Текст книги "Пламя над бездной"

Автор книги: Вернор (Вернон) Стефан Виндж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 40 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

– Не будете ли вы столь добры отодвинуться?! Я своих мыслей не слышу!

И вообще тут вам не хор.

– Ох, простите! Так достаточно?

Они отодвинулись футов на пятнадцать. А друг от друга эти элементы были на расстоянии двадцати футов. Да, наверное, Тщательник и Описатель очень хотят видеть экран. Хранитель держался на соответствующем расстоянии с видом настороженного энтузиазма.

– У меня есть предложение, – сказал Описатель. Голос его дрожал в попытках сосредоточиться и отвлечься от мыслей Тщательника. – Когда вы касаетесь квадратика три/четыре и говорите… – он воспроизвел звуки чужака, что было очень легко, – экран показывает набор картинок. Они явно соответствуют квадратикам. Я думаю, что нам дается выбор.

Хм.

– Так этот ящик в конце концов будет нас учить? – Это машина, придется найти новые определения. – Ладно, давайте поиграем.

Прошло три часа. К концу их даже Хранитель выдвинул одного своего элемента к экрану. Шум в комнате гудел на грани умалишенного хаоса. И каждый предлагал «скажи это», «нажми то», «когда он последний раз это говорил, мы поступили так-то»… Появлялись интригующие цветовые образы, зарисованные чем-то, очень похожим на письменную речь. По экрану метались крошечные двуногие фигурки, сдвигая символы, открывая окошки… Идея Описателя Джакерамафана оказалась верной. Первые картинки в самом деле были вариантами выбора. И варианты разворачивались дальше – как дерево, сказал Описатель. Он был не совсем прав – иногда они возвращались к уже пройденному. Это была метафора сетки улиц. Четыре раза они оказывались в тупике и должны были начинать сначала, закрыв ящик. Хранитель отчаянно чертил карты путей. Это помогло, теперь можно было распознать места, которые они хотели видеть снова. Но даже он понимал, что здесь есть бесчисленные иные пути и места, куда никогда не попасть методом слепого поиска.

А Резчица бы отдала добрую часть своей души за картинки, которые уже видела. Звездные поля, луны, сияющие голубым и зеленым, луны с оранжевыми поясами. Движущиеся картины чужих городов, тысячи чужаков так близко друг к другу, что они просто соприкасались! Если они объединяются в стаи, то стаи эти больше, чем где бы то ни было, даже в тропиках. А может быть, вопрос этот не имел смысла. Города превосходили ее воображение.

Наконец Джакерамафан отвалился от экрана и собрался вместе. Голос его дрожал.

– В этой штуке – целая вселенная. Мы можем изучать ее вечно и никогда не узнаем…

Она оглянулась на остальных двоих. Хранитель уже не смотрел всезнайкой, все губы его были в чернилах. Письменные скамейки вокруг были усеяны десятками зарисовок, одни четче, другие неразборчивей. Он бросил перо и тяжело вздохнул.

– По-моему, надо взять, что у нас уже есть, и изучить. – Он стал собирать зарисовки, складывая в аккуратную стопку. – Завтра, когда хорошо отоспимся, с ясными головами…

Тщательник отступил назад и растянулся.

– Все так, но оставь эти рисунки, друг Хранитель. – Он резко ткнул в листы. – Вот видишь – здесь и здесь? Ясно, что наше слепое блуждание дало нам кучу пустых результатов. Иногда картиночный ящик просто отключается, но чаще вот такая картинка: никаких вариантов, и только пара чужаков танцуют в лесу и издают ритмичные звуки. И тогда, если сказать… – он воспроизвел последовательность звуков, – мы получаем вот эти картинки с кучками палочек. На первой одна, на второй две и так далее.

Резчица это тоже заметила.

– Да, и выходит фигура, показывает на каждую из них и для каждой издает короткий шум.

Они с Тщательником смотрели друг другу в глаза: радость понимания, нахождения порядка там, где был сплошной хаос. Уже сотни лет с ней такого не бывало.

– Чем бы эта штука ни была, она пытается учить нас языку двуногих.

В последующие дни у Джоанны Олсндот хватало времени на размышления. Боль в груди и плече постепенно проходила. Если двигаться осторожно, это было всего лишь пульсирующее покалывание. Стрелу вынули и рану зашили. Она никогда так не пугалась, как в тот момент, когда они привязали ее и собрались вокруг с ножами в пастях и сталью на когтях. Потом они начали резать; Джоанна представить себе не могла, что бывает такая боль.

Вспомнив ее, она содрогнулась. Но эта боль не являлась ей в кошмарах, как являлись…

Мама и папа погибли. Она собственными глазами видела их смерть. А Джефри? Джефри, быть может, жив. Иногда Джоанну целый день не оставляла надежда. Она видела, как горели дети в гибернаторах вне корабля, но те, что внутри, могли остаться в живых. Потом ей вспоминалось, как неумолимо шли нападающие, круша и сжигая все на своем пути и убивая всех вокруг корабля.

Она – пленница. Но сейчас она нужна убийцам живой и здоровой. Охранники не вооружены – если не считать зубов и когтей. И стараются держаться подальше от нее. Они знали, что она может быть опасной.

Джоанну держали в большой темной комнате. Когда она оставалась одна, она бродила туда-сюда.

Эти собакоподобные – варвары. Хирургия без обезболивания, быть может, даже не была намеренной пыткой. Не было воздушных судов, не было никаких признаков электричества. Туалет был просто щелью в мраморной плите. Была она так глубока, едва был слышен плеск на дне. Но все равно она воняла. Эти создания были такими отсталыми, как люди в самые темные века Ньоры. У них никогда не было техники, либо она была полностью забыта. Джоанна чуть не улыбнулась. Мама любила романы о кораблекрушениях, где героини оказывались в забытых колониях. Главной работой всегда было изобрести технологию и починить корабль. Мама всегда так погружена… была погружена в историю науки, она в этих романах любила подробности.

Что ж, теперь Джоанне приходится переживать это в жизни. Она хотела спасения, но еще она жаждала мести. В этих тварях нет ничего человеческого. Она даже не может припомнить, чтобы читала о чем-нибудь подобном. Можно было бы посмотреть в компьютере, если бы эти твари его не отобрали. Ха. Пусть поиграются. Быстро налетят на ее ловушки, и их просто выбросит.

Сначала у нее были только одеяла. Потом ей дали одежду, скроенную по образцу ее костюма, но сделанную из пушистых лоскутков. Одежда была теплая и прочная, а сшита с такой аккуратностью, какую нельзя было ожидать от шитья без машины. Теперь Джоанна могла спокойно гулять снаружи. Больше всего ей нравился сад рядом с ее домом. Это был квадрат со стороной примерно сто метров, и за ним лежала круча холма. В саду было полно цветов и деревьев с перистыми листьями. По мшистому дерну извивались выложенные плитняком дорожки. Мирное было место, если бы Джоанна мечтала о мире – как задний двор дома на Страуме.

Были тут и стены, но с высокого конца сада можно было заглянуть за них. Стены изгибались в разные стороны, и кое-где можно было видеть другую сторону стены. Бойницы окон были как в уроках по истории: через них можно было пускать стрелы или пули, не подставляясь под выстрел самому.

Когда солнце заходило, Джоанна любила сидеть там, где запах перистых листьев был сильнее всего, и смотреть на залив поверх нижних стен. Что именно она видит, она не знала. Это было похоже на гавань. Лес мачт и рей, почти как морской пейзаж на Страуме. Улицы города широкие, но вьются зигзагом, а дома стоят вкривь и вкось. Просто каменный лабиринт, нагромождение крыш. А еще есть другая стена – виляющая полоса, тянущаяся, сколько хватает глаз. Дальние холмы со скальными вершинами покрыты пятнами снега.

А внизу в городе ходят собакоподобные. Если смотреть их по одному, можно почти что принять их за собак (только со змеиными шеями и крысиными головами). Но если смотреть на них издали, то видна их истинная природа. Они всегда передвигаются небольшими группами, редко больше шести особей. Внутри одной стаи они касаются друг друга и помогают друг другу с продуманной грацией. Но Джоанна никогда не видела, чтобы одна группа подходила к другой ближе десяти метров. Отсюда, издали, члены одной стаи, казалось, сливаются, и будто движется один зверь с множеством конечностей, тщательно старающийся не столкнуться с другим таким же. Вывод был неизбежен: одна стая – один разум. Разум настолько злобный, что не может вынести присутствие другого.

Пятый выход в сад был самым приятным, почти близким к радостному. Цветы выбрасывали в воздух пушистые семена. Свет низкого солнца вспыхивал на тысячах парящих в легком бризе пушинках – цукатах в невидимом сиропе. Джоанна представила себе, как бы повел тут себя Джефри. Сначала напустил бы на себя взрослое достоинство, а потом запрыгал бы на одной ножке. А под конец побежал бы вниз по холму, стараясь поймать как можно больше пушинок. И смеялся бы…

– Здравствуйте, как поживаете? – раздался позади нее детский голос.

Джоанна подпрыгнула так резко, что чуть не разошлись швы на ее ране. Конечно, за ней стояла стая. Они – оно? – это была стая, которая вырезала у нее стрелу. Вшивая компания. Вся пятерка припала к земле, готовая тут же удрать. И вид у них был такой же пораженный, как была поражена сама Джоанна.

– Здравствуйте, как поживаете? – снова повторил голос.

Повторил точно, как звукозапись, только звук издавал один из стаи с помощью своих гудящих пятен на плечах, на холке и на голове. Джоанна видала животных, повторяющих звуки, как попугаи. Но на этот раз слова были почти к месту. Голос был не ее, но эту мелодию она уже слышала.

Джоанна положила руки на бедра и уставилась на стаю. Двое животных посмотрели на нее в ответ, остальные, казалось, любовались пейзажем. Один нервно вылизывал себе лапу.

Двое задних тащили ее компьютер! Джоанна сразу поняла, откуда они взяли песенку-обращение. И она знала, чего они ждут в ответ.

– Спасибо, хорошо. А как вы?

Глаза стаи почти комически вытаращились.

– И я тоже. Рады познакомиться!

На этом игра кончилась, и раздался взрыв бульканья. Снизу с холма кто-то ответил. Там была другая стая, прятавшаяся в кустах. Джоанна знала, что пока она остается возле первой, вторая не подойдет.

Значит, шипастые – так назвала Джоанна их за шипы на когтях передних лап, которые она никогда не забудет, – играли с Розовым Олифантом и не попали ни в одну ловушку для дураков. Это лучше, чем получалось у Джефри. Очевидно было, что они попали в языковую программу детского режима. Это можно было предвидеть. Компьютер долго получал дурацкие ответы, и он переключился сначала в режим для малышей, а потом – для малышей, которые даже не говорят по-самнорски. Если Джоанна немножко поможет, эти стаи смогут выучить ее язык. Хочет ли она этого?

Стая подошла поближе; как минимум двое членов стаи все время следили за Джоанной. Они уже не были так готовы броситься наутек, как раньше. Ближайший плюхнулся на брюхо и посмотрел на Джоанну снизу вверх. Очень симпатичный и беспомощный, если не смотреть на когти.

– Меня зовут… – Джоанна услыхала короткое бульканье с такими обертонами, от которых у нее загудело в голове. – А как тебя зовут?

Джоанна помнила, что это часть сценария обучения языку. Эта тварь никак не могла бы понять значение отдельных слов. Эта пара сочетаний – «меня зовут, тебя зовут» – повторялась в детской программе вновь и вновь. Даже растение в конце концов поняло бы смысл. Но произношение у шипастых было такое четкое…

– Меня зовут Джоанна.

– Джоуанна, – повторила стая голосом Джоанны, вставив лишнюю гласную.

– Джоанна, – поправила Джоанна. Имя шипастого она даже не пыталась повторить.

– Здравствуй, Джоанна. Давай поиграем в названия!

Это тоже было частью сценария и произносилось с дурацким энтузиазмом. Джоанна села. Конечно, знание самнорского даст шипастым над ней преимущество… но только так она сможет узнать о них, только так сможет услышать что-нибудь о Джефри. А если они и Джефри убили? Что ж, тогда она узнает, как наказать их посуровее, как они заслужили.

13

В королевстве Резчицы – а через несколько дней и на Скрытом Острове Свежевателя – кончился длинный день полярного лета. Сначала появились легкие сумерки точно в полночь, когда даже самые высокие холмы покрывала тень. И быстро стали нарастать часы темноты. День бился с ночью, и ночь побеждала. Перистые деревья в долинах приняли осенний цвет. Глядя днем на фиорд, можно было заметить красно-оранжевые пятна на ближайших холмах, а выше – зелень вереска, незаметно переходящую в серость лишайника и черноту скал. Снежные пятна ждали своего времени, и оно было уже близко.

На закате, наступающем каждый день на несколько минут раньше, Тиратект обходила бастионы крепостной стены Свежевателя. Идти нужно было три мили. Нижние уровни охранялись линейными стаями, но наверху было лишь несколько смотровых постов кругового обзора. Когда она подходила, они отступали в сторону с военной четкостью. И даже более чем военной – проходя, она замечала их страх. К этому трудно было привыкнуть. Сколько она могла ясно помнить – почти двадцать лет, – Тиратект жила в страхе перед другими, в стыде и вине, в поисках того, за кем можно следовать. Теперь все перевернулось. Теперь она знала, нутром знала, какое зло она себе причинила. И знала, почему боятся ее часовые. Для них она и была Свежевателем.

Конечно, она даже намеком не выдавала такие мысли. Жизнь ее в безопасности лишь до тех пор, пока не раскроется ее обман. Тиратект трудно было подавить естественные, застенчивые манеры. Не раз она с момента прибытия на Скрытый Остров ловила себя на старой привычке опускать головы и закрывать глаза.

Но теперь у Тиратект был взгляд Свежевателя – и она его использовала. Обход ее по внешней стене был незаметным и зловещим – как у Свежевателя. Она оглядывала свои – его – владения его прежним взглядом – все головы устремлены вперед, будто видят то, что недоступно жалким умам последователей. Никто не должен догадаться о причине ее вечерних обходов: в это время здесь дни и ночи были как в Республике. Она даже почти представляла себе, что она снова дома, еще до Движения и резни на площади Парламента, до того, как ей перерезали глотки и обвенчали куски Свежевателя с обрубками ее души.

В золотых и охряных полях за каменными стенами крестьяне возились с посевами и стадами. Власть Свежевателя распространялась далеко за пределы видимости, но ему никогда не приходилось ввозить еду. Зерно и мясо в хранилищах создавались в пределах двух дней пути от проливов. Стратегический смысл этого был ясен, но сейчас это лишь было мирным вечерним зрелищем, навевающим воспоминания о родном доме и школе.

Солнце зашло за горы, на поля легли длинные тени. Замок Свежевателя остался островом в море теней. Тиратект чуяла холод. Сегодня ночью снова будет морозно. Завтра с утра поля покроет иней, который исчезнет через час после восхода.

Тиратект плотнее запахнула куртки и подошла к восточной обзорной площадке. На той стороне проливов один из ближних холмов еще купался в солнце. Там и приземлился корабль чужаков. Он и сейчас там стоял, но за оградой из камня и дерева – Булат стал строить ее сразу после приземления. В карьерах на северной оконечности Скрытого Острова работа кипела сильнее, чем при Свежевателе. Постоянно шли через пролив баржи с камнем. Даже сейчас в меркнущем свете дня непрерывно шла работа на стройке Булата. Его Посещения и инспекции чиновников поменьше были суровее, чем Свежеватель когда-либо устраивал.

Властитель Булат был убийцей, хуже того – манипулятором. Но с момента приземления в нем было еще одно, и Тиратект это знала: смертельный страх. И по очень основательной причине. Хотя она знала, что народ, которого боится Булат, может убить их всех, в глубине затаенной души Тиратект желала этому народу победы. Булат и свежеватели налетели на звездных пришельцев без предупреждения, скорее из жадности, чем из страха. На их совести десятки существ. В некотором смысле эти убийства были хуже того, что Движение сделало с ней. Тиратект пошла за Свежевателем по собственной воле. У нее были друзья, которые предупреждали ее не лезть в Движение. О Свежевателе ходили черные слухи, и не все из них были чистой пропагандой. Но она так хотела идти за ним, отдать себя Чему-то Большему… Они использовали ее – в буквальном смысле – как свой инструмент. Но у нее была возможность этого избежать. У звездных людей такой возможности не было – Булат просто устроил им бойню.

Значит, теперь Булат трудится из страха. За первые три дня он укрыл летающий корабль крышей: вдруг, откуда ни возьмись, дурацкий крестьянский дом на холме. Вскоре после этого корабль чужаков скрылся за каменными стенами. Под конец эта крепость может оказаться больше той, что на Скрытом Острове. Булат понимал, что если его злодейство его не уничтожит, оно сделает его самой властительной стаей мира.

И потому Тиратект и оставалась на острове, продолжая свой маскарад. Но вечно он длиться не мог. Рано или поздно другие фрагменты доберутся до Скрытого Острова, Тиратект будет уничтожена, и Свежеватель возродится полностью. Может быть, она и до этого не доживет. Ведь двое ее – это Свежеватель. Хозяин просчитался, думая, что они вдвоем одолеют троих. Вышло же так, что сознание трех овладело блестящими способностями двух. Она помнила почти все, что знал великий Свежеватель, все его хитрости и предательства. Эти двое дали ей такую энергию, которой она никогда не знала раньше. В каком-то смысле она обрела то, ради чего так наивно пошла в Движение, и великий Свежеватель допустил ту самую ошибку, которую в своем самодовольстве считал невозможной. Пока она держит этих двух под контролем, у нее есть шанс. Пока она вся бодрствует, это не представляет трудности – она по-прежнему ощущает себя как «она», все еще помнит свою жизнь в Республике яснее, чем жизнь Свежевателя. Во сне же – дело другое. Секс во сне должен быть умиротворением, для нее же он был битвой. Она просыпалась избитая и измятая, будто отбивалась от насильника. Если эти двое когда-нибудь вырвутся на свободу, если она проснется и почувствует, что теперь она не «она», а «он»… Этим двоим понадобится секунда, чтобы разоблачить ее маскарад, еще чуть больше, чтобы убить остальных троих и поместить элементы Свежевателя в более управляемую стаю.

И все же она оставалась. Булат собирался использовать чужаков и их корабль, чтобы распространить по миру кошмар свежевателей. Но план его был уязвим и слишком рискован – на каждом шагу.

И если есть что-то, что она может, чтобы уничтожить его и Движение Свежевателя, она это сделает.

На той стороне замка только западная башня еще была освещена солнцем. В оконных щелях не было видно лиц, но глаза смотрели внимательно: Булат наблюдал за Фрагментом Свежевателя – Свежевателем-в-Ожидании, как он себя называл, – внизу, на бастионах.

Фрагмента признали все его командиры. Фактически они оказали ему то же почтение, что и полному Свежевателю. В некотором смысле Свежеватель создал их всех, потому и не странно, что их пробирала дрожь от присутствия Хозяина. Даже Булату становилось не по себе. Формируя его, Свежеватель заставлял нарождающегося Булата пытаться его убить; и каждый раз, когда попытка проваливалась, самых слабых элементов подвергали пытке. Булат знал, что вбитое тогда все еще сидит в нем, и это знание помогало ему с этим бороться. Как бы там ни было, говорил он себе, Фрагмент Свежевателя из-за этого в еще большей опасности: если он попытается сделать ставку на страх, Булат может просто не рассчитать и действовать сильнее, чем надо.

Рано или поздно Булату придется принять решение. Если он не убьет Фрагмент раньше, чем остальные фрагменты доберутся до Скрытого Острова, то весь Свежеватель соберется воедино. Если даже два его элемента смогли подчинить себе правление Булата, то все шесть просто сотрут его. Хочет ли он смерти Хозяина? И если да, есть ли надежный и безопасный способ? Эти вопросы пульсировали в уме Булата, когда он смотрел на одетую в черное стаю.

Булат привык играть по крупной. Он был рожден для такой игры. Но таких высоких ставок не бывало еще никогда. Свежеватель был близок к тому, чтобы обратить величайшую нацию континента, и мечтал о том, чтобы править миром… Властитель Булат глядел на склон холма на той стороне проливов, на новый замок, который он строил. В его теперешней игре мировое господство будет простым следствием победы, а следствием поражения будет крушение мира.

Вскоре после нападения Булат побывал у летающего корабля. От земли все еще шел пар. И с каждым часом, казалось, он становился горячее. Материковые крестьяне говорили о разбуженных демонах земли, от советников Булата тоже было мало пользы. Белым курткам, чтобы подойти ближе, приходилось надевать обмотанные тканью сапоги. Булат не обратил внимания на пар, отказался от сапог и подошел к закругленному корпусу. Снизу он был очень похож на корпус лодки, если не считать стоек. Возле центра было выпячивание, похожее на сосок, земля под ним булькала расплавленной скалой. Вверх по холму от корабля отходили ряды выгоревших гробов. Извлекли и отправили на анатомирование несколько трупов. Советники первые часы были переполнены фантастическими теориями: богомолы – это были воины, бегущие от битвы, чтобы похоронить своих мертвых.

До сих пор никто не смог как следует осмотреть внутренность корабля.

Серые ступеньки были сделаны из материала, прочного, как сталь, но намного легче. Однако это определенно были ступеньки, хотя и довольно высокие для элемента средних размеров. Булат вскарабкался наверх, оставив Теневика и еще одного советника снаружи.

Он просунул в люк одну голову – и резко ее отдернул. Акустика была убийственная. Теперь он понял, на что жаловались белые куртки. Как это чужаки выносили? Элемент за элементом он заставил себя войти внутрь.

Эхо просто орало – хуже, чем от незанавешенного кварца. Булат заставил себя успокоиться, как часто делал в присутствии Хозяина. Эхо ослабело, но все равно стены гудели струной. Такого даже лучшая белокурточная стая больше пяти минут не выдержит.

Эта мысль заставила Булата подобраться. Дисциплина. Тишина не обязательно означает покорность – бывает, что она означает охоту. Булат оглянулся вокруг, игнорируя ревущее бормотание.

Свет исходил от голубоватых полос на потолке. Когда глаза привыкли, Булат увидел то, что описывали его люди: внутри было всего две комнаты. Он стоял в большей из них – грузовой трюм? В дальней стене был люк, а за ним – вторая комната. Стены не имели стыков – с виду, по крайней мере. Они сходились под углом, не соответствовавшим внешнему корпусу – там должно быть мертвое пространство. Вокруг комнаты веял ветер, но воздух был намного теплее наружного. Никогда еще не был Булат в таком месте, которое так излучало бы силу и зло, как это. Очевидно, все дело в акустике. Когда здесь навесят поглощающую обивку и поставят рассеиватели, это чувство уйдет. И все же…

Комната была уставлена гробами, и эти были несожженными. Воздух вонял запахом тел чужаков. В каком-то смысле это успокаивало: чужаки дышат и потеют, как все живые существа, и при всех своих замечательных изобретениях не способны держать свое логово в чистоте.

Булат прошел вдоль гробов. Ящики были смонтированы в стойках с рельсами. Когда те, что снаружи, тоже были здесь, комната была забита очень плотно. Неповрежденные гробы были шедевром ремесла. Из щелей на боках стоек дул теплый воздух. Булат принюхался: сложный, немножко тошнотворный, но точно не запах смерти. И не отсюда шел все заглушающий запах пота богомолов, заполнявший все.

У каждого гроба на боку было окошко. Ну и почести для останков одиночного элемента! Булат подскочил и заглянул в одно из них. Труп полностью сохранился. В голубом свете он казался замороженным. Булат наклонил вторую голову над краем ящика, получив двойное изображение лежащего внутри существа. Оно было намного меньше, чем двое, убитые при нападении. Даже меньше, чем то, которое захватили в плен. Некоторые советники Булата считали, что маленькие – это щенки, может быть, еще грудные. В этом был смысл: пленник ни разу не издавал звуков мысли.

Частично ради самодисциплины Булат заставил себя долго смотреть на странное плоское лицо чужака. Эхо мысли было непрекращающейся болью, съедавшей внимание, требовавшей, чтобы он отсюда выбрался. Ничего, пусть болит. Ему приходилось выносить и худшее, и пусть все стаи снаружи знают, что Булат сильнее их всех. Он умеет преодолевать боль, и его проницательность непревзойденна. А потом они тут поработают, устанавливая обивку и изучая содержимое комнат.

И Булат, почти без мыслей, смотрел в это лицо. Вопль стен несколько утих. Ну и уродливое же лицо! Булат уже видел обугленные трупы снаружи, заметил мелкие челюсти и странно деформированные зубы. Как эти существа едят?

Прошли минуты, уродство и шум сливались в одно, как во сне… И посреди транса Булата вдруг ударил ужас кошмара: лицо шевельнулось. Перемена была небольшая и произошла очень, очень медленно. Но за несколько минут лицо изменилось.

Булат упал с гроба, стены отразили вопль ужаса. Несколько секунд Булату казалось, что шум его убьет. Потом он снова обрел способность мыслить тихо. И снова залез на ящик. Все его глаза смотрели сквозь кристаллическую стену, он застыл в ожидании, как стая на охоте…

Изменение было регулярным. Чужак в гробу дышал, но в пятьдесят раз медленнее любого нормального элемента. Булат перешел к другому ящику и стал смотреть в него. Каким-то образом они все живы. В этих ящиках просто замедлялась жизнь.

Почти не видя, он поднял глаза от ящиков. Зло, излучаемое этой комнатой, было звуковой иллюзией… и чистой правдой.

Богомолоподобные чужаки высадились вдали от тропиков, вдали от коллективов. Может быть, они думали, что северо-запад Арктики – необитаемая глушь. И прибыли на корабле, набитом щенками богомолов. Эти ящики – как коконы личинок: стая приземляется, выращивает детенышей до взрослого состояния – подальше от цивилизации… При этой мысли шерсть у Булата встала дыбом. Если бы стаю богомолов не захватили врасплох, если бы войска Булата были хоть чуть менее агрессивны… это мог быть конец мира.

Булат, шатаясь, добрался до внешнего люка, и страх его отражался от стен все громче и громче. Но даже при этом он все равно на момент остановился во тьме и в крике. Когда все его элементы сошли по лестнице, он двигался спокойно, каждая куртка точно на месте. Вскоре его советники узнают об опасности, но его страха они не увидят никогда.

Булат легкими шагами прошел дымящийся дерн, вышел из-под корпуса. Но даже он не смог удержаться от короткого взгляда на небо. Здесь был один корабль, одна стая чужаков. Ему не повезло, что он налетел на Движение. И даже при этом его поражение зависело от слепой удачи. А сколько еще сядет кораблей или уже сели? Есть ли время чему-то научиться от своей победы?

Разум Булата вернулся к настоящему, к орлиному гнезду над замком. Первая встреча с кораблем была много декад тому назад. Угроза еще оставалась, но теперь он лучше ее понимал. И, как любая великая опасность, она открывала и великую перспективу.

На бастионе Свежеватель-в-Ожидании скользил вдоль стены в сгущающихся сумерках. Глаза Булата следили, как движется эта стая под факелами и исчезает один за другим на ведущей вниз лестнице. Чертовски много от Хозяина было в этом фрагменте; он многое понял о приземлении чужаков раньше всех прочих.

Булат бросил последний взгляд на темнеющие холмы, повернулся и пошел по винтовой лестнице вниз. Спуск был искривленный и крутой – обзорная площадка находилась на вершине сорокафутовой башни. Ширина лестницы еле достигала шестнадцати дюймов, а потолок нависал над лестницей в тридцати дюймах. Со всех сторон обступал плотный камень – настолько близко, что мысли не путались эхом, но при этом настолько близко, что разуму приходилось вытягиваться в длинную линию. Подъем по винтовой лестнице требовал вывернутой напряженной позы, которая делала любого атакующего легкой добычей защитников башни. Особенности военной архитектуры. Для Булата же ползание в искривленной темноте было приятной тренировкой.

Лестница выходила в общий коридор десяти футов шириной с закутками каждые пятьдесят футов. Там его ждали Теневик и телохранитель.

– Последние известия из королевства Резчицы, – сказал Теневик. Он держал свиток шелковой бумаги.

В свое время то, что второго чужака упустили в руки Резчицы, казалось страшным ударом. Лишь постепенно Булат сообразил, как это здорово можно использовать. У него были агенты среди резчиков. Сначала он намеревался приказать убить чужака – это было так просто сделать. Но просочившаяся на север информация была интересной. Среди резчиков были сообразительные ребята. Они додумались до того, что ускользнуло от Булата и Хозяина – фрагмента Хозяина. Фактически у Резчицы оказалась дополнительная лаборатория Булата по изучению чужака, и враги Движения служили ему, как любой другой инструмент. Непобедимая ирония.

– Отлично, Теневик. Давай это в мое логово. Я там скоро буду.

Булат махнул белым курткам в сторону резервного закутка, они забились туда, а он прошел мимо. Прочесть рапорт за хорошей выпивкой – неплохая награда после трудового дня. А пока – другие обязанности и другие удовольствия.

Хозяин начал строительство Замка на Скрытом Острове уже больше ста лет назад, и Замок все еще рос. В самых старых строениях, где обычный правитель разместил бы тюрьмы, находились первые лаборатории Свежевателя. Хотя многие из них можно было принять за тюремные камеры – что и делали их обитатели.

Булат осматривал лаборатории не реже раза в декаду. Сейчас он обходил самые нижние этажи. От света факелов, которые нес телохранитель, разлетались в разные стороны сверчки. Пахло гниющим мясом. Иногда лапы Булата скользили на покрытом слизью камне. В полу через равные промежутки были проделаны дыры. В каждой мог находиться один элемент, тесно прижав ноги к телу. Каждый был накрыт крышкой с небольшими отверстиями для воздуха. Средний элемент сходил с ума через три дня подобной изоляции. Результирующий «сырой материал» можно было использовать для построения стай с чистым разумом. Обычно получались стаи, способные на чисто растительную жизнь, но от некоторых Движение большего не требовало. А иногда из этих ям выходили замечательные вещи. Например, Теневик. Как его называли некоторые, Теневик Бесцветный. Теневик Бесстрастный. Стая, живущая вне боли и вне желаний. Его надежность была надежностью часов, но созданных из плоти и крови. Он был не гений, но Булат отдал бы одну из восточных провинций за еще пятерых таких. Ожидание еще большего успеха заставляло Булата использовать изоляторные ямы снова и снова. На такую переработку он отправил большинство переживших засаду обломков…