Текст книги "Горные дороги бога"

Автор книги: Вероника Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Надо стараться.

Она молча кивнула, все еще глядя на пламя.

– Хорошо, когда тебе нечего терять, тогда все происходит намного легче. Но даже если есть… Надо просто верить. В будущее.

– Мне нечего терять. Совсем нечего. – Девушка отошла к стене и прижалась к ней спиной, словно пытаясь обрести дополнительную опору. – Меня он тоже взял силой. Вернее… Просто взял. Я не знала, что можно сопротивляться, да если бы и знала, у него всегда была куча слуг на этот случай, если собственной силы не хватало. Потом отпустил домой. Я плакала от боли и от чего-то еще, непонятного. А мой брат… У меня есть брат. Элбен. Он не стал меня утешать. Только обнял ненадолго и сказал: такова наша судьба. Он был самым сильным из сверстников. Самым красивым. Однажды хозяин позвал его в свой дом. Иногда он звал и мужчин, не только женщин. Я ждала, что Элбен вернется так же скоро, как я, но он все еще там. Должно быть, прислуживает в доме. Оставил меня одну и даже ни разу не пытался увидеть…

Я могу понять послушание, но только не такое. Только не то, от которого испытываешь постоянную боль и муки. Хотя, если все твои предки каждый день своей жизни привыкали быть рабами, на многое закрываешь глаза. Или вовсе живешь, крепко-накрепко зажмурившись.

– Мне некуда было идти, и тут как раз появился Рофи. Не думай, он добрый, только притворяется грозным! Никто бы из них тебя не тронул. Рофи показал мне, что можно стать сильнее. Можно измениться, хотя бы немного. Да, я все еще живу здесь, но я больше не прячусь, как другие женщины. Не прячу себя.

От мужчин? Это я заметил. Наверное, многие из них уже успели восхититься твоей смелостью. Пусть только такой. Для тебя это все равно победа.

– А зачем оружие? Неужели кто-то угрожал тебе?

– Это… – Она коснулась рукоятей кончиками пальцев, обнимая себя за талию. – Это для другого. Я хочу снова войти в тот дом. Но войти по-своему. Как ты говорил. Я умею держать их в руках, не сомневайся!

– Приходилось пускать в ход?

Девушка чуть смутилась:

– Я не… Я никого не убивала. Только защищалась.

Обходилась без жертв? С одной стороны, хорошо. С другой – пара трупов научила бы большему, чем сотня выигранных без пролитой крови поединков.

– Там много охраны?

– На главной аллее. Но можно пройти через сад. Я пробовала.

– И все же не вошла в дом?

Она отвернулась:

– Мне было страшно. Не знаю почему. Я не решилась, хотя много раз подходила почти к самым стенам.

Представляю. Прийти снова на место, где тебе однажды причинили боль, всегда трудно. Помню, после первого поражения в тренировочном бою, когда наставник вволю нашутился над моей беспомощностью, и, надо сказать, совсем не пытаясь щадить чувства, на следующий день вставать на исходную позицию было тяжело. Мучительно. А самым изматывающим было долгое осознание того, что нельзя быть готовым ни к победе, ни к проигрышу, а нужно просто делать все, что умеешь и можешь в данную минуту. И стараться конечно же.

– Но ты хочешь туда войти? Только честно.

Она решительно кивнула:

– Да. И войду. Не знаю, как и когда, но войду.

– Хорошо. Составлю тебе компанию.

Девушка не сразу поняла, что я сказал: позволила в тишине и спокойствии найти все бутылки с демонической отравой и выбрать из лопатных черенков хоть что-то, отдаленно напоминающее размерами бракк. А потом я услышал сдавленное:

– Ты пойдешь со мной?

– Ну да. Одной тебе снова не хватит смелости.

– Ты хочешь это сделать из-за… – Тут ее словно осенило: – Не надо! Она вернется, твоя жена! Правда, вернется!

Как вернулся твой брат? Если бы не было этой истории, я бы поверил. Но раз есть шанс навсегда остаться в стенах хозяйского дома, ждать бессмысленно и опасно.

– Вернется, конечно. Только я хочу в этом убедиться. Лично.

* * *

Ближе к вершине холма сумерки пока еще походили на серебристый туман, лишь немного затрудняющий обзор, под кронами же деревьев уже могла сгуститься настоящая ночная темнота, как подсказывал мне опыт. Но фонари мы не стали брать, потому что, по словам Эби, как звали мою новую знакомую, света в саду хватало.

Она многое знала, а это наводило на не слишком приятные размышления. И все же я решил не думать о том, что девица повстречалась мне на пути нарочно. В конце концов, если местному землевладельцу настолько глянулась «жена», что он решил избавиться от «мужа», можно было поступить проще и быстрее. Особенно учитывая бесконечную преданность жителей Руаннаса своему хозяину: меня могли зарезать прямо на улице посреди бела дня, и никто бы бровью не повел. А уж когда на город опускается ночь…

В такое время суток люди обычно торопливо расходятся по домам, да и охрана предпочитает сидеть в уютной караулке, а не напрягать зрение и слух напрасно, но едва в нескольких десятках шагов впереди в серой зыби проступили очертания ограды, оказалось, что не мы одни вздумали прогуляться у хозяйского сада.

Он был одет точно так же строго, как в последнюю нашу встречу, разве чуть более торжественно: должно быть, выбрал самый нарядный из своих камзолов. А за упрямо выпрямленной спиной хвостом маячила синяя мантия меднозвенника.

– Что вы здесь делаете, эрте?

– Я мог бы спросить вас о том же, – заметил глава Наблюдательного дома Руаннаса. – Но не буду. И вы не спрашивайте, мы ведь оба знаем причину.

Я не поверил собственным ушам, а потому не послушался мудрого совета:

– И все же зачем вы пришли сюда в такое неурочное время?

– Не знаю. – Старик вдруг растерянно улыбнулся. – Попробую вызвать его на разговор. Скажу, что он зарвался. Еще что-нибудь, что придет в голову. Молчать не буду.

– Думаете, это поможет?

– Мне – да. Я устал бояться. И, как вы правильно сказали, что-то в нашей жизни от этого обязательно изменится. Должно измениться.

Я открыл рот, собираясь попросить извинения за сказанное в запале, да и не столько мною, сколько отпечатком, оставленным Натти в моем сознании попутно с прочими следами изгнания демона, но не успел, потому что наше общество существенно пополнилось. На целых шесть человек.

– Уже начали? – спросил Рофи, поигрывая короткой, но тяжелой даже на взгляд дубинкой.

– Что? – недоуменно спросил сереброзвенник, которому личность трактирщика вряд ли была неизвестна, но в число возможных соратников явно не входила.

– А не знаю. Штурм, наверное. Вы же собрались поговорить с хозяином, а просто так к нему не пропустят.

– Даже если попросить?

– Ну попросить-то можно. – Конец дубинки описал в воздухе замысловатую петлю. – Особенно если проситель подходящий имеется.

Я почувствовал, как голова начинает идти кругом.

Бывает ли так, что всего несколько слов, вылетевших сгоряча, меняют человеческие намерения? Оказывается, да. Остается надеяться, что и судьбы теперь изменятся. И, конечно, верить, что все это к лучшему. Только одно не давало покоя…

Рядом со мной происходило нечто странное, почти невозможное, а причиной тому вновь были демоны. Жалкие остатки. Следы. Отпечатки. Тени. Обрывки вздохов. Такой малости оказалось достаточно, чтобы сотворить чудо? Да, как вижу сейчас собственными глазами. Но почему без насильственного вмешательства извне люди никогда не замахиваются на большее, чем имеют? Почему ведут себя как куклы, ожидая, пока кто-нибудь не дернет за ниточки?

Я пойму это, ведь я ничем не отличаюсь от других. Однажды обязательно разберусь. Должен разобраться. А пока…

– Вы знаете, сколько здесь охраны?

– Я нет, зато Коди знает, – кивнул трактирщик в сторону одного из своих громил. – У него знакомый среди стражников.

– Только по аллее или еще в самом саду?

Угрюмый Коди мотнул головой:

– На аллее два десятка, да еще у главного входа с дюжину. А в сад ходить не надо. Совсем не надо.

Заявление прозвучало искренне, но настораживающе. Девушка же говорила, что подбиралась к самому дому? Или кто-то из них врет? Впрочем, времени выяснять правду все равно не осталось. Раз уж собравшиеся горят желанием действовать, надо успеть, пока угли не покрылись пеплом.

– Вам вряд ли нужно что-то советовать, верно? – обратился я к сереброзвеннику и, дождавшись утвердительного кивка, продолжил: – Когда охрана сбежится, воспользуйтесь этим.

К сожалению, нужных бутылок нашлось всего две: видимо, садовник еще не набил руку в выращивании своей отравы. И обе я отдал меднозвеннику.

– Смотри, чтобы на тебя самого капли не попали. И ни на кого из своих, конечно. Яд уложит стражников почти сразу, если долетит до голой кожи, и вам будет проще с ними справиться.

– Это уж точно, – согласился Рофи, явно приободренный неожиданно полученной поддержкой.

– Проход далеко? – повернулся я к Эби, и та махнула рукой:

– Пара минут.

– Дайте нам пять, потом начинайте.

– У нас получится? – спросила девушка, скользя в черных тенях вдоль ограды.

– Почему бы и нет?

– И что вообще должно получиться?

Она произнесла эти слова задумчиво, словно разговаривая сама с собой и не ожидая ответа. А если бы даже потребовала…

Я не знал, чем завершится эта затея. И главное, даже не пытался предположить, чтобы не вспугнуть будущее. Но шансы что-то изменить были хорошие. Очень.

По угловатой каменной кладке, наверное помнящей еще прапрапрадеда нынешнего землевладельца, карабкаться было одно удовольствие, хотя у меня путь занял намного больше времени, чем у Эби: она взлетела наверх чуть ли не в одно мгновение, правда, спускаться по другую сторону ограды не спешила. А присоединившись к девушке, я и сам помедлил спрыгивать вниз.

Там, в саду, и вправду было темно как ночью. Но ночью, поменявшей местами небо и землю.

Звезды под ногами – что может быть чудеснее? Золотистые, ярко-белые, изумрудно-серебряные, от крохотных до таких, что едва бы уместились в моей ладони. Всему этому наверняка было разумное объяснение: гнилушки, светляки и прочие природные странности, но ничего объяснять не хотелось, по крайней мере мне. Россыпи еле заметно мерцающих искр, беспорядочные и складывающиеся в причудливые узоры, заслуживали лишь одного. Восхищения. И в этом мы с Эби согласились без единого слова или взгляда друг на друга.

Она соскользнула вниз, всколыхнула траву, по звездному ковру прошла волна, и великолепие сада заиграло новыми красками, хотя, казалось бы, красоты, представшей перед нами, уже не могло стать больше. Мое приземление прошло с большими последствиями: что-то захрустело под сапогами, говоря в пользу предположения насчет светящихся жуков. Впрочем, мысли жалеть о безвинно погибших крохах не возникло. Хотя бы потому, что я помнил, скольких усилий стоила моей матери борьба с такими же мелкими, но вовсе не прекрасными и, главное, обильно плодящимися обитателями грядок.

Темными по-настоящему оставались только аллеи. Может, в песке, которым они были посыпаны, никто не желал жить, а может, здешний хозяин относился к жукам куда более трепетно, чем я. Как бы то ни было, света хватало, чтобы различать дорогу, на всем протяжении которой, по уверениям Эби, нам ничего не должно было помешать. Но с каждым шагом я все меньше и меньше надеялся благополучно добраться до цели.

В самом деле, такая красота не могла не привлекать зевак, неважно, послушные они слуги или нет. Кто из детей смог бы устоять перед соблазном пробраться в сад, чтобы, открыв рот, побродить по месту, о котором даже в сказках не рассказывается? И конечно, с каждым набегом ребятни великолепия становилось бы все меньше и меньше, а это хозяин вряд ли собирался допускать. Значит, имелось что-то, надежно отпугивающее непрошеных гостей. Что-то, заставлявшее бояться даже такого здоровяка, как Коди. Одна только Эби неоднократно рисковала бывать здесь и, судя по всему, обходилось без каких-либо последствий. Или она невероятно везуча, чтобы избегать встреч с охранниками, или…

Я был готов нарваться на неприятности. Но вовсе не на такие.

Оно было деревом. Вернее, оставалось таковым, пока мы не приблизились на расстояние в десяток шагов, а потом медленно, с характерным для древесины скрипом, повернулось. Лицом к нам. Потому что у него было именно лицо, человеческое, с малоподвижными чертами и глазами, затянутыми чем-то, похожим на бельма, но я мог бы спорить, что оно имело намного больше отношения к людям, чем гримасничающая мордочка в серединной части бракка.

Бракк. Мое верное оружие. Я пожалел, что расстался с ним, когда ветки ударили наотмашь, сначала слева, потом справа: черенок, который удалось позаимствовать в доме садовника, хоть и выдержал удары, на большее, чем защитить, все равно был не способен. Хорошо еще, что пришлось отбивать атаку, направленную только на меня, потому что Эби вовремя отпрыгнула назад, укрывшись где-то за моей спиной от странно длинных и гибких, как лозы, конечностей нашего противника.

Скорее всего, это были руки. По крайней мере, место их произрастания очень походило на плечи. Или на то место, которое когда-то было плечами у человека, замурованного в древесный ствол. А может, вживленного, потому что между кожей и корой не было заметно швов или шрамов: казалось, живая плоть плавно перетекала в неживую, под броню морщинистой коры.

Ног у садового чудовища не наблюдалось. Раздвоенных. Зато корней, извивающихся, как змеи, и столь же успешно перемещающих своего владельца по земле, виднелось много. Выше шел ствол, похоже, способный гнуться, и довольно хорошо. Где-то на уровне моей головы от ствола отходили две ветви, в основании толстые, потом постепенно сужающиеся. Вот они гнулись во все стороны и во всех местах, как настоящие бичи, которыми подгоняют, а в случае надобности и забивают скот. Венчалось все это сооружение дырявой корзиной тоненьких веточек, между которыми как раз проглядывало лицо, не видящее противников, однако весьма четко представляющее, где они находятся.

Здесь пригодился бы огонь или топор, но ни того ни другого поблизости не находилось. Возвращаться за оружием или подмогой? Ага. Так дерево нам и позволит. Нет, выход только один. Или проход: вперед, прямо через чудовище. Ведь у меня сегодня не две руки, а…

– Эби, ты должна зайти к нему за спину. – В ответ раздалось что-то невнятное, и я продолжил: – Он будет занят мной, не беспокойся. Не знаю, удачная это мысль или нет, но эта тварь похожа на человека, а значит…

Она всхлипнула. Точно, всхлипнула.

– Эби?

Чудовище не торопилось нападать, но придвигалось к нам: это было легко определить по шуршанию корней. Я шагнул назад и чуть не наткнулся на девушку, зато этого прикосновения хватило, чтобы дар речи вернулся к моей спутнице. Правда, об услышанном сразу же пришлось пожалеть.

– Похожа… на человека… так это и есть человек! Боженка милостивая, почему? Как ты могла допустить такое?! Кто сделал это с ним? Кто вообще способен такое сделать? Элбен… Зачем ты пришел тогда в этот дом? Зачем ты принял свою судьбу?

Она полустонала-полушептала, давясь слезами. Но она была единственной надеждой на то, что моя жизнь не закончится здесь и сейчас.

Я мог бы попытаться и сам достать до головы чудовища. Вернее, до тех мест, что в человеческом, а возможно, и в этом искореженном теле отвечают за движение конечностей. Но это означало бы открыться, дать ветвям оплестись вокруг меня, сдавить. Ребра не выдержат. А с легкими, проткнутыми ломаными костями, на хороший удар я вряд ли буду способен. Кроме того…

Я не мог представить себе ближний бой. Помнил, что совсем недавно успешно действовал иначе, но теперь даже думать не мог о том, чтобы оказаться от противника на расстоянии меньше чем вытянутая рука.

– Он был твоим братом, Эби. Конечно, был. Но то, что ты видишь, уже не Элбен. Не человек.

А ведь она так свободно гуляла здесь именно потому, что брат не чувствовал угрозы. Не поднимал руку, то есть ветку, на сестру. Значит, что-то человеческое в нем еще оставалось.

А во мне?

– Он убьет нас, Эби. Как только сможет. И потому мы должны успеть первыми.

Она могла спросить, почему же чудовище медлит. Должна была спросить. А я не должен был оставлять ей время для глупостей.

– Он вышел на охоту. Он – зверь, выпущенный хозяином из клетки, и он будет убивать. А пока играет со своей жертвой. Играет с нами.

Возможно, прикрываясь девушкой, можно было бы подобраться ближе к дому. Но кто бы поручился, что в этом саду росло только одно такое дерево?

– А играть ему скоро надоест…

Словно в подтверждение моих слов, чудовище взмахнуло ветвями, ударило их друг о друга и вновь развело в стороны. Я не видел лица Эби, слышал только шмыганье носа, но, похоже, ее дыхание выравнивалось. И становилось все отрывистее, наращивая темп.

– У тебя будет время только на одну попытку. Ты прыгучая, сможешь. Цели – основание шеи, примерно на ширину ладони справа и слева. Лезвия должны пройти хорошо. Если нет… Скажем друг другу «прощай».

Подтверждения все еще не было. Ни слова, ни согласного вздоха.

– Это вызов, Эби. Настоящий. И он предназначен только тебе.

Мне решать нечего. Или умрет дерево, или я.

– Основание шеи? – прошелестел рядом с моим ухом робкий вопрос.

– По ладони от него. В обе стороны.

Больше она ничего не сказала, но по движению воздуха я понял, что место за моей спиной опустело.

Ей необязательно было драться. Даже больше: уверен, времени, которое чудовище потратило бы на меня, хватило бы девушке, чтобы добежать до спасительной ограды. Это мне не избежать сражения, а любое сражение…

Должно быть выиграно. Иначе на кой ляд его вообще было затевать?

– Не устал еще корнями шевелить?

Он наверняка слышал мой голос. Понимал ли произнесенные слова? Весьма возможно. Оставалось только надеяться, что все сказанное между мною и Эби не долетело до остатков его ушей.

– Ну, если не устал, потанцуем?

Чудовище вняло предложению и шагнуло в мою сторону. Широко так шагнуло, заставив метнуться назад, а потом чуть вправо. Девушке требовалось место для разбега, а значит, я должен был вытащить дерево на простор. Или хотя бы поближе к аллее.

Второй шаг был уже значительно короче, словно чудовище что-то заподозрило. А может, почувствовало себя неуютно, удалившись от своих родственников-кустов. В любом случае, продвижение замедлилось, но еще немного расстояния я все же выиграл. Теперь предстояло самое сложное и одновременно простое: добровольно лишиться своего единственного оружия.

Конец черенка ударил по коре примерно в середине ствола, там, где у человека могло бы находиться солнечное сплетение. Повредить древесному чудовищу он никак не мог, а вот всколыхнуть ветви – легко. И мне еле удалось вернуть подобие посоха обратно, потому что лозы схлестнулись перед местом удара между собой лишь мгновением позже.

Длины черенка явно оказалось маловато: с бракком я мог бы проделать то, что задумал, даже не сомневаясь в успехе. Правда, жертвовать оружием пришлось бы все равно, это стало понятно, когда древесный бич обвился вокруг одного из концов черенка. Хватка у чудовища была поистине мертвая, и мне с трудом удалось подвести другой конец недоделанного садового орудия ко второй ветке. А еще большего труда стоило не отпускать черенок, пока рядом с шеей чудовища не сверкнули лезвия кинжалов Эби.

Я поверил в то, что у нас получилось, только когда ветви сначала дали слабину, а потом и вовсе распустили свои витки. Но дерево все еще стояло, качаясь из стороны в сторону, причем вовсе не собираясь падать, хотя именно падение могло бы раз и навсегда помочь ему расправиться по меньшей мере с одним из противников.

Стояло и смотрело на меня слепыми глазами…

Я ударил сильно. Как только мог. И размозжил голову в корзинке ветвей, как яйцо. Наверное, чудовище, сливая воедино человеческую плоть с древесиной, медленно пожирало первую, потому кости черепа оказались хрупкими, как скорлупа. А может, я стал тяжел на руку. Не знаю. Только после того, как дерево оказалось обезглавлено, оно замерло на месте, лишь изредка подрагивая, но больше не пытаясь шагать и тем более не пытаясь нападать на нас.

Эби я нашел в кустах, усыпанную светлячками, как сказочная красавица – драгоценными камнями. И все же капли, мерцающие на ее щеках, горели ярче всех прочих звезд, небесных и садовых.

Она плакала тихо, без малейшего звука. А когда я подошел, подняла взгляд, рассеянный и виноватый, и спросила:

– Я все сделала как надо?

– Да. Все как надо.

Я обнял девушку за плечи и поцеловал в лоб, отчаянно прогоняя мысль о том, что прыгала бедняжка, скорее всего, с закрытыми глазами, и лишь везение или Провидение божье направляло в тот миг ее руки.

– Оставайся здесь. Отдохни.

– Думаешь, больше нет…

– Ни одного. Не бойся.

Три года. Чуть меньше, чем прошло со дня смерти старого садовника. Новый не терял времени, это верно. Но то была первая проба. Первое испытание чудовищного мастерства. А теперь и последнее. Уж в этом я мог поклясться перед всем миром!

Звуков борьбы у главного входа в дом слышно не было: стихли, пока мы топтались вокруг дерева, поэтому я отправился прямиком туда, не тратя силы на карабканье по стенам и залезание в окна. Хотя бы потому, что на первом этаже окон не было вовсе. К тому же установившаяся тишина предполагала скорее благополучный исход народного восстания, чем поражение, ведь хозяин города явно предпочел бы устроить пышную казнь мятежников, причем прямо посреди ночи, вместо того чтобы спокойно дожидаться утра.

Трупов у парадного крыльца не валялось: видимо, все решилось еще у ворот или в самом начале аллеи. Двери были распахнуты настежь, превращая комнаты в длинную галерею, ведущую в глубь дома, в самое сердце рабовладельческой усадьбы. И конечно, все они были там, восставшие против того, что им не нравилось.

Хозяин Руаннаса не выглядел соответственно обстоятельствам жалким или, наоборот, напыщенным. Вообще, без расшитых золотом одежд он легко мог сойти за обычного горожанина, и, если бы от меня зависела поимка, я бы наверняка его упустил. Я, но не Рофи с его людьми и не сереброзвенник, наполовину торжествующе, наполовину неуверенно объявляющий как раз в тот миг, когда я переступал порог комнаты:

– Старому порядку пришел конец!

Надо сказать, мое появление слегка поколебало спокойствие землевладельца, но тот все равно нашел в себе силы и смелость, а может быть, наглость возразить:

– И кто об этом говорит? Тот, кто сам живет на цепи, как пес?

Он знал, куда нужно ударить, чтобы получилось больнее. Наверное, подсказывали поколения предков, безраздельно владевшие сотнями судеб, сотнями жизней, безропотно подчинявшимися каждому приказу. А сереброзвенник не был готов оправдываться.

– И я скажу, – вступил в разговор трактирщик, почувствовав, что победа вдруг затрепыхалась в руках, как пойманная, но еще не донесенная до садка рыбина.

– А что скажут другие? Твои соседи? Твои родственники? Здесь ведь все – одна большая семья, Рофи.

Он был кем угодно, но только не дураком, этот землевладелец. Ведь кровные узы – такая вещь… Крепче, чем цепи.

– Спросим у них, Рофи? Позовем всех и спросим? Согласен?

Память вздыбилась волной, воскрешая жар полдневного солнца Катралы, гул толпы, заполнившей главную площадь, и голос женщины, готовой служить, но все равно остающейся госпожой.

Спросить всех? Вот еще! Хватит и одного.

– Мне плевать, что и кто скажет. Мне плевать, что случится в этом городе после того, как я отсюда уйду. Этот человек, – я обвел взглядом притихших повстанцев, – виновен в посягательстве на честь моей супруги, и я требую наказания.

– Посягательство?! – почти искренне возмутился землевладелец. – С чего вы взяли? Извольте сначала доказать!

– Если пожелаете, я притащу сюда то, во что превратился ваш услужливый садовник. Думаю, он не откажется подтвердить, что вручил вам ее беспомощное тело сегодня днем.

– Бож правый! Даме стало дурно во время прогулки, а я всего лишь приютил ее до того часа, как хворь пройдет. Позвольте мне позвать слуг, и вы сами убедитесь, что…

Ну да. Разумеется. А если на теле обнаружатся синяки и ссадины, можно будет заявить, что она потеряла сознание и упала. Сама. Если, конечно, упомянутые слуги не имели насчет девушки особого приказа, раз и навсегда решающего возникшее затруднение.

Оправдания вроде бы загнанного в угол самодура звучали нелепо, но слишком походили на правду. Особенно для того, кто не знал других подробностей происходящего и не должен был узнать никогда.

– Вам никто не мешал прийти сюда. Вы же сами ее оставили, как сказали, без помощи!

Он смелел с каждой минутой. Да что там, с каждым сказанным и неопровергнутым словом. Всем, кто находился в комнате, требовалась поддержка. И, как оно часто бывает, вся тяжесть этой самой поддержки легла на самые хрупкие плечи.

– Ты убил моего брата.

Этого обвинения землевладелец не мог предугадать и, когда из-за мужских спин выступила вперед Эби, невольно вжался в спинку кресла, на котором сидел.

– Но если бы только убил… – Девушка на мгновение осеклась, словно ее дыхание вдруг оборвалось. – Ты изуродовал его тело. Превратил моего брата в чудовище. В омерзительное, бесчувственное, безжалостное чудовище! Свое подобие, да?! – Она схватила хозяина Руаннаса за воротник, как за шкирку – котенка, и подняла на ноги. – Идемте! Вы все должны это увидеть. Может быть, тогда перестанете сомневаться! Как перестала я.

Мне было немного стыдно слушать ее слова, но одновременно и хотелось гордиться содеянным, потому что каждая фраза, произнесенная пока еще дрожащим голосом, принадлежала уже не испуганному ребенку, а человеку, который осознал, что быть сильным в первую очередь больно. Но если не будешь таковым, боль распространится на всех вокруг.

Сад не замечал происходящих перемен, все так же мерцая живыми звездами, и даже на неподвижное теперь чудовищное дерево гирляндой уже успели усесться несколько светляков, бросающих разноцветные отблески на смятое ударом лицо.

– Это ваш брат, эрте? – переспросил сереброзвенник, с сомнением вглядываясь в месиво костей и мяса.

– Я подтвержу это перед любым судом, – твердо ответила Эби. – И если не хотите верить на слово… – Тут она немного запнулась, но быстро взяла себя в руки. – Если под этой корой еще осталось человеческое тело, я могу рассказать о нем все. О каждом шраме. О каждой родинке. А вы проверите сами.

Не знаю, чего ей стоило такое предложение. Той Эби, что пряталась от меня по кустам, возможно, многого. Той, что стояла сейчас рядом с мертвым телом единственного брата, на возвращение которого надеялась до сегодняшнего вечера, еще большего. Но нынешняя Эби готова была платить по любым счетам.

– Мы проверим, – наконец решил сереброзвенник и велел: – Принесите больше света!

Пара громил Рофи отправилась выполнять приказ, а глава Наблюдательного дома Руаннаса наклонился к землевладельцу, уже совсем скукожившемуся, и пообещал:

– Если это правда, конец и старому порядку, и тебе.

Я не стал дожидаться вскрытия древесного ствола. И потому, что не сомневался в правоте Эби, и потому, что не хотел видеть, как по лицу обреченного на смерть человека проносятся те же чувства, которые мне довелось наблюдать, казалось бы, совсем недавно, а если задуматься, то совсем в другой жизни.

А задуматься и правда хотелось. Например, над тем, что законы Дарствия щедро дозволяют Цепям вершить человеческие судьбы, но при этом насильственную смерть, учиненную без приказа и подобающего основания, карают жестоко и неумолимо. Можно не моргнув глазом вырезать целую семью и прочих домочадцев купца, преступившего правила, зато зарвавшегося рабовладельца заставят заплатить за гибель раба собственной жизнью. В полном соответствии со всеми буквами закона. И если плохо одно, то почему тогда, несомненно, хорошо другое, если они налиты из одной и той же бочки?

У дверей спальни, наверное, должны были дежурить слуги, на случай какого-нибудь каприза хозяина, но, похоже, разбежались, когда начался шум. Ключ торчал в замке, и при должной сноровке пленник легко мог бы освободиться, но я удивлялся бездеятельности ровно до того мгновения, как увидел, на что этот самый пленник был похож.

Обычно говорят: живого места нет. Синяков было немного, царапин еще меньше, но припухлости на коже ясно говорили, что повреждений больше, чем кажется. Намного больше. Били умело, чтобы ни у одного случайного наблюдателя не возникло подозрений в причиненном насилии. И били так, что девушка, бессильно лежащая поперек широкой кровати, вряд ли была сейчас способна на что-то вроде побега. Даже собрав волю в кулак.

Я решил было, что в девичьем теле сейчас не обретается никакого сознания, но губы Лус, наполовину разбитые, наполовину искусанные, все-таки шевельнулись, сообщая мне, наверное, самую страшную тайну демона по имени Конран:

– Никогда не хотел быть женщиной. И теперь понимаю почему.