Текст книги "Башня ярости. Книга 2. Всходы ветра"

Автор книги: Вера Камша

НЭО РАМИЭРЛЬ

Легонна оказалась гостеприимной, а конд – вызывающим уважение. Они сразу поладили, возможно, потому, что Вайярд Легонский напомнил Нэо Стефана Ямбора, только был постарше. Лет сорока, слегка располневший из-за вынужденной неподвижности (наемный убийца ударил Вайярда кинжалом в спину, и у конда отнялись ноги), с хорошим, волевым лицом, он думал не о своих бедах, а о своем долге, хотя жил в аду. Владел собой Вайярд отменно, но Нэо едва не опустил глаз, когда после первой встречи двое дюжих охранников подхватили кресло с сюзереном и понесли к двери. Таэтану следовало предупредить гостя, но он этого не сделал, и Нэо даже понимал почему. «Ворон» привык к увечью своего господина и к тому, что об этом известно всем, а Романа признал за своего, вот и упустил из виду, что тот ничего не знал о несчастье.

Они были откровенны друг с другом настолько, насколько могли себе позволить. Нэо не сказал, что он эльф и маг, а Вайард… Вайарду тоже было что скрывать. Свою боль, бессилие, отчаяние. Но помочь легонец согласился. После свадьбы Таэтан проводит их с Аддари и Норгэрелем к Тропе. Вайард обещал, что конд Фамарский согласится пропустить чужаков на свои земли. Еще бы ему не согласиться, ведь его дочь со временем станет кондессой Легонны и матерью наследников. Тамарин – славный парень, хотя до брата ему далеко. Так же, как Зенону и Марко было далеко до Стефана.

Если Тропа над обрывом не сказка, то Фэрриэнн будет лишь краткой передышкой на их пути не поймешь куда. Этот мир пронизан той же магией, что и Черное Кольцо, но того, кто его создал, здесь не видели веками. Если верить чьей-то памяти, оживавшей в Норгэреле, Ангес любил странствовать. Вряд ли трое эльфов смогут угнаться за богом, но не ждать же у моря, когда оно высохнет! Умильное ворчанье свидетельствовало, что лльяма полностью согласна со своим хозяином. Это, подружка, очень мило с твоей стороны, но ведешь ты себя неприлично. Нельзя же быть такой ревнивой.

Нэо напустил на себя строгий вид, огневушка тотчас отползла в сторону, и эльф рассмеялся, правда, не слишком весело. Ему было жаль конда. Фэрриэннские похождения начинались смешно, но «Черные лилии» росли из земли, в которую впиталось немало крови. Может, Арцей не так уж и не прав, полагая, что смертных нужно хорошо кормить и держать в строгости? Лучше тысяча паладинов, вещающих от имени Света и творящих суд, чем войны, в которых сильный пожирает слабого, чтобы в свою очередь быть сожранным кем-то еще.

Лльяма подскочила и зарычала, Рамиэрль уже научился разбираться в издаваемых его приятельницей звуках и понял, что к нему пришла женщина, причем не Онка и не Зайа. Этих двух Волчонка терпела, но остальных, будь ее воля, испепелила б на месте. Рамиэрль распахнул дверь. Так и есть, Шабба. В доспехах. Жаль, до такого не додумались хаонгские работорговцы, продающие атэвским вельможам краденых красавиц. Одень они пленниц в платья из кожи и железных колец, их выручка подскочила б до небес, но Нэо Рамиэрль не был атэвским принцем и вид Шаббы вызвал у него единственное желание – захлопнуть дверь, оставив воительницу по ту сторону.

– Черные Лилии оплакивают предательство той, что была их подругой, – томно протянула дева, – и просят своих гостей осушить прощальную чашу.

Спасение пришло со стороны Таэтана, пришедшего по поручению конда. Вайард собирался на оплакивание и хотел видеть рядом с собой гостей. Что ж, рядом с ним никакая Шабба не страшна. Нэо поблагодарил за приглашение, а Волчонка торжествующе тявкнула на разочарованную Лилию.

– Как есть дура, – заметил Таэтан, когда они отошли достаточно далеко. – И злая к тому же. Мы боялись, что Тамарин на ней женится. Вообще-то, как союзник – ее отец выгодней, но иметь такую кондессу…

– … то же, что проиграть три войны, – подсказал Роман, вспоминая Агнесу и Ольвию. – А куда мы идем?

Оказалось, жениться на Деве Тьмы – дело непростое. Мало того, что ее надо похитить, нужно умилостивить заявившихся за ней подруг и уговорить их освободить ее от клятвы. Уходя в лес пугать ежей, девы клялись служить Тьме до самой смерти, отказываясь от семьи, любви и всего того, что нужно человеку, чтобы быть человеком. Нэо хмыкнул, но вовремя вспомнил про арцийские посты и луцианскую манеру непременно вставать с восходом солнца, как бы ни хотелось спать. Похоже, во всех мирах находятся дураки, полагающие, что если они не станут есть, спать, любить и радоваться жизни, то угодят высшим силам.

Почему богам должно быть хорошо, когда кому-то из-за них плохо, Рамиэрль не понимал. Он подозревал, что Ангесу подобные жертвы без надобности, но Лилиям, видимо, хотелось нарушить побольше запретов. Прежде чем выйти замуж, Дева Тьмы должна была пасть от руки подруги и быть по всем правилам отправлена в мир иной. Жених же приводил в дом найденную в лесу девицу, утратившую память, которой давали новое имя. Нечто подобное Рамиэрль видел в сурианских деревнях. Там невесту, которую выдавали замуж в соседнюю деревню, «съедал» речной кокодрил, а «найденные» на берегу бусины и какие-то косточки торжественно предавали земле, дабы обмануть местных божков.

Эльф поделился своими воспоминаниями с Таэтаном, вызвав у воина неуместный приступ хохота. Они еще смеялись, когда догнали конда и его носильщиков. Роман был бы плохим целителем, если б не понял, что Вайард чувствует себя хуже некуда. Он держался – еще бы, свадьба единственного брата и наследника, но воля волей, а боль болью. По тому, как с лица Таэтана сбежала улыбка, эльф понял, что воин тоже обо всем догадался.

Вайард, приветствуя гостя, улыбнулся, протягивая руку, и Нэо не выдержал, хоть и знал, что в Легонне лечат только травами и каменными солями, которые привозят с юга. Сила Ангеса не давалась ни людям, ни Аддари с Норгэрелем, но Роман мог черпать ее полными пригоршнями, что и сделал, коснувшись отечной бледной руки.

– Мой конд, посмотрите мне в глаза.

Калека в стальном обруче на темно-русых волосах с удивлением поднял взгляд. Круг замкнулся. Рука в руке. Глаза в глаза. Он пытался таким образом лечить Норгэреля, но болезнь родича была рождена магией, конд же пострадал от простого железа. Такую боль в Арции глушит любой медикус, другое дело, что ненадолго. К ночи Вайарду станет хуже, но церемонию он выдержит.

– Что ты сделал? – прошептал конд.

– Снял боль, – признался Нэо, – к сожалению, не навсегда.

– Спасибо, – Вайард улыбнулся, – но не делай этого больше, ведь ты уйдешь, а я останусь.

Да, об этом он не подумал. Не случайно фэрриэннец напомнил ему Стефана. Другой владыка постарался б удержать чудо-лекаря при себе хоть золотом, хоть женщинами, хоть цепями, а Вайард не хочет отвыкать от боли, потому что, когда уйдет гость, она вернется.

– Не буду.

– Но этот вечер будет моим, – повелитель Легонны тронул эльфа за плечо, – мне жаль, что ты у нас не задержишься. Не потому, что ты можешь помочь, а потому, что я хотел бы иметь тебя рядом. И твоих спутников тоже.

– Если б я покинул свой мир оттого, что мне наскучил покой, я бы остался, но у нас идет война.

– У нас тоже, – улыбнулся Вайард. – Но мы прежде всего должны своему дому и своему миру… Что ж, попробуем повеселиться хотя бы сегодня. Когда бедную невесту «убьют» и «похоронят», в большом дворце начнется вечер Встречи. Это красивый обычай, особенно если жених и невеста любят друг друга, а мой брат и эта глупышка любят.

2896 год от В.И.
26-й день месяца Агнца
АРЦИЯ. ФЛО

Представление давали в наспех сколоченном деревянном бараке, украшенном увядшей по причине жары зеленью. Первые скамьи занимали клирики и нобили, сзади размещалось простонародье. Публика прямо-таки ломилась на дармовое зрелище, но Рито умудрился отхватить место в восьмом ряду с левого края, а Серпьент возжелал наблюдать за действом с плеча Рафаэля. Начали вовремя. На сцену вышел злодейского вида человек с подложенной под плащ подушкой и низким, рычащим голосом заявил, что намерен стать королем Арции, даже если ему придется переступить через трупы своих родителей, братьев, племянников и жен.

 
Я преступлю, не дрогнув, реки крови, —
 

завывал урод с подушкой, —

 
Но трон арцийский я заполучу,
Что смерть, предательство, разруха, голод?
Всего лишь средства, а корона – цель!
О ней мечтал я с самого рожденья,
Себя во сне я видел королем,
Проснувшись же, оказывался я
Лишь тенью робкой царственного брата…
 

Актеру было самое малое под пятьдесят, а грим добавлял ему еще с десяток лет. Рафаэль не сразу сообразил, что рычащий и хрипящий придурок изображает Александра Тагэре. То, что происходило на подмостках, не лезло ни в какие ворота. Негодяй Жоффруа, бывший старше Сандера на пять лет, превратился в юного, белокурого херувимчика, оклеветанного и погубленного злодеем-горбуном, который на этом не успокоился и взялся за Жаклин. Сначала он самолично убил ее горячо любимого и благородного мужа, затем похитил и изнасиловал безутешную вдову, вынудив выйти за себя замуж, после чего ее же и отравил, чтобы жениться на племяннице.

С каждым сказанным словом Рито все больше казалось, что он рехнулся. Дело было не только в ерунде, которую несли актеры, довольно-таки бездарные, надо отдать им должное, а в том, КАК на них смотрели зрители. Тишина стояла такая, что пролети бабочка, и то было бы слышно. Кэрна видел, что люди верят ВСЕМУ, что им плетут. Для них Сандер, за всю свою не столь уж и долгую жизнь не сотворивший ничего бесчестного, был чудовищем, узурпатором и убийцей.

Стараясь не шуметь, Рафаэль встал со своего места и пробрался к стене. Было еще светло, и мириец лихорадочно искал лица, на которых бы читались возмущение, недоверие, ирония. Таких не было! Завопи кто сейчас: «Бей горбуна!» – и собравшиеся повскакали б со своих мест и с палками и факелами бросились на кровавого негодяя.

– Занятная магия, – шепнул Серпьент, – сразу и не поймешь, на чем она замешана…

– Магия? – не понял Кэрна, немедленно став врагом стоящих рядом, ибо отвлек их от разворачивающегося действа.

– Волшба, – подтвердил Серпьент, заползая приятелю чуть ли не в ухо. – Кто-то умный работал, проешь его гусеница! Ну да на каждую задницу найдется крапива! Это все брехня? Не говори, кивни только.

Рито вслушался и решительно тряхнул головой. Брехней было абсолютно все. То есть до такой степени все, что становилось непонятно, как подобное вообще могло прийти в голову. Это была даже не ложь, потому что ложь все же отталкивается от правды, а какое-то чудовищное извращение, сумасшествие, причем оказавшееся заразным.

Толпа внимала. Актер с подушкой как раз дошел до захвата власти и подробно сообщал, что подкупил свидетелей, дабы те оклеветали покойного короля, обвинив его в двоеженстве.

 
Пусть ложе брата моего не знало скверны, —
 

шипел «Александр», превознося добродетель покойного Филиппа, число только известных любовниц которого перевалило за две сотни, —

 
Его залью зловонною смолой,
И не отмыть ее вдове и детям,
А чтобы даже шепот не раздался,
Племянницу я к браку приневолю…
 

Зачем законному королю потребовалось жениться на незаконнорожденной, тиран объяснить не успел, так как раздался тонкий, дребезжащий голосок:

– Это все ложь, люди добрые! Клянусь святым Эрасти!

Рито бросился вперед и успел вовремя, чтобы прикрыть собой невысокого старичка в потертой кожаной куртке, а тот, сжимая сухонькие кулачки, кричал о покойном Шарло Тагэре, продажных лицедеях и несправедливости. Рафаэлю не впервой было драться, но против озверевшей толпы он еще не выходил. Зрители, только что с ужасом взиравшие на великого злодея, ополчились на тех, кто осмелился его защищать. Правда, не все. Слева вскочило трое плечистых мужчин, явно готовых дать бой остальным, а справа раздался громкий, переливчатый свист. Свары возникли еще в нескольких местах.

Два десятка человек против четырех или пяти сотен! Говорите, нет суда справедливей памяти народной? Вот она вам, ваша память! Да и благодарность заодно! Старикашка за спиной Рафаэля не унимался, выкрикивая правильные слова, которые лишь подбавляли масла в огонь.

– Нашел, – гаркнул мирийцу в ухо Крапивник, – мы их поймали!

– Как бы не они нас, – огрызнулся Рито, проверяя, как ходит в ножнах меч.

– Погоди, я с ними и без железяк управлюсь.

Ответить Кэрна не успел – Серпьент заткнулся, и вверх взмыла огромная рыжая бабочка. Вызывающе трепеща крылышками, она подлетела к сцене и пристроилась на занавесе, а затем театр заполнил уже знакомый Рафаэлю хриплый рев.

Серпьент Кулебрин завел свою старую песню. Нет, не совсем! Вслушавшись, мириец понял, что слова изрядно изменились:

 
Бей Тартю крапивой по унылой харе,
Чтоб забыл, как из себя корчить государя.
Бей свиней крапивой по голому заду,
Потому что заслужили, потому что надо.
Бей шута крапивой по вонючей пасти,
Чтоб навеки позабыл, как брехать для власти!
Бей свиней крапивой по голому заду,
Потому что заслужили, потому что надо.
По ушам крапивой – дурней лопоухих,
Чтоб умели отличить правду от чернухи,
Бей свиней крапивой по голому заду,
Потому что заслужили, потому что надо.
Бей …
 

Мириец с детства обладал прекрасным слухом, но никогда ему не доводилось слышать ничего прекраснее, чем вопли Серпьента. Потому что безумные закатившиеся глаза становились обычными, человеческими, а побелевшие и закушенные губы расплывались в ухмылках.

Молодой мещанин в пестрой куртке, обнимавший за плечи свою подружку, замахал рукой и завопил:

– А Тартю – козел!

– Не козел, а кошкин сын! – поправил мордатый лавочник.

– … кошачье! – подхватил его сосед.

– Долой!

– И шутов этих долой!

– Бей лгунов!

Кто-то свистел и топал ногами, кто-то запустил в сцену какой-то дрянью. Хозяин труппы с побелевшим лицом проблеял что-то вроде «представление отменяяяяяяяяя…» и удрал, стирая с физиономии то, что мгновение назад было протухшим яйцом, а человек тридцать-сорок, обняв друг друга за плечи и раскачиваясь в обе стороны, вдохновенно орали:

 
Бей свиней крапивой по голому заду…
 

Лопоухий студиозус подскочил к стене, выхватил уголек и, несколькими штрихами изобразив непристойную картинку, подписал «Кошкин сын». Другой вырвал у приятеля орудие и добавил пару деталей. Вокруг немедленно образовалась толпа, подающая художникам советы все больше скабрезного толка. Еще с полсотни человек лупили друг друга по спинам и от души орали «Виват Тагэре!» и «Долой Тартю!».

– Эти готовы, – Серпьент описал несколько кругов перед самым носом Рафаэля, – больше их не окрутишь. Нет, каковы?! Я! Я не сразу понял, как это они делают. Ну ничего, теперь я им пропишу по первое число, до зимы чесаться будут!

НЭО РАМИЭРЛЬ

Ветер обрывал белые лепестки цветов, на небе буйствовала огромная серебристая луна, столь любимая Ангесом. Рамиэрль не сразу привык к мысли, что в нем самом течет кровь Лунных королей, но это так. Может быть, поэтому серебряный свет и разбудил древнюю тоску. А Тамарин и Тигойа влюблены и счастливы, и дай им Звездный Лебедь всего хорошего! У них впереди не так уж и много лет, пусть они будут наполнены радостью.

Во дворце играла музыка, мужчины и женщины пили, танцевали, бросали друг на друга томные взоры, назначали свидания. Нэо видел это сотни раз, так было в Арции, Эланде, Таяне, Корбуте. Эльф оглянулся на освещенные окна: будем надеяться, что его отсутствия не заметят. Конд говорит с отцом жениха, остальные веселятся, и пусть их.

… С неба упала звезда, ярким росчерком пронеслась среди незнакомых созвездий. Странно, что ночь Фэрриэнна не освещали Амора и Ангеза, Дева и Воин не зажгли своих звезд, хоть и взяли этот мир под свою руку. Рамиэрль тронул ствол какого-то дерева и почувствовал его ответ. Захотелось взять в руки гитару. Как давно он не играл… Разве что у зачарованного пруда в Солнечном замке, но тогда его пальцами водили своя и чужая боль, а сейчас назло всему хочется спеть о весне.

Нэо смотрел на звезды и думал о счастье, а потом рядом заплакала женщина. Тихие всхлипы среди цветов и музыки казались особенно безнадежными. Эльф не знал, что оплакивает фэрриэннка, его это не касалось, у него были свои беды, свой долг, своя память, ему следовало уйти и забыть, но он пошел на звук. Незнакомка забилась в самую гущу цветущих кустов, человек ее нипочем бы не отыскал и тем более не подошел бы незаметно, но перед эльфом усыпанные нежными пахучими колокольчиками ветви расступались сами. Нэо узнал Онку. Эльф не представлял, что заставило предводительницу Лилий забиться в самый дальний угол сада, но что дело плохо, понял сразу. Рамиэрль тихо отступил, оставляя женщину наедине с ее горем, но не тут-то было. У лльямы было слишком доброе сердце или что там имеется у подобных созданий. Огневушка проломилась сквозь кустарник и, будучи исполнена глубочайшего сочувствия, наскочила на всхлипывающую Онку, вдохновенно поскуливая. Та вскрикнула и отняла ладони от лица. Отступать было некуда, и Нэо вышел вперед.

– Прости, я здесь оказался случайно. Пошли, Волчонка.

Но лльяма, доселе относившаяся к фэрриэннским женщинам с неодобрением, не ушла, продолжая толкать Онку то головой, то лапами. Пришлось крикнуть еще раз. Огневушка подпрыгнула, подскочила к Нэо, описала вокруг него пару кругов, вернулась назад и улеглась.

– Не бойся, она не со зла, она хочет тебе помочь. Я сейчас ее уведу, – тихо сказал эльф.

– Мне никто не поможет, – фэрриэннка подняла голову. Черная и синяя краска на ее лице размазалась и потекла, губы и глаза опухли, но смешным и уродливым это не казалось. Такое горе не может быть смешным. Нэо подошел к женщине и опустился на траву у ее ног рядом с лльямой, немедленно положившей ему на колени тяжеленную синюю лапу. Очутившись в мире Ангеса, она все больше напоминала волка или собаку, по крайней мере, внешне.

Какое-то время все молчали, потом Онка заговорила. Тихо, словно бы сама с собой:

– Пусть они будут счастливы, у них должны быть дети, наследники Легонны… Хорошо, что он выбрал Тигойю. Я боялась, что в этот дом приведут Шаббу…

– Ты хорошо их знаешь, – откликнулся Рамиэрль. Раз она заговорила, будет и дальше говорить. Иногда горе можно ненадолго отпугнуть откровенностью. Эльф-разведчик знал, когда и как вступать, чтобы собеседник не останавливался.

– Хорошо, – фэрриэннка сорвала небольшую ветку, смуглые пальцы теребили цветочную кисть, – очень хорошо… – она помолчала. – Я была невестой Вайарда. Он ехал за мной, когда на него напали. Сначала мне сказали, что он умер, потом, что жив, но умирает. Я сидела рядом и ждала конца, а смерть все не приходила и не приходила… Появлялся лекарь и говорил, что он не доживет до утра. А потом до вечера. А потом снова до утра… На третью ночь Вайард пришел в себя и увидел меня.

Я всегда любила его, хотя наш брак… Его задумали родители, чтобы скрепить союз Легонны и Ратты. Вайард и раньше думал сначала о кондии, потом о себе. Он согласился, я знала, что он будет со мной честен, но я не думала, что он тоже любит, а он любил. Он сказал мне об этом, когда думал, что уходит…

Онка замолчала. Лльяма еще сильнее навалилась на Рамиэрля, и тот был готов поклясться, что огневушка все понимает. Или чувствует, что в такие мгновения важнее. Пауза затягивалась, и Рамиэрль тронул собеседницу за руку.

– Он выжил, почему же вы не вместе?

– Вайард отослал меня, когда ему сказали, что он… Что он жив лишь до пояса. Я умоляла его остаться со мной, клялась в верности, в том, что я люблю его любым, но он не хотел губить две жизни вместо одной. И все равно погубил… Зачем?!

– Он не хотел быть беспомощным в глазах любимой женщины. Такие не позволяют себя оплакивать и себя жалеть.

– Да, – Онка вздохнула, – наверное… Я рвалась за ним ухаживать, он не давал. Волчье сердце! Какой же дурой я была…

– Ты ушла к Девам Тьмы поэтому?

– Нет, я просто не вернулась домой. Я была такой же Подругой, как Тигойа, мне нравилось носить холодное железо и показывать свои ноги и грудь… Если б я не была на Страже, если б Вайард не поехал за мной, все было бы иначе!

– Неизвестно, лучше или хуже. Онка, дорогая, если Вайарда решили убить, на него бы все равно напали. Никому не известно, чем бы закончилось покушение. Он мог выжить, а мог погибнуть. Возможно, быстрая смерть для него была бы милосердием, но для Легонны стала бы бедой.

– Да, – всхлипнула Онка, – да, наверное. Он живет для Легонны, а для меня… Для меня места нет.

– Прости, но ведь ты могла выйти за другого.

– Могла… И не могла. Я люблю и буду любить, тебе этого не понять…

«Тебе этого не понять…» Всем кажется, что их беда самая страшная, что другие никогда не поймут их боли. Хотя почему всем? Рене все понял, Рене и Геро… «Почему ты ее отдал?» – спросила она после коронации. Он отдал Кризу Уррику, потому что боялся любви, потому что думал, что еще не поздно уйти. Почему мы «думаем» там, где надо просто жить?! Вайард тоже «думает», побери его Бездна! И почему только он не Ларэн, тот бы знал, что делать!

– Если можешь, забудь, что я сказала, – Онка попробовала улыбнуться, – я, наверное, очень страшная, да?

– Страшная? Ничего подобного, – Нэо пристально посмотрел на женщину. Он ничего не сделал. Или почти ничего, но потеки краски на лице исчезли, а выбившаяся из-под повязки седая прядь стала черной. – Я не лгу, все в порядке, – заверил эльф и вдруг добавил: – Ты можешь сделать так, чтобы сюда принесли Вайарда и он остался один? Совсем один?

– Могу… Но, – она с испугом посмотрела на Нэо, – зачем?

– Самое худшее, что ему грозит, это послушать ночных птиц… Онка, я ничего не могу тебе обещать, но я… Я попробую ему помочь.

– Это невозможно. И… ты же не лекарь?

– Невозможно? А вот она, – Нэо схватил за шиворот пискнувшую лльяму, – возможна?! Я не лекарь, Онка, но я попробую. Хуже не будет. В крайнем случае, ничего не выйдет, так что лучше соврать. Сможешь?

– Смогу.

– Тогда я жду.

Онка ушла, лльяма в порыве восторга постаралась опрокинуть Нэо на усеянную лепестками траву, но эльф увернулся. Он сам не знал, как у него сорвались эти слова, и что будет, если он ошибается в своих силах? Он слишком многое сегодня вспомнил, вот и растаял. Огневушка опять подпрыгнула, и Нэо на нее цыкнул. Скоро сюда придут, значит, надо спрятаться.

– Волчонка, – лльяма насторожилась, – а ну иди сюда и ложись. И тихо! Поняла? Тихо! Нас тут нет!

Порождение Тьмы осознало, что сейчас не до шуток, и старательно затаилось, Нэо пригасил синее свечение. Они ждали. Долго или нет эльф не думал, отбиваясь от нахлынувших воспоминаний, в который Кризин смех сменялся голоском Мариты, а седые, древние травы оборачивались цветами могильного шиповника, который он заставил жить и цвести вопреки осени и смерти. Как далеко сейчас этот шиповник…

Шаги то ли слуг, то ли охранников Рамиэрль услышал задолго до того, как зашевелились ветви и на освещенную луной потайную полянку вышла Онка. Женщина оглянулась по сторонам, но никого не заметила. За ней появились и остальные. Нэо видел, как конд отпустил носильщиков и повернулся к Онке.

– Ты хотела со мной поговорить. О чем? Все давным-давно сказано…

– Все? Неужели все? Ты помнишь это место?

– Да, – эльф видел четкий профиль Вайарда и его отекшую руку, лежащую на резном подлокотнике, – я не могу позволить себе роскошь забыть о счастье, хотя тогда я не думал, что это счастье… Я тогда вообще мало думал. Онка, хорошо, что мы остались одни. Я должен тебе сказать одну вещь, – он помолчал. – Если ты хочешь мне помочь, возвращайся к отцу и выходи замуж. Ты не должна себя губить с этими дурищами…

– Я была одной из них.

– Была, но тогда тебе было восемнадцать и ты не собиралась там оставаться. Просто играла… Тебе хотелось, чтобы я тебя похитил, чтобы была погоня, пир, черное платье. Выходи замуж, Онка. Прошу тебя. Я не могу видеть тебя такой.

– Нет, и ты знаешь почему.

– Знаю и именно поэтому прошу. Я и так каждый день думаю, что ты из-за меня себя хоронишь. Твой отец тоже…

– Отец? Он приезжал? Да?! Кто ему позволил?

– Он – твой отец…

– Хватит, – выкрикнула женщина чуть громче, чем нужно. – Поговорили… Я пойду, позову слуг, – она обвела глазами поляну и исчезла. Вайард остался, рука еще сильнее сжала резную птичью голову, но конд промолчал.

Нэо собрался с силами. Ларэн властью Ангеса вернул Эрасти руки, и Роман лишь сейчас понял, КАК он это сделал. Воина помнили как бога войн и холодного железа, забывая, что он был и богом прощения. И это было правильным. Те, кто смотрят в лицо смерти, умеют прощать, как никто.

Человек в кресле посреди поляны что-то почувствовал, что-то необычное, зашевелился, попробовал крикнуть, но синий купол, похожий и не похожий на тот, что защищал живой мир от лльямы и лльяму от мира, уже окружил легонского конда второй кожей, и тот замер. Сейчас он спит и видит… Кто его знает, что. Может, танцующую Кризу, может, Рене, положившего руку на холку Гиба, или золотоволосого юношу на эшафоте, говорящего о том, что смерти нет… Роман стиснул зубы и накинул магическую сеть на цветущие кусты. Если получилось у Ларэна, получится и у него!

Стон умирающих растений был тихим и покорным. Зеленые создания умирают там, где родились, они не могут бежать, не могут защищаться, не могут умолять… Здесь долго ничего не вырастет, но так надо. Внук Лунного короля сосредоточился и влил в синий панцирь силу, забранную у весенних кустов. В висок вонзилась раскаленная игла, но такую боль пережить можно. Синий свет сменился зеленым, магический кокон оплывал, стягиваясь к пояснице и ногам все еще грезящего человека. Сначала сияние нарастало, потом стало гаснуть, впитываясь, как вода впитывается в раскаленный песок. Зелень стремительно исчезала, сквозь нее стали пробиваться оранжевые и алые блики. Неужели не хватает?! Да. Не хватает. Что ж, пустим в ход собственную силу.

Игла превратилась в кинжал, во рту появился привкус крови, но осенние пятна исчезли, зелень вновь стала чистой и нежной, как в Корбутских горах в месяц березы [16]16
  Первый месяц истинной весны по эльфийскому календарю, приходится на вторую треть месяца Агнца и первые две трети месяца Иноходца.


[Закрыть]. Нэо, едва стоя на ногах, устало смотрел на очнувшегося конда. Вряд ли тот что-то запомнил, а хоть бы и запомнил.

Голова разламывалась, но это пустяки в сравнении с тем, что выпало на долю Рене. Рамиэрль закусил губу и попытался найти Онку. Женщина была совсем рядом. Ждала. Что ж, тянуть не стоит. Если получилось, оно уже получилось. Эльф тенью скользнул сквозь кусты, листья на ветвях еще трепетали от легкого ночного ветра, а цветы обдавали ароматом, но растение было мертво, так что ветви Роман раздвинул сам.

– Онка!

Та вздрогнула и оглянулась. Если ничего не вышло, ее лучше сразу убить.

– Онка, теперь все зависит от тебя. Ты должна закричать.

– Зачем?

– Закричать так, словно тебе что-то грозит. Что-то очень страшное… Он должен услышать.

Она молча кивнула. Подползла Волчонка и улеглась у ног Романа. Нэо присел на корточки, положив руку на прохладную синюю морду. Не так ли и он сам? Внутри все полыхает, а сверху – прохладная безмятежность…

Онка закричала неожиданно и так, словно ее и впрямь схватило чудовище. Закричала и бросилась на землю, колотя по ней кулаками. Это не было игрой, просто она слишком долго молчала.

– Онка, – крик Вайарда был не менее отчаянным. – Онка! Что с тобой?!

Роман едва успел отступить в сторону, иначе конд сбил бы его с ног. Женщина рывком поднялась с земли навстречу. Дальше Рамиэрль не смотрел, пробираясь умирающими кустами в сторону дворца. Надо сделать так, чтобы сюда никто не пришел хотя бы ору.