипнула половица – я обернулась. В дверях стояла бабушка.
– Дин, а ты когда приехала? Я и не слышала… На каком автобусе? На два тридцать?
Таисия Захаровна до сих пор не знала о том, что я давно уже не путешествую на автобусах, – ей этого и не нужно было знать. Мы с мамой синхронно переглянулись и улыбнулись.
– Да, баба, на два тридцать, – кивнула я и теснее прижала к груди книги – не забыть бы. – Захотелось попить с вами чаю. Соскучилась я по вам.
И почувствовала прилив той самой особенной нежности, когда лицо старенького и родного человека осветилось счастьем.
*****
Из всех книг, прочитанных в детстве, больше всего я любила серию «Волшебник Изумрудного города». Что-то влекло меня к ней, словно ее страницы были пропитаны волшебством – приключениями, жаждой побед, честными сражениями, красотой неизведанных мест, мечтами, надеждами. Я читала их запоем – сначала «Волшебника», затем «Урфина Джуса», «Желтый туман», «Семь подземных королей» – и до сих пор помнила плывущую в темной пещере лодку, запах сырости и плеск невидимых волн. Слышала разговоры героев, будто своими ушами, – я была там с ними везде – в походах, в битвах, на отдыхе, в горе, радости и сомнении. И каждый раз, усаживаясь читать, знала – меня вновь ожидает чудо.
Удивительно, но за книги Виилмы я принялась с тем же чувством – предвкушением волшебства.
Да, на этот раз в моих руках далеко не детская книга – в ней нет ни походов в неизведанные места, ни побед, ни поражений – и все же они есть, только все над собой. Я знала, что, открывая первую страницу, я вновь, как когда-то в детстве, погружусь в длительное и полное трудностей и геройских свершений приключение, пройду длинную дорогу, вырасту и поднимусь над собой, стану лучше.
Аминь. Хватило бы сил.
Полюбовавшись на одуванчик, я распахнула «Душевный свет» и прочитала следующие строки – «Посвящается всем, кто хочет понять…»
Прошел всего час, но его с лихвой хватило для того, чтобы осознать одну удивительную вещь – они все говорили об одном и том же – Дрейк, китайцы и Виилма (и не важно, кто из них был первым, ведь Знание едино и, значит, первенство не важно) – о связи эмоций со здоровьем.
И если «Рефлексотерапия» учила прямому точечному воздействию на энергетические каналы с целью исцеления физического и эмоционального здоровья человека, то Лууле учила… Прощению.
Да-да, тому самому методу, о котором рассказывал все последние дни Дрейк. Только своими словами – честными, прямыми, хлесткими. Учила понимать, что только ты один и никто другой способен исправить сотворенное тобой же, обрести душевное равновесие и вернуть эмоциям верный баланс. Рассказывала, что Бог есть Свет, а, значит, Любовь, а Любовь дарит всему сущему жизнь – я носилась глазами по строчкам, как сайгак. Впитывала новое о законе Кармы, обучении, возрождении, полярности и заново, на этот раз вместе с Виилмой, училась прощать.
А еще через час я носилась по комнате уже физически – искала блокнот. Вдруг поняла, что никоим образом не смогу обойтись без записей. Нашла, расчертила его на таблицу и принялась записывать:
«Страх «меня не любят» блокирует: голову, шею, загорбок, руки и спину до третьего грудного позвонка…»
Он был прав – Дрейк! Она все расписала!
«Смесь страха/любви/вины – вызывает болезни сердца, легких и груди…»
«Вина/экономические проблемы = болезни поясницы, половых органов…»
«Большие заботы в работе = таз/нижняя часть тела…»
Я никогда столько не строчила, начиная со школы. Никогда так быстро и жадно не чертила, не рисовала человечков, не пыталась впихнуть на страницу такое количество мелкого текста, будто у меня грозила иссякнуть бумага. Я выводила кружки чакр, присваивала им номера, делала сноски и пояснения – жадно тонула в новой информации.
Через час ко мне в комнату заглянула Клэр, предупредила, что скоро ужин, и удалилась.
Через полчаса она заглянула вновь, сообщила, что ужин на столе, – я все еще писала.
Через пятнадцать минут Клэр поднялась ко мне в комнату с упертыми в бока кулаками и грозным выражением лица.
– Дина!
– У-м-м…
– Там еда почти остыла!
– Я сейчас… еще чуть-чуть…
– Какие «чуть-чуть»? Ты уже три часа безвылазно сидишь в спальне и читаешь так, будто от очередной страницы зависит твоя жизнь.
– В какой-то мере так и есть.
– Так вот, если ты через минуту не спустишься, твоя жизнь начнет зависеть от меня.
И я в первый раз отняла взгляд своих усталых, осоловелых и одновременно счастливых глаз от страниц.
– А что у нас на ужин?
Подруга поджала губы:
– Я тебе об этом говорила сорок пять минут назад.
Черт, я все пропустила.
– Уже иду. Сейчас все попробую, все оценю, все захвалю – обещаю!
И я с неохотой отодвинула «Душевный Свет» в сторону – зеленая обложка с одуванчиком зеленела на фоне оранжевого покрывала кровати.
*****
«Пытаясь избавиться от вины, злобы или страха, мы не пытаемся избавиться от этих чувств полностью, ибо они на самом деле нужны нам, чтобы обрести искомое равновесие и гармонию. Не избыточное (в нормальном количестве) чувство вины позволяет нам не совершать аморальных поступков, оставаться людьми достойными, с устойчивыми принципами и человечным сердцем. Страх уберегает от опасностей, помогает оценивать риски и не совершать опрометчивых глупых поступков, как например, шагать с крыши высотного дома в пропасть. Злоба же позволяет стоять за себя перед обидчиком – не уступать там, где уступать не требуется.
Но избыток всегда плох…»
Точно. Избыточная Вода погасит Огонь, Огонь уничтожит Металл, Металл разрушит Дерево – так писали китайские мудрецы. Избыток чего бы то ни было является крайностью, а крайность – противоположность равновесию…
Когда лежащий на тумбе телефон неожиданно зазвонил, я уставилась на него с раздражением – не для того я скормила половину блинчиков под столом Смешарикам, а второй спешно давилась сама, чтобы, сбежав из-за стола, через пять минут вновь быть отвлеченной звонком. Черт, мне бы тишины, мне бы подумать… Но стоило разглядеть на экране мобильного имя вызывающего абонента, как раздражение моментально испарилось.
Звонил Эльконто.
И я, кажется, знала, по какому поводу.
Мы прятались за стеной его дома, как решившие втихаря выкурить самокрутку школьники. На дворе темно; на стене длинные тени – одна высокая, с ежиком на голове, вторая пониже, с вьющимися, но взлохмаченными длинными волосами – обе суетливые. Сад дремлет, не дремлют лишь сверчки под корнями розовых кустов – равномерно поют, свистят, зазывают друг друга в гости.
– Ди, если ты используешь это где-то еще, помимо будки, а Джон узнает, он уроет нас, честное слово. Ты это понимаешь? Найдет и задницу на голову натянет.
– Понимаю. Только в «незабудке», обещаю.
Ярко, словно прожектор, светила луна. Свет от фонаря над крыльцом сюда не добирался – наши лица тонули в тени, но глаза блестели даже во мраке. От возбуждения, от опасности, от того, что мы совершали нечто запретное.
На квадратной ладони Дэйна матово отсвечивала прозрачной крышкой небольшая пластиковая коробочка с чем-то резиновым, похожим на напальчник внутри.
– Оденешь это себе на большой палец, приложишь к сенсору – он распознает в тебе Сиблинга. Черт, я бы ни за что не стал этого делать, но сегодня этот урод показал нам расписание на ближайшие полторы недели, и это все решило. Если бы не твоя идея, я бы точно задумался о том, чтобы самостоятельно подснять его снайперской винтовкой…
– Ага… И получить смертный приговор.
– Ну, хоть иглой со снотворным.
– И тот же смертный приговор. Ну уж, нет – моя идея лучше.
Эльконто, несмотря на высокий рост и ширь в плечах, все равно напоминал мне мальчишку – нервничал, то и дело тер шею, перешагивал на месте.
– Когда ты «выходишь»?
– Завтра.
– Все уже будет готово?
– Уверена, что будет.
– А с именем…
– Ничего не будем решать с именем, пока не узнаем, существует ли оно, хорошо? Потом обсудим.
– Понял.
– Блин, опасно, – он не знал, что еще добавить. Изредка поглядывал на ведущую через газон дорожку – не покажется ли Ани? Но та гремела чем-то на кухне; иногда поскуливал запертый в доме и оставшийся за дверью Барт. – Удачи тебе, что ли. И… поторопись с этим – Сиблинг просто озверел. Точно, я не шучу.
– Я не буду тянуть. Завтра созвонимся. И не упоминай о нем вслух. Вообще лучше не думай.
– Согласен. Не буду.
Я положила драгоценную коробочку в карман и, прежде чем исчезнуть, увидела, как Дэйн наклоняется за мусорным мешком, который использовал в качестве предлога – «дорогая, пойду вынесу мусор», – чтобы выйти во двор.
Я хихикнула.
Будь я Чеширским котом, после меня в воздухе осталась бы висеть улыбка.
Логан Эвертон ответил на телефонный звонок сразу же.
– Ты говорил, что тебе понадобится несколько часов, так?
– Верно. А снюс ты уже достала?
– Еще нет, но завтра он будет у тебя.
– Ну, если так, берусь за дело. Говоришь, тебе нужна наименее посещаемая будка?
– Угу. Ее точный адрес и время, когда функционал будет работать в «нашем» режиме.
– Без проблем, все сделаю. Слушай, а ты могла бы достать побольше снюса?
Вот хитрец! Знает, когда кого-то можно взять за «яйца», даже если эти самые яйца лишь воображаемые.
– Принесу в два раза больше! – беззлобно прошипела я. – Но будь уверен, что мое посещение никто и никогда не обнаружит. В том числе наш Великий и Ужасный.
– Не ссы.
От этой фразы я не сдержала веселого хрюканья.
Смешные они все-таки – парни из отряда. Могучие, прекрасные, умные, но иногда такие смешные!
В ту ночь я засыпала, отложив книжку с одуванчиком в сторону, все с той же хитрой улыбкой на лице. Чувствуя счастье хозяйки и не особенно заморачиваясь его причинами, громко и уютно тарахтел, пока не заснул вместе со мной, довольный Миша.
Глава 4.
«Любовь. Какое разное значение мы все вкладываем в это слово. Один говорит: «Я люблю тебя. Я всегда рядом, я всегда сделаю для тебя все, что смогу, я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Люблю тебя таким, какой ты есть. Просто так».
Другой говорит: «Я тебя люблю. А ты меня? Почему ты говоришь мне так мало хороших слов? Почему так редко подтверждаешь свою любовь действиями? Ведь я тебя люблю и, значит, жертвую ради тебя, но не вижу жертв с твоей стороны – где они. Неужели это все пустые слова? Докажи! Ведь ты же любишь!»
И если первый человек действительно любит – наслаждается этим чувством сам, дарит его другим, делится душевным светом и позволяет в нем греться другому, – то второй маскирует словом «любовь» страх, что его не любят. Недостаточно ценят, уважают, заботятся, слушают, уделяют недостаточно внимания. «Докажи» – это всегда страх. И ни одно слово или дело никогда не станет достаточным для того, кто в глубине души не верит, что его – таким, какой он есть, – можно за что-то любить. Такой человек не умеет любить себя сам и не позволяет делать этого другим»
Этот город пах водой, туристами, музеями, пришвартованными к берегу яхтами, озерной рябью, чайками и сладкими пончиками.
Стокгольм в обед.
Кажется, здесь начинали готовиться к рождеству еще в сентябре – на площади в старом городе уже стояли палатки – в них продавали все, начиная от копченостей и заканчивая подсвечниками и керамической посудой. Распахнутые двери церкви впускали и выпускали бесконечные потоки посетителей с картами в руках, украшенные витыми и коваными вывесками рестораны зазывали выпить чашечку крепкого кофе и съесть шарик с ликером «Арак», лениво качали головками розовые, выставленные в горшках под пестрое осеннее небо цветы на столах.
«Гамла стан» я покинула с пакетом, в котором лежали десять плоских жестяных банок с надписью «Denna tobaksvara kan skada din hälsa och är beroendeframkallande» – проще говоря: «Употребление табачных изделий вредит вашему здоровью» – подарком для хакера – и маленьким пирожным-пылесосом в руках.
«Пылесосы» (*dammsugare – примечание автора) я покупала всякий раз, возвращаясь сюда, – не могла удержаться – баловала себя любимую.
И теперь, сидя на лавочке перед озером, я поедала обернутую марципаном шоколадную сладость, слушала незнакомую, но приятную слуху речь и думала о том, что одноименные пирожные из «Икеи» в Ленинске не шли ни в какое сравнение с оригиналами. Мда, вот что значит настоящее «made in Sweden».
Этим утром я проснулась в великолепном настроении. Еще не открыв глаза, уже знала – сегодня прекрасный день – важный, интересный, а для кого-то, возможно, (хехе, доброе утро, Сиблинг) и переломный в судьбе.
Так как с Дрейком мы договорились, что следующее занятие мы проведем лишь после того, как я более-менее подробно ознакомлюсь с книгами Виилмы, поход в Реактор мне не грозил, и посему сразу после завтрака я вновь принялась за чтение. И опять рисовала, делала сноски, пояснения, дополняла таблицу, впитывала все, что могла впитать.
И вновь беззлобно корила себя за то, что не взялась за эти книги раньше – слишком много важного и интересного в них было сокрыто.
До самого обеда я сортировала новую информацию в голове, училась вытягивать позвоночник, думала о том, а не попросить ли Клэр начать толочь для меня проваренную яичную скорлупу – Виилма настойчиво советовала ее употреблять, – но, в конце концов, решила сначала посоветоваться с Дрейком. Сделала на полях блокнота множество пометок о вопросах, которые собиралась задать, с чистой совестью захлопнула книгу с одуванчиком и отправилась сюда – в Швецию.
А теперь, слившись с толпой местных жителей и праздных туристов, сидела на лавочке, глазела на чаек, размышляла о Тайре – хорошо ли ей отдыхается? – и еще о том, что это все-таки прекрасно – не тратить деньги и время на авиаперелеты. Хотя, признаться, и в них заключалась некая прелесть – ожидание в аэропорту, пластиковые стульчики в пиццерии «Sbarro», минеральная вода в автоматах, где каждая бутылка стоит столько, будто целиком отлита из золота, толстый сосед в узком кресле у прохода, причмокивающий и ковыряющийся в зубах после «аэрофлотского» ужина… Прелесть есть во всем – нужно только уметь ее увидеть.
На белокаменных домах с бордовыми крышами по другую сторону озера развевались флаги; дул теплый ветерок. Дожевав «пылесос», я выбросила обертку в урну, развернулась и притянула к себе пакет. Мимо, совсем близко, прошагала пара: парень молодой, одет модно, но лицо виноватое – в глазах раздражение и мольба. Она в пальто, на высоких каблуках, светловолосая – с гордо задранным подбородком, упрямо поджатыми губами и стеклянным выражением голубых глаз – «не прощу».
Он бежал за ней, как ребенок, – о чем-то просил, увещевал, пытался объяснить. Она лишь качала головой и ускоряла шаг.
Глядя на них – этих незнакомых мне людей, – я вдруг подумала о том, что Виилма права – мы общаемся друг с другом вовсе не на русском, шведском, английском или каком-либо другом языке. Мы общаемся не выражениями лиц или глаз, не языком тела и даже не словами. Мы общаемся друг с другом исключительно накопленными внутри нас стрессами. Говорим друг другу: «Отстань. Ты меня не любишь. Не прощу. Не хочу с тобой общаться…». Обижаем друг друга, отталкиваем, обвиняем, критикуем, пытаемся учить жить, объясняем, что правы мы и только мы, вот только не мы все это говорим.
То общаются на понятном без слов языке наши сомнения и страхи – та чернота, что за годы жизни мы успели накопить внутри. Негативный опыт, воспоминания, неверные выводы, боязнь обжечься, страх оказаться плохим, обвиненным, недолюбленным.
И разве эта девушка, которая бежала от партнера с надменным и упрямым выражением лица, не имей она внутри подушки-фильтра из негатива, не остановилась бы, не взяла бы любимого за руку и не сказала бы ему: «Я люблю тебя. Спасибо, что ты рядом». Не подарила бы ему частичку тепла и света вместо того, чтобы обижаться? А он? Задержалось бы то самое виноватое выражение в его глазах хоть на секунду, осознай этот бедолага, что ни в чем он и ни перед кем не виноват? Нигде и никогда.
Не накопив достаточно рассудительности, они оба учатся через страдания и путают этот процесс с любовью.
Я почесала шею, в последний раз полюбовалась на озеро, затем перевела взгляд на пакет, едва собралась подумать о том, что мне пора выдвигаться домой, как заметила, что на моем браслете горит лампочка-вызов.
От Логана Эвертона.
Ух ты, кажется, события закручиваются и набирают оборот.
*****
– Ты мне звонил?
– Угу. Трубку не берешь?
– Моталась за твоим снюсом.
На том конце явно расплылись в улыбке:
– Достала?
– Еще бы.
– А с тобой приятно иметь дело.
Я усмехнулась.
– Как там наш код?
– Готов.
– Готов?!
– Ага. Ночью не спалось, решил посидеть. Ну, так что, посвятить тебя в детали?
*****
Объяснения звучали просто: «Подъедешь по адресу Титтон-авеню, 62, там увидишь маленькое белое здание-будку, зажатую между магазином «Ткани Ульер» и парикмахерской «Джинна», – дверь будет заперта. Наберешь мой номер – я разблокирую замок и одновременно активирую скрипт, который на полчаса выведет из строя сенсоры распознавания внешности, сетчатки глаза и голоса – активен останется лишь сканер отпечатка пальца. Ты ведь так просила? Данные в эти тридцать минут никому отправляться не будут, а по истечении получаса будут полностью удалены из базы данных – точнее, вообще в нее не попадут, но это уже детали. Таким образом, у тебя в наличии есть короткий промежуток времени для запроса и распечатки файла, если он потребуется».
– А разве будка может печатать фото по требованию?
– Это системная функция. Для тебя сможет – потом нет.
– Поняла. Скоро наберу. Жди.
И хоть на словах все выглядело легко, я волновалась. А вдруг Логан допустил ошибку? Что, если система не просто опознает меня, но и запомнит? Хуже того – вдруг отправит отчет прямиком Дрейку или Сиблингу? Будет не смешно, совсем не смешно.
Однако, глядя на свое отражение в примерочной одного из магазинов одежды, расположенном в центральной галерее, куда я отправилась сразу же после звонка, я давилась от смеха. А все потому, что из зеркала на меня смотрела не Бернарда – нет (точнее, не та привычная Бернарда в джинсах и блузке, которая вошла сюда три минуты назад), – а смесь рэпера, хипстера и кота-Базилио. Да-да! А как еще можно назвать человека, чьи волосы полностью скрыты серым капюшоном безразмерной спортивной кофты, на лице которого красуются круглые зеркальные очки, а на ногах кроссовки на три размера больше необходимого?
Конечно, если Сиблинг всерьез возьмется за дело, а Эвертон опростоволосится, мне не поможет никакая маскировка – три шкуры с меня сдерут с кофтой или без нее, – однако с рюкзаком за спиной и выглядящая, как обдолбанный наркоман-паркурщик, я почему-то чувствовала себя спокойнее.
Глупость, а приятно.
Примерочную я покинула с «девчачьей» одеждой, каблуками и сумочкой, запихнутыми в рюкзак, а так же со смесью волнения, ощущением, что теперь уже точно ступаю на запретную территорию, и булькающим, словно нервная болотная отрыжка, в крови адреналином.
Касинская Яна.
Вся эта затея с будкой с самого начала казалась мне шуткой.
Да-да, забавной шуткой, когда впервые пришла в голову идея, когда я обсуждала ее у бассейна с Дэйном, когда просила достать отпечаток. Когда звонила Логану, когда я прыгала в Стокгольм за его снюсом, и даже тогда, когда комично одетая, я доставала из кармана коробочку с напальчником и, подпрыгивая от нетерпения, прикладывала его к сенсору.
Но не теперь, когда с экрана на меня смотрело женское лицо.
Касинская… Яна.
Красивое женское лицо: пепельные, подстриженные под классическое каре волосы, прямая челка, тонкие брови, большие голубые глаза – яркие, как океанские каменья, – маленький, похожий на бантик, рот, аккуратный симпатичный нос.
Она походила на куклу – красивую, хрупкую, точеную.
Яна.
И она существовала – женщина для Сиблинга. Или Сиблинг существовал для нее.
И теперь я – хипстер-рэпер в зеркальных очках – смотрела на экран и не могла пошевелиться. За спиной гул машин, шаги, голоса – за спиной жил своей жизнью город, – а здесь внутри тесной и полутемной конуры вдруг остановилось время. И внезапно стало не до шуток.
Что же я делаю? Ведь эти двое еще не встретились и, возможно, никогда не встретятся, не узнают о существовании друг друга. Но если я подкину записку Джону, судьба двух людей – одного мне знакомого и второго мне совершенно незнакомого человека – изменится. Раз и навсегда. Я смещу линию их судеб – поставлю на ней точку, новую развилку, предложу им сделать очередной, возможно, критичный выбор.
Черт. И вновь Дрейк вдруг предстал в моем воображении в совершенно ином свете: как он вообще осмеливается на подобное – менять чьи-то судьбы? Спокойно ли спит, зная, что вмешивается, перекраивает, принимает решения не за себя, но за кого-то, оставляет следы, рисует на чужих полотнах иной, не предназначенный там быть рисунок?
Но разве мы все, сами того не осознавая, не вмешиваемся в жизни друг друга точно так же? Тогда в чем разница – в осознании?
Да. Сложно.
Неслышно исчезали секунды, навсегда растворялись в бесконечных волнах прошлого минуты, а ведь у меня их в этой будке совсем немного – всего тридцать.
Деревянным голосом я сделала запрос:
– Определить местоположение объекта. Вывести на экран.
И едва рядом с фотографией возник текст, поперхнулась во второй раз.
«56.833653, 60.617447. Екатеринбург. Мир: Земля. Улица…».
Что-о-о-о-о?! Девушка из моего мира? Девушка. Из. Моего. Мира?! Да как такое может быть? Почему… Екатеринбург? Как получилось, что именно в этом месте живет и сама не знает о том, что по всем параметрам подходит некоему Джону Сиблингу, некая Яна?
– Возраст.
«21 год. Летоисчисление местное».
– Распечатать фото.
Фото. Зачем мне фото, ведь это улика? А-а-а, разберусь потом – сейчас главное запомнить ее внешний вид.
Касинская Яна, Касинская Яна, Касинская Яна – что же мне со всем этим делать – с запретным знанием о ней?
В толстовке было жарко, душно – надо было купить что-то потоньше; веки под очками чесались, хотелось сбросить капюшон. Так, у меня в запасе еще минут десять, если не больше, но нужны ли они мне?
Вроде бы я узнала все, что хотела.
Получив на руки распечатку и аккуратно упаковав ее в рюкзак, я, не выходя из будки, набрала Логана.
– Через минуту выхожу на улицу. Удаляй все запросы, ладно?
– Понял, не дурак.
– Завезу тебе снюс.
– Жду.
И я отключила телефон. Ноги после сидения на жестком стуле почему-то не гнулись.
Я редко бывала в домах у программистов и еще никогда у Эвертона, но здесь – в пентхаусе на верхнем этаже одного из центральных небоскребов Нордейла (а парень, оказывается, любит размах) – оказалось чисто – ни окурков, ни пивных бутылок, ни переполненных пепельниц.
Да и сам Логан, одетый в белую украшенную стильной вышивкой рубашку и стальные зауженные брюки, выглядел, скорее как забежавшая с работы домой перекусить модель, а не как профессиональный кодер. Идеальная укладка, идеально выбритая кожа щек и подбородка, идеально белые на фоне паркетного пола носки – интересно, повезет его избраннице или нет? С таким-то подходом к внешности и чистоте помещения?
– Сделала, что хотела?
– Да.
Он не стал комментировать мой прикид – сдержал комментарий, когда наткнулся на мой колючий взгляд.
– Вот твой табак.
Шуршащий пакет перекочевал из рук в руки.
– Премного благодарю.
– Слушай, – я пристально взглянула в его лицо – в смешливые, но умные глаза, – не надо никому говорить, что я там была, ладно?
– Я похож на идиота?
– Ты похож на умного, но это не имеет значения. Говорить все равно не надо.
– Не обижай меня.
– И еще, – на это раз болт моего взгляда просверлил Эвертона до самого затылка. – И самому не надо смотреть, о ком был сделан последний запрос. Я могу на это рассчитывать?
– Можешь, – он не врал – я видела. Не говоря «обещаю», он обещал. – Я видел слишком много чужих тайн, и еще одна мне ни к чему. Тем более, твоя.
Да, где-то за моим плечом стоял невидимый, но оттого не менее грозный Дрейк, а с ним никому не хотелось иметь дело. Я же и все мое существо пропахло им насквозь – Начальником.
– Отлично. Тогда мне пора.
– Угу. Но, если тебе еще что-нибудь понадобится…
– Ага. Или тебе снюс…
Мы поняли друг друга без лишних слов.
А после расстались.
*****
Нет, сегодня он не получил новых синяков, но счастливее от этого не стал. С тоскливым выражением глаз ковырял запеченную картошку, тер щеку, вздыхал, выуживал снизу сочное мясо, но даже не пробовал его – пропал аппетит.
Эльконто ненавидел занятия по теории, а сегодня он высидел их сразу три – три подряд! И это после долгих лет теоретической подготовки, которая давно уже перешла в гораздо более душевную, по его мнению, практику. Да сколько ж можно…
«Усни, Сиблинг. Усни вечным сном…Заколебал ты».
– Я сегодня заказала свежие фрукты аж из самой Сандены, представляешь? Их оттуда везут самые сочные, лучшие. Не дешево, но очень вкусно…
– На завтра?
Дэйн потерял нить беседы – его ногу изредка скреб когтистой лапой Барт – мол, не ешь, так отдавай все мне.
– Да не на завтра, дурашка, – на четырнадцатое! Ведь будет много гостей, я уже целый план расписала заранее.
Неужели придется все отменить? Сказать Ани – той самой Ани, которая ждала его дня рождения куда сильнее, чем, кажется, ждал его он сам, – что ничего не выйдет? Дрейка нет, свободного времени нет – ничего нет. Даже Лагерфельда. Остался, вон, его рыжий кот – сидит у порога кухни, стреляет глазами в сторону пса, воротит морду…
Пират и впрямь сидел у порога. К Барту он на самом деле давно уже привык, но рыжую морду воротить любил – просто так, для профилактики.
Совсем как Стиви…
Ани радовалась, как девчонка. Гремела в раковине посудой, щебетала – мелькала перед его лицом сочными ягодицами, обтянутыми штанишками цвета хаки – Эльконто такие любил. Но в этот раз смотрел не на них – мимо.
Интересно, вышло ли у Бернарды попасть в будку? Тревогу вроде бы никто не поднял, да и Сиблинг вел себя, как обычно – значит, нет?
После ужина, когда стемнело, снайпер поднялся в кабинет, заперся в нем и набрал номер коллеги-телепортера. Набрал один раз – прождал двадцать гудков, – затем второй раз, третий…
На его телефонный звонок никто не ответил.
*****
Книгу с одуванчиком на обложке этим вечером я так и не открыла. Все смотрела на лежащую рядом с ней распечатку – теперь расчерченную на квадраты линиями сгиба – и прокручивала в голове бесконечное множество вопросов.
1. А что, если у Яны уже есть парень? Зачем ей тогда Сиблинг? Да и вообще, пусть система говорит, что они подходят друг другу на 94,6%, но так ли это на самом деле? И если парень уже есть, будет катастрофа? Драма, разрыв, разбитые сердца, обидные слова, слезы?
2. Если парня нет, то нужен ли он ей? Тем более, такой, как Джон? Сложный…, если сказать мягко. Мда.
3. И почему, если «будка-незабудка» – творение Комиссии, в нее не заглянул сам Сиблинг? Не мечтал о личной жизни? Не желал усложнять все отношениями с противоположным полом? Или же попросту боялся, что, войдя в нее и приложив палец к сенсору, обнаружит окончательный и бесповоротный приговор «По вашему запросу никто не найден»?
Такое любому было бы обидно прочитать.
И еще один важный момент: как они собираются друг друга касаться, если заместитель Великого и Ужасного тоже фонит? Да, пусть не так сильно, как Дрейк, но все же … Ведь будка должна была учесть и просчитать этот момент, верно? А если она просчитала, значит, Касинская Яна должна оказаться крайне необычной женщиной – женщиной с определенного вида способностями.
Хотя бы одной – выносить высокий и нестандартный энергетический фон.
Но как? Почему?
Вопросы, вопросы, вопросы, и ни одного ответа. А на тумбе, как назло, высвечивая фото белой косички с бусинами, продолжал надрываться телефон.
Я поглядывала на него с тоской и не протягивала руку – на данный момент ответить Дэйну мне было ровным счетом нечего.
В начале двенадцатого в гостиной стих телевизор. В коридоре послышались шаги Клэр; в ванной зашумела вода. Незаметно, если бы не приоткрывшаяся дверь, в спальню вкатились Смешарики – заползли в свою корзину, устроились в ней на оранжевом одеяле, приготовились к отдыху.
Мне же не спалось.
Свет ночника падал на фото незнакомой девушки с голубыми глазами – я, повернув голову, смотрела на него и продолжала изнывать от мыслеформ-вопросов. Что делать? Как? Делать ли вообще?
Прошло несколько минут. Запрыгнул на подушку Миша, свернулся у лица клубком, привычно сложил одну из лап мне на лицо, замурчал и принялся вылизываться.
