Текст книги "Вернусь к тебе"
Автор книги: Вера Копейко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
11
– А я приготовился к вашему приходу, – сказал Сухинин, вставая из-за стола. – Здравствуйте, Анна.
– Вы начали готовиться, когда я позвонила? – спросила она, оглядываясь.
Офис как офис. Стол, компьютер. Стеллаж с книгами. Что отличает его от привычного – обложки книг на столе, распластанные, как снятые со зверей шкурки. Это значит, догадалась она, над ними еще не закончена работа. То же, как со шкурками, которые скорняк должен потянуть, раскроить, обрезать.
Сухинин подвинул ей стул, Анна села.
– Я бы не успел, – говорил он, возвращаясь на свое место. – Поэтому начал сразу, как только приехал. Должен сказать, нам есть о чем поговорить.
– И… как готовились? – осторожно спросила она. – Ведь я только сейчас принесла то, что вы хотели увидеть. – Она достала из черного портфеля бумаги. Анна выписала то важное, на ее взгляд, что смогла найти в бабушкиных записях. Немного, конечно, потому что главной тетради дома не оказалось. Она поморщилась.
– Думал, вспоминал о том, что вы рассказали. А потом сопоставил кое с чем.
Анна молчала, ожидая, когда он перейдет от общих слов к более конкретным вещам.
– Вы говорили о ядах, я прочитал о них все, что смог. Но для начала – кофе, как тогда? Или чай?
– Кофе, как тогда, – повторила она за ним, чувствуя, что краснеет. Особенно яркими ее щеки казались на фоне белой шелковой блузки, надетой под расстегнутый черный пиджак.
Сухинину ее лицо показалось измученным. Он налил ей кофе из теплого кофейника. Себе тоже.
– Голенький? – насмешливо спросил он.
– Ага. – Она кивнула. – Все, как тогда. Должна сказать, я тоже подготовилась к встрече с вами, – призналась Анна.
– Хорошо, расскажете первая?
– Нет, сначала вы, – покачала головой Анна, поднимая чашку с пластикового подноса желтого цвета.
Сухинин скрестил руки на груди.
– Договорились, я буду первым. Итак, Анна, я привык анализировать события, соотнося их со временем, в которое они произошли, и с местом, где они произошли. – Анна молча кивнула, давая понять, что не собирается спорить. – Поэтому я выяснил обстановку вокруг зверофермы в тот год, когда умерла ваша бабушка.
Анна прижалась спиной к жесткой спинке стула. Ей в голову не приходило сделать то же самое.
– И… что? – тихо спросила она. По его улыбающемуся лицу не понять, хорошо ли то, что он узнал.
– Шампиньоны, рассказывали вы…
– Они были чем-то вроде лакомства, – поспешила объяснить Анна. – Их выращивала одна ученая дама. Она занималась грибами в зональном институте. Ее база находилась через забор от зверофермы. Они с бабушкой, как теперь говорят, опыляли друг друга. – Она усмехнулась.
– Я знаю, – кивнул Сухинин. – Вы можете рассказать как это происходило?
– Даме нужно было удобрение для грядок. А бабушка искала корм для зверьков. Шиншиллы переселились из другой климатической зоны, поэтому она старалась найти для них корм по вкусу. Давала им морковь, яблоки. Но у нас то и другое растет небыстро. Дама предложила испробовать грибы. Но почему вы зацепились за них? – Анна подалась вперед, словно торопя его с ответом.
– Я узнал кое-что о шампиньонах, – сказал он. – Впрочем, это открытие недавнего времени, – продолжал Сухинин. – При всем желании ваша бабушка не могла ни о чем догадаться. Как и та ученая дама. – Он вздохнул. – Все открытия покоятся на утратах, таков закон обновления. Сейчас ясно, что грибы легко накапливают специфические яды. Многие из съедобных поглощают ионы тяжелых металлов, в том числе радиоактивных. А звероферма находилась в зоне военного полигона.
– Да, военный городок недалеко.
– В Сосновке был не просто городок, а полигон с хранилищем материалов определенного назначения.
– Его ликвидируют, про это пишут все газеты, – сказала Анна.
– Сейчас – да. Но я должен объяснить вам, что белок шампиньонов хорошо усваивает цезий. – Он вздохнул, нахмурился, пытаясь найти простые слова вместо сложных формул. – Протеин, то есть белок, присоединяет ион металла.
Анна поморщилась. Химия никогда не была ее любимым предметом. Но Сухинин говорил так ясно, что ей ничего не оставалось, как просто кивать головой.
– При этом он отпускает один из собственных атомов водорода. Молекула изменяется, с жадностью схватывает второй ион металла, цезия. Она присоединяет его к себе еще скорее, чем первый ион.
Анна смотрела на азартное лицо Сухинина. Его настроение заражало ее.
– Белок приобретает все больше ионов металла, а процесс поглощения им цезия ускоряется. Это происходит до тех пор, пока белок полностью не насытится. Таким образом, считают ученые, надо очищать почву от радиоактивного заражения. Исследователи полагают, что вполне реально выработать белки, которые можно нацелить на определенный изотоп цезия, не буду вам морочить голову его полным и точным названием.
Анна открыла рот, чувствуя, что это для нее чересчур.
– Я говорю об изотопе металла, который проник в окружающую среду после Чернобыля. Но это уже другой разговор, это я вам так, для расширения кругозора.
Анна покачала головой:
– Он уже так расширился, что его лучше сузить.
Сухинин засмеялся:
– Я думаю, теперь вы поверили, что я знаком с химией?
– Еще бы. – Она усмехнулась. – Мне даже стало не по себе.
– Почему?
– Я всегда боялась химии. В школе.
– Я думаю, дело было не в химии, а в химике.
– В химичке, – согласилась она. – Для нее я играла роль вашего изотопа цезия, она была просто нацелена на меня. – Анна растопырила пальцы, будто хотела кого-то схватить. Блеснуло тонкое обручальное кольцо, она заметила это и сложила руки на груди, прикрыв кольцо, которое сейчас раздражало ее. Но у нее не хватало духу снять его. Ведь она еще не решила… окончательно.
– У вас отличная память, вы легко схватываете, – похвалил Сухинин.
– Надеюсь, я похожа на бабушку не только шириной кости, но и мозгов, – бросила она и поморщилась. Какая самонадеянность, подумает он. – Послушайте, значит, тогда произошла какая-то утечка из хранилища? И никто ничего не знал?
– Возможно, – сказал он. – Наши «зеленые» показали мне кое-какие материалы, – сказал Сухинин. – Нет сомнений, что в те годы, когда работала ваша бабушка, на самом деле случилась утечка…
– Ваши «зеленые»? А где вы их взяли? – спросила Анна.
– Прихожане. В этой церкви самые разные люди, я вам говорил. По электронной почте они связались со штабом в Европе и попросили перечислить все, даже самые мелкие аварии в районе Суходольска в начале восьмидесятых. Да, они были. Значит, шампиньоны могли впитать в себя цезий. Я не собираюсь утверждать, что ваша бабушка и шиншиллы погибли именно поэтому, но это один из вариантов.
Честно говоря, Сухинин даже обрадовался, когда сделал такой вывод. Он снимал подозрения с ближайшего окружения профессора Удальцовой. Он знал, что эти люди до сих пор живут рядом с Анной, а нерасследованная подозрительность стояла бы и дальше между ними.
Новость, которую он сообщил Анне, должна снять все подозрения. У нее, ее матери, других людей. Смерть не была результатом направленного действия какого-то человека.
Анна молчала. Странное дело, сейчас она ничего не чувствовала. Даже облегчения от того, что никто определенный из бабушкиного круга не желал ей зла.
– Стечение обстоятельств от вытечения того, что не должно было вытечь… – пробормотала она длинную нелепую фразу.
– Простите, не понял? – быстро спросил Сухинин.
– Ерунда, не важно. – Она махнула рукой. Кольцо блеснуло на солнце. Пока она сидела здесь, погода изменилась. Снеговая туча разродилась густым снегом, а на ее место вышло солнце.
– Вы будете продолжать ее исследования? – спросил он, внимательно всматриваясь в напряженное лицо Анны.
– А что мне остается? – В ее голосе было отчаяние, она испугалась и попыталась засыпать его словами. – Я хочу, я должна, это важнее всего, что у меня есть и может быть… – тараторила она, отвлекая его от догадки. Анна чувствовала себя перед ним, как на рентгене. Она сложила руки на груди, инстинктивно закрывая грудную клетку – именно ее обычно просвечивали на диспансеризации.
Сухинин смотрел на молодую женщину в черном брючном костюме, с бледным лицом. Она слегка прошлась помадой по губам, по ресницам – тушью. Но щеки оставила нетронутыми румянами.
– Вы сказали, когда пришли, что тоже подготовились к встрече со мной. – Сухинин решил перевести разговор на другое.
– Да, конечно, – спохватилась Анна, расцепила руки и положила их на колени. – Я почитала о вашей церкви. И поняла, насколько она вездесуща. То, что я услышала от вас, подтверждает это. У вас везде свои люди.
– Вездесуща? – повторил он. – А точнее?
– Она владеет больницами, фабриками здорового питания, вузами и много чем еще.
– Все так. Надеюсь, вам не стало страшно? – спросил Сухинин насмешливо.
– Я вообще ничего не боюсь, – бросила Анна, вздернув подбородок.
– Нет людей, которые ничего не боятся. Они только делают вид. Убеждают себя. Но должен сказать, это вредно, – предупредил Сухинин. – Я знаю кое-что о страхе и могу рассказать, если хотите. – Она молчала. – Мне тоже было не по себе, когда мне выпал шанс изменить свою жизнь. Как бывает страшно от всего, что неведомо.
– Я ничего не боюсь, – повторила Анна, словно убеждая себя в этом.
– Даже пауков? – Он округлил зеленоватые глаза.
– А где вы их видели? – Анна подскочила на стуле от неожиданности.
– В фильмах о тропических джунглях. – Он засмеялся.
– Я не страдаю арахнофобией, – бросила Анна и поморщилась.
– Так называется боязнь пауков? – уточнил Сухинин.
– Да. Это один из древнейших и самых распространенных страхов, – объясняла Анна. Она уже говорила свободно, он чувствовал, что напряжение отпустило ее. – Большие пауки, между прочим, не ядовиты. Они редко кусают человека.
– Если только уговоришь его, да? – Сухинин засмеялся. – Я слышал, что американские ученые уговорили некоторых кое на что серьезное и полезное. Они придумали, как из тараканов сделать тайных экологических стражей. Об этом мне тоже рассказали наши «зеленые», – уточнил он. – Эти насекомые могут обнаружить химические или биологические загрязнения. Пчелы уже ищут взрывчатку, причем успешно. А насчет тараканов замысел прост. К телу насекомого приклеивают генетически измененные клетки дрожжей, покрытые кремниевым диоксидом. Клетки начнут светиться, если насекомое столкнется с чем-то опасным.
– Вы умеете разморозить клиента, – сказала она, улыбаясь и заметно расслабляясь.
– Тайное оружие менеджера. – Сухинин усмехнулся. – Я вам говорил, что я и есть менеджер. А вы, по-моему, не совсем верите до сих пор.
– Модная профессия. – Анна снова обвела глазами офис. И снова ничего необычного в нем не нашла. Разве что теперь заметила полку с кассетами, они лежали в шкафу, отделанном золотистым буковым шпоном.
– Пожалуй. Со всеми корпоративными правилами, – согласился Сухинин.
– Трудно усвоить эти правила? – спросила Анна.
– Трудно было поверить, что они здесь точно такие, как везде. Поэтому я усвоил их довольно быстро.
– Уважение к компании, корпоративным ценностям и начальству? – перечислила Анна. – Я слышала об этом на семинаре во время выставки, в Москве.
– И это тоже.
– Для делового имиджа полезно пить минеральную воду? – Она кивнула на бутылку с водой.
Он засмеялся.
– Хотите?
– Хочу. Кофе вы варите крепкий. Крепче, чем в поезде.
Она выпила воды, он тоже – за компанию.
– Простите, что я пристаю к вам со своими проблемами, – начала она, – но вы сами заманили меня…
– Я внимательно слушаю, Анна.
– Я не могу никак отделаться от мысли…
– И не отделаетесь. Потому что мысли поселяются в нашем сознании и заставляют нас действовать так, как им угодно.
– На самом деле? И что же…
– Наши мысли определяют наши действия, стиль жизни, более того, характер и судьбу. Те мысли, которые мы не можем отбросить, это… как бы сказать точнее… это наша основа, наш каркас. Если бы не существовало их, наша жизнь превратилась бы в хаос.
– Так что же, с ними и жить? Если они тебя душат… Этот каркас стискивает тебя, как… – Она осеклась, заметив, что ее растопыренные пальцы уже соединились. Она быстро опустила руки, укорив себя, что не сделала маникюр.
Сухинин кивнул и продолжил:
– В том-то и дело, что если бы наши мысли врезались в нас намертво, то мы бы стали похожи… на часы, – неожиданно закончил он. – Тик-так, тик-так… И ни шага в сторону.
– Ясно, – мрачно бросила Анна.
– Нет, не ясно. – Сухинин покрутил головой. – Надо суметь найти золотую середину. А ее всегда подсказывает здравый смысл.
– Но как узнать, что именно он подсказывает? Например, мне? Вы знаете все. Я вам рассказала как на духу.
– Анна, если какая-то ваша, я назвал бы ее, «мономысль» угрожает испортить вам жизнь, рассмотрите ее пристально. Постарайтесь понять, не лучше ли от нее отказаться.
– Отказаться? – с удивлением переспросила Анна. – А не идти к цели, преодолевая все препятствия?
– Отказаться, – настаивал он. – На какое-то время. Тогда вы сможете понять, не зациклились ли на чем-то неверном. Может быть, вы просто вбили себе в голову не то, что вам нужно на самом деле.
– Но как я пойму? – спросила Анна. Витечка возник перед глазами. Сколько раз думала она о том, чтобы вывести его за пределы своей жизни!
– Вспомните, как вы пришли к этой мысли. Почему. Что было не так, – настаивал Сухинин.
– А вы… вам самому удалось понять? Что вы когда-то делали не так?
– Да.
– Вы можете мне рассказать?
– Могу, но прежде мне хочется рассказать о том, что меня просто распирает рассказать вам. – Сухинин улыбался, да так довольно, что Анна тоже улыбнулась в ответ. – Да, распирает.
– Так расскажите.
– Моя дочь поедет на гастроли с оркестром народных инструментов.
– Поздравляю. Мне кажется, вы хотели этого.
– Да.
– Вы всегда любили народную музыку? – спросила Анна.
– Я бы так не сказал. Но когда я летел в Штаты по издательским делам, музыканты оказались в том же самолете. Мы… гм… познакомились с менеджером оркестра, – он усмехнулся, – при неловких обстоятельствах. Я пролил виски ему на брюки. – Сухинин засмеялся и порозовел.
– И что потом? – спросила Анна.
– Я извинялся. Но по его лицу было видно, что он двинул бы мне в челюсть, если бы мы не парили над землей. – Он шумно вздохнул. – К нам подскочила стюардесса с баллончиком для сухой чистки, отвлекла… А потом мы разговорились. Когда он узнал, что моя дочь играет на домре, не умолкал до самой посадки. Мне уже казалось, что это я сам играю на балалайках, домрах, гармонях, ложках. На разных рожках, жалейках, флейтах, гобоях и ударных. И даже сам пою.
– Человек-оркестр, да? – фыркнула Анна.
– Один в восьмидесяти лицах.
– Такой большой состав? – удивилась она.
– Да, еще прибавьте к ним материальную часть – костюмы, ноты и прочие атрибуты. В аэропорту им подали три автобуса и два грузовика. А теперь им всем придется подвинуться, – он усмехнулся, – дать местечко моей Катерине.
– Они играют музыку только русских композиторов? – спросила Анна.
– Катерина играла «Венецианский карнавал» Паганини. Помните, она дала мне кассету в поезде? На ней записана эта вещь. И еще одна – ансамбль из восьми домр играл «Аве Мария» Каччини. Мне просто хотелось плакать.
– А для каких детей она отдала вам кассету? – спросила Анна.
– Вы слушали, я так и знал. – Он улыбнулся. – При церкви есть детская музыкальная студия. Для них. В ней дети начинают осознавать, что такое ансамбль. Для того чтобы он получился, надо научиться слушать друг друга. Им пригодится это и для жизни в семье. А если затыкать уши и слушать только себя – ничего не выйдет.
– Вы… правы, – проговорила Анна, – наверное, вы правы. – А сама подумала, что в последнее время она не только не слушала Витечку, она его не слышала. – А когда не получается ансамбля, тогда самое лучшее – развод.
– Нет, – сказал он. – Я тоже так думал, до того как попал в новое для себя сообщество, – сказал Сухинин. – И теперь уверен, что единственной причиной может быть только измена. Всему остальному можно найти объяснение.
– А… обман? – тихо спросила Анна.
– Надо понять, почему близкий вам человек пошел на него, – ответил Сухинин. – Иногда обман совершают ради вас.
– Не согласна. – Анна помотала головой. – Это та же измена. Неужели вы станете уверять, что с обманом можно примириться?
– Расскажите. – Он потребовал так уверенно, будто знал, что случилось на самом деле.
Анна рассказала, что обнаружила дома.
– Но может быть, ваш муж сделал это ради… семейного блага? Ради вас? Чтобы вы могли делать то, что давно хотите? Он знал, что вы откажетесь продать тетрадь…
– Да бросьте, – сказала она. – Он знал, тетради бабушки – самое ценное, что у меня есть. И украл у меня. Да, украл, если продал, не спросив. Разве это не причина для развода?
– Нет, – покачал головой Сухинин. – Ваша ошибка знаете в чем? Вы неверно выстраиваете иерархию ценностей.
– Объясните, – потребовала Анна.
– Самое ценное – любовь. Не бумаги, которые он продал. Он сделал это из любви к вам.
Анна наморщила нос.
– Бросьте, – повторила она.
– Он сделал это ради вас, – настаивал Сухинин. – Я знаю, о чем говорю. Моя жена тоже не верила, что я согласился принять условия завещания отцова дядьки ради нее. Изменить свою жизнь ради благополучия их с дочерью. Из любви к жене и дочери. Она не поверила, она, по сути, оставила меня. И чем это закончилось? Вы знаете.
Анна молча смотрела на Сухинина, потом перевела взгляд на стену. Только сейчас заметила на ней круглую разноцветную мишень.
– Это… дартс? Вы играете в детскую игру? – изумилась она, желая поменять тему.
– Да. – Он тоже посмотрел на мишень. – Только это не детская игра.
– А я собираюсь купить племянникам Виктора точно такую мишень и дротики.
Сухинин улыбнулся:
– Приятно слышать. Наверняка вы купили набор, который выпускает фирма, принадлежащая церкви. Это была моя идея – выпускать игрушки для мужчин. – Он засмеялся. – Помните, я говорил вам, что в проповеди американского пастора Леона Макфаддена впервые услышал об этой индустрии. О том, как важны игрушки для душевного равновесия.
Анна чувствовала, что успокаивается, и думала, как легко ей с этим человеком. Она смотрела на круг, разделенный на яркие сектора. Она подарит дартс племянникам на Новый год. И тут же подумала, что Витечка тоже будет кидать дротики вместе с ними. Она поджала губы.
– Я люблю эту забаву, – признался он. – Наверняка она понравилась бы и вашему мужу. Я помню, вы говорили о пневматическом ружье и…
– Да-да, я говорила вам. А почему вы считаете, что это не детская игра?
– Потому что ее вот-вот введут в число олимпийских видов спорта.
– Неужели? – Анна удивилась.
– Дартс-турниры устраивают в разных городах мира. Даже на олимпиаде в Сиднее спортсмены-дартсисты участвовали в показательных выступлениях.
– Как странно! – произнесла Анна. – Не слышала.
– Вообще-то это очень старая английская игра, она появилась еще во времена Столетней войны, это четырнадцатый – пятнадцатый век. Ее придумали английские лучники, когда сидели в пабе. Они крепко выпили, кровь загудела, руки зачесались. – Сухинин засмеялся. – Парни укоротили стрелы и принялись метать в стену. А потом до них дошло, что лучше перевернуть пивную бочку и метать дротики в пробку, объявив, что это и есть центр. Потом этот центр назвали бычьим глазом. Пошло поверье, если попадешь в середину глаза, то повезет.
Анна подскочила:
– А можно, я попробую?
– Конечно. Сейчас я дам вам дротики. – Он прошел к шкафу и вынул. – Держите дротик так, как будто это шприц. Вы когда-нибудь держали шприц?
– В университете у нас была гражданская оборона. Нас учили, – сказала она.
Он вложил ей в руку дротик, Анна ловко взяла его двумя пальцами.
– Мы будем с вами играть в сто дротиков. Вы должны набрать максимальное количество очков. Бросаем по очереди. Сделаем тридцать три подхода с тремя дротиками и один с одним. Набранные очки сложим. Ценность очка зависит от сектора…
Анна кидала молча, целясь в самый центр. Она хотела попасть в него так страстно, будто от этого зависело ее окончательное решение – как поступить с Витечкой.
Сухинин наблюдал за ней. Какая азартная, упорная женщина. Ему нравилось это, он понимал, насколько трудно ей удержаться и не совершить ошибки в отношениях с мужем. Если бы она не сомневалась, что Витечка ей не нужен, она бы не сидела здесь и не слушала его доводы. Она ждала от Сухинина какого-то самого последнего, самого убедительного слова, которое положило бы конец ее колебаниям.
Сухинину хотелось найти это слово ничуть не меньше, чем ей услышать.
– Может быть, когда вы подарите дартс племянникам, вы придете сюда, я дам несколько уроков. Мужа прихватите. У меня дартс настоящий, его привезли из Англии мои коллеги.
– Там тоже есть адвентисты?
– Конечно. Это они нам посоветовали выпускать такую игру. Мы с ней на самом деле попали в точку. – Он прицелился, и его дротик воткнулся в «глаз». – Дартс прежде привозили из-за границы. А потом в начале девяностых приехал английский суперчемпион Джон Лоу. Он провел несколько показательных выступлений. Нашлись поклонники, много. Знаете, чем еще привлекательна эта игра?
– Кажется, знаю, – сказала Анна, целясь в мишень.
– Чем же?
– Очень яркая, радостная мишень. Даже в хмурый день кажется, что светит солнце. В Суходольске не много солнечных дней.
– Вы угадали, – сказал Сухинин.
Но сейчас солнце светило. В окно и со стены. Анне казалось, что солнцем залито все вокруг.
– Что ж, спасибо, – сказала она, положив на стол оставшиеся дротики. – Мне пора.
– Вы… приняли решение? – тихо спросил Сухинин. – За которым приходили сюда?
– Да, – ответила Анна. Ее голос звучал уверенно.
– Можно узнать какое?
– Можно. – Она подняла на Сухинина спокойные глаза. Они были светло-серые на солнце. – Я… – начала она, потом решительно закончила короткую фразу: – выслушаю мужа.
Сухинин облегченно засмеялся.
– Будьте внимательны, не упустите главного.
– А что, по-вашему, главное?
– Любить, прощать, быть милосердным.
Анна ушла, а Сухинин никак не мог остановиться. Он кидал и кидал дротики. Точные броски, как всегда, успокаивали. Как успокаивала и примиряла с жизнью всякая победа. Он сыграл с собой в «Пятерку», игру на внимание, которая требует навыка в счете. Потом в «Шанхай», в этой игре надо поразить все векторы мишени по порядку номеров. Он не прочь был сыграть в «Крикет». Но это командная игра.
Он убрал дротики в шкаф и вернулся к столу, на котором лежали книги, распечатки текстов, варианты обложек. Неужели всем этим на самом деле занимается он? Причудливость поворота его жизни время от времени вызывала удивление. В основном когда рядом появлялся человек из другой сферы. Как Анна.
Каким странным он, видимо, казался ей вначале. Как насторожилась она, узнав, чем он занимается. А он сам, когда ехал из Новополоцка в Суходольск? Он сам-то что ожидал увидеть?
Совсем не то, что увидел. Обыкновенная комната в Доме культуры, обыкновенные люди. Женщины, одетые так, будто они пришли на профсоюзное собрание. Никаких платков на голове, кто-то в юбке, кто-то в брюках. Самые обычные мужчины вышли вместе с ним на автобусной остановке. Но было что-то в их лицах… Неправда, напротив, в их лицах он не заметил привычного. Какой-то застарелой неулыбчивой печали, к которой привык. В них был какой-то свет – в глазах, в чертах, их лица казались мягче, чем у толпы. Потом он научился замечать такие лица на улице.
Дожидаясь пастора, которому должен был вручить свои бумаги, Степан слушал проповедь. Обыкновенный мужчина в обычном костюме говорил простые слова. Его темой тогда, он помнил это отчетливо, было уважительное отношение в семье. Тема удивила его – разве об этом ведут речь в церкви?
Потом говорили прихожане, развивали тему Гости из Рязани рассказывали о своем – в чем нуждается их община. А потом объявили, что одна из сестер плоха и ей нужна помощь.
Он почувствовал себя спокойно, волнение пропало…
Сухинин видел, что то же самое происходило и с Анной, хотя он никакой не пастор. Он не говорил ей о Боге, а о самых простых вещах, о земной жизни.
Сухинину несколько раз предлагали принять крещение, готовиться в пасторы. Но он отказывался, он не хотел войти в этот круг навсегда, потому что завещатель оставил лазейку: десять лет работы на церковь – и ты свободен. Волен делать с деньгами, полученными в наследство, что хочешь.
Он познакомился с таким же вольнонаемным редактором – Лидией. Она призналась, что и ей предлагали крещение, но и она предпочла остаться свободной. Просто работать на церковь.
Но если бы Сухинин занимался виноделием, он мог бы сказать, что, как и виноград, выращенный в окружении апельсиновых деревьев, перенимает чужой аромат, так и он незаметно для себя впитал многое.
Под влиянием запрета курить на глазах у членов церкви он перестал курить при них, а потом с удивлением обнаружил, что и наедине с собой ему тоже не хочется затянуться сигаретой. То же самое произошло и с напитками. Он и раньше редко выпивал, но новая среда отвергала такой способ взбодриться и примириться с действительностью. Он почти забыл вкус напитков. Странно, но год от года он казался себе чище, легче, веселее.
Кажется, у него возникло настоящее душевное пристрастие. К Лидии. Он уверился в этом, когда она переехала из Суходольска в Питер. Ему не хотелось упустить ее навсегда, и он поспособствовал тому, чтобы и там она получала работу. Сейчас это не проблема – по электронной почте ей посылали текст книги, а она возвращала его отредактированным. Они встречались у нее и у него.
Лидия – удивительная личность, восхищался Сухинин. У нее легкий и счастливый нрав. У нее природный дар остужать горячие головы, смягчать ситуацию, расставлять все по своим местам. Иногда ему казалось, что она занижает собственную планку, довольствуется меньшим, чем могла бы. Поначалу он старался внести в ее жизнь нечто большее. А потом престал.
Однажды Сухинин понял, что существование человеку отравляет его собственное отношение к ситуации. В душе накапливаются токсины, горечь. Он теряет способность радоваться, его жизнь превращается в однообразный поток.
Сухинин понял, что Лидия хорошо знакома с собой, она прислушивается к себе и не идет на поводу у обстоятельств. Она была старше его на три года, но он этого не замечал. Ему было приятно говорить с ней, слушать ее, смотреть на нее, угадывать по лицу мысли и радоваться, когда он не ошибался.
Степан до сих пор не предлагал ей выйти за него замуж, и она никакими намеками не пыталась вытащить из него такое предложение. Кажется, она полностью удовлетворена той жизнью, которую выстроила сама.
«Скажи честно, – требовал он от себя, – почему тебе так страстно хочется, чтобы Анна и ее муж остались вместе? Просто ли потому, что они хорошая пара, но еще неопытные люди, которые не могут справиться с жизнью?» Понятное дело, их никто не учил. Как и его прежде не учили отношениям между мужем и женой. Если бы новые знания пришли к нему раньше, то Зоя была бы жива и с ним. Он любил ее, но тогда тоже не знал, как соединить его любовь, ее любовь, их жизнь и то, что подкинула судьба.
Кое до чего он дозрел бы сам, но не скоро, а может быть, никогда. Он считал, что лучше знать больше, чувствовать больше, понимать больше. И только тогда ты можешь помочь другим.
Конечно, он мог бы найти книги, похожие на те, что сейчас издает, не работая на церковь. Но он не стал бы искать их. Как не ищет их Анна, ее муж, как мало кто ищет. Чтобы спросить о чем-то, ты должен знать, как поставить вопрос.
Ожидая звонка от Анны, он ловил себя на том, что втайне от нее готов познакомиться с Витечкой. Какая, однако, хрупкость в имени. В этой хрупкости Сухинин слышал ее любовь. Ту, которую она сама в себе уже не слышала. Но она была, потому что Анна произносила его короткое нежное имя без насмешки.
Потом Степан передумал. Витечка знает больше, чем Анна, о любви. Она из тех женщин, которые позволяют себя любить. Такие бывают, они сильные, но еще не разбуженные по-настоящему.
На этой паре он хотел проверить все то, что узнал в последние годы: достаточно ли этого для того, чтобы помирить двоих? Заставить жену взглянуть на мужа другими глазами? Если да, то он на самом деле готов к тому, чтобы произнести вслух то, что сформулировал мысленно: сделать Лидии предложение и не испортить ей жизнь собственным присутствием.
Он снял трубку и набрал номер Лидии, пока только для того, чтобы услышать ее голос.
