Текст книги "Несравненное право"

Автор книги: Вера Камша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 51 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

Глава 8

2229 год от В. И. 27–28-й день месяца Иноходца

Нижняя Арция. Гаэльза

1

Пятьдесят четыре всадника ехали четвертый час. Молча – какие уж тут разговоры. Обсуждать то, что оставалось сзади, они еще не могли. Слишком мало времени прошло, чтобы язык повернулся говорить об увиденном. Мертвых не хоронили, во всяком случае в том смысле, в каком это было принято в Арции. Исключение сделали только для девушек, упокоившихся в неглубокой могиле, наспех вырытой в церковном садике среди кустов неизбежной сирени. Убитых на улице – что-то около двадцати человек – снесли в церковь, наскоро прижали к губам обе ладони и с облегчением закрыли дверь. Потом клирики из ближайшего монастыря прочитают необходимые молитвы…

«Надо будет вернуться и сжечь этот проклятый храм, – вдруг подумал Луи. – Привезти смолы, соломы и сжечь. Со всем его… содержимым. Против этого, наверное, и сам Архипастырь не стал бы возражать… На месте Лошадок никогда больше не будут жить люди. Приедут из ближайшего дюза «синяки» с оброчными крестьянами, перепашут оскверненную землю, засеют волчцами… А потом останется только жутковатая легенда, и седоусые старики в соседних селах будут качать головами и предупреждать путников, что недоброе это место и лучше мимо по ночам не ездить…»

Луи опять потянулся к спасительной фляжке: пить перед боем – последнее дело, но не пить он не мог. Да и не он один. Впрочем, в исходе схватки принц не сомневался, клокотало в нем и в его людях нечто, не оставлявшее таинственным убийцам ни единого шанса. Только бы догнать – ведь те опередили их на добрых десять часов. Хорошо, что он так и не расстался с Гайдой – ифранская овчарка сразу же взяла след. От других псов толку не было – они были натасканы на птицу и перепуганы. Ненужную свору пришлось оставить в полувесе от бывших Лошадок на попечении обжегшего руки сигуранта. Бедняга Жани бросился на звучавший из подполья догорающего дома отчаянный детский крик и спас… совершенно очумелого от дыма и пламени кота, пулей взлетевшего на росшую под окнами сгорбленную вишню. Жани несколько дней не сможет даже поводья в руках удержать, но возиться с ним было некогда.

Все думали об одном – догнать, но опытные воины сумели втолковать молодняку, что предстоит преодолеть не одну весу, а потом еще и драться, а значит, нужно беречь силы. Через полчаса Матей заставил остановиться и что-то съесть. Люди ворчали, но когда и принц не терпящим возражений тоном поддержал бывшего недруга, неохотно принялись за оставшиеся припасы. Это оказалось весьма кстати, так как переход был не из легких.

Луи привстал на стременах и посмотрел вперед. Разумеется, ничего, кроме ночи, он не увидел. Он плохо знал эти места, это была самая настоящая глухомань, хотя отсюда рукой подать до больших дорог. Косогоры, перелески, леса, озера, весной и осенью служившие пристанищем пролетающим птицам, редкие деревни – не бедные, кто сейчас в Арции живет бедно? – но и не богатые, во всяком случае, по арцийским меркам. Куда было здешним землям до плодородных черноземов Средней Арции или той же Фронтеры. Зато здесь прекрасно росли маленькие розовые яблоки, из которых делали лучшее в Благодатных землях яблочное вино. Потому-то здешние села и утопали в садах, которые как раз доцветали. Цветущие яблони… и у их корней убитые люди, что может быть неуместнее и страшнее?

Принц в последний раз отхлебнул из горлышка и решительно завинтил крышку. Хватит, больше ни глотка, хотя б пришлось гнаться за этими извергами до Последних гор. Но этого не потребовалась. Они настигли их в очередной деревне, названия которой Луи так и не узнал.

2

Как всегда в этих краях, перед рассветом резко похолодало, с недалекой речки потянулся туман. Очевидно, у Луи разыгралось воображение, потому что длинные белесые космы показались живыми и чуть ли не разумными. И еще очень голодными. Молодой человек чувствовал вековую злобу и сосущую, неутолимую холодную пустоту… Обругав себя за преждевременно данную клятву, но так и не притронувшись к оставшейся царке, принц неожиданно для самого себя развернул чалого и подъехал к Шарлю Матею, двигавшемуся по молчаливому уговору чуть впереди отряда рядом с неизбежным Винсеном.

Матей, казавшийся в утренней дымке очень старым и уставшим, повернулся к принцу.

– Мы их догоняем. Гайда пошла верхним чутьем.

– Я понял, – кивнул Матей. – Что-то еще?

– Не нравится мне этот туман, – неожиданно выпалил Луи.

– Мне тоже, – согласился его собеседник, – но там вряд ли кто-то прячется, все наверняка в деревне.

– Я не об этом. – Луи досадливо поморщился. Вольно же было ему заговорить о своих страхах. И с кем? С человеком, который и снов-то наверняка никогда не видит.

– Я всегда боялся тумана, – внезапно признался его собеседник, – в тумане мы все – заблудившиеся дети.

Ответить принц не успел. Тишину разорвал воющий крик. Кричал, без сомнения, человек. Женщина. Но в крике этом не было ничего разумного. Только смертный ужас. Луи спиной почувствовал, как напряглись его люди, но первым опомнился все тот же Матей, гаркнувший:

– Стоять!

– Стоять?! – невольно переспросил принц.

– Мы не можем очертя голову кидаться, не зная куда. Нас слишком мало, а этих… – Матей запнулся, не найдя в своем солдатском лексиконе слов, достойных вчерашних извергов, – этих должно быть никак не меньше полутора сотен, то есть три на одного. Так что вперед. Но очень тихо. Вон до тех кустов. И уйми собаку.

Гайда действительно была вне себя. Ее горло разрывало низкое рычание, шерсть на загривке стояла дыбом, хвост совсем исчез между ног. Только впитанная с молоком матери любовь к хозяину и привычка повиноваться заставили суку замолчать и медленно пойти рядом с хозяйским конем.

«Вон те кусты» оказались все той же обязательной в здешних краях сиренью. Заросли примыкали к заборчику, окружавшему крайний дом, двери в который были распахнуты, так же как и в Лошадках. Выставить охрану убийцы не озаботились.

– Совсем обнаглели, – проворчал Винсен, проверяя пистоли.

– «Зло всегда есть глупость», – назидательно процитировал Книгу Книг еще один ветеран, чьего имени Луи, нарочито презиравший своих тюремщиков, так и не удосужился узнать.

– Если бы всегда, – не согласился со священным текстом Матей, – но сейчас, похоже, нам везет. Они, – он произнес это слово с непередаваемым отвращением честного рубаки к палачам, – похоже, привычек не меняют. Наверняка гонят всех к церкви.

– Чего же мы ждем? – дернулся вперед Луи.

– Чтобы Клод и Рауль успели зайти с той стороны, – пожал плечами ветеран. – Ни один не должен уйти.

Если бы полностью рассвело, было бы видно, как Луи покраснел. Опыт, конечно, вещь великая, но догадаться о том, что врага надо взять в кольцо, мог бы и сам.

Всадники молча сидели в седлах; время, казалось, остановилось. Крики теперь звучали беспрерывно. Воющие, жуткие вопли гибнущих в муках живых существ. Кто-то из сигурантов не выдержал и сунулся было вперед, но стоящий рядом ветеран – Луи только сейчас заметил, как ненавязчиво люди Матея перемешались с его сигурантами, – успокоил парня оплеухой. Это было невыносимо – сидеть и ждать, когда впереди гибнут, и страшно гибнут, люди, но они ждали, пока Матей не поднял и опустил левую руку, словно бы рубанув невидимое чудовище, и не бросил: пора…

3

Горы и пущи остались позади. Армия миновала Фронтеру и теперь целеустремленно пересекала Нижнюю Арцию – Годой, несмотря на вежливые протесты графа Койлы, предпочел старый Олецький тракт более новому Лисьему, объяснив это нежеланием раньше времени тревожить Арроя. Нижняя Арция, плоская и сырая, не нравилась Уррику. Что можно сказать хорошего о местности, где и оглядеться как следует нельзя – разве что на дерево залезть, но и с вершины увидишь одно и то же – зеленеющие кроны, кое-где расступающиеся, чтобы окружить зеленоватые озера, небольшие села и мокрые луга, по которым без пастухов разгуливают бестолковые, позабывшие, что значит голод и опасность, коровы и овцы.

Войско шло быстро, не заходя в деревни – по счастью, редкие. Михай строго-настрого запретил своим солдатам даже заговаривать со встречными, но гоблина раздражали тревожно-любопытные взгляды из-за заборов, светлокожие ребятишки, открывшие от удивления рты, назойливые лохматые собаки. Крестьяне взирали на происходящее столь же мудро и отстраненно, как пасущиеся на лугах коровы, и принимались за прерванную работу, так и не поняв, что же такое они видели.

Впрочем, рядом со штандартами Михая покачивалось имперское знамя с нарциссами и личная консигна графа Койлы, посланника Базилека, принадлежавшего к одной из самых влиятельных арцийских фамилий. Попадавшиеся порой купцы и нобили полагали, что Базилек решил усилить свою армию таянскими наемниками, и, морщась, принимались подсчитывать, какими новыми налогами это обернется.

Годой спешил. Еще один переход, и Старая Олецькая дорога разделится на Мунтский тракт, ведущий к столице империи и дальше, к Кантиске, и Морскую дорогу, куда свернет армия, чтобы в конце месяца Медведя подойти к Гверганде, городу-ключу Побережья.

Вчера, когда войско располагалось на ночлег на большом лугу у деревни со странным названием Лохматы, посол императора, утонченный и красивый в своем темно-синем, шитом золотом платье, более подходящем для увеселительной прогулки, нежели для войны, прилюдно порадовался, что они почти миновали Нижнюю Арцию, которая, что ни говори, всегда была задворками империи. Михай галантно заметил, что не сомневается: «настоящая Арция» превосходит окраину в той же степени, в которой арцийские нарциссы превосходят фронтерские колокольчики. Настроение у регента было отличным, радовались жизни все, не считая рвущихся в бой гоблинов, которым прогулка по сытой дружественной стране начинала надоедать. Зато их союзникам-людям привезенное нагрянувшими гаэльзскими нобилями местное вино и добротная еда подняли настроение. Провинциалы засвидетельствовали свое почтение высокому таянскому гостю и особо – графу Койле, правой руке всесильного императорского зятя. Разумеется, им было объявлено о походе против Майхуба, и дворяне с умным видом, кивая причесанными по моде пятилетней давности головами, обсуждали подробности будущей кампании.

После аудиенции арцийцы разошлись по палаткам пригласивших их офицеров, где продолжалось веселье, в котором не принимали участие только находящиеся в карауле и – из упрямства – гоблины. Уррик в силу своего положения при особе регента был вынужден наблюдать сцены веселья, показавшиеся ему весьма неприглядными. Да и как еще могут выглядеть во время войны разумные создания, добровольно одурманивающие себя дурно пахнущей настойкой, в которой к тому же нет ни вкуса, ни крепости. Хорошо хоть регент не ронял собственного достоинства и, угощая гостей, сам почти не пил. Не пил и зеленый жрец, с явным неодобрением косясь на подвыпивших нобилей, заплетающимися языками обсуждавших атэвские обычаи, согласно которым каждый мужчина может иметь столько жен, сколько в силах прокормить, но на одну меньше, чем у старшего брата, и на две, чем у отца, если тот жив.

Несмотря на количество выпитого, ночь прошла спокойно – не было ни драк, ни каких-то иных неожиданностей. Следующий день регент предназначил для отдыха. Должны были подойти обозы, людям же было велено проверить амуницию и сменить одежду на более легкую – в сердце Арции становилось жарковато. Почему для стоянки Михай выбрал именно это место, капитан гоблинской стражи не понимал. На его взгляд, дневку следовало сделать два дня назад, когда начало по-настоящему припекать.

Уррик вышел от Михая и для порядка еще раз проверил охрану. Тарскийцы оказались на высоте – никто не спал, все были трезвы и сосредоточены. Можно было идти отдыхать, но утренняя прохлада после насыщенной винными парами палатки располагала к прогулке. Уррик неторопливо пошел вдоль края дороги, думая о своем. От приятных мыслей об Илане и несколько менее приятных – о Шандере Гардани, которого гоблин предпочел бы видеть другом, его отвлек приближающийся конский топот. К лагерю галопом неслось десятка полтора всадников, которых преследовали другие, в разноцветных охотничьих плащах.

Скачущего впереди Уррик узнал: этого молчаливого угловатого человека он несколько раз встречал у Годоя. Что ж, как бы то ни было, налицо враждебные действия. Скорее всего, это просто недоразумение, но… Уррик выхватил массивный бронзовый свисток – неизменную принадлежность каждого гоблинского офицера – и подал сигнал тревоги, одновременно обнажая оружие. Последнее оказалось излишним – преследователи явно не ожидали нарваться на целое войско. Их предводитель – а Уррик совершенно точно угадал такового во всаднике, одетом в простое темное платье, – не пожелал ни драться, ни вступать в переговоры. Он осадил коня так резко, что из-под копыт взвился фонтан земли и мелких камешков, и что-то проорал своим, одновременно выстрелив в воздух. Его люди немедленно развернулись и полетели назад. Около трех дюжин тарскийских конников поскакали за ними, но вскоре вернулись, потеряв незваных гостей среди обширных садов.

4

Радостное весеннее солнце заливало кажущиеся близнецами вчерашних маленькую площадь и садик перед храмом. Впрочем, нет. В Лошадках росла сирень, а здесь доцветала жимолость, и все равно время повернуло вспять, навязчиво воскрешая вечерний ужас. Луи затравленно оглянулся. Меньше всего принцу хотелось идти в оскверненную церковь. Арциец отдал бы полжизни за то, чтобы кто-то за него слез с коня, пересек заросший нежной зеленой травой дворик и открыл дверь, но… Но есть вещи, которые нужно делать самому.

Луи соскользнул с Атэва и насколько мог решительно вошел в храм. Хвала святому Эрасти, кошмар не повторился. В Чистом Зале лежали трупы, но убийцы не успели довести своего дела до конца. Предполагаемая жертва – черноволосая девчушка в разорванной рубашке – валялась у алтаря с разрубленной головой. Ее успели убить, но это хотя бы случилось сразу. Страшное орудие – деревянное подобие оленьих рогов с металлическими, острыми, как кинжалы, зубцами – валялось рядом.

Принц распахнул Небесный Портал – здесь это вышло проще, чем в Лошадках. Храм был завален трупами, но и эти люди приняли смерть простую и понятную, а не казались утопленниками, месяц пролежавшими в воде, как вчера. Луи никогда бы не подумал, что зрелище перерезанных глоток может успокаивать, но это было именно так. Палачи не упустили свои жертвы, но и свой дикий ритуал до конца не довели.

– Может быть, кто-то еще жив? – Луи тронул неотвязного Винсена за плечо.

– Вряд ли, – воин скрипнул зубами, – чисто сработали, твари. Одних мы колотили на улице, а другие тут спокойненько резали. Помилуй нас Триединый, такого никто и не упомнит. Бесноватые какие-то…

Луи только вздохнул – опьянение боем кончилось, и он почувствовал, как устал. Двое суток в седле – это немало, но арцийцу казалось, что от прохладного утра, когда он спрыгнул с сеновала, надев кольцо на палец навсегда оставшейся безымянной девушке, его отделяет несколько лет. Как тогда все было просто и ясно. Базилек с Бернаром – подлецы, Митта – сучка, Матей – наипервейший враг, а в целом жизнь хороша и полна радости… Задержись он хотя бы на пару часов, и они бы столкнулись с убийцами. Может быть, победили бы, может быть, лежали бы мертвыми в опоганенной церкви… Луи поднял воспаленные глаза к небу: надо же, совсем рано, а казалось, время должно подходить к полудню.

– Так всегда бывает. – Принц и не заметил, откуда взялся Матей. Раньше эта привычка старика безумно раздражала, теперь Луи поймал себя на мысли, что радуется. Одно дело – беситься из-за навязавшегося на твою голову соглядатая, другое – обнаружить, что в схватке со смертью у тебя есть надежный помощник. – Так всегда бывает, – повторил ветеран. – В бою время для воина несется галопом, а для остального мира все идет, как всегда. Ты еще привыкнешь… А ты оказался молодцом, не хуже отца в твои годы.

Луи с удивлением уставился в грубоватое лицо и неожиданно для самого себя брякнул:

– А я думал, ты меня терпеть не можешь.

– И хорошо, что думал, – довольно кивнул головой Матей, – так и надо было. Ты, как и Эллари, отродясь ничего скрыть не можешь, так что Бернаровы шпионы твердо знали: нет между нами никакого сговора.

– Шпионы? – Луи уже ничего не понимал.

– Они. Ты что, так и не понял, что тебя нарочно подловили и из Мунта выкинули, что письмо о свидании эта… Митта, – ветеран произнес имя красотки, как выплюнул, – под диктовку Бернара написала?

– Ну, – протянул принц, – я потом много думал…

– Много думал, – передразнил ветеран, – много думал, хорошо хоть в суп, как тот гусак, не попал… До тебя что, так и не дошло, что тебя убить должны?!

Луи от удивления открыл было рот, но тут же его и закрыл.

– И не гляди так, а то, прости святая Циала, затрещину влеплю. Разумеется, убить, только не в Мунте, где тебя на руках носят. Еще бы! Лишенный наследства принц, сын Эллари, а из кабаков не вылезает, как портняжка… А вот в Гаэльзе или в Мезе тебя бы точно прикончили, если б я с тобой не навязался. Не хочу, дескать, чтоб ты имя отца позорил, а потому буду за тобой присматривать. Отказать Бернар не мог – сделай он это, капустный кочан бы понял: врет. Вот Бернар и дал своим приказ выжидать, надеялся, что ты на меня со шпагой кинешься, а потом убийство можно будет и на меня списать…

– Погоди, – Луи потряс головой, пытаясь привести в порядок очумевшие мысли, – что за убийцы?

– Трое из твоих сигурантов и один, паршивец, мой. Да ты не думай, они под присмотром, я тоже не веревкой штаны подвязываю…

– Но ведь их надо…

– А, ничего не надо, – махнул рукой Матей, – пока сидят тихо, чего трогать? Прикончить или выгнать? Глупо, вместо них других пришлют, тех еще раскусить надо будет… А вот начали бы хвост поднимать, тут бы мы их на горячем со свидетелями и прихватили бы.

– Но чего они ко мне привязались? – пожал плечами Луи. – У Базилека же наследник есть…

– Правильно думаешь, – похвалил ветеран, – но все равно дурак. Из Валлиного сынка такой же наследник, как из жабы конь. А через баб корона не передается, чай, не дурная болезнь. Помри Базилек, по всем законам, и церковным, и императорским, наследником становишься ты. Народишко тебя любит, армия Эллари помнит…

– Да не собираюсь я императором становиться!

– И дурак, – припечатал Матей. – Надо не юбки девкам задирать, а думать, до чего Бернар империю довел. Еще немного, и все к Проклятому полетит. А кроме сына Эллари, дать этой… недобабе пинка некому. Вернее, есть кому, но без смуты тогда не обойтись. То ли дело – ты, а если еще и Архипастырь пособит, а он пособит! Я Флориана, тьфу ты, Феликса еще по Авире помню. Смелый и верный! Такие не меняются… Не повезло тогда бедняге, мы все о нем жалели, а вон вишь как дело повернулось.

– Так, выходит, ты с самого начала…

– Да, выходит! И не я один. Только вот, похоже, на нас беда похлеще Бернара свалилась. Ох, не нравятся мне эти жрецы!

– Жрецы?

– А что ж еще? Сам посуди. Душегубствуют, но не грабят. Почти. Две церкви осквернили, ритуалы какие-то мерзкие… Надо же, додумались девчонок насиловать да рожищами этими распинать. Опять же живыми не сдаются. Тех двоих мы совсем было в угол загнали, и ты того патлатого здорово прихватил… Да и другие тоже. Хоть и не хотелось таких брать, а надо было. Так ведь не смогли. Гады сами с собой кончили, и рожи у них были, сам видел… Не боятся они смерти, вот что скверно! Да и сельчане, кто живой остался, ничего не помнят. Наваждение какое-то нашло, навроде дурного сна. Нет, жрецы и есть – знать бы еще, какой пакости они молятся.

– А не все равно?

– Ой, не скажи… Церковь, она, конечно, штука тухлая и много не того наделала. Я не про Феликса, он к ним с горя подался… Но клирики наши распрекрасные не зря кое о чем даже говорить запрещают. Вроде придурь, а смысл-то в ней есть. Твой отец перед Авирой начал над смертью шутить… Дошутился. Нет, если что сдуру позовешь, оно и придет. А эти точно какую-то тварь кличут… Короче, вернутся наши, и начнем охоту. Пока я последнюю сволочь своими руками не придушу, а предпоследнюю в дюз не упечем, других дел не будет.

– Чего ж те тогда ускакали, раз они смерти не боятся?

– А вот это всего хуже, что удрали. Главный, глаз даю, ушел. Он-то наверняка помирать в ближайшее время не собирается, может, даже наоборот – чужие жизни жрет и с того жиреет. А вернее всего, тут у нас хвост прополз, а голова змеиная совсем в другом месте. Хотел бы ошибаться, но они кого-то предупредить хотят. Да… А кони-то у них – хоть сейчас в императорскую конюшню…

Луи согласно кивнул. Услышанное в голове укладывалось с трудом, и принц зацепился за последние слова, внушающие надежду хоть на какую-то определенность. Корона и все прочее подождет. И хорошо, что Матей оказался другом, пусть и интриганом. Луи любил ветерана с детства, сама его ненависть во многом выросла из обиды. Дядька Шарль – и вдруг поверил, что он, Луи, насильник и лгун! Теперь все стало на свои места. Принц поправил шляпу и нарочито внимательно стал смотреть вдаль. Его усилия не пропали даром – он первым увидел возвращающихся галопом всадников, которых отчего-то стало меньше.

– В засаде они половину оставили, что ли? – проворчал Матей, однако в голосе его не было особой уверенности.

Дело оказалось в другом. Аюдант Матея был истым уроженцем севера и уложил все увиденное и собственные выводы в три слова:

– Монсигнор, это война!

5

Фредерик Койла придирчиво рассматривал свое отражение в переносном зеркале. Пожалуй, не стоило ему вчера столько пить. Михай Годой, конечно, радушнейший из хозяев, но язык дается дипломату, чтобы скрывать свои мысли, а не для того, чтоб произносить пустые тосты. И вот результат – третий час пополудни, а он едва встал… Лицо опухшее, глаза мутные, руки трясутся… А ведь ему уже за тридцать, и, если он хочет по-прежнему радовать мунтских красавиц своей внешностью и темпераментом, нужно себя поберечь. Граф покачал головой – и что это вчера на него нашло, ведь он почти не пьет, а тут опрокидывал кубок за кубком, да еще и гаэльзсцев заставлял.

Неприятно будет, если они разболтают о его вчерашнем «подвиге» обретающемуся поблизости племянничку императора. Ведь именно он, Фредерик Койла, одним из первых поддержал Бернара, потребовавшего высылки Луи из-за его постоянных пьяных похождений, завершившихся попыткой изнасиловать собственную кузину. В последнее Койла, впрочем, не верил – Марина-Митта сама могла изнасиловать половину гвардии, однако чего не повторишь, чтобы удалить человека хоть и неплохого, но самим своим существованием мешающего Бернару, а значит, и тем, кто связал с ним свою судьбу. И все равно граф не хотел, чтобы Луи узнал о его, Фредерика, пьянстве. Надо будет тактично переговорить об этом с вчерашними гостями, если те еще не разъехались, хотя вряд ли они смогли это сделать, так как тоже пали жертвой тарскийского гостеприимства.

Граф вздохнул, еще раз расправил и без того безукоризненно лежащие манжеты, подумал, достал баночку с румянами, тронул заячьей лапкой зеленоватые щеки и раздвинул полог палатки. Лагерь оживленно гудел. Люди и гоблины сновали в разные стороны, ржали лошади, раздавались резкие свистки горских начальников и хриплые голоса тарскийцев. Вчерашних сотрапезников Фредерик Койла нашел без труда. Те только что проснулись и, морщась, приступили к обычному в подобных случаях лечению. К глубокому облегчению столичного гостя, провинциалы не сочли его вчерашнее поведение чем-то из ряда вон выходящим, скорее они были удивлены умеренностью графа.

Койле предложили какую-то настойку, которую в здешних краях пьют на второй день празднества. Он согласился. День полз в обсуждении столичных новостей и местных сплетен, причем Фредерик с мстительным удовлетворением узнал, что Луи все еще под присмотром старого Матея, которого ненавидит всеми фибрами души.

Окончательно успокоившись и полностью очаровав своих собеседников, Койла попрощался и хотел выйти вон, однако это ему не удалось. Два молчаливых горца с обнаженными атэвскими ятаганами не пропустили посланника императора, с каменными лицами встретив поток его красноречия. Та же участь постигла и прочих арцийцев. Гости Годоя, внезапно ставшие пленниками, с недоумением уставились друг на друга.

– Возможно, у них в лагере происходит что-то, что они не хотят показывать чужим. Какой-нибудь обряд или что-то в этом роде. – Граф сам не очень верил в то, что говорит, но надо же как-то объяснить происходящее, чтобы сохранить лицо.

Как ни странно, арцийцы такое объяснение приняли и даже прикрикнули на сынка одного из нобилей, предпринявшего попытку вырваться из палатки. Мальчишка обиженно закусил губу и удалился за занавеску, отделявшую основное помещение от отсека, в который слуги убирали свернутые постели. Плен, если это был плен, оказался весьма приятным, так как вскоре полог откинулся, пропуская таянцев, принесших обильный обед, хорошие вина и известие, что вечером их ждет регент. Испортившееся настроение улучшилось, и граф, приняв на себя роль хозяина, пригласил всех к столу.

6

– Я не видел чернил с тех пор, как моим учителям перестали платить жалованье. – Луи с отвращением отшвырнул перо. – И вообще нам никто не поверит.

– Кто нужно, поверит. – Матей пробежал глазами шесть посланий. – Хотел бы я взглянуть на рожу Бернара, когда тот узнает, до чего доигрался… Удавил бы! Своими руками привести сюда такую заразу…

– Может, еще удавишь, – попытался пошутить принц.

– Надеюсь, – ветеран был не склонен воспринимать слова Луи как шутку, – но пока нам придется солоно. Винсен, давай сюда ребят!

Двенадцать человек вошли в домик покойного клирика, где удалось отыскать бумагу и чернила, и замерли, переводя взгляд с принца на Матея и обратно. Старый вояка молчал, и Луи понял, что приказывать, по крайней мере на людях, отныне придется ему.

– Вот что, – он старался говорить спокойно и деловито, – тут шесть писем. Каждое должно быть доставлено как можно скорее. Ваша быстрота – это спасенные люди. Замешкаетесь, еще где-нибудь случится то же… что мы видели. Кто здесь с севера?

– Я, – отдал честь стройный сероглазый брюнет и уточнил: – Черный Лес, это рядом с Гвергандой.

– Туда и поскачешь. С тобой поедет Шаотан, нужно, чтобы хоть кто-то добрался до Сезара Мальвани, но лучше, если оба. Это, кстати говоря, всех касается. Умирать вернетесь сюда, поняли? – Воины заулыбались, словно им сказали что-то неимоверно приятное. – Так… Кто-нибудь знает самую короткую дорогу к Кантиске? В обход Мунта?

– Тео. – Матей, разумеется, знал о своих людях все.

– Тогда ему – Архипастырь. Если для скорости понадобится ограбить кого-то на дороге, грабь, грехи тебе отпустят, только б скорее. А ты, ты, ты и ты – поедете в Руну, Эстре и Гаэльзу. Отдать начальникам гарнизонов из рук в руки, будут расспрашивать, отвечать как на духу.

– Именно, – кивнул ветеран, – там свои. От себя добавьте, чтоб шевелились. Нужно остановить эту нечисть и держаться, пока не подойдет подкрепление. Гийом и Толстяк, ноги в руки и в Мунт. Это письмо императору, но с ним успеется, а вот второе, маршалу Ландею. Лично и срочно!

– Возьмите деньги, – Луи высыпал на стол пригоршню монет, – больше нету, так что шутка про грабеж – не совсем шутка. Главное – скорость; помните, что от вас зависит.

Матей хмуро оглядел посланцев.

– А теперь брысь! Шаотан, возьми серого, он лучше других, с Жани я разберусь. – Гонцы бросились вон, за окнами простучали копыта.

– А что теперь? – Луи принялся размазывать по чистенькому столу чернильную кляксу, пытаясь придать ей очертания коровы.

– Ждать теперь, – отрезал бывший враг. – Самое муторное дело, между прочим. Ждать и думать. Знал я, конечно, что Бернар – тварь. Но что он такой дурак! Позвал баран змею с волком воевать, она его и укусила…

– Но они на Эланд идут, правда ведь? Что Годою с нами делить? Да ты же сам и говорил, Бернар с Михаем сговариваются против Рене Арроя.

– Знаешь, парень, – Матей задумчиво взъерошил остатки волос на затылке, – похоже, этот шут гороховый, наш император, таки их пропустил. Иначе они Фронтеру с ходу не проскочили бы. Гарнизоны там сильные, их не обойдешь и не опрокинешь. Прохлопать не могли, я знаю, кто там командует… Нет, по всему выходит, что Базилек их сам пустил. Иначе с чего его консигну впереди тащат?

– А что с нашими гарнизонами?

– Не знаю! – зло отрубил барон, но злость эта явно была направлена не на собеседника. Луи отчего-то вспомнил, что свой титул бастард небогатого нобиля нашел под Авирой, когда в одиночку защищал от атэвов тело отца Луи, принца Эллари.

– Дядька Шарль!

– Оу?

– Но они ведь на Эланд идут?

– Эк заладил… Эланд, Эланд! Может, да, а может, и нет. Знаю, о чем думаешь. Дескать, Рене Аррой им по рогам даст, а мы ему поможем, а вот войны здесь и сейчас ты боишься. И глазами на меня не блести – не девка! Правильно боишься. Армия наша – оторви да брось. Как твоего отца убили, так и пошли дела… Для Базилека с Бернаром мы хуже атэвов. Дряни только и делали, что недовольных искали да по дальним гарнизонам распихивали, одна память про победы и осталась!.. Но что больше всего мне не нравится, так это изуверство ихнее… Если бы они на Арроя собирались, они бы здесь не свинячили, им в тылах союзники нужны.

– Но откуда же им знать, что мы все узнаем?

– Умный человек, а тарскийского Годоя отродясь дураком не называли, должен понимать: такого шила в мешке не утаить. Рано или поздно нашли бы эти мертвые деревни… Нет, Луи, пер бы он на Эланд, такого бы здесь не творилось. Боюсь, мы не Рене защищать будем, а Мунт, и пошли Триединый дурню Базилеку просветление. Если он не двинет сюда армию, все пропало.

– Все?

– Ну, положим, не все. Атэвы останутся до поры до времени, Канг-Ха-Он тоже. Мирия далеко, Эланд за Аденой и Ганой, их еще перейти нужно, да и зубов у Рене хватает, а вот Арция, та точно пропала. Ее и так-то тряхни – копыта отбросит. Опоздали мы! – Ветеран взглянул на принца почти с ненавистью. – Нужно было лет десять назад свернуть шею императорской семейке и надеть на тебя корону! А теперь догоняй. Босиком по гвоздям, да за подкованной кобылой!

Матей замолчал, а у Луи не было не малейшего желания продолжить разговор. Принц сидел, поставив локти на перемазанный чернилами стол и запустив пальцы в густую каштановую шевелюру. Каждый думал о своем, и мысли эти были не из радостных. Надо было вставать, что-то приказывать, делать веселое, знающее лицо, но не получалось.

Вернулись разведчики, отправленные к большой дороге, и Матей с Луи вышли навстречу. Винсен и Колен были не одни, позади аюданта сидел красивый темноволосый юноша, почти мальчик, в сером бархатном колете, на котором был вышит баронский герб – вставший на дыбы конь в воротах из радуги. Луи поразило лицо паренька – отрешенное и бледное, как на картинах старых мастеров.